Текст книги "Ледяное сердце"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

28

Мы нашли Коко Барнес в гараже, который она превратила в мастерскую. Дама крутила на гончарном кругу аморфный горшок. Ланс, ее собака, лежала у ног хозяйки и похрапывала.

Взглянув на фото, она сказала:

– Это она, точно как на моем рисунке. Бедняжка. Что с ней случилось?

– Пока мы не знаем, мадам, – ответил Майло.

– Но она мертва.

– Да, мадам.

– О Боже! – воскликнула Барнес, вытирая руки от глины. – Пожалуйста, сделайте одолжение, если мы когда-нибудь еще встретимся, зовите меня Коко, а не «мадам». От этого я чувствую себя человеком эпохи палеолита.

Майло позвонил Петре и застал ее в Долине. Он спросил, можем ли мы заняться приютом без нее, и она разрешил?.

– Чем Петра занимается? – спросил я.

– Присматривает за домом родителей Кевина. Шталь все еще держит под наблюдением квартиру, но, кажется, это бессмысленное занятие.

Я развернулся и заметил, что уровень бензина почти на нуле.

– Вся эта езда туда-сюда, – проворчал Майло. – Я заплачу за полную заправку.

– Лучше раскошелься на обед. —Где?

– В дорогом ресторане.

– Что-то вроде свидания?

– Конечно. Я заехал на заправку.

Майло выскочил, воспользовался своей кредитной карточкой, чтобы включить бензоколонку, вставил заправочный шланг и огляделся. Детектив всегда детектив. Мне захотелось размяться, и я занялся протиркой стекол.

– Ну и как Элисон?

– Она в Боулдере.

– Катается на лыжах?

– Съезд психиатров.

– А… О'кей, бак наполнен. – Майло вернул на место заправочный шланг. – Когда она возвращается?

– Через несколько дней. А почему ты спрашиваешь?

– Нам придется подождать ее возвращения, чтобы спланировать двойное свидание.

«Дав-хаус» размещался в обветшалом, окрашенном в темные тона жилом доме на Чероки, к северу от Голливудского бульвара. На доме не было ни вывески, ни какого-либо другого опознавательного знака. Парадная дверь была открыта. На одном из помещений цокольного этажа мы увидели надпись: «Офис». Директор, молодой, чисто выбритый черный мужчина по имени Дэрил Уизерспун, работал один за полуразвалившимся столом. Голову Дэрила украшали дреды. Когда он встал и пошел к нам, на нем закачалось серебряное распятие. Его серые одеяния пахли свежей стиркой.

Майло показал ему фотографию, и директор коснулся рукой щеки.

– О Боже! Бедная Эрна.

– Эрна, а дальше как?

– Эрнадин. Эрнадин Мерфи.

– Э. Мерфи, – повторил я. Уизерспун удивленно взглянул на меня.

– Что с ней случилось?

– Я звонил сюда примерно неделю назад, – сказал Майло, – разговаривал с женщиной, которой казалось, что она знает мисс Мерфи.

– Это, наверное, была моя помощница Диана Петрелло. Эрна была… это случилось неделю назад?

– Вчера вечером. Что вы можете рассказать о ней?

– Давайте сядем, – сказал Уизерспун.

Мы с Майло устроились на диване, приобретенном в магазине подержанных вещей, от которого разило табаком. Уизерспун предложил нам кофе из шипящей машины, но мы отказались. Сверху доносились шаги. Ярко-желтый цвет стены резал глаза.

– Вы расскажете, что случилось? – спросил Уизерспун, усаживаясь на стул.

– Это пока не ясно, – ответил Майло. – Ее нашли в узком переулке, в нескольких кварталах отсюда, позади церкви Святой Троицы.

– Церковь… она была атеисткой, это единственное, что я могу сообщить вам.

– Бескомпромиссной? – уточнил я. Он кивнул:

– Да. Нет, мы не слишком давим на них. Но тем не менее стараемся воздействовать на сознание. Эрна не стремилась постичь Господа. Она, по сути дела, не была нашей регулярной клиенткой, а лишь появлялась время от времени, когда ей становилось совсем плохо. Мы никому не отказываем в приюте, кроме буянов.

– Не буянила ли она когда-нибудь?

– Нет, никогда.

– Отчего ей порой становилось совсем плохо? – спросил Майло.

– Все сводилось к употреблению спиртного. Эрна спивалась, приближая свою кончину. Мы встречались неоднократно многие годы, и в последнее время стало очевидным явное ухудшение ее состояния.

– В каком смысле?

– Проблемы со здоровьем. Постоянный кашель, повреждение кожного покрова, боли в желудке. Однажды она ночевала у нас, и утром ее простыни были в пятнах крови. Сначала мы думали… ну, вы знаете, месячные. У нас всегда есть тампоны, но некоторые женщины забывают об этом. Как потом выяснилось, кровь у Эрны текла из… – Уизерспуна передернуло, – из заднего прохода. Внутреннее кровотечение. Мы вызвали одного из наших врачей-добровольцев, и нам удалось убедить Эрну показаться ей. Врач сказала, что ничего страшного нет, но что у Эрны имеются трещины и ими следует заняться. Заняться, по ее мнению, следовало и возможными повреждениями кишечника. Мы предложили Эрне обследоваться у специалиста, но она ушла и не появлялась несколько месяцев. Такова была манера ее поведения. Пришла – ушла. Для многих из них это всего-навсего место, где можно остановиться и перекусить.

– Как насчет проблем с ее психикой?

– Это само собой. Для многих наших клиентов это нечто почти обязательное.

– Какие конкретно психические проблемы были у Эрнадин Мерфи?

– Как я уже говорил, все сводилось к употреблению спиртного. Мне казалось, что она зашла слишком далеко – это называется органической болезнью мозга. Нарастающая умственная деградация. Ночуя здесь, она иногда просыпалась и галлюцинировала. Синдром Корсакова. Это дефицит витамина В. – Уизерспун нахмурился. – Кое-кто шутит насчет розовых слонов, но ничего смешного в этом нет.

– В каком состоянии она была до того, как началось ухудшение? – спросил я.

– Ммм… Не скажу, чтобы когда-либо Эрна была… вполне нормальной. Не то чтобы она была глупой. Нет. Когда нам удава – лось продержать ее в трезвом состоянии более или менее продолжительный период, она говорила так, что не было сомнений в богатстве словарного запаса. Казалось, что в свое время она получила образование. Но когда мы спрашивали ее об этом, она сразу же замыкалась. Позднее периоды трезвости становились все короче и реже. Последний год она была деструктивна.

– Агрессивна? – уточнил Майло.

– Напротив – пассивна, с затуманенным сознанием, заторможена, ей было трудно сосредоточиться, отмечалось и нарушение двигательной функции. Она спотыкалась, падала… именно это с ней и случилось? Упала и ударилась головой?

– Едва ли, – ответил Майло.

– Кто-то помог ей в этом?

– Пока мы не знаем, сэр.

– О Боже! – воскликнул Уизерспун. Майло вынул свою записную книжку.

– Как фамилия врача, которая осматривала Эрну в связи с кровотечением?

– Мы пользуемся услугами нескольких врачей – все добровольцы. Думаю, в тот раз была Ханна Голд. Ее кабинет находится в районе Хайленд. Это было всего один раз. Регулярных осмотров Эрны она не проводила. Никто не проводил. Нам никогда не удавалось найти ее. Бог дает, и Бог берет, но мы, смертные, совершаем многое такое, что влияет на путь, избранный нами.

– Что вам известно о жизни мисс Мерфи в ее семье?

– Ничего. Она никогда не говорила об этом.

– Были ли у нее друзья? – спросил я. – Общалась ли она с вашими постояльцами?

– Я не замечал этого. По-моему, женщины побаивались ее. В крупной Эрне было что-то устрашающее.

– Каким образом?

– Ходила она покачиваясь, бормотала, что-то ей мерещилось.

– Что мерещилось?

– Эрна никогда не говорила об этом, но по ее поведению, жестам мы догадывались, что она испугана. Однако попытки успокоить ее Эрна отвергала.

– Итак, женщины боялись ее.

– Возможно, я преувеличиваю. Они скорее нервничали, чем боялись. Эрна никогда не создавала проблем. Иногда она забивалась в угол и, возбужденная, начинала бормотать и махать кулаком. В такие моменты все ее сторонились. Но Эрна ни на кого не нападала. Порой она била себя в грудь, стучала по голове костяшками пальцев. Ничего серьезного, но вы понимаете, как это пугает.

– Относительно периодов просветления, – проговорил я. – Почему вы решили, что она получила хорошее образование?

– Ее словарный запас. То, как она использовала его. Хотелось бы привести конкретный пример, но не могу. Прошло много времени с тех пор, как я видел ее.

– Сколько? – уточнил Майло.

– Три, возможно, четыре месяца.

– Вам не трудно заглянуть в ваши записи и сказать точнее, сэр? – попросил Майло.

– Мне очень жаль, но записи, которые мы ведем, предназначены для правительства. Статус учреждения, освобожденного от налогов, и прочее. Работа с бумагами, предназначенными для правительства, отнимает у меня много времени.

– Богатый словарный запас, – повторил я.

– Более того, хорошая дикция. В ее манере говорить было нечто… изысканное.

– О чем она говорила в периоды просветления?

– Надо спросить Диану. – Уизерспун подошел к своему столу, нажал кнопку внутреннего телефона и тихо поговорил с кем-то. – Она сейчас спустится.

Шестидесятилетняя Диана Петрелло, полная женщина небольшого роста, с коротко подстриженными седыми волосами и огромными очками в черепаховой оправе, в розовом свитере и длинной юбке, услышав от Майло об Эрне Мерфи, проговорила мягким высоким голосом «Бог мой!» Он добавил некоторые детали, и по ее щекам потекли слезы. Когда она села напротив нас, Дэрил Уизерспун подал ей чашку кофе.

Погрев о чашку руки, Диана сказала:

– Надеюсь, бедняжка наконец обретет покой. – Истерзанная душа, – кивнул Майло.

– О да. Не все ли мы таковы?

Он повторил мой вопрос относительно периодов просветления у Эрны Мерфи. – О чем она говорила… – начала Петрелло. – Ммм, в основном об искусстве. Эрна часами сидела, рассматривая репродукции. Однажды я купила для нее несколько книг по искусству, но когда принесла их сюда, Эрна уже ушла. Такая уж она была. Беспокойная, непоседливая. В сущности, после этого я не видела ее.

– Какой вид искусства ей нравился? – поинтересовался Майло.

– Пожалуй, этого я не знаю. По-моему, живопись.

– Пейзажи.

Красивые пейзажи Джули Киппер.

– Все красивое, – ответила Петрелло. – Казалось, красота успокаивала ее. Но не всегда. Ничто не действовало на Эрну, когда она была не в себе.

– Она находилась в сильном возбуждении, – заметил Майло.

– Но никогда не создавала проблем.

– Были ли у нее друзья в «Дав-хаус»?

– Нет.

– Друзья вне приюта?

– Я никого не видела.

– Говорила ли она о друзьях вне приюта? Петрелло покачала головой.

– Конкретно, мадам, меня интересует молодой человек немногим более двадцати лет от роду. Высокий, худощавый, темноволосый, прыщеватый. Носит очки.

Петрелло взглянула на Уизерспуна. Оба покачали головами.

– Это он убил ее? – спросил Уизерспун.

– Нам неизвестно, убил ли ее кто-нибудь вообще, сэр. Что еще вы можете рассказать нам о мисс Мерфи?

– Это все, что пришло мне в голову, – ответила Петрелло. – Она была так одинока. Как многие из них. Это главная проблема. Одиночество. Без Божьей благодати все мы одиноки.

Майло спросил, можем ли мы показать фотографию Эрны Мерфи другим обитателям приюта. Дэрил Уизерспун нахмурился.

– В приюте на этой неделе всего шесть женщин, – сообщила Диана Петрелло.

– А мужчины есть? – спросил Майло.

– Шестеро.

– Последние недели были очень трудными. И все, кто сейчас здесь, весьма ранимы. Ваши фотографии могут травмировать их, – пояснил Уизерспун.

– А если мы поговорим с ними, не показывая фотографий? Вы можете пойти с нами и убедиться, что мы не делаем ничего дурного.

Уизерспун и Петрелло переглянулись.

– Что ж, поговорите, – кивнул Уизерспун. – Но если что-то пойдет не так, мы сразу же уйдем, согласны?

Уизерспун вернулся за свой стол, а мы с Майло последовали за Петрелло наверх по жалобно скрипящим ступеням. Отельные комнаты верхних этажей располагались вдоль длинного светлого коридора. Женщины размещались на втором этаже, мужчины – на третьем. В каждой комнате стояли две двухъярусные кровати. Библии на подушках, небольшой платяной шкафчик и несколько плакатов религиозного содержания.

Половина постояльцев пребывала в полусонном состоянии. Назвав имя Эрны Мерфи, мы увидели лишь бессмысленные взгляды. Только молодая темноволосая женщина Линнет с лицом манекенщицы и следами уколов на тоненьких руках сказала:

– Рыжеволосая здоровячка?

– Вы знаете ее?

– Спала с ней в одной комнате пару раз.

Глаза Линнет – огромные, черные, с выражением затравленности. Волосы – длинные и темные. На левой стороне шеи – татуировка в форме звезды. Она сидела, согнувшись, как старуха, на краю нижней постели и держала в одной руке Библию, в другой – пакетик хрустящего картофеля. Все в этой поникшей женщине свидетельствовало о безнадежном взгляде на жизнь.

– Что с ней случилось? Линнет весело улыбнулась.

– Услышали что-то смешное, мадам? – удивился Майло.

– Конечно, слово «мадам». И что, кто-то замочил ее?

– Мы в этом не уверены.

– Может быть, это сделал ее дружок.

– Что за дружок?

– Не знаю. Эрна только сказала мне, что он очень толковый.

– Когда она сказала вам это? – Кажется, давно. – Линнет взглянула на Петрелло: – Наверное, не в последний раз, когда я была здесь?

– Несколько месяцев назад, – ответила Петрелло.

– Я путешествовала, – пояснила Линнет. – Должно быть, прошло несколько месяцев.

– Путешествовали? – удивился Майло.

– Знакомилась с США. Да, наверное, прошло несколько месяцев – может, шесть, семь, не знаю. Я это запомнила, потому что подумала тогда: Эрна врет как сивый мерин. Да кому нужна такая страхолюдина?

– Она не нравилась вам.

– А что в ней могло нравиться, в этой чокнутой? Начинала с тобой толковать, потом балдела, ходила и говорила уже сама с собой.

– Что еще она рассказала о своем дружке? – спросил Майло.

– Только это.

– Толковый. – Да.

– Имени не называла? —Не.

Майло подошел ближе. Диана Петрелло встала между ним и Линнет, и он отступил назад.

– Если бы вы сказали нам что-нибудь об этом дружке, я хорошо отблагодарил бы вас.

– Я ничего не знаю, – ответила Линнет, потом добавила: – Она сказала, что он толковый. Вот что. Хвасталась: «Раз он толковый, значит, я тоже толковая». Эрна сказала, что он придет и заберет ее отсюда. Вот так.

– Заберет из «Дав-хаус»?

– Отсюда. Из жизни. С улицы. Может, он так и сделал. Посмотрите, что с ней произошло.

Мы вернулись в машину.

– Что ты думаешь? – спросил Майло.

Эрне Мерфи нравилось искусство. Это объединяло ее с Кевином, этим самозваным вершителем судеб творческих людей. Картины Джули Киппер – это искусство. Возможно, Эрну влекло к ним. Не исключено, что Кевин направил ее на выставку. Использовал Эрну, чтобы отвлечь внимание.

– Коко Барнес открыла запасный выход и, вероятно, забыла закрыть его. – Майло потер лицо. – Страдающая психозом интеллигентная женщина. Как по-твоему, не использовал ли он Эрну и для чего-нибудь еще? Не добился ли Кевин того, чтобы она убила Джули? Крупная Эрна вполне справилась бы с хрупкой девушкой, особенно в тесном туалете. Если это сделала женщина, тогда понятно отсутствие спермы и сексуального насилия. И нам сказали, что иногда Эрна бывала вполне разумна.

– Относительно разума, – уточнил я. – Убийство Джули слишком хорошо спланировано и продумано; вряд ли это под силу психопату. На месте преступления не осталось никаких улик, даже отпечатков пальцев. Такой предусмотрительности ожидать от Эрны нельзя. Нет, тут что-то другое. Некто Э. Мерфи год назад подписал обзорную статью о Василии Левиче. Язык статьи напыщенный, но недостаточно путаный для Эрны. Ее имя украли.

– Толковый дружок, – усмехнулся Майло. – Линнет уверена, что Эрна заблуждалась насчет его.

– По части романтических связей – конечно. Но их связывали другие взаимоотношения. Эстетические интересы Эрны, ее образованность, умение четко выражать мысли – все это могло привлекать к ней такого человека, как Кевин Драммонд. Трагическая фигура, достигшая предела отчаяния, совершенно чужая другим людям. Даже ее психоз, возможно, импонировал ему. Некоторым дуракам кажется, что в сумасшествии есть нечто чарующее. Но что бы их ни объединяло, Кевин держал ее на расстоянии. Домохозяйка Драммонда никогда не видела Эрну, и никто из тех, с кем говорила Петра, не отмечал связи между этими людьми.

– Сначала Кевин идеализирует ее, потом убивает.

– Эрна больше не отвечала его мировоззренческим критериям, стала опасна.

– Душевный холод, – проговорил Майло, – вот то общее, что есть во всем этом. Ледяное сердце. Как в песенке Беби-боя. Я купил один из его компакт-дисков, слушаю и пытаюсь проникнуть в духовный мир исполнителя.

– Получается?

– Он был превосходным музыкантом. Даже человек, лишенный музыкального слуха, обыватель вроде меня, способен расслышать в звуках гитары Беби-боя его душу. Но в суть я не проник. Ты знал, что твое имя фигурирует в альбоме?

– О чем ты?

– Мелкий шрифт, внизу, где он благодарит всех – от Иисуса Христа до Роберта Джон-сона. Целый список. Имя Робин там есть. Он называет ее «прекрасной леди от гитар» и благодарит за то, что она держит в порядке его инструменты. Он упоминает и тебя: «Спа-сибо доктору Алексу Делавэру за то, что он делает эту леди счастливой».

– Уже прошло то время, когда это было правдой.

– Извини, я думал, что это доставит тебе удовольствие.

Я направился на запад по Голливудскому бульвару. Путь нам преградили дорожные рабо-ты. Рабочие в касках бесновались. Короли кирки и лопаты омолаживали окружающую местность. Возможно, когда-нибудь здесь появится сверкающий, стерильно чистый, привилегированный Голливуд, о котором мечтали отцы города. Сейчас между блеском и безнравственностью поддерживался весьма хрупкий баланс.

В нескольких милях к северу, на холмах, виднелась надпись «Голливуд». Рядом с ней де-сятки лет назад закончила жизнь восходящая звезда, и здесь же оставили гнить тело Чай-ны Маранга. Я не предложил поехать туда, Майло – тоже. Все произошло слишком дав-но и уже не имело значения.

Мы медленно ползли к Вайнстрит.

– Эрна, – сказал Майло. – Еще одна украденная душа.

– Алкоголичка, – отозвался я. – Вот в чем все дело.

29

Энсино. Петра обдумывала детали телефонного разговора с Майло. Опознание Э. Мерфи означало, что расследование убийства рыжеволосой также поручат ей.

Она позвонила Эрику Шталю и ввела его в курс дела.

– О'кей, – сказал он своим возмутительно спокойным голосом.

Голосом, словно означавшим: «Все это мне совершенно безразлично».

– Продолжите следить за квартирой Кевина?

– Возможно, это пустая трата времени.

– Почему?

– Сомневаюсь, что он появится здесь в ближайшее время.

– Я наблюдаю за домом его родителей, – сказала Петра. – Пока никакого движения. Тем временем, полагаю, нам следует глубже изучить биографию Эрны Мерфи. Если вы считаете, что логово Кевина – пустое дело, есть смысл заняться биографией.

– Конечно. С чего, по-вашему, мне начать?

– С обычных банков данных. Минуточку. К дому только что подъехала женщина – воз-можно, это мать Кевина; на счастливую отдыхающую не похожа. Продолжайте следить, Эрик, я позвоню вам позднее.

Она сидела в своем «аккорде» и смотрела, как женщина выходит из голубого «корвета». Эту приземистую крытую машину они со Шталем видели в свое первое посещение дома Франклина Драммонда.

Красная «хонда» была зарегистрирована на имя Анны Марти нес, горничной латиноаме-риканского происхождения, которая, видимо, жила при доме. Еще три машины были зарегистрированы на имя Франклина Драммонда. Для своих ежедневных поездок он пользовался серым «бебибенцем», «корвет» был забавой хозяйки, и, похоже, никого не интересовал белый «эксплорер». Возможно, им пользовались двое младших сыновей, приезжая из колледжа домой.

У Кевина тачка была дешевая. В любимчиках он не числился.

Женщина резким движением откинула волосы, поерзала и закрыла «корвет», включив сигнализацию. Средних лет, высокого роста, худая, длинноногая. Крупные черты лица. С виду глуповатая, но не без сексуальной привлекательности. Волосы лежали на голове светло-оранжевой каской. Цвет – такой же, как у Эрны Мерфи, ну не интересно ли это, доктор Фрейд? На женщине были белый мешковатый свитер, отделанный фальшивыми бриллиантами, черные гетры и сандалии с открытым задником.

Ни хрена себе туфельки. Молодящаяся старуха?

Не общалась ли мамуля Кевина с кем-нибудь, кроме папули Кевина?

Петра проследила, как она подошла ко входной двери, покопалась в сумочке и извлекла оттуда связку ключей.

Это наверняка мамуля Кевина. Он такой долговязый отнюдь не в отца, напоминающего пожарный гидрант Франклина.

Машина и все прочее свидетельствовало о том, что мама не прочь повеселиться в компании. Сексуально озабоченная дама. При царящем в доме беспорядке легко представить себе, каким было детство Кевина.

Сегодня вид у мамы жалкий. Стресс, мышцы шеи напряжены. Рот напоминает проволочные ворота для крокета. Она уронила связку ключей, наклонилась и подняла ее.

Петра выбралась из машины, когда женщина пыталась вставить ключ в замок. Подошла к ней раньше, чем та успела это сделать.

Женщина обернулась. Петра показала ей полицейский значок.

– Мне нечего вам сказать.

Голос заядлой курильщицы. От одежды рыжеволосой пахло табаком и духами «Шанель № 19».

– Вы миссис Драммонд?

– Я Терри Драммонд.

– Не уделите ли мне минутку, чтобы поговорить о Кевине?

– Ни в коем случае. Муж предупредил меня, что вы здесь появитесь. Говорить с вами я не обязана.

Петра улыбнулась. Фальшивые бриллианты образовывали на свитере Терри нечеткий контур двух терьеров. Обнюхивающихся, ласковых.

– Разумеется, не обязаны миссис Драммонд. Но сейчас я выступаю не в роли судебного обвинителя.

Рука Терри Драммонд, державшая ключи, напряглась.

– Называйте это как угодно, я иду в дом.

– Мадам, Кевин пропадает уже около недели. Вас, как мать, это не беспокоит?

Петра надеялась заметить в поведении матери хоть какой-нибудь намек на то, что Кевин встречался с ней.

Глаза Терри Драммонд наполнились слезами. Кроткие карие глаза с золотыми искорками. Прекрасные глаза, хотя Тери чрезмерно увлекалась тенями и тушью для ресниц и бровей. Петра пересмотрела свою оценку. Несмотря на крупные черты лица, Терри была более чем привлекательна. Даже встревоженная, она источала сексуальность. В молодости, надо полагать, она была весьма сексапильна.

И каково же быть сыном такой матери?

Петра ничего не знала о матерях. Ее мать умерла при родах.

Она дала Терри Драммонд время подумать. Терри носила большие золотые украшения, на безымянном пальце левой руки – кольцо с драгоценным камнем в три карата. Сумочка от Гуччи вблизи казалась настоящей.

Петра видела в ней женщину, чей призывно-вульгарный вид легко вскружил голову подающему надежды адвокату. Эта женщина поднялась на несколько ступенек вверх по социальной лестнице, возможно, отказавшись от карьеры, вырастила троих сыновей, погрязла в заботах провинциальной матери и пришла к тому, что ее старший сын стал… не таким, как все.

Теперь она была в ужасе. Кевин не звонил домой.

– Это наверняка волнует вас, мадам, – продолжила Петра. – Никто и ни в чем не обвиняет Кевина. Мы только хотим поговорить с ним. Ему может грозить опасность. Подумайте об этом. Исчезал ли он когда-либо раньше? Вы не считаете крайне важным, чтобы мы нашли его?

Терри Драммонд сдержала слезы.

– Если о нем ничего не знаю я, то как можете найти его вы?

– Давно ли это случилось, мадам? Терри покачала головой:

– Больше я ничего не скажу.

– Вы знаете, почему он интересует нас?

– Что-то связанное с убийством. Это просто смешно. Кевин – мальчик кроткий и ласковый.

На последнем слове голос Терри повысился, и ее словно передернуло. Петра подумала, что кто-то в свое время использовал это слово в оскорбительном для Кевина смысле.

Ласковый.

– Уверена, что так оно и есть, миссис Драммонд.

– Почему же вы травите нас?

– Вовсе нет, мадам. Убеждена, вы знаете Кевина лучше, чем кто-либо другой. Вы беспокоитесь о нем больше, чем кто-либо другой. Поэтому, если он свяжется с вами, выдадите ему добрый совет.

Терри Драммонд расплакалась.

– Я не нуждаюсь в этом. Мне это совершенно ни к чему. Если бы мой идиот деверь не настучал на него, мне не пришлось бы сейчас заниматься этим. Почему вы не присмотритесь к нему? Он уже убил двух человек. Рэндолф?

– Да, жену и ребенка. Грязный алкаш, – с отвращением бросила Терри. – Фрэнк постоянно твердил Рэнди, чтобы тот бросил пить. Он чуть не разорил нас – подавал в суд. И только потому, что Фрэнк снова встал на ноги. Так что вы должны понять, почему Рэнди обозлился на нас.

– Рэнди только подтвердил, что он дядя Кевина, – пояснила Петра. – Но мы и так узнали бы это.

– Почему, почему вы изводите моего мальчика? Он хороший, он добрый, толковый, ласковый, никогда и никому не причинил бы вреда.

– У Кевина была знакомая Эрна Мерфи? – Кто?

Петра повторила имя.

– Никогда не слышала о ней. У Кевина никогда не было… не знаю… друзей.

Необщительный Кевин. Признав это, Терри побледнела и попыталась представить сына в ином свете.

– Уходя, дети идут своим путем. Людям творческим особенно нужно свое, особое место в жизни.

Это прозвучало как хорошо отрепетированное объяснение странностей Кевина.

– Верно.

– Я рисую, – сообщила Терри Драммонд. – Я стала брать уроки изобразительного искусства, и теперь мне нужно свое место. – Петра кивнула. – Пожалуйста, – взмолилась Терри, – отпустите меня.

– Вот моя визитная карточка, мадам. Подумайте над тем, что я сказала. Ради Кевина. – Терри, поколебавшись, взяла карточку. – И еще одно. Не объясните ли мне, почему Кевин взял себе имя Юрий?

Улыбка Терри, короткая, ослепительная, необычайно украсила ее. Она прикоснулась к груди, словно вспоминая, кого она вскормила.

– Он такой замечательный, такой умный. Я вам скажу, и вы убедитесь, что ошибаетесь. Много лет назад, когда Кевин был еще маленьким – всего лишь маленьким мальчиком, но, безусловно, умным, отец рассказывал ему о гонках в космосе. О спутнике, великом достижении во времена детства Фрэнка. Русские прорвались туда первыми и показали нам, американцам, насколько мы расслабились и обленились. Фрэнк постоянно говорил Кевину об этом именно так. Кевин – первый сын Фрэнка, и он проводил с ним много времени, брал его с собой повсюду. В музеи, парки, даже в контору. Все звали Кевина «маленьким адвокатом», потому что он хорошо говорил. Фрэнк рассказывал Кевину о русских, и о спутнике, и об этом русском астронавте, как они там их называют – что-то начинающееся с «космо-»…

– Космонавтами.

– Космонавты, обогнали астронавтов. Первым в космосе был парень, которого звали вроде бы Юрием. И Кевин, совсем еще маленький, дослушав отца, сказал: «Папа, я хочу быть первым, я хочу быть Юрием». – У Терри снова потекли слезы. Одна рука с длинным ногтем прикоснулась к бриллиантовому терьеру. – После этого каждый раз, когда он совершал какой-нибудь хороший поступок, я всегда звала его Юрием. Ему это нравилось. Это означало, что он сделал хорошее дело.