Текст книги "Ледяное сердце"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

30

На моем автоответчике два сообщения.

Одно от Элисон двухчасовой давности. Второе от Робин; оно поступило несколько минут спустя. Обе просили позвонить им, когда смогу. Я позвонил в гостиницу Элисон. Она подняла трубку на четвертом звонке и говорила задыхаясь.

– Это ты, прекрасно. Ты застал меня уже в дверях.

– Тяжелые времена?

– Нет-нет, времена отличные. Спешу на очередной семинар.

– Как прошла конференция?

– Превосходно. Приятная атмосфера.

– Приятная болтовня ни о чем? Она засмеялась.

– Вообще-то было несколько хороших докладов, материал, который тебе понравился бы. Влияние физической подготовки и спорта на жертв терроризма, хороший обзор депрессий у детей… Как идет расследование?

– Особо хвалиться нечем.

– Жаль… Хорошо, если бы ты был здесь. Мы немного развлеклись бы в горах. – Там все еще лежит снег?

– Нет. Я отменила Филадельфию, завтра вернусь домой. Хочешь встретиться завтра вечером?

– Еще бы!

– Домочадцев Гранта я не обидела. Сказать по правде, они, кажется, испытали облегчение. Все знают, что пора рвать связи. Я возьму такси прямо у аэропорта?

– Я могу за тобой заехать.

– Нет, занимайся своим расследованием. Я успею к восьми. Что-нибудь приготовить?

– Если хочешь, но это не обязательно. Так или иначе, поесть что-нибудь найдется.

Я отложил телефонный разговор с Робин. Когда же наконец позвонил и услышал, как она напряжена, то пожалел, что долго тянул.

– Спасибо, что позвонил.

– Что-нибудь случилось?

– Мне не хотелось беспокоить тебя, но, по-моему, ты должен это знать. Все равно рано или поздно узнал бы. Кто-то проник в мой дом, устроил в мастерской погром и унес кое-какие инструменты.

– Бог мой, какая досада! Когда?

– Вчера вечером. Мы уезжали, вернулись около полуночи. Освещение было включено, а дверь в мастерскую распахнута настежь. Полицейские появились только через три часа, составили протокол, позвали детективов, те составили еще один протокол. Потом появились криминалисты и сняли отпечатки пальцев. Посторонние люди в моем доме, все эти процедуры, о которых вы с Майло постоянно говорите.

– Было ли это проникновение со взломом?

– Черная дверь у нас на замке и зарешечена, но они сняли ее с петель. Похоже, петли ржавые. Сигнализация была включена, но детективы сказали, что подводящий провод, видимо, износился и контакт был не таким, какой нужен. Дом у нас старый… Мне следовало бы проверить, но домовладелец живет в Лейк-Хавасу и все это занимает много времени.

– Каков ущерб?

– – Они взяли несколько вещей, но хуже всего то, что они разбили вдребезги все находившееся на верстаке. Красивые старые вещи: мостик слоновой кости Мартина, мандолину «Лайон и Хили» Клайда Баффина, двенадцатиструнную – Стеллы. Все покроет страховка, но мои бедные клиенты! Стоимость этих инструментов невозможно оценить в деньгах… Тебе не стоит слушать, не знаю, зачем тебе позвонила. Тим поставил новую дверь, а потом улетел в Сан-Франциско.

– Ты одна?

– Всего на несколько дней.

– Я сейчас же приеду.

– Не приезжай, Алекс… нет, приезжай.

Она ожидала меня в белом пластиковом кресле на маленькой лужайке перед домом, в зеленом свитере и джинсах.

Робин обняла меня прежде, чем я прикоснулся к ней.

– Они унесли гитары Беби-боя, – начала она, дрожа всем телом. – Я говорила Джеки Тру, что хочу купить их. Думала отдать их тебе, Алекс. Он проверил через компанию «Кристи», и там ему сказали, что выше номинала они не пойдут. Он уже почти согласился. – Робин подняла глаза и посмотрела на меня. – Я знала, что они доставят тебе удовольствие. Надеялась подарить их тебе на день рождения.

Ее день рождения через месяц, но я об этом не подумал. Я погладил локоны Робин.

– Твои планы были очень милы.

– Только это и имеет смысл, правда? – Она улыбнулась и вздохнула. – Пойдем в дом.

Ее гостиная выглядела по-прежнему, если не считать исчезновения нескольких фарфоровых предметов.

– У детективов есть какие-то версии?

– Шайка наркоманов. Это явно не профессионалы. Не унесли несколько вещей высшего качества: великолепную гитару «Д'Анджелико эксел» и «Ф-5» сороковых годов. Слава Богу, они были в шкафу. Помимо гитары Гибсона, принадлежавшей Беби, они стащили несколько электронных гитар. Пару «фендеров» семидесятых годов, бас Стендела и новодел с золотым верхом «Лес Пол».

– Желание заработать на дозу наркотика, – сказал я. – Мальчишки. – Эта кража и ничем не оправданный погром, по словам детективов, свидетельствуют о том, что здесь побывали молокососы. Такие же погромы дети устраивают в школах. Эти банды разбойничали южнее Роуз. До сих пор мы их набегам не подвергались.

К югу от Роуз – это в двух кварталах отсюда. Еще одна разграничительная линия в Лос-Анджелесе – такая же реальная, как кинофильмы.

Осознание этой реальности, по-видимому, пришло к Робин внезапно, поскольку она задрожала еще сильнее, прижалась ко мне и уткнулась в плечо.

– Поездка Тима на север – это что, срочная необходимость?

– Он не хотел уезжать, но я настояла. Тим подписал контракт на работу с детьми для постановки «Отверженных». Два месяца репетиций до премьеры. С детьми надо проявлять осторожность, чтобы не перенапрячь их голосовые связки.

– А мне показалось, что ты проведешь одна лишь пару дней.

– Я поеду к нему, как только покончу с этим. – Я промолчал. – Спасибо, что приехал, Алекс.

– Помочь тебе привести все в порядок?

– Мне даже не хочется входить туда.

– Так, может, проветримся? Поедем куда-нибудь на чашку кофе.

– Я не могу покидать дом. Жду слесаря.

– Когда он должен прийти?

– Час назад. Просто посиди со мной. Пожалуйста.

Робин принесла пару бутылок кока-колы, и мы пили ее, сидя друг напротив друга.

– Хочешь домашнего печенья?

– Нет, спасибо.

– Я эгоистка. У тебя наверняка есть работа.

– Где ты сегодня собираешься ночевать?

– Здесь.

– Тебе не страшно?

– Не знаю.

– Давай поступим так. Когда поставят новые замки, мы приберемся, перевезем инструменты ко мне домой для лучшей сохранности, и ты полетишь в Сан-Франциско уже сегодня вечером.

– Я не смогу этого сделать, – ответила она и заплакала.

Когда Робин подготовилась к тому, чтобы снова увидеть разорение, мы вошли в мастерскую. В ее всегда тщательно убранной мастерской царил хаос. Мы вместе подметали и приводили все в порядок, собирали обломки разбитых инструментов, колки, мосты, оставляя то, что можно восстановить, и выбрасывая остальное.

Распрямляя спутавшиеся струны гитар, я пару раз поранился иx острыми концами, поскольку работал быстро. От тяжкого труда Робин задыхалась. Она стряхнула пыль с верстака и выпрямилась.

– Все хорошо, хватит, – сказала она. Я стоял с метлой в руке. – Подойди сюда, – позвала Робин.

Я поставил метлу и пошел к ней. Когда я оказался рядом с , ней, она обняла меня за шею, прижала к себе и поцеловала. Я повернул голову, и ее губы скользнули по моей щеке. Она горько рассмеялась.

– Все это время ты оставался во мне. А теперь все не так.

– Границы, – ответил я. – Без них невозможны цивилизованные отношения.

– Считаешь себя цивилизованным?

– Не слишком.

Робин схватила меня за руку и поцеловала еще крепче. На этот раз я позволил ее языку проникнуть в мой рот. Мой член затвердел как железо. Но мое эмоциональное состояние намного отставало от физического.

Поняв это, Робин прикоснулась ладонью к моей щеке, и в какой-то момент мне даже показалось, что она собирается дать мне пощечину. Но Робин просто отстранилась.

– В глубине души ты всегда был хорошим мальчиком.

– Почему это не звучит как комплимент?

– Потому что я испугана, одинока и границы мне ни к чему. Глаза ее выражали холодность и уязвленное самолюбие.

– Тим говорит, что любит меня. Если бы он только знал… Алекс, я веду себя плохо. Пожалуйста, поверь мне. Я позвонила тебе в надежде избавиться от душевной боли. И еще для того, чтобы сказать тебе о гитарах Беби. Бог мой, по-моему, в том, что произошло, больше всего меня беспокоит именно это. Мне действительно хотелось отдать их тебе. Хотелось сделать что-нибудь для тебя. – Робин рассмеялась. – И, странно, сама не знаю почему.

– То, что было между нами, никуда не денется.

– Ты когда-нибудь думаешь обо мне?

– Конечно.

– А она знает об этом?

– Элисон – умная женщина.

– Я очень стараюсь не думать о тебе. Как правило, мне это удается. Я бываю счастлива чаще, чем ты полагаешь. Но порой ты так и липнешь ко мне. Неотвязно. Обычно я справляюсь с этим наваждением. Тим ко мне хорошо относится. – Робин оглядела разгромленную мастерскую. – Честь, падение. Вообще говоря, вчера я не проснулась с мыслью: «Эй, девица, не впасть ли слегка в отчаяние?» – Она снова засмеялась и ласково прикоснулась к моей щеке. – Ты все еще мой друг?

– Да.

– Ты скажешь ей об этом? О том, что был здесь?

– Не знаю.

– Наверное, не стоит этого делать. Неведение – благо. Ведь ты не совершил ничего плохого. Напротив. Так что и говорить не о чем. Вот тебе мой совет. Совет девичий.

Шайка наркоманов. Версия не хуже других. Но мне все же хотелось, чтобы она улетела в Сан-Франциско.

Моя эрекция так и не кончилась. Заняв такое положение, чтобы Робин не заметила этого, я направился к шкафу, куда она спрятала наиболее дорогие инструменты.

– Давай переложим все в твой пикап.

31

– Струна от гитары, – пояснил я.

Майло, Петра и Эрик Шталь удивленно уставились на меня.

Вторая встреча группы. Никаких индийских блюд. Небольшой конференц-зал в Западном отделении полиции Лос-Анджелеса. Звонили семь аппаратов полицейской связи и телефоны. Наводя порядок в мастерской Робин и распутывая струны, я сделал одно предположение. Когда я рассказал Майло о грабеже со взломом, он сказал:

– Черт побери! Надо проверить все в Тихоокеанском отделении и убедиться в том, что там отнеслись к этому серьезно.

– Размеры, вид повреждения, – продолжал я. – Сравни следы, оставляемые струнами «ми» или «ля», со следами на шее у Джульетты Киппер и Василия Левича. Это также согласуется с нашим воображаемым мальчиком, мнящим себя артистом эстрады.

– Он играет на них, – возразила Петра.

Майло заворчал, открыл папки с делами, нашел фотографии и послал их по кругу. Шталь посмотрел молча, а Петра сказала:

– По этим фотографиям трудно что-либо сказать. Пойду куплю несколько струн и передам их коронеру. Какой-нибудь конкретный бренд?

Я покачал головой.

– Артист, – заговорил Майло. – Интересно, есть у него дома гитарные струны?

Шталь потупил взгляд.

– Я разговаривала с матерью Кевина. Очень откровенная, но ничего нового. Кевин кроток, ласков и тому подобное. Ее тревога свидетельствовала о том, что ей неизвестно, где ее сын. Или, напротив, известно. Кое-что бросилось мне в глаза – волосы у нее огненно-рыжие.

– Как у Эрны Мерфи, – кивнул Майло. – Интересно. Что ты об этом думаешь, Алекс? Старый добрый эдипов комплекс?

– Какова из себя мать? – спросил я.

– Пышная, вызывает чувственное желание, одета крикливо. Скорее вульгарно, чем со вкусом. В молодости, возможно, была красавицей. Да и сейчас недурна собой.

– Соблазнительна?

– Уверена, что могла бы быть соблазнительной. Я не уловила каких-либо таинственных вибраций при упоминании имени Кевина, но беседа длилась всего три минуты. Мадам явно не хотела разговаривать со мной.

– Возможно, рыжие волосы Эрны вызывали у Кевина какие-то ассоциации, – предположил я.

– Струна от гитары, – повторил Майло. – Что дальше? Теперь он начнет мочить людей смычком от скрипки? У Кевина было немало фальстартов. Интересно, не пытался ли он стать героем-гитаристом.

– Давайте заглянем на его квартиру, – предложила Петра. – Почувствуем утечку газа и попросим домохозяйку проверить. А сами тем временем побудем там, чтобы обеспечить ее безопасность.

– Я займусь этим, – вызвался Шталь.

– Что касается проникновения со взломом, – заметил Майло. – Имя Робин упоминалось в благодарственной надписи на коробочке компакт-диска Беби-боя, и украдены именно гитары Беби-боя. – Этими словами он озвучил то, что меня беспокоило. – Твое имя, Алекс, тоже упоминалось там.

– Там длинный список, – подтвердил я. – Даже если и существует какая-либо связь между этими именами, мне беспокоиться не о чем. Я не артист. Ты не позвонишь Робин?

– Не хочу ее волновать, но она должна быть осторожна. Хорошо, что Робин в Сан-Франциско… да, я позвоню ей. Где она остановилась?

– Не знаю. Ее приятель работает с детьми, будет ставить «Отверженных», так что найти ее труда не составит.

Губы у него искривились.

Ее приятель.

Настенные часы показывали семь часов десять минут. Если рейс Элисон не запаздывает, ее самолет пойдет на посадку через двадцать минут.

– Что нового по делу Эрны Мерфи? – спросил Майло.

– В преступницах она не числится, госпитализаций за казенный счет не было.

– Нам не удалось отследить никого из ее родственников, которые могли бы дать о ней какую-либо информацию, – сказала Петра.

– Большую часть психиатрических больниц штата закрыли много лет назад, – сообщил я. – Если она и лечилась в них, нам этого не узнать.

– Я готов выслушать ваши предложения, доктор, – обратился ко мне Шталь.

– Даже если ее госпитализировали в «Камарильо» или другое подобное место, это не даст нам ничего нового, – заметил Майло. – Мы и так знаем, что она душевнобольная. Нам нужны более свежие данные, в частности о ее связи с Драммондом. Неужели по ней нет совсем никаких материалов? Шталь покачал головой.

– Нет даже записей о нарушении правил дорожного движения. Водительского удостоверения Эрна никогда не получала.

– Возможно, это означает, что в свое время ее признали умственно неполноценной, – предположил я.

– Умственно неполноценная, но умная и образованная? – удивился Майло.

– Вождение машины может быть источником страха для людей с нарушенной психикой.

– Вождение машины иногда пугает и меня, – сказала Петра.

– Какие же у вас есть документы? – спросил Майло.

– Номер социальной страховки, – ответил Шталь, – а в благотворительном фонде говорят, что она числится в их списках, но за пособием никогда не обращалась. О ее работе удалось узнать, что за восемь лет до этого она работала в кафетерии «Макдоналдс». С июля по август включительно.

– Шестнадцать лет назад ей было семнадцать. Так что это был летний приработок школьницы старших классов. Где?

– В Сан-Диего. Эрна посещала там миссионерскую среднюю школу. В школе, в списках родителей, значатся имена Дональда и Колетт Мерфи. Но в школе утверждают, что никаких других записей нет. По данным инспектора налоговой службы округа, Дональд и Колетт жили в одном и том же доме двадцать один год, а потом, десять лет назад, продали его. Записей о приобретении какого-либо другого жилья нет. Я съездил туда. Эта часть города заселена рабочими, вольнонаемными служащими вооруженных сил и отставными сержантами. Семейства Мерфи никто не помнит.

– Может быть, когда отец ушел на пенсию, они уехали из этого штата, – предположил Майло. – Хорошо бы найти их ради них самих. – Лицо Майло исказила гримаса. Он подумал о звонке, который принесет плохую новость. – Однако, как мне представляется, Эрна давно покинула отчий дом, поэтому едва ли они сообщат нам что-нибудь имеющее отношение к делу. – Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения его слов.

– Эрна, лишенная общественных связей, – сказал я, – очень подходила нашему мальчику как знакомая. С ней он мог разговаривать, не опасаясь, что сна доверит его секреты кому-то другому. Эрну ему было легко подчинить своей воле и присвоить себе ее имя.

– Отсутствие связей, – вставила Петра, – делало ее легкой добычей. – Она обратилась к Майло: – А теперь что?

– Может быть, еще один визит к родителям Кевина. Нужно потрясти семейное древо и посмотреть, что упадет на землю.

– Только не сейчас, – возразила Петра. – Отец настроен явно враждебно и не скрывает, что не хочет иметь с нами дело. Надеюсь, миссис Д. окажется более сговорчивой, но в доме верховодит он. А то, что Драммонд – адвокат, еще больше усложняет проблему и увеличивает риск. Одно неверное движение – он поднимет адвокатский шум и цепочка доказательств оборвется. Если бы нам хватало людей, я продолжала бы следить за домом. А в нашем теперешнем положении я могу лишь еще немного поработать на улицах. Продолжить поиски людей, которые помнят Эрну или Кевина. – Петра посмотрела на Шталя: – Совсем нелишнее поискать и ее родителей.

– Дональда и Колетт, – откликнулся Шталь. – Я займусь поисками в национальном масштабе.

– Струна от гитары, – побормотал Майло. – Пока мы фальшивим.

– Пока мы даже не знаем, что это за песня, – добавила Петра.

32

Элисон приехала на такси с опозданием на полтора часа. Косметика на ней была свежая, а сама она выглядела изнуренной. У меня на гриле жарилась пара бифштексов, на сковородке – спагетти в оливковом масле с чесноком, а сам я смешивал салат-латук с маслом.

– Я была не права, – сказала она. – Обед из того, что есть, – это прекрасно.

– В самолете тебя не угощали арахисом?

– Мы были счастливы уже тем, что приземлились. Какой-то мужчина напился и начал скандалить. Казалось, дело кончится полным безобразием. Но мы утихомирили его и он наконец заснул.

– Мы – это кто? – спросил я.

– Я схватила его за одно колено.

– Шина, королева джунглей. Элисон согнула руку и показала бицепс.

– Это было ужасно.

– Храбрая девочка, – похвалил ее я и обнял.

– Когда такое случается, и подумать не успеешь, как начинаешь действовать… Мне нужно присесть. А вино в меню есть?

Мы долго обедали, болтали, постепенно погружаясь в легкое опьянение. Позднее, уже раздетые, мы лежали в кровати обнявшись, но любовью не занимались, и уснули как студенты, снимающие квартиру в складчину. Я проснулся в четыре утра, увидел, что Элисон в кровати нет, и пошел искать ее.

Она сидела на кухне, в полутьме, в одной из моих теннисок и пила быстрорастворимый кофе без кофеина. Причесалась она небрежно, косметику смыла, босые ноги на фоне дубового пола казались гладкими и белыми.

– Надо отвыкать от установившегося биоритма.

– Колорадского?

Элисон пожала плечами. Я сел.

– Надеюсь, тебя не смущает, что я бродила по дому, пытаясь устать. Что за футляры для гитар сложены во второй спальне? – Я рассказал ей. – Бедная Робин, – вздохнула она. – Какое несчастье. Ты поступил правильно.

– По-моему, да.

Она откинула со лба черную прядь волос. Глаза у Элисон были красные. Без косметики она слегка побледнела, но зато помолодела.

Я наклонился к ней и поцеловал в губы. От нас обоих пахло чем-то кисловатым.

– Итак, она вернулась в Сан-Франциско?

– Да.

– Помочь ей было нужно. Теперь сделай кое-что и для меня. Элисон встала, скрестила руки и подняла тенниску, обнажив стройное белое тело.

В семь часов меня разбудило ее легкое похрапывание. Я смотрел, как поднимается и опускается грудь Элисон, вглядывался в ее милое бледное лицо. Рот у нее был полуоткрыт, а губы изогнуты так, словно она думала о чем-то веселом. Длинные пальцы сжимали простыню.

Сжимали крепко. Под веками быстро бегали глаза. Видит сон. Судя по напряжению тела, сон был не из приятных.

Я закрыл глаза. Элисон перестала похрапывать. Потом снова начала. Когда она, открыв глаза, увидела меня, лицо ее выражало замешательство.

Я улыбнулся.

Она села, охнула и смотрела на меня как на незнакомца.

– Доброе утро, беби. – Элисон протерла глаза. – Я не храпела?

– Ничуточки.

Все утро ей предстояло принимать пациентов, и она ушла в восемь. Я прибрался в квартире, подумал о том, как там Робин в Сан-Франциско, о краже инструментов Беби-боя и о том, что это значило и значило ли что-нибудь вообще.

В трех кварталах к югу действовал и шайки хулиганов…

Но украли только гитару Беби-боя.

Зазвонил телефон. Майло сообщил:

– Следы удушения на телах Джули и Левича точно соответствуют тем, что оставляет гитарная струна нижнего ми. И что это значит?

– Все касающееся этих убийств не случайно, – ответил я. – И это беспокоит меня. Ты разговаривал с детективами Тихоокеанского отделения?

– Они считают это обычной ночной кражей со взломом.

– Это хорошие детективы?

– Средние. Но нет оснований считать, что они ошибаются. Там, где живет Робин, такое случается часто.

Я подумал о том, как мы с Робин жили в Глене. Более дорогой и безопасный район. Кроме тех случаев, когда он не был безопасным. Несколько лет назад один психопат-убийца спалил дом.

Наш дом.

– Я попросил, чтобы они в течение нескольких недель направляли туда полицейских в форме для несения патрульной службы.

– Обычные два проезда в сутки?

– Да, я знаю, но это лучше, чем ничего. Я также сообщил им данные о машине Кевина и номерных знаках и сказал, чтобы на нее обратили особое внимание. Пока Робин в Сан-Франциско, не беспокойся. Шталь с домохозяйкой вчера вечером посетили квартиру Драммонда. Он коллекционирует игрушки и журналы, у него множество компьютеров и принтеров. Ни гитар, ни струн, ни бросающих в дрожь трофеев – никаких уличающих его предметов. И ни одного экземпляра «Груврэт». Это интересно.

– Заметает следы или хранит все в другом месте, – заметил я. – Интересно, не второй ли раз Шталь посещает квартиру Кевина?

– Что ты имеешь в виду?

– Обычно Шталь спокоен, как изваяние. Вчера, когда ты заговорил о посещении квартиры, глаза у него забегали и он опустил их.

– В самом деле… странный он какой-то, это точно… Там есть журналы с голубой порнографией. Ужасные вещи. По словам Шталя, Кевин вел спартанский образ жизни, у него немного одежды, ничего существенного в виде личных вещей. Это можно объяснить либо тем, что он надолго подался в бега, либо тем, что у него есть другое убежище.

– Это также признак психической деградации, – добавил я, – уход в себя, наплевательское отношение к родительским ценностям.

– Петра решила еще раз попытаться поговорить с его родителями, особенно с отцом. Я направляюсь в административное здание, где находится контора Эва Киппера. Посмотрю, нельзя ли узнать еще чего-нибудь о его приятельнице. Дело в том, что один из его соседей позвонил мне. Он утверждает, что Эв последнее время выглядит чрезвычайно раздраженным. Топает по полу ногами, потушив свет. Они боятся звонить полицейским. Его приятельница последние дни тоже угнетена, обедала одна. Я не вижу очевидной связи с нашими делами, но и никаких других зацепок у меня нет. Чем больше я думаю об Эрне Мерфи, тем сильнее мне хочется узнать о ней. Но Петре удалось найти лишь несколько торговцев, которые смутно помнят, что Эрна бродила по их улице. Ни приятелей, ни любовников. Она всегда ходила одна.

– Что насчет доктора, которого вызывали служащие «Дав-хаус», когда у Мерфи было кровотечение? Может быть, Эрна открылась ей? – В «Дав-хаус» утверждают, что доктор встречалась с Эрной один раз.

– Служащие «Дав-хаус» признались, что не поддерживают связи с женщинами после того, как те покидают приют. А Эрна проводила вне приюта больше времени, чем в нем. Если она снова почувствовала себя плохо, то, возможно, обращалась к той женщине, которая занималась ею.

– Ну, поскольку больше ничего такого, что подавало бы надежды, нет, можно заняться и этим. Не возьмешься ли ты за это? Я на пути к Сенчури-Сити.

– Конечно, – согласился я. – Как зовут врача?

– Сейчас посмотрю свои записи… вот она… Ханна Голд.

– Я позвоню ей немедленно.

Я позвонил доктору Голд. Ответил мужчина, служащий в приемной. Я представился, присовокупив свое звание.

– Сейчас у нее пациент, доктор, – ответил он.

– Я звоню по поводу пациентки, Эрнадин Мерфи.

– Что-то неотложное?

– Это важно.

– Пожалуйста, не кладите трубку. Минуту спустя:

– Доктор Голд хочет знать, в чем дело.

– Эрнадин Мерфи убита.

– О! Пожалуйста, не кладите трубку.

На этот раз ждать пришлось дольше. Ответил тот же мужчина:

– Доктор Голд освободится в полдень. Приезжайте к этому времени.

Приемная врача представляла собой бунгало рядом с авторемонтной мастерской «Фиат». Справа от входной двери висела табличка с надписью:

Вринда Сринивесан, доктор медицины Ханна Р. Голд, магистр философии, доктор медицины

Анджела Б. Борелли, доктор медицины

Внутренние болезни, гинекология и акушерство

Женские болезни

Я приехал в полдень, но доктор Голд еще не освободилась. В приемной сидели в очереди три пациентки – две пожилые женщины и девочка лет пятнадцати. Когда я вошел, все посмотрели на меня. Особенно пристально меня разглядывала девочка. Моя улыбка вызвала у нее гримасу отвращения.

Небольшая, слишком теплая приемная была обставлена чистой, но уже старой мебелью.

На стенах – фотографии в рамках: Мачу-Пикчу, Непал и Анкор-Уот Из магнитофона доносилось сладкозвучное пение Энии.

Надпись, сделанная от руки и приклеенная клейкой лентой к конторке регистратуры, сообщала: «Мы принимаем ваши карточки медицинского страхования – и порой власти штата даже оплачивают наши услуги. От наличных мы не откажемся – платите сколько можете или вообще не беспокойтесь об этом».

Место, отведенное для регистратуры, без стеклянной перегородки, представляло собой маленький закуток. Там сидел молодой человек и читал «Принципы бухгалтерского дела». На карточке, прикрепленной к его клетчатой рубашке, значилось: «Эли».

Когда я вошел, он неохотно отложил книгу.

– Я доктор Делавэр.

– Она задерживается. – Он понизил голос. – Ее очень огорчило то, что вы сообщили. Вы не поверите, но она в самом деле огорчена. Это моя сестра.

Двадцать пять минут спустя все три женщины ушли, и Эли сообщил, что идет на ленч.

– Она сейчас выйдет. – Сунув учебник под мышку, он покинул бунгало.

; Через пять минут в приемную вышла женщина в белом халате. В руке она держала историю болезни. В ее молодом лице было что-то лисье, кожа отливала бронзой. Ханне Голд немногим более тридцати, но ее густые жесткие волосы до плеч совершенно седые. Это генетика. У Эли почти такие же. Светло-зеленые глаза выражали беспокойство.

– Я доктор Голд.

Она протянула руку, сухую и холодную.

– Спасибо, что согласились уделить мне время. В глазах Ханны Голд светилось любопытство. Она закрыла на замок дверь, которая вела в приемную, села в потертое кресло и положила ногу на ногу.

– Что случилось с Эрной? Я рассказал основное.

– О Боже! И вы пришли сюда из-за?..

– Я консультирую полицию. Меня просили поговорить с вами.

– Значит, убийство имеет психологический подтекст в отличие от обычного уличного преступления.

– Пока трудно сказать, – ответил я. – Хорошо ли вы знали ее?

– Таких людей, как Эрна, обычно никто хорошо не знает. Я видела ее несколько раз.

– Здесь или в «Дав-хаус»?

– Один раз там, два раза здесь.

– Эрна возвращалась после того, как вас срочно вызвали в приют?

– Я дала ей свою визитную карточку, и меня очень удивило, что она сохранила ее.

Ханна Голд открыла историю болезни. Она содержала один лист. Я увидел, что там написано аккуратным мелким почерком: «Оба раза она появилась без приглашения. Первый – спустя две недели после того, как я осматривала ее в „Дав-хаус“. Трещины в заднем проходе снова начали кровоточить, и она жаловалась на боль. Это было вполне естественно, поскольку в „Дав-хаус“ я лишь поверхностно осмотрела ее. Тогда я могла только предполагать, что происходит внутри. Я настойчиво рекомендовала больной пройти серьезное обследование, обещала договориться в окружной поликлинике, чтобы это сделали бесплатно. Она отказалась. Тогда я дала ей мазь, успокаивающую боль, и анальгетик, а также напомнила об основных правилах гигиены, не оказывая на нее слишком сильного давления. Нужно знать, с кем имеешь дело».

– Понимаю, что вы имеете в виду. Я учился в Западном педиатрическом.

– В самом деле? Я училась в Окружном, но бывала и Западном педиатрическом. Вы знакомы с Рубеном Иглом?

– Хорошо знаю.

Мы вспомнили имена общих знакомых, названия мест и другие мелкие подробности. Голд нахмурилась.

– Когда я увидела Эрну второй раз, ситуация стала более тревожной. Это произошло ночью. Она вошла сюда, когда я заканчивала прием. Мои сотрудники уже разошлись. В это время открылась дверь, и я увидела Эрну. Она размахивала руками и была явно не в себе. Я заметила, что Эрна в панике. Она протянула ко мне руку. – Голд вздрогнула. – Ей хотелось коснуться меня и успокоиться. Кажется, я отшатнулась. Это была крупная женщина, и меня охватил рефлекторный страх. Она бросила на меня взгляд и рухнула на пол, заливаясь слезами. Я успокоила ее, подняла на ноги. У нее была мышечная ригидность, и она что-то бессвязно бормотала. Я не психиатр, поэтому не прибегла ни к торазину, ни к какому-либо другому сильнодействующему средству. Вызывать неотложную помощь не имело смысла – мне ничто не угрожало. В тот момент Эрна вызывала жалость, а не страх. – Голд закрыла историю болезни. – Я сделала ей внутримышечную инъекцию валиума и дала немного отвара из трав. Посидела с ней почти час. Наконец она успокоилась. Если бы не это, мне пришлось бы вызывать «скорую».

– Что, по-вашему, привело Эрну в такое состоянии?

– Она ничего не сказала мне. Успокоилась, извинилась за причиненное беспокойство и попросила отпустить ее.

– Что еще говорила Эрна?

– Она отвечала только «да» или «нет» на обычные вопросы. Но не упомянула ни о том, что привело ее ко мне, ни о состоянии своего здоровья. Мне хотелось провести медицинское освидетельствование Эрны, но она наотрез отказалась. Она продолжала извиняться, сознавая, что вела себя некорректно. Я посоветовала ей вернуться в «Дав-хаус». Эрна назвала это превосходной идеей.

Именно так и сказала: «Это превосходная идея, доктор Голд!» Эрна произнесла эти слова почти… весело. Она повеселела совершенно неожиданно. Но эта веселость была явно наигранной. Ее слова не вписывались в контекст ситуации.

– У сотрудников «Дав-хаус» создалось впечатление, что она получила хорошее образование.

Ханна Голд задумалась. – Или притворялась, что получила.

– Что вы имеете в виду?

– Разве вы не встречали больных психозом, которые это делали? Они выхватывают отдельные фразы и повторяют их, как умственно неполноценные дети. – Такое впечатление производила на вас и Эрна?

– Не утверждаю, что понимала ее. – Доктор Голд пожала плечами. – У вас есть предположения относительно того, кто довел ее до такого состояния?

– Кто-то, кому она доверяла. Тот, кто использовал ее.

– Сексуально?

– Вела ли она активную половую жизнь?

– Не в классическом смысле слова.

– Что вы хотите этим сказать?

– Осматривая ее, я обнаружила повреждения вагинальной области. У нее были лобковые вши и старые шрамы – фиброзные повреждения. Это характерно для бездомных людей. Но, осмотрев тазовую область, я не поверила своим глазам. Она была девственницей! Бездомных женщин используют самым безобразным образом. Эрна была крупной женщиной, но озверевший мужчина справился бы с ней. То, что Эрна никогда не имела половых сношений, поразительно. Возможно, гетеросексуальные отношения не интересовали ее партнера.