Текст книги "Ледяное сердце"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Генитальная область имела повреждения, – сказал я. – Эрну не могли подвергнуть насилию без проникновения?

– Нет. Повреждения возникли из-за того, что Эрна не соблюдала правил гигиены. У нее не было ни рваных ран, ни каких-либо иных травм. И она не реагировала на то, что я осматриваю ее. Переносила осмотр стоически. Словно эта часть тела совсем ее не интересовала.

– В моменты просветления, когда Эрна выказывала интеллигентность, о чем она говорила?

– Когда Эрна появилась здесь впервые, я вызвала ее на разговор о том, что ее интересовало, и речь зашла об искусстве. О том, что искусство самое лучшее в мире. О том, что художники – это боги. Эрна перечисляла имена художников – французских, фламандских, о которых я никогда не слышала. Скорее всего она выдумывала их. Но говорила о них как о вполне реальных людях.

– Рассказывала ли она когда-нибудь о друзьях, о семье?

– Я спрашивала ее о родителях, о том, откуда она, где посещала школу. Она сразу замыкалась в себе. Эрна призналась только в том, что у нее есть какой-то дальний родственник. Толковый кузен, тоже увлеченный искусством. Она, казалось, гордилась этим. Но это все, что она сообщила о нем.

– О нем, – подхватил я. – Значит, это мужчина.

– Это все, что я помню. – Ханна Голд покачала головой. – Прошло довольно много времени. Вы сказали, что так плохо обращался с ней тот, кому она доверяла. Был ли на самом деле какой-то кузен? Мне показалось, что это нечто из области галлюцинаций.

– Я о таком не слышал. В полиции считают, что ее заманил кто-то, кого она знала. Когда она нанесла вам эти два визита?

Голд заглянула в историю болезни.

Первый визит, без приглашения, Эрна нанесла ей пять месяцев назад. Второй – в четверг, за два дня до убийства Беби-боя.

– Кузен. Она говорила о нем так, словно он в самом деле производил на нее сильное впечатление. Если бы я знала…

– Вам незачем знать.

– Это сказал настоящий психиатр. Учась в медицинском институте, я встречалась с одним психиатром.

– Хороший парень?

– Ужасный. – Она подавила зевок. – Извините меня! Я устала. И это действительно все, что я могу вам сказать.

– Целующий кузен, – проговорил Майло по сотовому телефону из машины.

– Дальше поцелуев дело не шло. – Я рассказал Майло о результатах обследования тазовой области.

– Последняя девственница Голливуда. Если бы это не было так печально…

– Она скорее девственница, принесенная в жертву. Ее использовали и бросили.

– Для чего использовали?

– Хороший вопрос.

– Попытайся выдвинуть какую-нибудь версию.

– Восхищение, смиренное послушание. Эрна выслушивала его фантазии, выполняла неприятную работу, например, осматривала, подбирала места убийств и описывала их. Взаимоотношения без секса вполне согласуются с версией о том, что Кевин голубой. Они сблизились на почве любви к искусству. А звала она его кузеном, вероятно, потому, что он был для нее эрзац-семьей. Эрна не пожелала сообщить хоть что-нибудь о своей настоящей семье. – А может, Кевин действительно кузен, – предположил Майло.

– Не исключено. У Эрны рыжие волосы – точно такие же, как у его матери.

– Состоя в родстве, можно не слишком умничать… Значит, ничего нового о родителях пока нет. Шталь работает с военными. И, представь, нашлась «хонда» Кевина. Она сейчас на штрафной площадке полицейского управления Инглвуда. Ее отбуксировали туда два дня назад за парковку в неположенном месте.

– Инглвуд, – повторил я. – Это рядом с аэропортом.

– Да. Сейчас я туда и еду. Хочу показать фото Кевина кассирам авиалиний и выяснить, не помнит ли его кто-нибудь из них.

– Ты один осматриваешь ЛАМnote 10Note10
  ЛАМ – Международный аэропорт Лос-Анджелеса.


[Закрыть]?

– Нет, с моими подопечными детективами. «Хонду» перевезут в нашу лабораторию по обследованию автомобилей. Но на ней уже много отпечатков посторонних лап. Ее обследование не даст ничего, только подтвердит, что наш Кевин – плохой мальчик. Он напроказничал, узнал, что мы интересуемся им, и дал деру из города. В его логове мы не нашли трофеев, потому что он взял их с собой. – Голос Майло заглушили помехи. – Есть ли какие-нибудь соображения по поводу того, с какой авиакомпании начать?

– Проверь паспортный контроль, чтобы исключить полет за границу.

– Я начну не с того, где можно нарваться на неприятный разговор. Эти ребята обожают бумажную волокиту. Предположим, что рейс внутренний. С чего бы ты начал?

– Попытал бы счастья в Бостоне? Кевин бывал там и раньше. Наслаждался балетом.

33

Эрик Шталь потратил два дня, работая в различных видах вооруженных сил США. В делах службы социального обеспечения значились имена тысяч Дональдов Мерфи. Они могли быть уволены с военной службы, но пентагоновские крючкотворы к информации о них допускали лишь по определенным правилам.

Эрику немного помогало то, что он был знаком с военным жаргоном.

Как он относился к военным, никого не касалось.

Начал Шталь с матери Эрны, поскольку Колетт не такое уж распространенное имя. Сто восемнадцать записей в материалах социального страхования. В сорока четырех из них значились женщины примерно такого же возраста. Эрик проверил западные штаты. Ничего. Он полагал, что собирать данные об Эрне бесполезно, даже если ему удастся найти ее родителей.

Но и в этом случае Шталь выполнял то, что ему поручено.

Он отыскал Колетт Мерфи в Сент-Луисе. Она уклонялась от прямых ответов и отрицала все, что заставило Шталя задуматься. По ее выговору он догадался, что Колетт – негритянка. Спрашивать он не стал – теперь это не принято.

Армия научила Эрика проявлять щепетильность в расовых вопросах. Например, относиться к жителям Саудовской Аравии как к богам и улыбаться, даже если они будут испражняться на тебя.

Он отследил Колетт из Сент-Луиса через местную полицию, выяснил, что она привлекалась к суду за мелкие кражи, чем и объяснялась ее уклончивость. Однако она никогда не была замужем ни за каким Дональдом.

В восемь тридцать вечера Эрик дозвонился Колетт Мерфи в Бруклин.

Там было уже одиннадцать тридцать. Она возмутилась:

– Вы разбудили меня.

– Прощу прощения, мадам.

Не возлагая особых надежд на этот разговор, он сообщил ей, что ищет Дональда в связи с рутинным расследованием, но не упомянул имени Эрны.

– Бог мой, в такое время? – воскликнула она. – Это моя невестка. Брат моего мужа женился на ней, и у них родился сумасшедший ребенок. Меня зовут Колетт, и Дональд нашел себе тоже Колетт. Странно, правда? Впрочем, быть членом его семьи не слишком большая привилегия. Они оба бездельники. Мой Эд и его брат.

– Дональд?

– А кто же еще?

– Где ваша невестка? – В шести футах под землей, – ответила бруклинская Колетт.

– Где Дональд?

– Кто его знает и кому это нужно?

– Не очень приятный парень.

– Бездельник. Такой же, как Эд.

– Нельзя ли поговорить с Эдом?

– Можно, но только в шести футах под землей.

– Примите мои соболезнования.

– Бросьте. Мы не очень ладили.

– Вы с мужем?

– Я и все остальные. Когда Эд был жив, он бил меня смертным боем. Наконец я обрела покой. Пока вы не разбудили меня.

– Не знаете ли, где найти Дональда? Простите, что разбудил вас.

– Он где-то в Калифорнии. Что натворил Дональд?

– Это касается его дочери Эрны.

– Этой сумасшедшей? А она что сделала?

– Ее убили.

– О, какая жалость! Ну, желаю вам найти его. Проверьте места, где тусуются бездельники. Он пил как свинья. Так же как Эд. Моряков это не волновало. Они произвели его в сержанты, или как их там называют в ВМС – какой-то главный. Не большой военный герой. Он занимался тем, что перекладывал с места на место бумажки. А выпендривался так, словно был героем. Любил ходить в форме по пивным, знакомиться с женщинами.

– Военным это нравится.

– И вы рассказываете это мне? Я была замужем за одним из них тридцать четыре года. Эд служил в береговой охране. А потом в управлении портовых властей. Сидел за столом и корчил из себя адмирала. – Она хмыкнула. – Наконец за ним пришло его судно, а я осталась на твердой почве. Все, я хочу спать…

– Еще одно, мадам. Пожалуйста.

– Поздно уже, – бросила Колетт. – Ну что еще?

– Вы помните, на каких военно-морских базах служил ваш деверь?

– Где-то в Калифорнии. Сан-Диего или что-то вроде этого. Помню, однажды летом мы приезжали к ним. Сидели у них, бездельничая. Так – гости. Потом им предстояло отправляться на Гавайи. ВМС направили их туда, только подумайте. Это все равно что оплаченный отпуск.

– Долго ли они пробыли на Гавайях?

– Год или около того. Потом Дональд уволился, получил пенсию, и они вернулись в Калифорнию.

– В Сан-Диего?

– Нет, по-моему, куда-то ближе к Лос-Анджелесу. Связь между нами прервалась. Что касается меня, то я осталась бы на Гавайях.

– Почему они не остались?

– Откуда мне знать? Глупцы. Разговор об этой ветви семьи навевает дурные воспоминания. Прощайте…

– Нельзя ли поточнее: где это – неподалеку от Лос-Анджелеса?

– Вы слышали, что я сказала, мистер? Когда вы перестанете задавать вопросы в такое время суток? Похоже, у вас на это есть право. Вы говорите как военный. Служили в армии, верно?

– Служил, мадам.

– Ну так прощайте же. Или скажите, что увидимся на рассвете. Вы мне надоели. Я скоро увижу солнце.

Сан-Диего, потом Гавайи – это уже проще. Снова за список службы социального обеспечения. Дональд Артур Мерфи, возраст – шестьдесят девять лет.

Где-то поблизости от Лос-Анджелеса. Несмотря на свои проблемы, Эрна от дома не удалялась.

Обращаться за информацией в ВМС или к окружным властям, занимающимся недвижимостью, было уже поздно. Шталь отправился в свою однокомнатную квартиру, разделся, аккуратно сложил одежду, лег в кровать поверх одеяла, занялся мастурбацией, ни о чем при этом не думая, принял душ. Потом положил заранее помытую и нарезанную зелень для салата на бумажную тарелку, добавил банку консервированного тунца, поскольку нуждался в белках, быстро все съел и лег спать.

На следующее утро Эрик воспользовался собственным телефоном.

Выяснилось, что Дональд Артур Мерфи недвижимостью в округе Лос-Анджелес не владел. Не имел он ее ни в Оранже, ни в Риверсайде, ни в Сан-Бернардино – нигде, во всех районах вплоть до мексиканской границы. Шталь проверил все округа к северу до самого Орегона. Тот же результат.

Квартиросъемщик.

Он позвонил в штаб ВМС в Порт-Уэнем и наконец узнал адрес, по которому Мерфи ежемесячно отправляют пенсионный чек.

Больница «Сан-Гарден», Палмс-авеню, что в Map-Висте.

Полчаса езды на автомобиле. Коннор ему пока не звонила, но Шталь, придерживаясь заведенного порядка, позвонил ей в участок. Узнав, что Коннор не будет на месте, он оставил ей сообщение – все должно быть задокументировано. Позвонил по ее домашнему телефону, но там никто не ответил.

Спит ли Коннор и не хочет подходить к телефону? Или она уже в городе и занимается наблюдением на улицах? Может быть, ни то, ни другое и она просто отдыхает, пошла на свидание. Она довольно привлекательна. Девушка, активно участвующая в напряженной общественной жизни.

Умом Эрик понимал, что удовольствия необходимы.

Но внутренний холод не покидал его.

34

Петра встала рано, чтобы поработать на улицах. Вчера, в вечернюю смену, она наблюдала за людьми, собиравшимися в группы с наступлением темноты: уличными евангелистами, наркоманами, превратившимися в зомби, праздно шатающимися и явными негодяями. За сумасшедшими тоже. Голливуд ночью – это сумасшедший дом на открытом воздухе.

Петра внимательно всматривалась в пустые глаза, вдыхала тошнотворные запахи, чувствовала отвращение, жалость и понимала бесплодность своих поисков. Это были люди той же категории, что и Эрна Мерфи. Но ни один из тех, кто был способен говорить, не сознался в том, что знал крупную рыжеволосую женщину.

Сегодняшний день обещал быть попроще: занимаясь торговым людом, Петра пропустила первый тайм. Надо надеяться, что кто-то из добропорядочных граждан вспомнит Эрну.

Дал информацию один мелкий жулик. Бледный, слегка подвыпивший двадцатидвухлетний торговец небольшими дозами наркотика по кличке Строуб. Настоящее имя – Дункан Брэдли Бимиш. Парень из сельской местности, деревенщина откуда-то с юга. Петра точно не вспомнила. Он убежал из дома много лет назад, пришел в Голливуд и растлился подобно многим другим.

Петра использовала его как обычного осведомителя. Весьма заурядного, и только один раз. Она столкнулась с Бимишем, занимаясь расследованием стрельбы в баре, и этот наркоман сообщил информацию сомнительного свойства. Однако она позволила Петре выйти на одного человека, который знал того, кто, возможно, слышал о чем-то, что могло произойти, но не произошло.

Провал обошелся ей в семьдесят «зеленых», и она была сыта по горло этим Строубом. Но он сам отыскал Петру, когда она беседовала с владельцем заведения на Вестерн-авеню, рекламируемого как «Средиземноморская кухня». На Вестерн это означало кебабы, фалафелиnote 11Note11
  Лепешки с овощным рагу.


[Закрыть] и запах тлеющего древесного угля.

Владелец, выходец с Ближнего Востока, с большим золотым передним зубом и слишком дружелюбными манерами, казался липким типом, склонным к мимикрии. Заведение общественного питания имело сертификат формы В от департамента здравоохранения, и это означало, что количество экскрементов грызунов здесь превышало приемлемый уровень. Золотой Зуб заявил, что никогда не видел Эрну Мерфи, и предложил Петре бесплатно отведать его изделия. Когда она, извинившись, отказалась и собралась уходить, кто-то прогнусавил:

– Я восьму бутемброт, тектиф Коннор.

Она повернулась и увидела дергающуюся физиономию Строуба Парень ни секунды не стоял спокойно, и его длинные волосы болтались, как оборванные электрические провода.

Смуглое лицо хозяина предприятия общественного питания побагровело.

– Ты! – Потом, обращаясь к Петре: – Забэрыте иво з моэго завэдэния. Он всо времи воруэт у мэнэ горкий пэрэц.

– Пошел ты на …, Осама, – выругался Строуб.

– Повежливее, Дункан, – посоветовала Петра.

Строуб кашлянул, обдав Петру запахом табака, и стукнул себя по колену.

– Тектиф Коннор! Што случилась? Што это такое? Судорожно дергающиеся пальцы изогнулись в сторону фото в ее руке.

– Убитая женщина.

– Аж мороз па кожи. Дайти пасматрю. Король кебаба распорядился:

– Вы. Полицейская. Убэритэ иво з моэго завэдэния!

Строуб согнул колени, встав в позу болельщика, наблюдающего за полетом мяча. Длинные пряди волос качнулись подобно ползучим растениям. Когда он показал хозяину средний палец, Петра вывела его из «завэдэния» подальше от криков Золотого Зуба, к своей машине.

– Чалма хренова, – сказал Строуб испуганным голосом. – Если я вернусь и прирежу его, вам не будет противно расследовать это дело? – Не успела Петра ответить, как замедленно соображающий наркоман снова уставился своими хитрыми, как у койота, глазами на фото Эрны Мерфи. Глаза засветились радостью подонка. – Эй, я знаю ее.

– Знаешь?

– Да, да, да, да. Я её видал… дайте-ка вспомнить… должно быть, несколько дней назад.

– Где, Дункан?

– Сколько дадите за это?

– Один сандвич.

– Ха-ха-ха-ха. Не шутите, тектиф Коннор.

– Откуда мне знать, сколько стоит эта информация, пока я не выяснила, что тебе известно, Дункан?

– Как я могу сказать вам без оплаты, тектиф Коннор?

– Ох, Дункан, Дункан. – Петра открыла свою сумочку и извлекла оттуда двадцатку.

Строуб схватил банкноту, сунул в карман и, прищурившись, посмотрел на фото.

– Должно быть несколько дней назад.

– Ты уже говорил мне это. Когда точно? И где?

– Когда точно… три дня назад. Может, три… а может, и два… может, три.

– Так сколько же, Дункан?

– Ух ты, черт… Время, оно, знаете… Иногда оно… – Строуб захихикал.

Два сильно отличается от трех. Эрну Мерфи убили три дня назад. Два означало бы, что достоверность информации Строуба равна нулю.

– Так два или три, выбери что-нибудь одно.

– Я сказал бы, три.

– Где ты видел ее, Дункан?

– Околь Бронсона, Риджуэй. Где-татама, понимаете?

Не так далеко от места, где обнаружили тело Эрны. Петра искоса посмотрела на Строуба – тощая фигура, мешки под глазами, морщины. Парню оставалось жить… сколько? Лет пять?

Строуб беспокойно заерзал под ее пристальным взглядом, покачался на пятках, пригладил волосы. Жест чисто девичий, но в парне не было ничего женского. Он жертва, превратившаяся в хищника. Петра не хотела бы встретиться с ним на темной безлюдной улице.

– В котором часу это было?

– Поздна. – Снова хихиканье. – Или рано, это как посмотреть.

– В котором часу?

– Два, три, четыре. – Утра?

Строуб посмотрел на Петру, пораженный глупостью вопроса. – Да.

– Что ты там делал, Дункан?

– Ошивался.

– Ошивался с кем?

– Ни с кем.

– Ошивался совсем один?

– Привет. Никада не знаш, где может образоваться хорошая компания.

До той части Голливуда, которая находилась рядом с Бронсо-ном, от Госпитального ряда в Сансет было рукой подать. Очень удобное место для того, чтобы раздобыть наркотик у кого-нибудь из коррумпированных врачей, медицинских сестер или фармацевтов, а потом вернуться на бульвар и сбыть его. И это было нечто большее, чем догадка. Петра знала, что в прошлом году отдел по борьбе с наркотиками арестовал хирурга-резидента, занимавшегося оптовой торговлей. Идиот изучает что-нибудь очень тщательно и заходит весьма далеко только для того, чтобы потом потерпеть полный крах.

– Похоже, ты немножко приторговывал. – Строуб сразу понял, что она имеет в виду, и осклабился. Его десны были покрыты чем-то зеленым. О Боже! – Скажи мне точно, что ты видел.

– Она чокнутая, да?

– Была.

– Да-да-да. Вот что я видел: чокнутую, которая вела себя как чокнутая, разговаривая сама с собой. Как и любая друга чокнутая. Потом ее подобрали в автомобиль. Хахаль.

– Ты хочешь сказать, что она занималась проституцией?

– Чем еще занимаются суки по ночам, когда ходят туда и обратно? – Строуб засмеялся. – Так что, он пришил ее? У нас появился Джек Потрошитель или кто-то вроде него?

– Тебя все это забавляет, Дункан?

– А что, смеяться не грешно, когда тебе смешно.

– Ты точно знаешь, что она занималась проституцией?

– Ну… конечно. Почему нет?

– Ты говоришь «конечно» и тут же добавляешь: «Почему нет?»

– Мне что, опять нужно выбирать?

– Перестань молоть чепуху, Дункан. Скажи, что знаешь точно, и получишь еще одну двадцатку. Если же будешь продолжать в том же духе, я отберу первую банкноту и отведу тебя в полицию.

– Эй! – Строуб испугался, и Петра догадалась, что спасла его от какой-то неприятности с темпераментным торговцем фалафелями.

Глаза Строуба забегали, а тощая фигурка напряглась. Он явно присматривал путь к отступлению.

Или планировал что-то вроде нападения?

Потом Строуб бросил взгляд на сумочку Петры.

Револьвер был внутри, сверху, а наручники висели у нее на поясе.

Не такой же он дурак.

– Эх, Дункан, Дункан! – Петра, улыбнувшись, заломила ему руки за спину и надела на него наручники.

– Ой, тектиф!

Быстро обыскав Строуба, она нашла полупустую смятую пачку сигарет «Сейлем», мешочек пилюль и капсул, а также ржавый карманный нож. – Наркоман заверещал как ребенок.

Петра затолкнула Строуба на заднее сиденье своей машины, бросила наркотики в сточную решетку, положила в карман нож и села на переднее сиденье.

Из глаз парня закапали слезы.

– Я правда очень сожалею, тектиф Коннор, – заскулил он. – Я и не думал морочить вам голову, я просто хочу есть, и все, что мне нужно, это бутемброт.

– Бизнес не так хорош?

Строуб смотрел на сточную решетку.

– Нет, больше не так хорош.

– Послушай, у меня нет времени на эти игры. Скажи мне точно, что тебе известно об Эрне Мерфи и что ты видел три дня назад.

– Я ничего о ней не знаю, даже имени ее. Я лишь видел ее и понял: она одна из чокнутых.

– Эрна общалась с другими чокнутыми?

– Вы заберете меня?

– Нет, если будешь сотрудничать.

– Может, снимете это? – Строуб подвигал руками. – Мне больно.

Запястья у него были тонкие, и Петра туго защелкнула браслеты, но боли причинять они не могли. Детектив была настороже, как всегда: все люди – актеры…

– Сниму, когда закончим.

– А это не противозаконно?

– Дункан.

– Извините, извините, о'кей, о'кей, о'кей, о'кей… что я знаю… что вы спрашивали?

– Общалась ли она с другими чокнутыми?

– Я ни с кем не видел ее. Она там не болталась постоянно. То она там, то ее нет. Понимаете? Я никогда не разговаривал с ней, никто с ней не разговаривал, она ни с кем не разговаривала. Она была чокнутая.

– Тебе точно известно, что она занималась проституцией? Опухший язык Строуба прошелся по сухой нижней губе.

– Нет, этого я сказать не могу. Я лишь предположил. Потому как она села в машину. – Что это была за машина?

– Машина – и все тут. Ничего необычного – ни «БМВ», ни «порше».

– Цвет?

– Светлая.

– Большая или маленькая?

– Маленькая вроде.

Кевин Драммонд ездил на белой «хонде». Сообщение Майло о том, что машину обнаружили у аэропорта, еще больше убедило полицейских: преступник именно Кевин. Теперь ждали, когда машину обследуют. После этого Петра снова займется его родителями.

Рассказ Строуба укрепил подозрения Петры. Время и место – все сходилось.

Кевин, решив, что Эрна безвозвратно потеряна, посадил ее в машину, отъехал на несколько кварталов и накачал спиртным. Сделав свое грязное дело, бросил машину в Инглвуде, совершил короткую прогулку до ЛАМа и далее – в небеса.

Майло позвонил Петре сегодня утром, до того, как она ушла из дома. В аэропорту Кевин до сих пор не обнаружен.

– Машина, назови мне марку машины, Дункан.

– Не знаю, тектиф Коннор.

– «Ниссан», «тойота», «шеви», «форд»?

– Не знаю, – твердил Строуб. – Правда, я не хочу говорить вам какую-нибудь ерунду. Потом вы узнаете, што это не так, подумаете, будто я соврал, и снова меня отыщете. Не могли ли бы вы снять с меня это? Я не выношу этих пут.

Что-то в тоне парня – неподдельная печаль как свидетельство прежних унижений – разбередило ее душу. Беглецы приходили в Голливуд не без причины. Перед мысленным взором Петры встал розовощекий Дункан Бимиш. Возможно, его детство связано с каким-то извращенцем.

Словно почувствовав ее колебания, Строуб потерял самообладание и закричал еще громче.

Петра отогнала ненужные мысли.

– Не фургон, точно легковой автомобиль?

– Легковушка.

– Не внедорожник?

– Легковушка.

– Цвет?

– Светлый.

– Белый, серый?

– Не знаю, я вам не вру…

– Почему ты считаешь, что она занималась проституцией, Дункан?

– Она была на улице, машина подъехала, и она села в нее.

– Сколько людей было в машине?

– Не знаю.

– Как выглядел водитель?

– Я не видел его.

– На каком расстоянии от машины ты находился?

– Ммм… может, за полквартала.

– Это произошло прямо на бульваре?

– Нет, на боковой улице.

– На какой?

– Мм… Риджуэй, да, я думаю, что на Риджуэй. Там было очень темно, можете пойти туда и проверить. Фее фонари разбиты.

Риджуэй была в одном квартале от того места, где арестовали интерна. Городские власти, вероятно, заменили фонари, но их снова разбили заштатные «фармацевты».

– Разговаривала ли она с водителем, прежде чем сесть в машину?

– Нет, сразу села.

– Не торговалась? Не пыталась посмотреть, нет ли поблизости полицейских университетского колледжа? Это не похоже на проституцию, Дункан.

Глаза Строуба расширились. Сработала интуиция наркомана.

– Да, вы правы! – Он поерзал. – Вы не могли бы снять это? Пожалуйста?

Петра попыталась вытянуть из него еще что-нибудь, но безуспешно. Она вышла из машины, вернулась к мистеру Золотому Зубу и заказала огромный кебаб с двойной порцией перца и большую бутылку колы. Он снова предложил подать ей все это бесплатно, но она заплатила сполна, и темные глаза Зуба затуманились.

Какое-то сугубо этническое оскорбление.

– Я дам вам дапалнитэлно эще бэбцэв. Вернувшись к «хонде», Петра поставила блюдо на багажник, вывела Строуба из машины и, сняв с него наручники, велела сесть на бордюрный камень в нескольких футах от машины. Он с радостью повиновался. Петра дала ему еду и еще двадцать долларов. На них таращился Золотой Зуб.

Не успела Петра и глазом моргнуть, как Строуб вцепился в мясо, громко чавкая и рыча как дикий зверь.

С набитым ртом он пробормотал:

– Спасибо, тектиф.

– Приятного аппетита, Дункан.