Текст книги "Когда дьявол пляшет"

Автор книги: Джон Ринго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Слайт улыбнулась, а первый сержант усмехнулась.

– Что ж, нахальство Катпрайса достойно восхищения. Кем вы были до столь внезапного повышения? Эл-тэ два?

– Нет, мэм, – нахмурился Санди. – Я был штаб-сержантом.

– Хм-м, – пробормотала Слайт, сдвинув брови. – Мне надо будет это обдумать. Думаю, подтекст ясен. Он дает нам понять, что из вас выйдет неплохой командир взвода ББС. А что вы сами об этом думаете?

– Мне это не слишком нравится, мэм, – признал Санди. – У лейтенантов не доходят руки убивать послинов. Я стремился надеть скафандр, чтобы лупить лошадей, а не возиться с бумагами и «определять сектора обстрела». И… в чине сержанта Флота, или штаб-сержанта Наземных Сил у тебя есть некоторые привилегии, которых ты… не имеешь в качестве лейтенанта. Помимо возможности бить лошадей.

– Вот что я вам скажу, лейтенант, – с еще одной легкой улыбкой произнесла капитан. – Давайте пока поставим вас командиром взвода. И если мы решим, что вам это не подходит, мы сделаем вас снова сержантом без всяких угрызений совести; в Ударных Силах Флота людей постоянно тасуют подобным образом без всяких последствий для их послужного списка. Такое устроит?

– Как скажете, мэм, – прогромыхал Санди.

– Вы уже видели командира батальона? – спросила она. – Он обязательно беседует с каждым вновь прибывшим офицером.

– Нет, мэм. Мне велели сначала доложиться командиру роты.

– О’кей, – сказала она. – ПИР?

– Майор О’Нил в своем офисе, и просматривает расписание тренировок, – тут же откликнулся ПИР. Он говорил низким мужским баритоном, в отличие от тех, которых доводилось слышать Санди. Они все сплошь имели женские голоса. – Его ПИР говорит, он будет рад отвлечься.

* * *

Майк кивнул Санди и козырнул в ответ.

– Не напрягайтесь, лейтенант, – произнес он, и улыбка разогнала его вечную нахмуренность. – Садитесь.

Офис был маленьким, меньше, чем у командира роты, и, как и у нее, ничем не украшен. За спиной майора стоял на стремянке рядовой из обслуживающего подразделения и рисовал на стене девиз. Он пока добрался лишь до слова «последним», выведенным черной краской жирным готическим шрифтом.

Майор откинулся на спинку стула и взял сигару, тлевшую в пепельнице.

– Курите, лейтенант?

Санди немного поколебался, затем отрицательно мотнул головой.

– Нет, сэр.

Он продолжал сидеть выпрямившись, словно по стойке «смирно».

– Ну, если последние несколько лет вы прослужили в Десяти Тысячах, пытаться развратить вас бесполезно, – с еще одной широкой улыбкой произнес О’Нил. – Я получил е-мейл насчет вас от Катпрайса. Он пояснил, что если я попытаюсь понизить вас хоть на одно звание, он лично… как там было сказано? «Зажарит меня в моем же скафандре, словно лобстера-недомерка».

Майор сделал несколько глубоких затяжек, чтобы снова раскурить сигару, и посмотрел сквозь дым на лейтенанта.

– Что вы об этом думаете?

– Э-э, сэр… – обмер Санди. – Я… э-э… Я не осмеливаюсь на комментарии по поводу ваших взаимоотношений с полковником Катпрайсом, или относительно ваших решений о моем месте в батальоне.

– Санди… Санди? – задумчиво пробормотал Майк. – Я уверен, что слышал это имя…

– Мы… встречались кратко пару раз, сэр, – сказал лейтенант. – Последний раз это было…

– В Рочестере, – закончил Майк. – Я помню эту встречу; ваше сложение… трудно спутать.

– Ваше тоже, сэр, – сказал Санди и замер. – Простите.

– Без проблем, – снова улыбнулся Майк, сгибая руку. Его предплечья были размером с бедро большинства людей. – Я так понимаю, вы тренируетесь?

– Так точно, сэр, – ответил Томми. – Минимум два часа в день, когда позволяет служба.

– Ну да, – кивнул О’Нил. – Вы будете рады услышать, что скафандр позволяет упражняться с тяжестями, когда вы в нем. Иначе я никак не смог бы поддерживать такую форму. Но я думал не про Рочестер и даже не про другие бои… Шелли: Томас Санди-младший, встречи и отношения, и не во время его службы в Десяти Тысячах.

– Томас Санди-младший является одним из пяти оставшихся в живых непосредственных участников обороны Фредериксберга… – начал было отвечать ПИР.

– Вот оно! – возбужденно воскликнул О’Нил. – Парнишка в объятиях блондинки! Уже тогда я знал, что всякий, кто способен пережить такое и оказаться в девичьих объятиях, пойдет далеко.

– Спасибо, сэр, – улыбнулся Санди, первый раз с того момента, как вошел в комнату.

– Томас Санди-младший также является разработчиком «Моста через реку Дай», – настырно продолжала Шелли. – Это все известные пересечения.

– Черт, так это были вы? – спросил Майк. – Да это замечательный модуль! Мы применили его в Вашингтоне в первое приземление. Я припоминаю, мне сказали, что его написал кто-то из Ф-берга, но… ну…

– Вы посчитали, что он погиб? – спросил Санди. – Вполне резонное предположение, сэр, – продолжил он с гримасой. Затем помотал головой. – Вы действительно использовали его прямо «с полки», как есть?

– Даже дым, – сказал Майк. – Все думают, что я какой-то гений по тактике. Спасибо.

Санди засмеялся.

– Не за что. Если это позволит вам почувствовать себя лучше… – Он сделал паузу и пожал плечами. – Ну, я выдрал кусок вашего кода из эшвилльского Сценария.

– Знаю, – с еще одной широкой ухмылкой произнес О’Нил и затянулся сигарой. – Я его потом разобрал и просмотрел код; вы даже оставили мою метку.

– Ну…

– Да ладно, модуль все равно хорош. Итак, что случилось с девушкой?

– Уэнди? – покачал головой Томми на смену темы. – Она в подгороде в Северной Каролине. Мы… поддерживаем отношения. Фактически… мы поддерживаем отношения.

– Ох-хо, – произнес майор. – В одном из тех, что возле Эшвилля?

– Нет, сэр, у Франклина. Это небольшой городок…

– Возле ущелья Рабун, – закончил Майк, нахмурившись. – Я родом оттуда. Мои отец и дочь все еще там. Впрочем, я сомневаюсь, что они встретятся; люди из подгородов редко выходят наружу.

– Ну… сэр, я тут подумал, – осторожно начал Санди.

– Давайте выкладывайте, – сказал Майк с еще одной затяжкой.

– Ну, речь вот о чем. Наземные Силы не признают право на иждивенцев ни для кого младше Е-6. Мне только присвоили штаб-сержанта, как возник Рочестер. Но если бы я оставался в Наземных Силах, мы могли бы…

– Пожениться, – сказал Майк, нахмурив брови. – Вы когда-нибудь слышали поговорку: «Лейтенантам не следует жениться»?

– Да, сэр, – тихо ответил Санди.

– Вот дрянь, – помотал головой майор. – В верхние эшелоны Флота начали проникать типы «старой закалки», и некоторые из них занимают откровенно гадкую позицию в отношении иждивенцев. Я не уверен, что в случае с лейтенантом что-нибудь получится. Судьба-злодейка, да?

– Да, сэр, – ответил лейтенант. – Я все равно хотел этого перевода, сэр, и я все равно рад, что я здесь, как бы это ни повлияло на нас с Уэнди. Я… просто бью послинов, и все.

– Тут и заниженная самооценка, и собственная недооценка, – сказал О’Нил. – Я видел ваш код. Он хорош; вы даже понимали, что выдрать, а что оставить. Бить послинов еще не все, что должен делать каждый.

– Что ж, сэр, со всем должным уважением, мне мало что осталось, – ответил лейтенант. – Моя мама живет в подгороде в Кентукки; они с моей сестрой были в Бункере. Но, по правде, мы едва общаемся. За исключением Уэнди, погибли все, кого я когда-либо знал. И у меня такое ощущение, чтобы все вернулось к нормальной жизни, я должен убить всех послинов, сколько смогу. Пока они есть, мы не вернемся к нормальной жизни. Так что… я бью послинов.

– Так, разговор перешел в мрачную плоскость, – покачал головой Майк. Он некоторое время пыхтел сигарой и разглядывал лейтенанта сквозь сизую дымку, затем пожал плечами.

– Вы не один с такой историей, эл-тэ. Ваша хорошо известна, но она не единственная. Ганни Паппас потерял дочь при высадке послинов в Чикаго. Семейная ферма Дункана находится почти за пятьсот километров от линии фронта. Война унесла жизни матери и брата капитана Слайт; оба были гражданскими.

Если все мы будем только бить послинов, они победили. Когда война закончится, нам нужно будет снова стать нормальными людьми. Если единственным, что мы знаем, будет лишь, как убивать послинов, если мы забудем, каково это, быть людьми, не скажу «американцами», чтобы не звучать слишком выспренно, то тогда нам не стоит даже бороться. Вы можете ненавидеть послинов сколько угодно, пока это не стало разъедать вашу личность. Потому что мы сражаемся ради того дня, когда сможем обнять блондинку в условиях мира.

– Я понял, сэр, – сказал лейтенант. Но Майк ясно увидел его закрытое выражение; лейтенант согласился с доводом, но не соглашался признать его правоту. – У меня есть вопрос, если позволите, сэр.

– Валяйте.

– А вы ненавидите послинов? – настороженно спросил Санди.

– Нет, – мгновенно ответил Майк. – Ни капельки. Их совершенно явно запрограммировали быть такими, какие они есть. Я не знаю, кто их запрограммировал – другими словами, я почти уверен, что все эти важные шишки ошибаются, и это не дарелы, – но если мы когда-либо повстречаемся, я от всей души возненавижу этих гадов. Я не знаю, чем были послины до того, как с ними повозились, но сомневаюсь, что межзвездными конкистадорами. Послины мало что могут сами с собой поделать, а мы не можем не сопротивляться им. В этой ситуации для ненависти остается не так уж много места. Но если ненависть к ним вам помогает, пусть будет так.

Послушайте, давайте сменим тему. Уже шестой час, и среди этой чепухи нет ничего жизненно важного. Пойдемте-ка поищем офицерскую столовую и потолкуем про дизайн игр. Я подумаю насчет дельца с женитьбой и постараюсь найти выход. А тем временем я чувствую призыв «Монгольского барбекю» и паршивого, честно говоря, пива.

– Оно ведь, черт возьми, сэр, практически дармовое, – указал Санди. – А дармовое пиво хорошее уже по определению.

– Боже, – покачал головой майор. – Вы даже пьете это жидкое пойло, что лишь по недоразумению зовется пивом. Вы отлично впишетесь.

* * *

Художник у задней стены командования батальона покачал головой и аккуратно вытер последнюю часть, где его рука дрогнула при попытке подавить смех.

Но ему было удивительно. Большинство девизов несло смысл. «Ярость с неба», «Скалы Марны», «Дьяволы в шароварах», ну и разумеется, «Семпер Фиделис » [45]45
  Всегда верен (лат.) – девиз Морской пехоты США


[Закрыть].

Но вот это до него почему-то никак не доходило. «Последним смеется тот, кто думает быстрее».

18

Ущелье Рабун, Джорджия, Соединенные Штаты Америки, Сол III

25 сентября 2009 г., пятница, 09:25 восточного поясного времени

Вздрогнув, Шари проснулась и вскочила выглянуть из окна небольшой спальни. Солнце стояло уже высоко, а часы у изголовья, которые она нашла и завела прошлым вечером, показывали почти девять, неслыханное для нее время подъема.

Она посмотрела на колыбель Эмбер и ощутила укол страха, когда ее там не обнаружила. Но затем, едва слышные в глубине дома, до нее донеслись и ее радостные визги, и шум детей, игравших на улице. Очевидно, кто-то пробрался в спальню, пока она спала, и выскользнул вместе с малышкой.

Она потянулась и провела рукой по спутанной гриве волос. Ночью она проснулась всего один раз сменить Эмбер пеленки и дать ей бутылочку с водой, и это было еще одним чудом. В общем и целом, она чувствовала себя настолько отдохнувшей и умиротворенной, как ей не удавалось… за последние лет пять. А то и больше.

Про уничтожение Фредериксберга все упоминали приглушенным голосом, но ее жизнь пошла под откос задолго до этого. Свадьба с футболистом произвела фурор в ее школе, но после двенадцати лет неоднократных обращений в службу помощи женам, подвергшимся жестокому обращению, рождения троих детей и последовавшего за всем этим развода, она перестала казаться таким уж удачным шагом. Высадка послинов и разрушение города казались лишь естественным продолжением.

И вот ей уже тридцать… с лишним, у нее трое детей, всего лишь аттестат о среднем образовании, морщины, которых застеснялась бы и сорокалетняя женщина, и – она сняла ночную сорочку, которую обнаружила в шкафу, и посмотрела на себя – худое тело с… о’кей, еще приличной грудью и родовыми растяжками на животе. Она также жила в клетушке с восемью детьми. Выгодной партией ее не назовешь.

Она тряхнула головой и выглянула из окна; снаружи стоял прекрасный день, она выспалась и совершенно не имела причин впадать в меланхолию. Она глубоко вздохнула, взяла свою одежду, аккуратно сложенную на столике рядом с кроватью, и тут же сморщила нос. Предыдущий день выдался длинным и весьма хлопотным, и вещи все еще оставались чуть влажными от пота. Шари была женщиной чистоплотной, и ходить, воняя как бомжиха, не вписывалось в ее понятия о приятном времяпрепровождении. Поразмыслив, она посмотрела на комод и шкаф. После душа перед сном она заглянула в шкаф в надежде найти пижаму или сорочку и обратила внимание на огромное число платьев в пластиковых чехлах. Сейчас она открыла верхний ящик комода и покачала головой; комната ломилась от одежды.

Она вытащила пару плавок от бикини и понюхала их. От них исходил несколько затхлый запах от долгого хранения, с легкой примесью каких-то специй, положенных в ящик скорее всего в качестве консерванта, и они были какими-то… хрупкими на ощупь, словно старыми. И все же они пахли лучше, чем то, что она носила… и они приходились ей впору. Они были большого размера, но сидели достаточно плотно; эластичная ткань явно выдержала длительное хранение.

Порывшись еще, она нашла бюстгальтеры, а в ящиках ниже блузки, футболки и джинсы. Кто бы ни была их хозяйка, она явно испытывала пристрастие к джинсам; их оказалось минимум семь пар, большинство – обтягивающие бедра клеши.

Шари вытащила одни и покачала головой; вне всякого сомнения, они были «оригинального» происхождения, а не времен краткого предпослинского ренессанса. Они не только вызывали то же ощущение старой хрупкости, как и трусики, возраст которых, как ей пришло в голову, должен насчитывать не менее тридцати лет, но кто-то в каком-то давнишнем приступе сумасбродства взял фломастер и покрыл их граффити. Дети рубежа тысячелетий редко знали, кто такой был «Бобби Макджи», хотя символ мира и надпись «Меня трахнули в Вудстоке» понять могли бы. Самой странной, накарябанной другим почерком на самом седалище, была надпись «Мир посредством силы».

Она покачала головой и аккуратно убрала этот артефакт, затем выбрала пару простых прямых джинсов, которые едва знали носку.

Подобрать лифчик оказалось непросто. Шари частенько признавалась себе, что ее два самых лучших атрибута угнездились на ее грудной клетке; и в самом деле, ее природное украшение зачастую оставалось единственным, что Рори не удавалось поставить ей в вину. Однако хозяйка гардероба, очевидно, не обладала этим даром-проклятием. После долгих поисков Шари удалось найти один, который не вызывал болезненных ощущений. Когда ей наконец-то удалось его застегнуть, она посмотрела на себя в зеркале и фыркнула.

– Вот где ответ, девочки. Найдите лифчик, который и с низким вырезом, и чересчур мал, и у вас тоже будет ложбинка посередине.

Сначала она достала очень красивую блузку, расшитую цветами, затем посмотрела на вырез. После чего покачала головой и вынула футболку в надписью «Мировое Турне „Лед Зеппелин“ 1972». Она была чуть тесновата, но по крайней мере не опускалась вниз, и если ее грудь и вывалится из лифчика, то не предстанет на всеобщее обозрение.

Поиски в ванной извлекли на свет божий щетку для волос, старую, но вполне годную, и зубную щетку, совсем новую, еще в упаковке. Она поработала обеими к вящей пользе, затем посмотрела в зеркало и показала язык собственному отражению.

– Я так не думаю, подружка, – сказала она развалине с обрюзглым лицом в зеркале.

Первый набор косметики, что она нашла, явно пролежал несколько десятилетий. Если кто-то все еще собирал старые вещи, дом представлял собой просто золотую жилу; тут лежала даже нераскрытая упаковка краски для волос «Л’Ореаль», с выцветшей фотографией актрисы, которая вовсе не выглядела так уж хорошо спустя тридцать лет.

– Спасибо, – пробормотала она. – Я знаю, что я этого достойна, но я уже покрасилась на прошлой неделе.

Ящик с косметикой оказался сплошным разочарованием. О, ее было в избытке, и кто бы ею ни пользовался, должно быть, изредка представал расфуфыренной куклой, но она вся высохла. Тональный крем начал отваливаться кусками, лишь только она открыла баночку.

Однако позади ящика, скрытый за ним, пока она полностью его не вытащила, находился небольшой пластиковый контейнер. Он напоминал галплас, но Шари посчитала это маловероятным; откуда здесь взяться галпласовской сумочке на молнии? Однако на верху сумочки находилась маленькая зеленая точка, и когда Шари ее коснулась и затем провела пальцем вдоль верха, сумочка разошлась по невидимому шву. Галплас, все верно.

На взгляд Шари, содержимое можно было определить как чей-то «необходимый минимум». Там лежали тюбик туши, легкий блеск для губ, единственная упаковка теней с карандашом для подводки бровей и пинцет для их же выщипывания. Цвета не были идеальными для нее – если переборщить, она станет выглядеть на манер Бритни Спирс – и ей очень хотелось, чтобы тут нашлись еще тональный крем и какие-нибудь румяна, но сойдет и это. И все было практически новым.

Она быстро наложила косметику, какой бы скудной та ни была, затем отступила назад оценить общий эффект.

– Детка, ты выглядишь на миллион долларов, – сказала она. Затем. – Лгунья.

Она убрала постель, затем пошла в сторону кухни, влекомая запахом бекона. Келли с Ирен сидели за столом и грызли печенье, Эмбер сидела рядом в высоком детском стульчике, а мистер О’Нил стоял у плиты и разбивал яйца, жаря очередную сковороду бекона.

Когда она вошла в дверь, координация его подвела, он не попал по чашке и некоторое время махал в воздухе рукой с зажатым в ней целым яйцом, пока не посмотрел вниз и не исправил свой промах.

Силясь не улыбнуться, Шари прошла к плите и поводила носом над едой.

– Божественный запах.

– Как пожелаете приготовить вам яйца, миледи? – обратился к ней Папа О’Нил. – Я готовлю еще омлет для этих бездонных ям, но буду счастлив приготовить их для вас так, как вы любите.

– Омлет вполне устроит, – произнесла Шари, снова стараясь не улыбаться, когда перехватила украдкой брошенный на нее взгляд. Она внутренне встряхнулась. Не смей выгибаться. Только попробуй, и ты никогда себе не простишь. Несмотря на внутреннюю полемику, она почувствовала, что ее просто раздирает желание потянуться, она потянулась и, да, тут она уже ничего не могла поделать, выпятила грудь.

Полоска бекона шлепнулась на плиту, когда Папа О’Нил промахнулся мимо сковороды.

– Черт, – пробормотал он. – Какой я неуклюжий…

Он ухватил бекон пальцами и, обжигаясь, положил на покрытую салфеткой тарелку.

– Хотите бекона или… предпочитаете колбасу?

– Бекон меня устроит, – ответила Шари и отошла к столу, чтобы освободить немного места бедняге. Когда она осознала, что при ходьбе излишне широко покачивает бедрами, ей захотелось настучать себе по голове.

Он… да ему должно быть не меньше шестидесяти, и что он может найти в тебе такого особенного, всего лишь разведенную беженку с детьми и растяжками на животе после родов?

–  Я… э-э, вижу, вы нашли что надеть, – сказал О’Нил, наполнил тарелки детей и отнес их к столу. – Я подумал, кое-что из вещей Энджи может вам подойти. Я собирался сказать вам прошлым вечером взять что понравится. Собственно, я поговорил с Элгарс насчет ситуации со снабжением в подгороде; я понятия не имел. Дом ломится от вещей; вы должны взять все, на что упадет глаз. Я… удивлен, впрочем, что вам удалось найти подходящий лифчик.

– Я благодарна вам за предложение насчет одежды, – сказала Шари. – Это малость отдает благотворительностью, ну да и черт с ним, я не против принять немного пожертвований. В подгороде на самом деле ничего нет.

Она улыбнулась и снова потянулась.

– Хотя признаюсь, что кое-что у меня вряд ли получится найти.

Папа О’Нил закашлялся и отвернулся к плите, а Шари гляделась в поисках нейтральной темы для разговора.

– Где остальные дети? – спросила она. Ирен слезла со стула и забралась к ней на колени, прихватив тарелку с собой. Затем вернулась к серьезному занятию запихивания себе в рот печенья с беконом.

– Кое-кто еще спит, – сказал Папа О’Нил. – Остальные снаружи, помогают Кэлли по хозяйству. Им это нравится. Она повела их с утра собирать яйца, а затем они их ели. Билли даже помог доить корову, а уж такого требовать поистине никто не вправе.

– Дети всегда любят помогать по хозяйству, – усмехнулась Шари. – Один раз. И пока им не надоест.

– Ну, это держит их на улице и дает возможность побегать, – сказал О’Нил. – И вам побыть без них; видно, что вам нужен отдых.

– Я люблю своих детей, – запротестовала Шари. – Даже тех, кто не мои.

– Разумеется, и мне они тоже нравятся, – отозвался О’Нил. Он взял остывший кусочек бекона и положил на поднос самой младшей. – Но быть при них все время – это слишком для кого угодно, даже для супермамы.

Шари нахмурилась и прочистила горло.

– У-у… думаете, Эмбер следует давать бекон?

Папа О’Нил тоже сдвинул брови, затем пожал плечами.

– Не вижу, почему нет. Когда я был маленьким, и мне давали, и моему сыну тоже, как я слышал. И это уже третий кусок, что она размолола деснами вусмерть за утро. Что же мне, по-вашему, следовало ей дать?

Шари помолчала и понаблюдала, как Эмбер ухватила лишь слегка обжаренный бекон и принялась перетирать его деснами.

– Я… ну, если вы считаете, что это ничего, – с сомнением произнесла она. – Обычно мы даем ей молочную кашу из пшеничной крупы…

– Манку, – сказал Папа О’Нил. – Есть такая. Свежайшего помола. Фактически даже двух сортов.

– Или кукурузные хлопья с молоком? – продолжала Шари.

– И это есть, – сказал Папа О’Нил. – А как насчет пюре из кукурузной муки? Отличное детское питание. С добавкой молотого бекона для вкуса и текстуры.

– Вы все время так едите? – спросила Шари. – Удивляюсь, как это ваши артерии не заросли бляшками.

– Самый низкий уровень холестерина, какой только доводилось видеть моему доктору, – пожал плечами Папа О’Нил. – Это все купание в холодной воде и здоровые мысли.

– Ох-хо, – произнесла Шари и подобрала ломтик бекона, который Келли проглядела. – Один вопрос. Надеюсь, что не вторгаюсь в личную жизнь. Кто такая Энджи?

Папа О’Нил скривился и пожал плечами.

– От Энджи Кэлли получила по крайней мере половину своей внешности. Она моя бывшая жена. Живет в коммуне в Орегоне, с тех самых пор, как ей пошел пятый десяток и она открыла в себе истинное призвание… э, викария.

Он пожал плечами, положил яичницу, бекон и печенье на тарелку и принес ей.

– Мы никогда по-настоящему не подходили друг другу. Она всегда была общительной натурой артистичного склада, любителем природы, а я… М-да. – Он пожал плечами. – Самое лучшее, что можно про меня сказать, это что я никогда не убил никого, кто этого не заслуживал. Ей никогда не нравилось, чем я занимался, но она мирилась и с этим, и со мной. Частично потому, что я часто и подолгу отсутствовал, и она была сама себе велосипед, так сказать. Она жила здесь, здесь же растила и Майка-младшего, кстати. Папаша был тогда еще жив, но он практически жил в холмах наверху, так что она вела хозяйство, как ей нравилось.

Как бы то ни было, когда я вернулся навсегда, какое-то время мы жили хорошо, а затем начали ссориться. В конце концов она открыла свое «истинное призвание» проповедника и уехала в ту коммуну, и я так понимаю, живет там счастливо по сей день.

– Граффити «Вудсток/Мир посредством силы», – улыбнулась Шари.

– А, так вы увидели, – расхохотался О’Нил. – Да уж. Все мы. Она грандиозно на меня разозлилась за то, что я написал это на ее заднице. В свое оправдание могу сказать: она сама виновата, что так обкурилась и позволила мне это проделать. Я сказал ей, что собираюсь сделать, и она посчитала это достаточной забавной идеей, чтобы… ну… тогда она посчитала это неплохой идеей.

– Значит, бабушки в помощь нет, – вздохнула Шари. – И кому-то надо поболтать с Кэлли по-девичьи.

– Это если вам удастся ее найти, – сказал Папа О’Нил. – Я не видел ее все утро. Слышать слышал; она отрабатывала на детишках свой голос сержанта-инструктора. Но совсем не видел. Обычно мы поднимаемся с рассветом, но она встала даже раньше и улизнула прежде, чем я встал.

– Я полагала, вы собирались встать и с утра забить жирную свинью, – с улыбкой произнесла Шари. Яичница с беконом были замечательны, и она ела с гораздо большим аппетитом, чем вчера.

– Я и забил, – ухмыльнулся О’Нил. – И она уже на гриле и медленно прожаривается прямо в эту минуту, пока мы разговариваем. И в обычный день Кэлли была бы прямо там, рядом со мной. Но не сегодня; она не подходила ко мне ближе пятидесяти метров сегодня утром.

Он замолчал, потер подбородок и озадаченно поднял глаза к потолку.

– Она не подходила ко мне ближе пятидесяти метров все утро, – задумчиво повторил он.

– Хотелось бы мне знать, что такое она натворила, – ухмыльнулась Шари.

* * *

– Тебе придется рассказать ему, – произнесла Шэннон. – Ты не можешь прятаться всю жизнь.

– Могу, – ответила Кэлли. Она перебросила вилами очередную охапку сена в стойло с большим пылом, чем, собственно, требовалось. – Я могу прятаться столько, сколько потребуется, если хочешь.

Амбар был огромным и весьма старым. Первоначальное сооружение восходило ко временам сразу после Войны с Северной Агрессией, как ее называл Папа О’Нил. В нем располагались несколько стойл для лошадей, доильное отделение и крупный сенник. Вдоль одной стены стояло несколько рулонов сена. К одному из них прислонилась странного вида винтовка с большим плоским диском наверху. Кэлли никогда не покидала дом без оружия.

– Это же вполне естественно, – продолжала спорить Шэннон. Десятилетняя девочка соскользнула с копны сена и подобрала с пола комок глины. Она дождалась, когда мышь снова высунет голову из норы, и швырнула в нее глиной. Комок разлетелся от удара в стену выше норы, и мышь скрылась. – Ты имеешь право на личную жизнь!

– Да, конечно. Скажи это Деде, – надула губы Кэлли.

– Что сказать Деде?

Кэлли замерла, затем, не оборачиваясь, воткнула вилы в сено.

– Ничего.

– Нам с Шари просто стало интересно, где ты пребываешь все утро, – сказал позади нее Папа О’Нил. – Я обратил внимание, что ты выполнила всю необходимую работу. Но как-то ухитрилась сделать ее, не приближаясь ко мне и на милю.

– Э-э. – Кэлли огляделась, но кроме как взобраться на сенник и уже оттуда, если ничего не помешает, выбраться наружу через окно в стене амбара, другой путь бегства отсутствовал. И рано или поздно ей придется повернуться. Она знала, что попала в безвыходное положение. Она кратко подумала, не повернуться ли и пробиться наружу с боем, или, в качестве альтернативы, сигануть в окно и отправиться в Орегон к бабушке. Но она сомневалась, что сможет пройти через старика. Что же касается жизни с бабушкой, коммуна полагалась на защиту местных военных; они отберут у нее оружие. Не пойдет.

Шэннон, эта предательница, сбежала на самом деле. Удрала. Вот поганка.

Наконец она вздохнула и повернулась.

* * *

Папа О’Нил бросил на нее взгляд и полез за кисетом «Нед Мэна». Он выгреб около половины кисета, старательно скатал табак в ком лишь чуть меньше бейсбольного мяча и запихал его за левую щеку. Затем он спрятал кисет. Все это время он не отводил глаз от лица Кэлли.

– Внучка, – сказал он слегка приглушенным голосом, – что случилось с твоими глазами?

– Деда, не начинай, – угрожающе произнесла Кэлли.

– Я хочу сказать, ты похожа на енота…

– Думаю, ей хотелось скопировать облик Бритни Спирс, – деликатно выразилась Шари. – Но… накладывать так густо… тебе не идет, дорогая.

– Я имею в виду, если ты отправишься в город, меня арестуют за то, что я тебя побил, – продолжал Папа О’Нил. – Я хочу сказать, у тебя просто фонари вокруг глаз!

– Просто ты НИЧЕГО не понимаешь в моде!.. – сказала Кэлли.

– О, а мода — это…

– Эй, эй, эй! – воскликнула Шари, воздев руки вверх. – Давайте-ка все успокоимся. Я подозреваю, что в этом сарае все, за исключением меня, но, вероятно, включая лошадь, вооружены.

Папа О’Нил начал было что-то говорить, но она закрыла ему рот ладонью.

– Вы хотели, чтобы я, мы, поговорили с Кэлли о разных «девичьих штучках», верно?

– Да, – сказал О’Нил, убирая ее руку. – Но я говорил про… гигиену и…

– Как заставить парней выглядеть круглыми болванами? – спросила Кэлли. – Это я уже знаю.

Шари снова прижала ладонь к его рту, и он снова ее убрал.

– Послушай, я ее дед! – стал настаивать он. – Я что, уже и сказать ничего не могу?

– Нет, – ответила Шари. – Не можете.

– Арррр! – прорычал О’Нил, вскинув руки. – Вот почему я терпеть не могу, когда рядом женщины! О’кей! О’кей! Хорошо. Я не прав! Только одно.

Он погрозил Кэлли пальцем.

– Косметика. О’кей. Я могу смириться с косметикой. Косметика, это даже хорошо. Но не енотовые глаза !

– О’кей, – мягко произнесла Шари, подталкивая его к двери амбара. – Почему бы вам не проверить, как там свинья на гриле, а мы с Кэлли немного поболтаем?

– Чудесно, чудесно, – бурчал он. – Давайте. Поучите ее, как довести парня до бешенства, даже не раскрыв рта. Прочитайте ей курс девичьего университета… Замечательно…

Продолжая бубнить себе под нос, он покинул амбар Кэлли посмотрела на Шари и счастливо улыбнулась.

– Кажется, вы поладили.

– Да, похоже, – признала Шари. – В то время как ты, кажется, совсем с ним не в ладах.

– О, у нас все в порядке, – сказала Кэлли и уселась на сено. – Просто я провела слишком много лет в роли его безупречного маленького воина, а теперь… Я не знаю. Я устала от фермы, это я могу сказать точно. И я устала от того, что со мной обращаются, как с ребенком.

– Ну, придется потерпеть еще какое-то время, – сказала Шари. – И одно, и другое. Пока не случится что-нибудь очень неприятное. Потому что тебе только тринадцать, и это значит, что тебе находиться под опекой взрослых еще пять лет. И – да, они будут тянуться мучительно долго. И да, время от времени ты будешь хотеть вырваться, любым способом. И если захочешь испробовать способ по-настоящему дурацкий, то найдешь себе смазливого кобеля на крутой тачке и с красивой задницей, заведешь выводок детей и на четвертом десятке останешься одна с кучей ртов, которые надо кормить.

Кэлли потянула прядь волос и принялась старательно ее изучать.

– Не совсем то, чего я хотела бы добиться.

– Так ты говоришь сейчас, – кивнула Шари. – А через два года будешь пропадать в городке, болтая с одним из этих симпатичных молодых солдат с широкими плечами. Уж поверь. Будешь. Ты не сможешь ничего с собой поделать. И я вынуждена признать, что если ты будешь это делать с, как деликатно выразился твой дедушка, «енотовыми глазами», шансы оказаться через год с кем-нибудь вроде Эмбер на руках очень велики.