Текст книги "Тьма между нами"

Автор книги: Джон Маррс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 26
Мэгги

Двадцать три года назад

– Доброе утро. – Я улыбаюсь и замечаю, что ее живот уже заметно округлился под белой футболкой.

– Привет, – отвечает она, вздыхая.

– Тяжело?

– Еще как. Изжога замучила. Полночи не спала. И ничего не помогает.

– У меня было то же самое, когда я вынашивала Нину, – замечаю я, чтобы подбодрить ее и убедить, что чувствовать себя ужасно в последние несколько недель – совершенно нормально.

Беременность дается ей нелегко: она наблюдается у нас постоянно. Ей всего восемнадцать, и, на мой взгляд, она еще слишком юна, чтобы быть матерью. У нее милое лицо феи, и она очень напоминает мне Нину. Каштановые волосы зачесаны в хвост, в носу серебряное колечко, а на лице неизменный макияж. Как бы дурно она себя ни чувствовала, я еще ни разу не видела ее ненакрашенной.

– Ты пришла к Джанет, акушерке? – спрашиваю я.

– Да, но я не записана. Найдете для меня местечко?

Смотрю в журнал и замечаю одну отмененную запись. Мы уже начали оцифровывать карточки пациентов в алфавитном порядке, но я не уверена, дошли ли до буквы, с которой начинается ее имя.

– Напомни мне свою фамилию, Салли Энн.

– Митчелл.

Я киваю.

– Джанет освободится через полчаса. Надо будет пройти наверх, в восьмой кабинет.

Она благодарно улыбается. Через несколько минут отношу ее карточку врачу. Когда возвращаюсь, замечаю, что она листает один из старых номеров музыкального журнала, который я принесла из дома, – одно время Нина скупала подряд все выпуски.

– Журнал моей дочери, – замечаю я.

– Мой парень играет в группе. Здесь есть рецензия на их новый сингл.

За все время, что она к нам ходит, я ни разу не спрашивала ее об отце ребенка. Обручального кольца у Салли нет, сопровождающих – тоже, поэтому я решила, что он в ее судьбе не участвует.

– Они популярны?

– Скоро будут, – говорит она с гордой улыбкой.

– Можно взглянуть?

Она передает мне журнал и показывает.

– Вот эти. «Зе Хантерс».

Сердце мое бешено колотится.

– А кто твой парень? – спрашиваю я, надеясь, что она укажет на длинноволосого красавчика в центре, который недавно предупредил меня, чтобы я не вмешивалась в его роман с моей несовершеннолетней дочерью.

– Солист. Джон Хантер.

Я на мгновение задерживаю дыхание, чтобы успокоиться и не завизжать.

– Держу пари, девушки по нему сохнут, – наконец говорю.

– Еще как. Постоянно вешаются.

– И как ты с этим справляешься? Он часто в разъездах?

– Через пару месяцев после того, как у нас родится малыш, поедет в турне. Я ему доверяю. Он знает, где его лакомый кусочек.

– Не сомневаюсь. Вы давно вместе?

– С четырнадцати лет. Только никому не говорите, – она хихикает. – Мои родители его не любят и считают, что я совершаю огромную ошибку, заводя семью так рано. Но сердце не обманешь, не так ли?

Я киваю просто из вежливости. Хантер поступает с моей дочерью точно так же, как с этой бедной дурочкой. Интересно, сколько у него еще подруг? Меня так и подмывает сказать ей, что ее бойфренд-извращенец – подлый обманщик. Но я не могу нанести такой удар беременной женщине. Поэтому сворачиваю разговор и возвращаюсь за стойку.

Считаю минуты до конца смены, и когда стрелки доходят до пяти, немедленно хватаю пальто и вылетаю за дверь. По дороге разрабатываю план: как бы невзначай упомяну Салли Энн за ужином, спрошу Нину, слышала ли она о группе «Зе Хантерс», а затем скажу, что познакомилась в больнице с девушкой, беременной от солиста. А уж все остальное пусть она сама додумает.

Я не говорила ей, что знаю об ее отношениях с Хантером, и не разоблачала ее ложь, когда она делала вид, будто уходит ночевать к Сэффрон. Я продолжала подыгрывать ей, потому что слишком боялась ее потерять. Хантер зажал меня в угол.

Вставляю ключ в замок входной двери, но она не заперта. Делаю глубокий вдох и снова повторяю себе, что главное – держать лицо, и тогда Нина ни о чем не догадается.

– Привет! – кричу я.

На первом этаже никого нет, а когда я дохожу до лестницы, до моих ушей доносятся характерные стоны, раздающиеся из-за закрытой двери Нининой спальни.

Я останавливаюсь как вкопанная и внимательно прислушиваюсь. Неужели этот мерзавец под моей крышей и в ее постели? Нина знает, что я возвращаюсь с работы примерно в это время. Неужели он так ее охмурил, что она забыла обо всякой осторожности?! Поднимаюсь по лестнице и замираю у ее двери. Снова стоны и учащенное дыхание. Прикрываю рот рукой, чтобы сдержать крик возмущения. Как она посмела поставить меня в такое унизительное положение? Молча ретироваться и сделать вид, что ничего не происходит, я не могу. Как не могу и позволить Хантеру остаться безнаказанным.

Стучу в дверь.

– Нина, – говорю громко и твердо, – одевайся, я сейчас войду.

Но вместо ожидаемых проклятий слышу плач:

– Мама!

Похоже, я все не так поняла. Хватаюсь за ручку, рывком открываю дверь и вижу, что Нина одна. Но легче от этого не становится.

Под задранной футболкой торчит выпирающий живот. Она снова беременна. И у нее схватки.

Глава 27
Нина

Двадцать три года назад

Я слышу снизу стук двери и приглушенный мамин голос. Скоро она поднимется, и мне придется во всем признаться. Я скрывала от нее беременность так долго, как только могла, но сейчас мне слишком больно. И без ее помощи не обойтись. Когда она входит в мою комнату, я по ее глазам вижу, что она все сразу понимает.

– Прости, – начинаю я и срываюсь на стон.

– Ты… – Она не может закончить фразу.

– Похоже, уже началось. Раньше срока. И я не знаю, что делать.

До сегодняшнего дня о моей беременности знали только два человека: врач из клиники планирования семьи, которая подтвердила мои подозрения и разрешила посидеть у себя в кабинете, пока я не успокоюсь, и Джон. Ему мне пришлось признаться несколько недель назад.

Мы ночевали в доме его друга после вечеринки. Проснувшись рано утром, я увидела, что он уже не спит: сидит рядом совершенно голый и курит. Порой мне кажется, что он, как вампир, вообще не нуждается в отдыхе и ночами бодрствует. Я заметила, как его взгляд скользит по моему телу. Оказалось, что простыня, под которой мы спали, сбилась на сторону, обнажив мой живот. Я дернула ее на себя, чтобы прикрыться, но было уже слишком поздно. Даже в тусклом утреннем свете нельзя было не заметить, что я беременна.

Джон затушил сигарету о стену, угольки упали на пол. И тут я почувствовала его теплую руку на своем животе. Он посмотрел мне в глаза.

«Все кончено, – подумала я. – Теперь он от меня уйдет». Сперва скрывать правду было несложно, потом живот стал расти. Я начала носить мешковатую одежду, а во время секса вообще не раздевалась (школьная форма его особенно заводила). Не хотела ничего говорить, чтобы не расстраивать его и не нагружать своими проблемами, как моя мать нагружала отца. Ведь когда происходит что-то серьезное, с чем родители не могут справиться, они просто бросают вас и исчезают навсегда. Как мой папа. Он называл меня своей «единственной девочкой», однако все равно ушел. Может быть, поэтому я и начала спать со всеми подряд – мне хотелось, чтобы кто-то любил меня так же сильно, как он.

А теперь от меня уйдет Джон, и я не знала, как это пережить. Я не хочу – не могу – больше терять любимых.

Я закрыла глаза и отвернулась.

– Ты беременна? От меня?

Я резко обернулась и прожгла его взглядом. Как он мог сомневаться?

– Поверить не могу, – сказал Джон, качая головой. – Это же здорово! Стану отцом…

Я не поверила своим ушам.

– Что?

– Стану отцом, – повторил он. – Это потрясающе.

– Правда? – выдохнула я. – Ты рад?

– Конечно.

Джон обхватил мое лицо ладонями и страстно поцеловал. Я была на седьмом небе от счастья и мечтала лишь, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался. Через мгновение он оторвался от моих губ, зажег косяк и затянулся. Я хотела присоединиться к нему, но Джон оттолкнул мою руку.

– Тебе нельзя курить! С выпивкой и таблетками тоже завязывай, чтобы не навредить малышу.

От его слов у меня перехватило дыхание. «Не навредить, – стучало у меня в голове. – Не навредить». Я так хотела быть счастливой, что на мгновение забыла о своем проклятии, об этой мине замедленного действия, заложенной в моих генах. Я уже навредила малышу, и не существует способа это исправить. Даже если вы́ношу, жить он не будет. Видела фотографию ребенка с прозэнцефалией в медицинском журнале в городской библиотеке. Меня чуть не вырвало. Мозга у этого существа не было, а лицо выглядело как скомканная фотография: искореженный рот, нос где-то в другом конце, а посередине глаз, как у циклопа. Такие дети умирают через несколько минут после рождения. Так что даже если я упьюсь, обколюсь и выкурю все косяки мира, хуже не станет.

Но Джону об этом я сказать не могу, потому что тогда он уйдет. На глаза у меня наворачиваются слезы.

– Все хорошо, – Джон улыбнулся и погладил мой живот. – У моей Лолиты скоро будет своя маленькая Лолита.

* * *

За те несколько недель, что прошли с этого разговора, тело здорово раздалось, словно одобрение Джона накачало его, как воздух – надувной замок. И вместо того, чтобы горевать о неизбежном, я позволила себе вообразить бесконечное счастье для нас троих. Уговаривала сама себя, что мама ошибается, как и врачи, которые брали у меня анализы в детстве, и что никаких дефектных хромосом у меня нет. А прошлогодний выкидыш – просто трагическая случайность, банальное невезение, а не неизбежный исход событий. И когда мой новый ребенок появится на свет, он будет совершенно здоровым. Фантазии настолько меня захватили, что я погрузилась в них с головой.

– Что будет, когда малыш родится? – спросила я как-то Джона.

Мы сидели в кафе для дальнобойщиков неподалеку от центра. Джон выглядел как настоящая рок-звезда: в зеркальных солнечных очках, с гладкой, уложенной гелем прической. И с кровавым подтеком на рукаве в районе локтя.

– В смысле? – пробормотал он заплетающимся языком, лениво размешивая сахар в кофе.

Похоже, у него похмелье после вчерашнего выступления. Я, к сожалению, из-за плохого самочувствия не смогла прийти его поддержать.

– Где мы будем жить? Переедем к тебе?

Джон зевнул и откинулся на спинку.

– Моя квартира – не место для ребенка, сама знаешь.

– Не знаю. Ты никогда меня туда не приглашал.

– Еще бы. Это просто свинарник, где мы репетируем. Ребенку там не место. Даже я обычно ночую у друзей. Почему бы тебе не остаться с матерью?

– Она с ума сойдет, когда узнает, что я беременна.

– Тогда встань в очередь на муниципальное жилье. Несовершеннолетней матери точно не откажут.

– Мы могли бы поселиться вместе, – с надеждой предложила я.

– Ты же знаешь, что я не могу.

– Почему?

– Из-за твоего возраста. Тебе пятнадцать, а забеременела ты в четырнадцать. Если это всплывет, меня арестуют, и группе придет конец. А у нас только-только дела пошли в гору: скоро предложат подписать контракт с крупным лейблом. Ты же не хочешь все испортить, правда? Я стараюсь для нас. Просто нужно немного подождать, и мы обязательно будем жить вместе. Обещаю.

Мне очень хотелось бы верить ему, и на мгновение я разрешила себе представить, как мы будем жить все вместе, весело и счастливо, в большом красивом доме, но реальность быстро возвращает меня с небес на землю: что бы я себе ни придумывала, мое тело уже все решило. Врачи не ошиблись. И у меня никогда не будет той жизни, о которой я так исступленно мечтала.

Я заплакала. А Джон даже не поинтересовался, что меня так внезапно расстроило. Он просто молчал. Когда луч солнца упал на его очки, я увидела, что его глаза закрыты. Он спал.

И сейчас Джона нет рядом со мной. Зато мама здесь. Как только она оправится от потрясения, возьмет процесс под свой контроль. Всегда так делает. И сумеет втолковать ему, что я не виновата в смерти нашего ребенка. Заставит его понять. И он меня не бросит.

Глава 28
Мэгги

Двадцать три года назад

У меня перехватывает дыхание.

– Ты… – начинаю я. Закончить не хватает духу.

– Похоже, началось, – плачет Нина. – Раньше срока. И я не знаю, что делать.

Боль искажает ее лицо, тело сводит судорогой; она стискивает живот. Так вот почему в последние несколько недель мне так часто приходилось писать записки в школу с просьбой освободить ее от занятий в спортзале… Нина отговаривалась сильными менструальными болями, а на самом деле это было нечто абсолютно противоположное. Ей не хотелось, чтобы девочки в раздевалке заметили живот. Интересно, о чем еще она мне лгала?

– Приведи Джона. Мне нужен Джон, – умоляет она.

– О ком ты? Не знаю никакого Джона.

Это бессердечно – обманывать ее, когда она столь уязвима, но я ничего не могу с собой поделать. Как бы я ни была сейчас растеряна, одно знаю точно – этот ублюдок никогда не приблизится к моему дому. И к моей девочке.

– Сосредоточься на дыхании, – командую я.

Нина рыдает, перемежая свое бормотание короткими всхлипами:

– Его зовут Джон Хантер. У меня в кармане куртки адрес. Он мне нужен, без него я не справлюсь.

Меня передергивает при звуках его имени.

– А номер телефона есть?

– Нет.

– Тогда ничего не получится. Я не могу оставить тебя сейчас одну.

– Может, вызовем «Скорую»? – стонет Нина, сгибаясь пополам от очередной схватки.

– Сами справимся, – отрезаю я и замечаю ее недоуменный взгляд. Не такого ответа она ожидала.

На поверхности я, может, и выгляжу спокойной, зато внутри меня все кипит. Я в бешенстве и в растерянности одновременно. Моя пятнадцатилетняя дочь снова беременна. И на этот раз я не могу прервать все с помощью незаконно приобретенных лекарств. Ребенок уже вот-вот родится.

Мне нужно взять себя в руки и сделать то, что лучше для Нины. «Скорая» нам ни к чему. Не нужно привлекать излишнее внимание к нашей жизни. Если вмешаются социальные службы, возникнут неудобные вопросы. Чрезмерный стресс приведет к катастрофическим последствиям. Если наши тайны всплывут на поверхность, Нину могут у меня забрать.

Я не могу этого допустить. Значит, остается только один вариант – сделать все самой. Опыт у меня есть – во время обучения я принимала роды (пусть и под присмотром опытной акушерки). Вряд ли за последние шестнадцать лет эта процедура сильно изменилась. Позову врачей, только если возникнут осложнения и здоровье Нины будет под угрозой.

Она смотрит на меня с испугом. Надо взять себя в руки и успокоить ее.

– Обещаю, мы справимся. Разве я врала тебе когда-нибудь?

К моему облегчению, Нина мотает головой. Какое счастье, что она не знает всей правды… Иду к двери и слышу ее испуганный окрик:

– Ты куда? Пожалуйста, не уходи!

От того, что я ей так отчаянно нужна, меня переполняет счастье.

– Я быстро. Кое-что подготовлю.

Вылетаю за дверь и зажимаю рот рукой, чтобы не дать волю эмоциям. Нина не должна слышать моих рыданий. Что я за мать такая?! Моя несовершеннолетняя дочь второй раз беременна, а я даже не замечала этого, пока все не зашло слишком далеко. А виноват Алистер! Был бы у меня шанс, убила бы его собственными руками за то дерьмо, которое он нам устроил…

Собираю чистые простыни и полотенца, приношу несколько тазиков с водой, где разведен антисептик, стерилизую ножницы. Готовлю комнату, переодеваюсь.

Схватки продолжаются несколько часов. Я глажу Нину по голове, как в детстве, когда она плакала, и заверяю ее, что все будет хорошо. Хотя сама этому не верю: ребенок превратит ее жизнь в ад.

– Я боюсь, – шепчет Нина.

– Все будет хорошо. Я рядом.

– Нет, я имею в виду, когда малышка родится. Я читала об этом заболевании, о прозэнцефалии. Видела фотографии.

– Малышка?

– Да, думаю, будет девочка. Джону этого очень хотелось.

– Сейчас не время беспокоиться о ее внешности, – говорю я, хотя вполне понимаю и разделяю Нинин страх.

– Я не смогу смотреть, как она… умирает.

Что тут ответить?

– Хорошо. Я буду с ней.

– Обещаешь?

– Обещаю.

В перерывах между схватками Нина рассказывает мне о своей тайной жизни: о том, как встретила Хантера и как сама узнала о беременности лишь на последних сроках. Говорит, что боялась признаться мне и поэтому скрывала. Хвастается, что ее «парню» не терпится стать отцом. И тревожится, что уродство ребенка разобьет ему сердце. Говорит, что ей совестно передо мной за свое поведение. И я ей все великодушно прощаю.

Вечер переходит в ночь, а затем в раннее утро, когда ребенок наконец начинает свой путь на этот свет. Все происходит стремительно, и вот я уже держу его на руках. Работа Нины закончена, теперь мой черед.

– Девочка? – спрашивает она, когда я перерезаю пуповину стерилизованными ножницами и закрепляю пластиковым зажимом, которым закрываю пакеты для заморозки. Измученная болью, Нина почти неподвижна и слишком напугана, чтобы сесть и увидеть лицо ребенка.

– Да, – отвечаю я.

– А она…

– Мне нужно выйти, дорогая. – Я укутываю ребенка теплым одеялом, которое заранее положила на батарею, и направляюсь к двери. – Прости.

– Она молчит, – шепчет Нина. – Покажи мне ее.

– Не стоит, – отвечаю я и закрываю за собой дверь.

Спускаюсь по лестнице, унося с собой сверток. Конечно, это жестоко – не позволить ей даже взглянуть на собственного ребенка, но я уверена, что так будет лучше. Для всех. Это самое трудное решение, которое я когда-либо принимала в жизни, – и должна придерживаться его до конца. Ради Нины.

Оставляю ребенка одного в подвале и возвращаюсь, чтобы помочь Нине избавиться от плаценты. Складываю ее в таз для мытья посуды, чтобы потом выбросить. К счастью, разрывы совсем небольшие; учитывая ее возраст, ей повезло. Мышцы не повреждены, так что все само заживет. Нина не плачет, она вообще не выражает никаких эмоций. Я даю ей две таблетки и жду, пока она их выпьет.

– Дилан, – внезапно говорит она. – Дилан.

– Что?

– Так зовут моего ребенка.

– Необычное имя для девочки.

– В честь певца Боба Дилана. Джон его обожает.

– Что ж, так тому и быть.

Нина пытается встать с кровати.

– Нужно рассказать Джону, что случилось, – говорит она, но я удерживаю ее. – Он будет беспокоиться.

Сомневаюсь.

Я твердо намерена делать все, чтобы как можно дольше оттягивать их встречу.

– У нас будет достаточно времени, чтобы все ему объяснить, – настаиваю я, и она, усталая, сдается.

– Я скоро вернусь, – шепчу я и спускаюсь в подвал, чтобы выполнить свой долг.

Глава 29
Мэгги

Двадцать три года назад, два дня спустя

Я совершенно не знаю этот район города, хотя мы живем всего в десяти минутах езды от него.

В бардачке машины нашлась подробная карта улиц; по ней я и отыскала адрес, нацарапанный на клочке бумаги из Нининой куртки. В бардачке же оказалась и пара кожаных водительских перчаток Алистера. Надеваю их и паркуюсь в нескольких кварталах от нужного дома. Обеденная суета уже кончилась, а вечерний час пик еще не начался, так что я успела проскочить без пробок. Время дорого, но если потороплюсь и допущу ошибку, то меня заметят. А это слишком серьезный риск. Выжидаю несколько минут и, когда из вида скрывается последний пешеход, выхожу из машины, оставляя ее незапертой, чтобы можно было быстро уехать, когда дело будет закончено.

Улица застроена четырехэтажными домами, возведенными еще в викторианскую эпоху. Окна у них выходят на парк при ипподроме в двух шагах от центра Нортхэмптона. Шикарное место. Некоторые дома разделены на квартиры, именно в таком, судя по адресу на бумажке – Уинстон-пэрейд, 14а, – и живет тот, кто мне нужен. Чем ближе я подхожу, тем сильнее нервничаю, ладони покрываются липкой испариной. На первый этаж ведет каменная лестница, другая спускается в подвал – мне туда.

У входа в дом в последний раз оглядываюсь по сторонам, чтобы проверить, не наблюдают ли за мной, и нажимаю кнопку на домофоне. Звонка не слышно. Жду: может, он очень тихий и долетает только до жильцов. И все же время проходит, а ответа нет.

Окно забрано жалюзи, и разглядеть ничего не получается. Тогда я поворачиваюсь, чтобы постучать, и едва мой кулак касается двери, та мягко распахивается передо мной. В фильмах такой поворот событий обычно не сулит ничего хорошего. Однако уехать ни с чем я не могу, на кону судьба Нины, поэтому я делаю шаг вперед и едва слышно, срывающимся от волнения голосом спрашиваю:

– Есть тут кто-нибудь?

Я отчаянно хочу услышать ответ, но меня по-прежнему окружает лишь тишина. Чтобы унять дрожь в пальцах, сжимаю кулаки. Теперь трясутся все руки. Приходится засунуть их в карманы.

– Есть кто-нибудь? – повторяю я и снова не слышу ответа.

Внутри чисто и уютно. Стены коридора, ведущего в гостиную, оклеены рельефными обоями кремового цвета. Справа замечаю кухню. Она оформлена в морском стиле и вылизана до блеска. Рядом с хлебницей стоят декоративные банки со спагетти и макаронами, на дверце духовки висит полотенце с собачками, на сушилке горкой сложена вымытая посуда.

Осторожно иду дальше и миную спальню. Вижу там двуспальную кровать, застеленную и покрытую ярким одеялом. Впрочем, тут порядок уже не такой образцовый, как на кухне. На комоде косметика и парфюм недорогих марок. У батареи стоит фотография Джона Хантера. Солнечные очки сдвинуты на лоб; он целует в щеку свою беременную подругу Салли Энн Митчелл, которая смеется в объектив.

Дальше по коридору оказывается еще одна спальня, но там лишь большая картонная коробка с еще не собранной детской кроваткой и четыре рисунка диснеевских персонажей, забранные в рамки и прислоненные к стене. «Салли уже начинает вить гнездышко», – думаю я, и от этой мысли мне становится особенно горько, ведь Нина была лишена этого счастья.

Дойдя до гостиной, перевожу дыхание. Но когда замечаю Хантера, у меня снова его перехватывает. Мерзавец растянулся на диване в одном нижнем белье; ноги широко расставлены, голова упала на грудь. Он либо без сознания, либо крепко спит – понять сложно. Шторы задернуты, и, чтобы разглядеть его, мне приходится подойти ближе.

Телевизор работает без звука, мерцающий экран освещает комнату редкими всполохами. На стеклянном журнальном столике валяется закопченная ложка, рядом зажигалка. Бицепс Хантера сжимает резиновый жгут, из вены торчит игла. Этот наркотический угар плохо вяжется с царящим вокруг мещанским уютом. Судя по поверхностному дыханию, Хантер отключился под кайфом. И как, ради всего святого, моя дочь умудрилась влюбиться в это ничтожество?

Сзади раздается шум. Я вздрагиваю от неожиданности, резко оборачиваюсь и вижу еще одну дверь. Она слегка приоткрыта. Похоже, там ванная. Я готовлюсь принять удар (драться, конечно, не умею, но в случае чего за себя постоять смогу), однако никто не появляется. Шум, снова доносящийся из-за двери, напоминает звук спускающейся шины, только более прерывистый. Я подхожу, толкаю дверь ногой и быстро делаю шаг назад на случай, если кто-то выскочит.

Петли скрипят, но дверь не распахивается – что-то мешает ей полностью открыться. Я медленно приближаюсь и вижу Салли Энн Митчелл. Она смотрит прямо на меня, ее большие голубые глаза широко распахнуты и наполнены страхом. Мы замираем, ожидая реакции друг друга.

Выбора нет. С кухонным ножом в кармане я делаю шаг вперед.