Текст книги "Тьма между нами"

Автор книги: Джон Маррс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 60
Мэгги

Нина возвращается после полудня. Ее подвозит тот же парень на белой машине, с которым она уехала утром. Я напряженно всматриваюсь через жалюзи, пытаясь увидеть, что между ними происходит. Похоже, просто разговаривают. Потом целуются в щечку, и Нина заходит в дом. Интересно, она рассказала обо мне своему кавалеру? Или наврала, что живет одна? Похоронила меня, просто вымарала из своей жизни или заявила, что мы не общаемся?

Сегодняшнего вечера я жду с нетерпением. Нина оставила мне с утра только завтрак и обед – значит, ужинать будем вместе. И, я надеюсь, она сообщит, что приняла решение отвести меня к врачу.

Когда Нина наконец отпирает дверь, мы вежливо здороваемся, и я сразу чувствую, что надеждам моим, скорее всего, не суждено сбыться. Хотя меня переполняет разочарование, я стараюсь держать себя в руках. Если она не собирается помогать мне, значит, помогу себе сама. Чего бы мне это ни стоило.

– Хорошо выглядишь, – замечаю я, когда Нина передает мне тарелку с макаронами. – Новое платье?

– Несколько недель назад купила, – отвечает она.

– Обычно ты не носишь яркие цвета.

– Захотелось перемен.

– Есть повод?

– Да нет, ничего особенного.

– Как дела на работе?

Нина мешкает с ответом, не уверенная, видела ли я ее с кавалером из своего «вороньего гнезда». Я ничем себя не выдаю.

– Как обычно.

– Ничего интересного?

– Нет. Стандартный день в библиотеке.

Обе мы прекрасно понимаем, что она лжет.

– Прочитала книги, которые я оставила? – меняет Нина тему.

– Еще нет.

– Почему? Слишком много дел?

Я искоса смотрю на нее, давая понять, что сарказм тут не уместен. Впрочем, думаю, ее это мало волнует. Она злится.

– Большинство советов невозможно выполнить в моих обстоятельствах – взять хотя бы прогулки на свежем воздухе, физические упражнения, встречи с друзьями и поддержание позитивного настроя.

– Мэгги, ты не ценишь то, что я для тебя делаю.

Меня бросает в жар от такой наглости. Я отвечаю сквозь стиснутые зубы:

– Нина, я ценю твою помощь, но мне нужны не книги и здоровое питание, а диагноз, поставленный профессионалом.

– Если ты сама не хочешь себе помочь, почему должна помогать я?

Досада и возмущение накрывают меня с головой. Она не намерена меня выпускать; значит, буду бороться. Засовываю ладонь в карман и чувствую холод металла. Обхватываю половину заглушки с выступающим из нее винтом так, чтобы острие оказалось между большим и указательным пальцами. Сердце заходится от волнения.

– Порой мне кажется, что ты не ценишь мою заботу, – продолжает Нина, не обращая на меня внимания. – Я пытаюсь искать альтернативные пути, но ты отвергаешь их, даже не попробовав. У меня такое чувство, будто я бьюсь головой о стену.

Я сама с удовольствием стукнула бы ее о стену, чтобы она уже наконец прозрела или вырубилась. Однако нужно испробовать все, прежде чем идти на последние меры.

– То есть ты не собираешься мне помогать? Правильно я понимаю?

– А книги, витамины, натуропатия, здоровая еда – это, по-твоему, не помощь?

– Мне нужен врач! – срываюсь я.

– Должна напомнить, что ты сама загнала себя в эту ловушку. Убила папу, забрала у меня сына… Тебя разъедает чувство вины за содеянное. Я читала, что стресс способствует развитию рака.

– А тебе не кажется, что могли сыграть свою роль два года на цепи?

Она хохочет.

– Ты что, пытаешься повесить вину на меня?

«Прикуси язык, – приказываю я себе. – Жди удобного случая». Сжимаю в руке заглушку и изо всех сил стискиваю зубы, так что стук сердца отдается в горле.

– Молчишь? Знаешь, что я права, – шипит Нина. – Перестань бороться со мной, начни слушаться. Я помогу тебе, но только на своих условиях. И из дома ты не выйдешь. – Она кладет нож и вилку на пустую тарелку и говорит, указывая на салат, к которому я едва притронулась: – Полагаю, ты закончила.

– Что-то аппетит пропал.

Нина поднимается на ноги, берет мою тарелку, и я замечаю брелок с ключом от цепи, торчащий из кармана платья. Раньше брелок принадлежал ее отцу; мне неприятно, что она вытащила его из могилы.

Сейчас или никогда. Смахиваю вилку со стола, и Нина наклоняется, чтобы ее поднять. Это мой шанс. Надо лишь быстро вытащить свое оружие и, застигнув ее врасплох, нанести сильный удар в затылок. Возможно, потребуется несколько ударов… ничего, справлюсь. Неистовое желание скорее покончить с ужасом последних двух лет сжигает меня изнутри. Пять минут – и я вновь стану свободной.

В отличие от предыдущих попыток побега, эта будет самой кровавой и, возможно, даже смертельной. При достаточно сильном и точном ударе я могу убить дочь. Но… как бы мне ни хотелось занести оружие у нее над головой, я не в силах это сделать. Я привела ее в мир и не могу вытолкнуть из него. Пусть меня переполняют ненависть, злоба, обида и презрение, у меня не поднимается рука покончить с ее жизнью, чтобы спасти свою. Потому что прежде всего она – моя девочка, которую я любила с первой секунды ее рождения.

Когда Нина выпрямляется и выходит из комнаты с посудой, я с трудом сдерживаю слезы. Хочется вспороть себе горло за собственную слабость. Но выбора не было. Если б у меня на руках оказалась ее кровь, я бы сама молилась, чтобы рак поскорее сожрал мое тело. А рассказать ей о крови у нее на руках мне не позволяет любовь.

Что бы там ни было, я не могу убить так же, как убила когда-то она.

Глава 61
Мэгги

Двадцать пять лет назад

Просыпаюсь словно от толчка, не понимая, что за сила меня разбудила.

Весь последний год я мучилась из-за проблем со сном. Стоило моей голове коснуться подушки, мозг, вместо того чтобы отключиться, начинал судорожно работать. И сама не высыпалась, и Алистеру не давала нормально отдохнуть своими метаниями. Как временное средство, пришлось купить снотворное. С ним я отключаюсь моментально и до самого утра. Но сегодня что-то не так.

Будильник на тумбочке показывает без пятнадцати час. Получается, проспала всего пару часов.

– Алистер? – шепчу я, пытаясь нащупать его в темноте.

Его нет рядом. Впрочем, неудивительно. Он инженер-строитель, и если не мотается по командировкам, то часто до самого утра просиживает в кабинете над чертежами. В последние недели у него совсем нет времени на меня и Нину. Даже в гольф-клуб почти не ездит, а ведь раньше я ревновала его к этой игре чуть ли не как к любовнице. Сумка для гольфа стоит у стены между Нининой спальней и кабинетом уже пару недель, дожидаясь, когда он наконец закинет ее в машину и поедет на поле. Или хотя бы уберет. Между нами это даже превратилось в негласное противостояние: кто первый сдастся и оттащит ее в подвал. Пока оба держимся.

Вылезаю из постели и натягиваю халат в полной решимости загнать мужа в постель, чего бы мне это ни стоило. Если он и дальше будет продолжать работать на износ, здоровья ему надолго не хватит.

Иду на второй этаж к спальне, которую Алистер превратил в свой кабинет, но света из-под двери не вижу. Наверное, опять заснул над чертежами. Вхожу и включаю лампу. Письменный стол, заваленный документами, два шкафа для бумаг, стены, увешанные эскизами зданий, мостов и тоннелей. А Алистера нет.

Возвращаюсь в коридор и собираюсь спуститься, чтобы посмотреть, не залип ли он перед телевизором, когда замечаю, что дверь Ниной спальни приоткрыта, и из щели льется теплый свет. Должно быть, она зачиталась своими обожаемыми подростковыми романами и заснула.

Протяжно зевая, иду к ее комнате, чтобы выключить лампу. Внезапно дверь распахивается прямо перед моим носом. Я вздрагиваю от неожиданности. На пороге вырастает Алистер, и в свете лампы я вижу, что он потрясен не меньше меня.

– Ты до смерти меня напугал! – вскрикиваю я. Он не отвечает и смотрит как-то странно. – Все нормально?

– Да, да, – говорит он, натягивая кривую нелепую улыбку, от чего мне становится только тревожнее.

– Почему ты еще не спишь? Нина в порядке?

Алистер кивает чересчур поспешно.

– Конечно.

– Зачем ты к ней заходил?

– Я… Мне показалось, что я слышал шум.

– И?..

– Что?

– Нашел причину?

– Нет, все спокойно.

Мой отец был прирожденным лжецом: он врал как дышал. Муж так не умеет, я вижу его насквозь.

– Ты не договариваешь, Алистер. У нее что там, парень?

Он мотает головой и молчит. И тут я наконец узнаю это выражение лица. Он всегда так смотрит, когда чувствует себя виноватым – например, когда говорит, что вынес мусор, а на самом деле забыл, или что работал в конторе допоздна, а от самого пахнет выпивкой. Только сегодня все это усугубляется страхом. Сколько мы живем с ним, он всегда вел себя спокойно и рассудительно. Не переживал по пустякам, не трясся над карьерой и деньгами, не злился и не впадал в уныние. Я никогда раньше его таким не видела. Он в ужасе и изо всех сил пытается это скрыть.

Я впиваюсь в Алистера взглядом, в поисках правды словно просвечивая его рентгеном.

– Что происходит? – требовательно спрашиваю. – Что ты делал в комнате Нины?

Однако прежде чем он успевает произнести хоть слово, у него за спиной вырастает тень. На секунду метнувшись в сторону, она заносит над головой Алистера какой-то предмет. Он замечает мою реакцию, но прежде чем успевает обернуться, получает сильный удар и падает лицом вниз на пол у моих ног. Я невольно отшатываюсь. И вижу, как Нина вновь заносит над своим отцом клюшку для гольфа. Алистер протягивает вперед руку, надеясь спастись… Тщетно. Дочь наносит ему еще два удара, один по спине, другой по голове, и тот затихает.

Не говоря ни слова, Нина бросает оружие на пол и уходит к себе в спальню так же тихо, как появилась.

Глава 62
Мэгги

Двадцать пять лет назад

Не могу издать ни звука. Не получается даже выдохнуть. Шарю рукой по стене в поисках выключателя. Меня так трясет, что зажечь свет удается не сразу.

Когда загорается свет, я застываю в ужасе при виде распростертого на полу тела Алистера. В затылке зияет пробоина, которая быстро наполняется кровью. Алая жидкость растекается струйками по волосам и капает на пол. Кровь повсюду: потеки на обоях, брызги на потолке, на ковре быстро растущая лужа. Не веря собственным глазам, я щипаю себя за руку в надежде, что это просто ночной кошмар и я сейчас проснусь. Увы, жуткая картина никуда не исчезает. Это не сон. Судя по остекленевшему взгляду, Алистер мертв. Рядом с ним – брошенная Ниной клюшка для гольфа с металлической головкой.

Наконец ко мне возвращается голос.

– Нина! – кричу я в панике. – Что ты наделала?!

Понимаю, что надо скорее бежать вниз и вызывать «Скорую». Но не двигаюсь с места. Убийца – моя дочь. Когда она второй раз занесла над головой Алистера клюшку, в отблеске света уличных фонарей я разглядела в ее глазах застывшую звериную ярость, подобную которой никогда не видела раньше. Чем она вызвана, какими ужасными событиями?.. Держась за стену, чтобы не упасть, я направляюсь к ее комнате.

Малышка в полном ступоре сидит на краю кровати. Глаза широко открыты и неподвижны, щеки, лоб, пижама забрызганы кровью. Подхожу к ней. Она не реагирует.

– Нина, – повторяю я. Опять молчание.

Дочь не изуверка, у нее нет садистских наклонностей. Тогда что же заставило ее наброситься на собственного отца? Я вздрагиваю от страшной догадки. И сразу сама себя одергиваю. Нет, не может быть… Как мне вообще такое могло прийти в голову?! Это беспочвенные домыслы, вызванные испугом. Алистер и Нина всегда были очень близки, он ни за что не переступил бы черту. Я знаю своего мужа. И не вышла бы за него, будь у меня хотя малейшее подозрение, что он… он… Даже в мыслях я не могу произнести это ужасное слово.

Стараюсь отбросить страшное предчувствие, но оно ширится и растет, подминает меня.

– Моя бедная малышка, – рыдаю я. – Что он с тобой сделал?

Нина не отвечает.

Я падаю на колени и обхватываю руками ее одеревенелые плечи. Прижимаю к себе и чувствую на своей шее едва ощутимое, поверхностное дыхание. Готова сидеть так вечно… Но кто-то должен все исправить. И прежде всего смыть с кожи дочери кровь и грех ее отца.

Помогаю ей подняться; она двигается послушно и безропотно, словно на автопилоте. Дорогу к ванной преграждает тело Алистера. Не хочу, чтобы Нина его видела, но, похоже, она полностью погружена в себя и ничего вокруг не замечает.

Снимаю с нее окровавленную пижаму, сажаю в ванну, включаю теплый душ и намыливаю апельсиновым гелем, чтобы убрать металлический запах крови. Она не говорит ни слова и не сопротивляется. Отвожу глаза от ее обнаженного тела. Надеюсь, Алистер не наведывался к ней регулярно. Сажусь на край ванны, вытираю Нину, помогаю надеть свежую ночнушку и провожаю обратно в спальню. Укладываю под одеяло и сижу рядом до тех пор, пока ее глаза не закрываются.

Возвращаюсь в коридор и остаюсь один на один с неразрешимой проблемой. Стоит ли теперь звать на помощь? Конечно, давно уже следовало бы, но я переживаю за Нину. Какой психологический ущерб это нанесет моей и без того травмированной девочке? Не смогу стоять и смотреть, как ее увозят на допрос в полицейской машине или в психиатрическую лечебницу в машине «Скорой помощи». Кроме того, торопясь смыть с нее ужас произошедшего, я уничтожила улики. Случайно ли?

Я сама все запутала. Привалившись к двери, сползаю на пол и зажимаю рот руками, чтобы ни живые, ни мертвые не услышали моих рыданий. Никогда еще я не чувствовала такой пронзительной, всепоглощающей вины. Как я могла не заметить того, что происходит у меня под носом? Как пропустила тревожные сигналы? Я подвела ее не меньше, чем отец. Она моя маленькая, маленькая девочка, пусть ей уже и тринадцать. А если я потеряла ее навсегда? Что будет, если, проснувшись, она вспомнит, что сделал с ней Алистер, или то, что она сама сделала с ним? Что тогда? Я не знаю. Единственное, в чем у меня нет сомнений, – я не могу позволить одной кошмарной ночи испортить ее будущую жизнь. Я должна все исправить.

Для начала собираю все полотенца и тряпки в доме. Сердце Алистера перестало биться, и кровь уже не течет, однако мою работу это мало облегчает. Так или иначе мне придется заняться его телом, один вид которого вызывает во мне отвращение и ужас. Я замечаю в его волосах какие-то белые ошметки – не знаю, что это: осколки кости или мозг – и с трудом сдерживаю рвотные позывы.

Раскладываю полотенца на полу и, пока они впитывают кровь, выношу из пустующей спальни одеяло. Расстилаю, перекатываю на него тело и плотно закручиваю. Так гораздо лучше, и можно убрать окровавленный ковер. Дальше надо обмотать получившийся куль клейкой лентой, чтобы он не раскрылся. Ползаю вокруг него, словно паук, пеленающий свою жертву, а затем начинается самое сложное. Алистер как минимум килограмм на двадцать тяжелее меня, поэтому тащить его приходится с постоянными передышками. И все равно я еле справляюсь: мышцы горят, дыхание сбивается, мозг отказывается верить в реальность происходящего, когда его голова с глухим стуком ударяется о ступеньки.

Здесь, в этом куле, мой мертвый муж. Всего несколько часов назад, ложась спать, я не сомневалась, что проведу с ним остаток жизни. А теперь мне надо избавляться от его тела…

Я уже готова разрыдаться, однако сейчас у меня нет на это права. Разбираться со своими чувствами буду потом, когда все останется позади.

Добравшись до кухни, я останавливаюсь, чтобы подумать, как быть дальше. Отвезти тело куда-нибудь в поле или в лес и там бросить я не смогу, даже если как-то сумею затащить его в машину. Расчленить и избавиться по частям у меня не хватит духу. Остается только зарыть в саду, как часто показывают в криминальных хрониках. Теперь я понимаю, почему убийцы нередко выбирают именно такой способ.

Беру фонарик из кухонного ящика, кладу его в карман халата и открываю заднюю дверь. Прежде чем выйти, внимательно осматриваю соседние дома: все ли спят. Стаскиваю куль по ступенькам и волочу по тропинке вглубь сада. Сейчас слишком темно, чтобы копать, поэтому я прячу его в сарае.

Возвращаюсь на кухню и по часам на духовке вижу, что уже пять утра. У меня нет сил, но эта адская ночь еще не закончилась. Бросаю окровавленные полотенца в стиральную машину и выбираю интенсивный режим стирки при девяноста градусах. Наливаю ведро горячей воды, собираю все чистящие средства, что есть в доме, и приступаю к уборке. Процесс идет медленно, потому что я то и дело заглядываю к Нине, чтобы проверить, спит ли она.

* * *

В 8 утра сижу за кухонным столом, пью четвертую чашку кофе и смотрю из окна на сарай в конце сада. Я уже решила, где закопаю тело, однако сперва надо разобраться с Ниной. Не знаю, как ей помочь. Эти темные воды настолько глубоки, что я в них тону. Может, стоит спросить совета у психиатра в больнице? Но как это сделать, не объясняя причин ее срыва и не рассказывая о последствиях?

– Почему ты меня не разбудила? – раздается голос сзади.

От неожиданности я вскрикиваю и роняю на стол пустую кружку.

Я поворачиваюсь и вижу Нину, причесанную и одетую в школьную форму.

– Ну ты и неуклюжая, – говорит она.

Смотрю на нее, не веря своим глазам. Дочь спокойно берет два куска хлеба и кладет их в тостер.

– Почему в доме воняет хлоркой?

– Я… пролила кое-что. Пришлось убираться.

Нина достает из холодильника пакет с апельсиновым соком и наливает себе стакан. Сижу как на иголках. Она смотрит в окно, и на долю секунды мне кажется, будто она чует, где я оставила тело. Но, даже если это так, ничем себя не выдает. Вместо этого рассказывает о предстоящем школьном дне и о сложном научном проекте, который им задали. Киваю головой время от времени, но, по правде говоря, совсем ее не слушаю. Ее беспечное щебетание никак не вяжется в моей голове с трагедией, которая произошла ночью.

Нина намазывает тосты малиновым вареньем и говорит, что съест их наверху, пока будет собирать учебники.

– Идешь в школу? – недоверчиво спрашиваю я.

– А куда же еще? – удивляется она. – Ты какая-то странная сегодня.

Я пожимаю плечами.

– Нисколько.

– А еще говорят, что подростки странно себя ведут…

Когда она уходит, роняю голову на стол. Мне что, это все приснилось? Или я брежу?

Нина уходит в школу, а я запираю входную дверь на замок и на цепочку и спешу в сад. Тело лежит в сарае, там, где я его и оставила, – значит, все это мне не приснилось.

Я потратила не меньше полутора часов, чтобы вырыть достаточно глубокую и широкую яму, и совсем выбилась из сил. По спине стекает пот. Однако дело еще не закончено. К счастью, эта часть сада скрыта от любопытных глаз за густыми елями – даже Элси ничего не разглядит. Вытаскиваю тело из сарая и волоку его в яму. Туда же бросаю ключи Алистера. Потом берусь за лопату. Когда яма наконец зарыта, чувствую огромное облегчение. Кошмар закончен. У Нины больше нет отца, а у меня – мужа.

Тянет залезть в горячую ванну, чтобы смыть с себя грязь и запах смерти, въевшийся в кожу, однако сначала надо сделать еще кое-что. Я хватаю чемоданы из подвала и запихиваю в них одежду Алистера. Туфли, рубашки, галстуки, брюки и джемперы – о нем не должно остаться никаких напоминаний. Затем вместе с сумкой для гольфа – и клюшкой, которой Нина его убила, – я временно прячу их под лестницей в подвале. Позже решу, что с ними делать. Сажусь в машину и паркую ее в полумиле от дома.

Возвращаюсь домой, наконец залезаю в ванну и сижу под горячим душем. Мой мир рухнул, похоронив меня под обломками. Однако я не имею права сдаваться – должна продолжать дышать и жить, потому что нужна Нине. Любой ценой я должна защитить ее от правды.

Глава 63
Мэгги

Двадцать пять лет назад

Последние пять недель я практически ничего не ем, а засыпаю лишь когда выпью тройную дозу снотворного. Когда смотрю на себя в зеркало, с трудом узнаю отражающуюся там обессиленную и опустошенную фигуру.

Девочки на работе заметили мое состояние. Я соврала, что Алистер бросил нас с Ниной, и, надо отдать им должное, они отнеслись к этому с пониманием. Поддержали. А Лиззи, заместитель директора по хозяйственной части, посоветовала мне взять отпуск на неделю. Я поблагодарила ее, но отказалась. Сидеть целый день дома в одиночестве, меньше чем в сотне футов от трупа мужа, невыносимо.

Всю оставшуюся энергию вкладываю в то, чтобы следить за состоянием Нины. Больше всего боюсь, что воспоминания о той страшной ночи вернутся к ней и хрупкое равновесие рухнет. Однако пока не видно ни признаков, ни предпосылок. Даже когда я соврала ей, что отец переехал, в ее глазах не мелькнуло и тени недоверия.

Зато теперь она изо всех сил пытается понять, что же заставило Алистера уйти и почему, несмотря на всю свою любовь, он не идет с ней на контакт. Злость и раздражение бедная девочка срывает на мне. А на ком же еще? Бесится по мелочам, хлопает дверьми, врубает музыку на полную катушку и отказывается помогать по дому. Я чувствую: это не обычные подростковые истерики, за ними стоит что-то гораздо более глубокое. Она недвусмысленно дает понять, что считает меня виноватой в уходе отца. Я не возражаю, не пытаюсь ее переубедить и терплю ее слезы и перепады настроения, потому что готова на все, лишь бы она не вспоминала ту кошмарную ночь.

Несмотря ни на что, стараюсь продолжать жить и работать. Когда становится совсем невмоготу, придумываю какую-нибудь отговорку, запираюсь в туалете и плачу. Вот и сейчас я сижу на крышке унитаза и рыдаю, обхватив себя руками, – жалкое подобие объятий, которые мне отчаянно нужны, но совершенно недоступны.

Оставаясь одна, я раз за разом проигрываю наш последний диалог с Алистером, случившийся за несколько мгновений до его смерти. Реакция Нины была неоспоримым доказательством того, что с ней произошло нечто травмирующее. Я вспоминаю выражение страха на его лице – так выглядит человек, пойманный с поличным. Снова и снова я спрашиваю себя, было ли его злодеяние единичным, или это продолжалось годами? Как я могла оказаться настолько доверчивой и невнимательной, чтобы пропустить все признаки приближающейся беды? Перебираю в памяти моменты нашей жизни, но не могу вспомнить ни единого раза, когда Алистер вел бы себя неподобающе. Он всегда был внимательным, любящим мужем и отцом, ни капли не похожим на насильника и педофила. С самого рождения окружал дочь заботой и любовью. Они вместе смотрели футбольные матчи по телику, подпевали пластинкам ABBA, пекли хлеб и ходили в кино на фильмы «Диснея». Порой я даже чувствовала себя третьей лишней, однако неизменно говорила себе, что Нине повезло: ее любят оба родителя, тогда как мне в детстве с трудом удавалось привлечь внимание хотя бы одного. Как она могла вспоминать о нем с обожанием после того, что он с ней сделал? Неужели ей пришлось разделить собственное сознание на две части, чтобы примириться с двумя версиями отца? И когда Нина услышала наш разговор той ночью возле ее спальни – не спровоцировало ли это ее раздробленную личность превратиться в яростную тень, которая казнила злодея?

Теперь единственное чувство, которое я испытываю к мужу, которого когда-то обожала, – лютая ненависть. Мне противно вспоминать о любви и близости, которые были между нами. Я сотру из памяти его черты, сохранившиеся в нашей дочери. Сотру его самого. Не буду скучать и горевать по нему, представлять, какой могла бы быть наша жизнь. Я переписываю нашу историю. Отныне всегда были и будем только мы с Ниной. И мне не жаль, что он мертв. Жаль лишь, что не я убила его.