Текст книги "Тьма между нами"

Автор книги: Джон Маррс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 55
Нина

Два года назад

Злоба, копившаяся во мне последние пять недель после тех страшных открытий, вырывается наружу.

Я хватаю Мэгги за шею, прижимаю к матрасу и наваливаюсь сверху. Она еще очень слаба, поэтому мне легко с ней справиться. Пальцы все крепче сжимаются вокруг ее горла.

Не знаю, в кого я превратилась, но я – больше не я. Словно настоящая Нина отступила в ужасе в угол комнаты и смотрит оттуда, как кто-то, похожий на меня, душит мою мать. Мои руки сдавливают ее шею, не давая воздуху проникать в легкие. Она открывает рот, пытаясь что-то сказать, но слова звучат неразборчиво. Одна ее нога мечется сзади, пытаясь меня столкнуть; естественно, тщетно. Другая, прикованная цепью и сведенная судорогой, гремит металлом.

– Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! – кричу я и не узнаю собственный голос.

Охватившая меня бешеная ярость поначалу кажется мне чем-то беспрецедентным, однако потом, словно вспышка, в мозгу появляется смутное воспоминание. Дежавю. Размытые, быстро движущиеся черно-красные тени в тусклом свете. Не в первый раз меня одолевает властная потребность наносить удары и причинять боль, вот только вспомнить, когда такое уже случалось и по какой причине, я не могу. Видение из прошлого исчезает так же быстро, как появляется, и я снова в настоящем. И сразу понимаю: если не ослаблю хватку сейчас, то потом уже не смогу остановиться. И убью женщину, которая дала мне жизнь, но отняла все ценное, что в ней было.

Медленно пальцы расслабляются, хотя руки все еще сжимают ее шею, пусть и без недавнего остервенения. Слезаю с нее, но далеко не отхожу. Она жадно хватает ртом воздух, а я делаю свой первый вдох после преображения – теперь я уже не та, кем была раньше. Не ее послушная игрушка, а хозяйка. Пользуясь ее слабостью, вытаскиваю ключ из кармана, отпираю замок и быстро пристегиваю более длинную цепь.

Хватаю Мэгги за руку и рывком поднимаю с кровати на ноги. Никогда еще я не видела ее такой слабой и окаменевшей. К моему удивлению, это доставляет мне удовольствие. В глубине души я понимаю, что нормальные люди так себя не ведут, но Мэгги – не нормальная мать. Она просто не оставила мне выбора. Это она превратила меня в монстра. Я – ее отражение.

Вытаскиваю ее на лестничную площадку и дальше в столовую – длина второй цепи это позволяет, я все предусмотрела. Протискиваюсь мимо стола и буфета к окну, из которого открывается вид на сад. Хватаю Мэгги сзади за шею и заставляю повернуться в ту сторону, где за деревьями скрывается клумба, под которой похоронен мой отец.

– Из-за тебя всю свою сознательную жизнь я верила, что папа меня бросил! – кричу я. – Ты стояла рядом, когда я писала ему письма, умоляя вернуться. И молчала. Утирала мне слезы и уверяла, что он непременно ответит. Хотя знала, что это ложь, потому что сама его убила.

– У меня не было выбора, – всхлипывает Мэгги.

– Не ври! У тебя всегда был выбор, в отличие от меня! Потому что за меня все решала ты. Интересно, о чем ты думала, когда я рыдала над могилой якобы своего ребенка? Неужели не мучила совесть?

– Мучила. Не проходило и дня, чтобы я не винила себя во всем, что с тобой случилось.

Мэгги заливается слезами, но что это – реальное раскаяние или страх перед заслуженным возмездием?

– Мне очень жаль, – бормочет она. – Поверь, Нина, все гораздо сложнее, чем тебе кажется.

– Так объясни! Почему ты убила отца? Он тебе изменял? Бил? Проигрывал все деньги? Мне нужно знать правду.

– Все совсем не так, как ты думаешь, – тихо говорит Мэгги и качает головой, растоптанная и смирившаяся со своей судьбой.

Теперь мы плачем вместе.

– Я видела его, Мэгги, – всхлипываю я, пытаясь взывать к ее совести. – Держала в руках кости своего отца и отирала грязь с его черепа. Я потеряла его дважды. Потеряла всех, кого когда-либо любила. Из-за тебя.

– Я здесь, с тобой, – говорит она, словно, кроме нее, мне ничего в жизни не нужно, словно ее постоянное присутствие способно компенсировать то зло, которое она мне причинила. – Несмотря ни на что, я никогда не покидала, не бросала тебя. Всегда оставалась рядом, даже когда ты меня гнала.

– И что? Думаешь, мне этого достаточно? В течение пяти недель я пыталась осознать всю твою ложь и сжиться с ней. Ты отобрала у меня отца и сына. Больше двадцати лет я не жила, а существовала без них. Теперь я собираюсь вернуть долг. Ты проведешь в этой тюрьме столько же времени, сколько мучила меня. Не увидишь друзей, не выйдешь на улицу и не поговоришь с соседями. Будешь гнить здесь, как я все это время.

– Нет! – рыдает Мэгги. – Нина, милая, пожалуйста, не надо… Ты знаешь, что это неправильно.

Я снова беру ее за руку и волоку обратно в спальню, там перестегиваю цепь и оставляю одну. Пусть привыкает. Она кричит что-то мне вслед, но, как только я закрываю за собой звуконепроницаемую дверь, в доме снова воцаряется тишина.

Глава 56
Нина

Чертово уплотнение, которое Мэгги нашла у себя в груди, не дает мне покоя. Засело в мыслях и не выходит из головы.

Из-за него я все утро делала глупые ошибки, забивая новые наименования в электронный каталог библиотеки. Понятно, что в ее возрасте проблемы со здоровьем не редкость, просто я не ожидала, что они начнутся так скоро и окажутся столь серьезными. И если б только это! Меня все больше тревожит собственный изменившийся настрой. Я должна люто ненавидеть и презирать Мэгги до дня ее смерти – но почему-то беспокоюсь о ней…

Выходит, не только она зависит от меня, но и я – от нее, даже когда она полностью мне подконтрольна. Созависимость, но не как при дружбе; это скорее что-то вроде договора. Поэтому перспектива ее возможной скорой смерти гнетет меня и не дает покоя. Мэгги всегда, все тридцать восемь лет моей жизни, была рядом, и я пока не готова к тому, что она меня скоро бросит.

В обеденный перерыв я сижу одна за столом в пустом научном кабинете. Передо мной – раскрытый блокнот. Я провожу линию по центру страницы, разделяя ее на два столбца. Один озаглавливаю «Варианты», другой – «Риски».

И первым пунктом вношу самый очевидный вариант – «Записать Мэгги на прием к врачу», хотя понимаю, что реализовать его не получится: коллеги по больнице думают, что у нее слабоумие и она живет на побережье в 300 милях отсюда.

Немного подумав, пишу следующий вариант: «Отвести в медпункт» – и тоже сразу его отметаю. Там ей не сделают ни маммографию, ни биопсию. Осмотрят и направят в специализированную клинику.

Главное условие для реализации любого из вариантов – чтобы Мэгги, покинув дом, держала язык за зубами. Можно ли ей доверять? Нет, конечно. Будь я на ее месте, при первой же возможности рванула бы на свободу быстрее, чем Усэйн Болт[24]24
  Усэйн Сент-Лео Болт (р. 1986) – ямайский спринтер, рекордсмен по количеству титулов чемпиона мира по легкой атлетике.


[Закрыть].

Сижу, уставившись в блокнот, и пытаюсь придумать наименее рискованный вариант. И единственное, что приходит мне в голову, – «Ничего не делать».

Глава 57
Мэгги

Мы не ужинали с Ниной уже несколько дней. Она просто оставляет у меня под дверью контейнеры с едой, порошками и витаминами на сутки, когда я сплю. По-моему, я догадываюсь, с чем это связано. Она не хочет встречаться со мной лицом к лицу, потому что тогда ей придется сказать, какое решение насчет меня она приняла. Чувствую, что дочь колеблется, и пока она в таком состоянии, есть шанс до нее достучаться. Но не из-за закрытой же двери…

Часы на телевизоре показывают половину девятого, а Нина еще дома. Странно, она редко так задерживается, даже когда работает в другую смену. И здоровье у нее прекрасное – не помню, когда она в последний раз брала больничный. И все же… Вдруг заболела? Что будет со мной, если Нина сляжет? Или с ней произойдет несчастный случай?.. Помню, читала где-то, как младенец погиб от голода, когда его мать-одиночка внезапно умерла. Я нахожусь сейчас в таком же зависимом положении. Не узнаю, если ей вдруг станет плохо, и ничем не смогу помочь ни себе, ни ей, пока дверь между нами заперта. Раньше я тревожилась только о собственном здоровье, а теперь еще и о Нинином.

Стою у окна в ожидании ее ухода, когда к нашему дому подъезжает машина. Та самая, белая с черным люком, которая уже была здесь трижды. В последний раз Элси отчитала парня, который на ней ездит, и он сбежал, поджав хвост. Но тогда, кроме меня, в доме никого не было, а сегодня Нина еще здесь. Я привстаю на цыпочках, чтобы лучше его видеть, и с удивлением замечаю, как Нина выпархивает ему навстречу и они крепко обнимаются. Вот это поворот!

Вместо обычной невзрачной одежды, вроде блузки, свитера и джинсов, на ней яркое платье и туфли на каблуках. Они вместе идут к машине, Нина бросает сумочку на сиденье, оборачивается и смотрит вверх, туда, откуда, по ее расчетам, я буду за ней наблюдать. Перехватив ее взгляд, инстинктивно отступаю на шаг назад, хотя и знаю, что снаружи меня не видно. Они садятся в машину и уезжают.

Кто он такой? В самом начале, едва упрятав меня сюда, Нина в мельчайших подробностях рассказывала мне обо всем, что происходило в ее жизни, чтобы уязвить и напомнить, чего я лишилась. Однако про этого парня в ее рассказах не было ни слова.

Вернувшись к туалетному столику, я замечаю небольшую пластиковую баночку с льняным семенем, которым забыла посыпать свои замоченные овсяные хлопья. Рядом с ней на подносе лежит оставленная Ниной книга «Борьба с раком при помощи здоровой еды и позитивного образа жизни». Закатываю глаза. Позитив!.. Беру ее в руки и читаю аннотацию на обложке. Автор опуса считает, что рак можно побороть, просто скорректировав образ жизни и диету. Открываю оглавление и не вижу там ни одного упоминания об УЗИ, биопсии, рентгеновских лучах, МРТ, химиотерапии, лучевой терапии, гормональной терапии и прочих действенных средствах защиты от этого страшного недуга. Главы вроде «Упражнения на свежем воздухе» и «Поддержка друзей» столь же актуальны в моем положении, как акваланг.

От обиды на Нину все сжимается внутри. Не хочет мне помогать, прячет голову в песок!.. Но я не стану закапываться рядом. На счету каждый день. Чем позже будет поставлен диагноз, тем страшнее он может оказаться.

Из-за гнетущей неопределенности я по сто раз на дню ощупываю уплотнение у себя в груди, пытаясь понять, что с ним происходит. Иногда, когда спальня погружается в полную тишину, я чувствую, как оно растет и набухает, растягивая кожу. Или, словно созревший одуванчик, рассеивает сорные семена по всему телу, чтобы те пустили корни и проросли в самых укромных уголках. Что бы это ни было, я хочу от этого избавиться. И выйти на свободу.

Кончилась вода, и я иду в ванную наполнить бутылку. Попутно с удивлением замечаю, что вода после моего купания ушла не вся. Нажимаю на механическую заглушку, но она не поддается, а когда пробую еще раз, посильнее, вся конструкция выскакивает из гнезда. Я внимательно ее рассматриваю. И замечаю двухдюймовый винт с острым концом, соединяющий две части.

Вот он, мой билет на волю.

Глава 58
Нина

Два года назад

Чувствую появление Дилана за долю секунды до того, как за стеклянной дверью паба возникает его тень. Он входит и сразу выхватывает меня взглядом. Я сижу за столиком одна, жду. Сердце трепещет, потому что в чертах Дилана я вижу Джона Хантера, его отца.

Напоминаю себе, что теперь сына зовут Бобби. Мы здороваемся. Я придвигаю ему заранее заказанный стакан лимонада. Он снимает пальто и садится напротив.

С нашей первой и единственной пока встречи прошло шесть недель и два дня. Много раз за это время мне хотелось написать ему и увидеться снова, но я чувствовала себя не вправе втягивать сына в свои проблемы. Надо было сначала успокоиться, примириться с чудовищными открытиями, сделанными мною в подвале, и наказать Мэгги, прежде чем впускать его в свою жизнь. Я хотела, чтобы он узнал лучшую версию меня, и теперь наконец готова. За это время я написала ему всего лишь раз, попросив дать мне время. К счастью, он не стал задавать лишних вопросов.

– Я уже и не надеялся, что ты напишешь, – начинает он.

– Прости, – говорю. – Мне очень жаль. И за то, что бросила тебя тогда в пабе, не объясняя причин, – тоже.

– Понимаю, тебе сложно было это принять.

– Да, я запаниковала, но ты все равно не заслужил такого обращения. Просто я понятия не имела о твоем существовании.

– Ничего страшного, – говорит Бобби, однако по его лицу я вижу, насколько моя реакция его задела. Когда меня огорчают, у меня становятся точно такие же глаза. И я клянусь себе больше никогда не причинять ему боли.

За эти недели я обдумывала разные способы, чтобы рассказать ему правду, но все они сопряжены с рисками. И все же я должна перед ним открыться – естественно, до определенного предела.

Касаюсь его руки и начинаю:

– Мне нужно многое сказать, и, думаю, не все тебе будет легко услышать. Поэтому хочу предложить тебе то, чего меня лишили когда-то, – выбор. Мы можем продолжить общаться как есть… или, если ты согласен, я готова рассказать тебе правду, а дальше ты сам примешь решение.

Бобби отвечает не задумываясь:

– Конечно, я хочу знать правду.

– Уверен? – снова спрашиваю я, он кивает. – Хорошо.

Набираю в легкие побольше воздуха – и словно ныряю в омут с обрыва:

– Я совсем не та, кем ты меня считаешь.

Его руки напрягаются, словно он ждет, что сейчас я снова от него отрекусь. Я крепко стискиваю его ладони, чтобы не дать разорваться нашей связи.

– Мы родственники, Бобби, но я не твоя сводная сестра. Я твоя биологическая мать.

Он высвобождает руки, его поза становится отстраненной и напряженной, словно его потянули за невидимую нить.

– В сертификате…

– Я знаю, что там написано, – перебиваю я его мягко. – Это ложь. В тот день родила я, а не моя мать.

– Ты? – спрашивает он, я киваю. – Тебе же было…

– Четырнадцать, когда я забеременела, и пятнадцать, когда родила. Но мне сказали, что ты погиб в родах.

Он качает головой.

– Кто?

– Моя мама – твоя бабушка. Это непростая история…

Я рассказываю ему про то время, только умалчиваю про судьбу моего отца. Про могилу под клумбой упоминаю лишь в контексте его истории: как я ходила туда оплакивать его «кончину». Когда заканчиваю, Бобби выглядит так, словно отстоял двенадцать раундов на боксерском ринге.

– Тебе надо прийти в себя? – спрашиваю я.

Он кивает и выходит наружу.

Остаюсь за столиком. Сердце бьется, как бешеное. Меня терзают сомнения. Немного успокаивает то, что Бобби оставил свой телефон на столе и пальто на спинке стула.

Время течет невыносимо медленно. Наконец он возвращается.

– Почему твоя мать так поступила?

Я выкладываю ему заготовленную версию, ссылаясь на тетю Дженнифер.

– По ее словам, мама не верила, что я смогу справиться с ребенком, – я пожимаю плечами и замечаю, что теперь он смотрит на меня совсем по-другому – не отрываясь, словно его притягивает ко мне магнитом. – Надо признать, я тогда вела себя как оторва. Папа бросил нас, и я хотела отомстить за это маме, уязвить ее, выместить на ней свою злость и растерянность. Но, поверь, ты был желанным. И мне кажется, что, несмотря на молодость, я смогла бы стать тебе хорошей матерью. Конечно, я не дала бы тебе тех возможностей, что твои приемные родители, но я бы тебя любила. А это не так уж и мало…

– У тебя есть еще дети? Мои братья и сестры?

Я качаю головой и объясняю, что моксидогрель вызвал раннюю менопаузу. И снова, как шесть недель назад, меня начинает охватывать та же самая, ни капли не ослабевшая, бешеная ненависть к Мэгги. Я боюсь, что это отразится на моем лице и Бобби увидит мое ожесточение.

– Моя мать была очень противоречивым человеком. Вряд ли я когда-нибудь смогу простить ей то, что она со мной сделала, – поспешно добавляю я.

– Она знает, что я тебя нашел?

– Ее не стало несколько лет назад, – поспешно отвечаю я. – Рак груди.

Мне невыносимо врать ему, однако сказать правду я не могу. Пусть рядом будет человек, который видит во мне только хорошее. Я это заслужила.

– А что с моим отцом? – продолжает Бобби. – Вы общаетесь?

Даже сейчас при одном воспоминании о Джоне у меня на лице расцветает нежная улыбка.

– Увы, тут мне тоже тебя нечем порадовать. Когда мы встречались, твой отец употреблял много разных веществ. В те времена все музыканты этим грешили, и он не был исключением. Только теперь я понимаю, что у него, возможно, была зависимость. Я не знаю всех подробностей. В общем, у Джона случилась размолвка с одной знакомой девушкой, и она умерла. Он так и не признал свою вину, но его осудили за убийство, и с тех пор он находится в тюрьме.

Бобби громко и протяжно выдыхает.

– Как бы то ни было, – добавляю я, – человек, о котором писали в газетах, совершенно не походил на того Джона, которого я любила. Твой отец был мягким и нежным, совершенно лишенным грубости и агрессии.

– Вот дерьмо… Ты навещала его?

– Нет, ни разу, – отвечаю я и заливаюсь краской, понимая, как это жалко звучит. – Мне пришлось отпустить его, чтобы выкарабкаться самой.

Дилану ни к чему знать, что я написала адвокату Джона с просьбой о свидании – и что получила отказ, потому что «клиент не помнит, кто вы».

– Он знает обо мне?

Пожимаю плечами.

– Я узнала, что его осудили, лишь спустя два года после вынесения приговора. Потом, естественно, следила за его делом и многочисленными апелляциями, и удивлялась, почему он так и не вышел со мной на связь. О беременности он знал, а о том, что я якобы потеряла тебя, – нет. Хочу думать, что таким образом он пытался оградить нас от той непростой ситуации, в которую попал.

Я замолкаю. Мой сын ничего не говорит. Пришлось вывалить на него сегодня слишком много мрачных тайн – их непросто переварить. Идя сюда, он был уверен, что выследил давно потерянную сестру, а вместо этого нашел мать с огромным багажом житейских трагедий.

– Мне уйти? – спрашиваю я. – История непростая, и я пойму, если тебе понадобится время ее осмыслить.

– Нет, – отвечает Бобби не мешкая (а значит, от чистого сердца). – Ты могла бы просто скрыть все это от меня, и я очень ценю твою честность.

Честность… Я готова дать сыну безусловную любовь, поддержку и многое другое, однако полной честности между нами не будет никогда.

Глава 59
Нина

Восемнадцать месяцев назад

Губы сами расползаются в улыбке от переполняющей меня радости. Большинство родителей наверняка испытывают подобные чувства по несколько раз на дню, но для меня это все еще в новинку, поэтому я ценю каждую проведенную с Бобби минуту.

И только Мэгги омрачает мое счастье. Не буду лукавить, я не ожидала от нее моментальной покорности и сговорчивости. Тем не менее, прошло уже несколько месяцев, а она все никак не успокоится. Когда ее выходки особенно мне досаждают, я достаю остатки моксидогреля, измельчаю и подмешиваю ей в еду. Например, как вчера. Я осторожно ощупываю через одежду пластырь на руке, прикрывающий рану от вилки. Когда я ее скрутила, она божилась, что это все из-за галлюцинаций, вызванных таблетками. Но кого она обманывает? Мы обе понимаем, что она просто хотела сбежать, бросить меня. Пришлось лишить ее металлических столовых приборов.

Надо признаться, мне новый порядок дается не легче, чем Мэгги. Чтобы удерживать ее в плену, приходится прилагать больше усилий, чем предполагалось, а моральное удовлетворение от этого оказалось гораздо скромнее задуманного. Она вытягивает из меня кучу энергии, и это дико бесит. Рядом с ней мне постоянно приходится быть настороже, и даже вне дома, когда встречаюсь с Диланом, я ловлю себя на том, что думаю, как предугадать ее дальнейшие каверзы.

Сегодня еду к Дилану в Лестер. За семь месяцев мы выработали с ним свой ритуал и теперь по очереди ездим друг к другу. Раз в две недели. Будь моя воля, я не разлучалась бы с ним ни на день, но у него семья. Я была бы счастлива, если б он сообщил обо мне, о своей настоящей маме, всем и вся. Однако стараюсь не предъявлять ему претензий и идти на любые условия, потому что уж лучше оставаться на периферии его мира, чем вообще навсегда вылететь из него.

Дилан ждет меня на автовокзале и встречает объятиями и широкой улыбкой. Пес Оскар подпрыгивает на заднем сиденье машины и тоже радостно меня приветствует. Мы едем в деревню неподалеку. Дилан пристегивает поводок к ошейнику Оскара, и мы отправляемся под ручку на загородную прогулку по шикарной усадьбе. Со стороны нас, должно быть, можно принять за влюбленных.

Как это ни дико, именно так я себя и ощущаю. Когда думаю о нем, сердце переполняется счастьем. Хочу быть с ним все время. Хочу слышать его речи, изучать привычки, смешить и окружать своей любовью. Хочу всего того, что женщина получает в отношениях от своего мужчины. Но мы не любовники. И иногда, когда я чувствую, что границы начинают стираться, приходится напоминать себе, что он мой сын.

Если верить интернету, моя реакция не уникальна и подпадает под определение «генетического сексуального влечения». Формулировка, конечно, жуткая, как и сайты, посвященные этому явлению, но моей вины тут нет: если б нас не разлучили сразу после родов, привязанность формировалась бы постепенно. А так из-за предельно сжатых временных рамок любовь к сыну, желание всегда быть рядом и восторг от его присутствия порою перехлестывают через край. Надеюсь, со временем это пройдет.

Ловлю наше отражение в окне усадьбы. Сероглазый, темноволосый, стройный, немного угловатый, Дилан безумно похож на своего отца. Но Джона я потеряла, а Дилана никогда не отпущу. Крепче сжимаю его руку.

Через месяц после нашей второй встречи мы сделали ДНК-тест для собственного успокоения, и, конечно же, результат оказался положительным. Хотя это и так было понятно: слишком много у нас общего. При каждой встрече я обнаруживаю все новые и новые сходства. Сегодня, например, замечаю, что мочки наших ушей имеют одинаковую форму, а два нижних зуба у Дилана немного находят друг на друга, как и у меня. И пусть это мелочи, от них на душе становится теплее.

Мы выходим к речке. Мимо по песчаному берегу ковыляет выводок гусей, вспугнутый проплывающей лодкой. Мама-гусыня то и дело оборачивается, чтобы проверить, всё ли в порядке с ее цыплятами. Мы с ней похожи: у меня теперь тоже есть о ком заботиться.

– Как насчет подружки? – спрашиваю я. – С кем-нибудь встречаешься?

Дилан недолго колеблется и отвечает «нет».

– В твоем возрасте за отцом девчонки косяками ходили, – продолжаю я. – Ему от поклонниц чуть ли не палкой приходилось отмахиваться. Вернее, я их отгоняла. Ты очень на него похож.

– Видел его фотографии в интернете.

– Правда? – удивляюсь я, хотя на самом деле тут нет ничего странного: вполне естественно, что ему захотелось посмотреть на своего отца.

– Да, – отвечает он. – Как думаешь, мы с ним поладим?

– Ну… Не уверена. Вы слишком разные. В молодости Джон был довольно дерзким и высокомерным. Не знаю, может, тюрьма его изменила… Но он всегда заботился обо мне и оберегал.

– Скучаешь по нему?

Я киваю, и какое-то время мы идем молча.

– Кстати, – вновь заговаривает Дилан, – меня интересуют не девушки, если ты понимаешь, о чем я.

До меня доходит лишь когда на его лице появляется заговорщическая улыбка, как у отца.

– Ты гей? – спрашиваю я удивленно.

– Ага.

Мы идем дальше, в сторону кафе.

– Я начал встречаться с одним парнем несколько недель назад. Хотя вряд ли у нас с ним получится.

– Почему?

– Работы много и ты… Для серьезных отношений просто нет времени.

Значит, я для него важнее. На сердце становится тепло и радостно.

– Для тебя это проблема – ну… то, что мне нравятся парни?

– Нет, конечно, – говорю я совершенно искренне. Даже рада, что не придется делить его с другими женщинами.

– Мама и папа тоже спокойно к этому относятся.

Когда Дилан говорит о приемных родителях, меня одолевают смешанные чувства. Хочется во всех подробностях узнать о его детстве, о потерянных для меня годах, но при одной мысли, что другая мать подхватывала его на руки, когда он падал, читала ему сказки на ночь и болела за него на школьных соревнованиях, на меня наваливается черная зависть. На ее месте должна была быть я. Это абсурдно и несправедливо, однако я чувствую глубокую обиду на женщину, с которой даже ни разу не встречалась.

Мы садимся в кафе. Возвращаюсь из-за стойки с чайником и двумя чашками. И здесь наши вкусы совпадают: пьем чай с молоком и двумя ложечками сахара. Дилан достает конверт из кармана и протягивает стопку фото.

– Здесь я совсем маленький.

На снимке пухлый карапуз лежит на ковре в подгузнике, улыбается и болтает в воздухе руками и ногами. Поразительно, даже в младенчестве у него была копна темных волос, как у Джона! На других фотографиях запечатлено, как он впервые сел без посторонней помощи, как сделал первый шаг. Приемная мать стоит сзади и придерживает его за руки, чтобы он не упал. Лица не видно, и я представляю себя на ее месте.

– Если хочешь, могу оставить их тебе, – предлагает Дилан, и я с благодарностью принимаю подарок.

Он замечает слезы у меня на глазах, прежде чем я сама осознаю, что плачу.

– Извини, не хотел тебя расстроить.

Вынимаю из сумочки пачку бумажных носовых платков, вытираю глаза и меняю тему разговора:

– Хорошее кафе. Ты был здесь раньше?

– Нет, мы живем на другом конце города. Зайти сюда посоветовал коллега, который пишет отзывы о пабах и ресторанах.

Я чувствую: он что-то недоговаривает.

– Не хочешь, чтобы нас видели вместе, да?

Его лицо заливается краской.

– Ничего. Я понимаю, – добавляю, не лукавя, хотя в груди что-то сжимается.

Дилан замечает мою реакцию (в чутье ему не откажешь, это у него от меня).

– Еще не рассказал о тебе родителям.

– Как они отреагируют?

– Не знаю. Мы очень близки, не хочу причинять им боль.

– Почему ты вообще решил меня разыскать?

– Любопытство… Хотелось увидеть полную картину. Узнать о своих корнях, найти родных… Или журналистский азарт.

– Ну и как, найдя меня, ты удовлетворил его?

– Вполне, – отвечает Дилан.

В душе зарождается страх. Значит ли это, что ему от меня больше ничего не нужно? Мы встретились, он узнал тайну своего рождения, которая, как зуд, не давала ему покоя, и теперь он спокойно пойдет дальше, перевернув меня, словно прочитанную страницу.

– Отлично, – откликаюсь я, и мои глаза вновь начинают наполняться слезами.

Дилан кладет ладонь мне на руку.

– И я очень хочу узнать тебя поближе. Я не ищу другую маму, у меня она уже есть, но я всегда открыт для новых друзей.

Слезы помимо моей воли прорываются потоком.

– Я тоже, – всхлипываю и вытираю глаза второй салфеткой.

Однако плачу я не от радости, а от самого горького разочарования: он для меня сын, но я для него не мать. И меня уже никто и никогда не назовет «мама».