Текст книги "Тьма между нами"

Автор книги: Джон Маррс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 43
Нина

Два года назад

Долго обижаться на Бобби невозможно. Я продержалась всего день. Не знаю, может, начали действовать антидепрессанты, но разговоры с ним немного разгоняют сгустившиеся надо мной черные тучи. И поэтому, сама не заметив, я привязалась к нему.

Почти всю неделю мы перекидывались сообщениями, словно играли в пинг-понг, – пожалуй, и часа не проходило без болтовни и шуток. С ним было весело. Порой я даже досадовала, что работа мешает нашим разговорам. И все было бы чудесно, но я так и не смогла понять, что ему от меня нужно.

Раньше я не раз общалась с мужчинами в приложениях и на сайтах для знакомств, однако разговоры с ними быстро иссякали: они начинали присылать мне фотки членов, и я их блокировала. Бобби вел себя совсем по-другому. Казалось, его искренне интересовало мое мнение. И несмотря на серьезную разницу в возрасте, нас многое сближало. Мы оба по натуре одиночки, хотя, судя по фото в «Фейсбуке», круг его общения довольно обширен (уж точно гораздо больше, чем мой). Я определенно нашла родственную душу, но меня терзали вопросы, которые я не решалась задать.

К чему он клонит? Ежемесячно в Сеть выходит более двух миллиардов активных пользователей «Фейсбука» (я проверяла). Почему, имея такой обширный выбор, он решил завязать разговор именно со мной? Каждый раз, когда я поднимала эту тему, Бобби отделывался отговорками. И это наводило на подозрения.

Прошлой ночью я поймала себя на мечтах о личной встрече с ним. Лежала в кровати и перебирала разные сценарии: от классического свидания во французском ресторане на Веллингборо-роуд до посиделок в баре по соседству, где мы пропустили бы по стаканчику после работы, а потом целовались у него в машине, как подростки. Я и сама понимала, какие это глупости, но поделать с собой ничего не могла. В конце концов решила положить конец нашим странным отношениям. Надо беречь себя: и так пришлось прибегнуть к медицинским препаратам, чтобы удержать хрупкий баланс в голове.

Поэтому я просто вышла из чата на середине разговора.

Бобби отправил мне вчера не меньше дюжины сообщений, прежде чем понял, что ответа не будет. Думала, на этом все и закончится, однако сегодня с утра обнаружила еще два. В первом он спрашивал, все ли со мной в порядке, а во втором – я не могла поверить своим глазам – уверял, что беспокоится обо мне. Не помню, когда в последний раз мужчина говорил мне такие слова. Даже Джон… Первая мысль – проигнорировать, тогда он поймет намек и сдастся. Но потом я решаю вести себя по-взрослому: кем бы он ни был и какую бы игру со мной ни вел, несправедливо кидать его вот так, без объяснений. Я не бессердечная стерва.

Набрав воздуху, печатаю:

«Привет».

«Ты здесь!» – прилетает молниеносно, и я чувствую, как он рад. – Извини, что завалил сообщениями. Если бы ты не ответила, я бы больше не приставал – не хочу быть навязчивым.

«Прости. Была занята, – пишу, но тут же поправляюсь: – Хотя нет, неправда. Просто не хотела отвечать».

«Почему? Если чем-то обидел, извини», – отправляет он и добавляет насупленный смайлик.

«Ты ведь чего-то не договариваешь, так?» – пишу я.

Обычно Бобби отвечает быстро, за секунды, а теперь вдруг замолкает. Проходит несколько минут, и тревога начинает подниматься откуда-то из солнечного сплетения вверх по горлу. Я одновременно и жажду, и боюсь правды. И чем дольше длится его молчание, тем сильнее становится мой страх. Наконец телефон оживает.

«Да, так, – отвечает он. – Извини».

Вздыхаю. В глубине души я догадывалась, что этим все и закончится. Он, наверное, один из тех, кто обирает обездоленных, доверчивых, одиноких женщин, обещая счастье и любовь до гроба, как в сериалах. Сидит сейчас в интернет-кафе где-нибудь в Восточной Европе и придумывает, как бы половчее меня облапошить. Честно признаюсь, раньше я считала женщин, ведущихся на такую переписку, полными дурами, но теперь, неделю пообщавшись с Бобби, начала их понимать.

«Так кто же ты?» – спрашиваю.

«Тот, кем представляюсь».

«Почему решил мне написать?»

«Давай встретимся и поговорим».

«Встретимся? – мигом реагирую я. – После того, как сам признался, что солгал?»

«Я не лгал, Нина! Честно! Разреши объяснить все при встрече».

Качаю головой и выдвигаю ультиматум:

«Или ты сейчас же раскроешь карты, или я тебя заблокирую и мы прекратим общаться. Решай сам».

«Пожалуйста, не надо».

«А почему нет?»

«Потому что ты моя сестра».

Глава 44
Мэгги

С первого же дня, как у меня появилась дочь, я старалась сделать все, чтобы наши отношения с ней как можно меньше напоминали мои отношения с матерью.

У мамы был отвратительный характер. Она сама признала это спустя годы после того, как я выбралась из-под ее власти, – признала в редкую минуту ослабления самоконтроля, находясь уже на смертном одре. И было это даже не столько признанием, сколько констатацией факта, – факта, который мы с моей сестрой Дженнифер и так усвоили с детства.

Мы сидели в креслах по обе стороны от ее кровати в хосписе. Мать уже не вставала; из-под простыни торчал катетер, ведущий к пластиковому пакету, на четверть заполненному коричневой мочой. Из-за обезвоживания она постоянно находилась под капельницами. Кислородная маска лежала под рукой на случай, если станет трудно дышать. Единственное, что она еще могла делать, – это смотреть сквозь панорамное окно своей палаты на больничный сад и зеленую изгородь.

– Я оказалась неспособна любить, – без лишних предисловий сказала однажды мама. – И никогда не заботилась о вас так, как следовало.

Ее слова не вызвали во мне ни удивления, ни досады. В детстве она никогда не ворковала над нами, не целовала нас, не жалела, когда мы падали, и не говорила о своей любви. Лишь кормила и поила, следила за чистотой и делала все, чтобы мы получили лучшее доступное образование. Эта забота могла быть как способом выражения любви, так и простым исполнением долга. В любом случае, ею все и ограничивалось.

– В наше время выбора не было, – продолжила мать. – Нужно было выйти замуж – если по любви, считай, что сильно повезло, – создать семью и помалкивать в тряпочку о своих чувствах. Подлаживаться под мужа и не жаловаться. Еще до твоего рождения я надеялась, что когда впервые возьму тебя на руки, внутри что-то щелкнет, словно свет включится. Однако ничего не произошло. Потом была Дженнифер, и я снова надеялась – но так и осталась в темноте.

– У меня нет обиды на тебя, – сказала Дженнифер, – хотя, когда я вспоминаю детство, мне кажется, что должна быть. Мне просто жаль тебя из-за того, что ты так много упустила. Но ведь было же и хорошее, правда?

– Конечно, – ответила мама. – Мне с вами повезло. Несмотря ни на что, вы обе сейчас рядом со мной. Я бы не удивилась, если б вы оставили меня здесь умирать одну. Раньше – да, я винила вас обеих в том, что не могу жить жизнью, которую, как мне казалось, заслуживала. Но это мой собственный грех, не ваш.

– Ты когда-нибудь любила папу? – спросила я.

– Возможно, по-своему. Хотя вряд ли знала его по-настоящему. Его интересовали только тотализаторы и другие женщины, а не семья. Не таких родителей вы заслужили…

Мама вздохнула и взяла нас за руки. Это было неожиданно. Я чувствовала, как сквозь ее ледяную кожу проступают узловатые вены.

– Учитесь на моих ошибках, девочки. Тебе повезло с Винсентом, Дженнифер. Живите счастливо. Мэгги, я искренне верю, что Алистер всегда будет поддерживать тебя. Он не подведет. И даст тебе все, чего ты не получила от нас с отцом.

Спустя несколько лет я узнала, что, помимо всего прочего, мама еще и совершенно не разбиралась в людях…

После того как ей поставили диагноз, она прожила всего четыре месяца. Если б обратилась к врачу сразу, как только обнаружила уплотнение в груди, лечение могло бы помочь. Но она промолчала, надеясь, что все само рассосется, и стесняясь идти в больницу. В ее поколении к раку относились как к непристойной болезни. Поэтому когда она наконец обратилась за помощью, было уже поздно.

Сегодня утром я тоже обнаружила у себя в груди шишку.

И очень испугалась: я видела, на что способна эта болезнь. От нее умерла не только моя мама, но и бабушка с тетей. Так что шансов выжить у меня практически нет. Мама была пленницей собственных предрассудков, я оказалась пленницей родной дочери.

Положение безвыходное. Между нами только-только наметилось потепление. Сколько оно продлится, трудно загадывать, но я пока не готова к новым конфронтациям. Новость про опухоль все усложнит. Хотя кто знает, как повернется жизнь: может, семейное проклятие неожиданно станет мои билетом на волю…

Глава 45
Нина

В течение всего ужина Мэгги действует мне на нервы. Не своими выходками – нет, сегодня она выбрала другую тактику. Она молчит, и это дико раздражает. В прошлый раз такое поведение закончилось пинком мне в лицо и… другими неприятностями. Правда, весь ход событий я не помню. Однако надеялась, что Мэгги сделала выводы и не станет повторять своих ошибок. Видимо, напрасно…

Она молчит и безучастно смотрит в стену. Я бросаю на нее взгляд. В проигрывателе снова крутится альбом хитов ABBA – он даже меня уже порядком бесит. Поначалу я запускала его, чтобы помучить Мэгги, потому что эти мелодии напоминают ей об отце (как и мне), а она ненавидит все, что с ним связано. Теперь, по прошествии двух лет, навязшие в зубах мелодии раздражают нас обеих.

Мне нужно узнать, что у нее на уме, ради собственной безопасности. Вдруг замечаю – забыв на секунду об осторожности, – как сильно она постарела за последнее время. Волосы и брови стали совсем седыми, а кремовый джемпер свисает с костлявых плеч, как простыня, делая ее похожей на мультяшного призрака. На мгновение я представляю себя Брюсом Уиллисом из «Шестого чувства», который ужинает со своей мертвой женой. А вдруг я окончательно сошла с ума, и она – лишь плод моего воображения? И даже спросить не у кого, так это или нет…

Я почти разделалась со своей порцией, а ее ужин остается нетронутым: Мэгги раскладывает бефстроганов и грибы по тарелке, словно фишки на рулеточном столе в казино. Когда ее вилка звякает о фарфор, мы обе вздрагиваем с непривычки: я больше не ставлю ей пластиковую посуду. Своеобразный символ молчаливого перемирия.

– С едой все в порядке? – многозначительно спрашиваю я, чтобы заполнить гнетущую пустоту.

– Да, все чудесно, – говорит она и одаривает меня своей фирменной улыбкой, делая вид, будто все хорошо, хотя на деле летит к чертям. Точно так же она улыбалась, когда исчез отец, – вроде как извиняясь и одновременно пытаясь скрыть что-то фатальное.

– Я купила свежий фарш вместо замороженного и сама приготовила соус, – продолжаю я. – Рецепт взяла из книги Джейми Оливера[22]22
  Джеймс Тревор Оливер (р. 1975) – английский повар и ресторатор, медиазвезда.


[Закрыть].

– Да, вкусно, – откликается Мэгги с той же кривоватой улыбкой.

Это последняя капля. Я кладу столовые приборы на тарелку и промокаю уголки рта салфеткой.

– Что случилось? Я же вижу, ты чем-то обеспокоена.

– Нет. Ничего подобного, – отвечает она, но в глаза не смотрит.

– Мам, – продолжаю я и тут же поправляюсь: – Мэгги. Давай не будем притворяться. Я не идиотка.

Она делает глубокий вдох и отодвигает тарелку.

– Нашла у себя уплотнение в груди.

– Уплотнение, – повторяю я озадаченно и пытаюсь понять по ее лицу, не врет ли она.

– Да. В левой.

– Большое?

– С горошину.

– Когда?

– Несколько дней назад.

– Почему сразу не сказала?

– Не хотела беспокоить.

Верить ей на слово не могу. Есть только один способ узнать наверняка.

– Покажи!

По-моему, она расстроена тем, что я не верю, но отступать я не собираюсь, как истинный диктатор. Мэгги стаскивает джемпер и остается сидеть с обнаженной грудью. Такой беззащитной я ее еще никогда не видела.

– Где? – спрашиваю я, подходя к ней ближе и протягивая руку.

Она показывает, и я сразу ощущаю уплотнение между большим и указательным пальцами.

– Черт, – вырывается у меня.

– Можно одеться?

Киваю и возвращаюсь на место. Мы обе молчим. Меня одолевает беспокойство, причем самое эгоистичное. Эта новость поставила меня в крайне затруднительное положение. Мой план заключался в том, чтобы держать Мэгги наверху либо двадцать один год, либо до самой смерти, в зависимости от того, какой срок выйдет раньше. Учитывая ее возраст, более вероятен второй исход, однако я никогда не думала, что он наступит так рано. И это застает меня врасплох.

Неожиданно чувствую укол совести: а вдруг ее болезнь – моя вина? Постоянный стресс из-за заключения вполне мог спровоцировать рак. Я тут же одергиваю себя: нет, маловероятно; от этой болезни умерло как минимум три поколения женщин в ее семье. Вот почему Мэгги с раннего возраста приучила меня регулярно проверяться. И, осознавая риск, я никогда не пропускаю маммографию. Но, собственно говоря, с чего я вообще предполагаю самое худшее? Фурункул, киста… уплотнения бывают не только при раке.

Хотя на деле истинная его сущность не имеет никакого значения. Уплотнение есть, оно реально, и я не знаю, что делать. Мне хочется связаться с Бобби, поделиться с ним, посоветоваться, но я даже этого не могу. Если открыть эту банку с червями, закрыть ее уже не получится. Да и вряд ли он поймет, почему я так поступила с матерью. К тому же нечестно делать его соучастником. Мэгги и так причинила ему достаточно зла.

Глава 46
Нина

Два года назад

В кафе играет ирландская музыка, тягучий дуэт флейты и скрипки. Я сижу одна за столиком и в тысячный раз перечитываю переписку с Бобби, словно надеясь разглядеть там скрытый смысл.

«Потому что ты моя сестра», – написал он. Найти альтернативное толкование этой фразы при всем желании невозможно.

Кладу телефон на стол экраном вниз и пытаюсь отвлечься. Планировка и сад остались прежними, а вот оформление, насколько я могу вспомнить, изменилось. Как-то раз мы приезжали сюда с Джоном; тогда здесь был модный рок-клуб, а не аляповатый ирландский паб, где даже «Гиннесс», который так усердно рекламируют, ненастоящий.

До встречи еще пятнадцать минут, а я уже места себе не нахожу от волнения. Делаю глоток лимонада и жалею, что не взяла чего-то покрепче, чтобы немного расслабиться. Нужно быть начеку.

«Потому что ты моя сестра».

От этих слов кружится голова. Переворачиваю телефон и вспоминаю свой ответ.

«Я – единственный ребенок».

«Отнюдь», – ответил Бобби.

«Послушай, я не знаю, что за игру ты затеял, но мне она не нравится».

«У меня есть доказательства. И я готов их предъявить… Пожалуйста, давай встретимся. Хочешь, приеду к тебе? Если и после этого не поверишь, я больше не потревожу».

В конце концов я согласилась.

«Встретимся завтра после работы», – и отправила ему адрес паба в центре города.

И вот я здесь. Снова и снова до изнеможения прокручиваю в мыслях наш разговор и события далекого прошлого, пытаясь их как-то совместить. После смерти Дилан я жила как в тумане, но мамину беременность точно заметила бы и запомнила. Значит, Бобби – сын папы. И ушел тот от нас, скорее всего, к его матери. Никогда не доверяла маминым словам о том, что папа ушел из-за их размолвок. Чувствовала, что она что-то недоговаривает. Думаю, ей просто стыдно было признать, что ее променяли на другую.

Всю свою сознательную жизнь я винила ее в том, что у меня нет отца. Но если Бобби говорит правду, получается, что я ошибалась…

– Нина? – раздается над ухом.

Я вздрагиваю: Бобби застал меня врасплох – как и я, пришел раньше назначенного времени. Пожалуй, я выгляжу глупо: смотрю на него так, словно впервые увидела живого мужчину. Он выглядит именно так, как на фотографиях в «Фейсбуке». А протягивая мне руку, улыбается точно так же, как я: скованно и нервно. У нас одинаковый разрез глаз и форма губ, а еще похожие ямочки на подбородке – вживую это очень хорошо видно, не то что на фотках в интернете. Слова, которые я планировала сказать ему при встрече и репетировала целый день, сразу испаряются, ведь инстинкт безошибочно подсказывает: передо мной сводный брат.

– Заказать тебе выпить? – спрашивает Бобби. Я вежливо отказываюсь.

Он оставляет свою черную кожаную сумку на сиденье и подходит к бару. Внезапно на меня накатывает стыд за первоначальные фривольные фантазии.

Бобби возвращается к столу со стаканом и бутылкой лимонада и садится напротив.

– Быстро нашел паб? – интересуюсь я, сама не понимая, зачем спрашиваю такую ерунду.

– Да, ехал по навигатору.

– Где припарковался?

– На автостоянке «Гросвенор-центра».

– Записал номер этажа? А то потом побегаешь, поищешь…

Он показывает мне фотку на своем телефоне – стену с надписью 4B. Я бы на его месте поступила так же.

Что сказать дальше, не знаю. К счастью, вступает Бобби.

– Похоже на свидание вслепую, – говорит он и тут же заливается краской, – только с сестрой.

Меня еще никто и никогда так раньше не называл. И, должна признаться, мне приятно.

– С чего ты взял, что мы родственники? – спрашиваю я.

– Родители всегда были честны со мной, сколько себя помню. Я с детства знал, что меня усыновили.

– Усыновили?

– Ну да. Тебя это удивляет?

Значит, отец бросил и его мать. Получается, помимо кровной связи, нас объединяет еще и общая потеря. Хочется обнять Бобби, прижать его к себе, но я сдерживаюсь. Интересно, почему он решил найти меня раньше, чем своих биологических родителей?.. Или он уже нашел их, и они его отвергли? Ладно, всему свое время.

Бобби продолжает рассказывать мне о своей жизни. Семья переехала в Лестер, когда он был совсем маленьким. У него два старших брата и сестра, все неусыновленные. В школе учился средне, но всегда любил родной язык и литературу, поэтому и стал журналистом. Мечтает путешествовать по миру и копит на это деньги.

А потом он спрашивает обо мне, и я предлагаю краткую, хорошо отредактированную историю. Бобби слушает очень внимательно, так же, как я его. Впрочем, рассказывать мне особо не о чем. Он в свои годы сумел добиться гораздо больше, чем я. И, что удивительно, это вызывает у меня не зависть, а гордость.

Слушая Бобби, вспоминаю об отце. Мне открылась страничка его жизни вдали от меня. Интересно, сколько еще нас таких, единокровных братьев и сестер, он создал и бросил? Возможно, мы проходим друг мимо друга на улице и даже не догадываемся о тайной связи между нами… Я хочу знать, что Бобби выяснил об отце.

– Я много думала об отце все эти годы, – начинаю я. – И до сих пор по нему скучаю. Ты когда-нибудь пытался его найти?

Бобби смотрит на меня озадаченно.

– Отца? – переспрашивает он.

– Да. Ты родился примерно в то время, когда он бросил меня и маму.

– Понятия не имею, кто мой отец, – отвечает Бобби, и теперь наступает моя очередь недоумевать.

– Тогда как же мы связаны?

– У нас одна мать.

Я откидываюсь на спинку стула.

– Мать? – повторяю. – Слушай, похоже, тут какая-то ошибка. У нас может быть общий отец, но не мать.

– В моем свидетельстве о рождении так написано.

– Это исключено.

– Смотри сама.

Он открывает сумку и вынимает пухлый коричневый конверт, набитый бумагами. Роется там и протягивает мне свидетельство, выданное в Нортхэмптоне. В графе «Отец» значится «неизвестен». Зато указана мать – Маргарет Симмондс. Возраст совпадает, вместо профессии прочерк.

– Не может быть, – не верю я.

Бобби пожимает плечами.

– Я искал ее в списках избирателей и обнаружил здесь, в Нортхэмптоне. Оказалось, у нее дочь. Полез в «Фейсбук» и нашел тебя, потому что не знал, как отнесется ко мне Маргарет. Извини, что втянул тебя.

– Бобби, – говорю я твердо, – я бы знала, если б моя мать была беременна и родила еще одного ребенка. Такое не скроешь.

И тут же вспоминаю, как сама скрывала свою беременность до последнего дня, когда начались схватки. Могла ли мать поступить так же? А ведь это было бы не так уж и трудно: именно тогда мой мир рухнул, погребая меня под своими останками. И тот непонятный случай с антидепрессантами, которых не оказалось в медицинской карте… Неужели мама накачивала меня наркотиками ради того, чтобы скрыть свою беременность?

Я еще раз, более внимательно изучаю свидетельство и замечаю такое, от чего внутри меня разверзается пропасть. Дата рождения Бобби совпадает с той, которую я никогда не забуду. А когда читаю имя, данное ему при рождении, мое сердце замирает, словно я лечу с вершины небоскреба. Дилан Симмондс.

– Дилан? – выдыхаю я.

– Ну да. Имя, данное мне при крещении. И все из-за него с детства звали меня Бобби. Ну, Боб Дилан, ты же понимаешь.

Мы оба ошибались. Бобби не брат мне. Бобби – это Дилан. А Дилан – это мой сын, а не потерянная дочь, по которой я тосковала все эти годы.