Текст книги "Особо опасен"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Если мы хотим его использовать, это был бы плюс.

– Истовый ваххабит будет счастлив сотрудничать с вами? Вы это хотите сказать, Бахман? До сих пор у вас не было заметных достижений на этом поприще.

– Я не говорю, что он должен сотрудничать с нами, – возразил Бахман, чувствуя, как в горле у него все сжимается. – Будет лучше, если он не станет с нами сотрудничать. Пусть занимается своими делами… с нашей помощью.

– Общие рассуждения.

– В нынешнем портрете Феликса не сходятся концы с концами. У вас есть наш отчет о человеке по кличке Адмирал, которого попросили помочь ему на железнодорожной станции. У вас есть наш отчет о водителе грузовика, который подбросил его до Гамбурга. Парень, чей побег стоил, надо полагать, огромных денег, при этом спит на улице. Он чеченец, но какой–то сомнительный. В противном случае он бы сразу разыскал других чеченцев. Он мусульманин, но не способен отличить суннитскую мечеть от шиитской. В один вечер ему наносят визит адвокат, защищающая гражданские права, и британский банкир. Он целенаправленно стремился в Гамбург. Зачем? То есть у него есть некая миссия. Какая?

Мор был тут как тут:

– Миссия! Вот именно! Установить контакт с шахидкой и ее сыном и организовать «спящую» ваххабитскую ячейку из благонамеренных с виду граждан здесь, в Гамбурге! Беглый террорист прячется у турецкого отморозка, воспитанного на идеях исламиста–подстрекателя и сбрившего бороду, чтобы сойти за «западника». Беглый террорист ускользает из дома среди ночи вместе с женщиной–адвокатом, унося в сумке бог знает что… И такого человека вы хотите использовать вслепую?

Сухие слова Келлера, произнесенные им с трона, прозвучали как смертный приговор:

– Ни один ответственный офицер службы безопасности не может игнорировать реальную угрозу, только чтобы посмеяться над возможными амбициями конкурирующего ведомства. Я считаю, что должна быть проведена хорошо спланированная операция, результатом которой станут аресты заметных фигур, что послужит сдерживающим фактором для тех, кто симпатизирует исламистам, и придаст уверенности тем, кто отвечает за их выявление. Есть дела, которые требуют самых решительных действий. Это как раз такое дело. А посему я предлагаю отставить в сторону личную заинтересованность и передать дело в федеральную полицию, чтобы она дальше действовала в рамках конституции.

– Вы говорите об аресте?

– Я имею в виду меры, предусмотренные законом.

И то, что принесет тебе зачетные очки у твоего дружка–ортодокса Бергдорфа из Центра по защите конституции, с горечью подумал Бахман. А также славу главного аналитика разведки в бездарной федеральной полиции. Ну а меня в твоем пасьянсе просто нет.

Но он, в кои–то веки, ничего этого вслух не сказал.

#

Эрна Фрай и Бахман шли через двор назад в свою бывшую конюшню. В офисе Бахман бросил пиджак на валик дивана и сразу позвонил Михаэлю Аксельроду по спецсвязи.

– Скажи ему, что это я во всем виновата, – сказала Эрна Фрай, обхватившая голову руками.

Но Аксельрод, к их общему удивлению, отнесся к происшедшему без ожидаемой нервозности.

– Вы поели? – выслушав Бахмана, поинтересовался он в своей обычной добродушной манере. – Тогда закажите себе по бутерброду и никуда не отлучайтесь.

Вертолет Келлера все не взлетал, и это повергало их в еще большее уныние. Бутербродов не хотелось. В четыре часа зазвонил аппарат спецсвязи.

– У вас есть десять дней, – сообщил Аксельрод. – Если через десять дней у вас не появится сильных аргументов, они произведут аресты. Такой уж расклад. Десять – и ни днем больше. Ловите удачу за хвост!

Глава 6

Я это делаю для своего клиента Магомеда, убеждала она себя, борясь с сумбуром в голове.

Я это делаю для своего клиента Иссы.

Я это делаю во имя торжества закона над самой жизнью.

Я это делаю для себя.

Я это делаю, потому что банкир Брю дал деньги, а деньги подали мне идею. Нет, неправда! Эта идея зрела во мне задолго до его денег. Деньги Брю лишь подтолкнули чашу весов. Когда мы с Иссой впервые сели рядом и я услышала его историю, я сразу поняла: здесь система дает сбой, только я могу спасти этого обреченного, но тогда я должна рассуждать не как адвокат, а как врач, как мой брат Гуго, и должна себя спросить: каков мой долг перед этим искалеченным парнем и чего я сто?ю, если брошу его истекать кровью в правовой канаве, как в свое время Магомеда?

Пока я так рассуждаю, я сохраняю мужество.

#

Светало. Розоватое городское небо портили мрачные разводы сизо–черной тучи. Аннабель шла впереди, а Исса в своем долгополом черном пальто, вопреки мусульманской традиции, держался чуть сзади. Она думала о них двоих как о вечных скитальцах: она с рюкзаком, он со своей седельной сумкой. Вопли недавней сцены в доме Лейлы до сих пор звучат у нее в ушах.

Лейла никак не может взять в толк, почему Исса от них уходит! Рядом молча стоит ее сын, а она громко взывает к небесам. Так его уход был спланирован? Отчего же ее никто не предупредил! Куда, ради всего святого, Аннабель уводит его среди ночи? К друзьям? Каким друзьям? Если бы Лейла знала, то приготовила бы ему еду на дорожку! Исса, подарок Аллаха, стал для нее как родной сын, ее дом – это его дом, он мог бы жить здесь всегда!

Пятьсот долларов? Да она не возьмет ни цента! Она это делала не ради денег, а во славу Господа и из любви к мальчику. И откуда, хотела бы она знать, у него деньги? От богатого русского? Пятидесятидолларовые купюры! Они давно не в ходу. Наверняка фальшивые. И вообще, если Исса хотел отдать ей эти деньги, то почему не сделал это сразу, как настоящий мужчина, а держал их при себе целых две недели?

Вот уже и Мелик, расчувствовавшись, просит прощения у Иссы и клянется ему в вечной дружбе, в знак чего дарит ему свой дорогой пейджер, электронную новинку, пять раз в день напоминающую о молитвенном часе, подарок любимого дяди.

– Возьми, брат. Пусть эта штука всегда будет при тебе. Надежна как часы, с ней ты никогда не опоздаешь на молитву.

Пока он показывает, как эта штука работает – в таких вещах Исса ничего не смыслит, – Аннабель сменяет Мелика на наблюдательном посту у окна и не спускает глаз с припаркованного в полусотне метров от нее минивэна, развозящего замороженные продукты. За все это время оттуда никто так и не показался, вот почему, когда они с Иссой выйдут из дому, она, вместо того чтобы повернуть направо или налево, открыто пересечет вместе с ним улицу и нырнет в переулок, откуда через узкие ворота – вот уж повезло! – они выйдут на параллельную улицу с оживленным транспортным движением и автобусной остановкой. Иссу парализовал страх, и ей пришлось потянуть его за рукав – обратите внимание, за рукав, не за руку, пусть даже через ткань, – чтобы сдвинуть с места.

– Аннабель, ты хоть знаешь, куда мы идем?

– Разумеется.

Но продвигаться к цели надо осторожно. Избегая рациональных маршрутов. Ближайшая станция метро в десяти минутах ходьбы.

– В поезде, Исса, мы не будем разговаривать. Если к тебе кто–то обратится, ты молча покажешь на рот и помотаешь головой. – Видя, как он покорно с ней соглашается, она подумала: вот так же мафиози этого Анатолия осуществляли его побег из тюрьмы.

Вагон был переполнен мигрантами из тех, что убирают офисы. По указанию Аннабель Исса смешался с этой массой и стоял, как все, понурив голову, она же следила за его отражением в черном окне. Мы не пара. Мы два обособленных человека, которых судьба свела в одном вагоне; и в интересах обоих следует думать, что и в реальной жизни все обстоит так же. На каждой остановке он поднимал голову, чтобы встретиться с ней взглядом, но вплоть до четвертой она его игнорировала. Перед выходом из метро выстроились в ряд такси кремового цвета. Она подошла к ближайшей машине, забралась на заднее сиденье и оставила дверцу открытой, приглашая его сесть рядом. На мгновение, к ее ужасу, он исчез, но через пару секунд уже занимал место рядом с водителем – не иначе как хотел избежать физического контакта с ней. Тюбетейку он надвинул так низко на глаза, что на виду осталась только макушка со всеми загадками, которые там хранились. На перекрестке, в пятистах метрах от ее улицы, она расплатилась с водителем, и дальше они пошли пешком. Еще не поздно отыграть назад, малодушно подумала она перед мостом. Надо только перейти с ним на ту сторону и сдать в полицейский участок. Теплые слова благодарных жителей и бесславное существование до конца дней тебе гарантированы.

#

Мать Аннабель была окружным судьей, отец вышел на пенсию юристом в германском дипкорпусе. Ее сестра Хайди вышла замуж за общественного обвинителя. Только ее обожаемый старший брат Гуго избежал правосудной стези: сначала был врачом общей практики, а теперь он блестящий, пусть и несколько своенравный психиатр, считающий себя последним чистокровным фрейдистом.

Как могла она, главная в семье бунтовщица, пойти по законотворческой дорожке, оставалось для нее самой загадкой. Хотела порадовать предков? Вот уж нет. Быть может, выбирая их профессию, она желала продемонстрировать разницу между ними на понятном им языке: она вырвет закон из рук богатых и преуспевающих и отдаст тем, кто больше всего в нем нуждается. Если так, то девятнадцать месяцев работы в приюте показали ей, как сильно она ошибалась.

Сидя в судах, которые правильнее было бы назвать издевательством над правосудием, слушая с закушенной губой страшные истории клиентов, пострадавших от мелких чиновников, чьи представления о реальном мире ограничивались двухнедельным отдыхом на Ибице, она чувствовала – рано или поздно придет момент, и на горизонте появится тот самый клиент, что заставит ее забыть обо всех профессиональных принципах, под которыми она в свое время скрепя сердце подписалась.

И она не ошиблась. Пришел момент, появился клиент – Исса.

Впрочем, до него был еще Магомед, глуповатый, доверчивый, измордованный, лукавый Магомед, преподавший ей урок: больше такое не повторится.

Не повторится, да: ни принудительный марш–бросок в аэропорт на рассвете, ни самолет до Санкт–Петербурга с гостеприимно распахнутой дверью, готовый взлететь в любую минуту, ни ее клиент, которого, как тюк, волокут вверх по трапу, ни эти скованные наручниками руки, – или ей все привиделось? – машущие ей напоследок через стекло кабины пилота.

Так что не надо ей говорить, будто по поводу Иссы она приняла импульсивное решение под воздействием минуты. Решение было принято еще тогда, в гамбургском аэропорту, когда прикованный к «позорному креслу» Магомед исчез в низких облаках. В ту же минуту, когда неделю назад в доме Лейлы она впервые увидела Иссу и вытянула из него историю его жизни, она поняла: этого человека я ждала после того, что случилось с Магомедом.

#

Первым делом, невольно действуя в соответствии с семейными правилами взаимоотношений с клиентом, она трезво сформулировала для себя исходные данные:

с момента, когда нога Иссы ступила на шведскую землю, положение его сделалось безнадежным;

нет ни одной легальной процедуры, дающей ему хотя бы слабую надежду на спасение;

бедняги, отважившиеся дать ему кров, рискуют головой. Здесь ему оставаться никак нельзя.

После чего она перешла к практической стороне дела: каким образом, в теории и на практике, с учетом сложившейся ситуации, она, Аннабель Рихтер, выпускница юридических факультетов университетов Тюбингена и Берлина, может исполнить свой высший долг перед клиентом?

Как может она наилучшим образом спрятать, обустроить и накормить упомянутого клиента – тоже входит в их семейный кодекс, и тот факт, что от тебя почти ничего не зависит, абсолютно не оправдывает твоего бездействия.

Адвокат – это не айсберг, Аннабель, учил не кто–нибудь, а ее отец! Наша профессия предполагает чувства, другое дело, что мы должны уметь их контролировать.

Да, дорогой отец. Но тебе никогда не приходило в голову, что, контролируя свои чувства, ты растаптываешь их? Сколько раз надо произнести вслух «мне очень жаль», чтобы перестать испытывать жалость?

И что, прости, ты подразумеваешь под словом контролировать? Найти подходящие легальные причины для совершения аморального поступка? Если так, то не этим ли занимались блистательные немецкие адвокаты в эпоху Великого Исторического Вакуума, иначе известную как времена нацизма, двенадцать долгих лет, почему–то почти не затронутых в наших семейных дискуссиях? Короче, с этой минуты я сама контролирую свои чувства.

Всякий раз, когда я совершала очередной грех в твоих глазах, ты говорил мне, что я вправе делать все, что мне заблагорассудится, если я готова заплатить с лихвой за содеянное. Так вот, дорогой отец, я готова. Я заплачу с лихвой. Даже если придется попрощаться со своей замечательной, хотя и короткой карьерой.

И так уж случилось, что благосклонное Провидение, если в него верить, сделало меня обладательницей сразу двух квартир: родительской, откуда я не чаю сбежать, и маленькой жемчужины на заливе, которую я купила на последние деньги, оставшиеся от моей любимой бабушки, полтора месяца назад. В данную минуту квартира находится в процессе лихорадочного обновления. Мало того, Провидение, или чувство вины, или нежданный прилив сострадания – сейчас недосуг разбираться – позволили ей разжиться деньгами. Деньгами Брю. Благодаря чему теперь, помимо краткосрочного аварийного плана ограниченного действия и минимальных удобств, появился еще и долгосрочный, дающий свободу выбора и позволяющий – не без помощи ее милейшего братца Гуго – не только надежно спрятать Иссу от преследователей, но и вернуть его на путь выздоровления.

«Я полагаю, вы мне позвоните». Брю сказал это так, словно его, так же как и Иссу, надо спасать.

Но от чего? От эмоциональной опустошенности? И если он тонет, то достаточно ли будет просто протянуть ему руку?

#

Они пришли к ее дому. Повернув голову, она увидела, что Исса притаился в тени разросшейся липы. Его седельная сумка потерялась в складках просторного черного пальто.

– Что случилось?

– Ваш КГБ, – пробормотал он.

– Где?

– Они ехали за нашим такси. Сначала в большой машине, потом в маленькой. Мужчина и женщина.

– Просто две случайные машины.

– У них было радио.

– В Германии во всех машинах есть радио. А в некоторых и телефоны. Исса, не надо. И говори потише, а то мы всех перебудим.

Оглядевшись и не заметив на улице ничего необычного, она отперла входную дверь и мотнула головой, предлагая ему войти, но он отошел в сторонку и настоял на том, чтобы она вошла первой, а он за ней, и то не сразу.

Уходила она сегодня второпях. Двуспальная кровать разобрана, подушка смята, сверху валяется пижама. В платяном шкафу два отделения – слева висели ее вещи, справа Карстена. Его вещички она сложила три месяца назад, но у него так и не хватило духу за ними приехать. А может, он полагал, что, не забирая вещи, он тем самым утверждает свое право вернуться. Да пошел он. Фирмовый пиджак из оленьей кожи, дизайнерские джинсы, три рубашки, кожаные мокасины. Она бросила все это на кровать.

– Это вещи твоего мужа, Аннабель? – поинтересовался Исса, стоя в дверном проеме.

– Нет.

– Тогда чьи же они?

– Человека, с которым я встречалась.

– Он умер, Аннабель?

В эту минуту она пожалела о том, что предложила ему обращаться к ней по имени, хотя она так поступала со всеми клиентами.

– Мы расстались.

– А почему вы расстались, Аннабель?

– Потому что мы не подходили друг другу.

– А почему не подходили? Разве вы не любили друг друга? Возможно, ты была с ним чересчур сурова, Аннабель. Это возможно. Ты бываешь излишне сурова, я замечал.

В первую секунду она растерялась: то ли рассмеяться, то ли влепить ему пощечину. Но, взглянув на него пристальнее, она увидела в его глазах простодушное недоумение со страхом пополам и сразу вспомнила, что в мире, откуда он вырвался, не существовало такого понятия, как частная жизнь. И тут же она поймала себя на другой мысли, которая ее одновременно смутила и озадачила: она была первой женщиной, с которой он оказался наедине после нескольких лет тюремного заключения, и сейчас они стояли в ее спальне, а утро только занималось.

– Исса, ты не спустишь это вниз?

Отступив назад, чтобы освободить ему подход, она подумала про себя, не стоило ли ей переложить мобильник в карман куртки, хотя… если возникнут осложнения, кому звонить? Вещевой мешок Карстена собирал пыль на шкафу. Исса спустил его вниз и положил на кровать рядом с одеждой, которую она сразу в него затолкала. Затем она достала из открытого настежь шкафа свернутый в рулон спальный мешок.

– Он тоже адвокат, Аннабель? Этот человек, с которым ты встречалась?

– Не важно, кто он. Дело прошлое, и в любом случае тебя это не касается.

Теперь уже ей захотелось срочно увеличить дистанцию между ними. На кухне, как бы она ни отстранялась, его рост подавлял ее. Она поставила на стол бумажный пакет и стала один за другим вытаскивать продукты, требовавшие его одобрения. Зернистый хлеб? Да, Аннабель. Зеленый чай? Сыр? Йогурт из прикольного магазинчика органических продуктов в десяти минутах езды на велосипеде, в котором она упрямо закупала еду, бросая вызов супермаркету под боком? Да, Аннабель.

– Я не могу предложить тебе мясо, потому что его не ем.

Но на самом деле она хотела этим сказать следующее: ничего такого не происходит, я тебе помогаю, вот и все. Я твой адвокат, и этим все сказано. Я это делаю не для мужчины, а потому, что у меня есть принципы.

Они вышли с вещами к перекрестку. Когда подъехало такси, она дала шоферу указание высадить их в таком–то месте над гаванью. Оттуда они снова пошли пешком.

#

В ее новую квартиру надо было подняться по деревянной лестнице, восемь ненадежных пролетов. Студия находилась на чердаке дома, переделанного из старого портового склада, – если верить владельцу, единственного строения, которое пощадила английская авиация, разбомбившая Гамбург до основания. Комната 14x6 напоминала корпус корабля с железными стропилами и большим арочным окном с видом на гавань, а при ней были ванная под одним скатом и кухонька под другим. Аннабель пришла посмотреть студию в первый день показа, когда половина гамбургской золотой молодежи схлестнулась за лакомый кусок, но хозяин сразу выделил ее в толпе претендентов, и, в отличие от нынешнего домовладельца, будучи геем, он не пытался уложить ее в постель.

В тот же вечер квартира чудесным образом принадлежала ей, обещая новую жизнь, свободную от Карстена и полную приятных забот, так что последние полтора месяца она пестовала ее, как малое дитя: под ее присмотром меняли электропроводку, штукатурили и красили стены, меняли прогнившие половицы; а по вечерам, после очередного тошнотворного суда или очередного проигранного сражения с городскими властями, она приезжала сюда на велосипеде, чтобы просто постоять перед арочным окном, положив локти на подоконник и глядя на подъемные краны, и грузовые суда, и прогулочные кораблики, вступающие друг с другом в какие–то сложные, запутанные отношения, точь–в–точь как люди, в закатных лучах солнца, и на пикирующих воинственных чаек, и на ребятишек, воюющих на детской площадке.

И, отдавая себе отчет в том, что это всего лишь прилив розового оптимизма, она радовалась предстоящему переходу в новое женское качество: бойфренда ей заменит работа, а ее семьей станет «Северный приют» – Лиза, Мария, Андре, Макс, Хорст и их босс, бесстрашная Урсула, – мужчины и женщины, которые, подобно ей, посвятили себя великой битве за тех, кого превратности судьбы отправили на помойку Истории.

А можно и так: она возвращалась домой, опустошенная, как эта квартира, с мыслью, что после тяжелого рабочего дня впереди ночь, которую она проведет наедине с собой. Но даже пустота – это все же лучше, чем Карстен.

Они медленно поднимались по лестнице. Аннабель останавливалась на каждом пролете, чтобы отдохнуть от пакета с провизией, а заодно убедиться, что Исса поспевает за ней с сумкой в одной руке и свернутым спальным мешком в другой. Она готова была забрать у него часть груза, но всякий раз он сердито отмахивался, хотя после двух маршей выглядел состарившимся подростком, а после трех его судорожный хрип разносился эхом на лестнице.

Не слишком ли они шумят, испугалась она, но тут же вспомнила, что сегодня суббота, а значит, в доме никого нет. Кроме ее этажа, все остальные были сданы под шикарные офисы высокой моды, мебели на заказ и компании, производящей еду для гурманов; с этими мирами, сказала она себе, я навсегда распрощалась.

Исса, остановившись посередине последнего марша, смотрел куда–то мимо нее с лицом, скованным страхом и непониманием. Его поразила дверь из добротного кованого железа, прошитого мощными болтами. Огромный висячий замок пришелся бы впору Бастилии. Аннабель спустилась на несколько ступенек, чтобы успокоить парня, и инстинктивно взяла его за руку. Он тут же отпрянул.

– Исса, никто не собирается запирать тебя на замок, – сказала она. – Мы пытаемся тебя спасти.

– От вашего КГБ?

– От всех. Ты, главное, во всем слушайся меня.

Он тихо покачал головой и понуро, шаг за шагом, как будто его щиколотки были скованы кандалами, преодолел вслед за ней последние ступеньки. На лестничной площадке он остановился – голова по–прежнему опущена, ноги вместе, – дожидаясь, пока она отопрет дверь. Но инстинкт подсказал ей, что это было бы ошибкой.

– Исса?

Молчит. Она поднесла прямо к его носу правую ладонь, на которой лежали ключи, предлагая их так, как когда–то в детстве предлагала морковку своему пони:

– Вот. Открой сам. Я не твоя тюремщица. Возьми ключи и открой дверь. Прошу тебя.

Ей казалось, что прошла вечность, пока он молча стоял, таращась на ржавый ключ у нее на ладони. То ли не хватило духу взять ключ, то ли боялся прикоснуться к женской плоти, но он резко отвернулся – сначала голова, а затем и все тело. Но Аннабель так просто не сдавалась.

– Ты хочешь, чтобы я открыла? – спросила она. – Мне надо знать, Исса. Ты хочешь мне сказать, что я могу открыть дверь? Исса, пожалуйста, не молчи. Ты мой клиент. Я жду твоих распоряжений. Исса, мы можем долго здесь простоять, пока не замерзнем или не свалимся от усталости. Ты меня слышишь? Где твой браслет, Исса?

Он держал его в руке.

– Надень его. Здесь тебе ничто не угрожает.

Он снова надел браслет на запястье.

– А теперь скажи, чтобы я открыла дверь.

– Открывай.

– Громче. Аннабель, пожалуйста, открой дверь.

– Пожалуйста, открой дверь.

– Аннабель.

– Аннабель.

– Смотри, как я открываю дверь по твоей просьбе. Вот. Открыла. Я вхожу первая, а ты за мной. Видишь, это не похоже на тюремную камеру. Нет, оставь пока дверь открытой. Мы ее закроем, когда нам захочется.

#

Она не была здесь три дня. Беглый осмотр показал, что рабочие успели продвинуться дальше, чем она думала. Штукатурные работы практически закончены, керамическая плитка лежит наготове, старая ванна, присмотренная ее матерью в Штутгарте, установлена вместе с медными кранами, которые Аннабель купила на блошином рынке. Подача воды, судя по оставленным в мойке чашкам, восстановлена. Заказанный ею телефон в блистерной упаковке стоял на полу посреди комнаты в ожидании подключения.

Долговязый Исса, стоя к ней спиной, застыл перед арочным окном, разглядывая светлеющее небо.

– Ты пересидишь здесь день или два, пока я найду что–то другое, – обратилась она к нему тихим голосом. – Здесь ты будешь в безопасности. Я буду тебя регулярно навещать и приносить еду и книги.

– Я не могу улететь отсюда? – спросил он, не отрывая глаз от неба.

– Боюсь, что нет. Тебе вообще нельзя выходить на улицу, пока мы все не устроим.

– Ты и мистер Томми?

– Я и мистер Томми.

– Он меня тоже навестит?

– Он занят просмотром файлов. Это его первостепенная задача. Мы с тобой не банкиры. Не все делается по мановению волшебной палочки. Мы продвигаемся шаг за шагом.

– Мистер Томми влиятельный джентльмен. Когда мне будут вручать диплом врача, я приглашу его на церемонию. У него доброе сердце, а по–русски он говорит, как член семейства Романовых. Где он его выучил?

– Кажется, в Париже.

– И ты тоже, Аннабель?

По крайней мере он оставил ее в покое с Карстеном. Его не прошибал пот, и голос стал спокойный.

– Я выучила русский в Москве, – сказала она.

– Ты училась в московской школе, Аннабель? Как интересно! Я тоже учился в московской школе. Правда, недолго. А в какой школе? Может быть, я ее знаю. Туда принимали чеченцев? – Глаза у него загорелись от мысли, что их миры едва не пересеклись… а что, они могли бы подружиться!

– У нее не было номера.

– Почему?

– Такая школа.

– Школа без номера? Наверно, школа КГБ?

– Не говори глупости! Частная школа. – Чувствуя навалившуюся усталость, она выдавила из себя окончание: – Частная школа для детей официальных иностранных лиц.

– Твой отец был официальным лицом в Москве? А кем он был, Аннабель?

Она дала задний ход.

– Я жила в доме для официальных иностранных лиц и поэтому могла посещать частную школу, где и выучила русский язык.

Я и так уже сказала тебе больше, чем намеревалась, и тебе не выудить из меня то, о чем не знают даже в приюте. Что мой отец был германским атташе в Москве.

Отчаянно запищал бипер, причем не у нее. Испугавшись, что они ненароком активировали какую–то хитрую сигнализацию, установленную рабочими, она начала с тревогой озираться вокруг, но оказалось, что это подаренный Меликом пейджер призывает Иссу на утреннюю молитву.

Но он не отошел от окна. Интересно, почему? Высматривал гэбистских ищеек? Нет. Он определял по восходящему солнцу местонахождение Мекки, а затем его карандашеподобное тело сложилось пополам, и вот он уже стоял на коленях прямо на полу.

– Аннабель, я попрошу тебя выйти из комнаты, – сказал он.

#

На кухне она очистила стол и вытащила из пакета продукты. Сидя на табуретке и подперев кулаком щеку, она впала в прострацию, и перед ее мысленным взором, как часто бывало в минуты крайней усталости, возникли маленькие картины старых фламандцев, что висели на стене в их родовом гнезде во Фрайбурге.

– Их купил на аукционе в Мюнхене твой дедушка, дорогая, – пояснила ей мать, когда она, четырнадцатилетняя бунтарка, занялась персональным расследованием их происхождения. – Он собирал картины, так же как твой отец собирает иконы.

– И сколько же они стоят?

– На сегодняшние деньги, вероятно, целое состояние. А тогда они стоили гроши.

– Когда это было? – не отступала Аннабель. – Кто их выставил на аукцион? Кому они принадлежали до того, как дедушка купил их за гроши в Мюнхене?

– Почему бы тебе не спросить у отца, моя дорогая? – предложила мать медоточивым голосом, лишь укрепившим Аннабель в ее подозрениях. – Речь ведь идет о его отце, а не о моем.

Но когда она спросила у отца, тот на глазах превратился в незнакомого человека.

– Это было и быльем поросло, – заявил он официальным голосом, которым никогда прежде с ней не разговаривал. – У твоего деда был нюх на искусство, и он платил реальную цену. Но, кажется, это подделки. Тема закрыта, раз и навсегда.

Задавать вопросы на эту тему на семейных форумах она больше не осмеливалась, не из любви, не из страха, не – худший для нее вариант – под диктатом внутрисемейной дисциплины, против которой восставала. А ведь ее предки считали себя радикалами и бунтарями! Такими, во всяком случае, они были в шестьдесят восьмом, когда во время студенческих волнений строили баррикады и шествовали с транспарантами, призывавшими американцев убираться из Европы. «Вы, сегодняшняя молодежь, знать не знаете, что такое настоящий протест!» – говорили они ей со смехом, стоило ей перейти черту дозволенного.

Достав блокнот, она начала набрасывать список необходимых вещей в рассветном зареве. Ее «списки», как и ее упертость, были притчей во языцех. Вчера она казалась хаотичной улиткой, чья безалаберная жизнь помещалась в большом рюкзаке, а сегодня вела себя как педантичные немки, составлявшие списки необходимых списков.

мыло

полотенца

запасы еды

сладости и пряности

свежее молоко

туалетная бумага

русские медицинские журналы (где купить?)

мой кассетник. классическая музыка, никакой попсы

А этот чертов айпод я покупать все равно не буду, не хватало еще стать рабой общества потребления.

Не будучи уверенной, закончил ли Исса свою молитву, она тихо переступила порог. В комнате никого не было. Она подбежала к окну. Вроде закрыто. Она резко развернулась и при свете занимающегося дня снова окинула взглядом все пространство.

Исса стоял на стремянке, возвышаясь над ней метра на два. Подобно какой–нибудь статуе советской эпохи, он держал в одной руке гигантские ножницы, а в другой бумажный самолетик, вырезанный, по всей видимости, из рулона обоев, валявшегося у подножия стремянки.

– Однажды я стану знаменитым инженером–самолетостроителем вроде Туполева, – объявил он, не глядя в ее сторону.

– Кто–то собирался стать врачом, – мрачно пошутила Аннабель, как если бы вела разговор с самоубийцей.

– Врачом тоже. И, если успею, адвокатом. Я должен достичь Пяти Совершенств. Ты знаешь, что это такое? Если не знаешь, то ты необразованный человек. Я уже хорошо разбираюсь в музыке, литературе и физике. Если ты перейдешь в ислам, я смогу на тебе жениться и тогда займусь твоим образованием. Это было бы неплохое решение для нас обоих. Но ты не должна быть такой суровой. Аннабель, смотри!

Подавшись вперед всем телом и тем самым бросая вызов законам всемирного тяготения, он плавным движением пустил бумажный самолетик в недвижном воздухе.

#

Он всего лишь твой очередной клиент, раздраженно подумала она, закрывая за собой входную дверь и защелкивая древний замок.

Ну да, клиент, требующий к себе повышенного внимания… с особым, нелегальным подтекстом. Но от этого он не перестает быть клиентом, к тому же нуждающимся в неотложной медицинской помощи, которую он скоро получит.

Клиент со своим досье. Ну и пациент, конечно, тоже. Изувеченный, психически травмированный ребенок, лишенный детства, а я его адвокат и нянька в одном лице, его единственная зацепка в этом мире.

Впрочем, этот ребенок знает о боли, и о неволе, и о помоечной стороне жизни больше, чем я когда–либо узнаю. Он высокомерен и беспомощен, а то, что он говорит, часто не имеет никакого отношения к тому, о чем он думает.

Он хочет сделать мне приятное, но не знает как. Он произносит правильные слова, но принадлежат они как будто не ему:

«Я на тебе женюсь, Аннабель. Смотри на мой аэроплан, Аннабель. Перейди в ислам, Аннабель. Не будь так сурова, Аннабель. Я стану врачом, адвокатом и инженером–самолетостроителем, со мной много чего случится, прежде чем меня депортируют в Швецию, а оттуда в ГУЛАГ. Я попрошу тебя выйти из комнаты, Аннабель».

Над гаванью занимавшаяся заря успела смениться ранним утром. Аннабель вышла на пешеходную тропу, тянущуюся вдоль заграждения. В последние недели, в ожидании преображения своей новой квартиры, она частенько прогуливалась здесь, отмечая полезные магазины и рыбные ресторанчики, где она сможет встречаться с друзьями, и придумывая будущие маршруты на работу: завтра проделать весь путь на велосипеде, а послезавтра, например, погрузить велик на паром, прокатиться три остановочки, выскочить на берег и снова закрутить педали. Но сейчас в уме постоянно крутились последние слова Иссы: