Текст книги "Космический шулер. Ретиф"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Пятая

Новая камера Лафайета была еще хуже старой. Он стоял в колодках на сыром цементном полу, площадью с ломберный столик. За решеткой работал человек с непомерно длинными руками, одетый с ног до головы во все черное. Весело насвистывая, он помешивал угли в небольшой раскаленной жаровне, над которой висели стальные зажимы, клещи, крюки и набор щипцов самых разнообразных размеров. Справа от жаровни стояла поставленная на попа кровать, а слева – гроб, утыканный длинными ржавыми гвоздями.

– Выслушай меня, – в девятый раз повторил Лафайет. – Это. недоразумение. Прошу тебя, разреши мне переговорить с герцогом или хотя бы написать ему письмо.

Человек в черном посмотрел на O'Лири и широко улыбнулся.

– Эх, друг! Побереги нервы! Тебе это все в новинку, а знаешь, сколько вас прошло через мои руки? Расслабься, успокойся и подумай о чем-нибудь приятном. Например, о цветах. Цветы – это хорошо. Представь себе, как они склоняют маленькие головки, забрызганные росой, распускаясь под лучами солнца, и ты почти ничего не почувствуешь.

– Тебе виднее, – сказал Лафайет, искоса посмотрев на раскаленную жаровню. – Но я – простой турист, и ни в чем не виновен. Позволь мне хоть на минутку увидеться с герцогом, и обещаю, что замолвлю о тебе словечко…

– Ай-ай-ай. Побереги силы, друг. Сам виноват. Зачем ты пошел на дело, не сняв монашеской рясы? Разве не знаешь, что стража с ног сбилась, разыскивая этого соблазнителя, который под носом герцога обделывал свои грязные делишки? Ты совсем с ума сошел, набросившись на Ее светлость перед воротами замка. Заметь, я тебя ни в чем не виню. Она – лакомый кусочек.

– И это все, что мне– гм-м… инкриминируют?

– А тебе мало? Ее светлостью интересуется сам герцог. И вряд ли ему понравится, что к ней приставал какой-то бродяга.

– И мне не отрубят голову на заре?

– Голову? Что ты, друг. Тебе назначена обычная процедура: каленое железо. А голову должны были отрубить парню, который превратился в летучую мышь и улетел в трубу.

– Жаль, я так не умею, – пробормотал Лафайет и зажмурился.

– Я нахожусь на Артезии, – страстно прошептал он. – Прекрасная ночь, светят звезды, и мне надо пройти всего двадцать миль по пустыне…

– Заклинания? – с упреком в голосе спросил палач. – Доиграешься, друг, что тебя обвинят в колдовстве.

– Бесполезно, – простонал O'Лири. – Опять ничего не получается. Я застрял здесь… застрял навеки… если не удастся договориться с герцогом. Послушай, – сказал он с отчаянием в голосе, – может, ты сам сходишь к Родольфо? Если окажется, что я говорю правду, тебя наверняка повысят в должности.

– Но я не хочу другой должности, друг. В нашей профессии лучше меня не сыщешь. Я очень доволен работой.

– Тебе нравится быть палачом? Человек в черном поморщился.

– Нам, добистам, не к лицу называться таким некрасивым именем, – сказал он расстроенным тоном. – Мы – добывающие истину специалисты – не чета палачам, которые только позорят наше доброе имя. Попади ты в руки какому-нибудь мяснику, я бы тебе не позавидовал.

– Ты считаешь, надо закончить университет, чтобы научиться жечь раскаленным железом?

– Не упрощай, друг. Вот, например, мне строго– настрого приказано не превышать полномочий и считать тебя «абитуриентом»

– есть у нас такой термин – до тех пор, пока не вернется Ее светлость. А так как приедет она не раньше, чем через две-три недели, сам понимаешь, какая тонкая, деликатная работа меня ждет.

– Послушай, – с фальшивой веселостью заявил Лафайет. – Почему бы тебе просто не забыть обо мне, пока Ее светлость не вернется? Тогда ты сможешь разрисовать меня красками и сделать парочку рубцов из воска…

– Как тебе не стыдно! – сурово перебил его добист. – Будем считать, я ничего не слышал. Позволь я себе такой обман, меня немедленно выгнали бы из гильдии.

– Давай договоримся, – предложил Лафайет. – Если ты дашь честное слово никому не говорить, то и я не скажу.

– Эх, заманчиво, но… нет. – Добист поворошил угли, поворачивая докрасна раскаленный железный прут. – Ничего не могу сказать, это ты неплохо придумал, но я не имею права нарушать традиций. Дело чести.

Он поднял прут, критически осмотрел его, лизнул палец и слегка дотронулся до железа. Послышалось громкое шипение.

– В самый раз. Если тебе не трудно, разденься до пояса. Можно начинать.

– О, я не тороплюсь, – быстро сказал Лафайет, отступая к задней стене камеры и лихорадочно ощупывая каменную кладку за спиной.

«Один-единственный расшатанный камень, – взмолился он. – А за ним – ма-аленький потайной ход…»

– Честно говоря, я уже отстал от графика. Что ты скажешь, если мы потихоньку начнем с эпидермы и постепенно перейдем к нервным центрам? А потом сделаем перерыв на ужин. Да, кстати, забыл спросить, тебе нужен паек? Всего полтора доллара за салат с цыпленком и пирожок с вареньем.

– Спасибо, не надо. Во-первых, я провожу лечебное голодание, а во-вторых, сижу на диете. Разве я не говорил, что нахожусь под наблюдением врача? И в особенности мне противопоказан шок. Так что…

– Если б от меня зависело, я бы накормил тебя бесплатно, по-американски, но…

– Что ты знаешь об Америке? – вскричал Лафайет.

– Кто не знает Луиджи Американо, рубаху-парня, главного поставщика яиц. Жаль, конечно, что герцог у нас скряга…

– Я все слышу, Стонруб, – прогремел вибрирующий баритон.

Высокий мускулистый мужчина с одутловатым лицом, зачесанными назад гладкими седыми волосами и в очках в тонкой золотой оправе стоял в дверях у дальней стены. На нем были желтые вельветовые джинсы, кожаные туфли с закругленными носами, кружевная рубашка и короткий, отороченный горностаем плащ. На пальцах сверкали кольца с драгоценными камнями. Лафайет уставился на неге, потеряв дар речи.

– Привет, Ваша светлость, – спокойно сказал палач. – Кушайте на здоровье. Сами знаете, я не шепчусь за вашей спиной, режу правду-матку прямо в глаза.

– Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко, – буркнул герцог. – Оставь нас. Мне надо поговорить с заключенным.

– Ваша светлость! Это нечестно! Мой стержень номер четыре только-только нагрелся до рабочей температуры!

– Как ты думаешь, я смогу здесь сидеть, если будет пахнуть горелым?

– Гм-мм… верно.

Стонруб швырнул прут на жаровню, с сожалением глядя на O'Лири.

– Прости, друг. Я не виноват.

Седовласый, прищурившись, смотрел на Лафайета в упор, и как только дверь за добистом закрылась, подошел к решетке.

– Итак, это все-таки вы, – резко сказал он и умолк, нахмурившись. – В чем дело? Что вы на меня уставились?

– Н-н-никодим? – прошептал O'Лири.

– Если это пароль, я его не знаю, – сурово ответил герцог.

– Вы… не Никодим? Не инспектор Централи? Вы не можете позвонить, чтобы меня быстренько отправили обратно на Артезию?

Родольфо возмущенно посмотрел на Лафайета.

– Прекратите издеваться надо мной, Ланцелот! Сначала вы врываетесь в мой кабинет и устраиваете скандал, затем удираете из моей самой надежной тюрьмы на глазах моей самой неподкупной стражи. После этого вы, не скрываясь, появляетесь на пристани, прямо-таки напрашиваясь на арест. Затем вы опять удираете и появляетесь в третий раз, приставая к одной леди – не будем называть ее имени – у ворот моего дворца. Очень хорошо, может, я немного упрям, но мне кажется, я вас понял: вы хотите мне что-то сказать.

– Да? – слабым голосом произнес Лафайет. – О, да… значит, вы поняли?

– Я вас слушаю.

– Вы… меня? Герцог нахмурился.

– Значит, ты решил меня шантажировать? Ничего у тебя не выйдет. Валяй, исчезай снова, развлекайся! Но не жди, что я приползу на коленях, умоляя сообщить сведения о леди Андрагорре…

Последнюю фразу он закончил вопросительным тоном и посмотрел на Лафайета тоскливым взглядом.

– Леди Андрагорре? – пробормотал O'Лири. – Сведения?…

Герцог вздохнул.

– Хорошо. Допускаю, я вел себя некорректно и готов признать ошибку. Я был неправ, Ланцелот. Хотя вряд ли ты можешь упрекнуть меня, если вспомнишь историю с тухлым яйцом и бутылкой чернил! И тем не менее, я согласен помириться. Я даже извинюсь, хотя это против моих правил. Теперь ты согласен поговорить со мной, как джентльмен с джентльменом?

– Э-э-э– давайте мириться, – ответил Лафайет, лихорадочно думая, как бы чего не ляпнуть. – Но камера для пыток – неподходящее место для дружеской беседы.

Герцог хмыкнул и, секунду подумав, громко позвал Стонруба.

– Проследи, чтобы этого дворянина освободили, помыли, накормили, одели, согласно его положению в обществе, и привели в мои апартаменты через полчаса, – приказал он и, бросив на Лафайета угрожающий взгляд, добавил: – И никаких исчезновений, Ланцелот.

– Ну вот, подфартило, – философски заметил Стонруб, глядя в спину герцога, закрывающего за собой дверь. – Жаль, не успел показать тебе несколько славных приемов, но все равно, приятно было познакомиться. До встречи, друг.

– Спасибо, – сказал Лафайет. – Послушай, Стонруб, что ты знаешь о леди Андрагорре?

– Не больше других. Она – самая богатая и самая красивая леди на всем Меланже, а страсть герцога к ней горит как огонь в Чикаго.

– Ты слышал о чикагском пожаре?

– Конечно. Пивнушка. Сгорела на прошлой неделе. А что?

– Ладно, неважно. Ты говоришь?…

– Увы! Его светлости никогда не удается близко познакомиться с Ее светлостью.

– Почему?

Стонруб ухмыльнулся и игриво ткнул Лафайета локтем в бок.

– Потому что у нее есть другой. Это все знают.

– Другой?

O'Лири почувствовал, что его сердце подпрыгнуло до горла, ушло в пятки и вернулось на прежнее место.

Стонруб понизил голос до шепота:

– Герцог Родольфо ничего не знает, но он играет вторую скрипку после одного мошенника по имени Лоренцо Долговязый, или Ланцелот Счастливчик – точно не помню, как его зовут.

– Лоренцо Долговязый? – прохрипел O'Лири, морщась от боли и глядя, как добист снимает с него колодки.

– Если верить официальному сообщению, миледи отправилась навестить свою тетку-старушку и ее двенадцать кошек, – доверительно сообщил Стонруб. – Но между нами говоря, ходят слухи, что леди Андрагорра уехала в Закличарье и намерена провести медовый месяц в охотничьей избушке.

– М-медовый месяц?

– Да. Пойдем, друг. Отведу тебя к служанке, а дальше – ее забота.

* * *

Когда Лафайета, принявшего ванну, прекрасно накормленного и одетого по последней моде, ввели в кабинет, герцог Родольфо сидел в мягком кожаном кресле за небольшим столиком, уставленном бутылками, фужерами и рюмками.

– Садись, Ланцелот, – сказал он, явно заставляя себя разговаривать дружеским тоном. – Бокал вина? Сигару?

– Благодарю. – Со вздохом облегчения Лафайет опустился в кресло и зевнул, рискуя вывихнуть челюсть. – Прошу прощенья, – извинился он и на всякий случай добавил: – Привык ложиться рано. И кстати, мое имя – Лафайет.

– Хорошо пообедал?

– Немного мешали девушки, которые вшестером терли мне спину, накладывали пластырь на ссадины и массировали ушибы. Но я ценю твою доброту.

– Превосходно. А теперь поговорим без обиняков. Какие у тебя… э-э-э… отношения с леди Андрагоррой?

– Отношения с леди Андрагоррой… – повторил Лафайет. -

Гм-мм… как тебе сказать… я – ее муж. Лицо герцога окаменело.

– Муж?! – голос его рубанул воздух, подобно падающему ножу гильотины.

– Троюродный муж, – торопливо поправился Лафайет. – Мы почти незнакомы.

– Миледи никогда не была замужем, – чеканя каждое слово, сообщил Родольфо. Он потянулся за бутылкой виски, налил себе на два пальца и опрокинул рюмку одним глотком. – К тому же она разведена.

– Очаровательная девушка, – все так же торопливо продолжал Лафайет. – Веселая, жизнерадостная…

– Меня не интересуют интимные подробности, – перебил Родольфо и закусил нижнюю губу. – Капитан Пифпаф доложил, что ты пытался заговорить с ней на улице.

– Прекрасный человек, капитан Пифпаф, – радостно заявил Лафайет, довольный, что может переменить тему разговора. – И… э-э-э– очень настойчивый.

– Хотел бы я знать, чем ты оскорбил несравненную леди? Она тебя просто презирает.

– Все началось с хлопушки в постели, – охотно ответил Лафайет, но, увидев черную тучу, затмившую герцогское чело, мгновенно перестроился. – Хлопушка – это кошка, – объяснил он.

– Андрагорра вбила себе в голову, что будет с ней спать. А у меня от кошек аллергия, так что сам понимаешь, какие у нас были отношения.

– Ты хочешь сказать… что никогда… ни разу…

– Вот именно. – Лафайет отер потный лоб рукавом кружевной рубашки и налил себе большую рюмку виски.

– Считай, что тебе крупно повезло, Ланцелот, – сурово сказал Родольфо. – В противном случае я вынужден был бы немедленно отрубить тебе голову.

– Меня зовут Лафайет. И давай не будем начинать все сначала, – ответил O'Лири, переводя дух после крепкого виски. – Ты хотел поговорить со мной, как джентльмен с джентльменом. Я тебя слушаю.

Герцог забарабанил пальцами по столу.

– Дело в том, что я испытываю чувство привязанности к данной леди, – признался он. – Естественно, я предложил ей провести вместе отпуск. Не пожелав оправдать оказанного мною доверия, она отказалась, сославшись на то, что еще раньше договорилась навестить престарелую родственницу.

– Ну и что?

– Возможно, я излишне мнителен, но мне показалось, она разговаривала без должной страсти. – Герцог наполнил свою рюмку.

– А может, ты не в ее вкусе, – ответил Лафайет, следуя примеру герцога.

– Не в ее вкусе? Что ты имеешь в виду?

– Во-первых, ты ей в отцы годишься, – напомнил Лафайет.

– Не имеет значения.

– Для тебя. А во-вторых, только не обижайся, ты какой-то невеселый. Даф… леди Андрагорра любит порезвиться.

– Невеселый? Как я могу веселиться, обремененный государственными делами, измученный бессонницей, изжогой и отсутствием денег?

Герцог схватил бутылку за горлышко и наполнил рюмки до краев.

– Вот и я говорю. Твоя светлость. Сплошная работа и никаких развлечений делают Родольфо скучным.

– Сплошная работа и никаких… клянусь своими поджилками, сэр, неплохо сказано!

Они чокнулись. Герцог задумчиво облизнул губы.

– Теперь я все понял. Каким идиотом я был! Почему ж не подошел к ней честно, открыто, предложив, например, весело прогуляться по музею или бесшабашно поиграть в карты?

– То-то и оно, Родольфо.

На сей раз рюмки наполнил Лафайет.

– Ты мог бы даже предложить ей прогулку в парке, отдых на пляже и пикник на лужайке. Когда муравьи ползают в картофельном салате, для любви нет преград. Твое здоровье!

– Конечно, мой мальчик! Как это мне раньше в голову не пришло? – Наполняя рюмки, Родольфо расплескал виски на скатерть. – Я был дураком! Бесчувственным идиотом!

– Не упрекай себя, Руди, – сказал Лафайет, поднимая рюмку.

– В конце концов, тебе надо было управлять государством.

– Верно. Но теперь я прозрел, и все благодаря тебе, мой мальчик. Я буду кормить ее своими любимыми яствами, мы будем слушать мою любимую музыку, я подарю ей изысканные вина, завалю моими любимыми книгами, духами, закидаю нарядами, которые пойдут ей больше всего…

– Руди! Остановись! Не хочешь ли ты немного подумать о вкусах самой леди?

– Как может она возражать, когда ей подадут нарубленную куриную печенку в белом вине, а мой оркестр сыграет «Траурный марш» Сеула?

– И оденешь ты ее по последней моде? Трудно сказать, Руди. Женщины – странные животные. Никогда не знаешь, что они думают. Напомни мне как-нибудь об одной принцессе, с которой я был обручен…

– И я начну сейчас, немедленно! – воскликнул Родольфо и ударил кулаком по столу. – Я… черт возьми, ничего не получится. Она уехала из города и вернется только через две недели.

– Недурна была девочка, – сообщил Лафайет. – Но стоило мне на минутку отвернуться…

– В конце концов, герцог я или не герцог? И какой смысл быть герцогом, если герцог не может отдать приказ? – Родольфо победоносно посмотрел на Лафайета. – Я прикажу, чтобы ее вернули. Кавалерийский отряд догонит ее за два часа, а я тем временем охлажу мое любимое вино.

– Ах, Руди, – запротестовал Лафайет. – Поклонение, а не сила, разве ты забыл?

– Это слишком хлопотно.

– Неужели ты хочешь иметь забитую рабыню, угрюмо подчиняющуюся всем твоим прихотям, вместо ласковой и воркующей голубки, восхищенной твоими галантностью и умом?

– Гм-мм… При такой постановке вопроса рабыня кажется мне куда практичнее.

– Ерунда, Руди. Ты ведь не откажешься, если этот лакомый кусочек, этот созревший плод достанется тебе в целости и сохранности? Поэтому не посылай потных солдат, которые притащат ее за волосы, визжащую и царапающуюся, а отряди чрезвычайного посла, который передаст ей твои пожелания с учтивостью, достойной великого герцога. – Лафайет икнул и, опрокинув бутылку над рюмкой, постукал по донышку.

– Черт возьми, сынок, ты как всегда прав. – Родольфо нахмурился. – Но кому из кретинов и пьяниц, меня окружающих, могу я доверить столь важное дело?

– Тебе нужен человек, доказавший свою преданность, ум и храбрость. Благородный рыцарь, находчивый, галантный, образованный, а не мужлан, который продаст лошадь и автограф твоего письма первому встречному.

– Какого письма?

– Того, в котором ты напишешь, что поклоняешься ей издалека, – сказал Лафайет. Он потряс пустую бутылку и бросил ее через плечо.

– Великолепно! – воскликнул Родольфо и вновь ударил кулаком по столу с такой силой, что бокалы подпрыгнули. – Но… что я ей напишу? – Он задумчиво принялся грызть ногти. – Честно говоря, мой мальчик…

– Зови меня просто Лафайет, Руди.

– Мне казалось, тебя зовут Ланцелот, – рассеянно заметил герцог. – Только вот сочинитель из меня никудышный, а ты говоришь, я должен…

– Что за бред, Руди. С чего ты взял?

– Как! Ты ведь сам предложил мне написать письмо.

– Я имею в виду, что меня зовут Ланцелот?

– Ланцелот… При чем здесь Ланцелот? – Родольфо удивленно посмотрел по сторонам и внезапно расплылся в счастливой улыбке. – Конечно! – воскликнул он. – Конечно, Ланцелот! Ты предан, благороден, изобретателен, и у тебя есть голова на плечах. Ты пьешь? – вызывающим тоном спросил он, выплевывая в бокал кусочек ногтя.

– Как я могу пить, когда бутылка пустая?

– Великолепно. Нельзя доверять человеку, который не умеет пить. Кстати, бутылка пустая. – Родольфо поднялся, неуверенно прошел в угол кабинета, открыл сейф, достал непочатую бутылку виски и по синусоиде вернулся обратно в кресло. – Значит, решено. Отправляйся к этой особе, Ланцелот, излей ей свою душу, признайся в любви, а главное, объясни, что ухаживать за мужем и повелителем – высший долг женщины, и хоть ты можешь предложить ей лишь жалкое существование рабыни, она должна утешиться тем, что жизнь не вечна.

– Очень убедительно, – согласился Лафайет, осторожно вытаскивая пробку из бутылки. – Но мне почему-то казалось, это ты хочешь с ней познакомиться. – Он нахмурился, недоуменно глядя на Родольфо. – Или я что-то напутал?

– Клянусь небом, Ланцелот, ты прав! Это ведь я ее хочу. – Герцог бросил на Лафайета подозрительный взгляд. – Слишком смело с твоей стороны становиться между нами. Она без ума от меня, но стесняется признаться, и я намерен послать за ней чрезвычайного посла, который притащит ее за волосы, ласковую и воркующую.

– Гениальная мысль, – согласился Лафайет, наливая виски между рюмками. – А кого ты хочешь послать?

– Гм-мм… может, Стонруба?

– Ни в коем случае. Какой он дипломат?

– Ланцелот! Я придумал! Почему бы мне не послать тебя?

– Меня? Ни за что, Руди. Ты нарочно так говоришь, чтобы помешать мне добиться того, чего я хочу.

– А чего ты хочешь?

– Чтобы ты послал меня за леди Андрагоррой.

– Об этом не может быть и речи! Твоя наглость не знает границ!

Родольфо схватился за бутылку и расплескал виски по рюмкам.

– Я готов пойти на уступки, – сказал Лафайет, хитро поглядывая на герцога.

– Что ты имеешь в виду?

– Я передам леди твое устное послание, а ты за это назначишь меня чрезвычайным послом. Можно наоборот. Согласен?

– По-моему, справедливо. Значит, так: когда догонишь Андрагорру, расскажи ей о моем увлечении, о моих выдающихся способностях и безупречном поведении, объясни, что она не прогадает, и не забудь напомнить, как необычайно ей повезло.

– Что-нибудь еще?

– Категорически нет. Я запрещаю. – Родольфо сурово посмотрел на. Лафайета. – Дальнейшие ухаживания я беру на себя.

– Уговорил, Руди. Я готов выполнить твою просьбу.

– Я знал, что могу на тебя положиться, – прочувствованно всхлипнул герцог и, поднявшись с кресла, протянул Лафайету массивный перетень. – Мой дворец в твоем распоряжении. Я никогда этого не забуду, мой мальчик. Ты подарил мне надежду.

– Перестань, Руди. А теперь иди спать. Завтра у меня тяжелый день.

– Какой завтра день?

– Вторник.

– Ах да, конечно. И если мы заговорили о завтрашнем дне, я приготовил для тебя небольшой сюрприз. Смотри, не проговорись, но где-то я слышал, что завтра ко мне в гости приедет одна леди.

– Руди! Какое счастье! Поздравляю!

– Только не болтай лишнего, говорят, это к несчастью. А теперь мне пора идти. Желаю приятно провести вечер.

– Стой, Руди, куда ты? Мы еще не закончили. – Лафайет поднял вверх наполовину пустую бутылку и заморгал глазами. – Даже не начали, – пробормотал он.

– Я никогда не пью, – решительно заявил герцог. – Алкоголь губит мозговые извилины. Спокойной ночи, Ланцелот.

Он неуверенно подошел к двери и переступил порог, держась за стенку.

Лафайет остался стоять, качаясь, посредине кабинета, который, казалось, вращался вокруг него все быстрее и быстрее. С трудом добравшись до ванной комнаты, он сунул голову под струю холодной воды и яростно растер волосы полотенцем, а затем, достав из платяного шкафа теплый плащ для верховой езды, сунул в карман коробку сигар, заткнул перчатки за пояс и вышел в коридор.

Он разбудил главного конюха, потребовал лучшую лошадь в конюшнях и пятью минутами позже, чуть покачиваясь в седле, предъявил герцогский перстень у ворот. Стражники заворчали, но открыли. Промчавшись по темным улицам до гавани, с помощью того же перстня он реквизировал небольшую баржу, не обращая внимания на возражения сонного хозяина. Часом позже, продрогнув от холодного ветра, O'Лири высадился на западном берегу озера. Узкая проселочная дорога уходила в густой лес.

– Отряд леди Андрагорры тоже вы перевозили? – спросил он у дрожащего лодочника.

– Да, если этот сброд можно назвать отрядом. Ну и ночка. Помяните мое слово, снег выпадет еще до зари. – Хозяин баржи подул на посиневшие пальцы.

– Для полного счастья только этого мне не хватало, – пробормотал Лафайет, обращаясь к поднятому воротнику плаща. На мгновение задумавшись, он вздохнул, пришпорил лошадь и поскакал, не оглядываясь, вперед, в лесную мглу.