Текст книги "Жизнь наверху"

Автор книги: Джон Брэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Сейчас передо мной за большим орехового дерева столом сидел заботливый отец, встревоженный моим состоянием, – только тревога эта была наигранной и не вязалась с обычным выражением его лица. Я повернулся и медленно направился к двери. Когда я уже был у порога, он окликнул меня. Я повернул голову.

– Вы старались, Джо, – сказал он. – Вы очень старались.

21

– Ну, я и вывернул ему руку так, что он закричал, – закончил Хезерсет.

– Вы мне это уже рассказывали. – Насупившись, я смотрел на письмо, лежавшее сверху в корзинке для «Входящих бумаг». – Но не выворачивать же руки этим людям из фирмы счетно-вычислительных машин, правда?

Я протянул ему письмо.

– Вы только посмотрите, в каком тоне оно написано, – сказал я. – Просто возмутительно. Нам нужны машины не в будущем году, не через год, а сейчас. Остальные письма можете не просматривать – они все одинаковые.

Он положил письмо обратно в корзинку.

– Вот так оно всегда, – сказал он. – После эффектного хода наступает период тяжкой, неблагодарной, нудной работы. – Он похлопал меня по плечу. – То, что я сделал, было легко, Джо. А вам предстоит доделать начатое, заняться деталями. На широких спинах, таких, как вы, и покоится британский бизнес.

– Все это очень мило, – сказал я. – Но поставку счетных машин это нам не ускорит.

– Наймите больше клерков, – посоветовал он. – Миддридж только обрадуется. У него ведь тоже широкая спина. На Миддриджа можно положиться.

– Вы, кажется, собирались встретиться с ним сегодня во второй половине дня? – напомнила Хильда.

– Совершенно верно, моя прелесть. Собирался и встречусь. Не падайте духом, Джо. – И, насвистывая, он неторопливо вышел из комнаты.

– Чтоб он сдох, – сказал я. – Седьмой раз напоминает мне, как он здорово обкрутил Флемвила. Если он еще раз об этом скажет, ей-богу, поколочу его.

– Он носит предохранительный пояс для джиу-джитсу, – заметила Хильда. – Не помню только, какого цвета.

– Почему-то все, кого я хочу поколотить, носят предохранительные пояса. Или же это знатоки огнестрельного оружия, или чемпионы по боксу. Но с чего он вдруг стал вам об этом рассказывать? Он вас боится? А может, хотел дать вам понять, что дорого продаст свою честь?

Она раскатисто рассмеялась.

– Очевидно, он имел в виду, что всякое сопротивление бесполезно. – Она вытянула из пишущей машинки лист. – Вот перечень, который вы просили.

– Положите его на стойку справа, – сказал я.

– Мистер Миддридж просил решить этот вопрос сегодня.

– А я смогу решить его только завтра. К тому же ведь у него совещание с Титаном, не так ли?

– Ну, это будет недолго. Право же, лучше бы вы просмотрели бумагу. А потом у вас еще хватит времени обменяться мнением с Вэрни.

– А он-то какое имеет к этому отношение?

– Но ведь это касается штатов.

– В такой же мере, как и всего на свете.

Я взял листок; на первый взгляд все эти данные казались совершенно необходимыми, а на самом деле никому не были нужны. У меня порой создавалось такое впечатление, что стоило мне аннулировать какую-нибудь бумагу, как Миддридж тотчас создавал две новых.

– У вас страшный беспорядок на столе, – заметила Хильда.

– Нет, здесь все систематизировано: слева – дела на сегодня, посредине – вчерашние дела, а справа – документы, поступающие от Миддриджа.

Обычно я гордился тем, что на столе у меня не валялось бумаг, но последние три недели нахлынуло столько работы, что я не в состоянии был с нею справиться, хоть и уходил каждый вечер домой с туго набитым портфелем. Было половина пятого, и времени до встречи с Миддриджем оставалось совсем немного – не хватит даже на то, чтобы перелистать лежавшие посредине стола бумаги. Таким образом, завтра – а завтрашний день будет не менее загруженным, чем сегодняшний, – у меня накопится еще больше тяжелых, неблагодарных и нудных дел…

– Вы слишком много на себя взвалили, – заметила Хильда. – Большинство этих бумаг не имеет к вам никакого отношения.

– Знаю, – сказал я. – Это один из результатов того, что у меня широкая спина.

Она передернула плечами.

– Вы губите себя, – сказала она. – Вы все-таки едете завтра в Лидс?

– Но у меня же нет выбора. – Однако, произнося эти слова, я уже понимал, что говорю неправду; а правда заключалась в том, что эти три недели, с тех пор как Нора покинула Уорли, я намеренно заваливал себя работой. И набрал ее столько, что еле дышал; а когда я вернусь из Лидса, работы будет еще больше. Ее будет так много, что, даже не желая этого, я забуду Нору, и мне придется смириться с тем, что я никогда не женюсь на ней – не только не женюсь, но даже не увижу ее.

Хильда с любопытством смотрела на меня.

– Что-то вы слишком часто стали употреблять это выражение, – заметила она.

– Раньше я пытался изменить ход событий, – сказал я. – А теперь не вмешиваюсь в них.

Я подошел к ней и положил руку на ее плечо. Солнце уже клонилось к закату, и в полумраке комнаты лицо ее как бы утратило свою округлость, стало более грустным и взрослым. На ней было платье с короткими рукавами, и я тихонько погладил ее руку.

– Теперь они происходят независимо от меня, – добавил я.

В эту минуту в коридоре раздались шаги, я снял руку с плеча Хильды и, подойдя к выключателю, зажег свет. Она прищурилась от яркого света – лицо ее приняло недовольное выражение, как у человека, которого внезапно пробудили от сна.

Я раскурил две сигареты и протянул ей одну.

– Простите меня, – сказал я. Затем я пробежал глазами перечень Миддриджа. – Попросите Вэрни зайти ко мне, хорошо?

«Ну вот и все, – с нарастающим отчаянием подумал я. – Вот и все». Я встал.

– Пожалуй, не надо звать мистера Вэрни, Хильда. И отмените мою встречу с мистером Миддриджем. Я ухожу домой.

Я надел макинтош.

– Что же я им скажу?

– Что хотите. Скажите, что я запил. Или заболел.

Я распахнул дверь. Она схватила меня за руку.

– Что с вами, Джо?

– Ничего, – сказал я. – Я просто хочу пораньше пойти домой.

– А завтра вы придете?

– Да, – сказал я. – И послезавтра, и после-послезавтра.

Она выпустила мою руку.

* * *

Но когда я доехал до Уорлийского леса, то обнаружил, что совсем не хочу домой. Я свернул на полянку у дороги и выключил мотор.

Я просидел так неподвижно около получаса. Вокруг царила тишина, лишь шелестели листья деревьев; такая тишина бывала здесь всегда, но не этого я сейчас искал. Луны не было; вдали мерцали огни Уорли; я смотрел на них, но и они не доставляли мне удовольствия. Все кончено, все позади. С Норой было связано для меня не начало новой жизни, а последний рывок. Я буду отвечать на ее письма, даже, может быть, встречусь с ней в Леддерсфорде или в Лондоне, но я никогда не женюсь на ней, как никогда не поступлю на службу в компанию «Тиффилд продактс». Теперь это уже окончательно. Уорли держит меня, Браун держит меня, Барбара держит меня.

В течение десяти лет мне хотелось остановиться в этом месте; в течение десяти лет я проезжал мимо и думал, что когда-нибудь остановлюсь, потому что не в силах буду отказать себе в том, что здесь меня ждет. И вот я остановил машину – и ничего не произошло: я вскрыл коробку с неприкосновенным запасом и обнаружил, что она пуста.

22

– Ты не говорил мне, что во вторник рано ушел с работы, – заметила Сьюзен.

– В самом деле? – Я зевнул и поудобнее устроился на диване. – Мне казалось, что это не так уж важно.

– Видимо, не так уж важно для меня.

Она холодно и невесело улыбнулась.

– Кстати, тебе достаточно подушек? Или, может быть, принести коврик?

Я сел.

Ради бога, неужели ты не можешь дать мне спокойно полежать на диване? Разве ты не видишь, что я устал?

– Не просто устал, – сказала она. – Хуже, чем устал. Тебе все опротивело, правда, Джо? Твоя жизнь утратила смысл, ведь так?

Я вскочил с дивана.

– На что ты, черт возьми, намекаешь?

– Ты что-то сегодня не слишком догадлив, а? Ложись-ка лучше обратно. Почему ты вдруг вскочил?

Она затянулась, прикуривая от одной сигареты другую.

– Ложись, Джо. Ты прелестно выглядишь на этом диване, и без тебя комната кажется пустой.

– Я ухожу, – заявил я. – Не знаю, какая муха тебя укусила, и не желаю знать. Но терпеть это я больше не намерен.

– А мне казалось, ты говорил, что устал. Но в этот чертов муниципалитет ты все-таки идешь, не так ли? Ты не можешь пропустить заседание и побыть с женой, да?

Я опустился на стул.

– Прошу тебя, Сьюзен, прекрати это. Я не хочу с тобой ссориться. – Я невольно повысил голос. – Господи Иисусе, да неужели ты не видишь, глупая ты корова, что я не хочу ссориться с тобой.

– Ты разбудишь ребенка, – сказала она. – Тебя, конечно, мало волнуют дети. – И снова на губах ее появилась безрадостная усмешка. – Она родит тебе других детей, правда?

– Кто это – она?

– Хватит притворяться, Нора. – Сьюзен открыла сумочку и протянула мне письмо. – Ты недостаточно внимателен к своим вещам, – сказала она.

Я сунул письмо в карман, и на секунду мне почему-то стало ужасно стыдно.

– Но я же не могу отвечать за то, что она пишет, – сказал я.

– Понятно. – Сьюзен налила себе стакан виски. – Ты хочешь сказать, что она помешалась на тебе? А ты не спал с ней? И ты не обещал на ней жениться?

– Я не сделал ничего такого, чего бы не сделала ты. Ты что же, думала, что я не попытаюсь с тобой поквитаться? А потом, как к тебе попало это письмо?

– Твоя секретарша переслала его по почте, когда ты был в Манчестере. Пожалуйста, не ругай бедняжку. Ведь на нем стояло «лично» и «срочно».

– Ты не должна была его вскрывать, – сказал я. – Красивый поступок, ничего не скажешь.

Она посмотрела на меня, как бы не веря собственным глазам.

– Бог мой, неужели я дожила до этого! И мы становимся джентльменом? Что ж, продолжай в том же духе, Джо. Скажи, что это было нечестно.

– Предоставляю подобные высказывания твоему бывшему поклоннику, – сказал я. – Если он, конечно, бывший.

Она допила коньяк.

– Между нами все кончено. Хочешь – верь, хочешь – нет. Во всяком случае, он в больнице.

– Отлично. Надеюсь, что у него рак.

– Вот это уже другое дело. Вот это уже больше похоже на тебя. Если верить Сибилле, то возможно, что у него и рак. И все-таки он джентльмен. Потому-то главным образом ты его и ненавидишь.

– Бога ради избавь меня от этого проникновенного анализа моей личности. Что же ты намерена делать?

– Да ничего. Потому что я знаю, что ты не женишься на ней. У тебя не хватит мужества, Джо. Не откажешься же ты от хорошей работы и всего этого… – Она обвела комнату рукой. – Ради Норы Хаксли. Ты бы это сделал, если б любил ее. Но ты никогда никого не любил, кроме себя. В свое время я думала, что ты любил Элис Эйсгилл. Я даже ревновала ее к тебе. Но сейчас я уже не ревную, мне жаль ее…

– Меня удивляет только, что ты и дальше собираешься жить со мной.

– А я не говорила, что собираюсь. Но, возможно, я и не стану разводиться с тобой. А если стану, то сама выберу для этого время. Возможно, у меня тоже есть гордость. Возможно, мне не нравится, что эта толстая коровища Нора Хаксли отбирает у меня мужа. Забавно, как все повторяется, правда? Тебя всегда тянуло к толстым коровищам, всегда тянуло к матронам, не так ли?

Я заметил слезы на ее глазах. И подошел к ней. Она отодвинулась.

– Все в порядке, – сказала она. – Иди на свое заседание. Да не забудь позвонить в клуб, чтоб получить последние инструкции от отца. Кстати, ты еще не сказал ему, что Тиффилд предлагал тебе место?

Я молча смотрел на нее. Я видел ее злой, я видел ее в истерике, я видел, как, обидевшись, она осыпала меня величайшими оскорблениями, желая в свою очередь меня обидеть, но я ни разу еще не видел, чтобы она так долго держалась этого спокойного, ледяного, издевательски высокомерного тона. Впервые – и, поняв это, я сразу почувствовал уважение к ней – она дала мне понять, что я женат на дочери богатого человека.

– Нет, – ответил я. – Я еще не уверен в том, что приму его предложение.

– Конечно, не примешь, – сказала она. – Так же, как ты не женишься на Норе Хаксли. Но об этом отцу ты, конечно, ничего не скажешь.

– А почему я должен ему об этом говорить? Ведь он же не все мне говорит.

– Безусловно нет. Он ни словом тебе не обмолвился о слиянии, не так ли?

Я со стуком поставил стакан на стол, так что выплеснулось виски.

– Заткнешься ты наконец?

– А слияние-то идет своим чередом, нравится тебе это или нет. – Она растянулась на диване. – Я, пожалуй, поваляюсь сегодня вечером, – заметила она. И холодно посмотрела на меня. – Чего же ты ждешь?

* * *

Браун сидел за столиком возле окна, когда я вошел в бар Клуба консерваторов.

– Приветствую вас, дружище, – сказал он. – Что-то вы раскраснелись. Поссорились со Сьюзен?

– Не сошлись во мнениях, – сказал я.

Он хмыкнул.

– Подождите, проживете вместе лет тридцать, тогда такие вещи перестанут вас волновать. Хотите чего-нибудь выпить?

– Нет, благодарю, – сказал я.

– Ерунда. Если я не могу больше пить, это вовсе не значит, что и вы, молодежь, тоже не можете. – Он заказал мне двойную порцию виски. – Выпейте-ка это, – сказал он, когда принесли виски. – Сразу оживете. – Он потер руки. – Выпейте за меня, – добавил он. – Ей-богу, ну и позабавлюсь я сегодня, глядя на физиономию Хьюли.

К столику подошли Джордж Эйсгилл и Артур Уинкасл, застенчивый человечек, имевший несколько галантерейных магазинов. Обычно галантерейщики, как бы желая доказать, что они не пользуются своим товаром, наращивают себе бицепсы и отпускают усы, и то, что Артур был среди них исключением, лишь подтверждало правило.

– Извините за вторжение, – сказал Джордж.

– Мы уже все обсудили, – сказал Браун. – А почему у Артура такой вид, точно он наделал в штаны?

Джордж сел.

– Его волнует проблема принудительной продажи участков.

– Меня не было, когда обсуждали этот вопрос, – сказал Артур.

Браун расхохотался.

– Ну, еще бы, конечно, не было. Корсеты-то ведь приносят денежки, а? Последнее время, Артур, вас совсем не видно в Уорли. Что это вы затеваете?

Артур смущенно заерзал на стуле.

– По-моему, неправильно это – насчет принудительной продажи, – сказал он. – А ведь мы даже включили это в нашу программу на текущий год. И дали слово…

Браун поднял руку.

– Одну минуту, Артур. Бани ведь тоже входят в нашу программу. Все согласны с тем, что они необходимы. И бани эти будут открыты как можно скорее. Но кто сказал хоть слово, что речь идет об участке, предназначенном под «Палас»?

– Да, но комиссия по охране здоровья решила…

– А разве мы не можем передумать? Уж конечно, можно найти участок лучше, чем тот, что отведен под «Палас».

– Вы хотите сказать, что все доводы в пользу принудительной продажи участка, отведенного под «Палас», ничего не стоят?

Браун вздохнул.

– Странный вы человек, Артур. Ну почему вы не хотите поверить вашему председателю, что он все делает так, чтобы заинтересованные лица выиграли от этого? Почему вы хотите знать все тайные пружины, сокрытые за каждым дурацким пунктом повестки дня?

– Но это же моя обязанность, – сказал Артур. – Не могу же я голосовать вслепую.

– Хорошо, – согласился Браун. – Я все вам объясню. Только не поднимайте шума, когда дело дойдет до обсуждения этого пункта. Джордж воздерживается от голосования, потому что он заинтересованная сторона, а каждый голос имеет значение. – Он вздохнул. – Почему вы не можете быть как все? Почему вы не можете быть, например, как Джо? – Он похлопал меня по спине. – Джо не станет раскачивать лодку и перебегать с одной стороны на другую, правда, Джо?

– Если я это сделаю, она может потонуть, – сказал я.

– Если любой из нас это сделает, она потонет, – поправил меня Браун. – Но ты, Джо, никогда этого не сделаешь. Ты знаешь, что наша партия не ошибается. Если в это не верить, тогда зачем быть в партии?

Он снова похлопал меня по спине – так похлопывают послушную собаку. И принялся объяснять Артуру, почему в конечном счете решено было в данном случае не применять указа о принудительной продаже участков, но я даже не прислушивался: я знал о доме с комфортабельными квартирами, который предполагалось построить на месте «Паласа». И я знал разницу между той суммой, которую Эмборо получил бы за этот участок от муниципалитета, и той, которую он получит от компании по строительству жилого дома.

Мое мнение об этической стороне дела не шло в счет: ведь я здравомыслящий человек, на которого можно положиться, который не станет раскачивать лодку, – у меня не хватит на это духу, у меня никогда не хватало духу поступить так, как я бы хотел; я продался первому встречному и теперь всегда буду лишь здравомыслящим человеком, на которого можно положиться и который, не задавая вопросов, выполняет приказания. Я предал Элис, я предал Нору; у меня было две возможности обрести свободу, и у меня не хватило духу воспользоваться хотя бы одной из них. Я ненавидел эту комнату, ненавидел эти зеленые леса и желтую землю, и все-таки я буду жить здесь до самой смерти.

Мне вспомнилось, как я впервые увидел Нору. Ветер, ночь. На Норе было белое полупальто и голубая косынка. Она с минуту постояла на ступеньках вот этого самого здания. И зашагала прочь. Она ушла. А я поднялся по ступенькам клуба и прошел по выложенному плитами холлу в эту комнату. Но ведь с Норой все кончено. Зачем же я терзаю себя?

Джордж Эйсгилл проницательно посмотрел на меня.

– Вы что-то сегодня молчаливы, Джо.

– Мой тесть говорит за нас обоих, – сказал я.

Он хмыкнул.

– Знаете, мне даже как-то жаль Хьюли.

– А ему вот не жаль, – сказал я, кивком указывая на Брауна.

Джордж понизил голос.

– Старый злодей! Всегда своего добьется.

– Во всяком случае, так было до сих пор.

– Надеюсь только, что Хьюли не станет лезть напролом. Я сегодня не в настроении выслушивать его долгие речи. – Он посмотрел в окно. – Чудесный вечер, – заметил он. – Взошла луна и светло как днем.

– Только холодно, – сказал я.

– Право, не знаю, зачем мы тратим на это время, – сказал он. – Рассказать вам, чем бы мне хотелось сегодня заняться? Мне б хотелось долго-долго кататься при луне. Много лет я уже этого не делал.

– А почему?

– И вы еще спрашиваете! Человек ведь не всегда может поступать так, как хочется.

– В самом деле?

Заметив, с какой тоскою он смотрит в окно, я внезапно понял его состояние и мысленно увидел перед собой белую ленту дороги, уходящую высоко в горы.

И тут до сознания моего дошло, что надо делать. Мне показалось, что я всегда это знал. Меня уже ничто не страшило.

Джордж отвел взгляд от окна.

– Пора идти, – сказал он. И на лице его вновь появилось обычное надменно-ироническое выражение.

– По-моему, ваш тесть завербовал Артура, – сказал он. – Ну, а вас мне нет нужды вербовать, правда, Джо?

– Можете не утруждать себя, – сказал я. – У меня все продумано.

Когда я вернулся из муниципалитета домой, Сьюзен читала. Она даже не подняла глаз от книги, а лишь что-то буркнула, давая понять, что заметила мое появление.

В комнате горела только настольная лампа, но, несмотря на мягкий свет, Сьюзен показалась мне почему-то не моложе, а старше, словно это сидела не она, а ее мать. На миг у меня возникло желание выбить книгу у нее из рук. Слишком она была спокойна, а я понимал, на каком чувстве недосягаемого превосходства основано это спокойствие.

Я сел. Казалось, все мои поступки сегодня в муниципалитете диктовались одним – желанием сделать назло моему тестю. Я всегда буду с наслаждением вспоминать, какое у него было лицо, когда я голосовал против, но это все равно ничего не изменит. А потом я вспомнил, как он побелел: ведь я пошел против него на глазах у всех, поставил его в дурацкое положение не только в присутствии его друзей, но и врагов.

Он никогда мне этого не простит. Никогда не простит, но ведь на это я и шел. Я распахнул дверь своей темницы – здравомыслящий человек, на которого вполне можно положиться, все понимающий, все прощающий рогоносец сбросил свои цепи. И недалек тот час, когда я сгоню выражение этого превосходства с лица Сьюзен. Но к чему спешить, к чему говорить первому, – пусть она сама нарушит молчание. Я расстегнул воротничок и развалился в кресле.

Сьюзен подняла глаза от книги.

– Ты сегодня, видимо, доволен собой, – заметила она. – Тебе не хочется принести мне чего-нибудь выпить? Немножко коньяку с содовой?

– С удовольствием, дорогая. – Я встал с кресла. – Я, пожалуй, тоже выпью.

Принимая из моих рук бокал, она подозрительно взглянула на меня.

– Ты сегодня ничего не пил?

– Ты же знаешь, где я был.

– Как будто, да. Я смотрю, муниципалитет стал твоим вторым домом.

Я снова опустился в кресло.

– Это уже в прошлом.

– Только не говори мне, что ты подал в отставку.

– Именно это я и сделал.

Она улыбнулась.

– Но это же чудесно, Джо. Я не могу этому поверить.

– Это правда, – сказал я.

Она поднялась и, подойдя ко мне, поцеловала меня.

– Значит, ты все-таки взялся за ум, – сказала она.

– Да, если тебе угодно так это истолковать, – сказал я.

– Ну, а эта дурацкая история с Норой Хаксли – тут ты тоже взялся за ум? – Она рассмеялась. – Ах, Джо, я, право, не виню тебя. Я знаю, как ты до сих пор мучаешься из-за того, что было с Марком… Но, право, Нора не подходит тебе, ей-богу, не подходит. Ты хотел отыграться – вот и отыгрался. – Она села ко мне на колени. – Ну признайся, Джо, она ведь пугает тебя. Она такая волевая, она все время будет тобой помыкать. Слишком она сильная женщина, слишком властная. Тебе будет намного лучше с твоей глупой женушкой. – Она взяла мою руку и положила к себе на колено. – Ах, Джо, мне бы так хотелось…

Я отдернул руку.

– Да встань ты наконец, – сказал я. – Я ухожу из муниципалитета, потому что уезжаю из Уорли. И ухожу от тебя. Я сыт по горло и больше ни минуты не намерен это терпеть. Раз в жизни я поступлю так, как я хочу. Я женюсь на Норе. И буду иметь от нее детей. И забуду, что был когда-то женат на тебе и работал когда-то на твоего отца. Ты говорила, что у меня не хватит духу. Ты считала, что я всегда буду к твоим услугам – стоит только поманить. Вечно буду у тебя под каблуком. Так ведь ты считала? Так?

Она тяжело опустилась в кресло.

– Ты все сказал? – спросила она.

В лице ее не было ни кровинки.

– Эту ночь я буду спать в комнате Гарри, – сказал я. – Потом приищу себе что-нибудь на то время, пока не переберусь в Лондон. Я постараюсь как можно скорее выехать из этого дома.

Я мог бы добавить что-нибудь ядовитое на тему о том, что это не мой дом, но сейчас, когда я одержал победу и мог бы торжествовать, передо мной не было противника – Сьюзен казалась такой маленькой, такой надломленной, такой обиженной.

– А как будет с детьми? – спросила она.

– Все, что я мог сделать для детей, я сделал. Я не могу ради них поддерживать видимость брака. Больше не могу. Рано или поздно все равно это на них отразится. Ты же не сможешь скрыть того, что ты на самом деле ко мне чувствуешь.

– До сих пор мне это удавалось.

– А когда Барбара вырастет, ты думаешь, что сможешь это от нее скрыть? Или, скажем, я смогу? Нет. Не будем больше себя обманывать. Лучше разойтись – и все.

– Я бы не сказала, что это все, – возразила она. – А сколько мне придется лгать Барбаре? И Гарри?

– Гарри это не очень тронет, – сказал я. – Ну много ли мы бываем вместе?

На щеках ее появилось два некрасивых багровых пятна. Она судорожно глотнула воздух.

– Ага, значит, Гарри мы сбросили со счетов, не так ли? Ну а как насчет твоей любимицы? Насчет той, кого ты любишь больше всего на свете? Насчет Барбары?

Я отвел глаза. Что-то в выражении ее лица испугало меня. Теперь она торжествовала, лицо ее исказилось, как бывает у бегуна, когда он делает последний рывок, чтобы порвать ленточку.

– Я буду навещать ее, – сказал я. – И Гарри тоже.

– А тебе не кажется, что это будет плохо сказываться на них?

– Боже мой, но ведь они же мои дети. Будь благоразумна, Сьюзен. Естественно, что мне захочется видеть их.

– Ах, вот как! Ты в этом уверен? Совершенно уверен? А не лучше ли будет разойтись раз и навсегда?

– Нет. Я, конечно, буду навещать их, – повторил я. – Ты не можешь отказать мне в этом.

– Я и не стану, Джо. Я только прошу тебя как следует все продумать.

– Мне нет нужды ничего продумывать.

– Прекрасно. Тогда я спрашиваю тебя в последний раз. Ты хочешь порвать со мной раз и навсегда или ты хочешь иметь возможность навещать детей?

Я заново наполнил бокал.

– Ты не можешь запретить мне навещать их.

– Мы можем прекратить сейчас этот разговор, – сказала она. – Я не требую немедленного ответа.

– Я буду навещать их. Это мое последнее слово.

Она прикусила нижнюю губу.

– Ты всегда поступаешь так, как тебе хочется, – сказала она. – Правда?

– Сейчас – да.

– Итак, ты от меня уходишь, и через некоторое время мы оформим развод. Очевидно, число твоих посещений будет установлено юристами. В суде, не так ли? Но ты мне напишешь, и, я уверена, мы сможем как-то об этом договориться и до суда. Это будет нетрудно, пока идут занятия в школе. Ведь школа совсем рядом с Лондоном.

– А Барбару я могу навещать раз в две недели. Я буду приезжать и брать ее с собой. Так что нам даже не надо будет встречаться. Ты, очевидно, возьмешь няню и сможешь уходить из дому до моего приезда… – Я умолк. – Да не смотри ты на меня так. Я ведь только о тебе забочусь.

– Можешь не утруждать себя, Джо. Но я вижу, ты тщательно все обдумал. Очевидно, вы с Норой все это обсудили. Она не из тех, кто оставляет место для случайностей. Только во все это надо внести одну поправку: тебе придется навещать только Гарри.

Теперь на щеках ее уже не было пятен, а голос перестал дрожать – она разорвала ленточку и сбавила темп, позируя для киноаппаратов и ожидая поздравлений.

– Не понимаю. Почему это? Почему?

– Потому что не станешь же ты навещать чужого ребенка.

– Ты с ума сошла, – с трудом вымолвил я. – Ты с ума сошла.

– Ничуть. Барбара не твоя дочь. Это я знаю точно.

И, обхватив себя руками, словно желая унять озноб, она истерически расхохоталась.

Я схватил ее за плечо.

– Ты шлюха, – выдохнул я. – Грязная шлюха!

Она продолжала хохотать.

– Если ты убьешь меня, то не сможешь жениться на Норе, – сказала она.

Я отпустил ее.

– Да, не стоит пачкаться, – сказал я. И шагнул к двери.

– Неужели тебя даже не интересует, кто ее отец, Джо?

Она еще крепче обхватила себя руками; лицо ее как-то обмякло, а рот словно бы ввалился.

– Мне нет нужды спрашивать об этом, – сказал я. – Ты, должно быть, немало повеселилась втихомолку эти четыре года, когда видела Барбару с этими толсторожими крикуньями. Когда видела ее с сестричками…

– Нет, все было совсем не так, – устало произнесла она. – Все началось опять только в мае. И ничего бы этого не было, если б не ты. Ведь я старалась, право же, старалась любить тебя. – Она умолкла. – А впрочем, нет, не старалась. Мне не надо было стараться. Ведь я любила тебя. Но я старалась, чтобы ты полюбил меня. А ты не мог, потому что в тебе это не заложено. – Она нахмурилась. – Впрочем, объяснять тебе это – все равно что рассказывать слепому о цветах.

– Хорошо, – сказал я. – Ты старалась не быть шлюхой. Четыре года старалась. Даже не четыре, а почти целых пять. Срок более чем достаточный, чтобы блюсти верность мужу, а потом при первом же удобном случае ты вернулась к Марку. Ты примерно себя вела, не так ли? Целых пять лет…

И тут я кое-что вспомнил. На секунду я лишился дара речи.

– Ах ты дрянь, – хрипло произнес я. – Я даже и не представлял себе, какая ты шлюха! Значит, то был не Марк. Неужели ты не можешь мне сказать правду? Кто же он? Кто?

– По-моему, ты сходишь с ума, – сказала она. – Почему же это не Марк?

– Да потому, что он переехал в Уорли всего три года тому назад.

– А ты не помнишь, что я ездила к ним с Сибиллой за год до того, как родилась Барбара, не помнишь? Когда я жила у тети Коры в Хемстеде? Ты не помнишь, как мы тогда поссорились перед моим отъездом? И какие милые вещи ты говорил мне?

– Это уже дело далекого прошлого, – сказал я.

– Да, конечно. Вернее, это было бы делом далекого прошлого, если бы не ты. Он об этом ничего не знает.

– Как это все, должно быть, легко у вас получилось, – сказал я. – Ему, наверное, достаточно было поманить тебя пальцем при первой же встрече. А может быть, он даже и не поманил? Просто повел себя, как пес при виде суки? – И я пояснил свою мысль, не стесняясь в выражениях, но на лице ее читалось по-прежнему лишь отчуждение и ирония.

– Как странно, – заметила она. – Ты говоришь о Марке, как будто я впервые встретилась с ним пять лет тому назад. А я знаю его уже пятнадцать лет. Ты просто ничего не помнишь обо мне, ведь так? Я для тебя лишь вещь, предмет, у меня не может быть даже своих мнений. Хочешь, я расскажу тебе, что эта вещь делала? – Она задыхалась. – Хочешь, расскажу, что эта вещь делала, когда ее чувства были оскорблены? И как часто, и когда это бывало?

Я почувствовал удар по щеке, потом другой, взглянул на руку, которая нанесла его, и понял, что это моя собственная рука. Я слышал вопросы, которые задавал, и ответы на них, хотя мне, в сущности, не было нужды их слышать. Я бы давным-давно все знал, если бы самодовольство и глупость не притупили моих инстинктов. Я еще раз ударил себя по щеке, на этот раз менее сильно: после первых двух ударов я даже почувствовал легкую дурноту.

– Хватит, – сказал я. – Теперь я знаю, что мне делать.

Впервые за все это время на лице ее появилось действительно испуганное выражение.

– Джо, я ведь не хотела. – Она подошла к телефону. – Я ведь говорила тебе, что очень устала. Я просила тебя оставить меня в покое.

– А ты могла бы оставить телефон в покое, – сказал я. – Ты не заслуживаешь даже того, чтобы тебя повесить.

– Все это твоя вина, – сказала она. – Ты никогда не понимал меня. Ты никогда не хотел понять.

Внезапно я почувствовал, что вопреки моей воле меня тянет к ней, а заглянув ей в глаза с расширенными, как после наркотика, зрачками, я понял, что и ее – помимо воли – тянет ко мне. Но это было чисто умозрительное ощущение. Не сказав ни слова, я повернулся и пошел наверх упаковывать вещи.

Когда я вернулся в гостиную, там перед электрическим камином стоял Браун. Он взглянул на мой чемодан.

– Это что еще за чертовщина?

– Джо уходит от меня, папа, – пояснила Сьюзен.

– К кому?

– К Норе Хаксли. Он собирается жить с ней в Лондоне.

– У меня было впечатление, что он снова взялся за старое. – Браун вынул пачку сигарет, помедлил, затем вытащил кожаный портсигар. – В таком случае завтра мы не будем иметь чести видеть его на работе. – Он отрезал кончик сигары и с таким видом, будто отмечает торжественное событие, закурил.

– Я могу подать заявление об отставке, если вам угодно, – сказал я.

– Обойдемся и без твоего заявления. Будь моя воля, я бы ни минуты не держал тебя. – И он выдохнул облако дыма.

В баре стояла жестянка с сигаретами «Капстен». Я сунул ее в чемодан.