Текст книги "Жизнь наверху"

Автор книги: Джон Брэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Отдохнешь – и все пройдет, – заметил я. – Нам обоим нужно отдохнуть.

И я снова поцеловал ее.

18

Когда я увидел Марка и Сибиллу, стоявших на пороге, моим первым побуждением было захлопнуть перед ними дверь. За те полтора месяца, что я не видел Марка, он стал для меня чем-то более значительным, чем сама жизнь, превратился в некое олицетворение зла. В глубине души я был уверен, что он вступил в связь со Сьюзен не потому, что она ему нравилась, а из ненависти ко мне, из желания доказать, что класс господ всегда и во всем без труда одерживает верх. Но вот он шагнул из темноты, и при ярком свете я увидел всего лишь человека среднего возраста в белой рубашке, которая от частой стирки приобрела желтоватый оттенок.

– Привет, старина, – сказал он. – Давненько не виделись.

– У нас с вами получились настоящие прятки, – заметил я. – Мы вернулись после отдыха, – вы отправились отдыхать.

Я поцеловал Сибиллу.

– Ну как поживаем, дорогая? Как дети?

– Здоровы и веселы, как и все мы, кроме Марка, – сказала она. – Он подцепил на Майорке страшную пакость: его укусила какая-то дрянь…

– Как это неприятно, – сказал я.

Марк нервно потирал руки.

– Ерунда, – сказал он. – Это был обычный испанский клещ. Но он вызвал к жизни старую хворь.

Старой хворью была тропическая болезнь, которую Марк подхватил в Бирме; он всегда старался хотя бы раз упомянуть о ней в разговоре, подобно тому как люди более простодушные стараются упомянуть о своих наградах. Но сегодня он и в самом деле выглядел неважно: глаза у него были воспаленные, и даже загар не мог скрыть бледности лица.

– Придется последить за собой, старина, – сказал я.

– Я все время ему об этом твержу, – сказала Сибилла. И обняла мужа. – Ему бы следовало лежать, но он ни за что не хотел пропустить день рождения Сьюзен.

И она негодующе посмотрела на меня, словно я собственноручно вытащил Марка из постели.

– Я говорила, что Сьюзен поймет и извинит его, но ему не хотелось ее огорчать…

Я улыбнулся.

– Вот это уже дар от чистого сердца. И мы, право были бы огорчены, если бы Марк не пришел.

– Ради бога, Сибилла, ведь я еще не умираю, – вмешался Марк. – Своими разговорами ты ставишь Джо в идиотское положение.

– Зачем вы так, старина; она ведь только печется о здоровье своего мужа, – заметил я. И провел их в гостиную. – Для этого жены и существуют, не так ли, Сибилла?

Она кинула на меня удивленный взгляд. Я расхохотался.

– Разве не так? Выпейте чего-нибудь, дорогая, и вы сразу почувствуете себя в своей тарелке. Да и Марк тоже. Скажите, чего вам налить, и желание ваше будет тотчас исполнено.

Я окинул взглядом комнату: веселье началось. Всего пять минут тому назад двадцать человек лениво переговаривались, неторопливо потягивали вино, как-то исподтишка накладывали себе пищу на тарелки, словно вся эта еда была предназначена не для них, а сейчас все перепуталось, все пили и ели, и если еще открыто не ухаживали за женой соседа, то уже подумывали об этом.

Я принес Марку и Сибилле два больших стакана виски.

– Вам здесь все знакомы, не так ли? – спросил я.

– Я не знаю вон той кудрявой молодой особы, что стоит у окна, – заметила Сибилла.

Марк посмотрел на Нору. Лицо его на секунду просветлело.

– Ну как же, дорогая, конечно, ты ее знаешь. Мы встречали ее у Браунов. Это Нора Хаксли.

– А у тебя хорошая память, мой дорогой. Очень интересная женщина, не правда ли? Ваш тесть, Джо, по-моему, без ума от нее.

В гостиной стоял шум, и я не мог расслышать, что говорил Норе Браун; ясно было только одно: это ее забавляло. Он взял ее руку и, повернув ладонью вверх, принялся разглядывать, не скрывая удовольствия, какое доставляло ему это занятие. Гул голосов на секунду стих.

– Я никогда не ошибаюсь, – донеслось до меня. – Взгляните на свою линию жизни.

Тут из угла, где царил Ларри Силвингтон, раздался взрыв смеха, и я повернулся к Сибилле. Я по-прежнему не любил своего тестя, но сейчас искренне порадовался, что ему еще доставляет удовольствие легкий флирт с красивой женщиной. А потом, разве это не подтверждает, что у меня хороший вкус? Ведь он выбрал самую интересную женщину в этой комнате. У Анны Роджерс слишком длинный нос. Эва Сайкс слишком располнела. У Салли Тимбол слишком тонкие ноги. Корал Смит близорука, но не носит очков и потому вечно хмурится или щурится. Ну а моя теща и Сибилла в счет не идут, хотя они и очень разные. При всех своих недостатках моя теща никогда не надела бы такого ярко-малинового или такого короткого платья…

Марка бил озноб.

– А у вас, по-моему, лихорадка, – заметил я. – Принести чего-нибудь?

– Еще немного виски, старина. – Он потер руки. – Последнее время чертовские стоят холода, – заметил он.

Я взял его пустой стакан.

– Да ведь еще только осень, – сказал я. – Холода по-настоящему и не начинались.

Я подал ему стакан с виски.

– Может быть, Марк, вам прилечь на минутку? – предложил я. – Пойдите в комнату Гарри…

– В комнату Гарри? Для чего? – спросила Сьюзен.

– Марк неважно себя чувствует.

– Бедняжка, – промолвила Сьюзен.

Она слегка покачнулась – видимо, выпила лишнего, готовясь к этой встрече.

– Не вставайте, не вставайте, – сказала она и по очереди поцеловала обоих. Поцелуи получились громкие, влажные. – Так приятно снова вас видеть, – продолжала она. – Нам вас очень недоставало…

– Зато мы в прятки поиграли, – сказала Сибилла. – Желаем счастья, Сьюзен.

Марк встал.

– Примите, дорогая, пожелания большого-большого счастья от нас обоих. А также сей скромный дар в знак нашей любви.

Скромный дар оказался голубым нейлоновым халатиком.

– Какая прелесть! – воскликнула Сьюзен. – Именно то, что мне хотелось.

– Тебе придется благодарить меня за это, душенька, – сказала Сибилла. – Марк хотел купить что-нибудь полезное.

Я развернул халатик и посмотрел на свет.

– Ай да одежда – все насквозь видно, – заметил я. – Вы уверены, Сибилла, что это ваш выбор? А мне думается, это дело рук Марка, только он не хочет признаваться. Ну и темная же вы лошадка, Марк, а?

Халатик был совсем не похож на тот, который я привез Сьюзен из Лондона: вкус Сибиллы сказывался в обилии рюшей и бантиков и в каком-то неопределенном, удивительно ядовитом цвете. Такого странного металлического оттенка синего цвета я никогда еще не видал.

После второго стакана виски щеки Марка порозовели.

– Нет, это не мой выбор, Джо, – сказал он.

– Я ведь пошутил, – сказал я.

Я увидел, что он боится: он с радостью не пришел бы на этот вечер, но даже под таким основательным предлогом, как болезнь, не посмел увильнуть от встречи.

– Именно о таком халатике я и мечтала, – повторила Сьюзен. – Как это мило, благодарю вас обоих.

– Идея принадлежит Сибилле, – сказал Марк. Он умоляюще взглянул на меня. – Она пошла и купила.

Он смотрел на меня, словно ждал, что я вот-вот нанесу ему удар, который он не сумеет парировать. Он чувствовал, что этот подарок, видимо, имеет какое-то особое значение, понимал, что совершил ошибку, выбрав эту вещь, но не знал почему. Он был загнан в угол, он уже не сопротивлялся. Где-то на протяжении последних полутора месяцев его броня дала трещину. Я не знал, отчего или как это произошло, видел только, что передо мной чрезвычайно напуганный человек.

– Это была отличная идея, – сказал я. И обнял Сьюзен за талию. – Мы устроим второй медовый месяц, хорошо, дорогая?

Она взвизгнула от удовольствия.

– Гадкий!

К нам направлялся мой тесть, поддерживая под локоть Нору.

– Старикам не положено так долго засиживаться, да еще и пить, – сказал он. – Надо забирать жену и – домой.

– Какой же вы старик, – сказала Нора. – Вы интересный мужчина и сами это знаете.

Он вынул портсигар, открыл его, с вожделением посмотрел на сигары и снова захлопнул крышку. А ведь Брауна и в самом деле можно назвать красивым мужчиной: густые брови, самоуверенное, моложавое, еще не успевшее одряблеть лицо.

Он улыбнулся Норе.

– Два-три таких комплимента, моя юная леди, и я поеду домой с вами, а не с женой.

– Надеюсь, вам было весело, – вмешался я. – Неужели вам и в самом деле пора ехать?

– Боюсь, что да, Джо. – Он повернулся к Норе. – Непременно приходите к нам в следующее воскресенье на рюмку коньяку. И не забудьте сказать брату, чтобы он зашел ко мне насчет работы.

– Но вы ведь его даже не видели, – заметила Нора.

– Если он такая же умница, как его сестра, все будет в порядке. – И он поцеловал Норе руку.

А мне вдруг стало жаль его, – жаль старика, который уже не смеет выкурить сигару и вынужден в половине десятого уйти с вечера; жаль мне стало и Марка, который никак не совладает со своим страхом и все ждет удара. Ненависть моя испарилась – ее не на кого было излить. Я крепче обнял Сьюзен за талию.

19

Наступила минута, когда уже не имело значения, где мы, когда ее молящий, а потом требовательный шепот заставил забыть и об удобстве, и о наслаждении, и даже о нежности; мы уже не ощущали себя – не ощущали себя ни порознь, ни как единое целое, – нами владела слепая сила, могучая, как смерть.

А потом мы снова очутились на заднем сиденье моей машины у поворота с Золотой аллеи; было темно, было холодно, поднимался белый туман – словно дыхание опавших листьев. Прижавшись щекою к ее щеке, я тихонько поглаживал ее спину. Я и сам не знал, счастлив я или нет, но грусти у меня во всяком случае не было, – возникла нежность, нежность, распространявшаяся даже на одежду, которую она бросила на сиденье. Я не видел в этой одежде ничего прозаического или непристойного, а лишь частицу Норы, такую же от нее неотделимую, как гладкая сильная спина, тугие завитки волос, спокойное, улыбающееся лицо. Мы никого не предали, поэтому и не было грусти, и нежность распространялась даже на нейлон, на кружева и на ткань, они вызывали улыбку, выглядели комичными, как и сама Нора в эту минуту.

– У тебя теплые руки, – сказала она. – Они у тебя всегда такие?

Она вздохнула.

– Как ты думаешь, мы могли бы провести здесь ночь?

– Возможно, нам и придется это сделать, – ответил я. – Кажется, поднимается туман.

– Но ведь мы можем провести ночь и в другом месте, – сказала она. – Мы могли бы поехать на север, пока туман не стал слишком густым…

– Нет, дорогая. Мне бы этого хотелось не меньше, чем тебе, но это невозможно. Сьюзен сразу учует, что пахнет жареным.

Она резко выпрямилась и, соскользнув с моих колен, села рядом.

– Не говори глупостей и не беси меня, – сказала она. – Ну при чем тут Сьюзен?

Я стал одеваться.

– Будем благоразумны, дорогая, – сказал я. – Пока что виноватая сторона – она, во всяком случае с точки зрения закона. Зачем же нам подставлять голову под нож. – Я потянул за молнию – она застряла на середине. – А, черт, – вырвалось у меня.

Нора рассмеялась.

– Дай я застегну, – предложила она. И перегнулась ко мне. – Ну вот. Тут нужна сноровка, а не грубая сила.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– Честное слово, Джо?

– Я не могу без тебя жить. Если бы мы не могли встречаться, если б я не мог видеть тебя, я б с ума сошел. В тот вечер, когда я пришел к тебе, я был на грани отчаяния. А потом все изменилось.

– В моей жизни тоже все изменилось, – сказала она. И поежилась.

Я обнял ее.

– Тебе холодно, моя хорошая.

– Нет, – сказала она.

Я взглянул на кучу вещей, лежавших на сиденье подле меня, и мне вдруг захотелось поскорее увидеть ее одетой.

– Накинь что-нибудь, Нора.

Она отодвинулась от меня.

– Почему ты всегда торопишь меня, Джо? Неужели тебе неприятно видеть меня такой, какая я есть?

– Ты же знаешь, что приятно. К тому же мне не часто выпадает подобное счастье, не так ли?

– Да, мы были вместе всего четыре раза. Четыре раза с августа месяца, а сейчас почти конец октября. При этом я не считаю того проклятого вечера, когда ты у меня на глазах стоял в обнимку с женой и беседовал с ее любовником. Кстати, я не очень высокого мнения об ее вкусе.

– Сейчас это едва ли имеет значение, – сказал я.

– Нет, конечно. Ведь ты утешаешься с довольно интересной дамой.

– О господи, – вздохнул я. – Сколько раз повторять тебе одно и то же? Я люблю тебя. Почему же ты без конца твердишь, что ты для меня всего лишь интересная дама!

– Я тоже люблю тебя, – сказала она. – Я полюбила тебя в ту ночь. – Она взяла мои руки и обвила их вокруг себя. – С твоим появлением в моей жизни тоже все изменилось. Ты походил на большого зверя, попавшего в западню и рычащего от бессилия.

– Очень мило с твоей стороны говорить мне такие вещи. По крайней мере у меня не будет иллюзий насчет моей особы.

Она поцеловала меня.

– Но ведь ты в самом деле такой, Джо. Ты считаешь, что ты очень тонкий и хитрый, но любая женщина видит тебя насквозь. И всё же ты опасен. Возьми, к примеру, меня: ты без всяких усилий взял и спутал все мои планы.

Я отстранился от нее.

– Ты, видно, не очень счастлива со мной, да?

– Мальчик мой, – сказала она. – Большой толстый мальчик. Конечно, я с тобой счастлива. Но я не очень гожусь на роль любовницы…

Внезапно она вскрикнула. За стеклом было чье-то лицо. На секунду оно прильнуло к окошку, осклабилось, обнажив зубы, и исчезло. Я перелез через Нору и распахнул дверцу.

Какой-то человек в темном макинтоше бежал по направлению к лесу. Пытаться догнать его было уже бесполезно – Золотой лес тянулся здесь без всякого перерыва добрых две мили. Человек остановился на опушке в пелене белого тумана, которая доходила ему до пояса.

– Тьфу, грязь какая! – крикнул он. – Я все видел! Грязь какая! – И он продолжал кричать еще что-то.

Я подобрал с земли камень и швырнул в него. Камень угодил в дерево ярдах в ста от того места, где стоял человек; тот взмахнул руками, как бы защищая лицо.

Когда я вернулся в машину, Нора одевалась.

– Ты мог убить его, – сказала она.

– Не велика была бы потеря.

Она стала натягивать свитер.

– И все-таки это было глупо с твоей стороны, – заметила она, когда голова ее показалась из свитера.

– Не пили меня.

Она достала пачку сигарет из кармана моего пиджака.

– Ну, конечно: любовницы не должны пилить своих повелителей, – сказала она. – Это прерогатива жен, не так ли? А любовницы – существа смиренные, они должны довольствоваться малым и быть благодарны за это, так ведь? Раз в неделю, на заднем сиденье машины повелителя, на виду у всяких сумасшедших…

– Успокойся, – сказал я. – Ведь это же первый раз так получилось.

– И последний.

Она раскурила две сигареты и протянула мне одну.

– Мы поедем куда-нибудь в другое место, – сказал я, – Я что-нибудь найду.

– Только не со мной. Со мной ты больше никуда не поедешь.

На секунду я лишился дара речи: во рту и в горле у меня пересохло, и я с трудом глотнул воздух, словно он вдруг превратился в песок.

– Я надоел тебе, – наконец вымолвил я. – Ты хочешь порвать со мной, да?

– Нет. О господи, до чего же ты глупый. Неужели я была бы сейчас здесь, если бы хотела с тобой порвать? Просто я уезжаю, вот и все.

– В Лондон?

– Я все время собиралась туда переехать. Только выжидала удобного случая.

– А ты в самом деле должна ехать?

– Неужели тебе надо это объяснять? – В голосе ее послышалось раздражение. – Я уже несколько лет мечу на одно место, и вот оно сейчас освободилось. Однажды я от него уже отказалась, потому что муж не хотел уезжать из Леддерсфорда. Больше такого случая мне не представится.

– Когда же ты едешь?

– В следующую пятницу.

– Тебе что же, только сейчас сообщили об этом? И даже не дали времени на сборы?

– Я знала об этом еще в сентябре.

– Ты могла бы сказать мне об этом, – заметил я.

Я отвернулся и стал смотреть на лес. Легкий ветерок разогнал туман: вдали, слева, я уже различал очертания Золотого холма. Внезапно порыв ветра швырнул охапку листьев в стекло машины, и я ощутил их запах – сырой и в то же время острый, слегка отдающий металлом. Когда-то мне нравился такой пейзаж – и голые деревья, и запах мертвых листьев, но отныне он едва ли будет мне нравиться.

Нора поцеловала меня.

– Ты бы только помешал мне, – сказала она.

– Как могу я тебе помешать? – возразил я. – Конечно, ты должна ехать в Лондон, если тебе хочется. Почему же ты плачешь?

– Ты так осложнил мою жизнь, – сказала она. – Вместо того чтобы радоваться, я чувствую себя совершенно несчастной. И знала, что так будет, знала с той минуты, как увидела тебя.

Я протянул ей мой носовой платок.

– Ты забудешь меня, – сказал я. – Встретишь другого и забудешь меня.

– Это зависит от тебя.

– Я хочу жениться на тебе. – Я умолк, раздумывая о том, сколько препятствий пришлось бы в этом случае преодолеть. И посмотрел на Нору: теперь она улыбалась. Улыбка была искренняя, сияющая, торжествующая, она заставила меня отбросить сомнения. – Я хочу жениться на тебе, – повторил я. – Я не могу без тебя жить. Это будет нелегко…

– Хватит. – Она открыла дверцу. – Пора двигаться. Ты даже вина не успеешь глотнуть, если захочешь выпить.

Слегка удивленный, я последовал за ней.

– Ты не возражаешь, если я поведу машину? – спросила она.

– Если это доставит тебе удовольствие.

– Когда я перееду в Лондон, я куплю себе машину. Я уже давно собираюсь это сделать. Я могла бы купить и раньше, но мне хотелось подождать и купить ее в Лондоне.

Она включила зажигание – машина конвульсивно рванулась вперед и стала.

– Переведи сначала на нейтральную скорость, – подсказал я. – Так ты не хочешь выходить за меня замуж?

– Конечно, хочу.

– Это будет нелегко. Я не смогу сразу поехать с тобой.

Она снова включила зажигание.

– Но ждать тебя мне придется недолго, – заметила она. Машина мягко покатила по аллее Арф. – Ведь ты уже почти принял решение.

– Мне сначала надо подыскать себе работу, – сказал я.

– Ну, тут особых затруднений не предвидится, – заметила она. – Ведь Тиффилд что угодно для тебя сделает.

– Сомневаюсь, – сказал я.

– Ты же говорил, что произвел на него отличное впечатление.

– Это было следствием хорошего завтрака – и все. С тех пор он ни разу не дал о себе, знать. – Произнося эти слова, я сам не мог понять, что толкнуло меня на ложь – разумная осторожность или жалкая трусость. Впрочем, особой разницы между этими двумя чувствами нет, невесело решил я. – А потом существуют ведь дети, – продолжал я. – Если бы не они, я хоть завтра расстался бы со Сьюзен.

– Я знаю, мой дорогой, как ты любишь их, особенно Барбару. Но ты забываешь кое о чем.

– О чем же?

Она улыбнулась.

– Ты будешь иметь детей от меня.

20

– Я хочу тебя видеть, – сказал Браун. – Немедленно.

Он произнес это повелительным тоном, который был мне всегда неприятен.

– Я все выяснил насчет Бредфорда, – сказал я. – Хотите еще раз взглянуть на бумаги?

– Я хочу тебя видеть по поводу твоей докладной записки. Той самой. Творения гения.

– Сейчас зайду, – сказал я и торопливо повесил трубку, пока он меня в этом не опередил.

– У вас что-то не очень счастливый вид, – заметила Хильда.

– Слишком давно я жду.

Я резко дернул на себя ящик, где уже около трех месяцев лежала докладная записка; он выскочил из гнезда и упал на пол. Я извлек докладную из-под горы каталогов и газетных вырезок.

– Я уберу, – сказала Хильда. – Все равно в этом ящике надо навести порядок.

Я открыл папку, в которой лежала докладная записка. Хильда нахмурилась и кивком указала на дверь. Я усмехнулся.

– Ну ладно. Даже если тут что-то не так, менять уже поздно. Пожелайте мне счастья.

Она улыбнулась.

– Я ведь говорила вам, что рано или поздно он доберется до вашей докладной.

Я послал ей с порога воздушный поцелуй; она приложила два пальца к губам и, как ни странно, вдруг покраснела. Я подумал, что надо надеть на себя узду: с тех пор как Нора неделю тому назад уехала из Уорли, мы с Хильдой все чаще обменивались подобными знаками внимания. А сейчас не время заводить интрижки с секретаршей или с кем бы то ни было еще.

Когда я вошел в кабинет Брауна, там был Миддридж. Он стоял у письменного стола и, увидев меня, лишь молча кивнул. Светло-серый костюм как бы придавал ему росту, и он выглядел уже не карликом, а просто маленьким человечком. Он проработал у Брауна свыше тридцати лет и никогда и ни в чем не отклонялся от принципов хладнокровного подсчета, как и не делал ничего оригинального или озаренного даром провидения. Прибавьте к этому, что он жил в Уорли, был дилетантом-проповедником, а потому не только знал обо мне всю подноготную, но и, несомненно, порицал все, что знал.

Я тоже кивнул ему и придвинул стул к письменному столу. Браун на секунду поднял на меня глаза, оторвавшись от созерцания каких-то цифр, написанных от руки. Цифры были маленькие, аккуратненькие, выведенные зелеными чернилами, – даже глядя на них сверху вниз, я узнал почерк Миддриджа.

– Согласен, – сказал он Миддриджу. – Но вот этот наш молодой друг заставил меня немного поволноваться.

Миддридж улыбнулся. У него было широкое квадратное лицо и маленький поджатый ротик, такой крошечный, что он почти не растягивался в улыбке. Но сегодня утром Миддридж улыбнулся так широко, словно рот у него стал вдвое больше – вполовину нормального человеческого размера. Миддридж был явно доволен собой.

– Мистер Лэмптон чересчур горяч, – заметил он. – Мы, старики, сначала смотрим, а потом уже прыгаем.

У него было две манеры разговаривать: одна – спокойная, ровная манера чиновника и вторая – велеречивая и елейная манера проповедника. Сейчас он говорил, как проповедник.

– Мы с мистером Миддриджем подсчитали расходы, – сказал Браун. – Я сам за субботу и воскресенье произвел некоторые выкладки, и они несколько расходятся с твоими. Но я не бухгалтер и могу ошибиться. Я ведь больше руководствуюсь интуицией. Я простой, грубый, невежественный делец…

– Эти цифры не окончательные…

Он ударил ладонью по моей докладной записке, лежавшей у него на столе.

– Не окончательные? Тогда какой же, к черту, прок от этого документа?

Он раскрыл папку.

– «Всю работу, которую обычно выполняют клерки, а это, естественно, включает и контроль за выпуском продукции, следует производить с помощью счетно-вычислительных машин». Вот что здесь сказано. И ты рекомендуешь купить шесть этих чертовых машин… А ты знаешь, сколько они стоят? Почти две тысячи фунтов. Да еще прибавь к этому трудности, связанные с доставкой. Ты об этом подумал?

– Конечно, подумал, – сказал я. – Если вы посмотрите на страницу десять…

– Я прочел твою страницу десять. На первый взгляд там как будто отвечено на все вопросы. Заметь, я сказал: как будто. Но, во-первых, ты неправильно подсчитал – занизил количество клерков, которые нам потребуются, прежде чем получим машины.

– И весьма значительно завысил сумму их жалованья, – ввернул Миддридж.

Он отошел от стола и сел на диван. Обычно если уж он садился, то сидел очень прямо, весь напрягшись, а сейчас он чуть ли не развалился, и взгляд его был устремлен на передвижной бар, словно раз в жизни он решил отступить от собственных правил.

– Клерков в этих местах не так-то просто найти, – заметил я. – И потом, мы ведь ничего им не гарантируем, не так ли?

– Гарантируем?! – Казалось, Браун сейчас плюнет от злости. – У нас же не филиал этого чертова учреждения, которое занимается социальным обеспечением в стране. Сколько вычислительных машин нам, по-вашему, нужно, мистер Миддридж?

– Самое большее – четыре. Это даже с избытком, уверяю вас.

– Это не совсем то, что ты предлагаешь, не так ли, Джо?

– Я по-прежнему считаю, что нам нужно самое меньшее шесть машин, – сказал я.

– Я рад, что ты упорствуешь, – сказал Браун, – хоть ты и ошибаешься. – Он протянул мне листок с подсчетами. – У нас есть и другие данные.

Я взглянул на сухие, аккуратные, как старые девы, цифры. Смотрел и ничего за ними не видел – словно на мгновение утратил способность считать. Затем я понял, что потерпел поражение. Слишком легкомысленно отнесся я к составлению докладной записки, слишком многие вопросы для краткости обошел.

Я знал, что я прав, но не мог сейчас этого доказать, а это все решало. Когда мне надо было думать над докладной запиской, я думал о Сьюзен, а сейчас, когда мне надо было отстаивать эту докладную записку, защищать свою правоту в главном, я думал о Норе. И вдруг все померкло перед желанием быть с ней. Впервые за десять лет я снова почувствовал – а ведь я поклялся когда-то, что это со мной не повторится! – почувствовал, что бесконечно нуждаюсь в каком-то человеке. Я положил на стол листок с цифрами.

– Я мог бы еще поспорить с этим, – сказал я. – Но не стану.

– Отчего же, спорь, мой мальчик, спорь. Я ведь уже говорил тебе, что мне нравится, когда человек отстаивает то, в чем он убежден. Я не против упрямых людей – после десяти лет знакомства тебе пора бы меня знать. Как вы считаете, Миддридж?

– Мистер Браун не любит, когда его подчиненные сразу сдаются, – сказал Миддридж.

Я закурил сигарету.

– В свое время, когда возникла идея об установке счетно-вычислительной машины, я ведь не сразу сдался, – сказал я. – Если бы мое предложение и предложения тех, кто работает на этой машине, были с самого начала приняты, у нас не возникло бы всей этой путаницы.

– Именно об этом я и говорю. – Браун устремил на меня гневный взгляд. – Какого черта вы тогда не отговорили меня и не заставили отказаться, от этой затеи?

Я в изумлении уставился на него. Потом расхохотался.

– Я не нахожу слов, – сказал я. – Ничего не могу вам на это ответить.

Браун соизволил улыбнуться.

– Я их всех держу в кулаке, правда, Миддридж?

– Обождите минутку, – сказал я. – Раз уж мы установили вычислительную машину, надо заставить ее с пользой работать на нас. Нужно задать ей новую задачу, а для этого нам потребуется помощь.

– Вот об этом и пойдет сейчас речь, Джо, – сказал он.

– Не станете же вы отрицать, что тут я прав.

– Да, правы. Сделать то, что нам нужно, может только фирма Флемвила. Они сконструировали эту проклятую штуку, им и задавать ей новую программу. – Он помолчал. – Программу… Почему, черт возьми, это называется программой, а не планом? Так или иначе, именно фирма Флемвила должна этим заняться и будет этим заниматься. Но никаких пяти тысяч фунтов они с нас не получат.

– Столько они просят, – сказал я.

Миддридж снова улыбнулся.

– Извините, мистер Лэмптон, но никто вас не уполномочивал спрашивать, сколько они просят.

– Это несущественно, – перебил его Браун. – Джо спросил, и они ответили. Но еще прежде, чем спросить, Джо подсчитал, какую цифру они могут назвать. Их требование вполне справедливо. Ведь говорил же Джо, что у нас не было бы всех этих неприятностей, если бы мы сразу сделали то, что он предлагал.

– И что предлагали они, – уточнил я. – От этого никуда не уйдешь.

«Не может этого быть, – подумал я. – Неужели, потерпев поражение во всех стычках, я выиграю решающую битву».

Я наклонился вперед.

– Мы можем официально запросить их, – сказал я. – И тогда…

– Никаких тогда, – заявил Браун. – Мы пошлем кого-нибудь к ним и все им изложим. Если они не перестроят программы задаром, я разберу машину на лом. И сообщу всему свету, что поступаю так потому, что она не приносит никакой пользы. Фирма Флемвила – маленькое предприятие. Если я разберу машину, это обойдется им куда дороже пяти тысяч фунтов. Они будут разорены, не так ли?

– Но ведь существуют законы, запрещающие… – начал было Миддридж.

– Не читайте мне бабушкину мораль. Нет такого закона, который запретил бы мне разобрать машину, как нет закона, который запретил бы мне сказать, что я ее разобрал. Это-то вы понимаете, Джо?

– Это бесспорно, – сказал я.

– Ну, не так уж бесспорно для таких людей, как мы с Миддриджем, у которых голова не очень-то хорошо работает. Но, конечно, такому смышленому молодому человеку, как вы, все это сразу ясно. Или, скажем, как Ралф Хезерсет.

– Ралф Хезерсет? Он же не работает у вас…

Браун расхохотался.

– Работает, Джо, работает. Кстати, у нас предстоят перемены. Неужели вы не догадались?

– А о чем, собственно, я должен был догадаться?

– Наша фирма предполагает слиться с фирмой Хезерсета. Шагаем в ногу со временем, Джо.

Я швырнул на стол карандаш, который держал в руке.

– Но вы же говорили, что ни за что этого не сделаете. Значит, вы намеренно поставили меня в дурацкое положение. Хезерсет! Этот хитрый хитрец! А я-то все эти месяцы надеялся, что вы что-то предпримете, прочитав мою докладную записку… Да вы и предприняли, не так ли?

– Ай-ай-ай, какой стыд! – заметил он. – Если мы не возьмем себя в руки, то сейчас расплачемся. А теперь откройте уши и слушайте. Как вы заметили – а я прекрасно знаю, с каким удовольствием вы это заметили, – здоровье мое последнее время стало сдавать. Мне велено не волноваться. И я уже не могу все тащить на себе. Кроме того, фирма нашего масштаба уже не может считаться, так сказать, жизнеспособной единицей. Она была таковой, пока этот чертов налоговый инспектор не зацепил нас, но сейчас ею уже не является. Как-нибудь на свободе можете побеседовать об этом с Миддриджем. Вы объясните ему все, хорошо, Дональд?

– С превеликим удовольствием, – сказал Миддридж.

– Что до вашей докладной записки, то я отнюдь не порицаю вас за нее, – продолжал Браун. – Частично она может принести пользу даже сейчас.

– Слияние превращает ее, в общем-то, в макулатуру, – заметил Миддридж.

– Не надо так обескураживать парня, Дональд. Я просто хочу, чтобы он знал, что у нас предстоят большие изменения.

– Появятся новые лица, – сказал я. – И эти новые лица будут постарше меня, не так ли?

– Старые лица тоже останутся, – примирительным тоном заметил Браун. – Для такого здравомыслящего, положительного человека, как вы, Джо, место всегда найдется. Смею вас заверить, что без работы вы сидеть не будете.

Я напомнил себе, что предложение Тиффилда все еще в силе; сначала мысль эта мелькнула у меня в голове, но потом стала вырисовываться все отчетливее и отчетливее. Позже благодаря ей ко мне вернется чувство собственного достоинства, позже благодаря ей я стану свободным, но сейчас я чувствовал, что ниже пасть уже некуда. Больше я не мог выдержать. Я встал.

– Это все?

– По-моему, да, – сказал он. – Можете взять докладную записку и идти – и вы, мистер Миддридж.

Я крепко вцепился в спинку кресла.

– Значит, Хезерсет будет вести переговоры с фирмой Флемвила? Это окончательно решено?

– Это его идея, – сказал Браун. – Так что по справедливости ему и ехать.

Я вытер лоб. Стоило мне отнять руку от спинки кресла, как я покачнулся – вдруг отчаянно закружилась голова – и, не выпуская из руки платка, я снова ухватился за кресло.

– Вы что-то неважно выглядите, – заметил Браун. – Не лучше ли вам сесть?

Я глубоко вздохнул, с трудом переводя дух.

– Сейчас все пройдет, – сказал я.

– Дать вам чего-нибудь выпить? Коньяку? Виски? Джину? Водки? Да садитесь же, мой милый. Вам явно надо чего-нибудь глотнуть.

Я оторвал руки от спинки кресла.

– Ничего страшного. Я, пожалуй, поеду домой.

– Поезжайте, мой милый. Не к чему пересиливать себя, если вы больны.