Текст книги "Небесное святилище. Зал славы зарубежной фантастики"

Автор книги: Джон Браннер

Соавторы: Роберт Уильямс,Честер Андерсон,Майк Курланд,Алан Шварц,Терри Карр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

– Зачем вы хотели видеть меня? – спросил Райнасон.

– Я хочу, чтобы ты закончил свой предварительный доклад о результатах исследований, – ответил Маннинг. – Я должен собрать все ваши доклады воедино, скомпоновать общий и направить его на этой неделе, чтобы он оказал какое-то воздействие на Совет. Большинство членов бригады уже представили свои доклады, Брюн и Ларсборг обещали представить в течение четырех дней. Но ты все еще держишь меня.

Райнасон сделал долгий глоток из своего стакана и поставил его на стол. Шумы и запахи бара, казалось, вырастают вокруг, переливаются через него. Возможно, сказался эффект подмешанного в спиртное тарпака, но его желудок свело от одной мысли о том, как культура землян проявляет себя здесь, на границе достижимого его расой. Действительно ли корыстные, эгоистические побуждения были именно тем, что толкало людей к звездам?

– Не знаю, смогу ли я что-то доложить, по крайней мере, за неделю, – коротко ответил он.

– Тогда сделай доклад о том, что тобой уже получено! – резко выпалил Маннинг. – Если больше ничего нет, то дай мне распечатки, и я составлю доклад сам; я могу справиться с этим. Какого дьявола ты говоришь, что тебе не о чем докладывать?

– Ларсборг сказал то же самое, – вмешалась Мара.

– Ларсборг сказал, что все равно сделает доклад за пару дней!

– Я дам вам все, что у меня есть, как только смогу, – сказал Райнасон. – Но смысл только начал проклевываться – вы видели мои заметки сегодня?

– Да, а как же. Ты имеешь в виду относительно этого Теброна или как там его?

– Теброн Марл. Он является связью между варварской м цивилизованной эрами на планете. Я только начал подбираться к этому.

Маннинг замахал, требуя еще выпивки; поймав взгляд официанта, он повернулся к Райнасону:

– Что за чушь об этом чертовом истукане, на которого ты нарвался? Тебе что, попалась сумасшедшая лошадь?

– Там есть нечто странное, – ответил Райнасон. – Он говорит, что Теброн действительно вступал в связь с их богом. Звучит, конечно, по-сумасшедшему, это так. Но я уверен, что за этим кроется что-то очень интересное. Мне необходимо время, чтобы более глубоко проработать этот вопрос, прежде чем составлять отчет.

– А я думаю, парень, что тебе просто попался дубовый абориген. Не давай ему дурачить себя; ты же один из лучших моих людей.

Райнасону едва удалось скрыть усмешку, на ходу превратив ее в улыбку. Роль отца-благодетеля никак не шла этому грубияну Маннингу, думавшему только о том, чтобы урвать для себя кусок пожирнее.

– Мы имеем дело с поразительно трезво мыслящей расой, – подчеркнул он. – Ведь уже сам факт, что каждая из этих особей содержит в своем мозгу всеобщую память, свидетельствует против предположения о их безумии. Во внутренних мирах вот уже сотню лет как пытаются ввести такую память в мозг человека, и пока что никаких проблесков. Мы – слабая, ограниченная раса.

Маннинг хлопнул рукой по столу:

– Какого черта ты вздумал морочиться с ними, Ли? Или ты решил мерить этих недоделанных лошадей нашими мерками? Я думал, что у тебя больше мозгов. Возможно, никакой всеобщей памяти у них вообще нет – но когда они начинают нагло и уверенно вправлять мозги, что кто-то из них когда-то разговаривал с самим господом-богом… Не знаю, не знаю… А как ты сам смотришь на такой оборот дел?

Райнасон взял один из стаканов, который поднес официант, и тотчас выпил. Он почувствовал, как сразу же наступило облегчение.

– Это можно было бы расценить как приступ обеспокоенности, если бы Хорнг был человеком, – сказал он. – Но вы правы, я действительно знаю достаточно, чтобы оценивать мотивации его поступков нашими земными мерками. Нет, это было нечто иное,

– Что же тогда?

Райнасон покачал головой.

– Не знаю. Вот в этом-то и вся загвоздка – я не могу представить доклад по этому разделу, пока не доберусь до истины.

– Тогда, черт бы тебя побрал, дай мне неистинный доклад! Приправь его какими-нибудь мудреными научными штучками, ты сам найдешь, какими именно… – Маннинг улыбнулся. – Кстати, раз заговорили о неистинных докладах; что ты можешь сказать о их сексуальной жизни?

– Марк Стоворт в своем вчерашнем докладе раскрыл эту тему, – сказала Мара. – Они однополые, и их сексуальная жизнь в одиночестве просто скучна, простите меня за выражение. По крайней мере, так говорит Стоворт. Если бы это было не так, то я уверена, что он все бы нам рассказал об этом.

Маннинг усмехнулся:

– Да, я думаю, что ты права. Теперь смотри, Ли. Я обрисовал тебе свое положение и рассчитываю на тебя – ты должен мне помочь. Я должен передать доклад в Совет в течение недели. Не хотелось бы давить на тебя, но ты и сам знаешь, что у меня достаточно возможностей сделать это, если потребуется. Черт побери, сделай мне доклад!

– Я доберусь до чего-нибудь в течение нескольких дней, – заплетающимся языком ответил Райнасон. Его мозг был уже сильно затуманен тарпаком

Маннинг встал.

– Хорошо, не забудь. Сотвори что-нибудь, присочини какие-нибудь высоконаучные соображения, если потребуется. А сейчас у меня свидание с одним человеком – нужно переговорить об одной женщине – Он сделал паузу, глядя на Мару. – Ты не занята?

– Да, я занята. – Ее лицо ровным счетом ничего не выражало.

Он пожал плечами и пошел, протискиваясь сквозь толпу, заполнявшую бар. На улице было темно; Райнасон увидел краем глаза темную улицу сквозь открытую дверь, когда выходил Маннинг. На этой планете ночь опускалась быстро, с внезапностью наступающего конца света.

Райнасон повернулся к столу и с интересом посмотрел на Мару.

– Любопытно, что тебя с ним свело? Обычно ты держишься особняком.

Девушка криво усмехнулась. У нее были длинные темные волосы, ниспадавшие на плечи. Здесь большинство женщин отращивали волосы до талии, что являлось чрезмерной имитацией моды внутренних миров, но у Мары было больше вкуса. Своими карими глазами она посмотрела прямо в глаза Райнасона:

– Он был в плохом настроении, и я пошла с ним, чтобы играть роль миротворца. Но, как вижу, я оказалась не очень нужной тебе.

– Нет, почему же, ты очень даже помогла, спасибо тебе. Правда ли то, что он говорит о губернаторстве?

– Конечно. Маннинг редко блефует, ты и сам это знаешь. Он очень влиятельный человек.

Райнасон нахмурился:

– Он был бы намного полезнее, если бы помогал нам. Он пытается ускорить предварительный отчет, который вряд ли стоит того, чтобы на него вообще тратить время.

– И это то, что тебя беспокоит?

Он попытался сфокусировать свой взгляд сквозь дымовую завесу бара.

– Конечно. Кроме того, его отношение к этим людям.

– К хирлайцам? Ты считаешь их людьми?

Он пожал плечами:

– А что такое люди вообще? Только мы, человеки? Или любое разумное создание, с которым можно разговаривать, обмениваться мыслями?

– Я бы сказала несколько иначе: людьми следует считать тех разумных существ, на суждения которых можно положиться, – сказала она мягко. – Не только в интеллектуальном, но также и в эмоциональном плане. И в первую очередь необходимо понимать их, чтобы вступать в такой контакт. Это, по-моему, именно то, что делает разумных существ людьми.

Райнасон сидел молча, стараясь переварить сказанное Марой, несмотря на туман в голове. Хриплый шум бара вдруг затих, превратившись в подводный звуковой фон, окруживший его со всех сторон; потом он вообще куда-то пропал.

Наконец, он заговорил:

– В этом-то и вся загвоздка с этими хирлайцами. Я действительно не способен их понимать. Создается впечатление, что контакт действительно отсутствует, даже через переводчика, – Он уставился в свой стакан. – Мне до чертиков хотелось бы заполучить прямой телепатер; я смог бы напрямую работать с хирлайцами, поскольку они телепаты. И еще мне бы хотелось самому установить с ними прямую связь.

В следующее мгновение он ощутил на своей руке руку Мары и осознал, что почти уснул за столом.

– Ты бы лучше шел к себе, – посоветовала она ему. Он встал и потряс головой.

– Нет, действительно, как ты относишься к такой идее? Что если бы у меня был телепатер и я смог бы обмениваться с Хорнгом мыслями? Прямой контакт, без переводчика. Я бы смог сам добраться до памяти этой расы!

– Я думаю, что тебе следует поспать, – повторила она. У нее был явно обеспокоенный вид. – Тебя слишком волнует эта история. И забудь о телепатерах.

Райнасон посмотрел на нее и улыбнулся. – Почему? – спросил он спокойно. – Хотеть не вредно.

– Потому что, – ответила она, – послезавтра мы получаем три телепатера.

ГЛАВА III

Райнасон в течение нескольких секунд по инерции продолжал улыбаться ей, пока наконец до него не дошел смысл сказанного. Затем он резко сел и, чтобы сохранить равновесие, одной рукой взялся за край стола.

– Ты сможешь сделать так, чтобы мне достался один из них?

Она неопределенно пожала плечами:

– Если тебе удастся настоять и если Маннинг даст добро. Но есть ли в этом необходимость? Я имею в виду прямой контакт с существом другой расы?

Честно говоря, теперь, когда появилась реальная перспектива опробовать идею на практике, он и сам не был в этом уверен. Поэтому ответил неопределенно:

– Чтобы узнать это, надо попробовать.

Мара опустила глаза и стала раскручивать свой стакан с напитком, любуясь, как маленькие красные пятна образуются внутри и поднимаются на поверхность. Повисло задумчивое молчание.

– Покайся, Ли Райнасон! – Эти слова взорвались над его ухом, перекрывая волны шума, заполнявшие зал. Он повернулся, наполовину поднявшись; Ренэ Мальхомм нависал над ним, его широкая улыбка открывала зубы, одного в нижнем ряду недоставало.

Райнасон снова сел на стул.

– Не кричи. У меня и так болит голова.

Мальхомм взял стул, который освободил Маннинг, и тяжело опустился на него. Затем, установив свой плакат на краю стола, наклонился вперед, размахивая своим толстым пальцем.

– Вижу, Ли, ты имеешь дело с людьми, которые поработят все чистое в твоем сердце, – прорычал он, но Райнасон заметил смех в его глазах.

– Маннинг? – кивнул он. – Он поработит каждое чистое сердце на всей этой планете, если только ему удастся найти такое. И я полагаю, что он уже поработал в этом направлении с Марой.

Мальхомм повернулся к девушке и выпрямился, бесцеремонно рассматривая ее оценивающим взглядом. Мара спокойно встретила его наглый взгляд, подняв брови как бы в ожидании приговора.

Мальхомм покачал головой.

– Если она чиста, тогда это грех, – высказал он свое заключение. – Трижды проклятый грех, Ли. Я когда-нибудь просвещал тебя насчет двуликого Януса, который одновременно является и добром, и злом?

– Да, и притом не один раз, – ответил Райнасон.

Мальхомм пожал плечами и снова повернулся к девушке:

– Тем не менее, я с удовольствием приветствую вас.

– Мара, это – Ренэ Мальхомм, – сказал Райнасон вымученным голосом. – Он считает, что мы друзья, и я боюсь, что он прав.

Мальхомм склонил свою косматую голову.

– Моя фамилия на старофранцузском земном языке означает «плохой человек». У моей семьи длинная и бесчестная история, но самые древние мои предки, к которым я смог добраться по генеалогическому древу, носили эту же фамилию. Оказалось, что в том мире было слишком много Бэйкеров, Смитов, Карпентеров и Пристав – как раз самое время для Мальхоммов. А мое первое имя произносилось раньше «Рэнэй», но языковая реформа упразднила все различия в акцентах земных языков.

– С учетом прошлого ваших предков, – улыбнулась Мара, – следует признать, что здесь вы в подходящей компании.

– Хм, подходящая компания! – прокричал Мальхомм. – Я никогда не искал подходящую компанию! Моя работа, мое предназначение всегда влекли меня туда, где сердца черные-пречерные, где есть нужда в покаянии и в искуплении – вот почему я попал на Край.

– Вы религиозны? – спросила она.

– А кто действительно религиозен в наши дни? – вопросом на вопрос ответил Мальхомм, пожимая плечами. – Религия – наше прошлое, она мертва. Ее практически забыли, и имя Бога можно сейчас услышать разве что во гневе. Прокляни тебя Бог! – кричат массы. Вот это и есть наша современная религия.

– Ренэ путешествует, разглагольствуя о грехе, – объяснил Райнасон, – получая таким образом пожертвования, которые расходует на выпивку.

Мальхомм улыбнулся:

– Ах, Ли, ты так близорук. Я неверующий черный мошенник, но, по крайней мере, у меня есть призвание. Наши научные открытия уничтожили религию; мы забрались в небеса и не нашли там бот. Но наука, кстати, ш не опровергла его, и люди забывают об этом. Я разговариваю голосом давно позабытого; я напоминаю людям о боге, чтобы уравновесить весы. – Он прервал свою длинную тираду, чтобы схватить руку официанта и заказать выпивку, затем повернулся к ним. – Ничто не говорит о том, что я должен верить в религию. Если бы в этом действительно была необходимость, то тоща не нужно было бы проповедовать ее.

– Тебе приходилось проповедовать хирлайцам? – спросил Райнасон.

– Восхитительная идея! – воскликнул Мальхомм. – А что, у них есть душа?

– По крайней мере, у них есть свой бог. Или, во всяком случае, был когда-то. Этого типа, который был их богом, сущим, знанием и чем-то еще другим, причем все эти роли исполнялись одновременно, звали Кор.

– Возвращаемся к Кору! – воскликнул Мальхомм. – Возможно, это и будет моим следующим призванием.

– А в чем заключается ваше призвание сейчас? – спросила Мара, заставив себя улыбнуться. – Кроме, разумеется, учебы на протяжении всей жизни и участия во грехе?

Мальхомм вздохнул; когда принесли выпивку, он распрямился и, порывшись в привязанной к поясу суме, извлек оттуда монету и бросил ее официанту.

– Верьте или нет, но у меня есть призвание, – ответил он, и на этот раз его голос был тихим и серьезным. – Я не просто бродяга и бездельник.

– А кто же?

– Я шпион, – сказал он, поднял свой стакан и немедленно выпил.

Мара снова улыбнулась, но он не ответил ей тем же. Подавшись вперед, он повернулся к Райнасону:

– Маннинг усиленно вентилирует вопрос о своем назначении на должность губернатора, – сказал он. – Возможно, ты знаешь об этом.

Райнасон кивнул. Головная боль, которую он ожидал, уже началась.

– Знаешь ли ты, что он подкупает здесь людей, которые должны поддержать его в том случае, если будет назначен кто-то другой? – Он бросил быстрый взгляд на Мару. – Я кручусь целыми днями среди людей, разговариваю, и многое слышу. Маннинг добьется-таки власти, так или иначе, если его не остановить.

– Подкуп людей не представляет собой ничего нового, – сказал Райнасон. – К тому же, разве есть кто-нибудь получше на этой планете?

Мальхомм покачал головой:

– Не знаю; иногда я просто разочаровываюсь в человеческой расе. Маннинг, по крайней мере, имеет хоть какие-то культурные зачатки – но, тем не менее, он еще более порочен, чем кажется. Если он получит здесь власть…

– Это будет не хуже, чем на любой другой планете такого типа, – закончил за него Райнасон.

– За исключением, возможно, одного момента – хирлайцев Я ничего не имею против того, чтобы люди убивали друг друга… Это их дело. Но если только здесь не станет у власти кто-либо получше Маннинга, хирлайцам придет конец. Люди уже начинают поговаривать… они их боятся.

– Почему? Хирлайцы безвредны.

– Из-за их размеров, а также потому, что мы ничего не знаем о них. Они обладают интеллектом, а необразованные люди как огня боятся интеллекта, а когда интеллектом обладает инородец… – он покачал головой. – Маннинг в такой ситуации ничего не станет делать.

– Что вы имеете в виду? – спросила Мара.

Мальхомм еще больше нахмурился, отчего темные складки на его лице превратились в глубокие борозды.

– Он использует хирлайцев в качестве пугала. Говорит, что он единственный на этой планете человек, который умеет обращаться с ними. О, вы бы услышали, как он проходит мимо людей… Я завидую его способности влиять на них словом. Кого-то похлопает по спине, кому-то бросит шутку-другую, – большинство из этих шуток я говорил в прошлом году, и, смотришь, разговаривает с каждым совсем по-приятельски. – Он снова покачал головой. – Маннинг установил настолько дружеские отношения с эта ми отбросами общества, как будто они равны.

Райнасон улыбнулся Мальхомму усталой улыбкой; вед несмотря на неотесанность этого человека, он импонировал ему. Так было каждый раз, когда они случайно встреча лись в каком-нибудь из краевых миров. Мальхомм, грязный и циничный, вращался среди обычных для далеких звездных систем отбросов общества, проповедуя религию и сражаясь с корпорациями, оппортунистами, псевдореволюционерами, которых не интересовали ничьи интересы, кроме собственных. Он был знаменит тем, что мог кулаком разбить чей-то череп, и для него никогда не существовало никаких угрызений совести, если можно было что-то стащить или убить кого-то в гневе. И вместе с тем, он обладал каким-то своеобразным чувством благородства.

– Тебе всегда необходима какая-то цель, не так ли Ренэ?

Грузный гигант пожал плечами.

– Это делает жизнь интересной, а иногда даже доставляет удовольствие. Но я не склонен переоценивать себя: я не отрицаю того, что являюсь таким же подонком, как и все они. Единственное, что меня отличает от них, так это то, что я четко осознаю это; я просто человек, и у меня не больше прав, чем у кого-то другого, кроме тех, правда, которые мне удается отвоевать. – Он поднял свои костистые руки и поднес их к лицу. – У меня переломаны кости в обеих. Не знаю, приходилось ли когда-либо Будде или Христу ударить человека. В религиозных книгах, которые имеются в хранилищах, об этом ничего не сказано.

– Имеет ли это какое-то значение? – спросил Райнасон.

– Никакого! Просто мне интересно. – Мальхомм встал, нацепив свой плакат о покаянии на крюк своей огромной руки. Его лицо снова привяло обычное дурашливое выражение, и он объявил: – Мои обязанности требуют моего присутствия в другом месте. Но я оставляю вас с изречением из Евангелия, которое является моей путеводной звездой. Оно гласит: «Не противься злому». Так вот, не противьтесь злому, дети мои.

– Кто сказал это? – спросил Райнасон.

Мальхомм покачал головой:

– Будь я проклят, если знаю, – проворчал он и пошел к выходу.

Проводив его взглядом, Райнасон обернулся к Маре; она все еще смотрела, как Мальхомм пробирается сквозь толпу к двери.

– Итак, сейчас ты получила возможность познакомиться с моим духовным отцом, – сказал он.

Девушка бросила на него оживленный взгляд своих глубоких карих глаз:

– Мне хотелось бы попробовать на нем один из телепатеров. Интересно знать, что он думает на самом деле.

– Он думает именно то, что говорит, – ответил Райнасон. – По крайней мере, в тот момент, когда говорит о чем-то, он в это верит.

Она улыбнулась.

– Пожалуй, это единственное возможное объяснение его характера. – Она помолчала, ее лицо стало задумчивым. Затем отметила: – Он не допил свое пойло.

* * *

– Ты уже включен в цепь, – сказала девушка. – Кивни или дай мне как-то знать, когда будешь готов. – Ока склонилась над телепатером, еще раз проверяя соединения и показания приборов.

Райнасон и Хорнг сидели друг против друга. Огромная темная туша аборигена молча уставилась на землянина. Он никогда не выглядит расстроенным, подумал о своем визави Райнасон, внимательно разглядывая его. За исключением единственного случая, когда они уперлись в каменную стену блока памяти о Теброне, Хорнг демонстрировал полную уравновешенность – он всегда был спокоен, никогда не проявлял никаких признаков раздражения; казалось, что он без всякого интереса относился ко всему происходящему с ним и вокруг него. Но, конечно, если бы аборигены были совсем не заинтересованы в исследованиях землян, касающихся их истории, они бы не стали сотрудничать с ними с такой готовностью. Хирлайцы вовсе не животные, которыми можно командовать. Возможно, декодировка их истории, приведение всей сохранившейся информации в стройный порядок в какой-то степени представляла интерес для них самих; во всяком случае, они никогда не пытались выстроить факты из своей собственной истории в стройный логический ряд.

И это было не так уж удивительно, подумал Райнасон. Хирлайцы не имели своей письменности – их телепатические способности делали это излишним. А классификация материала в строго определенных рамках была свойственна земным языкам как части менталитета землян. Такое организованное мышление явно не было присуще хирлайцам, по крайней мере сейчас, на закате юс цивилизации. Громадные аборигены на протяжении веков влачили серое существование, по-своему вспоминая о ярком прошлом. И их расовые интересы в значительной степени отличались от устремлений землян.

Таким образом, если они охотно сотрудничали с исследовательской бригадой землян по вопросам декодировки, то кто же тогда на самом деле кому помогал?

Ладно, при прямом контакте мыслей работа должна пойти быстрее. Райнасон посмотрел на Мару и кивнул; она включила тумблер телепатера.

Неожиданно, как если бы его окатила сокрушающая океанская волна, Райнасон ощутил, как разум Хорнга поглощает его сущность. Вихрь мыслей, воспоминаний, картин и концепций закружился в полнейшем беспорядке. Он вдруг отчетливо ощутил присутствие чужака, странные обрывки памяти, идеи, которые были для него непостижимы; все это одним ошеломляющим валом накрыло его собственное сознание. Сцепив зубы, он изо всех сил боролся со страхом, ожидая, когда спадет эта волна.

Но она не спадала; хуже того, она консолидировалась. Когда два сознания – хирлайца и землянина – встретились вместе, они слились в почти единое сознание. Наконец Райнасон стал замечать какую-то последовательность во впечатлениях аборигена. Первой картинкой, которая проявилась явственно; было видение его самого: он был маленьким и угловатым, сидящим на несколько футов ниже Хорнга – или, вернее, своих собственных глаз; но более того – он оказался не только светлым, но бледным, не только маленьким, но хрупким. Видение аборигеном реальности, даже через его собственные ощущения, было не просто визуальным или осязательным; оно автоматически переводилось в собственные понятийные категории Райнасона.

Запахи зала, в котором они сидели, оказались иными; температура воздуха – более высокой. Райнасон видел самого себя, скорчившегося на каменном сидении, и Мару, изображение которой было странным образом искажено, протягивающую руку, чтобы успокоить его-себя. И в то же время он мог видеть все собственными глазами, ощущать ее руку на своем плече. Но ощущения аборигена были гораздо сильнее; уже сама их необычность управляла вниманием его разума.

Он распрямился и начал осторожно пробовать разобраться га своей новой частью менталитета. Он ощутил, что Хорнг, в свою очередь, также пытается медленно продвигаться по сознанию Райнагона; его присутствие успокаивало, было мягким, несколько непривычным, но не тревожащим. По мере того, как его мысли переплетались с мыслями Хорнга, настоящее исчезло; это изменение составляло какой-то миг в целых столетиях, е© вскоре оно тоже прошло. Райнасон ощутил, как спадает его внутреннее напряжение.

Теперь он уже мог продвигаться по сознанию аборигена и касаться его непривычных уголков: концепций и суждений чуждого ему мозга, расовой культуры и опыта. Все стало неопределенным и похожим на грезы; этот странный землянин, возможно, не существует вовсе; пыльные обломки Хирлая всегда были здесь, или возможно они когда-то были зелеными, но на протяжении четырех поколений Большой Зал был таким, как и животные, которые днем настолько быстро меняли свою внешность, что их трудно было узнать. Не было никакой цели, никакой задачи, никакой необходимости, никаких желаний, устремлений, надежд… никакого интереса. Все должно пройти. Все проходило; возможно, уже прошло.

Райнасон изменил позу на своем сидении, пытаясь добраться до собственного ощущения каменного сидения под собой – это было необходимо, чтобы собственными ощущениями уравновесить видения Хорнга; ему удалось выбраться из его мыслей, но затем он почти сразу же ринулся в них снова.

Царящий в мозгу инопланетянина хаос окружил его, но сейчас он уже начинал узнавать себя самого в обширном спектре чужих воспоминаний. Он попытался постепенно включиться в память – вначале в собственную память Хорнга, насчитывавшую три столетия личного опыта, заключавшегося в основном в ощущении ветра и сухих ног в толстом слое пыли; затем, постепенно, к пласту расовой памяти. И вот, наконец, он отыскал ее.

Даже знания об истории планеты, которыми уже обладал Райнасон, не помогли ему четко разместить или соотнести хоть с чем-то привычным те впечатления, которые навалились на него без всякой системы, покрывая одно другое, сливаясь друг с другом, забивая друг друга. Он видел возвышающиеся над собой дома, толпы людей, спокойно проходящих мимо; ощущал, как их мысли вливаются в его мозг. Он был Норгабом, ремесленником, медленно работавшим день за днем… был Рашанахом, приближавшимся к воротам Стены и смотрящим… Он был Логрином, обсуждавшим участок, где… он копал землю, толкал тяжелую повозку, лежал на шкуре какого-то животного, сносил здание, которое вскоре должно было рухнуть, учил ребенка ходить…

Вот ночная улица, из-за толстого слоя пыли напоминавшая сгоревший пирог; по ее камням, истертым тысячами ног, ступать мягко и удобно… «Завтра отправляемся в Меловой Район, пока еще есть время»… Мысленный голос хирлайца столетней, а, возможно, и тысячелетней давности, мертвый, но живущий в расовой памяти. Там, в памяти, Райнасон ощущал всю личность Хорнга целиком; но этого ему было недостаточно, л он настойчиво продвигался дальше, вглубь.

«Мурба сказал, что жрецы заберут его». «Нет никакого смысла сажать в этом году… почва суха. Напрасный труд».

«Ребенок уже настроился воевать».

Он ощущал, как Хорнг наблюдает за ним, находясь все время рядом, позади него… во всяком случае, где-то близко. Инопланетянин слышал и видел вместе с ним, н был с ним рядом в качестве защитника. Райнасон ощущал его присутствие как нечто теплое; спокойствие аборигена продолжало действовать на него успокаивающе. Старая кожаная мать-квочка, думал он, и Хорнга, которого он ощущал рядом с собой, это, казалось, забавляло.

Вдруг он стал Теброном.

Теброн Марл, принц Района Шахт, юный и сильный, амбициозный. Райнасон поймал и удерживал эти впечатления; он чувствовал, как мускулы странным образом дрожат, когда Теброн потягивался, ощущал холодный ветер, пробиравшийся к телу сквозь вырез з накинутой на плечи хламиде. Была ночь, и он стоял на парапете тяжеловесного каменного строения, глядя вниз на бескрайние просторы расстилавшейся под ним равнины, освещенной огнями. Он правил всей этой землей, будет править и другими…

…Вот он снова Теброн, марширующий по равнине во главе армии. Металлическое оружие висело на боку его воинов – неотесанные дубины и зазубренные мечи, все изготовленные в мастерских Района Шахт. Его окружала разноголосица мысленных голосов, в них содержались ощущения страха, гнева и скуки, тупого негодования, а также других эмоций, которые Райнасону не удавалось четко идентифицировать. Они маршировали по направлению к Городу, в котором находился Храм.

Он соскользнул на одну из сторон разума Теброна и оказался в самой гуще битвы. Повсюду плотной стеной стояла пыль, взбиваемая ногами тяжелых воинов; вдруг его дыхание стало прерывистым. Мысленные голоса орали и визжали вокруг него, но он не обращал на них внимания. Он вскинул свою дубину над головой с такой силой, что она издала низкий свистящий звук. Один из защитников прорвался сквозь окружавшую его линию, и он опустил дубину на его голову прежде, чем тот успел поднять меч. Воин в последний момент упал на один бок и принял удар на руку. Он ощутил боль в своем собственном сознании, но не обратил на нее внимания. Прежде чем воин снова поднял меч, Теброн раздробил ему голову дубиной, при этом всплеск боли в его собственной голове прекратился. Он слышал хрюкающие звуки своих воинов, жадно заглатывавших ртами воздух, звуки ударов оружия об оружие и о тела воинов…

Хирлайцы не могли передвигаться так быстро, подумал Райнасон должно быть, так казалось Теброну. Ведь они были спокойными, медлительными созданиями. Или они дегенерировали физически за последующие столетия? Все еще ощущая запах пота, который распространяла битва, он снова разыскал разум Теброна.

В городе все еще продолжался бой, но теперь он был уже далеко. Он ощущал его своим подсознанием, направляясь к Храму. Шли последние бои по очистке улиц от остатков войск священника-короля, и его личное участие в этом уже не требовалось. Он взял город под свой контроль еще прошлой ночью и даже спал уже в самом дворце. А теперь наступило время для взятия Храма.

Он медленно поднимался по тяжелым, крутым ступеням; впереди него шествовали три гвардейца, сзади – еще три. Жрецы покинули Храм, но там могли оставаться последние защитники, а они вооружены оружием Кора… ручным оружием, выстреливающим темными лучами, уничтожающими все на своем пути. Они опасны. Но во внутреннем дворе защитников не будет; его гвардейцы могут остаться снаружи, чтобы справиться с ними, а он пока войдет внутрь.

Он остановился посреди лестницы и поднял голову, чтобы осмотреть возвышавшиеся над ним стены Храма. Они были выстроены из прочного камня, в древнем стиле… гладкие, за исключением барельефов над входом. Барельефы тоже были выполнены в традиционном стиле, точно копируя архитектурные контуры на старинных зданиях, построенных тысячи лет тому назад, еще в тот период, когда хирлайцы не развили в себе телепатические способности. Эти символы Кора… теперь он наконец увидел их.

Завтра он осуществит массовое соединение воедино умов и передаст им свои распоряжения о перестройке. Это значит, что придется не спать всю ночь и готовиться к телепатии, поскольку было невозможно поддерживать длительную телепатическую связь во всепланетном масштабе, а планы у Теброна были обширные. Возможно, удастся найти способ продлить массовый телепатический контакт, если только удастся продвинуть научный вызов достаточно далеко.

Но это было проблемой завтрашнего дня. А сегодня, именно сейчас, было совершенно необходимо, чтобы он вошел в Храм. Это было не просто символом его вхождения во власть: каждый новый правитель с тех еще времен, какие только мог помнить его народ, вступал во власть не иначе, как по одобрению Кора.

Внезапно эхо-шепот другого ума затронул его сознание, и он, обернувшись направо, увидел в тени одного из гвардейцев замка, которому не удалось надежно заэкранировать свои мысли. Теброн упал на землю и бросил короткую команду своим гвардейцам: убить его! Тяжелые, темные фигуры воинов ступили вперед; охранник пытался скрыться глубже в тень, но это ему не удалось, и он был окружен.