Текст книги "Всем стоять на Занзибаре (сборник)"

Автор книги: Джон Браннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 78 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (13)
РАЗВЕСИСТАЯ КЛЮКВА

Полная, черноволосая, со смуглой кожей, большим красным ртом и блестящими черными глазами, Олива Алмейро казалась прямо-таки воплощением обаятельной матери семейства, вот только на ее запястьях искрились во множестве браслетов бриллианты и изумруды. Впечатление доброй матушки, какое она производила, было сугубо профессиональным благоприобретением. В действительности она никогда не была замужем, не говоря уже о том, что не рожала детей.

Тем не менее она настаивала, чтобы персонал агентства обращался к ней «сеньора», а не «сеньорита», и в некотором смысле имела право на ауру материнства. Она, так сказать, на короткий срок заместила мать двум с чем-то тысячам отданных на воспитание детей.

Это они обеспечили ей нынешний плавучий дом, яхту «Святая девственница» (название которой позволяло ей нередко отпускать циничные шутки), офисное здание, в котором заключались все сделки и из которого она руководила своим предприятием, международную репутацию, все материальные ценности, какие она могла купить, и второе, резервное состояние, чтобы обзавестись новыми.

И спасибо, что все это они подарили ей до сегодняшнего дня.

Ее кабинет с окнами на четыре стороны света украшали игрушки всех времен и народов: глиняные животные Древнего Египта, эскимосские рыбки из моржовой кости, «страшилки» из раскрашенной соломы, резные деревянные человечки из Черного леса, плюшевые мишки, китайские красавицы из обрезков старинного шелка…

Все заточенные за стеклом, слишком ценные, чтобы их трогали детские ручонки.

– И чем это нам грозит? – сказала она телефону, невидящим взором глядя на голубые поутру волны океана.

Далекий голос ответил, что еще рано судить.

– Ну так рассудите, и побыстрее! Как будто нам мало проблем с частичной дальтонией! И надо было этим паршивцам в Ятаканге… э… не важно. Думаю, мы всегда можем передислоцироваться в Бразилию!

Яростно ткнув в кнопку прекращения связи, она откинулась на спинку кресла-полиформа, повернув его так, что вместо спокойного синего моря перед ней раскинулся многолюдный город на побережье.

Некоторое время спустя она нажала кнопку интеркома.

– Я решила, – сказала она. – Сгрузите на берег близнецов Лукайо и мальчишку Россо, да, тех, которых прислали из Порт-о-Пренса. Прежде чем мы их кому-нибудь сбагрим, они сожрут на столько, сколько бы мы получили с них навару.

– Что прикажете с ними сделать, сеньора? – спросил голос из интеркома.

– Оставьте на ступенях собора, пустите по морю в корзинке… Какая мне разница, что вы с ними сделаете, когда сгрузите на берег.

– Но, сеньора…

– Делайте как сказано, иначе сами окажетесь в корзинке посреди моря.

– Хорошо, сеньора. Только все дело в том, что та чета-янки здесь, они хотят с вами встретиться, и я подумала, что, может быть…

– Ах да. Расскажите мне о них.

Она слушала молча и уже через минуту их классифицировала. Видела она таких: отказались от всего, что у них было – дома, от работы, квартиры, друзей, – и все ради юридически законного зачатия в Пуэрто-Рико, а потом их загнала в угол неожиданная ратификация в Младшеньком штате закона о дальтонизме, и они теперь снова вынуждены задуматься об усыновлении, которое могли бы устроить, и не покидая родины.

«Меня от них тошнит. Коричневоносые, конечно, хуже всех: сплошь и рядом дерут нос перед нами, латиносами, а ведь это наши предки пришли сюда как завоеватели, а их – как рабы. Но от любого янки у меня утренний токсикоз».

Безмолвная шутка подняла ей настроение настолько, что она снизошла:

– Ладно, пришлите их сюда. Как, вы сказали, их фамилия?

– Поттер, – повторили из интеркома.

Они вошли, держась за руки, искоса смотрели на нее, устраиваясь в креслах, на которые она им указала. Их мысли были так очевидны, словно они произносили их вслух: «Так это и есть знаменитая Олива Алмейро?» Некоторое время спустя жена отвлеклась на кукол, а муж прокашлялся.

– Сеньора Алмейро, нас…

– Застали врасплох, – оборвала она его. Фрэнк Поттер моргнул.

– Я не совсем…

– Вы же не думаете, что вы уникальны, правда? В чем ваша проблема? Неспособность различать цвета?

– Вот именно. И моя жена стопроцентно ее передаст, поэтому…

– Вы решили иммигрировать, а поскольку в Неваде жизнь слишком дорогая и Луизиане не нравится, что ее используют как бомжатник для зачатий, вы выбрали Пуэрто-Рико, а местный конгресс всадил вам нож в спину. Чего вы хотите от меня?

Ошарашенный резкостью младенцефермерши Френк обменялся взглядом с женой, которая сильно побледнела.

– Это под влиянием минуты, – признал он. – Мы думали, что вы, возможно, сумеете нам помочь.

– Усыновить ребенка? Сомневаюсь. Если вы готовы подумать об усыновлении, вам незачем было уезжать из Нью-Йорка дальше Нью-Джерси. – Олива потерла пухлую щеку. – Вы, вероятно, хотите, чтобы я замаскировала вашего собственного ребенка под усыновленного. Он уже на подходе, да?

Френк покраснел до корней волос.

– Откуда вы можете?..

– Я же вам сказала, вы не уникальны. Это было намеренно?

– Наверное, да. – Он с несчастным видом уставился в пол. – Мы решили отпраздновать наше решение переехать, понимаете. Но мы и подумать не могли, что это случится так быстро. До приезда сюда мы ничего даже не знали.

– И в иммиграционной службе ничего не заметили? Нет, если уж на то пошло, они проверяют только женщин, приезжающих из-за границы или из диссидентствующих штатов. В таком случае вы уже в тупике. Или бэбик был зачат в штате Нью-Йорк, где вам по суду недвусмысленно запретили его заводить, или здесь, где передача ваших генов теперь вне закона, или между штатами, тогда он, как только покинет чрево, станет незаконным иммигрантом. Ну и?..

– Мы думали, если мы вообще уедем из страны, то, может… – прошептала Шийна.

– Уговорите меня ввезти его назад как отданного на усыновление и воссоединить с вами? – Олива жестко усмехнулась. – Да, я такое делаю. За единый для всех гонорар в сто тысяч.

– Но это же намного больше, чем!.. – вскинулся Френк.

– Чем гонорар за обычное усыновление? Разумеется. Усыновление легально и регулируется определенными правилами. То, что вы предлагаете, – нет.

Повисло молчание. Насладившись их неловкостью, Олива наконец произнесла:

– Ну, мистер Поттер, единственный мой вам совет – начните все сначала. Я могу порекомендовать линию абортивных препаратов, изготовляемых «ДжТ», и я знаю врача, который не станет настаивать на осмотре и анализах, которые ему положено провести прежде, чем их выписать. Тогда я могла бы вас поставить в обычную очередь ожидающих. Более я ничем помочь не могу.

– Но неужели мы ничего не можем сделать! – Френк едва не вскочил с кресла. – Мы хотим собственных, а не каких-нибудь сэконд-хенд бэбиков. Ятакангцы только что объявили, что такое возможно…

Лицо Оливы стало жестким и холодным, как мрамор.

– Вы очень обяжете меня, мистер Поттер, если уйдете.

– Что?

– Вы слышали. – Короткий пухлый палец ткнул в кнопку на столе.

Шийна потянула мужа за рукав.

– Она специалист, Фрэнк, – мертвенным голосом сказала она. – Придется поверить ей на слово.

– Нет, это уж слишком! Мы пришли вежливо попросить, а…

– Дверь позади вас открыта, – сказала Олива. – Всего хорошего.

Повернувшись на каблуках, Шийна направилась к выходу. С мгновение казалось, Фрэнк вот-вот завопит от ярости, но потом плечи его поникли, и он последовал за ней.

Когда они ушли, Олива обнаружила, что едва не задыхается, таких усилий ей потребовалось, чтобы держать себя в руках. Послав проклятие в адрес правительства Ятаканга, она почувствовала себя несколько лучше.

Но ее ненависть была острой и чистой: как ожог под повязкой, она саднила вопреки любым притираниям.

За прошедшие годы Олива сплела огромную сеть полезных контактов, миллионы долларов раздала на взятки, десятки раз рисковала попасть под суд – и все время ее поддерживала уверенность в том, что «продукты» нынешних квалифицированных тектогенетиков, например, клонированные эмбрионы, никогда не смогут конкурировать с традиционной «неквалифицированной рабочей силой». Она начинала, когда евгеническое законодательство имелось только в двух штатах, в Калифорнии и в Нью-Йорке, а Пуэрто-Рико был полон многодетными матерями с приемлемым генотипом, которые были готовы отдать своего пятого или шестого младенца на усыновление богатому янки. По мере того как евгеническое законодательство распространялось и отращивало зубы, по мере того как добровольная стерилизация после рождения третьего ребенка становилась обычным делом, Олива научилась находить обходные пути. Чистый генотип, хотя и был до сих пор желателен, представлял собой меньшую проблему, чем сбор доказательств того, что усыновленный действительно американский гражданин, ведь на самом деле для будущих коричневоносых родителей детей поставляли с Гавайев, а для гринго – из Чили или Боливии.

Не жалея трудов и забот, она выкормила и вырастила предприятие, способное справляться с любыми трудностями. А теперь вдруг из треклятого Ятаканга наползает через пол земного шара черная тень катастрофы. Ятакангцы не просто предлагали бесплатный шанс, в котором прежде было отказано всем, кроме миллионеров, нет, они собирались пойти дальше. Дитя, рожденное из любого чрева, может быть гением, Венерой, Адонисом…

И если вторая часть их заявления правда, то, когда на рынок выбросят улучшенные версии с неведомыми новыми талантами, кому понадобится заурядный младенец?

Схватив со стола единственное его украшение, витую исключительно яркую розовую раковину-стромбус, она швырнула ею в окно, выходящее на суетливый город. Разбившись, раковина упала на пол. Ни царапины на стекле, и вселенная за ним все так же осталась на своем месте.

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (14)
СПЕЦ

Реальный мир перестал существовать. Он растворился, как едва схваченные обрывки сна: воплощение принципа неопределенности, разорванное в клочья усилием их удержать. Привычный мир уже подернулся дымкой, когда Дональд спускался к шлюз-камере разгонотуннеля в Ист-Ривер, и последние его клочки рассеялись от жара, с огнем вырвавшегося из пусковой установки, которая забросила Дональда по дуге над континентом на орбиту, на край космической пустоты, где звезды, будь они видимы, возможно, походили бы на ожоги от уколов раскаленной иглой.

Разумеется, никто их не видел. Через антирадиационные щиты, укрепляющую «подушку» на случай падения или вынужденной посадки и многие слои теплоизоляции, которая при вхождении в атмосферу (согласно данным наблюдения) светилась тускло-красным, свет звезд никак не мог достичь глаз Дональда Хогана.

Ему было вспомнилось, как Чад Муллиган спросил, когда он в последний раз видел звезды, когда Норман в последний раз вымок под дождем, но воспоминание тут же поблекло, обратилось в иллюзию, в наркотический дурман. Женщина в соседнем кресле всю дорогу посмеивалась, на орбите собственного трипа, и временами он улавливал сладковатый запах из нюхательного пузырька, заткнутого пенистой пробкой. В какой-то момент она как будто даже решила предложить ему нюхнуть, но передумала.

Зачем убивать человека, которого ты никогда раньше не видел? Пилот сбитого вертолета, которому толпа раздробила череп, представлялся ему более реальным, чем Норман, чем Чад, чем кто бы то ни было из знакомых. С его гибелью смерть из абстракции превратилась в вещественную реальность, заставила вспомнить тезис Холдейна [42], мол, для разумной пчелы такие абстрактные понятия, как «долг», были бы железобетонно конкретными.

Пожелай они, они могут вложить ему в руки оружие и приказать отправиться в зону Тихоокеанского конфликта убивать незнакомых людей. Такое каждый день приказывают сотням парней, отобранных анонимным компьютером. Те, кто участвовал в беспорядках в Нью-Йорке, тоже были вооружены, и их действия квалифицировали как преступление. Между одними действиями и другими лежала лишь призрачная разделительная черта, называемая «приказ».

Отданный кем? В наши дни человеком? Вероятно, нет. Следовательно, галлюцинация, какую он видел на Пятой авеню возле Публичной библиотеки, вовсе не галлюцинация. «Сперва вы машины используете, потом их носите, а потом…»

Потом вы машинам служите. Это же очевидно. Логика такого вывода казалась почти утешительной. Выходит, в конечном итоге права Гвиневера, превращающая своих клиенток в глянцевый фабричный продукт.

Было даже ясно, почему люди, включая Дональда Хогана, готовы исполнять инструкции, получаемые от машин. Много кто помимо него, наверное, обнаружил, что служение людям сродни предательству – это все равно что продаться врагу. Каждый мужчина, каждая женщина и есть враг. Возможно, выжидающий, возможно, прячущий свои намерения за вежливыми словами, но в конце концов у вас на глазах на собственной улице они забьют палками случайно оказавшегося там чужака.

Шлюз пассажирского контейнера открылся как консервная банка, и пассажиров, точно сардины, вытряхнули под теплое переменчивое солнце начала калифорнийского лета. Экспресс-порт был таким же безликим, как пассажирский контейнер внутри, выходы в город и на посадку, багажные склады прятались под земляными насыпями с бетонной подушкой на случай падения контейнера или взрыва. Поэтому через бронированное стекло он не видел солнечного света и не ощущал запаха соленого воздуха с океана, только дезодорированные выхлопы системы вентиляции. Коридоры-норы уводили его от последних следов мира, который он оставил на другом побережье, словно бы втискивали его мышление в некий аналог серой упорядоченности с обязательными прямыми углами на стыках. Все представлялось новым и невероятным, будто он находился под действием наркотика, разрушающего стереотипы восприятия. Он все удивлялся, сколько тут кругом мужчин и женщин в форме: тускло-оливковой – армейской, синей – морского флота, голубой – воздушных сил, черно-белой – космических войск. Из звукоусилителей очередями стрекотали загадочные приказы, слова вперемежку с цифровыми и буквенными кодами, и это только усиливало ощущение нереальности, пока наконец он, лишившись зрительных ориентиров, не начал утрачивать контроль и над слухом тоже и не вообразил себе, что находится в стране, о которой никогда не слышал и в которой говорят на отрывистом языке машин: 01101000101…

Настенные часы показали ему время, а наручные заверили, что настенные лгут. Плакаты предостерегали против шпионов, и он начал бояться самого себя, ведь он сам был шпионом. Веревочное заграждение, натянутое между цветными металлическими столбиками, закрывало доступ в коридор, где следы гари и яркие полосы на месте содранной краски свидетельствовали о недавнем взрыве. Неизвестная рука вывела на стене мелом «СРАНЫЕ КРАСНЫЕ». Мимо прошел мужчина с напряженно и высоко поднятой головой: глаза чуть раскосые, кожа чуть-чуть желтоватая, а вот «нисей»-бэдж, приколотый к военного образца «крокодиловке», казался совсем хлипкой и никчемной броней. И опять кругом формы, на сей раз синие и черные формы полицейских, дотошно проверяющих всех и вся. На балконах – телекамеры с встроенным увеличителем изображения; группа из четырех человек снимает отпечатки пальцев, скопившиеся на поручне эскалатора, и вводит в компьютер, чтобы потом сверить с файлами штаб-квартиры.

СПРОСИТЕ ЧУВАКА, КОТОРЫЙ ЧУХАЛ ЧУЙКУ.

НО ЗАТОПЧИТЕ ЭТОГО ТАРАКАНА.

– Лейтенант Хоган? – спросил голос.

ДЕРЖИ РУКУ НА ПУЛЬСЕ МИРА В РАДИО-ПЛАТЬИЦЕ.

Но ОТ МИРА ОТГОРОДИСЬ С ПОМОЩЬЮ «СПАСИ И СОХРАНИ ИНК.».

– Лейтенант Хоган!

СЕГОДНЯ ЗДЕСЬ, СЕГОДНЯ ПРОШЛОЕ – ВОТ НАША ФЕНЯ.

НО УВИДЬТЕ ЭТО ГЛАЗАМИ ЧЕТЫ ПОВСЮДУ…

Он спросил себя, а не летел одним с ним рейсом сержант Шритт и вообще удалось ли ему напиться, как он того хотел. Интересно, исцелило ли его забвение? Это был последний и окончательный знак внимания, каким он почтил отмершую реальность прошедших десяти лет. Тот мир стал теперь недосягаем, со скоростью света уходил, отступал в четвертое измерение. Он был его, личным, точно иллюзия на «ХапкаСпелость», да уж, постулат Чада сработал: реальный мир долго скрывал свою уникальную способность застать его врасплох.

С интересом прислушиваясь к недоверию в собственном голосе, он сказал:

– Да, я Хоган. Вас послали встретить меня и отвезти в Плавучий лагерь?

Меж остовов транспортников, которые как туши мертвых китов загромоздили прекрасные некогда пляжи, несообразно маленькая и яркая, неуместно шумная скорлупка, кораблик на воздушной подушке, перевезла Дональда и его безымянного спутника через перекатывающиеся волны и прибрежную зону к громаде Дьявольского острова, ныне известного как Плавучий лагерь. Карабкаясь среди распорок, поддерживающих громадную главную платформу, словно готовясь вернуться в более простую и менее опасную реальность своих предков-обезьян, рекруты в полном боевом снаряжении силились избегнуть гнева сержанта.

– Я затребовал из Вашингтона компьютерную переоценку вашего состояния, – сказал полковник, к которому его привели. – Думаю, они уж позаботились, чтобы вы поняли, что перед рекрутированием, не говоря уже об активации, ни один человек в отдельности не видит не только всей картины, но даже достаточной ее части, чтобы по собственной инициативе выносить достоверные суждения. Однако, как вижу, ваша особая специализация – геморрой, поэтому у вас есть незначительный шанс оказываться правым чаще большинства. Только больше этого не делайте, вот и все.

– Как вы сказали? Моя особая специализация… сэр.

– Геморрой! Генерирование моделей путем рассуждений на основе индуктивного и дедуктивного мышления.

Полковник запустил пальцы в шевелюру, словно расчесывал волосы.

Еще одна стена встала между Дональдом и тем человеком, которым он себя считал. В общем и целом это ничего не меняло: прошлое уже стало недоступно. Но он всегда лелеял свой талант как нечто принадлежащее ему одному и испытал укол неясной обиды, узнав, что эта способность известна настолько хорошо, что ей даже дали прозвище.

– Чего именно мне полагается больше не делать, сэр? – вопросил он.

– Не делать поспешных умозаключений, разумеется! – отбарабанил полковник. – Думаю, вы сочли само собой разумеющимся, что ваше задание связано с новой генетической программой Ятаканга, но вам, черт побери, не следовало предугадывать официальное решение и отказываться от легенды, какое дал вам Делаганти.

«Отказываться… Ах да. Это он про то, как я сказал Норману и остальным, что мне велели уехать из Нью-Йорка». Дональд пожал плечами, но промолчал.

– Запечатанный пакет с вашим назначением при вас? – спросил полковник.

– Да, сэр.

– Дайте его мне.

Дональд протянул ему конверт. Просмотрев вложенные в него документы, полковник положил их на стол в лоток с наклейкой «Уничтожить секретные материалы» и, нажав кнопку, вздохнул.

– У меня еще нет всех деталей вашей новой легенды, – сказал он. – Однако, насколько я понимаю, официальное за явление Ятаканга означает, что в страну можно по обычным каналам и не вызывая подозрений заслать иностранных «гостей» несколько больше обычного. Уверен, прибытие по обычным каналам покажется для вас много приятнее, чем по нелегальным. – Его взгляд сместился к единственному окну, которое выходило на плац, где в колонну по двое шагала взад-вперед группа новобранцев. – Откровенно говоря, как ни повернется, вас все равно пошлют открыто, как независимого корреспондента, специализирующегося на науке и имеющего аккредитацию на СКАНАЛИЗАТОРе и на «АнглоСлуСпуТре». Обе аккредитации будут стопроцентно аутентичными, и, предвидя ваши возражения, скажу, что недостаток у вас опыта роли не играет. Вам нужно только задавать такие вопросы, какие задавал бы об евгенической программе настоящий журналист. Впрочем, вам предоставят определенный объем дополнительной информации. И, что самое важное, вы окажетесь единственным иностранным корреспондентом в Ятаканге, у которого будет возможность связаться с Джога-Джонгом.

Дональд напрягся, по скальпу у него поползли мурашки.

«Я и не знал, что он туда вернулся! Если он действительно таков, как все утверждают, я скорее всего вляпаюсь в самую настоящую гражданскую войну!»

Ошибочно приняв тревогу Дональда за непонимание, полковник отрывисто сказал:

– Неужели вы не знаете, о ком я говорю?

– Нет, сэр. Понимаю, сэр, – пробормотал Дональд. Любой, изучавший современный идеоматический ятакангский, неизбежно сталкивался с упоминаниями Джога-Джонга. Четырежды узник правительства Солухарты, номинальный глава Ятакангской Партии Свободы в изгнании, вождь неудавшегося восстания, после разгрома которого ему пришлось бежать из страны, автор книг и памфлетов, имевших хождение по сей день, невзирая на конфискации полицией и публичные сожжения…

– Вопросы есть? – внезапно спросил полковник; судя по всему, разговор ему уже наскучил.

– Да, сэр. Несколько.

– Ха! Ну ладно, давайте послушаем. Но предупреждаю, я уже сказал все, что вам положено на этой стадии знать.

Это разом покончило с первыми четырьмя вопросами. Дональд помедлил, потом все же сказал:

– Если в Ятаканг я поеду открыто, сэр, то почему мне было приказано явиться на Плавучий лагерь? Разве это не вызовет подозрений у ятакангцев, когда им станет известно, что я побывал на военном объекте?

Полковник задумался.

– Полагаю, исходя из сложившейся на данный момент ситуации, на этот ваш вопрос я могу ответить, – наконец сказал он. – Это вопрос безопасности. Плавучий лагерь полностью непроницаем для шпионажа. Чего зачастую нельзя сказать о наземных объектах. Я, пожалуй, расскажу для вашего сведения одну историю, которая, надеюсь, поможет вам понять, с чем вы столкнулись.

Службы безопасности на время оставили без внимания некую базу на берегу, которая хорошо просматривалась с ближайшего холма, более того, с этого холма особенно удобно было запускать воздушных змеев. Один мальчик лет четырнадцати-пятнадцати поднимался на холм, чтобы запускать своего очень красивого змея, который построил сам, – змей взлетал на высоту до пятидесяти футов. И делал он это каждый день на протяжении двух скучных месяцев, пока один из офицеров не задумался, почему в свои школьные каникулы мальчик ничем другим не занят. Поднявшись на холм, офицер обнаружил на веревке змея записывающее устройство, а на самом змее – миниатюрную телекамеру. А мальчик – помните, я говорил, что ему не больше пятнадцати? – метнул в офицера нож, ранил его в бедро, а потом попытался задушить. Намек поняли?

Поежившись, Дональд кивнул.

– И, конечно же, есть еще одна причина. Это лучшее место для опустошения перед заданием.

– Майор Делаганти упоминал о чем-то подобном, – медленно сказал Дональд. – Но мне все еще не совсем ясно…

– Слово «опустошение» произведено от сокращения ОПУС, которое расшифровывается как «Образовательная подготовка для углубленных заданий». Большинство мягкозадых не воспринимают эту концепцию всерьез. Для них это еще одна сенсация среди уймы коммерческих панацей, с помощью которых мошенники заставляют раскошелиться простаков на гражданке. И это отчасти верно, так как, чтобы правильно использовать метод самому, нужно, чтобы то же самое проделали прежде с тобой, а мы мало кого из прошедших такую обработку отпустили назад к гражданской жизни.

– Вы хотите сказать, что потом я не вернусь?..

– Я не говорю конкретно о вас, – оборвал его полковник. – Я говорю, что в принципе для таких людей нет применения вне вооруженных сил.

– Но если мне придется выдавать себя за репортера…

– А это тут при чем? Вам нужно только отсылать нам материал. Проверять и редактировать его будут уже в этой стране. У «АнглоСлуСпуТры» есть целый штат экспертов, которые позаботятся об этой стороне дела.

– Кажется, я что-то где-то пропустил, – растерянно сказал Дональд. – Когда вы сказали, что недостаток репортерского опыта не важен, я, естественно, предположил…

Он умолк. Полковник смотрел на него со смесью веселья и презрения.

– Да уж, вы сплошь и рядом предполагаете, а? Только вот наша задача совсем не в том, чтобы поставлять сверх агентов с талантами кинозвезд, вы бы уже давно это поняли, если бы только согласились подумать! Как бы то ни было, опустошение понадобится вам не для этого задания.

– Тогда для чего?

– Через четыре коротких дня, – сказал полковник, – вы будете опустошены для убийства.