Текст книги "Бесстрашная жертва (ЛП)"

Автор книги: Джоди Хедланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

шлепок. Мое сердце взорвалось от ужаса.

– Джулиана?

В ответ была тишина, страх растекся по моим венам. Я прыгнул вслед.

Высота была небольшая, и я приземлился на ноги.

– Джулиана? – Позвал я громче, обыскивая пространство под деревом.

В лунном свете я увидел красное золото ее волос, запутавшихся в

ветках и листьях. Мое сердце остановилось.

– Благословенная Мария.

Я бросился к ней. Она лежала неподвижно, вокруг бледного лица

рассыпались волосы. Я коснулся ее губ кончиками пальцев и с облегчением

вздохнул, ощутив на них влажное дыхание – жива. Мои руки осторожно

скользили по ее рукам и ногам, проверяя целы ли кости, нет ли порезов или

других повреждений. Я исследовал ее тело и сглотнул в ужасе: она была

такой изможденной, такой худой, как жертвы при осаде, умирающие с

голоду. Я коснулся ее головы, и она тихо застонала. На затылке выступило

пятно крови. Должно быть, она ударилась головой во время падения. Я

осторожно просунул руки под ее тело.

О чем я думал, преследуя ее по лесу среди ночи? Почему я был так

неосторожен? Да, вся эта авантюра вызывала во мне волнение, которое

ускользало от меня с тех пор, как я вернулся домой. Но не такой же ценой!

Я поступил как эгоистичный дурак и должен был прекратить погоню

еще раньше.

Осторожно, как редкую драгоценность, я поднял ее. Насколько можно

было судить, кроме травмы головы, других повреждений не было. Но пока я

не проверю все более тщательно, нельзя быть полностью в этом уверенным.

А чтобы осмотреть ее, нужно было доставить ее домой. Оставить ее в лесу

раненой я не мог.

Я прижал Джулиану к груди, как младенца. Ее тело было расслаблено, голова откинута назад. Когда я подошел к своей лошади, она так и не

очнулась.

– Извини, Джулиана, – прошептал я.

Я абсолютно был уверен, что если бы она знала, куда я ее везу, то не

согласилась бы. Но выбора у нее не было.

Глава 5

Ощутив под собой невероятную мягкость, я решила, что плыву на

облаке. Было тепло и уютно, будто солнце окутывало меня своими

ласковыми лучами. Я вздохнула и погрузилась в восторг своего сказочного

состояния. Как давно мне не было так хорошо… И тут я мысленно

споткнулась, пытаясь вспомнить такое время. Я поняла, что не испытывала

такого комфорта с детства, с тех пор как жила с отцом в Уэссекском замке.

Тогда у меня были собственные покои, большая кровать с балдахином и

личные слуги. Странно, что я вдруг вспомнила это сейчас, после стольких

лет сна на холодной, твердой земле, служившей мне постелью. Я потянулась, все еще мечтая о теплых одеялах, уютно укрывающих мое тело, и пуховых

подушках, на которых так сладко покоилась моя голова.

Мой желудок заурчал, заставляя очнуться от сна. Грызущий голод –

сигнал, чтобы начать свою ежедневную охоту не только для себя, а для всех

остальных животов, которые рассчитывали на меня. От запаха чего-то

жареного в животе снова заурчало. Я принюхалась и втянула в себя

восхитительные ароматы свежеиспеченного хлеба и тушеной оленины.

– Она проснулась? – Вплыл голос в мое небытие.

И тут мне больше всего на свете захотелось опять заснуть. Это был

самый лучший сон, который я когда-либо видела, и не хотела, чтобы он

заканчивался. Чья-то прохладная рука прижалась к моему лбу, а затем

нежные пальцы откинули волосы назад.

– Отец, – прошептала я с болью в груди.

В последний раз, когда отец дотрагивался до моих волос, он истекал

кровью на тюфяке в крестьянской хижине. Из пузырившихся ран его кровь

капала прямо на земляной пол, смешиваясь с грязью. Его холодные, липкие

от крови пальцы ласково проводили по моему лбу, вытирали текущие

ручьями слезы, убирали спутанные волосы с лица, а в это время

приближалась армия моего дяди, чтобы окончательно уничтожить его.

Чьи-то пальцы провели по моим волосам.

– Джулиана?

Определенно это не голос отца.

Поток воспоминаний затопил мое сознания: бег через лес, я прячусь на

дереве, падение... Я вскрикнула от ужаса. Мои глаза распахнулись и

уткнулись взглядом в золото балдахина надо мной, потом переместились на

лицо: красивые черты, двухдневная щетина, прядь светлых волос поверх

озадаченной складки поперек лба и обеспокоенные зеленые глаза, уставившиеся на меня сверху.

– Коллин Гудрич? – Спросила я. – Что вы здесь делаете?

Почему он был в моих снах?

В ответ на мой вопрос, его губы изогнулись в улыбке, отчего в животе

у меня запорхали бабочки.

– Вы очнулись, – сказал он, поднося руку к моей щеке и мягко проводя

по подбородку.

– Почему вы здесь? – Запинаясь, спросила я, изучая его.

Он тоже пристально всматривался в мое лицо, неторопливо скользя

взглядом от моей щеки к подбородку и губам, пока, наконец, ярко-зеленый

блеск снова не встретился с моим взглядом. Легкость и тепло просочились в

меня и растеклись по всему телу.

– Я здесь потому, что живу здесь, – сказал он.

Эти слова заставили меня полностью очнуться от своих грез и все

вспомнить. Я ограбила его, а потом он выследил меня и утащил от Тэтча. А

теперь он привез меня в свой замок?

Я подавила панический крик, откинула одеяло и соскочила с перины.

Но тут яростная, ослепляющая боль в голове пронзила меня, словно кузнец

стукнул, как о наковальню, по моему черепу. Голова закружилась, колени

подогнулись, я покачнулась и чуть не упала. Коллин успел подскочить ко

мне, и я бессильно повалилась на него, с раскалывающей болью в голове. На

мгновение я прижалась к нему, тут же вспомнив те несколько секунд в лесу, когда он утешал меня, когда я еще не понимала, как мне это нужно. Что в

этом человеке заставляло меня чувствовать, будто я обрела друга, когда было

понятно, что он мой враг? Я выпрямилась и отстранилась от него. Нельзя

забывать, кто он такой и что собой представляет. Он не стал прижимать

меня, но все-таки продолжал поддерживать за руки.

– Вы привезли меня к себе домой? – Сдавленно прошептала я.

Я оглядела просторную комнату: роскошные гобелены, покрывающие

стены, широкий каменный очаг, в котором пылал огонь, огромная кровать с

балдахином и тяжелые шторы. Невысокая, сутулая служанка стояла перед

открытым шкафом, держа в руках платье, которое собиралась повесить

рядом с другими великолепными нарядами.

Паника поднялась во мне. Что, если слуги узнают меня? Что, если мой

дядя узнает, что я все еще жива? Меня охватило непреодолимое желание

броситься обратно в постель и натянуть одеяло на голову. Я отстранилась от

Коллина и нетвердым шагом, как ребенок только что научившийся ходить, направилась к двери.

Все, о чем я могла думать – это то, что мне нужно уйти. Немедленно.

Мне нужно вернуться в лес и спрятаться, пока кто-нибудь не догадался, кто я

на самом деле.

– Стойте, – позвал Коллин.

Я заставила свои ноги двигаться быстрее и сосредоточила все

внимание на двери, которая, казалось, была в лиге от меня. Если бы я смогла

выбраться за стены замка, то нашла бы Тэтча, и он помог бы мне. Но я

смогла пройти только половину комнаты, когда мои ноги подкосились, и я

рухнула на тростник, устланный на холодном полу. В одно мгновение

Коллин оказался рядом со мной. Не слушая мои протесты, впрочем, довольно

слабые, он просунул руки под меня и легко поднял.

– И куда же вы собирались бежать?

– Как можно дальше, – прошептала я.

Он прижал меня к своей груди, и я возненавидела себя за то, что

прижалась в ответ к нему, наслаждаясь его объятиями.

– Пока вы никуда не можете идти, – сказал он мне прямо в ухо. – И

только не в ночной рубашке.

И тут я поняла, что кто-то снял с меня тунику и бриджи и одел в

плотную льняную ночную рубашку. Мягкая рубашка закрывала меня от шеи

до пальцев ног. Румянец залил мое лицо. Надеюсь, это не сам Коллин

переодевал меня?

Он усмехнулся:

– Нет, милая, – прошептал он в ответ на мой невысказанный вопрос. –

Я велел миссис Хиггинс искупать и переодеть вас.

Он кивнул в сторону служанки, стоящей у шкафа. Женщина слегка

поклонилась. Большой воротник вокруг горла и плотный платок, закрывший

голову, оставляли открытыми только ее лицо, лицо старушки, морщинистое

и потрескавшееся, как выжженное поле. Ее глаза, как два мягких озерца

смотрели на меня доброжелательно.

– Искупать? – Пропищала я.

На этот раз Коллин громко расхохотался:

– Несмотря на то, что даже покрытая слоем грязи вы довольно

хорошенькая, избавившись от нее, вы стали совершенно потрясающей.

От этих слов меня обдало жаром, и мне захотелось спрятать лицо в его

тунике. Но я заставила себя встретиться с ним взглядом:

– Вы не должны были приносить меня сюда.

– У меня не было другого выхода. – В его глазах читалось извинение. –

Вы были без сознания последние два дня.

– Два дня?

– Не волнуйтесь. Вы в безопасности. – Он остановился у кровати. – Я

всем сказал, что вы ехали ко мне в гости, но по дороге на вас напали.

Я не могла удержаться от восхищения той силой и легкости, с которой

он держал меня, как будто я была не более чем пятилетней девочкой.

– По крайней мере, это не совсем ложь, – сухо сказала я. – На меня

напали.

– Мне очень жаль. – Его улыбка исчезла. – Я не хотел, чтобы вы

пострадали. – Его лицо было совсем близко, глаза светились честностью и

выражали сожаление.

У меня вдруг перехватило дыхание. Я никогда не находилась так

близко от мужчины, и была совершенно уверена, что, если бы мой отец

сейчас был здесь, ему бы это вряд ли понравилось. Тем не менее, мне не

хотелось, чтобы Коллин отпускал меня. Совсем не хотелось.

– Это не ваша вина, – призналась я. – Я была слишком беспечна. Но

такого больше не повторится.

– Что ж, приятно слышать.

– В следующий раз вы меня не поймаете.

– Следующего раза не будет.

Выражение его лица было серьезным, и он даже не пытался скрыть

свое искреннее восхищение, глядя на меня. Он не просто пытался польстить

своими комплиментами по поводу моей внешности, ему действительно

нравилось, как я выгляжу.

Я поежилась, не совсем понимая, как реагировать на это. У меня были

мысли по поводу того, что многие из моих друзей догадывались, что я

женщина. Бульдог настоял, чтобы я переоделась в мужскую одежду, и только

тогда разрешил мне уехать с ним, и с тех пор я так и одевалась. Кроме того, я

вела себя как мужчина и дралась лучше многих из них. Единственным моим

утешением были волосы. Хотя Бульдог и предложил мне их подстричь, я не

смогла.

Это

молчаливое

соглашение

с

Коллином,

эта

очевидная

осведомленность обо мне были для меня совершенно новыми. Впервые в

жизни я осознала, что уже не юная девушка. Я становилась женщиной.

– Думаю, вам лучше меня отпустить, – сказала я.

Он не сразу послушался, его губы медленно расползлись в улыбке, как

будто он почувствовал направление моих мыслей.

– Только если вы пообещаете, что останетесь здесь и позволите мне

помочь вам.

– Этого я не могу обещать. А теперь отпустите меня.

– Неужели вы не можете простить мне прошлое ребячество? – Он

коснулся пальцами пряди моих волос. – Я был идиотом. Мне нравятся ваши

волосы. Это самый красивый цвет в мире.

От этих слов у меня внутри опять запорхали бабочки, а к этому

ощущению я еще не привыкла. Я стала извиваться в его объятиях, понимая, что должна держать приличное расстояние между нами. Это движение

заставило его опустить меня на перину. Я быстро натянула на себя одеяло и

предупреждающе уставилась на него.

Он приподнял бровь:

– Что-то не так?

Я взглянула на миссис Хиггинс, стоявшую у шкафа. Она стояла к нам

спиной и приводила в порядок платья.

– Госпожа Хиггинс – одна из самых доверенных моих служанок, –

заверил Коллин. – Она служила горничной у моей матери, и вам не стоит ее

бояться.

Я поджала губы и скрестила руки на груди. Не думает же он, что я

настолько глупа, что стану говорить о своем прошлом при посторонних.

Коллин плюхнулся в кресло и откинулся на спинку, словно ему было

все равно.

– Ну, хорошо. Миссис Хиггинс, не будете ли вы так любезны, оставить

меня наедине с нашей гостьей?

Горничная с сомнением переводила взгляд с Коллина на меня и

обратно. Несмотря на то, что я все время жила и спала с мужчинами, колебания миссис Хиггинс заставили меня понять, что в данной обстановке,

в мире аристократии, было бы совершенно неприлично оставлять меня одну

с Коллином. Коллин тоже понял это и, склонив голову набок, посмотрел на

дверь:

– Вы можете оставить дверь открытой и подождать снаружи?

Она кивнула, присела в реверансе, и как только мы остались одни, Коллин соскользнул со стула и опустился на колени рядом со мной:

– Вы простите меня? Я прошу вас простить меня и избавить от

страданий.

Что-то внутри меня хотело успокоить его. Его обаяние делало его

неотразимым. Но стоило мне подумать о Тэтче, который уже много лет был

бездомным, и о Бульдоге, который лишился больших пальцев, пытаясь

уберечь сына от голодной смерти, как все мысли о дружбе с Коллином

Гудричом улетучились.

– Я подумаю о том, чтобы простить вам детские обиды, – сказала я. –

Но вы же дворянин. И я никогда не смогу простить вам это.

– Что вы имеете против дворян? Ваш отец был одним из них. И, видимо, вы забыли, что вы тоже благородного происхождения.

– Я вычеркнула себя из этого класса и никогда не вернусь.

Обида, которая росла во мне в течение последних нескольких лет, стала подниматься:

– Я ненавижу знать и все, что оно несет с собой.

Свое удивление этой вспышкой он выразил лишь слегка, приподняв

бровь. Но озорной огонек в глазах говорил о том, что его веселит все это:

– Тем больше причин остаться на неделю и позволить мне доказать, что вам не нужно меня ненавидеть.

– Неделя ничего не изменит.

Дразнящие запахи хлеба и тушеного мяса, доносившиеся через

открытую дверь комнаты, становились все сильнее и вызывали желание

остаться.

– Может, поспорим?

Его глаза провокационно сузились, а лицо напряглось. Что-то в

выражении его лица задело меня, как будто он не верил, что я приму его

вызов.

– Вы боитесь, что к концу недели я вам понравлюсь, – сказал он.

– Нисколько.

– Конечно, боитесь.

– Еще чего!

Он слишком самоуверенно ухмыльнулся, но настаивать не стал.

– Кроме того, даже если бы я хотела принять ваш вызов, – сказала я, –

слишком много людей полагаются на меня. Если меня не будет с ними, они

останутся голодными.

– Я уверен, что они прекрасно обойдутся без вас. Вам все равно

придется остаться еще на несколько дней, пока вы не окрепнете и не встанете

на ноги.

Я покачала головой. Если он не отпустит меня сейчас, я дождусь

темноты и улизну. Тэтч будет вне себя от беспокойства. Мне нужно было

добраться до него.

Коллин сунул руку в карман плаща и вытащил красный бархатный

мешочек, звякнув его содержимом.

– Вы останетесь, если я пообещаю отдать вам в конце недели кошелек

с золотом?

Кошелек с золотом? Мое сердце учащенно забилось при мысли о том, сколько мешков зерна можно было бы купить, и сколько шерсти для носков и

рукавиц.

– А что вы хотите взамен?

– Всего лишь одну неделю вашего времени, чтобы доказать, что я не

такой плохой, как вы думаете. В качестве почетной гостьи в моем доме.

Позволите мне развлечь вас. – Он кивнул в сторону открытого шкафа. – И, может быть, согласитесь примерить одно-два платья.

– Вы обещаете не рассказывать кто я?

– Обещаю. Для всех остальных вы просто старый друг, приехавший в

гости.

Я прищурилась. Он был прав. Мои друзья смогут прожить неделю без

меня. Бульдог и другие будут ловить дичь. И если я проглочу свою гордость

и останусь на неделю с Коллином, то смогу уехать с таким количеством

золота, что смогу прокормить своих друзей в течение предстоящей зимы, не

прибегая больше к воровству.

Как я могла отказаться от такого предложения?

Может быть, это был мой шанс сделать что-то действительно полезное

для людей, которые зависели от меня. Может быть даже, у меня появится

шанс донести до Коллина, что неправильно жить так расточительно, может

быть я смогу показать ему реальное положение крестьян, насколько оно

плачевно. Почему бы нет…

– Если я приму ваше предложение остаться в замке на неделю и играть

роль аристократки, – медленно проговорила я, обдумывая новый план, –

примете ли вы мое предложение остаться со мной в лесу на неделю и сыграть

роль крестьянина?

– Идет. – Он ответил с такой готовностью, словно я только что

пригласила его на танец.

– Вам придется жить без денег.

– Звучит весело.

Я сжала руку в кулак:

– Жизнь крестьянина очень далека от веселья, как вы можете себе

представить.

Он был невероятно избалован и не знал ни в чем отказа. Тем больше

было причин затащить его в наш лесной дом и позволить ему воочию

увидеть лишения и убожество, в которых мы живем.

– Я готов принять вызов. – Его высокомерное выражение лица только

еще больше разозлило меня. – Но я думаю все не так уж и страшно.

Я приподнялась на пуховом матрасе и села. В голове тут же застучал

кузнец по своей наковальне. Мысль о том, чтобы вести себя как

аристократка, вызывала у меня отвращение, буквально тошноту. Но я не

могла отступить, когда меня ждал кошелек с золотом. И к тому же у меня

появилась возможность поставить на место Коллина Гудрича и открыть ему

печальную реальность жизни огромного количества людей.

Я твердо встретила его взгляд:

– Принесите мне платье.

Медленная улыбка растянула его губы:

– Значит, договорились?

– Да, вы сами этого хотели.

Глава 6

Миссис Хиггинс завязала последний узел на шнуровке сбоку платья, отступила назад и улыбнулась, отчего ее морщины на лице стали еще глубже.

– Прекрасно. Просто прелесть.

Я посмотрела вниз на складки роскошного атласа, бирюзовой рекой

растекшиеся вокруг меня. Сквозь вырезы по бокам виднелась не менее

роскошная юбка из золотого дамаска.

– Вы только посмотрите на себя. – Мисс Хиггинс подняла зеркало.

Я покачала головой и отвернулась:

– Не сомневаюсь, вы хорошо поработали, миссис Хиггинс.

Горничная целый час одевала меня в невероятное количество одежды и

укладывая мои волосы в модную прическу. С каждой минутой внутри меня

сильнее и сильнее все сжималось, пока я не почувствовала себя, как будто

попала в одну из собственных ловушек.

Я снова с тоской посмотрела на открытое сводчатое окно, как делала

это сотни раз с тех пор, как миссис Хиггинс приступила к своим

обязанностям. Но не из-за служанки – она вела себя как ангел. Я подозревала, что в роли моей горничной на время недельного пребывания Коллин

специально выбрал самую добрую служанку. И все же мне все больше и

больше хотелось сбежать или улететь, как стрела, и как можно дальше. Но я

заключила сделку с Коллином, не могла же я нарушить ее на следующий же

день.

Я попыталась натянуть вырез, который открывал гораздо больше тела, чем я привыкла в своих мужских туниках. Отдыхая и восстанавливаясь после

травмы весь вчерашний день, я наконец-то сегодня встала. Хотя голова все

еще болела, я была слишком взволнована, чтобы оставаться в постели.

Поэтому я согласилась на приглашение Коллина присоединиться к нему и

другим гостям на ужин в парадном зале.

Меня одолевало искушение спрятаться в своей комнате на все время

моего пребывания здесь. Но я жаждала доказать Коллину, что я справлюсь со

всем, о чем он попросит. Я хотела показать ему, что никакие его старания не

смогут поколебать мою неприязнь к знати. Но теперь, когда на мне было это

великолепное платье, волосы собраны в высокую прическу, я засомневалась.

Тихий стук в дверь вызвал у меня приступ паники.

– Леди Элеонора готова? – донесся из коридора голос Коллина.

Коллин решил называть меня леди Элеонора Делакруа, в честь одной

из своих подруг детства, леди, которую он знал, живя у герцога Ривеншира.

Поскольку я уже привыкла жить под личиной закутанного в плащ бандита, мне было нетрудно сыграть роль кого-то еще. Оставалось надеяться, что

никто из гостей не знает настоящую Элеонору.

Миссис Хиггинс направилась к двери. Ее шаги, как и все, что она

делала, были тихими, внешность невзрачная: прямые седые волосы под

платком и скромная туника. Она выглядела так, словно жила в монастыре, а

не в замке.

Я снова с тоской взглянула на окно. Может Тэтч догадался, кто

захватил меня в плен, что именно лорд Гудрич выследил нас? Догадался или

нет, но, скорее всего, он вернулся к Бульдогу с известием о моем

исчезновении. В любом случае, мне надо послать им весточку, что я жива и

здорова.

Миссис Хиггинс широко распахнула дверь. Коллин вошел в комнату, держа одну руку за спиной. Бирюзово – золотой узор его туники и штанов

повторял цвет моего наряда, как будто он специально готовился.

Когда горничная отступила в сторону, чтобы продемонстрировать свою

работу, его улыбка медленно сменилась удивлением, приветствие застряло на

полуслове, и передо мной стоял совершенно ошарашенный человек. Моя

рука сначала кинулась к декольте, а потом к крошечным завитушкам у уха:

– Что-то не так?

Коллин закрыл рот и с трудом сглотнул.

– Я не могу припомнить ни одного случая, когда лорд Коллин потерял

бы дар речи, – сказала миссис Хиггинс с понимающей улыбкой.

– Наверное, мне все-таки следовало взглянуть в зеркало. – Я сделала

шаг назад. – Могу себе представить, как глупо я выгляжу.

– Нет, – вмешался Коллин, наконец, обретя дар речи. – Вы совсем не

выглядите глупо. Наоборот…

Его взгляд стал спускаться вниз по мне. Он осматривал каждый дюйм: от выреза до талии, от талии на юбку, которая ниспадала в форме

колокольчика и каскадом вливалась в блестящий ручей шлейфа на полу

позади меня. Когда его взгляд поднялся и встретился с моим, в глубине его

округлившихся глаз сиял благоговейный трепет и восхищение. Я сжала руки, чтобы сдержать дрожь. Пора было уже перестать вести себя как напуганная

кобыла.

Коллин тихими шагами, заглушаемые камышом на полу, направился ко

мне. Я была уверена, что окружающие слышали барабанную дробь моего

сердца.

Он встал прямо передо мной:

– Вы сногсшибательны, миледи.

Тепло удовольствия растеклось по мне, спустившись к пальцам ног, обутых в длинные заостренные пулены1. Я не понимала, почему его слова так

меня обрадовали, но факт оставался фактом. И обрадовали больше, чем мне

хотелось бы признать.

Он наклонился ближе, и прошептал мне в самое ухо:

– Вы такая красивая, Джулиана, – его дыхание коснулось

чувствительной кожи на моей шее.

От этой близости я перестала дышать. Отстранившись, я увидела, что

обычные для него веселые искорки в глазах куда-то пропали. Я не знала, что

1 Пулены (или кракове, или клювовидные башмаки) – мягкие кожаные башмаки без каблуков с

заострёнными носами, популярные в Европе в XIV–XV веках. Название обуви связано с тем, что такую

обувь носила делегация польской знати, посетившая Анну, жену английского короля Ричарда II.

делать. Мое собственное тело предавало меня, реагируя на него, отмечая его

красоту, наслаждаясь его комплиментами и желая, чтобы он снова и снова

прошептал мне что-нибудь на ухо.

– Значит, все не так плохо? – Я отошла и попыталась придать своему

голосу твердость. – Я соответствую вашим требованиям?

Я должна была держать себя в руках. Я не могла позволить ему увлечь

меня своими невероятными глазами и сладкими словами. Он взял меня за

руку. По его расплывшейся медленной улыбке и блеску в глазах я поняла, что он видел меня насквозь:

– Вы соответствовали моим требованиям даже в мужской тунике.

Он вытащил из-за спины руку и протянул мне ожерелье. Оно было не

вычурным, но элегантным: нить бриллиантов с большим каплевидным

бриллиантом в центре.

– Это для вас.

Я сдержала вздох:

– Я не надену такое дорогое украшение.

– Но я так хочу, чтобы вы надели его, – тихо проговорил он.

Я покачала головой:

– Я не могу.

– Пожалуйста. – С мольбой в глазах проговорил он.

Я не могла заставить себя снова взглянуть на ожерелье. Оно было

таким красивым! Красивее, чем все, что я носила с тех пор... с тех пор, как я

одевалась на балы. Отец всегда с удовольствием дарил мне драгоценности и

подарки, проявляя так свою любовь. При этом воспоминании у меня

защемило в груди. Это были мирные дни, наполненные радостью. Нам с

отцом всегда было так весело вместе, только вдвоем. До того дня, когда дядя

ворвался в нашу жизнь...

Коллин наклонился и тихо, чтобы миссис Хиггинс, стоявшая у двери, не услышала его, проговорил:

– В конце недели вы сможете оставить себе все драгоценности, которые я подарю вам.

Как я могла устоять? Я уйду не только с кошельком золота, но и

получу ожерелье.

– Хорошо, – сказала я, протягивая руку. – Я надену его, но только ради

того, чтобы потом оно смогло помочь нуждающимся.

Он не вложил его мне в руку, а поднес к шее:

– Можно я сам?

Он сделал знак головой, чтобы я повернулась, внутри все предательски

задрожало, и я быстро развернулась, не желая, чтобы он заметил это.

Ожерелье легло мне на шею. Холод и тяжесть украшения контрастировало с

мягкими, как птичьи перья, пальцами Коллина. Пытаясь справиться с

застежкой, в какой-то момент его пальцы дрогнули, и он коснулся кожи там, где локоны выпали из прически, в которую госпожа Хиггинс собрала мои

волосы. От этого прикосновения я втянула воздух.

Наконец-то он застегнул его, но отстранился не сразу. Его пальцы

задержались на цепочке, которая лежала на моей коже. Теплый поток его

дыхания коснулся моей шеи. Я стояла неподвижно, едва осмеливаясь

дышать. Что со мной происходит? Теперь, когда я была одета как женщина, я

начинала чувствовать себя женщиной? Я так долго играла роль мужчины, что даже забыла, каково это – быть женщиной.

Я прикусила губу, и направилась от него к двери, к миссис Хиггинс, которая пыталась скрыть улыбку, как будто она знала больше о том, что

происходит между мной и Коллином, чем мы сами.

– Я начал сомневаться, стоит ли мне показать вас сегодня вечером, –

сказал Коллин, догоняя меня в коридоре. Он предложил мне руку, и в его

глазах вспыхнул огонь. – Я бы предпочел держать вас при себе.

Я понимала, что должна положить руку на сгиб его локтя и

воспользоваться его помощью, но притворилась, что не заметила этот

рыцарский жест. Малейшее прикосновение к нему, и я теряла

самообладание, а если я хотела пережить этот вечер, мне нужно было быть

осторожной.

– Я бы предпочла держаться в стороне от остальных гостей, – сказала

я, когда мы приблизились к входу в парадный зал. – Чем меньше я буду

привлекать к себе внимания, тем безопаснее.

– Вы же не думаете, что кто-нибудь сможет признать в вас того самого

Бандита в плаще? – Прошептал Коллин с озорной усмешкой.

– Конечно, нет, – я изобразила безразличие. Даже если бы Коллин

догадался, кто я на самом деле, я бы не призналась ему. – Им не придется

даже думать об этом, потому что это смешно и абсурдно.

Он рассмеялся:

– Вы просто очаровательны.

У меня не было времени обдумать, что означал его тон или взгляд, потому что мы вошли в просторный холл. Гости смеялись и болтали, и, к

счастью, почти не заметили нашего появления. Слуги суетились, разнося эль

и вино, наполняя кубки. Играли менестрели. Из коридора, ведущего на

кухню, в воздухе витали густые ароматы жареной птицы, миндального

пудинга и пряных яблочных пирогов. При мысли о яблочном пироге у меня

потекли слюнки. Я уже много лет не ела ничего настолько же вкусного и

сладкого.

Длинная комната была похожа на парадный зал Уэссекского замка: сводчатый потолок и продолговатые витражные окна, пропускающие

тусклый свет угасающего вечера. Но декор комнаты был гораздо более

замысловатым, гобелены более богатые, сложные и яркие.

Коллин Гудрич действительно был богатым человеком, и его семья

всегда заботилась о том, чтобы все знали об их статусе. Его отец один из тех

соседних лордов, которые закрыли глаза на все, что мой дядя сделал с моим

отцом. Он проигнорировал просьбу отца о помощи, когда мой дядя впервые

прибыл со своей армией и необоснованными требованиями. Хотя мой отец

никогда не говорил, почему Гудричи не пришли к нам на помощь, я

догадывалась, что это было связано с давнишней их ссорой, на почве того, что он не согласился на брак между мной и Колином.

Когда мы уселись за стол, Колин завел оживленную беседу с гостями и

попытался включить в нее и меня. Я познакомилась с его сестрой, в которой

узнала леди, ехавшую в том отряде, когда я напала на них. Я не понимала, как сильно нервничаю, пока к середине обеда мое сердце, наконец-то, не

стало потихоньку успокаиваться.

Но я не смогла по достоинству оценить ни блюдо из павлина: его

сначала приготовили, а потом обратно воткнули перья; ни выпечку в форме

миниатюрного замка. Все то время, пока я ела павлина, жареных лебедей, гусей, цаплю, у меня перед глазами стояли Тэтч, Бульдог и другие люди, которые сейчас собрались вместе в холодном осеннем лесу с урчащими от

голода животами. И ополаскивая руки в чаше с водой, подносившую

кувшинщиком между блюдами, я не могла заставить себя не смотреть на них, очищенных от грязи, которая стала частью моей жизни, и не вспоминать при

этом о том, как мы обычно пожирали каждый кусочек еды и облизывали

наши грязные пальцы. Тепло, смех, нескончаемые блюда с едой окружали

меня и вызывали головокружение от воспоминаний о моей прежней жизни, из которой я была так жестоко вырвана.

Боль в моем сердце нарастала. Если бы только мой отец был менее

доверчивым... тогда, возможно, он был бы еще жив, и я сидела бы в своем

парадном зале и обедала с ним. Слезы жгли глаза.

Я оттолкнулась от стола и встала. Коллин прервал свой разговор с

соседом по столу и повернулся ко мне, нахмурив брови.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказал я. – Прошу меня

извинить.

Не дожидаясь его разрешения, я выбежала через боковую дверь.

Измученный мальчик – поваренок указал мне в направлении кухни, через

которую, как я поняла, я смогу выйти. Я шагнула в оживленную кухню, не

обращая внимания на взгляды слуг, которые тут же перестали мешать, резать

и колоть, изумленно наблюдая за моим бегством. Скользя по следам крови

смешанной с перьями и внутренностями дичи, еще не съеденными собаками, с влажным лбом от жара двух каминов, я, наконец, вырвалась на свободу, и с

удовольствием подставила лицо прохладному вечернему воздуху. Нырнув в

темноту сада и огорода, куда вела дверь кухни, я отогнала прочь свою

меланхолию и чувство вины за то, что наслаждалась едой и мечтала о своем

собственном большом зале. Я попыталась разозлиться, вернуться мыслями ко

всем несправедливостям, свидетелем которых я была, особенно к

неравенству между знатью и бедняками. За эти годы я поняла, что всегда

лучше злиться, чем грустить. Как я могла раньше жить в такой роскоши? Как

я могла быть такой бесчувственной, такой равнодушной к тем людям, у

которых ничего не было? К тем, кто ложился спать каждую ночь голодным и

замершим? Даже кухарка самого низшего ранга здесь жила лучше, чем я в

лесу.

– Джул... леди Элеонора, подождите, – раздался за моей спиной

спокойный голос Коллина.

Не останавливаясь, я помчалась вглубь сада, глубоко вдыхая пряный

запах перезрелых яблок. Его шаги приближались, пока он не схватил меня за