Текст книги "Второй медовый месяц"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Глава 6
Барни потянулся через сиденье Кейт за ее ремнем безопасности.
Она отвела его руку:
– Сама справлюсь.
– Мне нравится это делать, – объяснил Барни. – Пока меня не тянет командовать, вот я и пользуюсь случаем – когда ты не против. – Он застегнул ремень. – Вы выглядишь уже лучше.
– А чувствую себя почти так же кошмарно. Ну, разве что мне полегчало самую чуточку.
Барни повернул ключ зажигания.
– Или просто радуешься тому, что хоть на выходные вырвалась из дома.
Кейт отвернулась.
– Кейт!
– Я тебя не слышу.
– Все ты слышишь. Ты согласна даже целых сорок восемь часов пробыть невесткой, лишь бы не притворяться, что можно жить в одной квартире с Розой и спать спокойно.
Кейт промолчала.
– Сегодня ты пробыла у нее, – продолжал Барни, выводя машину на улицу, – до часу ночи.
– Ей было плохо…
– А потом и тебе стало плохо, ты не смогла уснуть и в результате стало плохо мне.
Кейт ударила себя по коленям кулаками.
– Барни, мы ведь уже говорили об этом.
– С нулевым результатом.
– Неправда. Она нашла работу.
– Временную.
– Зато это работа. Она будет платить нам за жилье.
– Много?
– Будь хоть немного подобрее.
Барни молчал, пока не проехал площадь с круговым движением, потом ответил:
– Ладно, напрасно я это ляпнул. Извини. Но мы не завели бы этот разговор и я не начал бы молоть чушь, если бы не Роза.
– Знаю.
– Дело в том, что она просто не умеет быть незаметной. Каким-то чудом ей удается занимать собственной персоной всю квартиру, даже сидя в своей комнате за закрытой дверью.
– Барни, – прервала Кейт, глядя перед собой, – осталось всего две недели.
– А потом?
Кейт промолчала.
Держа руль одной рукой, Барни накрыл второй ладонь Кейт. И повторил уже мягче:
– А потом?
– Не знаю.
– Пообещай мне одну вещь.
– Мм…
– Пообещай, что не будешь просить ее задержаться у нас.
– Постараюсь… – выговорила Кейт.
– Так не пойдет.
– Барни…
– Если ты откажешься, я сам попрошу ее покинуть наш дом. Не ради своего удобства, а ради тебя. И ради нас.
Кейт откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.
– Мне просто кажется, что у нас так много всего…
– Послушай, – перебил Барни, – послушай, всего, что есть у нас, мы добились сами. У Розы мы ничего не отнимали.
Кейт еле слышно заплакала.
Барни взглянул на нее:
– Ох, милая…
– Да ничего…
Он быстро свернул на обочину и неловко обнял Кейт.
– Милая, ну не плачь, прости меня, только не плачь! Ох, Кейт…
– Ты не виноват, – всхлипывая, сказала Кейт. – Дело во мне. И наверное, в ребенке.
Барни разжал объятия и приложил ухо к животу Кейт.
– Уж этот мне ребенок!..
Кейт шмыгнула носом и посмотрела на голову Барни у себя на коленях, на его волосы, руку, лежащую на бедре.
Все хорошо, – выговорила она. – Я ей скажу. Если она еще не поняла…
– Она же не дура.
– Да, – согласилась Кейт и вытерла глаза рукавом. – Не дура. В том-то и беда.
Шаря под раковиной Кейт в поисках резиновых перчаток, Роза думала, что ее определенно не готовили в уборщицы. Насчет помощи по дому Эди придерживалась строжайших правил и нередко давала понять домочадцам – за частым исключением Бена, – что поддержанием порядка должны заниматься все, кто живет в доме. Если она мать, это еще не значит, что она бесплатная прислуга. Но Эди не принадлежала к числу женщин, которые считают невзбитые подушки и не отчищенные от накипи чайники первыми симптомами домашней анархии; мытье полов в кухне она никогда не ставила превыше помощи Мэтью с уроками или плясок с Розой перед зеркалом на лестничной площадке. Только в гостях у школьных подруг Роза обнаружила, что люди – не все, но некоторые – покупают пылесосы потому, что они облегчают уборку, а не только по той причине, что на них нарисована забавная рожица. Ничто из увиденного, никакие сияющие ванны и унитазы, не убедили Розу в том, что позиция Эди в корне неверна, но со временем Роза поняла, какое удовлетворение доставляют вполне вещественные и удивительно весомые достижения, подобные чисто убранной квартире. А за то недолгое время, пока она жила с Джошем, она и сама не раз искала не то чтобы роскошное, но убедительное утешение, стараясь держать под контролем хотя бы домашний хаос.
В эту субботу она решила навести безукоризненный порядок в квартире Кейт и Барни. Отчасти она надеялась, что полировка мебели и выравнивание ковриков поможет ей успокоиться, но вместе с тем рассчитывала заслужить невысказанное прощение Барни, а если удастся – прицел, конечно, дальний, но в отчаянном положении все средства хороши – подготовить почву, чтобы потом попросить разрешения вместо одного месяца пожить у них все два. Роза остро осознавала, что последние две недели была невыносима, вела себя, как обидчивая и вредная девчонка-подросток, а с Кейт держалась, как под влиянием самой заурядной и неприглядной зависти.
Если уж говорить начистоту, думала Роза, щедро разбрызгивая чистящее средство по поверхностям в кухне, она и вправду завидовала Кейт. Но не тому, что у Кейт есть Барни, а их желанию быть вместе и сказочной роскоши общего будущего. И в то же время Роза знала, что такая зависть горька и разрушительна, что это позор для любой уважающей себя личности. И даже если моя личность не достойна уважения, рассуждала Роза, отскребая пятна, – а в последнее время ее и вправду не за что уважать, – я хотела бы вернуть его себе, хотела бы мудро распоряжаться своей жизнью.
Она выпрямилась. В кухне постепенно воцарялись приятная чистота и покой. Роза уже подумывала, не разобрать ли шкафы, когда до нее вдруг дошло: любая попытка переставить хотя бы коробку чечевицы будет расценена как критика, а в ее нынешнем шатком положении это недопустимо. Она предпочла бы к возвращению Барни и Кейт придать квартире вид скромного, но заметного с первого взгляда знака благодарности. Поколебавшись, она не без труда призналась самой себе: ей хочется извиниться, не произнося слов извинения.
В гостиной зазвонил ее мобильник. Роза неторопливо направилась к нему, на ходу стаскивая резиновые перчатки и мысленно повторяя себе, как делала в последнее время всякий раз, когда звонил телефон: «Только бы это был сюрприз, хорошая новость, что-нибудь приятное…»
– Дорогая, это ты? – послышался в трубке голос Эди.
– Привет, мам.
– У тебя все хорошо? Чем занимаешься?
– Уборкой, – ответила Роза.
– Уборкой? Почему?
– Захотелось. Мне нравится. Субботнее утро – самое время навести порядок.
– Только не в моем доме, – возразила Эди.
– Помню.
– Роза, что происходит?
– Происходит?
– Да. Мы не общались несколько недель…
– Пять дней.
– Я хочу твердо знать, что у тебя все хорошо.
Роза выпрямилась.
– Да, все.
– Точно?
– Да, мама. Спасибо.
– Ты нашла работу?
– Да.
– И что это за…
– Не самая лучшая. Но работа. В турагентстве.
– Роза…
– Только не начинай.
– И ум, и внешность – все при тебе, – напомнила Эди, – я не хочу, чтобы ты разменивалась по пустякам.
– А я и не размениваюсь.
– Дорогая…
– Мама, – перебила Роза, – лучше скажи, что у тебя случилось?
– А, это.
– Да, именно. Я же слышу – что-то не так.
– Видишь ли… – начала Эди. – Мне дали роль.
– О, мама! В Ибсене?
– Да. Странно, правда?
– Странно?
– Да. Получить ненужную тебе роль, не очень-то стараясь.
– Тебе она была нужна.
– Может быть.
– А по-моему, это замечательно, – заявила Роза. У нее сжалось горло, словно от подступающих слез. – Поздравляю. Просто блеск.
– Еще посмотрим, что будет дальше, – откликнулась Эди. – Во вторник читка. Заодно и познакомлюсь с моим сценическим сыночком. Ты с Мэтью не виделась?
– Нет…
– Что слышно насчет квартиры, которую они с Рут хотят купить?
Роза прижала ладонь к горлу.
– Молодые успешные профессионалы…
– Дорогая, я так хотела бы…
– Мама, мне не нужен лофт. И работа в Сити тоже.
– А с Беном говорила?
– Ни с кем не говорила.
– Роза, у тебя все в порядке?
Роза зажмурилась, одними губами произнесла «что в лоб, что по лбу» и сказала вслух:
– В полном.
– Если что-нибудь не так…
– Все хорошо. Позвони мне потом, расскажи, как прошла читка во вторник.
– Ладно, – пообещала Эди.
– Как папа?
– Сидит в своем сарае.
– Шутишь?
– Ты думаешь?
– Передай ему привет, – попросила Роза.
– Дорогая…
– «Мистер Пропер» ждет! – перебила Роза и отняла трубку от уха.
В трубке верещал слабый и невнятный голос Эди.
– Пока, мам!
Она медленно вернулась на кухню и устало прислонилась к раковине. Эди на собственной кухне, она – на кухне у Кейт, Мэтт и Рут наверняка покупают чайники от «Алесси» для своей, а счастливые Бен и Наоми вообще не заморачиваются насчет кухни. Роза вздохнула. Она удержалась и не сказала матери по телефону то, что хотела. И знала, что просто не смогла – по давним, давно исчерпавшим себя соображениям преданности и предательства, которые так портят семейную жизнь, по тем же самым причинам, по которым ее мать и сестра матери постоянно созваниваются, а за глаза перемывают друг другу косточки. Роза скрестила руки на груди. Внезапно ее осенило: вместе со слабым лучиком пробудившейся надежды ей подумалось, что мысль насчет тетки – ее удача, и если уж на то пошло, в ненадежной семейной системе поддержки должно быть где-нибудь место для родной тетушки. Роза выпрямилась и положила резиновые перчатки на край сверкающего кухонного стола. А затем в задумчивости вернулась к мобильнику в гостиную.
– Я играю Освальда, – сообщил юноша.
Эди улыбнулась ему:
– Так я и думала.
Он засмеялся, словно фыркнул.
– Нетрудно догадаться, если персонажей всего пять…
У него были тонкие черты лица и худоба, которая у Эди почему-то всегда ассоциировалась с поэтами времен Первой мировой.
– Кстати, у нас один и тот же цвет глаз и волос, – заметил юноша. – Мать и сын.
Эди смерила его оценивающим взглядом.
– Полагаю, тебе достался отцовский рост…
Он усмехнулся.
– Помимо всего прочего.
– Помню, – кивнула Эди. – Ох и пьеса.
– Да уж, не водевиль…
– Значит, на репетициях будем умирать со смеху. Так всегда бывает, когда пьеса мрачная.
– Кстати, я Ласло, – представился юноша.
– Знаю. Такая экзотика.
– А мою сестру зовут Оттоли.
– Она актриса?
Ласло покачал головой.
– Скоро будет врачом. – Он сопроводил слова невнятным жестом. – Никогда еще не играл в пьесах Ибсена.
– Я тоже. По-настоящему.
– Я даже не надеялся…
– И я.
– Отвратный был кастинг.
– Ужасный.
Он улыбнулся.
– И все-таки мы здесь, мама.
– Если не ошибаюсь, – улыбнулась Эди, – ты периодически называешь меня «мамулей». По крайней мере в этой версии.
Он изобразил легкий поклон.
– Мамуля.
Она огляделась. Смуглая девушка с кудрями, перевязанными на макушке оранжевым шарфом, болтала с режиссером, стоя в почти вызывающей позе танцовщицы – ноги под странным углом к телу и откляченный зад.
– А как тебе Регина?
Он обернулся.
– Жуть.
– Тебе, кстати, с ней целоваться.
– Жутко вдвойне.
– Привыкнешь, – пообещала Эди, – даже двух недель не пройдет.
– Видите ли, я всего год как окончил театральную школу… – с жаром ответил он.
Эди уставилась на него в упор, улыбнулась и взяла его за руку.
– Какая прелесть, – сказала она.
Барни настоял, чтобы Кейт отправилась на работу в такси. Три недели она чувствовала себя так плохо, что безвылазно просидела дома, и вот теперь, в первый ее рабочий понедельник, Барни не желал рисковать. Он сам вызвал такси и даже оставил для таксиста на кухонном столе двадцатифунтовую купюру, придавленную апельсином.
– Только один раз, – предупредила Кейт.
Взглянув на купюру, она пожалела о том, что Барни ее оставил. Забота сама по себе очень приятна, но чужая навязанная воля, подкрепленная деньгами, – совсем другое дело. За предусмотрительность Кейт была благодарна, за деньги – нет. В конце концов, она еще работает и вполне способна сама оплатить поездку на такси. Апельсин она положила обратно в вазу с фруктами, подумала и воткнула туда же купюру, как флажок.
В такси на Кейт нахлынуло невыразимое облегчение: оттого, что больше не хочется умереть, что незачем сидеть в четырех стенах, что на работе ее ждет такая отрадная – по сравнению с домашней заботой – обезличенность. Правда, на работе свои сложности и люди, от которых лучше держаться подальше, но с другой стороны, за них незачем нести ответственность. Никого из них не придется с жаром благодарить за любое выполненное дело, ведь для этого их и нанимали.
Как хорошо, что Роза попыталась навести в квартире порядок. Вернувшись домой после выходных, проведенных в Дорсете у родителей Барни – слишком много еды, с точки зрения Кейт, чересчур много заботы, внимания, мягких подушек и встревоженных вопросов, – они обнаружили, что квартира пропахла хлоркой, а все комнаты до единой приобрели странный вид, словно некий природный катаклизм взбаламутил было их, но вдруг утих, не завершив начатое. Роза умела браться за дело и энергично доводить его до какого-то промежуточного этапа, но закончить работу, замести следы, подумать о завершающих штрихах было выше ее сил – она искренне не понимала, зачем это нужно. Такими были и ее университетские эссе: энергично и решительно начавшись, они просто останавливались, не дойдя до конца, словно в авторе внезапно иссякло топливо. Барни оглядел гостиную.
– Словно кто-то оставил окно открытым, и по дому пронесся ураган.
Кейт была несказанно благодарна – в сущности, особенно благодарна – за то, что в момент их возвращения Розы не оказалось в квартире. Она оставила на кухонном столе в вазе связанные в тугой пучок чахлые тюльпаны из супермаркета и записку с сообщением, что она уходит на всю ночь. Чувствуя себя предательницей, Кейт приоткрыла дверь в комнату Розы и заглянула внутрь. Постель была, грубо говоря, заправлена, пол условно чист, потому что всю одежду Розы, сваленную кучей в одном углу, прикрывал оранжевый твидовый пиджак, раскинувший рукава, словно для гротескного объятия. Кейт сглотнула. На перевернутой коробке из-под вина, заменявшей Розе прикроватную тумбочку, стояли кружка и стакан. Подавив желание войти и забрать их, Кейт прикрыла дверь.
На следующее утро, в предвкушении свободы целого рабочего дня, оказалось гораздо проще воспринять старания Розы. «Потеря работы, размышляла Кейт, – почти то же самое, что и разрыв отношений, даже если работа не представляла ценности. Когда тебя отвергают, не важно, заслуженно или нет, страдает не только уверенность в себе, но и вера в будущее, умение видеть, что любые усилия могут стать крохотным вкладом в успех. Надо это запомнить, – думала Кейт, – обязательно надо запомнить, какими бессмысленными кажутся повседневные дела, когда не видишь цели своего пути. Надо запомнить, каково это – держаться на плаву, когда поблизости нет ни одного обломка, за который можно уцепиться».
Такси подрулило к бордюру. Широкий тротуар отделял Кейт от причудливого фасада из стекла и стали – здания вещательной компании, где в информационно-аналитическом отделе Кейт проработала три интересных и плодотворных года. О такой работе она мечтала все годы учебы в университете и после его окончания, пока не могла найти ничего подходящего, но не сдавалась. В сущности, такую работу должна была получить и Роза.
Кейт наклонилась вперед и просунула купюру через отверстие в стеклянной перегородке, за которой сидел водитель. Как это удивительно, как приятно – вернуться на работу. Она вышла из машины и минутку постояла на тротуаре, запрокинув лицо к небу. «Замужем, – сказала она себе, – беременна, с работой. Так держать, девочка!»
В кофейне после читки Ласло признался, что хочет есть.
– Я так перенервничал…
– Ни за что бы не подумала.
– Меня не покидала мысль, что я все равно не сыграю его, что это ошибка. Вот он и получился у меня слишком нервным и обидчивым. Я вовсе не хотел, чтобы он настолько жалел себя. Хотите бублик?
– Бублик я тебе принесу, – пообещала Эди.
– Нет, что вы, это же я позвал вас выпить кофе.
– А я тебе мать, – возразила Эди. – Не забывай.
Ласло взглянул на нее и серьезно признался:
– Вы были изумительны.
У Эди дрогнул подбородок.
– Да нет, не особенно. Это же моя работа – я занималась ею, когда ты еще в коляске катался.
– Вряд ли.
Она вытащила из сумки бумажник.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать четыре.
Эди удовлетворенно кивнула.
– Я же говорю – ты в то время еще в коляске катался. Какой тебе бублик?
– Поджаренный, будьте добры. А два бублика, наверное, нельзя?
– Еще как можно. Со сливочным сыром?
– Как вы догадались?
– Материнское чутье подсказало, – объяснила Эди.
Она пробралась между маленькими металлическими столиками к прилавку. В гигантском зеркале за ним отражался весь зал, и Эди видела, как Ласло наблюдает за ней – он выглядел точно так, как ее дети после школьных экзаменов по предметам, которые им удавались: возбужденно и измученно. Из него получится отличный Освальд, подумала она: с верной пропорцией страсти и молодого задора, достаточно пугливый, чтобы вызывать сочувствие, и настолько эгоистичный, чтобы не на шутку взбесить. А она сама… ну что ж, образ фру Альвинг наводит на множество мыслей, и почти все они – о лжи. Наблюдая за Ласло в зеркало, Эди задумалась о том, сколько усилий понадобилось, чтобы ложь образовала ядро неистового материнского стремления опекать, которым она наделила фру Альвинг. Даже издалека было видно, как проголодался Ласло. Эди заметила, что он смотрит на нее с восхищением, но не в последнюю очередь потому, что она возвращалась с кофе и бубликами, и при виде этой простой и понятной потребности ее сердце радостно дрогнуло.
Она поставила поднос на столик.
– Можно спросить одну вещь? – начал Ласло.
– Можно.
– Только, пожалуйста, ответьте откровенно…
– О, это мой конек, – отозвалась Эди, разгружая поднос и придвигая к Ласло бублики. – У меня диплом по откровенности. Можешь спросить у моих родных.
Он взялся за нож.
– А ваши родные – это…
– Один муж, трое детей, двое из которых старше тебя.
– Не может быть!
– Правда-правда. – Она повернулась и переставила пустой поднос на соседний столик. – Так о чем ты хочешь спросить?
– Скажите… – Он осекся.
– Что тебе сказать?
– Скажите, из меня выйдет толк?
А это, оказывается, приятно, размышляла Вивьен, нежась в ванне и придерживая на бортике чашку чаю с валерианой, – приятно думать, что Роза поселится у нее в свободной комнате. Обстановка этой комнаты подчинялась обычному для времен детства Вивьен и Эди диктату, который предписывал целое помещение дома отводить мифическому существу под названием «гость», который требовал соответствия завышенным стандартам совершенства и педантичности повсюду, где появлялся. Пахнуть полиролью для мебели полагалось не только гостиной, но и свободной комнате наверху, подозрительно напоминающей номер в провинциальном отеле – с двумя кроватями, застеленными зелеными покрывалами, вышитыми гладью, и шкафом, в котором хранятся лишь запасные одеяла и громыхающие плечики. Столкнувшись с этим правилом, Эди из чувства противоречия не оставила ни одной свободной комнаты в своем доме; Вивьен же поступила по примеру матери. В комнате для гостей Роза найдет и книги, и бумажные платки, и торшеры с исправно работающими лампочками. А если, укладываясь в постель, где наволочки подобраны в тон простыням, Роза сделает сравнение в чью-то пользу, Вивьен тут ни при чем.
Когда Роза позвонила и попросила разрешения навестить ее, Вивьен сразу же позвала ее на ужин. Затем она предложила прийти в воскресенье и добавила: «Почему бы тебе не заночевать у меня?»
Роза колебалась.
– А это удобно?
– Ну конечно. Думаешь, тебе самой потом захочется тащиться обратно в центр?
– Остаться было бы гораздо лучше, – призналась Роза.
По мнению Вивьен, Роза выглядела неважно. Конечно, она привела себя в порядок – вымыла голову, отутюжила блузку, – и все же ей недоставало блеска, того самого, который превращается в сияние, когда ты влюблена, но становится приглушенным в часы невзгод, а бывает, что и пропадает полностью.
За ужином, во время которого Вивьен уже подумывала, что единственная бутылка вина смотрится бедновато и расслабиться не помогает, выяснилось, что нынешние невзгоды Розы грозят затянуться на несколько ближайших лет. После неудачного романа с Джошем и разрыва с ним же все пошло наперекосяк, и вместе с благоразумием и возможностями была потеряна работа, зато появились долги.
– Наверное, напрасно я рассказываю тебе все это, – заметила Роза, поедая виноград с рассеянностью человека, которому уже незачем беречь фигуру.
– Почему же? Я ведь твоя тетя…
– Я имею в виду, зря я вообще делюсь своими бедами. Я уже взрослая, должна справляться сама. Должна однажды утром проснуться исполненной решимости, поклясться устроить свою жизнь и сразу составить список приоритетов. А не мыкаться, словно беспомощная овечка, которая заблудилась и не знает, как вернуться обратно на пастбище.
Вивьен поднялась, чтобы сварить кофе.
– Симпатичный образ.
– Вот только ситуация так себе.
– Да. – Вивьен сняла с верхней полки кофейник. – А ты не думала вернуться домой?
После паузы Роза нехотя призналась:
– Я пыталась.
Вивьен обернулась.
– Ни за что не поверю, что мать тебя не пустила…
– Да нет, что ты…
– А в чем же дело?
– Папа не разрешил. Но об этом не знает никто, кроме Бена. Так что никому не рассказывай.
Вивьен улыбнулась.
– Я и не собиралась. – Она насыпала кофе в кофейник и осторожно добавила: – Твоя мать не понимает, почему ты решила пожить у друзей. Ей невдомек, почему ты не вернулась домой.
– Что поделать, – отозвалась Роза, – я просто не могу.
– Что не можешь?
– Жаловаться маме после разговора с отцом.
– Его можно понять. – Вивьен включила чайник. – Любой мужчина хочет, чтобы жена принадлежала ему одному. Кроме моего мужа, – беспечно добавила она.
Роза вскинула голову.
– Наверное, поэтому ты до сих пор любишь его.
Вивьен вернулась к столу и присела.
– Еще вина?
– Хорошо бы, но не стоит, – ответила Роза. – Завтра я продаю горящие туры на канарский остров Лансароте.
– Ничего, справишься. Я продала уйму книг, в которые даже не заглядывала. – Взяв вилку, она принялась задумчиво рисовать линии на своей салфетке. Потом сказала: – Ты найдешь другую работу.
– Надеюсь.
– Работу найти гораздо легче, когда у тебя уже есть одна.
Роза катала по краю тарелки подпорченную виноградину.
– Меня беспокоит не столько работа. Не знаю, как жить дальше. Как жить, чтобы начать возвращать долги, как мне… – Она осеклась, помолчала и дрогнувшим голосом добавила: – Извини.
Вивьен провела еще одну линию, перпендикулярную предыдущей.
И предложила:
– Перебирайся сюда.
– Что?
– Сюда, ко мне. Переезжай и поживи пока здесь.
Роза уставилась на нее.
– Нет, я не могу…
– Это еще почему?
– Ну, ты же моя тетя…
– Вот именно.
– А мама…
– Может, она еще обрадуется.
– Думаешь?
Они переглянулись.
– Вряд ли, – покачала головой Роза.
– Ну и что?
– О Боже…
– Какая тебе разница, где жить, пока не разберешься, как быть дальше, не начнешь выплачивать долги и не найдешь другую работу?
– Пожалуй, никакой…
– Она побушует и успокоится, – заверила Вивьен. – Ты же знаешь Эди: сначала скандал, потом обида, и все, как будто ничего и не было. С ней ничего не случится.
Роза с расстановкой произнесла:
– Это было бы замечательно…
– Да. Я бы не отказалась.
– Я постараюсь…
Вивьен поднялась, чтобы принести кофе.
– Мы обе постараемся. – Она взглянула на Розу через плечо и улыбнулась. – Вот увидишь, будет весело.
И вправду весело, думала она теперь. А если повезет, в придачу к веселью явятся облегчение и утешение, ощущение собственной незаменимости, ведь многое в жизни могут обеспечить только женщины, которые уже прожили жизнь и знают, как вести хозяйство. Вивьен глотнула чаю. Прежде чем уйти в свободную комнату, Роза поцеловала ее – во внезапном порыве благодарности, какой испытывают люди, которым нежданно-негаданно протянули руку помощи.
– Я зашла просто поговорить, – напомнила Роза. – Я и не думала…
– И я тоже, – кивнула Вивьен. – Такое редко случается.
Она улыбнулась своей чашке с чаем. А докладываться Эди можно и не спешить.
