Текст книги "Любовные прикосновения"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)
– Мне сказали, что вы хотите прослушаться у меня, – послышался издалека хриплый, сопящий голос очень старого человека. Разве Петрак старый? Сестра Амброзина ничего не говорила о возрасте режиссера. Возможно, она и не знала.
О Боже! В каком он, должно быть, скверном настроении! Ведь сторож поднял его с постели.
И все же Петрак согласился встретиться с ней. Оказав любезность своему старому другу… Или они решили немного позабавиться? «Вставай, Янош, у меня тут в театре девушка с фермы, которая считает…»
– Да… да… Я хочу играть, – запинаясь, пробормотала Катарина.
– Вы готовы?
– Да, пан Петрак.
Снова с задних рядов послышался скрип. Петрак сел. Катарина опять напрягла зрение, пытаясь отыскать его в темноте, но мрак был непроницаем.
– Начинать? – спросила она.
Молчание. Она восприняла это как утвердительный ответ.
Девушка повернулась спиной к темному залу. Как всегда перед началом пасхального спектакля, она плотно закрыла глаза и заставила себя поверить, что она – Дева. Этой ночью Мария поняла, что носит в себе дитя Господа и ей надо сообщить об этом Иосифу. Наступил момент, когда Катарина почувствовала, что она готова – словно в ее тело вошла какая-то высшая сила.
Она повернулась к зрительному залу и начала. Но не играть, а жить. Слова так и лились из нее – и вдруг иссякли, будто могучий поток, образовавшийся весной от таяния снегов, пересох с наступлением лета. На сцене снова стояла молоденькая деревенская девушка.
Катарина заглянула в темноту. Хорошо ли она играла?
Из пустоты послышался голос старика:
– Вы должны еще что-нибудь исполнить для меня! Значит, она не понравилась… Слава Богу, что он не выбросил ее сразу на улицу.
– Я больше ничего не знаю, пан Петрак.
– На столе на сцене лежит несколько сценариев. Возьмите один и просмотрите монолог на странице семьдесят четыре. Надеюсь, вы умеете читать…
– Конечно, умею, – выпалила Катарина, хотя ее возмущение было всего лишь игрой. Действительно, немногие женщины в Длемо умели читать, и она сама так и осталась бы неграмотной, не обрати на нее внимание сестра Амброзина. Оглядевшись вокруг, Катарина не увидела на сцене ничего, кроме треножника с лампочкой.
– Я не вижу никакого стола, пан Петрак.
– За кулисами! За кулисами!
За кулисами? Катарина машинально поглядела вверх.
– О Боже, дитя! Неужели вы никогда не были в театре?
– Нет, пан Петрак.
Из темноты послышался вздох.
– За кулисами – это сбоку, за авансценой. Некоторые из его слов по-прежнему были для нее тайной, и все же Катарина отыскала стол и раскрыла сценарий на указанной странице.
Это была сцена, в которой героиню по имени Жанна допрашивали Епископ и Инквизитор. Катарина не поняла, почему девушка оказалась в тюрьме. Еще ее смутило то, что Жанна была солдатом. Она прочитала страницу несколько раз, и слова вскоре отложились в ее памяти. И все же некоторые вещи оставались для нее неразрешимой загадкой.
– Вы готовы? – спросил голос из темноты. Катарина робко ответила:
– Я не могу понять чувств героини, когда не знаю, почему все это происходит…
Она ожидала, что последует еще один вздох. Но хриплый голос принялся терпеливо объяснять, что Жанна – это девушка, «моложе вас», которая услышала голос свыше, велевший ей стать солдатом и сражаться со злом. Вдохновленная, она собрала войско и возглавила его. Два человека, которые допрашивают ее, думают, что поступками Жанны руководит сам дьявол. Эти люди могущественны, а она – всего лишь юная девушка. Епископ и Инквизитор пообещали, что сожгут ее у столба, если она не признается в пособничестве дьяволу и не отречется от него.
– Вот и все, – закончил Петрак. – А теперь дайте мне послушать ответ Жанны своим гонителям.
Внезапно Катарина окаменела. Речь Марии она произносила сотни раз, и не только во время представлений, но и в полях, в поезде, когда ехала в Прагу. Однако теперь ей предстояло перевоплотиться в другой образ так же быстро, как прыгнуть в речку, текущую по полю ее отца. Проворная память уже зафиксировала в голове монолог Жанны, но удастся ли ей выразить чувства, заключенные в этих словах? Разве она способна на такое?
Но старик терпеливо ждал в темноте, и сторож, возможно, тоже – этот фат, который насмехался над ней. Она опустила веки, прячась в крепости души, и увидела себя надевающей доспехи, которые, должно быть, носила та девушка. Пусть они сомневаются в ней, но она пойдет вперед и победит!
Катарина открыла глаза. Сейчас, когда она стояла перед инквизиторами, они сверкали яростью и решимостью.
– Да, они сказали мне, что вы глупцы и что я не должна слушать ваших красивых слов и доверяться вашему милосердию…
Эта речь лилась словно сама по себе, выражая горделивый вызов и душераздирающую печаль. Наконец Катарина дошла до заключительных слов:
«Я могла бы обойтись без своего боевого коня, я могла бы ходить в юбке, я могла бы примириться с тем, что и знамена, и трубы, и рыцари, и солдаты пройдут мимо и забудут обо мне, как о других женщинах. Но если бы только я могла слышать, как шумит ветер в кронах деревьев, как поют на солнце жаворонки, как блеют на морозе маленькие ягнята и как звенят благословенные… благословенные церковные колокола, которые посылают ко мне ангельские голоса, плывущие вместе с ветром! Без этого я не смогу жить. И если вы хотите отнять все это у меня или у любого другого человека, я знаю – ваши намерения исходят от дьявола… А мои – от Бога».
Катарина чувствовала, что справилась со своей задачей, потому что стояла опустошенная, выжатая, как лимон, вся мокрая от пота, словно ее привязали слишком близко к огню. Она бросила взгляд в зал, предвкушая похвалу.
Но ответом ей была только тишина.
– Вы здесь? Скажите мне! – крикнула она. Молчание.
Она прошлась по сцене – раз, потом другой.
– Вы что, снова легли спать? Скажите же что-нибудь! – закричала она пронзительно и яростно.
Из темноты раздался голос.
– А что тут сказать?
Теперь он звучал ближе, чем прежде.
И вот из темноты, словно призрак, в боковом проходе возникла фигура. Человек снял шляпу и плащ и оказался в малиновой шелковой рубашке и свободных черных бархатных брюках. Даже при тусклом освещении глаза режиссера сверкали, а завитки серебристых волос струились по голове, словно волны в океане в тихую лунную ночь. Это был крупный мужчина с запоминающейся внешностью. Глядя на его серьезное решительное лицо трудно было поверить, что совсем недавно он насмехался над ней.
– Вы говорили, что хотите стать актрисой, – начал он, – и что вы приехали учиться у меня актерскому мастерству.
Его голос звучал не слабо и хрипло, это снова был сочный и уверенный баритон.
Катарина поняла, что сам Петрак сыграл перед ней спектакль. Ее охватило отчаяние.
– Неужели я так безнадежна? – воскликнула она. – Почему вы не хотите учить меня?
– Актерскому мастерству? – спросил Петрак.
Он подошел к сцене. Его голос звучал сердито, он пристально смотрел вверх, на нее.
– Я расскажу вам, что такое кулисы. Научу говорить так, чтобы ваш голос достигал самого отдаленного места на балконе. Я научу вас двигаться по сцене легко, едва касаясь пола, научу делать реверанс, как королева, а не то жалкое подобие, которое вы изобразили. Но что касается актерского мастерства…
Голос Петрака стих почти до шепота.
– Тут я ничему не могу научить вас. Потому что благодаря какому-то чуду вы все это уже умеете.
И он протянул ей руки. Она ухватилась за них и упала на колени на краю сцены.
– Петрак, – сказала она и рассмеялась, – а я-то поверила, что вы сторож!
– Я и есть сторож, девушка с фермы, – подтвердил он. – Но с этой ночи я должен взять на себя еще одну обязанность.
– Какую?
– Заботиться о вас и вашем удивительном таланте.
ГЛАВА 3
Петрак был таким же добрым, как его слова. Он научил ее двигаться по сцене, чувствовать себя там свободно и так же хорошо ориентироваться и за кулисами. Он научил Катарину подбирать выгодное для себя освещение, располагаться в лучах искусственного солнца или луны, чтобы они эффектно подчеркивали ее внешность. Она овладела техникой речи на сцене. Теперь ее голос был слышен в самых дальних уголках театра, даже когда она говорила шепотом.
Часть занятий проходила в группах, которые собирались несколько раз в неделю в большой комнате-студии, примыкавшей к театру. Приходили не только талантливые люди, мечтавшие о сцене, как и Катарина, но также немало актеров из постоянной труппы, набранной Петраком. Однако с самого первого дня он приводил ее по вечерам на сцену и давал ей индивидуальные уроки. Иногда Петрак приглашал Катарину в свою роскошную квартиру, которая располагалась в верхнем этаже театра.
Впервые она побывала там в ту самую ночь, когда состоялось ее «прослушивание». Они поднялись на лифте в его квартиру. Катарина вступила в лабиринт комнат, обстановка которых напоминала реквизит прошлых спектаклей. Там были стулья, похожие на троны, статуи, которые могли бы стоять в Риме времен Юлия Цезаря. Задрапированные потолки, словно в шатре какого-нибудь восточного владыки.
Несмотря на благоговейный трепет перед Петраком, Катарина спохватилась, что опрометчиво пришла посреди ночи в квартиру холостяка.
– Я должна немедленно уйти! – заявила она.
– И куда же вы пойдете?
Легкая улыбка пробежала по его благородному лицу.
– Послушайте меня, девушка с фермы! Как бы молоды и прекрасны вы ни были, вы не должны вести себя подобно маленькому кролику, убегающему от гончих собак. Завтра я подыщу для вас подходящую квартиру, но сейчас вам нужно где-нибудь переночевать… А я – благородный человек.
Он устроил Катарину в свободной комнате, а наутро отвел в дом мадам Энги Фиркусны, которую Петрак представил как покровительницу театрального общества.
Энга Фиркусны была вдовой крупного промышленника и занимала один из особняков в стиле барокко на Целетной улице недалеко от театра. Она давала приют молодым женщинам, которые приезжали учиться у Яноша Петрака. Ей было уже далеко за восемьдесят. Сутулая и худая, как вешалка, мадам не потеряла ясности ума и чувства юмора. Она всегда одевалась в строгие черные платья, которые придавали бы ей вид аббатисы из монастыря, если бы не огромный бриллиантовый кулон и другие драгоценности, которые Энга Фиркусны навешивала на себя столь же обильно, как украшения на рождественскую елку.
– Надеюсь, вам понравится у меня, дитя мое! – приветствовала она Катарину. – Я отношусь ко всем юным особам, которые останавливаются в моем доме, как своим внучкам.
Катарина в ответ только кивнула. Великолепие гостиной, в которой принимала ее мадам Энга, картины и позолоченная мебель настолько ошеломили девушку, что она потеряла дар речи. Хозяйка, приказав подать чай, попыталась завязать светскую беседу.
Наконец Петрак не выдержал:
– Простите ей недостаток воспитания, мадам! Ведь она из деревни.
Его слова привели в чувство Катарину, и она резко повернулась к режиссеру.
– Перестаньте без конца называть меня деревенщиной! Позвольте заметить вам, что я хочу стать актрисой не потому, что мне не нравится сельская жизнь.
Мадам Энга улыбнулась.
– Тогда что же привело вас в Прагу? – поинтересовалась она.
– У меня нет выбора! – объявила Катарина. – Такова моя судьба!
Мадам Энга бросила на Петрака насмешливый взгляд и спросила, как Катарина убедилась в своем предназначении стать актрисой.
– Сестра Амброзина убедила меня в том, что мой талант – это дар Божий, и рассказала о пане Петраке.
– После того, как я немного посмотрел ее игру, – вступил в разговор режиссер, – должен признать, что оба, и монахиня, и Бог, кажется, хорошо знают свое дело, раз прислали ее ко мне. Я собираюсь дать ей роль Жанны в новом спектакле. Полагаю, это прекрасная возможность для дебютантки проявить себя.
Услышав это, Катарина была настолько потрясена, что не стала препираться с Петраком из-за его насмешек по поводу ее происхождения.
Но мадам Фиркусны вернулась к этому вопросу.
– Янош, дитя попросило относиться к ней с уважением. Если ты снова назовешь ее «девушкой с фермы», я велю слугам вышвырнуть тебя из моего дома и наполовину урежу финансовую поддержку театру.
Петрак усмехнулся.
– В таком случае, дорогая мадам, я немедленно начну обращаться к ней по имени.
Он встал и с официальным видом поклонился Катарине.
– Приношу вам свои глубочайшие извинения за непочтительность, моя дорогая Де Вари.
– Я – Декарвичек, – поправила его Катарина.
– Слишком трудно запомнить, – заявил Петрак. – К тому же, длинно для афиш. Я уже придумал вам подходящее имя. Теперь вы – Катарина Де Вари.
Начиная с того дня он обращался к ней просто Де Вари, и она отнеслась к этому спокойно. Сценическое имя на самом деле звучало гораздо красивее старой фамилии.
Репетиции спектакля должны были начаться через две недели после приезда Катарины в Прагу. Петрак проводил дни и вечера, работая с ней, чтобы подготовить к игре с другими актерами. Он давал ей сборники пьес, о которых она никогда не слышала. Потом заставлял выучивать какой-нибудь монолог и репетировал его с ней. Шекспировская Джульетта, трагические юные героини Чехова, тоскующие жены из драм Ибсена – день за днем все расширялся список героинь, которых играла Катарина и которые были так не похожи на нее саму. Оставаясь у Петрака по вечерам, она ужинала с ним, и он угощал ее разными винами. Эти трапезы при свечах стали так же привычны, как и уроки. Вот так поднимает бокал королева… А вот так ест свой хлеб нищенка…
Вечером, накануне начала репетиций, Катарина задержалась после занятий в студии. Девушка, как обычно, ожидала Петрака. Никто в труппе еще не знал, что именно она будет играть Жанну. Эту новость режиссер собирался объявить на следующий день, на первой репетиции. Несомненно, не всем придется по вкусу то, что дебютантка будет исполнять заглавную роль. В тот вечер Катарине были необходимы ободряющие слова учителя.
С ним она всегда чувствовала себя намного сильнее, способнее и даже красивее, хотя давно уже знала о неотразимости своих чар. Едва Катарине минуло четырнадцать лет, как все неженатые крестьяне в Длемо стали домогаться руки девушки у ее отца. Не оставались незамеченными и страстные взгляды, бросаемые на нее молодыми мужчинами. Но в присутствии Петрака она переставала быть просто красивой вещью, которую можно купить за большие деньги. Талант, оцененный режиссером, придавал ее совершенной красоте одухотворенность, которая светилась изнутри. Катарина начала представлять себе Петрака в качестве партнера в любовных сценах. Конечно, он слишком стар для Ромео, но есть и другие спектакли. Цезарь – и Клеопатра, Роксана – и Сирано де Бержерак… Воображаемый дуэт породил фантазии, в которых не было публики. Если Петрак научил ее чувствовать и переживать на сцене, разве не может он преподать ей науку любви в жизни?
Наконец, он подошел к ней.
– Сегодня нет необходимости заниматься, Де Вари!
Она была ошеломлена.
– Но ведь репетиции начнутся завтра! Я подумала, что вы захотите немного порепетировать со мной.
– У вас уже было достаточно репетиций. Отдохните немного, чтобы к утру быть полной сил!
– Но именно в этот вечер…
– У меня изменились планы, – сказал он несколько раздражение. – Увидимся завтра, Де Вари, ровно в девять.
И Петрак поспешил по коридору к служебному выходу.
Катарина хотела броситься за ним, умолять его, но, увидев, как к нему в конце коридора присоединилась Вильма Херц, замерла на месте. Эта актриса гордилась гибкой и стройной фигурой, утонченными манерами. Классические черты лица она умело подчеркивала обильной косметикой. Черные до плеч волосы всегда укладывала в салоне роскошного отеля «Эспланада». Вильма уже давно претендовала на роль примадонны. Ей было немногим больше тридцати лет, и на сцену попала десять лет назад. От Петрака Катарина узнала, что Вильма провела несколько лет в Париже. Она заделалась актрисой, потому что ее любовник решил поставить одну из своих пьес. Петрак сообщил также, что Вильме пришлось покинуть Париж, после того как она забеременела от этого человека, а потом уступила его желанию и сделала аборт. В конце концов драматург бросил ее. Ничто так не повергало Катарину в ужас, как слух о том, что какая-нибудь женщина уничтожила зародившуюся жизнь по доброй воле. Однако эта страница биографии Вильмы ничуть не изменило сложившегося впечатления о ней как о самой смелой и обаятельной женщине, какую только можно себе представить. И вот теперь она… Она вышла вместе с Петраком.
Катарина не последовала совету мэтра. Нет, она пошла бродить по улицам Праги. Цветные огни кафе и ночных клубов расплывались из-за слез, застилавших ей глаза. Девушке пришло в голову, что любовные сцены, которые она в своем воображении исполняла вместе с Петраком, никогда не станут реальностью.
Наконец слезы иссякли, и она вернулась в особняк на Целетной улице, примирившись с тем, что ее тайная страсть к Петраку безнадежна. Но Катарина решила, что разочарование не нанесет урона ее карьере. Этот старик! Да какое ей дело до него? Теперь она сильнее, чем когда-либо прежде, сгорает от желания сыграть блестяще роль Жанны, стать звездой, чтобы тысячи мужчин были у ее ног! Ей хотелось, чтобы Петрак остался доволен ее игрой и в то же время чувствовал… некоторую вину перед ней.
Вот и наступил этот великий день – премьера! Сидя в гримерной в ожидании выхода на сцену, Катарина испытывала возбуждение и страх. Однако вовсе не из-за дебюта бешено билось ее сердце. Вильма Херц покинула труппу, узнав, что не ей досталась роль Жанны. Перед уходом актриса отвела Катарину в сторону и дала волю своим чувствам, оскорбляя и угрожая девушке.
– Я слышала, ты приехала из деревни, – шипела Вильма. – Теперь мне понятно, как ты завлекла его. Вы спаривались, как животные на скотном дворе? Ты вставала на четвереньки, чтобы он мог оседлать тебя сзади?
Несмотря на все протесты Катарины, отстаивающей свою невинность, Вильма отказывалась верить объяснениям Петрака в пользу такого распределения ролей.
– Он убеждал меня, что Жанну должна играть девственница! А я, значит, слишком стара! Ему нужна девушка! – кричала она Катарине. – Ну что ж, чем больше он распространялся о твоей нежной, совершенной девственной чистоте, тем яснее становились его мотивы! Ты такая сладкая штучка, что он готов пойти на все, лишь бы удержать тебя рядом…
Наконец, с неистовством ведьмы, бросающей проклятия, Вильма обещала расквитаться с ней.
– Эту роль должна была играть я, ты, маленькая сучка! Так что имей в виду, я превращу твою жизнь здесь в ад, пока ты не уберешься туда, откуда пришла – на скотный двор, на четвереньки!
После того вечера Вильма больше не показывалась в театре. Но Катарина знала – она попытается уничтожить ее на глазах у всей Праги. И это случится сегодня вечером! Может быть, она выкрикнет оскорбление во время какой-нибудь драматичной сцены, освистит ее или… выпустит на сцену мышь? Гримируясь, Катарина пыталась представить себе самое худшее, – лучше быть готовой ко всему. Ее размышления прервал стук в дверь.
– Можно войти? – тихо произнес чей-то голос.
Это был он! Катарина испытала одновременно удивление и благодарность. Она не рассчитывала, что Петрак появится в этот вечер. Во время репетиций он все больше давал ей свободы. Каким внимательным режиссер был в те первые две недели, но на репетициях казался практически безучастным. Он говорил ей, где стоять, куда идти, но почти не пояснял душевного состояния ее героини, хотя нередко давал указания другим актерам. Катарина догадалась, что Вильма распространяла сплетни, и поэтому Петрак соблюдал дистанцию, чтобы защитить ее. Он изо всех сил старался показать, как равнодушен к ней: когда Катарина пропускала свою реплику, бранил ее грубее, чем остальных.
Но теперь девушка выбросила все неприятные воспоминания из головы. Спектакль вот-вот должен был начаться – и Петрак пришел, чтобы приободрить ее, в чем она так сильно нуждалась.
– Да, входите, пожалуйста! – произнесла она в ответ на стук.
Мэтр был в смокинге, а седые волосы, обычно беспорядочно спутанные, были аккуратно расчесаны. «Как благородно он выглядит», – подумала Катарина. Она поймала себя на том, что пристально рассматривает его, и снова занялась гримом.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, встав позади ее кресла.
– Ужасно боюсь!
В зеркале Катарина увидела, что он на секунду задержал руки над ее плечами, а потом снова убрал их.
– Превосходно! В таком случае, я тебе не нужен.
Она подняла глаза, и ее взгляд встретился с его взглядом, отраженным в зеркале. Ей страстно захотелось сказать ему: «Зато я нуждаюсь в тебе, – более, чем когда-либо!»
Но вместо этого девушка продолжала смотреть на него странным взглядом.
– Если бы ты чувствовала себя легко и уверенно, тогда мне пришлось бы испугать тебя, – объяснил Петрак, – чтобы адреналин подскочил, а сердце забилось сильнее. Это не прогулка по парку! Это – сражение за то, чтобы пленить большого гиганта – публику. Не забывай моих слов, девушка с фермы!
И он направился к двери. У нее вырвался крик:
– Чудовище!
Ее рука непроизвольно схватила влажную губку для нанесения грима и швырнула в мэтра. Там, где губка ударилась о черный шелковый лацкан, осталось белое пятно.
Петрак круто повернулся, положив руку на дверную ручку.
– Вы не испытываете никакого уважения ко мне, не так ли? – продолжала она лихорадочно. – Вы уверены, что я не ведаю, что творю. Это Бог послал меня, говорите вы, это Бог заставляет меня играть. Вы никогда не видели во мне живого человека! Вы обращаетесь со мной, как с вещью! Вы до сих пор называете меня девушкой с фермы! Вот кто я для вас и кем была всегда!
Катарина в волнении вскочила с кресла.
– Неужели вы не могли сказать мне хотя бы одно-единственное доброе слово? Или… пожелать удачи?
Петрак бросил на нее долгий холодный взгляд, а потом ответил:
– В театре есть одно древнее суеверие: самый верный путь накликать несчастье – это пожелать актеру удачи. А вот пожелать зла – к счастью.
– Тогда сделайте хотя бы это! Пожелайте мне самого худшего! – пронзительно закричала она.
Ей нужно было добиться хоть какого-то движения души у этого человека.
– Чтоб ты ногу сломала! – произнес он и вышел за дверь. Катарина с силой швырнула на пол баночку с кремом, и та разбилась вдребезги. Надо же, сказать такое! Неужели одно нежное слово – так много?
Спустя полчаса, стоя за кулисами в ожидании реплики, которая была сигналом к ее выходу, Катарина еще не остыла от гнева. «Вот было бы замечательно заставить его страдать из-за меня!» – думала Катарина, выходя на сцену.
* * *
Спектакль проходил как во сне. Был только один момент, когда ее сердце чуть не остановилось: Катарине показалось, что она пробудилась в каком-то другом мире. Девушка бросила взгляд вверх, там, в ложе, пристально смотрела на нее Вильма Херц. Но Катарина уже не боялась никого и ничего. Она была готова взойти на костер.
Шум снова пробудил ее от странного сна, в котором она была легендарной Орлеанской Девой. Это был шквал аплодисментов, топот ног, возгласы «браво» завсегдатаев балкона. Актеры, занятые в спектакле, подталкивали изумленную Катарину к рампе, чтобы она приняла дань восхищения публики. Когда девушка поклонилась один-единственный раз, казалось, рев обожания вот-вот снесет крышу театра. Гора цветов начала расти у ее ног.
– Браво… браво!
Но один неистовый крик, похоже, перекрывал все остальные. Выпрямившись, дебютантка стала искать глазами восторженного зрителя, чтобы выразить жестом свою признательность.
И вот Катарина увидела ее. Она сидела в ложе над сценой и энергично хлопала в ладоши. Это была Вильма, ее злейший враг.
Восторги не прекращались и в ее гримерной. Каждый посетитель старался превзойти предыдущего, расточая еще более замысловатые похвалы. Члены правительства, шикарные дамы и богатые господа из высшего общества, мадам Фиркусны, опиравшаяся на руку своего дворецкого, множество красивых молодых мужчин, которые представлялись Катарине и заявляли ей со страстной искренностью, что безумно влюбились в нее… Был момент, когда она поймала взгляд Петрака, стоявшего в дверном проеме, но потом один из обожателей оттеснил его в сторону, чтобы высказать ей свои поздравления. Больше Петрак не появлялся.
Наконец Таня, здоровенная костюмерша средних лет, выгнала всех прочь. К разочарованию поклонников Катарины, костюмерша заявила:
– Если хотите осыпать барышню Де Вари розами, то найдете ее здесь ежедневно в шесть вечера. Но сейчас ей нужен отдых.
– Благодарю вас, – сказала Катарина.
Она действительно хотела тишины. Таня повесила костюм Жанны и стала убирать комнату, пока Катарина снимала грим. Прежде чем уйти, костюмерша спросила:
– Могу я сделать для вас что-нибудь еще, госпожа Де Вари?
Катарина в изумлении подняла глаза, «госпожа»? Ведь у нее с костюмершей установились теплые приятельские отношения.
– Таня… Ты ведь всегда называла меня просто Катариной…
– Теперь вы – звезда, госпожа Де Вари, и прежнее обращение больше не годится.
– Но, пожалуйста… Я ведь ничуть не изменилась!
– Ох, нет, изменились, мадам! – настаивала костюмерша, прежде чем выскользнуть за дверь. – Нравится вам это или нет, но вы изменились!
Катарина осталась одна, и ее подхватила волна грусти. Да, нравится ей это или нет, но она изменилась, потому что с этого вечера все будут воспринимать ее иначе. И это так волнующе приятно… Однако надо признать, что у славы есть и обратная сторона – одиночество.
Она привела себя в порядок и вспомнила о том, что в кафе «Славия» состоится вечеринка в честь премьеры. Из коридора, в который выходила ее гримерная, до нее доносился веселый смех актеров. Катарина потратила почти весь свой скромный недельный заработок на новое платье специально для этого вечера. Но она чувствовала себя такой усталой, что ей хотелось только одного – побыть одной. Сегодняшний вечер был ее триумфом, а завтрашний день принесет новые волнения…
В театре не осталось почти что никого. Катарину потянуло на сцену, где в ночи горела одна-единственная лампочка на треножнике. И снова она стояла перед призрачной публикой, которой так неуклюже кланялась всего лишь несколько недель назад. Она снова поклонилась, но на этот раз это был грациозный и властный поклон – именно так, как он ее учил…
– Ты была просто великолепна! Ты и сейчас великолепна! – послышался из-за сцены чей-то тихий голос.
Катарина обернулась и стала вглядываться в темноту, но ничего не увидела. Она подумала, что это один из тех голосов, которые слышала Жанна и который звучал теперь, после спектакля.
И вот он выступил из тени.
– Вам следовало бы пойти на вечеринку, – в замешательстве произнесла она.
– Я ждал тебя.
– Я не пойду.
– Тогда зачем же идти мне?
И он направился к ней. Катарина в смущении покачала головой.
Петрак спокойно продолжал:
– Я знаю, тебя удивило мое безразличие. После интенсивных занятий в самом начале я покинул тебя, чтобы ты сама нашла нужную тональность роли.
Катарина испытующе посмотрела на него.
– Ни одного ободряющего слова, даже в этот вечер… – пробормотала она.
Он улыбнулся немного грустной улыбкой.
– Как же ты, должно быть, возненавидела меня! Держу пари, тебе хотелось взять всю свою армию – армию Жанны – и приказать ей уничтожить меня!
Именно так! И вдруг Катарина прозрела. Но даже зная теперь, что все было сделано для ее же блага, простить его было непросто.
– Спектакль… Неужели только он имеет значение? – с горечью спросила она.
– Нет, не только. Но в той жизни, которую ты выбрала, в театре – да, это имеет очень большое значение.
Катарина отвернулась от него.
– Когда вы оставили меня, я почувствовала себя такой… такой потерянной!
– Но ведь ты нашла себя, и я знал, что так и будет. Воцарилась тишина, а потом он с болью произнес:
– А ты думаешь, это было легко для меня? Ты чуть не разбила мне сердце, когда назвала меня чудовищем!
Она обернулась.
– Разбила…
Эхо этого слова замерло у нее на губах. Неужели у него действительно есть сердце, которое можно разбить? Петрак подошел к ней сзади.
– Я хочу еще кое в чем признаться тебе, – сказал он и умолк. У него в душе явно происходила борьба. Впервые Катарина видела его растерянным.
– У тебя природный талант, это было ясно с самого начала. Когда ты входишь в мир персонажа, тебе даже нет нужды играть. В тебя словно вселяется душа этого человека. Сегодня вечером тебе нужно было только оставаться той, кто ты есть – юной деревенской девушкой, которая никогда не знала страсти… за исключением своей любви к Богу.
Он снова сделал паузу. Его губы шевелились, когда он подыскивал нужные слова.
– Я не хотел, чтобы ты изменилась…
Он заколебался, а потом схватил ее за плечо.
– И я знал, что если бы позволил своим чувствам вырваться наружу…
Голос его затих. Он не прижимал ее к себе, а только держал в кольце рук. Это признание ошеломило Катарину. Петрак наклонил голову, его губы легко коснулись ее щеки, и он тихо прибавил:
– Я поклоняюсь тебе точно так же, как самый могущественный из генералов поклоняется Жанне!
Его слова эхом отдались в самых отдаленных уголках ее души, затронув такие струны, о существовании которых она даже не подозревала. Он… ее кумир… предлагал ей самого себя! И тем не менее – а это было замечательнее всего – она ни на секунду не усомнилась, что достойна его! Она, девушка с фермы! Обвив рукой шею Петрака, Катарина запустила пальцы в седую гриву. Его губы прильнули к ее губам. Это был ее первый настоящий поцелуй… Не та неумелая попытка с сыном мельника за амбаром. Сна-чата тихий, нежный, потом внезапно прорвалась вся страсть, которая сдерживалась в течение многих недель и даже лет. Катарина прижалась к нему, шире раскрыла губы, и ее язык без слов говорил о том, как он был нужен ей.
Наконец она отстранилась от него.
– И этому тоже! Научи меня, пожалуйста! Научи меня всему!
Петрак проводил ее в свою квартиру над театром. Как только они оказались в спальне, она принялась стаскивать с него одежду.
Но он тут же принял на себя командование и стал руководить ею, словно ставил сцену: отдернул шторы на окне, впустив в комнату лунный свет, потом подошел к ней и медленно, очень медленно, словно они двигались под водой, начал раздевать ее. Катарина хотела последовать его примеру. Но Петрак осторожно уложил ее на кровать.
– Нет! Эта ночь посвящается только тебе…
В лунном сиянии их тела, казалось, были покрыты серебром. Петрак лег рядом с ней и стал нежно ласкать ее груди кончиками пальцев, осыпать поцелуями сокровенные места, которых никто еще не касался. Катарина подумала, что она словно Жанна у столба, но только пламя, которое опаляет ее, не причиняет ей боли. Это был пожар плоти, и девушке хотелось, чтобы он никогда не кончался. Теперь она понимала, почему все его движения так неторопливы.
