Текст книги "Любовные прикосновения"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)
Джоанна Кингслей
Любовные прикосновения
КНИГА I
Эскизы
ГЛАВА 1
Прага, весна 1953 года
Говорили, что это город, в котором колесница истории не задерживается надолго. Конечно, это не означает, что люди не знали радости, не переживали трагедий, не находили свою любовь… и не теряли ее. Нацисты пришли и ушли. Теперь здесь русские – освободители. Правда некоторые, самые отважные, уже осмеливаются говорить шепотом, что «спасители» не многим лучше тех зверей, место которых они заняли. Но миновали уже века с тех пор, как Прага сделалась перекрестком Европы, где происходили великие события и творилась история.
Безжалостное время пощадило красоту дивного града. «Злата Прага» – так называл ее народ, «город сотни шпилей», где покрытые медью купола кафедральных соборов возвышались над черепичными крышами хорошо сохранившихся домов, где узкие улочки, вымощенные истертым булыжником, извивались мимо старых пивных, мимо древних гетто, обезлюдевших во время нацистской оккупации, мимо театра, где двести лет назад впервые исполняли «Дон Джованни» Моцарта.
Однако в то утро влажная пелена, необычная для апреля, окутала Прагу. Клочья тумана, как таинственные флаги, кружились вокруг многочисленных шпилей и парили над Влтавой, словно армада кораблей-призраков, плывущих через центр города.
На окраине Праги, в лазарете тюрьмы «Рузине» стоял пронизывающий холод. Несмотря на это Катарина Де Вари лежала вся в поту на жестком деревянном столе, а ее поднятые ноги опирались на две наклонные доски. Завитки белокурых волос, когда-то блестящих, как золото в сокровищнице церкви святого Вацлава, потускнели после семи месяцев плохого питания и тюремного мрака. Вот уже много часов она то погружалась в бессознательное состояние, то снова приходила в себя. В настоящий момент Катарина очнулась. Мысли прояснились, но из-за этого ужас ее положения становился еще более невыносимым. Один из самых светлых моментов в жизни любой женщины будет вспоминаться с горечью, ведь ее ребенку предстоит родиться в тюрьме.
Снова острая боль пронзила тело и заставила Катарину приподняться. Молодая медсестра, сидевшая возле нее, положила ладонь на ее руку, ласково уговаривая снова лечь на стол.
– Не сопротивляйся этому, Кат… Дай возможность ребенку появиться на свет!
Медсестра назвала ее знакомым именем, которое когда-то было хорошо известно жителям Праги.
– И в самом деле!
Эти слова неожиданно и грубо произнес мужчина, сидевший у окна на единственном в палате стуле. Он по-прежнему был в черном драповом пальто и в каракулевой шапке, которые яснее любого удостоверения свидетельствовали о том, что он член партии высокого ранга и правительственный чиновник.
Поднявшись со стула, он взглянул на часы и нахмурился.
– Сколько это еще будет продолжаться?
В его голосе послышалось обвинение, будто пациентка намеренно не желала разрешиться от бремени. Партийный функционер был высокий и худой, хотя просторное пальто из толстой ткани делало его фигуру более внушительной. Подбородок окаймляла аккуратно подстриженная бородка, которая подчеркивала некоторое сходство ее владельца с Великим Человеком – Владимиром Ильичом Лениным. Подойдя к столу, он уставился на роженицу напряженными темными глазами.
Словно в знак протеста, не желая, чтобы он смотрел на нее, Катарина Де Вари издала стон. Но она не видела его. Ее глаза снова закрылись, и женщина впала в полубессознательное состояние.
Мужчина повернулся к доктору.
– Когда я приехал сюда, вы сказали, что она рожает уже десять часов!
– Это ее первые роды. Обычно они длятся долго, – ответил доктор, такой же заключенный, как и его пациентка.
Он заколебался, а потом прибавил:
– А кроме того, она не очень-то помогает нам. Она сдерживает роды.
Чиновник насмешливо фыркнул.
– Вот как? Даже здесь эта женщина ведет себя как смутьянка!
– А вы полагаете, что кому-то может понравиться рожать в таком месте, как это, пан Павлецки?
Доктор знал, что ступает по тонкому льду, употребляя старое буржуазное обращение «пан» вместо обязательного теперь «товарищ». Но что еще они могли с ним сделать? Он отбывал свой пятнадцатилетний срок заключения, который получил по сфабрикованному обвинению в преступной врачебной небрежности. А вся вина его состояла в том, что он, несмотря на свой многолетний опыт и знания, не смог спасти от рака легких обожаемую любовницу партийного лидера. Женщина все-таки умерла, а он угодил в тюрьму.
Карел Павлецки оставил дерзость доктора без внимания, считая опасным отвлекать его от работы. Он снова подошел к окну и стал через толстую железную решетку всматриваться в открывавшуюся перед ним панораму окутанной мглой Праги.
Молодая медсестра бросила в его сторону враждебный взгляд. Она не была заключенной, но ее дед находился в оппозиции к коммунистам до войны, поэтому получить работу в приличной больнице для нее не представлялось возможным.
– Что он здесь делает? – запальчиво прошептала она доктору. – Они еще никогда не присылали чиновников на обычные роды!
Глаза доктора пристально смотрели на прекрасное лицо роженицы.
– Разве у такой женщины что-нибудь может быть обычным, – также шепотом ответил он, а потом, пожав плечами, добавил – А вдруг он – один из ее почитателей.
Новая схватка скрутила Кат Де Вари. Синие глаза расширились от боли. Доктор положил руку на ее вздувшийся живот и склонился над ней.
– Итак, вы теперь с нами, Krasko! – тихо произнес он, осмелившись назвать ее красавицей не из сострадания, а потому что хотел установить между ними доверительные отношения. – Пожалуйста, перестаньте сопротивляться! Дайте ребенку возможность выйти!
– Дышите глубоко! – инструктировала ее медсестра. – Дышите… и тужьтесь!
Лицо Кат расслабилось, когда боль прошла, и ее подернутые сумеречной дымкой синие глаза снова закрылись.
– Это несправедливо! – прошипела медсестра доктору. – Она не должна была рожать в таком месте! Кат Де Вари – великая актриса. Она звезда!
Женщина в запале повысила голос, так силен был ее гневный протест.
– Она преступница! – возразил Павлецки, не поворачиваясь. – А вы, молодая особа, будьте благоразумны и не подвергайте сомнению мудрость государственного правосудия, не то сами можете оказаться в столь же прискорбном положении!
Медсестра тут же начала осторожно вытирать полотенцем пот с лица Кат, продолжая говорить о ней.
– Я помню, когда первый раз увидела ее. Это случилось до войны. Я тогда была еще ребенком. Мой отец взял меня с собой посмотреть фильм, где она играла венскую шпионку, работавшую против Габсбургов…
– «Тени на луне», – произнес доктор, погружаясь в собственные воспоминания.
Он в то время учился на медицинском факультете и страстно увлекся самой блестящей молодой актрисой Чехии.
– Какую прекрасную шпионку она сыграла! – вздохнула медсестра. – Когда мы вышли из кинотеатра, я сказала отцу, что хочу стать такой, как она, когда вырасту.
– Актрисой? – спросил доктор.
– Нет, шпионкой.
Взволнованная воспоминаниями, медсестра снова привлекла внимание Карела Павлецкого.
– Радуйтесь, что не реализовали свои фантазии! Великая Де Вари не была столь благоразумна. Возможно, та роль и послужила началом ее собственной шпионской карьеры. Лучше бы она продолжала играть на сцене.
Внезапно Кат Де Вари вскрикнула. От нестерпимой боли она почти села на столе, а лицо исказила гримаса страдания.
Доктор схватил ее за локоть так, словно хотел спасти от падения в пропасть.
– Не надо больше, милая! Вы сдерживаетесь, а это вредно для ребенка. Перестаньте сопротивляться!
– Нет, не здесь… – всхлипывала она.
Но тело и мозг женщины уже не подчинялись ей. Ее гордость восставала против унизительного положения, но силы природы нельзя победить. Это ее ребенок, ее плоть и кровь, просился наружу, ему необходимо вырваться из темноты к свету. Она вцепилась в руки медсестры и начала тужиться.
В течение следующего получаса тишину нарушали только приглушенные ободряющие слова медсестры, стоны матери, напрягавшей все силы, и указания доктора.
– Вы все делаете хорошо… Скоро ваши страдания закончатся.
– Девочка или мальчик? – спросил Павлецки, стоя позади доктора.
– А почему вас это волнует? Если родится девочка, неужели вы оставите ее умирать на вершине горы, как делали варвары?
И снова чиновник не обратил внимания на колкость.
– Полагаю, от девочек меньше неприятностей.
– В таком случае, мои поздравления государству! Ваше желание исполнилось! – объявил доктор, когда младенец выскользнул прямо ему в руки.
Даже без стимулирующего шлепка по попке новорожденная начала громко пищать. Доктор перерезал пуповину, и медсестра взяла ребенка, чтобы искупать его в тазу с теплой водой.
– Итак, каков же ваш интерес в этом деле? Почему вы здесь? – спросил доктор, повернувшись к чиновнику.
Павлецки ответил:
– Как вы сами заметили, Катарина Де Вари – знаменитая личность. Неужели нам менее интересно посмотреть сцену родов с ее участием, ведь мы уже видели ее в роли Джульетты и Жанны Д'Арк.
Руки доктора сжались в кулаки, но ему совсем не хотелось увеличивать себе срок заключения, поэтому он не ударил этого сукина сына.
Медсестра с запеленутой малышкой снова подошла к столу и склонилась над матерью.
– У вас прекрасная дочь, Кат. Проснитесь и возьмите ее! – тихо произнесла она.
– Передайте младенца мне! – приказал Павлецки.
Он ринулся вперед, взял сверток из рук ошеломленной медсестры, потом стащил одеяльце и осмотрел ребенка.
– Все пальчики на ручках и ножках на месте. Хорошенькие маленькие коммунистические пальчики, я уверен. А теперь ее должна взять мать! – вскинулся доктор.
Медсестра протянула руки, чтобы передать девочку Катарине. Но Павлецки не выпускал ее. Холодный блеск появился в его глазах, когда он пристально смотрел на личико малютки. «Какое совершенное дитя!» – подумал он. Разумеется, он ожидал, что Кат Де Вари произведет на свет красавицу. Он планировал это…
– Ребенка действительно следует отдать матери, пан Павлецки! – настойчиво повторил доктор, возмущенный тем, что чиновник завладел младенцем. – Речь идет о здоровье новорожденной! – прибавил он, пытаясь воспользоваться правом врача.
Медсестра снова протянула руки. Наконец Павлецки отдач ей ребенка, и она положила его на грудь матери.
Кат Де Вари открыла глаза и при виде дочери они засияли, как прежде.
– Моя малышка! – прошептала она. – Добро пожаловать! Прости меня за то, что я принесла тебя сюда, в это проклятое место! Но тебя ждет лучшая жизнь, не здесь, я знаю!
Павлецки откашлялся.
– Мы поможем ей в этом, мадам, можете быть уверены! Не обращая на него внимания, Кат продолжала тихонько разговаривать с малюткой.
– Моя Ларейна! – нежно произнесла она имя, которое выбрала заранее, если родится девочка. Так звали ее мать.
Трое людей, стоявших вокруг стола, наблюдали эту трогательную сцену, восхищались Кат, словно действие происходило не в тюремном лазарете, а в театре. Потом Павлецки резко отвел взгляд.
– Доктор, – твердо произнес он, – ребенок и мать могут оставаться в лазарете не более десяти дней. За это время девочка достаточно окрепнет, и ее можно будет перевести в приют для сирот.
Медсестра судорожно вздохнула и с жалостью посмотрела на мать. К счастью, Кат, казалось, была слишком поглощена дочерью и ничего не слышала.
– Неужели для этой крошки нельзя придумать чего-нибудь получше? – спросил доктор.
– Отец девочки умер, как и все остальные родственники.
– Но ведь ее мать не будет вечно оставаться в заключении, Павлецки! Неужели у ребенка нет шансов быть?..
– Никаких! – отрезал Павлецки. Потом вяло прибавил – Она – враг народа.
– Но ей десять минут от роду! – с иронией заметил доктор.
– Я говорю о матери, – сухо парировал Павлецки. – Хотя это практически равнозначно.
Он подошел к двери лазарета, остановился и предостерегающе указал на доктора пальцем.
– Десять дней! – повторил он и вышел за дверь. Доктор посмотрел на Кат Де Вари и встретил ее тревожный взгляд. Он подошел к столу.
– Не беспокойтесь об этом, мадам! Сегодня вы уже совершили одно чудо. Кто знает, что принесет нам завтрашний день?
Правда, что может вселить в нее надежду? Он вспомнил другую женщину, которая тоже родила своего ребенка в тюрьме и, зная, какая судьба его ожидает, не вынесла душевной муки и убила ребенка, а потом лишила жизни и себя.
Но, к удивлению врача, Кат улыбнулась ему, улыбнулась такой восхитительной милой улыбкой, будто впервые выступала в роли одной из тех инженю, которых играла блистательно.
– Не нужно беспокоиться, доктор! – сказала она. – У меня все будет прекрасно, уверяю вас! Мою Ларейну не заберут у меня надолго. Что бы ни случилось, я разыщу ее!
Он размышлял, было ли это проявлением мужества с ее стороны или она начинала сходить с ума. Что это – клятва ясновидящей или обещание, которое невозможно исполнить, заимствованное из какой-нибудь прошлой роли в романтической пьесе?
Как бы там ни было, он согласился с ней и одарил ее улыбкой. Если Кат погрузилась в иллюзии, это только к лучшему. Ведь реальность не может быть такой доброй. Государство собирается отобрать у нее ребенка. А что станет с матерью? Как и многие другие, она либо умрет в этих стенах, либо выйдет отсюда изможденная и, возможно, полубезумная. Если сверкающей красоте Кат Де Вари и суждено вновь засиять, то только в этой девочке, которую она никогда больше не увидит.
ГЛАВА 2
Прага, апрель 1936 года
Катарина не могла дальше идти. День выдался жарким и больше походил на августовский, чем на апрельский. Она изнемогала от усталости, что случалось с ней редко. Девятнадцатилетняя Катарина Декарвичек, была стройной высокой девушкой с неиссякаемой энергией. Она оставалась бодрой даже во время сбора урожая, даже после того, как целыми днями косила сено на полях своего отца. Сейчас она уронила на землю свою ношу – пеньковый мешок, завязанный веревкой, – и уселась на него отдохнуть на краю тротуара.
Ее утомило долгое путешествие, оглушили шумные многолюдные улицы. Огромный город ошеломил своими размерами, несмолкаемым грохотом трамваев, обилием автомобилей, автобусов и фургонов, перевозящих мебель, от которых ей приходилось увертываться, как только она сходила с тротуара. Дважды Катарину чуть было не задавили. Она содрогнулась, представив себя лежащей на мостовой и истекающей кровью, а вокруг нее собралась толпа зевак. Какой монолог произнесет она слабеющим голосом? Ее глаза, темно-синие, словно сумерки после ясного дня в канун лета, затуманились, когда она оплакивала собственную преждевременную гибель. Потом фантазии постепенно рассеялись.
Но когда девушка внимательно осмотрела обширную Вацлавскую площадь – самое оживленное место в Праге, – ею овладело настоящее отчаяние. Как же она тщеславна, глупа и своевольна, надо было прислушаться к мнению добрых людей, которые не советовали ей приезжать сюда. Они предупреждали о том, что гигантский город покажется адом после спокойной, незатейливой жизни в родном селе.
– Если ты не возненавидишь его, Катя, – предостерегала ее незамужняя тетка Люба, – то только потому, что быстро собьешься с пути. Ты заблудишься, какой-нибудь франт с напомаженными волосами предложит тебе показать дорогу. Потом поведет в сомнительный отель, напоит вином и лишит тебя невинности. Не успеешь ты осознать свое падение, как станешь заблудшей душой, будешь танцевать или делать нечто худшее за деньги.
Тогда Катарина, конечно, только рассмеялась. Тетя Люба боялась всего, особенно радостей жизни. Единственный подходящий для нее муж – шутили в селе – это одно из чучел, что стоят на полях. Ведь такой никогда не прикоснется к ней и будет отпугивать других. Катарина не хотела идти по стопам тетки – проводить день за днем, год за годом, на ферме, где она родилась и где ее предки жили уже сотни лет. О да, там очень мило – колышущиеся поля пшеницы, ручьи, рощи, где лежали в тени стада овец и коз. Но с момента рождения человека и до его смерти не происходило ничего неожиданного. Единственный вопрос, который мог возникнуть – откуда сегодня дует ветер, проносящийся по полям, – с запада или с востока? И Катарина, не задумываясь, приняла решение попытать счастья в Праге. «Я еду!» – заявила она решительно, и отговорить ее было невозможно.
Катарина нащупала под нижней юбкой полотняный мешочек с монетами. К счастью, она не стала проявлять чрезмерной гордости и приняла от отца этот подарок. Он проворчал, что дает деньги на обратную дорогу, если дочь вдруг соскучится по родным. В этот момент девушка была готова бросить свою затею, вернуться на вокзал и купить билет домой. Как самонадеянна была она, полагая, что ей удастся выжить в этом городе с почти миллионным населением?
– Извините меня, барышня…
Катарина огляделась и слегка задрожала от волнения, услышав, что ее назвали барышней. Такое обращение непривычно для деревенских жителей. Над ней стоял молодой человек, хорошо одетый, в сером пиджаке и соломенной шляпе. Он вежливо приподнял шляпу.
– Вы, кажется, заблудились, – проговорил он. – Я мог бы показать вам дорогу…
– О боже, нет! – воскликнула она в панике. – Я просто отдыхаю. Я знаю дорогу.
В ту самую минуту, когда незнакомец снял шляпу, Катарина увидела, что его волосы блестят от помады. Неужели ужасные предсказания тети Любы вот-вот начнут сбываться.
Мужчина испуганно отпрянул от нее, странно посмотрел и поспешил прочь.
Катарина с трудом поднялась с тротуара. Надо уходить отсюда, иначе она станет легкой добычей для человека с дурными намерениями.
И как только она встала, ею снова овладела решимость. Ехать домой? Нет! Неважно, что все кажется таким страшным. В ее душе горит яркий огонь, который помогла разжечь монахиня, учившая ее в церковной школе.
Сестра Амброзина говорила ей:
– Такой талант, как у тебя – это дар Божий. Не использовать его, дитя мое, не выяснить, почему Господь так щедро наградил тебя – почти святотатство!
Катарина подняла тяжелый мешок. Страх исчез. Это всего лишь минутная слабость, подумала она, немного расходились нервы. Так всегда бывает с хорошими актерами перед выходом на сцену. А что еще может она чувствовать перед началом спектакля?
Катарина шла по «Старе Место» – старому городу, расположенному как раз к северу от Вацлавской площади, жадно оглядываясь по сторонам, не разбирая дороги. – «Извините меня!» – повторяла она, то и дело наталкиваясь на людей и не спуская восхищенного взгляда с красивых и высоких зданий. Церкви с башнями, еще одна башня, которую в давние времена использовали в качестве порохового склада для королевской армии, ряды величественных старинных особняков в стиле барокко. У жителей Праги существовал древний обычай давать названия своим домам. Так появились на фасадах зданий таблички со странными надписями: «Колокол», «Минута», «Два золотых медведя». Катарине попалось на глаза необычное на вид учреждение, которое называлось «Дом черной Божьей матери». Что подумали бы об этом односельчане?
В конце концов она оказалась на центральной площади перед старой городской ратушей, на которой были установлены чудесные часы. На улице собралась толпа, чтобы посмотреть небольшую драму, которую каждый час разыгрывали механические актеры курантов. Фигура в капюшоне и с косой, очевидно, изображавшая Смерть, посмотрела на песочные часы, дернула струну, и раздался короткий колокольный звон, затем и перевернула песочные часы. Показался Христос и его двенадцать апостолов. Они вошли через дверь, прошествовали мимо ряда окон и скрылись из виду. Петушок захлопал крыльями и прокукарекал. Наконец, куранты начали величественно отбивать время. Катарина захлопала от восторга в ладоши.
Только когда толпа начала рассеиваться, ее осенило: колокол пробил шесть раз! Поглощенная своими мыслями, она не заметила, как прошел день! Но ей так хотелось увидеть Петрака именно сегодня!
Катарина подхватила узел и сорвалась с места, но вспомнила, что так и не узнала дороги. «Легкомысленная!» – упрекнула она себя. Кондуктор на вокзале объяснил ей примерно, как дойти, но она долго блуждала, надеясь, что обязательно наткнется на театр.
Катарина остановила пожилую женщину с серьезным лицом, которая годилась ей в матери.
– Простите, не будете ли вы добры сказать мне, где находится театр?
– У нас много театров, – ответила женщина. – Какой вам нужен?
– Тот, который называется «Бийл», в нем преподает Янош Петрак.
Женщина бросила на Катарину странный взгляд, осмотрев ее с головы до ног, а потом, довольно неодобрительно покачав головой, указала рукой через площадь и объяснила, как дойти до театра.
Спустя пять минут девушка уже стояла перед театром «Бийл». Она глубоко вздохнула несколько раз, чтобы перевести дыхание, прежде чем войти внутрь. Здание театра было построено как и много других в стиле барокко домов в Праге. Поперек оштукатуренного фасада, цвета пасхального кулича, выделялась надпись, сделанная большими золотыми буквами: «Дивадло Бийл». Верхняя часть фасада по форме напоминала гигантскую спинку кровати, ее украшали завитушки из белого известняка; в нишах стояли бюсты знаменитых людей, чьи имена были высечены ниже: Шекспир, Мольер, Ибсен, Стриндберг и два великих чешских драматурга – Тил и Канек. На стене между восемью застекленными дверями на стендах были наклеены афиши. Пылающие алые буквы на серебристом фоне возвещали о новом переводе «Святой Жанны» Джорджа Бернарда Шоу, выполненном Яношом Петраком, и о том, что премьера состоится через шесть недель. Имя Яноша Петрака мелькало раза в четыре раза чаще других имен. И это справедливо, подумала Катарина. Работая в «Бийле», он прославился на всю Чехию! А Шоу? Кто он такой – неизвестный драматург, пьесу которого Петрак согласился поставить?
Подойдя к ближайшей двери, Катарина решительно потянула за ручку.
Заперто!
Она переходила от одной двери к другой, и после каждого тщетного усилия ее сердце колотилось все сильнее. «Глупая девчонка! – громко прошептала она. – Понапрасну потратила целый день». Зажегся ближайший уличный фонарь. Опустились сумерки.
Катарина попыталась успокоить себя. Какое значение имеет один-единственный день? Однако опрометчиво было надеяться, что она сразу же попадет к знаменитому преподавателю актерского мастерства и режиссеру, что он после прослушивания с радостью пригласит ее в свой класс и, сраженный талантом… даже найдет для нее комнату и избавит от необходимости ходить по городу в поисках какого-нибудь приюта.
Хотя эти мечты до приезда в Прагу казались Катарине вполне реальными, сейчас девушка с трудом сдерживала себя, чтобы не впасть в панику. В отчаянной попытке она решила действовать. Театр закрылся на ночь? Что ж, прекрасно, она останется здесь, возле входа, и подстережет Петрака, когда он придет сюда утром. Ничего, что хочется есть, – можно потерпеть ради мечты.
Катарина положила узел возле одной из входных дверей и опустилась рядом с ним. Подул свежий весенний ветер. Она потуже обернула вокруг головы шерстяную шаль и прикрыла ее концом лицо. Когда сумерки перешли в ночь, девушка прислонилась к мягкому узлу и задремала.
– Вставай, вставай! Здесь запрещено спать нищим! Катарину разбудили громкий голос и легкий толчок. Было еще темно. Подняв глаза, она пыталась разглядеть стоявшего перед ней человека. Это оказался крупный мужчина, в широкополой шляпе и в плаще, полы которого разлетались в стороны от ветра. Он держал в руках палку с серебряным наконечником, нацелив ее на Катарину, словно дуэлянт, повергший своего противника.
– Я… Я не нищая, – неуверенно произнесла девушка.
– Тогда почему же вы устроили себе ночлег в дверном проеме?
– Я жду одного человека.
– Неужели порядочная женщина согласилась бы на свидание в такой час? Ведь уже полночь!
Полночь! Катарина не могла понять, в чем обвиняет ее незнакомец. Может быть, это полицейский? Она поправила шаль, прикрыв голову и часть лица.
– Кого же вы ждете?
– Вы ведь не собираетесь арестовать меня, не правда ли?
– Ответьте на мой вопрос, тогда я смогу ответить на ваш! – огрызнулся он.
Катарине захотелось заглянуть ему под шляпу, – нет ли на волосах помады.
– Я жду Яноша Петрака, известного режиссера и преподавателя актерского мастерства.
– А зачем вы хотите встретиться с ним?
Катарина осуждающе погрозила пальцем.
– О нет! Давайте по справедливости! Сейчас ваша очередь отвечать на мой вопрос!
Мужчина поднял голову, озадаченный ее дерзостью.
– А если я скажу, что собираюсь арестовать вас?
Катарина пристально рассматривала представительного господина. Фонарь осветил одну сторону его лица, и под полями щегольски надвинутой на глаза шляпы девушка увидела темный глаз, который сверкал, глядя на нее, и бровь, похожую на волосатую серебристую гусеницу. Она вновь обрела голос.
– Вы не ответили на мой вопрос, а только задали мне еще один.
Мужчина в раздражении ударил по земле концом своей трости, но потом сказал:
– Ну хорошо. Я не собираюсь арестовывать вас. Так-то вот! Я даже не полицейский!
– Тогда вы не имеете права беспокоить меня, разве не так? – резко заявился Катарина. – Уходите и оставьте меня в покое! Я ведь никому не причиняю вреда.
Незнакомец молча посмотрел на нее, а потом подошел ближе. Его лицо снова скрылось в тени. Страх, словно молния, поразил Катарину, когда он всей своей массой загородил выход из дверного проема. Она стояла как парализованная, а господин поднял руку и потянулся к ее шее. О Боже, он собирается задушить ее!
Мужчина легонько схватил шаль и дернул за кончик. Золотистые волосы Катарины рассыпались по плечам, и свет упал на лицо. Она задрожала, приготовившись к худшему.
Человек издал какой-то странный звук и покачал головой.
– Что тебе нужно от Петрака? – спросил он.
– Я актриса. Хочу учиться у него.
– Чему?
– Всему, что он знает сам.
– Все, что он знает, касается актерского мастерства. Но если вы уже актриса…
– Я хочу стать самой лучшей актрисой в мире! Господин снова закивал головой.
– Откуда ты?
– Из Длемо, в Моравии.
– Никогда не слышал о таком городе. Полагаю, ты из села? Фермы, поля…
Его слова звучали насмешливо. «Он говорит, как полицейский», – подумала она.
– Да, фермы, поля и ничего больше, – покорно согласилась она.
– Тогда как же можно стать актрисой в Длемо? Вы что, разыгрывали спектакли перед коровами и свиньями? Играли «Ромео и Джульетту» на скотном дворе, чтобы петух знал, что ему делать с курицей?
Насмехаться над ее мечтой – было не менее жестоко, чем задушить ее. Не в силах больше терпеть этот издевательский тон, Катарина оттолкнула незнакомца с такой силой, что он выронил трость.
– Идите к черту! – выкрикнула она. – Я – актриса, и мне не нужна никакая публика, чтобы доказать это.
Она ударила себя кулачком в грудь.
– Это у меня вот здесь, внутри, я знаю! Когда Петрак увидит меня, он тоже поймет. А если вы думаете, что сможете помешать мне, я покажу вам, как мы в Длемо поступаем с петухами, если они начинают вести себя с курицами слишком грубо!
Человек онемел, сраженный словами Катарины, а потом разразился громким смехом, который эхом отдавался по пустынной улице, угрожая разбудить обитателей соседних домов. Посмотрев на свой узел, девушка подумала, удастся ли ей убежать, если она возьмет его с собой. Но не успела Катарина пошевелиться, как человек нагнулся, подобрал трость и сказал:
– Я отведу тебя к Петраку.
Теперь он стоял ближе к фонарю, и девушка смогла разглядеть его лицо. «А он довольно красивый», – подумала она. Незнакомец показался ей достойным и благородным господином и совсем не походил на вора.
– А вы действительно знаете его?
– Настолько, насколько это вообще возможно. Он странный человек.
Казалось, мужчина говорил искренне.
– Я не могу тратить попусту время. Пожалуй, я останусь здесь до утра, чтобы не пропустить мэтра.
– Нет, девушка с фермы, зачем ждать завтра! Ты встретишься с ним сейчас!
Подозрения Катарины относительно намерений незнакомца усилились опять. Сейчас, среди ночи? Это, несомненно, уловка, чтобы завлечь ее в какое-нибудь уединенное место.
– И где же я увижу его?
– Здесь, где же еще?
– Театр закрыт. Петрак ушел…
– Нет, он живет здесь. Входи! – И господин жестом показал на дверь.
– Но она заперта!
– Неважно. Я сторож.
Мужчина достал из кармана небольшое кольцо с ключами, вставил один из них в замок и толчком распахнул дверь.
Катарина не сдвинулась с места. Действительно ли этот человек ведет ее к Петраку?
– А я думал, ты спешишь. Или это всего лишь… игра?
Насмешливый тон разозлил девушку. Катарина схватила свой узел и прошла в дверь, он направился следом. Внезапно она остановилась, резко повернулась и взглянула на него.
– Снимите шляпу!
– Что?
– Вашу шляпу. Снимите ее!
Господин вздохнул, потом сорвал с себя шляпу. Волосы у него оказались седыми и чрезвычайно густыми – непокорная грива, напоминающая львиную. И ни малейших признаков помады. Катарина с облегчением вздохнула и решительным шагом вошла в вестибюль, освещенный светом уличного фонаря, просачивающимся сквозь стекло входной двери.
– Проходи сюда! – Сторож указал на одну из дверей. Когда она заколебалась, он приказал:
– Иди… иди же, девушка с фермы! Это ведь театр, ей-Богу! Катарина взялась за латунную ручку. Мужчина снова остановил ее.
– А что ты собираешься играть?
– Я знаю только одну роль. Это из пасхального страстного представления, которое мы каждый год даем в Длемо. Последние три года я исполняла роль Марии.
Послышалось едва различимое раздраженное шипение.
– Хорошо. Иди! Поднимайся на сцену! Я приведу Петрака. Катарина прошла через дверь и вся похолодела, увидев большой зрительный зал. В центре сцены на треножнике горела тусклая лампочка. В ее призрачном свете было нетрудно вообразить, что все это похожее на пещеру пространство заполнено зрителями. Театр! Она еще никогда не бывала в театре. Представления в Длемо проходили во дворе монастыря или, если шел дождь, в амбаре старого Фолворика, который вмещал всех жителей села. Но здесь хватило бы места для населения двух сел!
Катарина положила на пол свой узел и медленно пошла по центральному проходу. Погруженная в мечты, она приблизилась к деревянным ступенькам, ведущим на сцену, поднялась по ним и повернулась лицом к залу.
О Господи! Там был еще и балкон!
Вглядываясь в огромное темное пространство, Катарина мысленно перенеслась в будущее, когда Петрак сделает из нее лучшую актрису в мире. Девушка поклонилась под гром аплодисментов, приподнимая пальчиками поношенную домотканую юбку, словно на ней надето бархатное платье. Затем сделала глубокий реверанс в знак признательности за высокую оценку ее игры.
Вдруг откуда-то послышался слабый скрип, более громкий, чем овации в ее воображении. Открылась дверь. Катарина выпрямилась и стала всматриваться во мрак, но ничего не видела дальше пятого или шестого ряда.
