Текст книги "Спровоцированный (ЛП)"

Циничный и абсолютно бесцеремонный гедонист Мёрдо – полная противоположность Дэвида. И как бы Дэвида ни ужасали упорство и эгоизм Мёрдо, он не в состоянии противостоять его влиянию. Мёрдо в равной мере соблазняет и провоцирует Дэвида, вынуждает его признать свои физические желания.

Но Мёрдо не единственный, кто отвлекает Дэвида от работы. Его умоляет о помощи Йен Макленнан – брат осужденного радикала, которого однажды представлял Дэвид. Йен ищет правительственного агента, который отправил его брата на судне для заключенных в Австралию, а других радикалов – на виселицу. Невзирая на то, что это может навредить его карьере, Дэвид не в состоянии отвернуться от Йена.

По мере развития поисков все начинает выглядеть так, словно след ведет не к кому иному, как к лорду Мёрдо Балфору. И Дэвиду приходится задуматься: может ли Мёрдо быть не тем, кем кажется? В действительности ли он скучающий аристократ, который развлекается за счет Дэвида? Или же он агент-провокатор, ответственный за судьбы Питера Макленнана и других радикалов?

Глава 1

8 сентября 1820 года, Стерлинг, Шотландия

Все утро на казнь Джона Бэйрда и Эндрю Харди собиралась толпа. Когда Дэвид добрался занять место, пространства было достаточно, чтоб вытянуть руки. Теперь же со всех сторон его окружали всевозможные люди: мужчины, женщины и дети, и простонародье, и знатные особы.

Здесь присутствовали сотни соратников двух мужчин, которых ждали повешение и обезглавливание, но были и люди, что пришли сюда зрелища ради. Общая атмосфера ничем не отличалась от любой другой казни: бурлившая комбинация из нездорового ликования и кровожадности, что с легкостью могла перетечь в насилие, но в настоящий момент настроение царило праздничное. Люди вокруг пихались и толкались, подыскивали место для лучшего обзора и звали своих друзей. Лоточники сиплыми голосами заявляли о своих товарах, продирались сквозь толпу и продавали горячие горох и фасоль, сосиски, апельсины и пряники. Смешавшиеся сладкие и пряные ароматы объединились с запахом стоявших чересчур близко немытых тел. Дэвид сглотнул внезапный рвотный позыв и пожалел, что не додумался захватить с собой виски.

Свои позиции заняли красномундирники – солдаты тринадцатого пехотного полка. Они сдерживали буйную чернь, собравшуюся с обеих сторон Брод-стрит. Два разреженных ряда алых пальто, вскинутые серебристые штыки. Позади них теснилась и напрягалась туча зевак.

Дэвиду в ребра ткнулся острый локоть, отчего он заворчал. Агрессором оказалась женщина в грязном фартуке и чепце, от нее крепко пахло алкоголем. Видимо, ей хотелось пробраться вперед, чтоб лучше разглядеть все зверство процессии. Пройдя мимо Дэвида, она пробилась через компанию молодых людей. Они громко выругались, но она не обратила на них внимания и полезла дальше.

Дэвид не завидовал, что у женщины будет точка обзора получше. Он ненавидел казни. А здесь находился, лишь потому что больше ничего для Джона и Эндрю он сделать не мог. Для их спасения он приложил все усилия, но судебный процесс был делом предрешенным. Загнанные в угол, Джон и Эндрю подписали себе приговор несколько месяцев назад, когда промаршировали к заводу «Каррон» для того, чтоб захватить оружие и потребовать право выбирать, под чьим управлением находиться. Они и не ведали, что некоторые из их числа – самые идейные и стремившиеся к бойне – на самом деле были охотничьими псами, посланными Уайтхоллом¹. Агентами-провокаторами.

У них и шанса не было.

Дэвид переступил с ноги на ногу, утомившись и телом, и душой. Последние полтора дня тянулись бесконечно. Сначала путешествие из Эдинбурга, потом несколько часов в гостинице в компании лишь собственных мыслей. В город он приехал рано утром, не зная, насколько непроходимой будет толпа. Ждал он уже больше двух часов, застрял среди моря людей. Некоторые выглядели так, словно им было столь же тяжело на душе, как и ему самому, а другие – словно находились в цирке.

В конце улицы раздался грохот, и зеваки как один повернули головы.

– Процессия! – возбужденно сообщила соседу стоявшая перед Дэвидом молодая женщина.

На ней был надет передник служанки, а из-под чепца проглядывали русые кудри. Она была румяной, как свежеиспеченный хлеб. Дэвид не понимал, для чего она сюда пришла, поднималась на цыпочки и для лучшего обзора вытягивала шею.

Поначалу Дэвид рассмотрел роту драгунов² конной службы. Не спеша они спускались от замка по холму, а когда приблизились, он разглядел очертания повозки, где везли осужденных.

За минуту до того, как повозка проехала мимо, до него долетела музыка. Гимн. Тот самый, что во время работы на фермерской кухне пела матушка. «Господь нам щит из рода в род». Гимн перемещался вместе с процессией, продвигавшейся вниз по склону, вступал каждый новый сегмент толпы и нес заключенных на неровных волнах песни.

Гимн возымел необыкновенный эффект. Лоточники прекратили перекрикиваться, взбудораженные зрители успокоились, и единственными звуками, нарушавшими тишину, стали цоканье лошадиных копыт, потрескивание волочившейся по булыжникам повозки с заключенными и торжественный хор голосов.

Дэвид тоже запел, голос немного хрипел, знакомые слова вырывались из какого-то давно позабытого уголка памяти.

Могучий времени поток

Спешит с собой унесть

Своих сынов, своих рабов —

Их жизнь, дела и честь...

Процессия достигла Дэвида, и сквозь крошечный зазор между красномундирниками он мельком увидел заключенных. В повозке они сидели бок о бок, напротив них палач — неподвижная фигура в капюшоне, вся в черном.

Позади повозки и военного сопровождения шагали местные видные деятели. Мировые судьи и шериф Макдональд собственной персоной, он нес герб своего ведомства. Они прошли далее, успокаивавший эффект гимна рассеялся, и сторонники осужденных мужчин пролаяли оскорбления.

Как только процессия миновала Дэвида, разглядеть происходившее стало почти невозможно. Повозка остановилась возле здания суда, но вокруг нее хлопотало так много красномундирников, что Дэвид не уловил, когда вывели заключенных. Стоявшая перед ним женщина доложила, что они вошли в здание.

Потекли долгие минуты, толпа ожидала все нетерпеливее, приобретала одно из опасных настроений. Несколько зевак протолкнулись мимо Дэвида, чтоб ради основного события продраться ближе к эшафоту. Дэвид обнаружил, что они тянули его за собой и, в конце концов, он оказался в компании мужчин, выглядевших так, словно они уже длительное время находились в запое.

Одеты они были в поношенные, истрепанные вещи, и каждый держал в руках кувшин эля или спирта. Они непристойно шутили, сознательно пихали соседей и подстрекали друг друга. Дэвид попытался отойти, но за спиной, слева и справа стояли люди, его зажимали со всех сторон. Уходить было некуда, поэтому он отвел взгляд и старался их игнорировать.

Двери здания суда вновь распахнулись, и поднялся взволнованный ропот. С новой позиции Дэвид увидел несколько появившихся фигур и в этот раз сумел различить осужденных мужчин в черных одеждах со скрепленными за спиной руками. Направляясь к эшафоту и взбираясь по ступеням, они выглядели на удивление спокойными.

При первых признаках того, что должно произойти, толпу охватило предвкушение. Раздались выкрики: «Душегубство! Стыдоба!» Находившиеся рядом с Дэвидом пьяные мужчины расхохотались над развратной историей, рассказанной одним из них о старой шлюхе, которую он поимел прошлым вечером.

Как только заключенные оказались на эшафоте, Джон Бэйрд сделал шаг вперед и обратился к толпе. И хотя голос звучал звонко, до Дэвида долетали лишь обрывки слов.

– … умрем постыдной смертью из-за несправедливого законодательства…

На это послышались согласные возгласы.

– … средством скорейшего освобождения наших скорбящих земляков…

Отрешившись от всего, мужчины продолжали болтать. Рассердившись, Дэвид бросил на них неодобрительный взгляд, что подметил крепкий мужчина с рябым лицом. Он долго и неприятно смотрел на Дэвида и пихнул локтем соседа. Второй мужчина слушал то, что говорил первый, вперившись в Дэвида мутным враждебным взором.

Дэвид отвернулся и погасил внезапную вспышку гнева, что угрожала перебороть засевший внутри страх. Им овладело стремление нанести удар – просто броситься в драку, в которой ему ни за что не победить. Пришлось прикусывать внутреннюю сторону щеки и стискивать кулаки до тех пор, пока не начало казаться, что костяшки потрескаются. Только тогда он сумел взять себя в руки. Он находился здесь по одной-единственной причине: засвидетельствовать смерти Джона и Эндрю. Показать, что о них будут помнить.

Если б Джеффри знал, где был Дэвид, его хватил бы удар. Он советовал молодому человеку вообще отказаться от случая радикалов, обозначив: одно дело, если вышедших против правительства радикалов станет защищать Джеффри, и совсем другое, если к нему присоединится Дэвид Лористон – сын фермера из Файфа, проработавший на свое адвокатское имя всего-то четыре года. Но, осознав потребность работать с прекрасным человеком, Дэвид все равно взялся за случай. Именно это и привело его сюда.

Теперь настал черед Харди говорить, и он шагнул вперед. Первую часть сказанного расслышать не получилось, но финальные слова Дэвид разобрал.

– … через несколько минут на этом эшафоте прольется наша кровь, – прокричал Харди, – головы отрубят от наших тел за один-единственный грех: за поиск законных прав наших ущемленных и угнетенных земляков…

Ободряющие крики толпы вторили его словам. Шериф бросился вперед и схватил Харди за плечо.

– Прекратите эту яростную и неприемлемую речь, мистер Харди! – потребовал он, от гнева став почти пурпурным. – Вы обещали не распалять толпу!

В ответ на молчание заключенного наблюдатели громогласно запротестовали.

– Дайте ему сказать! – прокричал кто-то.

Харди вывернулся из хватки Макдональда и сердито заявил:

– Мы сказали то, что намеревались сказать, и неважно, даровали нам свободу слова или нет.

Донеслись громкие возгласы одобрения и привлекли внимание Харди к множеству зрителей. Он огляделся. Окинул взором толпу, виселицу над головой. Плаху, готовую к его обезглавливанию, а затем вновь толпу – людей, собравшихся на площади, чтоб засвидетельствовать его смерть. Всех сдерживали красномундирники. Повсюду виднелись алый цвет униформы, блеск оружия, дрожавшие нервные лошади. Осужденный все-таки разглядел то, что сегодня может случиться.

Харди поднял руку и заговорил в последний раз:

– Не пейте за нас сегодня, друзья. – Голос разносился отчетливо, но тон был мрачен, и он глазел на солдат. – Забудьте о публичных домах. Идите к себе домой, а вечером уделите внимание Библии.

В знак согласия Джон Бэйрд кивнул.

Толпа безрадостно зашепталась, а шериф вновь сделал шаг вперед, вовлекая двух мужчин в финальную дискуссию. В этот раз они говорили слишком тихо. В конце концов, вызвали одного из красномундирников. Он вытащил из-за пояса нож и разрезал путы, что стягивали запястья мужчин.

Они стряхнули веревки, в последний раз обменялись взглядами и бросились в крепкие объятия друг друга. На миг Бэйрд прислонился лбом к плечу Харди, а затем они разошлись.

– Гляньте-ка на них, – усмехнулся один из стоявших рядом с Дэвидом мужчин. – Прямо парочка женщин.

Дэвид кусал щеку до тех пор, пока не ощутил привкус крови, и подавил желание повернуться к мужчине. А вот расположившейся перед ним женщине сдержаться не удалось, и она прошипела, что они были кучкой невежественных ублюдков. В ответ они велели ей закрыть рот и приобрести немного чувства юмора, что в мгновение ока превратилось в непристойные подмигивания. Дэвид на них даже не смотрел. Он пристально следил за тем, за чем было нужно: за эшафотом.

Заключенные стояли спиной к спине, две гордые, вертикальные фигуры, а выступивший вперед вешатель накинул петли на их шеи и черные колпаки на головы. В левой руке Харди держал белый носовой платок – сигнал для вешателя.

Несколько секунд они оставались в таком положении, а толпа коллективно затаила дыхание. Даже пьяницы молчали. На ощупь осужденные отыскали руки друг друга и в заключительном жесте солидарности переплели пальцы. Носовой платок упал.

Как и мужчины.

Дэвид неотрывно глядел на их соединенные руки. В первое мгновение почудилось, что они вцепились друг в друга крепче. Однако постепенно соприкосновение ослабло. Болтавшиеся ноги замерли, тела стали безвольными, руки разъединились. Души улетели. Откуда-то Дэвиду был известен точный момент, в который они перестали жить в своих телах. Они просто висели. Мертвые. Два трупа.

Завопила женщина.

– Стыдоба! – безумно проорал кто-то, и над толпой поднялся крик.

«Стыдоба! Стыдоба! Душегубство!»

Выкрики продолжались, и окружавшие площадь красномундирники начали нервничать, оружие нетерпеливо подрагивало. Мужчины и женщины, среди которых стоял Дэвид, цеплялись за острые выступы и преобразовывались в банду. Дэвиду подумалось, что требовался всего-навсего один опрометчивый жест, и случится очередное Петерлоо³.

Отвлекающий маневр явился в виде двух громоздких мужчин, вышедших снять тела. Мало-помалу крики начали затихать, и толпа потянулась вперед в ожидании следующего этапа разбирательства – палача.

Сначала на плахе устроили тело Харди, и палач вышел вперед. Выглядел он на удивление маленьким, даже слабым. Чуть раньше один из наблюдателей заявил, что этот же самый мужчина неделю назад обезглавил тело Джеймса Уилсона, еще одного радикала. Студент-медик, как утверждал наблюдатель, обученный вскрытию.

Палач замахнулся топором, и тишину пронзил неистовый крик. Возможно, это его напугало. А, возможно, все дело в неопытности. В конце концов, в те времена нечасто прибегали к услугам палачей. Как бы то ни было, потребовалось три удара, чтоб отрубить голову Харди, и два – для Бэйрда. После каждой манипуляции он поднимал голову, кровь капала из искалеченной шеи, и объявлял:

– Это голова предателя!

И всякий раз очевидцы взвывали, словно огромный ревевший зверь, отчасти от боли, отчасти в знак протеста.

На эшафот переместилась компания мужчин. Они уложили тела в гробы и поместили в фургон для перевозки.

Теперь толпе, кроме неминуемой уборки, лицезреть было нечего. Посреди рабочего процесса скучавшие зрители начали расходиться. Все прошло гораздо спокойнее, чем Дэвид себе представлял, словно палач нанес удар и по зарождавшейся банде.

Даже пьяное дурачье, бубнившее с едва сдерживаемой жестокостью на протяжении всего процесса, наконец-то стихло. С мертвенными лицами они отвернулись от эшафота и исчезли вместе с удалявшейся толпой.

Однако Дэвид ждал. Он дождался загрузки фургона, наблюдал, как тот медленно покатился прочь и грохотал по неровным булыжникам. Но он по-прежнему ждал. До тех пор, пока фургон полностью не скрылся из вида. До тех пор, пока Джон и Эндрю не ушли безвозвратно.

И только после этого он направился в гостиницу.

Глава 2

В тот вечер, невзирая на наставление Эндрю Харди разойтись по домам и почитать Библию, городские публичные дома были переполнены, посетители по большей части поднимали тосты за казненных мужчин.

Дэвид остался в гостинице еще на одну ночь, а утром в экипаже отправится в Эдинбург. Спустившись в пивную, он обнаружил, что в заведении было полно гостей, и в обозримой близости не наблюдалось ни одного свободного стула.

Хозяйка заметила, что он замешкался в дверях.

– Добрый вечер, мистер Лористон, – ласково сказала она, отчего большая компания мужчин в рабочих одеждах обернулась к новоприбывшему.

Они окинули Дэвида взором с головы до ног и с подозрением на лицах приняли во внимание его на совесть сшитую одежду.

– Вечер добрый, миссис Фэйрбейн, – откликнулся Дэвид, уловив утонченность в собственном голосе.

Отказаться от прежнего акцента и принять аристократический английский было необходимо для профессии, но в случаях подобных этому он чувствовал себя неловко.

– Желаете отужинать? – любезно спросила она.

– Да, пожалуйста.

– Проходите в дальний зал, там не столь людно.

Она вышла из-за прилавка, и Дэвид проследовал за ней по оживленной пивной в холодный зал, где располагался громадный обеденный стол из красного дерева. Здесь было тихо и безлюдно. Гораздо роскошнее, чем в пивной, но не так уютно.

– Пришлю Кети разжечь камин. Что хотите на ужин? Есть чудесный мясной пирог.

– Звучит превосходно. – По правде говоря, при мысли о еде по нему пробежал озноб, но уж лучше так, чем весь вечер просидеть в покоях.

– Эль?

– Да, пожалуйста.

– Вернусь через минуту. – Она удалилась, а Дэвид занял место за сверкавшим столом.

Мебель здесь была лучшего качества, чем в пивной, где видавшие виды скамьи и древние потрескавшиеся столы – дело обычное. Длинный обеденный стол сиял, словно его часто полировали. Дэвид предположил, что это была радость и гордость миссис Фэйрбейн. Стол пустовал, если не считать огарка сальной свечи на оловянной тарелке. На буфете тоже мерцали свечи. До Дэвида долетали болтовня клиентов пивной, редкие взрывы хохота и лай собаки. Его пронзило чувство одиночества, а за ним последовало ощущение безрассудства. Он что, впал в детство, раз был против уединенности?

Спустя несколько минут появилась девочка Кети. Ей было лет тринадцать или около того, крошечная худышка тащила тяжелое ведро угля. В ответ на приветствие она перепугалась и что-то пробормотала, Дэвид не сумел разобрать, что именно, а потом опустилась на колени возле камина, вытащила решетку и развела огонь.

Она как раз заканчивала, и тут вновь вошла миссис Фэйрбейн, а следом за ней – высокий хорошо одетый джентльмен, качество его пальто и обуви можно было безошибочно определить даже при столь скудном освещении.

– Проходите, сэр, – произнесла хозяйка, как только мимо них пронеслась служанка. – Устраивайтесь поудобнее. Этот джентльмен – мистер Лористон, тоже мой гость.

Мужчина обернулся к Дэвиду и вежливо улыбнулся. Темные глаза рассматривали Дэвида с искренним интересом, и Дэвиду почудилось, будто улыбка стала шире, когда он разглядел все как следует, и немного походила на хищническую. Сердцебиение у Дэвида ускорилось и лишь возрастало, словно в основании горла трепыхалась загнанная в ловушку пташка. Смутившись и разозлившись на самого себя за реакцию, он кивнул резче обычного.

– Рад с вами познакомиться, мистер Лористон, – сказал мужчина. – Не возражаете, если я присоединюсь к вам за ужином?

У него был акцент очень богатого шотландца. Изысканный английский с певучей ноткой. Ростом около метра девяносто, почти на голову выше Дэвида и намного шире.

– Нет, конечно, нет, мистер…?

– Балфор. Мёрдо Балфор.

Они обменялись рукопожатиями. Балфор снял перчатки, и краткое пожатие ледяных пальцев остудило Дэвида. Он все еще чувствовал фантомную хватку, хотя Балфор уже его отпустил.

Балфор повесил пальто и шляпу на стойку в углу, а миссис Фэйрбейн принялась сервировать стол. Она отставила огарок сальной свечи в сторону, достав из буфета белый сверток, дрожавшими руками его развернула, как поймавший порыв ветра парус, и застелила темное дерево мягкими складками. Стол довершил канделябр с восковыми свечами, что осветили их заимствованным у потрескивавшего огня пламенем.

Дэвид тайком взглянул на усевшегося Балфора. Вероятно, ему было лет тридцать или около того. Красив не в классическом понимании, но завораживал, черты дерзкие и поразительные. Густые волосы казались черными, но могли быть и темно-каштановыми – сложно определить при таком-то освещении – а цвет лица по-модному бледный. Потрясающая комбинация роста и плеч, которыми при входе сюда он наверняка задел дверной проем. Прямой нос, темные брови, широкий рот с приподнятыми уголками, что наводило на мысли, что мужчина всю жизнь насмехался над ближними. Лицо не особенно дружелюбное, но неотразимое. И Дэвид осознал – смущенно заметив, что на его пристальный взгляд обратили внимание – что Балфор воодушевился чем-то похожим на завуалированную забаву.

Темные глаза смотрели открыто. Дэвида захлестнуло нечто вроде смеси волнения и тревоги. «Может он быть…?» – возник в голове треклятый вопрос. Сегодняшним вечером он не искал компанию. Последний ляпсус случился несколько месяцев назад.

– Куда вы направляетесь, мистер Лористон?

Тон Балфора звучал нейтрально, а вот взор ненадолго задержался на губах. Или Дэвид выдумывал?

– Завтра я должен вернуться в столицу. А вы? – холодно произнес Дэвид.

– Выходит, мы едем в разных направлениях. Я держу путь в Аргайлшир.

Вошедший в обеденный зал мальчишка поставил на стол кувшин эля и две оловянные чашки и торопливо покинул мужчин.

Балфор налил им обоим эля и поднял чашку.

– За благополучную поездку.

Дэвид услужливо повторил его слова.

Эль оказался на удивление приличным. Тусклый, цвета слабо заваренного чая, хмелевой и прохладный. Они сделали по длинному глотку, и Балфор вновь наполнил чашки.

– Видели сегодня повешение? – разливая, задал вопрос Балфор, взгляд был направлен на кувшин.

Дэвиду удалось подавить желание содрогнуться, правда, с трудом.

– Было не только повешение.

– Я слышал, их еще и обезглавили. Измена, так ведь? Парочка радикалов?

Дэвид кивнул и вновь отпил.

– Вы там не были? – поставив чашку на стол, поинтересовался он.

Балфор покачал головой.

– Я только что прибыл в город.

Дэвид воспользовался возможностью сменить тему.

– И откуда же вы приехали, мистер Балфор?

– Из Лондона.

– Путь неблизкий, – подметил Дэвид.

«Странно, – подумал он, – по пути в Аргайлшир заезжать в Стерлинг». Но комментировать не стал.

– Привык. Уже несколько лет я проживаю в Лондоне, но дом моей семьи в Аргайлшире. По меньшей мере раз в год я езжу туда.

– Я догадался, что вы шотландец, – признался Дэвид, – хотя ваш акцент сложно определить.

– Мне говорили. – Балфор улыбнулся. – Большинство земляков считают меня англичанином.

Ну еще бы. Дэвид постоянно сталкивался с мужчинами вроде этого – состоятельными шотландцами, предпочитавшими проводить время в Лондоне, где была настоящая политическая власть. Он побился бы об заклад, что дом в Аргайлшире – это громадное поместье. Казалось, Балфор относился к типу мужчин, что привыкли все делать по-своему, и направленный на Дэвида беспечно-уверенный взгляд это мнение подтверждал.

Вернувшийся мальчишка принес две изобиловавшие мясным пирогом тарелки и блюдо жареных овощей, безмолвно все расставил и поспешил на следующее задание. Дэвид разглядывал золотистую корочку пирога и густой коричневый соус и задумался, зачем заказал это блюдо. И без того плохой аппетит полностью его покинул.

– Пахнет вкусно, – сказал Балфор и жадно посмаковал свое кушанье.

Вероятно, имея такое большое, мускулистое тело, есть ему приходилось много.

Во время трапезы они вели вежливую беседу, расспрашивали друг друга о поездках и комментировали погоду, в чем пришли к согласию – скорее всего, дождь неизбежен. Темы выбирали безопасные и обыденные, и понемногу тревожность начала угасать.

– Вы не голодны? – полюбопытствовал Балфор.

– Не особо.

Дэвид сделал длинный глоток эля и пожалел, что не заказал виски. Эль был слишком легким – он даже слегка не опьянел. Он чувствовал себя слабым и чересчур трезвым. Дэвид все еще видел переплетенные руки Бэйрда и Харди, дергавшиеся на веревках тела. В тот момент он понял, что их больше нет.

Его захлестнула волна печали и одиночества. И что, на этом все? Несколько коротких мгновений взаимосвязи – крепкая хватка рук на эшафоте – а потом вас низвергнут в одиночестве в огромную вселенную?

Балфор, задав вопрос, повысил голос, что вернуло Дэвида обратно в реальность.

– Прошу прощения, я не расслышал, – сознался Дэвид и, почувствовав, как жар распространялся по щекам, смутился.

– Я спрашивал, чем вы ежедневно занимаетесь, мистер Лористон.

Балфор глядел на Дэвида обескураживающе открытым взором. По всей видимости, он не подчинялся общепринятым правилам светской беседы. Разве обычно вот так вот смотрели? Или Дэвид видел то, чего не было?

– Я член факультета адвокатов, – проговорил Дэвид.

Даже сейчас это заявление вызывало гордость и волнение, хотя нечто в ответной улыбке слегка погасило удовольствие.

– А, адвокат, – вздернув бровь, произнес Балфор. – Благородная профессия.

Почему-то появилось ощущение, что Балфор имел в виду совершенно противоположное. Дэвид подумывал на это указать, но в последнее мгновение решение переменил, сделал очередной глоток эля и вместе с ним проглотил и слова. Балфор ухмыльнулся, и Дэвида посетило тревожное чувство, что он уловил ход его мыслей.

– Главным образом я практикую гражданское право, – спустя секунду изрек Дэвид и подметил напряжение в голосе. – Хотя не так давно я принимал участие в нескольких уголовных делах.

– Неужели? Возможно, в следующий приезд в Эдинбург я к вам загляну. Есть пара юридических вопросов, которыми необходимо заняться.

– Я адвокат, мистер Балфор, и занимаюсь только судебными делами. Если вас интересуют завещания или документы по имуществу, тогда вам нужен солиситор⁴, и я с радостью дам вам рекомендации.

Балфор долго и без улыбки на него смотрел.

– Мне известно, кто такой адвокат, мистер Лористон.

И опять Дэвиду стало неловко.

– Прошу прощения, – резко сказал он. – Обычно люди путают эти профессии. – А теперь слова прозвучали напыщенно.

– Нет нужды извиняться, – с легкостью ответил Балфор и переключил свое внимание на тарелку. – Пирог отличный, – меняя тему, добавил он и взглянул на наполовину опустошенное блюдо Дэвида. – Оставлять так много недоеденного – преступление.

– Боюсь, я не особо голоден.

– При всем уважении, но вы выглядите так, словно вас следует немного подкормить.

– Вы говорите, как моя матушка, – отозвался Дэвид.

Язвительный тон рассмешил Балфора, губы изогнулись, на щеке мелькнула глубокая ямочка.

– Ну матери обычно правы в таких вопросах.

В уголках темных глаз от смеха проступили морщинки, отчего он стал выглядеть менее циничным и искушенным. Мельчайшее изменение в выражении лица необъяснимым образом улучшило настроение. Дэвид неохотно засмеялся сам.

– Ее злит, что я забываю поесть, – признался он.

– Вы забываете поесть?

В голосе Балфора послышались нотки ужаса, и Дэвид не сумел сдержать хохот.

– Нечасто, но обед пропускаю. Видите ли, я не женат. А во время работы позабыть легко – я теряю счет времени.

Балфор вновь послал ему открытый, веселый взгляд.

– И почему меня не удивляет, что вы холостяк, мистер Лористон?

«Говорить такое странно», – подумалось Дэвиду. Что он имел в виду? Не хотелось приходить к необоснованным выводам, но Дэвид не мог не задаться вопросом, не разделял ли Балфор его предпочтения.

Балфор подался вперед и пристально взглянул на Дэвида.

– Скажите, мистер Лористон… – Но прежде чем он успел договорить, снова распахнулась дверь.

На этот раз миссис Фэйрбейн пришла забрать грязную посуду. Балфор вздохнул и опустился на спинку стула.

– Если джентльмены желают, у меня есть пудинг на сале, – поведала она и огорчилась, когда они оба отказались.

Нагруженная посудой, она направилась к выходу. Трапеза подошла к концу, и Дэвид поразился, насколько эта мысль его встревожила. Как только хозяйка подошла к двери, он импульсивно крикнул:

– Миссис Фэйрбейн…

Она оглянулась через плечо, в глазах застыл вопрос.

– Не могли бы вы принести нам виски?

Она кивнула.

– Конечно. Тотчас же вернусь.

Только после того, как за ней закрылась дверь, Дэвиду пришло в голову, что вначале стоило спросить Балфора, хотел ли он присоединиться. Дэвид бегло глянул на Балфора.

– Извините, с моей стороны это было самонадеянно. Пожалуйста, не чувствуйте себя обязанным ко мне присоединяться, если предпочли бы отправиться в постель.

– Вовсе нет, – ответил Балфор. – Я тоже любитель виски и пью его только в Шотландии, первый глоток всегда самый лучший.

Спустя несколько секунд хозяйка вернулась с двумя небольшими кувшинами, с виски и водой, и двумя бокалами. Она щедро налила мужчинам, а оставшееся поставила на стол, пообещав – по настоянию Дэвида – добавить стоимость в счет Дэвида. Как только она удалилась, Дэвид опрокинул первую порцию и наслаждался горечью. Балфор был прав: первый глоток всегда самый лучший.

Он налил себе еще и, переборов желание выпить, оставил стакан нетронутым. Дэвид внушал себе, что больше не выпьет, пока Балфор не допьет свой стакан, но проще сказать, чем сделать. Выпивал Балфор медленно, созерцательно, всей своей позой излучая расслабленность и покой.

Дэвид наконец-то сдался. Взял вторую порцию и тоже проглотил, а потом, слегка стукнув, поставил стакан на стол из красного дерева. Незамедлительно наполнять стакан он не стал, но воздержанность результатов не принесла – в этот раз кувшин взял Балфор и, удвоив порцию, наполнил стакан до краев.

– До прихода хозяйки я собирался кое о чем вас спросить, – разбавив спиртное водой, сказал Балфор.

– О, да. Что такое?

Балфор расслабленно улыбнулся, словно предлагал сыграть в карты. Взгляд темных глаз стал томным и манящим.

– Вас действительно нужно спрашивать?

Сердцебиение у Дэвида ускорилось. Он догадывался, на что намекал Балфор, но оставалось небольшое сомнение, а угроза, связанная с такими вот недоразумениями, была огромной.

– Я был бы признателен… за разъяснение.

Балфор ухмыльнулся еще шире.

– Тогда вот так: я заметил, как ты на меня смотришь.

От такой прямоты Дэвид покраснел, но, невзирая на пылавшие щеки, вынудил себя глядеть на Балфора.

Балфор откинулся на спинку стула, ему было в высшей степени уютно.

– И я очень хорошо знаком с этим взглядом. Думаю, мне известно, что ты за человек, мистер Лористон.

Дэвид слегка ощетинился и из-за предположения, и из-за того, как Балфор выразился. Неужели Дэвид так часто на него таращился? Как правило, он вел себя очень осторожно. Видимо, сегодня с маскировкой было хуже обычного. Или все дело в Мёрдо Балфоре – мужчине, что выводил Дэвида из равновесия?

– Вы ничего обо мне не знаете, – решительно восстановив вежливую дистанцию, произнес Дэвид. – Мы только что познакомились.