355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джоан Коллинз » Любовь, страсть, ненависть » Текст книги (страница 23)
Любовь, страсть, ненависть
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 23:32

Текст книги "Любовь, страсть, ненависть"


Автор книги: Джоан Коллинз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Глава 9

Рамона была само очарование. Она ждала гостей в главном, выложенном мрамором зале. На ней было тонкое белое шелковое платье классического покроя, черные как смоль волосы украшал старинный бриллиантовый гребешок, подаренный князем, в ушах сияли два огромных грушевидных бриллианта, несколько бриллиантовых браслетов были надеты на запястья. От нее веяло прохладной элегантностью и очаровательным возбуждением, когда она приветствовала каждого входящего гостя.

Агата и Доминик приехали первыми. На Агате было длинное, в цветочек, платье, какие обычно носят почтенные дамы. Она выглядела в нем совершенно нелепо. На ее обычно непроницаемом лице был написан благоговейный трепет. Она была не просто гостьей в одном из самых известных домов мира, она увидит своего идола. Он улыбнется ей. Потом они шутливо о чем-нибудь поболтают, и он поймет, какая она веселая и образованная.

Агата взяла стакан с минеральной водой и была счастлива, что может, присев на край дивана, любоваться невероятным закатом и ждать приезда Джулиана.

Доминик медленно прохаживалась рядом. Она выглядела сегодня вечером намного старше своих шестнадцати лет. Ее загоревшая кожа приобрела золотисто-медовый оттенок. Весело подходя к гостям, она болтала и шутила с ними с дружеской непосредственностью и легкостью.

Агата завидовала ей. Где она научилась так себя вести, когда успела стать такой опытной, так легко знакомиться с людьми? Всего несколько месяцев назад она была обыкновенной французской школьницей. Теперь это была настоящая женщина, актриса, красивая и уверенная в себе. В ее присутствии Агата чувствовала себя как самая последняя деревенская простушка.

Вскоре в мраморном зале раздавались шутки и смех голливудских звезд, местных знаменитостей и политических деятелей. Блуи и Ник были поражены колоссальными размерами дома.

– Боже всемилостивый! – присвистнул Блуи. – В свое время я видел кое-какие чудеса, но это превосходит все. Кремовая, вишневая, сахарная лазурь, вот это да!

Ник кивнул головой. Несмотря на то, что он прожил в Америке уже десять лет, он никак не мог привыкнуть к роскошным, зачастую вульгарным проявлениям повседневной жизни звезд, продюсеров и режиссеров высшего голливудского общества. Однако эта вилла была такой необычной, такой безумно роскошной, что с ней не могла сравниться никакая другая. Его глаз режиссера был очарован красотой пейзажа, дорогими картинами, скульптурами и другими предметами роскоши, размерами и оригинальным расположением комнат. Он решил пройтись по дому, чтобы все получше рассмотреть.

Как всегда, измученные фотографы из «Лайф», «Лук», «Вог» и других киножурналов были так взволнованы, что суетились и отталкивали друг друга, чтобы сделать снимок получше. Здесь было столько звезд, что на них, пожалуй, не хватит пленки. Приехала Лана Тернер со своим новым мужем, Лексом Баркером. Волосы у нее были нежно-серебристого цвета, а загар темнее, чем у любого мексиканского официанта. Баркер был красив настолько, что вполне мог считаться звездой. Хедда Хоппер и Луэлла Парсонс прислали только своих дублерш, а пользующиеся большим влиянием разговорчивые Уолтер Уинчелл и Гаррисон Каролл из «Геральд Икземинер» прибыли лично и сейчас, влившись в толпу болтающих о пустяках гостей, весело смеялись и шутили. Шум голосов перекрывал даже музыку бродячих музыкантов.

Как только диск солнца коснулся горизонта, гости собрались в конце огромной террасы, чтобы посмотреть на великолепный закат. Даже официанты остановились, восхищенно глядя на солнце, ведь для мексиканцев оно было символом вечной жизни. Все буквально онемели от изумления, когда солнце быстро и печально закатилось на западе, осветив на прощание землю ножным оранжевым светом. Это было такое непередаваемое зрелище, что все не сговариваясь зааплодировали. Музыканты заиграли еще громче, а «Маргаритас» в бокалах все больше горячило кровь. Вокруг царило праздничное возбуждение.

Никто не обратил внимания на появление Хьюберта С. Крофта. Он стоял на самой верхней ступеньке мраморной лестницы и наблюдал за гостями, которые, ахая и охая, восхищались закатом. На его губах играла презрительная улыбка. Все они казались ему просто детьми…

Первой его заметила Рамона. Она поспешила к нему, громко приветствуя.

– Хьюберт, мой дорогой Хьюберт, я так счастлива снова тебя видеть! Ты прекрасно выглядишь. – Она была внимательна и назвала его так, как он просил.

Хьюберт взял ее руку и с истинно европейской галантностью склонил голову над бриллиантом в сорок каратов.

– Рамона, дорогая, вы красивы, как никогда. Что за прекрасный дом. Восхитительно, дорогая, просто великолепно.

Рамона улыбнулась ослепительной улыбкой и, после того как Хьюберт взял бокал у официанта, повела его в зал знакомиться с другими гостями.

Бросив взгляд поверх моря смеющихся лиц, Инес застыла от ужаса. Нет. Только не это. Не здесь, в Акапулько. Это сон или призрак? Почему он здесь? Ее взгляд не отрывался от мужчины невысокого роста с брюшком, который, улыбаясь с напыщенным видом, пожимал протянутые руки, а все присутствующие приветствовали его милыми дружескими улыбками. Он, наверное, какой-то знакомый Рамоны, в прошлом месяце она видела их вдвоем возле ресторана «У Романова».

По мере того как мужчина приближался к ним, Инес все яснее различала черты его лица, приземистую плотную фигуру, которые она так часто видела в своих кошмарных снах. В этот момент его губы были растянуты в какой-то непонятной гримасе, которую он, наверное, считал очаровательной светской улыбкой. Но больше всего он напоминал ужасную уродливую горгулью. Никаких сомнений, это был человек из ее прошлого. Инес вцепилась в руку Джулиана. Сердце ее бешено забилось, когда Скрофо направился к ней. На лице у него застыла мертвая кривая улыбка. Скрыться было негде.

– Привет, Джулиан, – сказала Доминик, проведя по розовым губам кончиком языка и соблазнительно улыбнувшись.

Джулиан открыто улыбнулся ей в ответ.

– Дорогая девочка, – мягко сказал он, – сегодня вечером ты выглядишь очень, очень мило. Совсем взрослая, не правда ли, Инес?

– Спасибо, Джулиан, – улыбнулась Доминик, глядя только на него. Она игнорировала Инес, хотя та стояла рядом со своим женихом. – А ты выглядишь… как бы это сказать… как франт. Да, так и есть, сегодня ты выглядишь как франт, Джулиан.

Он рассмеялся, ловя себя на том, что совершенно околдован. Черт, черт! Этот полуребенок-полуженщина просто неотразим.

– У тебя есть несколько минут, чтобы кое-что со мной обсудить, Джулиан? – продолжала Доминик, кокетливо потупив глаза. – Там есть сцена, которую я не совсем понимаю. Мне так необходим твой совет.

– Но это же праздник, дорогая. Может быть, завтра? – ответил Джулиан.

– Но иначе я сегодня не смогу спать, я буду все время думать об этом, Джулиан, – умоляла Доминик, глядя на него своими зелеными, как у Цирцеи, глазами, в которых застыла мольба. – Этот фильм для меня так важен. А я всего лишь начинающая актриса. Ты можешь многому меня научить, Джулиан.

Джулиан бросил на Инес быстрый взгляд, но она озабоченно смотрела куда-то в глубину зала. Он подумал, что она, наверное, любуется великолепной обстановкой.

– Прости, дорогая. Надеюсь, ты не будешь против. Мы с Доминик отойдем на минутку к бассейну, чтобы обсудить одну сцену.

Инес молча кивнула головой, и Джулиан, отпустив ее руку, позволил Доминик увлечь его в тень растущей возле бассейна пальмы. О Боже, как она на него действовала! Он возбуждался даже от легкого прикосновения ее пальцев. Что с ним происходит, он что, сошел с ума?

– Ну, и какая же сцена, Доминик? – строго спросил Джулиан, чувствуя, что ненавидит самого себя из– за того, что его член становится все тверже.

– Вот такая, – просто ответила она, открыв ему навстречу свой чувственный рот. Коснувшись своими мягкими губами его сухих губ, она провела по ним полным обещаний языком и прижалась к нему упругим телом. Он не успел ничего ответить, а она уже отстранилась от него, подняла глаза и улыбнулась, как шаловливый котенок. – Я думаю, что приблизительно так должен выглядеть наш первый поцелуй после моего танца, когда вся сцена будет ярко освещена. Как ты думаешь, Джулиан? – Ее глаза смотрели на него с притворной невинностью, она провела платком по своим губам, а потом медленно вытерла его рот.

Джулиан застыл от изумления. Он всегда думал, что разбирается в особенностях женского мышления не хуже других мужчин, если не лучше. Но Доминик была настолько непредсказуема, что ее трудно было сравнить даже с Инес. Сегодня вечером она выставляла напоказ свою сексуальность, как флаги на корабле во время праздника. Это была настоящая ведьма, зрелая, распутная женщина, и, о Боже, он хотел ее!

Джулиан стоял, не в силах произнести ни слова, а она спокойно подкрасила губы и, наклонившись, тихонько прошептала:

– Подумай об этом, Джулиан, подумай, дорогой. Этот момент должен быть особенно чувственным, ты согласен? Я имею в виду – по-настоящему сексуальным, но одновременно нежным и невинным, как у Лиз и Монти в «Месте под солнцем». Ведь так?

Ошеломленный актер ничего не успел ответить, а молодая дерзкая распутница, шаловливо улыбнувшись, растворилась в темноте, и смущенный и растерянный Джулиан стоял и смотрел ей вслед, слыша в голове сигнал тревоги.

Инес молилась о том, чтобы Скрофо не вспомнил ее, и чтобы разрумянившееся лицо не выдало ее мысли. Она попыталась скрыться в толпе, но Джулиан, закончив свой разговор с Доминик, отыскал ее в баре и повел знакомиться с новым продюсером, который в это время разговаривал с Рамоной.

– Инес, дорогая, мне очень хочется, чтобы ты познакомилась с Хьюбертом Крофтом. Хьюберт, это мадмуазель Джиллар, невеста Джулиана, – сказала Рамона.

– Приятно познакомиться, мадмуазель, – сказал Скрофо странным скрипучим голосом. – Вы очаровательны.

– Хьюберт наш новый продюсер, – расплылась в улыбке Рамона, – всем нам очень повезло, что он будет работать на фильме.

Инес чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, и, чтобы не упасть, оперлась на руку Джулиана.

Продюсер? Умберто Скрофо вместо Захарии? Этого просто не может быть.

– Очень приятно, – пробормотала Инес. Она знала, что надо что-то говорить. У нее подкашивались ноги, и только твердая рука Джулиана удерживала ее от падения. Так значит, она его тогда не убила…

С горьким разочарованием смотрела она на розовый рубец набухшего шрама, который выглядывал из-под воротничка рубашки. Этот шрам оставила она. Именно из-за этого его голос превратился в резкий скрипучий шепот.

Целых одиннадцать лет она верила, что убила этого человека, а он стоял сейчас перед ней, держа ее руку с отвратительной улыбкой на своем жестоком лице. Да, он не привидение. Дребезжащим голосом Скрофо произнес:

– Вы самый счастливый мужчина, мистер Брукс.

Умберто упивался красотой Инес, ни единым жестом не давая понять, узнал он ее или нет, хотя он и смотрел на нее несколько дольше, чем позволяли приличия. Но к этому Инес уже успела привыкнуть. Ее красота часто заставляла мужчин вести себя не совсем прилично. Умберто пожал руку Джулиану, выразив свое восхищение и восторг по поводу того, что тот будет играть в фильме главную роль, отдал должное его предыдущим работам. Потом его взгляд опять вернулся к Инес. До нее донесся едва уловимый запах того вонючего одеколона, которым от него пахло той ночью в отеле «Риц». Ей хотелось уйти в другой конец зала от его назойливого взгляда, но Джулиан крепко держал ее за руку. Сердце Инес так колотилось, что, казалось, его слышат все вокруг. Почему он не называется здесь своим проклятым именем? Зачем он изменил его? Как же, черт побери, он может быть продюсером фильма Джулиана? Но важнее всего другое: почему он не умер?

Как бы угадав ее мысли, Хьюберт еще раз взглянул на Инес испытывающим пристальным взглядом.

– Вы очень красивая женщина, мадмуазель Джиллар, – в его голосе угадывался слабый итальянский акцент, – очень, очень красивая.

– Спасибо, – с трудом выговорила она и отпила вина. Она подняла глаза на Джулиана, как бы прося о помощи, но он был занят серьезным разговором с дублершей Хедды Хупер, которая что-то царапала в своем блокноте.

– Мы не могли встречаться где-нибудь раньше? – его черные, маленькие, как бусинки, глазки ощупывали ее красивую грудь. – Вы мне кого-то очень напоминаете.

– Вряд ли, – спокойно ответила Инес, делая шаг в сторону. – Я уверена, что вспомнила бы вас. – Хьюберт шагнул к ней, и ее накрыла еще одна волна знакомого мерзкого запаха. У нее похолодело в животе.

– Я никогда не забываю лица. Никогда. – Он смотрел ей прямо в глаза и неожиданно заметил в них ужас. Кто эта женщина? Он был уверен, что уже видел ее где-то. Но где? Что за тайна у этого прекрасного создания? Он должен это узнать. Ему надо узнать это во что бы то ни стало. Хьюберт всегда хотел знать все подробности о людях, с которыми ему приходится работать. Знание давало ему власть.

– Откуда вы? – настойчиво спросил он.

Инес чувствовала, что сходит с ума. Она же убила его, разве не так? Она помнила все до мельчайших подробностей: выражение его лица, кровь на полу ванной, розыски того, кто убил его, тогда, в Париже; свой побег в Англию, чтобы избежать неминуемой смерти. Вряд ли он узнал ее сегодня вечером. Она совершенно не похожа на ту худенькую несовершеннолетнюю проститутку из военного Парижа. Она стала настоящей женщиной – элегантной, шикарной, очаровательной. Но ведь она пыталась его убить. В таких обстоятельствах никто и никогда не забывает лица убийцы. Так изменилось ли ее лицо до неузнаваемости или нет? Она изменила прическу и цвет волос, ее скулы менее заметны, она теперь выше и крепче. Меня нельзя теперь узнать, говорила себе Инес.

Но она не могла солгать, отвечая на этот вопрос. Все здесь знают, кто она такая.

– Из Лондона, – пробормотала Инес. – Я из Лондона.

– Из Лондона? – удивленно спросил он. – Но вы ведь француженка, я не ошибся?

– Да, – спокойно ответила Инес, – я француженка.

– Она прожила в Лондоне двенадцать лет, – улыбнулся Джулиан, оторвавшись от своей беседы с репортером. Его актерская интуиция подсказывала ему, что между Инес и Крофтом возникла неловкость. – Там мы и познакомились, не так ли, дорогая?

– Ну конечно, – улыбнулся Умберто, все еще глядя на Инес. – А где вы родились, мадмуазель Джиллар?

– Во Франции, – прошептала она.

– Во Франции? – спросил он, удивленно подняв брови. – Во Франции? Франция большая страна. Где именно во Франции, мадмуазель Джиллар?

– Я родилась в Лионе, – солгала Инес. Глаза Умберто сузились.

– Действительно в Лионе?

– Да, – сказала она и добавила более уверенно: – В Лионе. Вы когда-нибудь там были? – Она с трудом сдерживала ненависть в своем голосе.

На его желтом лице застыла кривая ухмылка. Эта девка явно насмехается над ним. Но он уже к этому привык. Не в первый раз он чувствует, что производит на людей при знакомстве неприятное впечатление. Он не может ее винить, но все же, почему она скрывает, что он ей неприятен?

– Лион, хм-м?.. – Скрофо еще раз внимательно посмотрел на нее. – В Лионе я никогда не был, но мне кажется, я все-таки смогу вспомнить, где мы встречались. Я обязательно вспомню. Как я уже говорил, я ни когда не забываю лица людей и где я их видел. – Он хитро улыбнулся и не спеша направился на террасу к другим гостям.

Инес чувствовала себя так, как будто ее ударили в солнечное сплетение. Джулиан был прав, когда говорил, что все слишком уж хорошо складывается. Ей придется уехать. Джулиан с кем-то спорил в другом конце зала. Инес надо было сейчас остаться одной, чтобы обдумать воскрешение Скрофо.

Как только он ушел, она сбежала по каменным ступенькам лестницы, ведущей к пляжу, и, остановившись на песчаной дорожке, уставилась невидящим взглядом на море. Теперь у нее не осталось никаких сомнений: в один злосчастный день Скрофо обязательно вспомнит, что она та самая проститутка, которая перерезала ему горло. Инес вздрогнула. Что будет с карьерой Джулиана, если весь мир узнает, что его невеста – бывшая парижская проститутка, неудавшаяся убийца? Что она женщина, которая «обслуживала» солдат вражеской армии во время войны? Она не могла даже думать о том, как это повлияет на их отношения с Джулианом.

Как бы он ни клялся ей в любви, она знала, что он сразу ее бросит. Инес верила в искренность любви Джулиана, но понимала, что он будет просто не в состоянии связать свою жизнь с женщиной с преступным прошлым.

Ее жизнь будет разрушена, если Джулиан узнает даже самую невинную деталь ее биографии. Он получит развод не раньше чем через два месяца. Им надо пожениться как можно скорее, пока ее беременность еще не заметна, пока он не узнал правду. Если он узнает, всему наступит конец. Он бросит ее. О, он будет добрым и снисходительным, даже даст ей денег (в которых она не нуждается!). Она позаботилась о том, чтобы выгодно вложить деньги, и может сама себя обеспечить. Ей ничего не надо, она останется одна с ребенком. Никто даже не узнает, что она была беременна. Если общество узнает, что она беременна, это вызовет еще один скандал (правда, его нельзя будет даже сравнить с тем позором, который может навлечь на нее разоблачение Скрофо).

Инес присела на камень. В голове у нее проносились разные мысли. Чего хочет Скрофо? Ведь она не угрожает ему. Но если он ее вспомнит, то захочет отомстить. Судя по тому, как он смотрел на нее в зале, это вопрос времени. Она вдруг вспомнила, что, изменив фамилию, оставила прежним имя.

Инес осторожно положила руку на свой все еще плоский живот. Под легким шелковым платьем она была вся мокрая от пота. Сняв туфли, она поставила их на большой валун, каких было много на этом побережье. В наступавших сумерках она различила в море быстроходную яхту, которая тихонько покачивалась на спокойной воде залива. Там было очень много людей, которые смеялись и громко разговаривали. Поверхность моря была ровной и гладкой, не было даже намека на ветер, который обычно дул в это время со стороны залива. Неожиданно в сумеречном свете появился рыбак, на его ржавом гарпуне безвольно свисало маленькое тело детеныша осьминога. Оно напоминало мошонку дряблого старика. Инес вздрогнула. Слишком много она их видела. Мысль о том, чтобы заниматься любовью с кем-нибудь, кроме Джулиана, была для нее невыносима.

Она стала тихонько шлепать ногами по воде в надежде, что это охладит ее, но море было слишком теплым и только вызвало у нее тошноту. Инес наклонилась к воде, чтобы освежить пылающее лицо. Она думала о том стыде, насмешках и боли, которые ей придется пережить, если ее тайна выплывет наружу. Джулиан никогда ей этого не простит. Он был настоящим английским джентльменом, с манерами и воспитанием, полученными в закрытой английской школе, именно это помогло ему стать знаменитой кинозвездой. Да, он пожертвовал своим браком и огромным состоянием ради Инес, но она понимала, что он никогда не пожертвует своим будущим. Ее женское чутье говорило ей, что она в смертельной опасности. Ей надо предпринять какие-то решительные меры, и немедленно, пока Умберто Скрофо не разрушил ее жизнь.

Агата ждала наступления этого праздника со смешанным чувством. На всех многолюдных сборищах и вечеринках она обычно чувствовала себя очень неловко. Но как наставница Доминик она была просто обязана присутствовать на них. А сегодня среди гостей был Джулиан, и это делало вечер притягательным.

Агата чувствовала его всюду, ей казалось, что она ощущает в воздухе запах того же одеколона, что и от его рубашки, которая теперь хранилась у нее. Сегодня он был еще красивее, чем в тот раз на яхте; даже на расстоянии он возбуждал ее своим внешним видом. Агате казалось, что Джулиан выглядит даже более сексуально, чем в ее мечтах и снах. На нем был великолепно сшитый белый чесучовый костюм и шелковая рубашка необычайно нежного голубого цвета с воротником апаш, из-под которой выглядывали черные завитки волос на груди. Он смеялся, разговаривая с какой-то женщиной, густые волосы красиво падали на бронзовый лоб. Они смеялись радостно и открыто. Женщина была стройной крашеной блондинкой в зеленом саронговом платье, рука Джулиана небрежно лежала на ее обнаженном плече.

Агата глубоко вздохнула, как будто ей не хватало воздуха. У этой женщины какие-то неестественные волосы. Ни у кого из присутствующих здесь не было ни стиля, ни малейшего понятия о вкусе. Никто из них не пережил тягот войны, которую Агата никогда не сможет забыть. Что Джулиан делает здесь с Инес?

Как он может даже стоять рядом с этой шлюхой, которая в юные годы переспала с половиной гестапо в Париже? Неужели она действительно его невеста?

Их все приветствуют, как царствующую чету. Но ведь Инес далеко не императрица, думала Агата. Она всего лишь дешевая проститутка и предательница. Как Джулиан, который заслуживает всего самого чистого, светлого и нежного, мог обвенчаться с этой… этой… с этим олицетворением зла? Эта сучка, наверно, совсем его околдовала, потому, что такой красивый и добрый человек никогда не взял бы в жены проститутку.

Агата вспомнила те фотографии, которые показывала ей Доминик во время их перелета в Акапулько. Женщина, стоявшая рядом с Джулианом, была сфотографирована в профиль, и у нее были темные волосы, так что неудивительно, что она ее сразу не узнала. Но ошибки быть не может, это она, предательница. Она просто перекрасилась.

На нее снова нахлынули воспоминания. Это была именно та проститутка, которая убила итальянского офицера. Они прятали ее в том самом подвале, рядом с «Элефан Роз». Агата провела там чуть больше года. А у Инес всего за несколько дней случился нервный припадок. У нее не было воли. Она была слабой и злой. Конечно, все они тогда собрались вокруг нее. Ее сутенер Ив, старая Габриэль и все те, кто даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь Агате, когда она там чуть не умерла. Зато для Инес, для этой проститутки, они сделали все, что могли. Состряпали фальшивый паспорт, изменили имя, перекрасили волосы и отослали в самое безопасное место, в Англию. Они ее очень баловали, эту маленькую сучку. С тех пор Агата о ней ничего не слышала. А теперь она здесь, невеста мужчины, которого любит Агата, и улыбается всем так, как будто она повелительница мира.

* * *

Блуи и Ник наблюдали закат солнца со второго этажа «Шахерезады». Ник восхищался:

– Такой красоты я никогда в жизни не видел. Этот закат намного красивей закатов на Гидре. Я хочу, чтобы именно такой вид открывался зрителям в последней сцене. Понимаешь, Блуи, это будет символизировать трагедию Мексики: умирающее солнце… то солнце, перед которым так преклоняются мексиканцы, солдаты умирают в лучах заходящего солнца, когда битва уже кончилась… – Ник эмоционально описывал, что символизирует собой закат солнца, но Блуи, который видел эти закаты не в первый раз, хотел только еще выпить.

– Слушай, дружище, давай еще выпьем, а? – сказал он. – Здесь будет еще много таких закатов, поверь мне.

Ник еще раз оглянулся на янтарное небо и неохотно вернулся в зал. Он все время думал о фильме. Да, он должен снять закат, обязательно должен.

В мраморном зале гости уже вполне освоились. Их веселые голоса и смех перекрывали даже музыку. Блуи и Ник подошли к бару. Похожая на луч лунного света, к ним направлялась Рамона.

– Ребята, приехал наш новый продюсер. Я вас везде искала. Пойдемте, я вас с ним познакомлю.

– Конечно, я с нетерпением жду этого, – сказал Ник, и Рамона повела его в глубь зала через толпу болтающих гостей. – Нам давно пора познакомиться.

В компании Шерли и Ирвинга Франковичей, Агаты и Доминик стоял маленький плотный мужчина. Ник видел только его спину в красивом дорогом костюме.

– Вы еще не знакомы с Хьюбертом, не так ли? – улыбнулась Рамона.

Мужчина повернулся к Нику лицом, и сердце режиссера оборвалось: на него смотрели маленькие черные глазки Умберто Скрофо, его кровного врага, человека, который убил его мать.

Пока их знакомили, Ник пытался взять себя в руки. Как будто в каком-то нереальном мире он пожал потную руку «борова», который десять лет назад уничтожил на Гидре всю его семью. Во рту у него так пересохло, что он не мог выдавить из себя ни слова. Он не слышал, что говорили люди вокруг, так громко отдавался у него в ушах стук собственного сердца. Он видел только жабье лицо человека, которого когда-то поклялся убить. Само собой разумеется, с годами его юношеский пыл несколько остыл, безумная ненависть и яростная жажда мести поутихли. Но теперь, столкнувшись лицом к лицу со Скрофо на вечере в жарком Акапулько, он чувствовал, что воспоминания нахлынули на него с новой силой. Изо всех сил он сдерживался, чтобы не броситься на эту жирную свинью и не заорать, что этот ублюдок – убийца и давно заслуживает только смерти. Но он смолчал.

Ник понимал, что его поведение выглядит странно. Рамона смотрела на него с насмешливой улыбкой, а на лице Скрофо расплылась снисходительная сочувствующая гримаса. Сквозь пелену он едва расслышал слова итальянца:

– Я очень рад с вами познакомиться, Ник. Мы снимем прекрасный фильм. Большая часть сценария мне понравилась, к тому же у нас замечательная съемочная группа, вы согласны? Думаю, нам надо сегодня поговорить более подробно. Я хочу поделиться с вами своими идеями.

Ник понимал, что все ждут от него ответа, но не мог сказать ни «да» ни «нет». Кивнув головой, он пробормотал что-то невнятное.

Хьюберт Крофт внимательным холодным взглядом смотрел на молодого режиссера. Его внешность так часто отталкивала от него людей, что за долгие годы он научился некоторым приемам, которые помогали сгладить первое впечатление, в том числе грубую лесть и шутки.

Но этот Ник Стоун, вундеркинд кинематографа пятидесятых, ведет себя совершенно непонятно. Он что, пьяный? Неужели вино так быстро ударило ему в голову? Хьюберт улыбнулся и сказал:

– Когда я увидел ваш первый фильм, Ник, я сразу понял, что вы страшно талантливы. Человек, который смог выжать из «Маленьких девочек в космосе» столько юмора, просто гений.

– М-м-м… спасибо, – с трудом пробормотал Ник. В горле у него так пересохло, что было больно говорить.

– Следующий ваш фильм, посвященный искусству, тоже замечательный. Я очень рад, что буду работать с вами, Ник. Это очень ответственно.

Внутренний голос говорил Нику: сдави эту жирную глотку и задуши Скрофо. Ему казалось, что они не в Акапулько, а на Гидре. Ему шестнадцать лет, его братья и сестры умерли ужасной голодной смертью, а отец замучен до смерти солдатами Скрофо на виду у всей деревни. Его мать умерла от руки Скрофо, а все друзья и родственники погибли либо под пытками, либо от голода.

Прошло чуть меньше минуты, но Блуи успел плеснуть свежего «Маргаритас» в бокал и сунул его Нику. Он осушил его, не сводя с итальянца глаз. Блуи с удивлением смотрел на Ника. Казалось, он в шоке, как будто у него на глазах его мечта разлетелась вдребезги. Лицо застыло в мучительном напряжении, как будто он проглотил язык и совершенно потерял самообладание. Когда Блуи представили Хьюберту, он отпустил какую-то шуточку, и Умберто, повернувшись к нему, расплылся в открытой улыбке, радуясь, что может, наконец, переключиться на кого-то другого.

Пробормотав какие-то жалкие слова о том, что чувствует себя не совсем здоровым, Ник решил немедленно уйти. Эта встреча была так невероятна, что он все еще не мог прийти в себя. Ему сейчас надо побыть одному, чтобы все хорошенько обдумать. Он должен позвонить Электре. Ник уже собирался уходить, как вдруг неожиданно зазвучали фанфары и Рамона, крепко схватив его за руку, пригласила всех за стол. Ник оказался в безвыходном положении. Принцесса держала его железной рукой и вела по ониксовым ступенькам винтовой лестницы вниз, на главную террасу.

Столы представляли из себя настоящее произведение искусства. В центре каждого круглого стола, накрытого на десять человек, на скатерти, расшитой золотом, стояла пирамида, обсыпанная золотым песком. В нее была вставлена пальмовая ветвь, расписанная золотом. В каждую пирамиду были вставлены десятки крошечных лампочек, которые бросали слабый отсвет на лица гостей. На каждой стороне пирамиды, прижавшись друг к другу, лежали два керамических верблюда с закрытыми глазами. Ножи и вилки были из чистого золота, так же, как салатницы, солонки и перечницы, тоже в виде верблюдов. Рамона считалась непревзойденным мастером сервировки стола. Три первых стола были самыми главными, за первым сидела сама хозяйка. Хьюберта она усадила справа от себя, а Ника, к его полному ужасу, слева. Рядом с ним сидела Шерли Франкович, что ввергло его в еще большее уныние. Он испытывал отвращение к этой псевдоинтеллектуалке, подлой женщине, которая возомнила о себе бог знает что, будто она литературный гений, хотя популярностью и успехом она была в основном обязана мужу.

– Добрый вечер, Ники, – язвительно сказала она, когда он сел. – Прекрасный вечер, не правда ли? У Рамоны всегда все на самом высшем уровне. Как тебе тут нравится?

Ник быстро кивнул головой и подозвал официанта, чтобы тот налил ему вина. Сегодня ему надо напиться, лучше в стельку.

Рядом с Шерли сидел Джулиан, который тоже недолюбливал сварливую сценаристку, но Рамона, чтобы компенсировать эту неловкость, додумалась посадить рядом с ним Доминик. Между Доминик и Инес сидел американский посол в Мексике, который много пил и почти все время молчал.

К огромному огорчению Инес, Скрофо внимательно наблюдал за ней. Между ней и отвратительным итальянцем сидели Тедди Стоффер, владелец «Вилла Вьера», мужчина, который называл себя «мистер Акапулько», местный босс и сама «Лаура», очаровательная Джин Тьерни.

У местных снобов, представителей прессы, актеров и съемочной группы, сидевших за другими столами, настроение было намного лучше, чем у тех, кто сидел за столом Рамоны. В мире кино не только много работают, но и умеют хорошо веселиться. Сегодня был именно тот вечер, когда вокруг должно было бы царить всеобщее веселье, и, как опытная хозяйка, Рамона пыталась понять, почему те, кто сидит за ее столом, ведут себя, как зомби. Она оживленно болтала с Хьюбертом, который, как обычно, отвечал ей тяжеловесными шутками. А вот Николас Стоун ведет себя просто как невежда. Уставившись остекленевшим взглядом в тарелку, он бокал за бокалом пил «Шато-Лафит» 1929 года, как будто это простой лимонад.

– Сегодня вы красивы, как никогда, Принцесса, – льстиво улыбнулся Хьюберт, поднимая свой венецианский бокал ручной работы, – и совершенно очаровательны.

– О, спасибо, дорогой Хьюберт. – Если бы Рамона умела краснеть, то сейчас она залилась бы алым румянцем, но в арсенале ее дарований этого таланта не было. – Ты очень любезен.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю