Текст книги "Любовь, страсть, ненависть"
Автор книги: Джоан Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
Глава 13
В огромном особняке, затерявшемся в каньонах высоких голливудских холмов, легендарная Рамона Арман готовилась к предстоящему выходу в свет. Толпа парикмахеров, слуг и гримеров в благоговейном молчании застыла вокруг мраморного с серебром столика, за которым сидела великая актриса, прикладывая к ушам серьги с изумрудами.
Эта бледная женщина с иссиня-черными волосами так долго была легендой и звездой, что начало ее жизни покрывала глубокая тайна. Журналисты создали такую романтическую версию ее биографии, что она и сама поверила в нее. Ни в одной из ее биографий не упоминался тот факт, что она, Дидье и их родители, Рахиль и Эли Левински, покинули Венгрию еще до первой мировой войны. Семье Левински повезло, они нашли в Лондоне, в Ист-Энде, каких-то родственников, и Эли торговал рыбой, пока Рамона и Дидье ходили в местную школу и изучали там английский язык и британский образ жизни. Впоследствии они сменили фамилию и оба добились в жизни большого успеха.
Рамона была маленькой женщиной с твердым характером. Плохо приходилось тому, кто не успевал выполнить приказ повелительницы, особенно во время ее тщательно подготовленных «дворцовых приемов», которые длились по три часа. Провинившегося ждал испепеляющий взгляд невероятных желтых глаз Принцессы. Несколькими ядовитыми словами она могла привести в ужас самых бесчувственных.
Лампы в ее огромной спальне всегда были притушены, что еще больше подчеркивало белизну ее прекрасной кожи, которую она умащивала кремом, специально для нее созданным самим Максом Фактором. Этот крем помогал скрывать крошечные морщинки, которые, несмотря на все ее усилия, разбегались по ее прекрасном лицу тонкими лучиками. Какое значение имеет, что ее белая кожа сейчас уже не так прекрасна, как во времена немого кино? Она все еще звезда и останется на небосклоне, пусть все относятся к ней, как к звезде. Рамона была настоящее «дитя» Голливуда и знала правила игры не хуже мистера Занека, мистера Уорнера и мистера Кона. Сегодня она собиралась сыграть с ними в свою собственную игру.
– Принеси мне мои бриллианты, Мария, – повелительно сказала она. Именно голос спас ее, когда наступила эра звукового кино. Многие ее коллеги были осмеяны за свои неприятно звучащие голоса, а мягкая интонация Рамоны, которой она была обязана английскому воспитанию, привлекала публику, и ее карьера процветала.
Изучая свое отражение в трельяже, она вспоминала некоторых своих друзей-неудачников. Бедный старина Джек Жильбер. Публика просто падала от хохота, слыша его голос. Величайший любовник, который уложил в постель так много звезд немого кино и разбил столько сердец, оставив их обладательниц рыдать по нему в кружевные подушки, этот человек думал только о Грете Гарбо, своей единственной настоящей любви. Подумав о Гарбо, Рамона заскрежетала зубами. Она действительно как комета ворвалась в звуковое кино. Невероятно, но любовь публики к ней становилась только сильнее, когда она слышала ее хриплый голосок: «Подай мне виски и имбирное пиво в придачу, да не будь таким скрягой, малыш». Вся Америка визжала от восхищения, а Грета Гарбо стала самой яркой звездой всех времен.
Рамона нахмурилась, подумав о своей главной сопернице. Ее раздражало, что та все еще привлекает внимание американской публики. То она выходила из трансконтинентального экспресса, то сходила по трапу самолета, кутаясь в длинное пальто. Фетровая шляпа, с кокетливой небрежностью сидела у нее на голове, она загадочно смотрела на мир из-за стекол темных очков, театрально шепча: «Мне хотелось бы побыть одной».
Рамона знала, что эта фраза была не более чем рекламной уловкой. Она видела, что Гарбо на самом деле обожает внимание публики. Гарбо процветала. И чем больше ей «хотелось побыть одной», тем меньше ей это позволяли. Это раздражало Рамону, приводило ее в ярость, но фотографии Гарбо по-прежнему украшали обложки журналов и газет, несмотря на то, что за последние десять лет она сфотографировалась всего один раз.
Выбрав пузырек дорогих духов «Лаликю», Рамона начала душиться, пока горничная закрепляла украшенный бриллиантами черепаховый гребень в ее блестящих черных волосах, собранных на затылке в узел. Рамона надела восхитительное изумрудное ожерелье, отделанное жемчугом и бриллиантами европейской огранки. После этого она критическим взглядом оглядела себя в зеркале.
– То, что надо, – сказала она про себя, – да, это как раз то, что надо.
Наконец-то она была готова и выглядела совершенно очаровательно.
Сегодня вечером в Голливуде будет банкет по поводу приезда знаменитого английского актера Джулиана Брукса, его будут чествовать в высшем обществе Беверли-Хиллз. Он будет вместе с Инес Джиллар, той женщиной, ради которой он расстался со своей женой. Голливуд очень хотел познакомиться с этой женщиной. Их роман не слишком афишировался из-за неизбежного развода, но, как бы странно это ни было, ни одна фотография влюбленной пары так и не появилась. Банкет должен был состояться в доме Спироса Макополиса, президента кинокомпании «Коламбиа пикчерз», одного из самых влиятельных людей в городе. Рамоне очень хотелось выглядеть как можно лучше и моложе, особенно после ее недавнего успеха в новом итальянском фильме. Сегодня вечером она покажет снобам из Беверли-Хиллз, что Рамона Арман все еще звезда первой величины, что она все еще хороша собой и что с ней надо считаться.
В гостиной ее роскошного особняка среди прекрасных абиссинских ковров сидел Умберто Скрофо, ее спутник на сегодняшний вечер и продюсер ее нового, еще не признанного фильма. Скрофо с восхищением рассматривал коллекцию картин импрессионистов, попивая шампанское и терпеливо ожидая, когда она кончит одеваться. Это был его первый выход в Голливуде, и он очень нервничал.
Ему не терпелось стать среди них своим и добиться успеха.
– Дом Спироса освещен, как рождественская елка! – сказал Джулиан Брукс, глядя в окно автомобиля. Это была сущая правда. Все окна сияли ярким светом, и белая вилла, расположенная среди аккуратно подстриженных лужаек и кипарисов, была вся увешана лампочками и представляла невиданное в Калифорнии зрелище.
– Снег! О Боже! – воскликнула Инес, прижавшись к стеклу лимузина. – Да посмотри же, Джулиан, настоящий снег! Откуда он здесь? Сегодня днем было около двадцати двух градусов тепла.
Джулиан посмотрел вниз, на толстый слой искрящегося девственно чистого снега, который мягкий ковром стлался по обе стороны дороги, и, повернувшись к Инес, улыбнулся. Она с удивлением смотрела на гигантскую желто-зеленую елку тридцати футов высотой, увешанную блестящими игрушками самых невероятных цветов и оттенков.
Дверь автомобиля им открыл распорядитель, отвечающий за парковку автомобилей. Он был одет, как один из эльфов Санта-Клауса, и это его сильно смущало. Большинство этих ребят были безработными актерами, поэтому, умело скрывая свое смущение, они вежливо помогали гостям выходить из автомобилей, сопровождая это фразой: «Добрый вечер, мэм, сэр. С Рождеством вас».
Инес с трудом удержалась от смеха, увидев Сандерсона, типичного английского дворецкого, который служил у Спироса, одетым в непривычный для него костюм Санта-Клауса. Его серьезное лицо плохо гармонировало с ярко-красной шубой и белой бородой. Он категорически отказывался надевать этот наряд, даже грозил уволиться, но Макополис в конце концов уговорил его самым тривиальным способом: при помощи денег.
– Такое было бы невозможно в Англии или во Франции, не правда ли, дорогая? – прошептал Джулиан, сжимая руку Инес. Они весело переглянулись. Инес была поражена. Десять лет общения с аристократами вы работали у нее четкие представления о том, что можно и чего нельзя. Все, что она увидела на богатой вилле Макополиса, было безобразным. Дворецкий, одетый Дедом Морозом? Это ужасно!
– Послушай, дорогой. – Инес все еще не могла разрешить предыдущую загадку. – Сегодня я загорала у бассейна. Откуда здесь мог взяться снег?
– Подделка, моя дорогая, подделка, – рассмеялся Джулиан. – Я абсолютно уверен, что Спирос озадачил свой отдел бутафории и реквизита, и они состряпали эту маленькую приятную подделку.
– Но как? – Инес думала, что знает все тайны мира, но эта сказочная страна была для нее загадкой. – Вот ты же не умеешь этого, Джулиан? Как это возможно?
– Кристаллы и вата, – объяснил он. – Отделу бутафории студии это, должно быть, влетело в копеечку. Да удивил старина Спирос. Он просто поражает своей выдумкой.
– Но зачем все это, тут и так красиво?
– Это стремление перещеголять всех, дорогая, – сказал Джулиан. – В следующем году у всех дорожки и лужайки будут усыпаны таким же поддельным снегом. А уважаемые мистер и миссис Макополис будут ликовать, потому что именно они придумали этот трюк.
Джулиан взял высокий бокал с шампанским у лакея, одетого в ужасно смешной костюм красноносого северного оленя Рудольфа, отпил из него и подмигнул Инес. Все женщины в зале украдкой бросали на него взгляды и с завистью смотрели на Инес. В комнатах стоял приглушенный рокот голосов десятков людей. В это время Спирос и Олимпия Макополис устремились к Джулиану и Инес с сияющими лицами и искренними приветствиями. Они представили их всем знаменитостям, которые сгорали от нетерпения познакомиться с «новым Оливье», как недавно, к огромному смущению Джулиана, его окрестило рекламное агентство кинокомпании «Коламбиа пикчерз».
Рамона Арман стояла немного в стороне, разговаривая со своим братом и Умберто Скрофо. Дидье внимательно изучал своего протеже, а тот пялился на очаровательную спутницу Джулиана. Она была прекрасна, просто восхитительна. Он плохо видел ее лицо, но от того, что он увидел в глубоком вырезе декольте, у него потекли слюнки. Умберто умел ценить красоту, а эта женщина была поразительно хороша. Он надеялся, что ему удастся познакомиться с ней поближе.
Дидье думал о том, что со времени их первой встречи в той мрачной старой гардеробной Джулиан многого достиг, необычайно многого. Дидье всегда интуитивно очень точно угадывал, кто может стать звездой, а кто нет. У Джулиана эти качества были выражены ярче всех. С годами талант его отшлифовался, и теперь никто уже не посмел бы усомниться в нем.
За годы работы с кинокомпанией Дидье он полностью выполнил все обязательства, предусмотренные контрактом. Он стал самой яркой звездой английского кино, ему не смогла помешать даже стерва-жена, которая, по мнению Дидье, всегда стояла у Джулиана на пути. Фиби с ее стремлением в высшее общество, с тщетными потугами стать хоть чуть-чуть аристократкой, куча проклятых кошек – все это ухудшало имидж Джулиана. Слава Богу, благодаря Инес Фиби осталась в прошлом. Влюбленные с нетерпением ждали официального постановления, которое должно было вскоре вступить в силу. Тогда последнее препятствие исчезнет, они будут свободны и смогут пожениться.
* * *
Инес наблюдала за людьми в огромной гостиной Спироса и поражалась: многих она видела в кино еще в детстве. Все женщины были прекрасны, холеные и ухоженные, как молодые лошади перед скачками. У всех была нежная загорелая кожа, гладкие тела, даже пожилые жены продюсеров, которые были затянуты в корсеты, производили прекрасное впечатление. Казалось, ни у кого здесь просто не может быть седых волос.
Вокруг было море декольте. Грудь этих женщин ходуном ходила, едва не выпрыгивая из новых, чрезвычайно смелых корсетов под названием «Веселая вдова», соблазнительно перекатываясь под сатином, шифоном и парчой платьев самых знаменитых женщин Голливуда. А их украшения! Такие вещи Инес видела только в Тауэре, на королеве Англии.
Пока Инес восхищалась женщинами, все общество пыталось рассмотреть женщину, ради которой, как говорили, Джулиан бросил все. Несмотря на все попытки Дидье и Джулиана сохранить в тайне условия его развода, все мельчайшие подробности вскоре стали достоянием мира кино. В этом маленьком, тесном кругу секретов практически не было, поэтому каждый на этом вечере знал подробности развода Джулиана.
Женщины вынуждены были признать, что Инес очень красива. Строгое прямое платье из шелка цвета шампанского, нитка жемчуга на шее, длинные темно-каштановые волосы, свободно ниспадающие на плечи, изящная стройная фигура, нежное лицо почти без косметики – все это резко контрастировало с яркой внешностью американок. Темно-красная помада и черный карандаш вокруг глаз – вот и весь ее макияж.
– От нее просто веет Францией, – сказала одна полногрудая восходящая звезда другой, когда они подправляли грим в отделанной зеленым мрамором великолепной дамской комнате.
– Да, чувствуется высший класс во всем, – ответила вторая, подкрашивая пухлые губы светло-розовой помадой.
– Бьюсь об заклад, что она принадлежит к самому высшему обществу, – вздохнула первая старлетка, засунув руку в декольте и подняв грудь так высоко, что могла бы спокойно уложить на нее подбородок.
– Да… аристократка, ничего не скажешь. Ей, небось, не надо было так вкалывать, как нам с тобой, чтобы пробиться.
– Да, – ответила ее подруга, выливая огромное количество «Soir de Paris» в глубокий вырез платья, – ей действительно очень повезло. Держу пари, ей все досталось чересчур легко. Как манна небесная…
– О, Джулиан уже здесь, – сказала Шерли Франкович, увидев английского актера. – Черт, он шикарно выглядит, правда, Ирвинг? Неудивительно, что они называют его самым красивым мужчиной в мире.
Ее муж, мрачный мужчина лет шестидесяти, кивнул головой. В самом начале своей карьеры он написал несколько книг, которые были настоящими шедеврами, в литературных кругах его считали наследником Хемингуэя. Однако после знакомства с Шерли Горович его честолюбие оказалось подавленным, а литературный стиль был окончательно испорчен ее вмешательством.
Не обращая внимания на замыслы романов и новелл, которые рождались в его душе и которые издатели чуть ли не на коленях умоляли его написать, он взял на себя роль ее наставника. Она так его окрутила, что мысль помочь ее писательской карьере стала для него навязчивой идеей, в то время как его собственная литературная карьера осталась за бортом.
В 1946 году опубликовали первую книгу Шерли. Это был роман, в большой степени обязанный своим успехом огромному литературному таланту Ирвинга и в гораздо меньшей ее неуемному сексуальному воображению. «Валентина» была историей о прекрасной французской куртизанке восемнадцатого века. Этот роман стал мировым бестселлером. Вскоре Шерли пригласили в Голливуд, предлагая написать сценарий для фильма. Шерли всегда мечтала о карьере в Голливуде. И разве мог Ирвинг с этим спорить?
Они взяли в Нью-Йорке билеты до Западного побережья и прибыли в сад Аллаха, как иногда называли Голливуд. Шесть месяцев они кутили с голливудскими знаменитостями в перерывах между серьезной работой. Результатом их труда стал фильм «Валентина» – очень плохой, но имевший успех, и более удачный фильм Ирвинга «Проклятое молчание». Оба фильма пользовались успехом у публики и дали огромный доход.
После двух фильмов, сделанных на Бродвее и в Лондоне о выдающихся политических деятелях, к Ирвингу пришел по-настоящему большой успех. Шерли в это время писала книгу «Валентина и Король» о дальнейших приключениях ее похотливой героини. Этот роман стал еще популярней, чем первый.
Благодаря непристойным описанием и умелым сценариям Ирвинга чета Франковичей заслужила репутацию людей, знающих свое дело, особенно когда речь шла об исторических мелодрамах. Кто же лучше них смог бы написать сценарий к фильму «Легенда Кортеса», который должен был стать величайшей исторической киноэпопеей со времен «Десяти заповедей»?
Шерли облизнула губы, предчувствуя встречу с героем своего фильма. Говорят, Джулиан падок на женщин, а Шерли это нравилось в мужчинах. Она никогда не была особенно хороша собой, а теперь превратилась в одутловатую, дряблую старую бабу. Шерли высоко ценила мужскую красоту, понимая, что ее фантазии вряд ли когда-либо станут реальностью. Но ведь может же она хоть помечтать? Мечты Шерли выплескивались на страницы ее романов.
На приеме было столько гостей, что познакомить Джулиана и Инес со всеми было просто невозможно.
Были приглашены знаменитые актеры; режиссеры, продюсеры и директора киностудий, пришли молодые восходящие звезды, работающие по сезонным контрактам. К девяти вечера в трех комнатах для приема гостей стало так душно и тесно, что Олимпия Макополис пригласила всех к столу.
Пятьдесят столов, каждый на десять человек, были накрыты кружевными белыми скатертями. Они стояли под огромным тентом в бело-красную полоску в глубине сада. Стены были обвиты плющом и желто-зелеными цветами с красными листьями. На потолке мигали сотни крошечных лампочек, освещая десять тысяч красных роз в серебряных плетеных корзинах. В центре висела большая люстра из горного хрусталя, около пяти футов в диаметре. Она ярко сияла, отбрасывая неровные блики на лица гостей.
Спирос был известен своими великолепными банкетами, но этот превзошел все ожидания.
Стоящий в буфетной стол, покрытый алым шелком и разукрашенный ленточками, ломился от яств. Здесь были большие хрустальные вазы с черной икрой, серебряные подносы с омарами, крабами и раками, свинина со свежими трюфелями, вяленая осетрина, доставленная прямо из Шотландии, перепелиные яйца и бесчисленное множество салатов. В другом конце зала двадцать музыкантов в красных смокингах играли популярные мелодии. Около сотни официантов и официанток, одетых феями и эльфами, выполняли заказы гостей по индивидуальным меню, которые лежали у прибора каждого гостя. Деньги в доме Макополиса не играли никакой роли: в конце концов, платила за все студия, а она в этом году получила немалую прибыль.
Инес сидела между Спиросом и сияющей Кэри Грант. Напротив нее, через стол, сидел Джулиан. Слева от него сидела Олимпия Макополис. К огромному облегчению, справа от него посадили жизнерадостную Розалинду Рассел, которая развлекала Джулиана веселыми и смешными анекдотами.
В центре каждого стола стоял гигантский рог изобилия с рождественскими подарками: крошечные коробочки с миниатюрными Санта-Клаусами, попрыгунчиками, куколками Реггеди Энн, разными феями, эльфами и леденцами. Все это было рассыпано в элегантном, но продуманном беспорядке прямо по скатерти. Напротив каждого из гостей лежал подарок, завернутый в нежно-голубую бумагу и перевязанный серебряной ленточкой с веточкой падуба. Сверху была приклеена фотография Спироса Макополиса, миссис Макополис и их пятерых скромно улыбающихся детей.
– Голливуд, дорогая, – сказал Джулиан Инес через стол и подмигнул, пока она открывала свой подарок. – Воспринимай его таким, как он есть.
Инес пила вкусное вино и улыбалась в глубине души. Джулиан прав. Это был тот самый Голливуд, к которому с таким благоговением относились кинозрители и о котором так много писали журналы, таинственный мир, который привлекал всякого, кто был связан с миром кино. Ей придется полюбить его, закрыть глаза на ужасную вульгарность, с которой она столкнулась сегодня вечером на банкете. Но она знала, что сможет полюбить все что угодно, если рядом с ней будет Джулиан. Главное стать миссис Брукс. Долго ли еще ей ждать? О Боже, сколько еще ей ждать окончательного решения о разводе, которое развяжет им руки?
В это время другой новичок Голливуда, сидя за столом для менее почетных гостей, смотрел на море человеческих лиц с нескрываемым восхищением. Умберто Скрофо провел рукой по шраму, на который давил тугой воротник рубашки. Как всегда, когда он волновался или чувствовал себя неловко, шрам начинал чесаться и гореть. Он изо всех сил пытался подавить дикое желание разорвать воротник и почесаться. Сегодня вечером он должен вести себя как настоящий джентльмен, хотя ему неуютно среди этих людей. Он чувствовал себя деревенским олухом, когда его представляли Грейс Келли, Мерилин Монро и другим звездам. Его переполняли чувства, и он с трудом подбирал слова в разговоре, чувствуя, что превращается в «лишнюю фигуру». Он злился на Рамону Арман, которая как будто избегала его с того самого момента, как они приехали сюда. Она порхала от одной группы к другой, смеясь жеманным смехом и останавливаясь возле брата, чтобы изобразить нежную семейную сцепу. Было известно, что эта парочка не разлучалась, когда Дидье приезжал в Америку, и они даже получили кличку «венгерская мафия». Он со злостью отметил, что Дидье усадили на самое почетное место, рядом с Джулианом, а Рамона сидела за соседним столом, очень далеко от Умберто. Проклятая сучка.
Однажды я буду сидеть вместе с ними, за главным столом, думал Умберто, откусывая бутерброд с черной икрой. Когда эти киношники увидят мой последний шедевр, они будут восхищаться мной так же, как Джулианом Бруксом и его спутницей, хотя она даже не его жена.
Он еще раз мельком взглянул на профиль Инес, на ее темные волосы, свободно лежащие на плечах, на улыбку. В ней было что-то очень знакомое, такое, что болезненно отозвалось у него в мозгу. Он хотел бы рассмотреть ее поближе, но, к сожалению, они сидели в окружении Гарри Купера, Эррола Флинна и Кларка Гейбла, весело смеясь и рассказывая друг другу истории, которые красавцы-мужчины, кажется, всегда рассказывают друг другу, и он не мог к ним приблизиться.
Умберто перебросился несколькими фразами с сидящим напротив него Ирвингом Франковичем, который написал такой великолепный сценарий для «Потерянного города», а потом обратил внимание на сидевшую рядом с ним женщину, полную, похожую на чудовище в своем лиловом платье с блестками. Он явно пыталась выглядеть красивой и нарядной и наверняка приложила для этого немало усилий, но результат был просто ужасающий. Пудра какого-то непонятного оранжевого цвета забила поры на лице, седые волосы были завиты и уложены в старомодную прическу, да еще она залила их лаком. Но его опытный глаз ювелира сразу же оценил ее редкие украшения с бриллиантами и сапфирами необыкновенной красоты. Значит, она богата и с ней надо считаться. Да здесь, наверное, каждый что-то из себя представляет.
Ему надоела ее болтовня, к тому же он терпеть не мог уродливых женщин, но, когда Ирвинг Франкович заговорил с ней, Скрофо понял, что это его жена. Пока Ирвинг писал в Риме сценарий, Шерли жила в Нью-Йорке, поэтому Умберто никогда с ней не встречался. Теперь он понял, что это к лучшему. Шерли Франкович была той силой, которую можно было использовать в своих интересах. В этом городе она считалась прекрасной писательницей и знаменитой женщиной. Умберто решил, что ему стоит поддерживать с ней знакомство. Она могла помочь ему взобраться на вершину славы.
Шерли усиленно напивалась. Четыре бокала «Крага» перед обедом и три рюмки «Столичной» она опрокинула быстрее, чем моряк во время увольнения на берег. Она подозвала официанта, довольно мило выглядевшего в костюме эльфа, и велела наполнить бокал. К тому времени, когда Спирос начал приветственную речь, она была уже хороша. Ирвинг попытался остановить ее, но она грубо его оборвала. Она себя прекрасно чувствует, ей всегда нравилось напиваться до чертиков, это была ее стихия.
В юности Шерли так много не пила, но с возрастом это стало ее второй натурой. У нее были тяжелые воспоминания о годах, прожитых в Нью-Йорке, когда она была еще начинающей писательницей. Она пила каждую ночь и всегда в компании мужчин, ни один из которых ни разу даже не посмотрел на нее. Тогда Шерли была такой робкой и застенчивой, такой запуганной, что сознательно пряталась в тех романтических грезах, которые сама придумывала и потом излагала на бумаге. Протрезвев, она повсюду встречала отказ. Ей отказывали издатели и мужчины. Только ежедневная порция розового ликера, сухой мартини или коктейль с шампанским могли вселить в нее уверенность, что она хоть что-то значит. Иногда ей удавалось закончить вечер в постели кого-нибудь из своих собутыльников. Утром она всегда просыпалась с дикой головной болью. Мучило похмелье. Порой она обнаруживала, что лежит поперек кровати на скомканных белоснежных простынях где-то на верхнем этаже манхэттенского небоскреба, но чаще всего Шерли видела загаженный мухами потолок с осыпающейся штукатуркой в какой-нибудь захудалой квартирке среднего уровня. Объект ее ночного внимания, типичная скотина с пьяными глазами и прокуренными зубами, даже не смотрел на нее. Это было просто невыносимо.
Было бы большим преувеличением назвать Шерли даже симпатичной, но ей тоже хотелось получать удовольствие, быть любимой и соблазнять мужчин длинными стройными ногами и большой грудью. Иногда поздно вечером пьяные мужчины теряли чувство реальности и удовлетворяли свое желание с Шерли. Она прекрасно понимала, что ей никогда не сыграть ни главную, ни даже второстепенную роль в сердце своих так называемых любовников, но старалась не сильно горевать по этому поводу. Вместо этого, оказавшись на вечеринке, в клубе или баре, она старалась стать душой компании и центром всеобщего внимания. Она накачивала себя коктейлями, и ее юбка задиралась все выше, открывая подвязки и белые чулки, которыми она надеялась кого-нибудь соблазнить.
Случалось, что какой-нибудь парень оставался с ней неделю или даже месяц, но никогда дольше. Красивых ног, пышной груди и непристойного юмора было мало, чтобы пользоваться постоянным вниманием.
К тому времени, как Шерли Горович встретилась с Ирвингом Франковичем, она была толстой тридцатипятилетней женщиной, озлобленной на жизнь, которая обошла ее стороной. Ирвинг, скромный и непривлекательный, но очень талантливый писатель из Хобокена, безумно в нее влюбился. Шерли казалась ему самой остроумной, самой веселой и самой сексуальной женщиной в мире. Опыт его общения с женщинами был очень мал, в основном из-за скромности и непривлекательной внешности, но Шерли это совсем не волновало. Наконец-то она подцепила мужика.
Их родители в Бруклине и Хобокене с облегчением вздохнули, когда дети поженились. На типично еврейской свадьбе гостей кормили вяленым лососем и осетриной, вареной и жареной картошкой, пирогами и поили дорогим красным вином и французским шампанским. Шерли напилась в стельку. Когда Ирвинг кончил говорить свадебный тост, она встала, поправила криво сидящую на волосах фату, все время цепляясь за украшавший ее флердоранж, и, нарочито растягивая слова, обратилась к собравшимся:
– Вы все, наверное, думаете, что Ирвинг выглядит не очень-то классно, но зато он теперь принадлежит только мне! Так что руки прочь, девочки, здесь я командую.
Некоторые ее подружки захихикали, а старые Франковичи неодобрительно заворчали. Мать Шерли предупреждающе подняла брови. Но невеста, сделав несколько больших глотков шампанского, уже не могла остановиться. Казалось, что ее массивная грудь, сжатая тесным бюстгальтером, вот-вот выпадет из платья. Она несколько раз громко икнула и сказала:
– Да, я знаю, что у него тело, как у сморщенного карлика, но в постели он настоящий зверь… такой знойный мужчина.
Молодые представители обеих семей громко расхохотались, а родители, дядюшки, тетушки, пожилые кузены и кузины сидели молча, с явным неодобрением на лицах. Ирвинг смущенно потупился, его обычно болезненно бледное лицо залила яркая краска стыда. Держа мужа за руку и чувствуя поддержку смеющихся гостей, Шерли уже не могла остановиться. Ее понесло. Схватив бокал Ирвинга, она одним глотком опрокинула его и взвизгнула.
– Вы все тут, наверное, думаете, что у него лицо, как у большого кролика с длинными ушами, которого можно подергать за смешной красный нос… но я вам скажу, ребята, – ее голос перешел в таинственный шепот, – я им просто восхищаюсь, потому что он и трахается, как этот кролик!
Шерли завизжала от восторга и выпила еще один бокал вина. Все, кроме родителей Ирвинга, покатывались от хохота. Новобрачная чувствовала, как на нее накатываются волны их любви. Эти хохочущие лица смотрели на нее с восхищением. Она упивалась этим чувством. Не обращая внимания на дурацкое положение, в которое по ее милости попал Ирвинг, игнорируя разъяренные взгляды его родителей, Шерли выложила изнемогающим гостям последнюю пикантную деталь:
– Скажу вам по секрету… – Она оперлась руками о стол и зашептала таким тихим голосом, что многим гостям пришлось, наклониться вперед или встать, чтобы расслышать каждое ее слово. – Между нами, девочками, говоря, он самая разрушительная сексуальная машина, какую я когда-либо видела, а я, поверьте мне, немало повидала мужиков… Он может работать всю ночь и все утро, и, хотя его маленькому попрыгунчику не хватает нескольких дюймов, чтобы подробно все исследовать там, он с лихвой компенсирует недостаток длины напористостью и энергией… О, он может пыхтеть всю ночь напролет, а потом и весь день…
Она совершенно покорила аудиторию. Шерли еще никогда не было так хорошо. Не обращая внимания на неодобрительно насупившихся тетушек, призванных наблюдать за юными членами семей на этой свадьбе, прямо на виду у гогочущих официантов (некоторые прибежали из других залов, чтобы послушать ее), Шерли повернулась к своему раскрасневшемуся, сконфуженному супругу и жадно поцеловала его взасос.
– Этот маленький поц самый великий сексуальный инструмент в моей жизни, а я их повидала черт знает сколько!
Весь зал разразился аплодисментами, за исключением отца Ирвинга, который обмахивал платком находившуюся в глубоком шоке жену. Они не могли понять, почему их единственный драгоценный сын выбрал себе в жены эту пьяную вульгарную проститутку. В конце стола хохотали племянницы и племянники, которые, даже не понимая, что сказала тетушка Шерли, по реакции взрослых видели, что это было что-то очень и очень смешное.
Вечером, когда они остались одни в шикарном люксе, где начался их медовый месяц, Ирвинг дал волю своему гневу и начал супружескую жизнь с ссоры.
– Ты вела себя как дешевая шлюха, Шерли, – выговаривал он ей. Его лицо было спокойным, единственным признаком ярости и стыда была пульсирующая жилка на шее. – Хуже, чем бездомная бродяжка. Я знаю, что это не твой настоящий облик, и поэтому прощаю тебя, но я прошу тебя только об одном, ты должна бросить пить. Это тебе не к лицу, Шерли, это недостойно женщины.
– Почему это я должна? – фыркнула Шерли, сбросив на пол украшенную цветами фату и с облегчением освобождаясь от тесных туфель, которые весь вечер жали ей ноги. Ирвинг портил ей все удовольствие. Он заставлял ее спускаться с небес выдуманного блаженства на землю. Зачем ему надо разрушать ее мир иллюзий именно теперь, когда все ее так любят?
– Это унизительно, – мягко сказал он. – Ты по-дурацки выглядишь, Шерли.
– По-дурацки, не по-дурацки, черт возьми, кого это волнует? Они меня просто обожали… все эти люди, наши родственники, друзья и даже папочка с мамочкой. Они обо мне никогда раньше плохо не отзывались, у них даже головы от смеха тряслись, ты видел, Ирвинг? Видел?
