Текст книги "Любовь, страсть, ненависть"
Автор книги: Джоан Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)
Глава 9
Сен-Тропез
Несмотря на то, что Доминик надо было переделать кучу дел перед отлетом в Америку, она никак не могла сосредоточиться, ее мысли постоянно были заняты Гастроном Жирандо. После того как она рассказала отцу и матери, Женевьеве, всем своим родственникам и друзьям волнующую новость, после того как все узнали, что она собирается ехать в Голливуд сниматься в кино, Доминик почувствовала, что она должна и ему рассказать об этом.
Теплым влажным вечером она примчалась на своем велосипеде на площадь де Ласи и, увидев маленький фургончик с веселой надписью «Мороженое Гастона», ужасно обрадовалась.
Приоткрыв крышку люка в фургончике, Гастон достал мороженое и обслужил двух долговязых подростков. Да, это был Гастон Жирандо, сегодня он был еще красивее, чем раньше. Глядя на него, Доминик чувствовала приятное волнение.
– Привет, Гастон… – Она простодушно улыбнулась и протянула ему пять франков. – Мне двойное малиновое, пожалуйста.
– Доминик, вот это сюрприз! – Ослепительная улыбка и загорелое лицо делали его еще более похожим на Джеймса Дина, идола всех молодых французов. – Сто лет тебя не видел, думал, ты уже укатила в Голливуд и развлекаешься там на всю катушку. – Он подмигнул ей и отодвинул деньги назад. – Это бесплатно.
– Спасибо, – улыбнулась Доминик и начала лизать мороженое своим дерзким розовым язычком. Она внимательно смотрела ему в лицо, пытаясь обнаружить хоть какое-то волнение, которое бы свидетельствовало, что он все еще испытывает к ней интерес. Признаки эти были налицо, он смотрел ей в глаза таким страстным горячим взглядом, что она почувствовала, как горячая волна прокатилась по телу под платьем и залила ярким румянцем щеки.
Она повернулась к нему спиной и медленно пошла к маленькому скверику, в котором старики курили сигареты «Житан» и играли в бильярд возле кафе «Де Ласи».
– Ты куда? – Он догнал ее и зашагал рядом. – Не хочешь прокатиться на моем новом мотоцикле?
– Да ты что, мама убьет меня, если узнает, что я села на мотоцикл, – запротестовала Доминик, но запретный плод сладок, и она уже думала об этой поездке с нарастающим волнением.
Гастон почувствовал это.
– Идем, идем, ты же со мной, – сказал он неожиданно покровительственным тоном и, схватив ее за руку, увлек через площадь, вниз по узкой, вымощенной булыжником улице. – Вот здесь, – сказал он, гордо указывая на блестящий мотоцикл зеленого цвета, гордо стоящий рядом с полицейским. – Ну как, красивый?
– Красивый, – вздохнула Доминик, вспомнив голос матери, часто говорившей, чтобы она никогда не каталась ни с какими мужчинами. Особенно на мотоциклах. – Классная штучка.
– Мы можем немного покататься, – сказал он и запрыгнул на черное кожаное сиденье, приглашающим жестом похлопав по сиденью сзади себя.
– О, нет, я не могу. – В Доминик боролись сейчас два желания. Гастон как никогда был похож на Джеймса Дина, особенно на этом мотоцикле. Сигаретный дым заставлял его щуриться, от этого он выглядел еще сексуальнее. Голубые джинсы, плотно облегавшие его мускулистые ноги, заставили Доминик поддаться искушению.
– Давай, – настойчиво повторил он, – не бойся, он же не кусается… и я тоже.
– Ну, хорошо, – осторожно сказала Доминик, садясь позади него. – Только не очень долго, Гастон. Обещай. Я должна быть дома в десять тридцать.
– Ладно, – ответил юноша. Мотор неожиданно взревел, и она крепко обхватила его руками за талию. Гастон медленно направил мотоцикл вниз по улице. – Поедем на Танго Бич, это не очень далеко.
На пляже было темно и пустынно, и только мягкий свет бледной луны освещал казавшийся черным песок.
– Черт, ну и темень, – поежилась Доминик. Вместо нервозности она ощущала какое-то новое, волнующее чувство – где-то в паху.
Десятиминутная поездка с Гастоном, во время которой она сидела, вцепившись руками в его рубашку и прижавшись головой к спине, разгорячила ее. Во рту было сухо от предчувствия чего-то неизвестного, но, как она надеялась, очень приятного.
Он выключил мотор, и несколько минут они сидели в полной тишине. Доминик казалось, что она слышит стук своего сердца, смешивающийся с тихим шуршанием набегавших на берег волн. Легкий ветерок шевелил ей волосы. Вокруг царила полная тишина.
Не говоря ни слова, Гастон взял ее за руку, и они пошли по песку к воде. Они присели на мягкий песок, еще хранивший тепло послеполуденного солнца, и просидели так очень долго, глядя на усеянное звездами небо.
– Как все-таки красиво в Сен-Тропезе, да? – прошептала Доминик, чувствуя, как сильная рука Гастона мягко легла ей на плечо.
– Да, красиво, – нежно ответил он, – но красивей тебя все равно ничего нет, дорогая. – Он наклонил к ней голову, и она увидела ставшие огромными зрачки его глаз. – Ты настоящая красавица, Доминик, – прошептал он, – ты очень красивая… очень, очень красивая.
Его губы целовали ее волосы, почти касаясь нежной мягкой шеи.
– Нет, Гастон, нет. – Доминик слышала свой слабый, уже не сопротивляющийся голос, когда его нежные губы ласково коснулись ее шеи. – Нет.
– Да, – настойчиво сказал он. – Да, Доминик, да, да. – Гастон опустил ее на теплый песок, и она почувствовала, как холодная морская вода подбирается к ее ногам, а его губы ласкают ее рот, доставляя невероятное наслаждение. Его язык был умелым и очень нежным. Казалось, он сам знает, чего она хочет. Она открыла ему губы для поцелуя и, хотя на нем была рубашка, почувствовала горячую страсть, исходившую от его тела. Она вздрогнула, когда волна захлестнула ей ноги. Гастон все ниже скользил рукой по ее блузке.
– Нет, Гастон, не здесь, – сказала Доминик, нервно рассмеявшись. – Мы прямо посреди пляжа, вдруг кто-нибудь пойдет?
– Ночью здесь никто не ходит, мой маленький котенок, – сказал он. – Хотя, думаю, ты права. Давай поднимемся в ресторан, там нам уже никто не помешает. Идем. – Он помог ей подняться на ноги, и они побежали к смутно белевшему в темноте прибрежному бару.
В помещении царила полная темнота, пахло подгоревшим чесноком и специями. Гастон крепко схватил Доминик за руку, протискиваясь между составленными столами и стульями в глубину бара. Возле стены были свалены в кучу десятки полосатых матрацев, на которых днем отдыхающие загорали на пляже.
– Ну вот, – сказал Гастон, помогая ей забраться на самый верх этой кучи. – Залезай туда, там просто класс!
– Я чувствую себя как принцесса на горошине из той сказки, – засмеялась Доминик, чувствуя себя необычайно взрослой, одновременно волнуясь и радуясь. – Лежать на такой куче матрацев… о, Гастон, мы не грохнемся отсюда?
– Я не дам тебе упасть, – прошептал юноша, занятый маленькими пуговичками на ее блузке. – Не беспокойся, Доминик, я тебя буду защищать. Обещаю тебе.
Чувствуя запах янтарного солнца и мягкого моря, Доминик отдалась пылким поцелуям и безумным ласкам юного продавца мороженого с легким вздохом удовольствия.
С тех пор они встречались по нескольку раз в неделю, и Гастон доставил Доминик еще немало удовольствия. Их тайные встречи в жалкой лачуге на берегу моря стали для них настоящим приключением, Доминик поражала Гастона своим сексуальным пылом и энтузиазмом. Она не страдала притворной стыдливостью и ложной скромностью. Единственное, чего она боялась, это забеременеть, но он умело предохранялся. О такой партнерше можно было только мечтать, и он часто говорил ей, что она «создана для любви».
Когда с киностудии «Коламбиа пикчерз» пришла телеграмма с положительным ответом, извещающая, что Доминик пора ехать в Голливуд для подготовки к съемкам «Легенды Кортеса», молодые влюбленные горько плакали.
– Я никогда тебя не забуду, обещаю, – сквозь слезы говорила Доминик, всем телом прижимаясь к Гастону в уютной темноте их любовного гнездышка. – Я буду писать тебе каждый день, каждый божий день!
– Я тоже, дорогая, – отвечал юноша, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Я буду любить тебя всегда, Доминик, всю жизнь, и буду ждать, когда ты вернешься из Америки.
Несколько дней спустя Гастон Жирандо стоял на бетонном поле аэропорта Ниццы, провожая взглядом Доминик и Агату, подымавшихся на борт гигантского четырехтурбинного авиалайнера компании «Эр Франс», который должен был унести их в Нью-Йорк. Доминик была одета в строгий черно-белый полосатый костюм с блестящими черными пуговичками на пиджаке. Талию перетягивал узкий черный ремешок. Юбка была длинной, намного ниже колен. На гладких волосах – маленькая фетровая шляпка, а сами волосы туго перетянуты на затылке черной ленточкой. Под белым воротничком был приколот изящный черный бантик, на руках белые перчатки, туфельки на высоком каблуке и маленькая черная сумочка оригинальной формы. Она выглядела совсем взрослой, умудренной опытом, когда остановилась на трапе самолета, грациозно повернулась и приняла непринужденную позу, позируя для газеты «Утро Ниццы».
А за ней, гордо улыбаясь, стояла ее наставница Агата, нежно глядя на свою воспитанницу. Наконец-то они уезжают. После долгих месяцев ожидания их все-таки вызвали в Голливуд, эту таинственную страну. Через двадцать четыре часа они уже будут там, и тогда, может быть, многие мечты Агаты осуществятся.
Глава 10
Лондон
Аплодисменты были просто оглушительными. Это превзошло все ожидания Джулиана, шумные овации долго не смолкали. Он стоял, наслаждаясь ими. Красивый и благородный, в черных рейтузах и свободной белой рубашке, он держал за руку женщину, стоявшую рядом с ним, снопа и снова кланяясь публике под гром аплодисментов и сохраняя на лице улыбку, скрывающую его ярость. Эта проклятая сучка весь вечер выбегает на сцену вместе с ним. Всякий раз, когда он во время спектакля обращался к ней, Фиби умудрялась отойти от него на несколько шагов так, чтобы ее публика могла видеть полностью, а его нет. Звездой был он, и Гамлета играл он, Джулиан Брукс, а не она. Роль Офелии была второстепенной, а эта рыжеголовая сучка вторгалась на его территорию и тянула одеяло на себя.
Но еще больше раздражало то, что Оливеры и Джон Гилгуд сидели в первом ряду и видели все, что вытворяла Фиби. Они, конечно, вволю над ним посмеялись.
– Офелия выходит кланяться вместе с Гамлетом… До чего же дошел театр?.. – должно быть, говорили они. – Джулиан, наверно, просто сошел с ума, дорогая.
Да, лет семь назад он обещал своей жене, что если он будет играть Гамлета, то она будет Офелией. Но тогда она была, по крайней мере, в два раза тоньше. Устав бороться, он сдался после ее мстительного и необычайно дорогого путешествия с Эрминой. Чтобы сыграть Офелию, она сбросила пятнадцать фунтов и выглядела не так уж плохо в роскошном многоярусном платье и парике. Конечно, не так, как Вивьен Ли или Софи Такер. Джулиан наивно полагал, что, позволив Фиби погреться в лучах его славы, он спасет их брак. Но все вышло совсем наоборот: во-первых, все лишний раз увидели, какая она заурядная актриса, а то, что он дал ей роль Офелии, выставило его полным дураком в глазах общества. В результате от их брака осталась одна видимость.
Он прекрасно помнил историю о выдающемся актере сэре Дональде Уолфите, который как-то во время гастролей в провинции вышел кланяться на «бис» и заявил публике громогласным голосом:
– Большое спасибо, дорогие мои, за тот радушный прием, который вы оказали нам сегодня вечером. На следующей неделе мы будем играть здесь, на сцене Аламбрского театра, шекспировского «Отелло». Я сам буду играть великого мавра, а моя дорогая жена будет Дездемоной.
В это время с галерки прозвучал чей-то голос:
– Твоя жена старая корзина.
После очень долгой паузы сэр Дональд ответил:
– Да, но она все-таки сыграет Дездемону.
То же самое происходило сейчас с ним и Фиби, думал Джулиан, яростно завязывая шнурок. Он был звездой, а она развалюхой, а выбегающих на сцену старых развалюх обычно прогоняют пинком под зад.
Хотя их вызывали на «бис» одиннадцать раз, он весь кипел от негодования, сидя у себя в гардеробной и яростно стирая с лица остатки грима.
– Послушай, Фиби, я думаю, ты можешь больше не выходить на поклоны. Черт побери, сколько раз я тебе говорил, что во время моего монолога «Уйди тогда ты в женский монастырь» ты должна стоять в глубине сцены. Ты что, не понимаешь?
– О, да, я помню, ты говорил мне, дорогой, – с издевкой в голосе ответила Фиби, чувствуя себя как леопард в джунглях.
Она с насмешкой смотрела на него в маленькое зеркальце, продолжая стирать пудру и румяна со щек и осторожно удаляя тушь и тени уголком махрового полотенца. В конце концов, не было никакого смысла тратить драгоценный крем на то, чтобы все это снять, все равно придется снова краситься перед званым ужином. Плюс ко всему, она была страшно ленива. Взволнованная премьерной лихорадкой, она не обращала никакого внимания па гневную тираду Джулиана, прихорашиваясь, наряжаясь и поправляя свои морковные волосы в ожидании посетителей. Она уже слышала, как они идут по коридору театра «Хеймаркет», и думала, что это прервет недовольное ворчание Джулиана.
Вивьен и Ларри, Джонни и Ральфи, Ноэлль и сэр Криспин, обе Эрмины ворвались в гардеробную, на ходу выкрикивая похвалы:
– Дорогой, вы играли божественно, просто замечательно, – изливала свои чувства одна из Эрмин, а он стоял посредине тесной комнатушки в своем малинового лубом одеянии и скромно принимал комплименты почитателей. Одним из комплиментов был бокал шампанского, который поднес ему его костюмер.
– Самый лучший Гамлет, которого я видел, старина, – сказал Ларри, похлопывая его по плечу. – В самом деле, чертовски хорошо. – Он наклонился и заговорщически прошептал. – Лучше, чем Алек в прошлом году, намного лучше.
– Неправда, Ларри, – широко улыбнулся Джулиан, испытывая огромное удовольствие от похвалы короля артистов, – но все равно огромное спасибо.
– Дорогой мальчик, ты выглядел хорошо, очень, очень хорошо, – сказал Ноэлль, прищурив свои китайские глаза и зажав в зубах мундштук из слоновой кости. – Я еще никогда не видел, чтобы ты так хорошо играл. Ты превзойдешь Барда, хотя я слышал, что тебя пытаются переманить в Голливуд. Это правда, малыш?
Как он об этом узнал? Джулиан не удивился, потому что Ноэлль всегда знал практически все, что происходило, причем не только в Вест-энде, но и на Бродвее и даже в Голливуде. Из него как из рога изобилия сыпались восхитительные театральные слухи.
Второй звонок от голливудского представителя Джулиана последовал только вчера. Тот настаивал, чтобы Джулиан снялся в Америке. До этого он уже дважды упускал такую возможность, это была третья попытка. Селзник предлагал ему сыграть Рочестера вместе с Джоан Фонтейн в «Бабьем суде», но Дидье слишком долго колебался, и роль отдали Орсону Уэллсу. Три года назад они сделали ему еще одно предложение, на этот раз он мог сыграть с сестрой Джоан, Оливией де Хэвиленд, в «Моем кузине Рошеле», но в это время как раз в самом разгаре были съемки фильма об эпохе Реставрации с Маргарет Локвуд, и роль снова ушла, на этот раз к Ричарду Бартону. Теперь Голливуд снова звал его, предлагая выгодный контракт, заручившись благословением Дидье и суля ему кучу бешеных долларов и великолепную роль, главную роль в «Легенде Кортеса». Принять решение было трудно, Джулиана мучили сомнения. «Гамлет» должен был идти недолго, и Фиби была беременна во второй раз. Он был вне себя от восторга, она же никакого восторга не испытывали. Ей никогда не доставляло удовольствия то, что не было связано с возможностью потратить деньги или завести знакомство в высшем свете. Джулиан нежно ухаживал за Фиби, и для нее это стало «козырной картой». Первые признаки беременности – головокружения и тошнота по утрам – давали ему надежду. Она была всего лишь на втором месяце, но стала еще более обидчивой и недовольной, чем прежде.
– Голливуд! Только через мой труп! – орала она тем утром, лежа на кровати в нежно-голубом пеньюаре и ласково играя с одним из своих пяти котов. – Мы не можем бросить кошечек, и я ненавижу американцев, их ужасную, отвратительную пищу, всякие там гамбургеры, наперченные доги, о Господи, меня сразу начинает тошнить, когда я думаю об этом.
– Да какое, черт побери, все это имеет значение? – прорычал Джулиан, стоя перед ней в полосатых пижамных штанах с намыленным для бритья лицом. – Пропади оно все пропадом, мы будем выписывать эту проклятую еду из Англии. У нас будут и сосиски, и пюре, и вареное мясо, и морковка – все, что ты пожелаешь, Фиби. Но, ради всего святого, не заставляй меня отказываться от этого шанса, моего самого большого шанса, только потому, что тебе, видите ли, не нравится эта проклятая американская еда. – Фиби попыталась было что-то возразить, но он сразу же заткнул ей рот: – Если мы поедем в Голливуд, я обещаю тебе, что снимусь в трех фильмах Спироса и мы сразу вернемся в Лондон и купим этот чертов дом в Суссексе, который ты так хочешь.
– Рядом с Оливерами? – страстно спросила Фиби.
– Рядом с Оливерами, – покорно ответил Джулиан.
– Я подумаю над этим, – надув губы ответила она и натянула до подбородка пуховое стеганое одеяло с зеленым и розовым рисунком. – Я дам тебе знать завтра утром. Сейчас мне надо отдохнуть. Это рекомендация доктора. Оставь меня, пожалуйста, одну. – Как бы отпуская его, она закрыла глаза, а Джулиан Брукс, театральный идол, самая яркая звезда английского кино, беспомощно стоял посреди комнаты, кипя от ярости и разочарования.
Сегодня, окруженный сливками театрального общества, Джулиан пытался сдержать свой гнев, обращенный на надоевшую до чертиков жену. Сегодня вечером у него был необычайный успех. В этот момент все остальное не играло никакой роли.
– Дорогой, уезжай в Калифорнию, ты просто должен уехать, – сказала Вивьен, и ее кошачьи глаза вспыхнули ярким светом на неотразимом лице. – Но все-таки заезжай в монастырь Нотли на следующий уик-энд, перед отъездом.
– Я только об этом и думаю, – с улыбкой ответил Джулиан. Это должно умиротворить Фиби. Сегодня ее не будет очень сильно тошнить, он был в этом уверен, особенно в компании Ларри, Вив, Джонни, Ноэлля и Бинки Бьюмонта. Она сделает все, что в ее силах, чтобы быть центром внимания на этой вечеринке, душой общества; ей всегда это удавалось, если вечеринка ей нравилась.
– Голливуд, конечно, может оказаться самым скучным местом, которое ты когда-либо видел, но деньги, дорогой… ты не можешь, ты просто не можешь от них отказаться, – сказал сэр Криспин Пик, всегда смотревший на вещи с прагматической точки зрения. – Бери и поезжай, мой дорогой. Я купил недавно колоссальный домишко неподалеку от Виндзора и восхитительную картину Ренуара, вы её еще не видели. Так что приезжай, погостишь, если, конечно, сможешь вырваться из монастыря Нотли. И он подмигнул им с выражением хитрого понимания.
– Британское вторжение, дорогой, вот как они это называют, – прокаркала первая Эрмина. – Голливуд просто обожает британцев. Каждое воскресенье они играют в крикет у Обри, все в беленьких рубашечках, и при каждом удобном случае едят сэндвичи с огурцами.
– Этого нечего стесняться, мы все так делали, – сказала Вивьен и посмотрела на своего мужа. – Даже Ларри, который сопротивлялся, как одержимый, и тот не хотел уезжать оттуда, не так ли, любимый?
– Да, однажды мы съездили туда и чудно провели время. Погода просто великолепная, условия для работы – лучше не придумаешь, и местные жители просто очаровательные, не так ли, дорогая? – сказал сэр Лоуренс, нежно улыбаясь жене. – И женщины там такие красивые.
– Так же, как и мужчины, – хитро улыбнулась она.
– Поезжай, милый мальчик, поезжай. Ты обязательно, обязательно должен поехать, – сказал Ноэлль. – Посмотри на все сам. Англия сейчас превратилась в настоящее болото, да и кто откажется от шуршащих зелененьких деньжат, которые так легко достаются и которые так приятно тратить?
– Уж конечно, не Фиби, – ехидно сказала Эрмина. Фиби подняла на нее глаза, а сэр Криспин подавил смешок. – Она любит денежки, не так ли, дорогая? Она всегда любила презренный металл, даже в бытность свою «уиндмиллской милашкой».
– Ну, думаю, нам пора в «Айви», – сказал Ноэлль, чувствуя, что атмосфера накаляется. – Давайте начнем вечер, дети мои, настало время праздника. Давайте есть, пить и веселиться, сколько душе угодно, поднимем бокалы за успех Джулиана.
В этот праздничный вечер зал «Айви» в стиле короля Эдуарда VII увидел небывалое стечение аристократов и звезд театра и кино. Велись неторопливые изысканные разговоры. В воздухе висел дым дорогих сигар, который смешивался с запахом духов женщин в ярких и умопомрачительно дорогих платьях. Джулиан скромно принимал поздравления и комплименты друзей и недоброжелателей. Все были очень изысканно одеты. В театральном мире в пятидесятые годы актрисы не боялись показывать свои роскошные наряды. Платья всех цветов радуги из сатина, тафты и бархата прекрасно оттенялись элегантными мужчинами в смокингах и белоснежных рубашках.
Телевидение как профессия тогда еще никем серьезно не воспринималось. На тех, кто работал на телевидении, театральные актеры смотрели с определенной долей снисходительности. Это и стало причиной того, что Джулиан решил поставить «Гамлета». Он хотел добиться их уважения, которого он никогда бы не заслужил даже каторжным трудом в романтических «халтурных» фильмах. Кроме того, он нуждался (во многом из-за Фиби) в тех деньгах, которые мог заработать в театре.
По залу проплывала внушительная фигура Фиби. Ее пышная полуобнаженная грудь подпрыгивала при каждом шаге, напоминая два пышных торта. На ней было нежно-голубое платье от Норман Гартнелл. Она вела себя ужасно нетактично и грубо, распространяя обо всех грязные и неприятные слухи. Переходя от одной группы гостей к другой, она смаковала театральные слухи и неприличные шутки. За это ее многие не любили, но Джулиан был так популярен, что ради него они мирились с ее злым языком.
Он обернулся и встретил взгляд голубых холодных глаз высокой молодой женщины. Облокотившись на стойку бара, она наблюдала за ним с нескрываемым интересом. Она была невероятно красива, но в ней было еще что-то, гораздо большее, чем красота. У нее были опасные глаза, обещавшие много проблем тому мужчине, который приблизится к ней слишком близко. На вид ей было лет двадцать пять, темно-каштановые волосы мягко падали на плечи, а длинная челка, казалось, была специально уложена так, чтобы оттенить яркие голубые глаза. Они были смело накрашены и излучали тот опасный свет, который вошел в моду с появлением на экране Одри Хепберн. Ее красиво изогнутые чувственные губы были густо накрашены алой помадой. Она слегка приоткрыла их и взяла сигарету, выжидающе глядя на него.
Как все хорошие актеры, Джулиан прекрасно понимал намеки. Через секунду он уже был рядом с ней, держа наготове золотую зажигалку.
– Мерси. – У нее был низкий, немного хриплый голос свидетельство бесконечных вечеров, проведенных в табачном дыму, и долгих ночей любви. Он был заинтригован. – Сегодня вечером вы были просто великолепны. – Она улыбнулась. – Самый лучший Гамлет, какого я когда-нибудь видела. Вы лучше, чем Гиннес. Пожалуй, даже лучше, чем Оливер.
– Благодарю вас, мадмуазель, вы очень любезны. Но, мне кажется, вы используете запрещенный прием: вы знаете, кто я такой, а я не знаю даже вашего имени.
– Инес, – мягко произнесла она, – Инес Джиллар.
– Прекрасное имя для такой прекрасной женщины, – не удержался от банальности Джулиан. Он почувствовал, что краснеет, заметив у нее на губах легкую усмешку, но улыбка была теплой и зовущей. Обычно, почувствовав взаимное влечение, он действовал без промедления. Имея на своем счету немало романов за время брака с Фиби, он вовсе не собирался останавливаться. Неважно, что Фиби беременна, это его не остановит, ведь эта девушка совершенно очаровательна, она буквально излучает сексуальность.
Внезапно он испытал острое желание. Ему захотелось гладить и ласкать длинные легкие волосы, чувствовать, как эти гибкие руки с ненакрашенными ногтями царапают ему спину, ему захотелось сорвать с нее великолепное платье и почувствовать своей грудью ее соски. Все эти мысли в одно мгновение промелькнули у него в голове.
Он глубоко затянулся сигаретой, а она как раз докурила свою. Инес, конечно, мгновенно прочла все его мысли. Она слишком много времени провела среди мужчин и научилась понимать их с полувзгляда. Джулиан привлек ее внимание, когда она увидела его в первый раз в «Пигмалионе», сейчас она была рада, что он ответил на ее призыв. Но ей надо быть умнее. Намного умнее. Он безумно красив, очарователен, знаменит… и женат. Любая женщина сойдет из-за него с ума, говорят, некоторые даже пытались покончить с собой. Милашка Брукс – самый красивый мужчина в мире. Она должна показать себя с самой лучшей стороны, быть ни на кого не похожей.
– Когда я смогу увидеть вас? – прошептал Джулиан, краем глаза заметив, что один из самых надоедливых журналистов устремился к нему. – Я хочу увидеть вас, Инес, и как можно быстрее. Прошу вас.
– Гросвенор, 1734, – прошептала она, удаляясь, как прекрасное видение, и оставляя в воздухе аромат духов. – Буду ждать вас, Джулиан, буду ждать… позвоните мне в любое удобное для вас время…
Джулиан не мог ждать. Он должен был видеть Инес Джиллар. Он позвонил ей на следующее утро, и она дала ему адрес своей квартиры на Пастушьем Рынке. Он выбежал из дома на Конот-сквер и прыгнул в черный кэб еще до того, как Фиби продрала глаза после вчерашней пирушки. Он знал, что у нее случится припадок, когда она прочитает в утренней прессе отзывы на свою игру, и не хотел оказаться дома, когда она будет бесноваться. Критики не любили ее и, хваля Джулиана за роль Гамлета, одновременно разносили его в пух и прах как постановщика и режиссера за то, что он дал своей жене эту роль.
Он плотно завернулся в теплый плащ, затянул пояс и слегка сдвинул бежевую шляпу набок. Неудивительно, что кэбмен сразу же его узнал.
– Приветствую вас, мистер Брукс, – радостно улыбнулся он. – Прекрасные рецензии на ваш спектакль. Вы их видели? Даже Джеймсу Агату понравилось. – Лондонские кэбмены любили знаменитостей, зачастую возя их не за деньги, а за автограф.
Джулиан просто улыбнулся в ответ. У него не было настроения говорить с кэбменом, ему хотелось думать только об Инес. Впервые за много лет его интерес к женщине был сильнее интереса к отзывам критики. Он ждал встречи с огромным нетерпением, чувствуя себя маленьким мальчиком у елки в Рождественскую ночь. Он думал о ней с прошлого вечера. Кэбмен понял молчаливый намек и оставил Джулиана наедине с его мыслями, пока они ехали к Пастушьему Рынку.
Когда Инес открыла дверь, на ней был черный вязаный свитер и юбка в черно-белую клетку, затянутая широким лакированным ремнем, который подчеркивал изящество и тонкость ее талии. Инес была само очарование, но в ней угадывалась ранимость, которую Джулиан нашел необычайно волнующей. Свежее, ясное лицо девушки было чистым, без грамма косметики.
На стенах ее квартиры, в изысканных рамах висели картины Делакруа, Энгра и Давида. Ему показалось, что он узнал несколько ранних работ Буше и Фрагонара. Мебель была просто восхитительная, в голубых и белых вазах стояли весенние цветы. Да, у этой женщины прекрасный вкус, и она божественно красива.
Инес играла с ним так же нежно и хитро, как рыболов, поймавший огромного лосося на удочку для форели. Наконец-то он у нее дома! Джулиан, Милашка Брукс. Театральный Идол собственной персоной сидел у нее на софе, потягивая кофе из маленькой чашечки севрского фарфора и смотрел на нее взглядом, в котором горело желание.
Ни словом, ни жестом она не выдала свою профессию, не раскрыла секрета, ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Больше месяца она не позволяла ему даже поцеловать себя. Она заставила его доказывать, что он просто сходит с ума от любви к ней. Только тогда она позволила ему овладеть собой. Естественно, она сыграла так, что Джулиан поверил в свою победу, считая, что он завоевал ее.
После воскресного спектакля он предложил Инес поехать за город, в его миленький коттедж. Фиби купила этот дом, поддавшись мимолетному увлечению загородной жизнью, но съездила туда лишь однажды, предпочитая Сент-Джеймс и Пиккадилли грязным дорогам Глостершира. Джулиан долго уговаривал Инес, и она, наконец, согласилась.
Инес приготовила на старомодной плите такие изысканные блюда, которые понравились бы самому привередливому гурману, и открыла бутылку старого кларета.
После ужина она села у камина, в котором потрескивали сухие дрова, и нежно прижалась к любовнику.
Инес чувствовала, что настал момент близости: сначала она по-девичьи сопротивлялась и вдруг уступила его жарким поцелуям. Удобно устроившись на мягкой кровати, Инес взяла инициативу в свои руки, поразив Джулиана страстностью и умением.
Они занимались любовью всю ночь напролет, и это превзошло все ожидания Джулиана. Даже он, с его богатой практикой, не смог превзойти искусства Инес.
У Джулиана были десятки любовниц – англичанок и американок. Это были в основном актрисы, но ни одну из них нельзя было назвать по-настоящему страстной женщиной. Они вздыхали, стонали, извиваясь и произнося фразы типа: «О, Боже, дорогой, как хорошо», но он чувство-пал, что ему чего-то не хватает в этих любовных играх. Они отдавали ему свои тела с огромным энтузиазмом, но он был почти уверен, что сердца их оставались холодными.
С Инес все было совсем по-другому. Казалось, что безумный жар ее страсти испепелит его полностью, ему хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Он чувствовал, что это подлинное чувство, а не игра, что она отдается ему вся, без остатка. Ее кожа сводила его с ума – перламутровая, нежная, пахнущая жасмином. Когда она обвила вокруг него свои стройные длинные ноги, шепча хриплым голосом возбуждающие страстные слова, он совершенно обезумел. Никогда еще у него не было такой женщины. Еще в ранней юности Инес в совершенстве овладела всеми секретами любовного искусства. Ее сексуальное мастерство было настоящей ловушкой для мужчин: даже умудренный опытом и немало повидавший на своем веку Джулиан был сражен наповал. В конце этой бурной ночи он попытался хоть немного вздремнуть, почти ни на что уже не способный, но она нежно и осторожно, как змея, заглатывающая маленькую мышку, взяла в рот его усталый член и начала ласкать. Ее тело не уставало, страсть была неутолимой. Язык и губы доставляли ему такое удовольствие, что он опять возбудился, не в силах устоять перед ласками Инес.
Пожалуй, впервые Джулиан почувствовал, что их чувства совпадают. Ее физическое влечение к нему было таким же сильным, как у него самого. Они занимались теперь любовью все утро и весь день до его ухода в театр. Тридцатисемилетний Джулиан своим пылом и сексуальным темпераментом превосходил семнадцатилетних. Иногда он даже пугался, не скажутся ли эти любовные упражнения на его игре, но все выходило как раз наоборот. Каждый вечер его Гамлет поднимался на новые вершины, и публика кричала и хлопала так громко, что, казалось, рухнут все балки и перекрытия театра «Хеймаркет». Он часто говорил Инес, что она, как Клеопатра, никогда не насыщается его страстью, оставляя «голодным» и его.
