Текст книги "Джейн и Эмма"

Автор книги: Джоан Айкен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Миссис Фицрой уже давно разменяла седьмой десяток, и пока Кэмпбеллы жили в Вест-Индии, ее сильно донимал ревматизм. Она теперь прихрамывала и ходила с тросточкой. Она часто сопровождала миссис Кэмпбелл на горячие ванны и постоянно глотала разные снадобья и минеральные воды. Остаток дней она проводила в изысканной компании, играя в карты и получая информацию. Миссис Черчилль, характер которой стал еще хуже, близких друзей не имела вообще, а наперсников могла пересчитать по пальцам, однако она считала миссис Фицрой вполне приемлемой собеседницей и не возражала, если могла, принимая ванны, иногда обсудить с ней дела молодых людей.

Между ними было решено, что брак Фрэнка Черчилля и Рейчел станет великолепным решением. Фрэнк (если тетя этого пожелает) будет хорошо обеспечен, а у Рейчел имеются свои двенадцать тысяч, которые она получит после свадьбы. Это неплохая основа для более чем приличного существования. Следовало признать, что если Фрэнк был слегка непостоянен, возможно, чуть легкомыслен и ненадежен, серьезность и основательность Рейчел очень скоро заставят его остепениться.

– Потому что она, не стану скрывать от вас, мэм, серьезная умная девушка, в этом отношении она пошла в мать. Я не сомневаюсь, что, так же как Сесилия, она станет разумной преданной женой в отличие от моей другой внучки, Шарлотты, которая не думает ни о чем, кроме флирта. Мне бы только хотелось разделить ее с этим несносным созданием Фэрфакс, удивительно надоедливая девица; чем скорее ей велят собирать вещи, тем лучше будет всем нам, – говорила миссис Фицрой.

– Ваш зять намерен выделить приданое и мисс Фэрфакс, если она захочет выйти замуж? – спросила миссис Черчилль, проявлявшая почти профессиональный интерес к подобным делам.

В этот момент обе леди пили чай с вафлями в библиотеке Джона Харви, после того как с откровенным неудовольствием убедились, что семейства Диксонов и Кэмпбеллов отбыли в трех колясках на прогулку вокруг озера Редипол.

Миссис Фицрой уже открыла рот, чтобы ответить отрицательно, но ее перебил военный оркестр, так оглушительно громко заигравший «Правь, Британия, морями», что беседа временно прекратилась: пока звучала музыка, миссис Фицрой получила возможность подумать. И в результате ее размышлений, когда миссис Черчилль, всегда необычайно целеустремленная, если речь шла о получении информации, повторила вопрос, она ответила:

– Мне, конечно, в точности не известны намерения зятя, мэм. Он со мной не делится. Но он в высшей степени привязан к этой девушке, это я точно знаю. Так что я бы не стала исключать вероятности такого развития событий…

Нечто услышанное ею не далее как утром о братьях Диксон навело ее на мысль сделать гадость девчонке Фэрфакс, хотя сама миссис Фицрой ни за что не употребила бы столь неэлегантного выражения.

– Насколько я поняла, юной леди предназначена карьера учительницы.

– Именно таков был первоначальный план, мэм. Но зять настолько привязался к сей юной особе, что вопрос о ее работе постоянно откладывается.

Здесь миссис Фицрой нисколько не преувеличивала. Несколько раз после достижения восемнадцатилетнего возраста Джейн говорила Кэмпбеллам, что ей пора становиться независимой, что она должна перестать быть для них обузой и ее присутствие мешает Рейчел чувствовать себя хозяйкой, но и полковник, и его жена отвечали, что пока не готовы с ней расстаться. Вот когда Рейчел устроится в жизни, такой шаг придется сделать, но пока бедняжка Рейчел ни за что не пожелает расстаться со своей лучшей подружкой. «Она так оживлена и непринужденно себя чувствует, когда ты рядом, моя дорогая Джейн», – настаивала миссис Кэмпбелл. С этим Джейн, испытывая сильные внутренние сомнения и колебания, не могла не согласиться; не было сомнений в том, что Рейчел вела себя намного свободнее, когда подруга была рядом, а значит, имела больше шансов получить предложение руки и сердца, чего ей все втайне желали. «Но, – думала Джейн, – рано или поздно ей придется научиться обходиться без меня, а я пока живу в некоем раю для дураков, привыкая к удовольствиям и радостям, для которых не предназначена и которых, вероятнее всего, на моем жизненном пути больше никогда не будет. Кэмпбеллы обо мне в этой связи не думают».

Когда полковник Кэмпбелл прочитывал свою газету, Джейн регулярно с ужасом и неприязнью просматривала колонки с объявлениями; не далее как этим утром она прочитала: «Требуется юная особа с отличным образованием и безупречными рекомендациями, чтобы взять на себя ответственность за прекрасную семью из шести детей и обучению их языкам, рисованию, математике и хорошим манерам. Оплата 10 долларов за полгода». Ей вспомнилась мрачная и гнетущая обстановка конторы на Уигмор-стрит. «Вот, что меня ждет, – думала Джейн, – через год или около того». В какой-то момент она ощутила отчаянное желание немедленно отделиться от Кэмпбеллов и, не оттягивая больше, начать унылую жизнь, которая ее неминуемо ожидала. У нее не было иллюзий относительно положения гувернантки даже в самой высокопоставленной семье: социальная пропасть между ней и нанимателями, пусть и на первый взгляд невидимая, все же была. Гувернантку обычно приравнивают к прислуге высшего ранга, – она ведет одинокое существование, не имеет строго определенного места в домашнем хозяйстве, а в ее обязанности частенько входит не только вдалбливание в головы детей теорем Эвклида или латыни, но и купание малышей и починка одежды. Жизнь мисс Уинстэбл или мисс Тейлор была очень комфортной, можно сказать, роскошной по сравнению с существованием других женщин, работавших в семьях, с которыми водили знакомство Кэмпбеллы. Джейн однажды спросила миссис Кэмпбелл, есть ли какая-нибудь другая сфера деятельности, в которой может найти себя образованная молодая девушка и заработать себе на жизнь. Миссис Кэмпбелл, активно занимавшаяся общественной деятельностью, не могла этого не знать. Но леди лишь покачала головой:

– Ничего приносящего доход, моя дорогая Джейн. Все леди, с которыми я связана, действуют на сугубо добровольной основе – вот почему только богатые люди могут быть социальными реформаторами.

Втайне родители Рейчел надеялись, что Джейн, даже не имея приданого, сможет привлечь внимание какого-нибудь подходящего молодого человека: ведь она красива, музыкально одарена, элегантна и имеет безупречные манеры. Это и было главной причиной того, что они не спешили отпустить ее в самостоятельную жизнь.

Все эти соображения периодически поднимались, а потом снова стихали в уме Джейн. Сегодня, собираясь на прогулку к озеру Редипол, она решила, что, поскольку ей велели наслаждаться жизнью, она, пожалуй, так и поступит, пусть даже ненадолго. Пусть кто-нибудь другой возьмет на себя ответственность за шестерых превосходных детишек. И она с интересом уставилась на озеро, где было очень много лебедей.

Экскурсанты устроились в трех открытых колясках, нанятых в «Ройял-отеле». Первой коляской правил Фрэнк Черчилль, его пассажирами были Рейчел и миссис Консетт, второй – полковник Кэмпбелл, с ним ехали Сэм и его мать, третьей – Мэтт Диксон, он вез миссис Кэмпбелл и Джейн. Миссис Кэмпбелл очень редко соглашалась принять участие в подобных мероприятиях, вот и в этот раз ей в руки попали труды некоего научного общества о преобладании легочных заболеваний среди рабочих, добывающих фарфоровую глину, который она внимательно штудировала, не обращая почти никакого внимания на окружающих.

А Мэтт рассказывал Джейн о своем доме, Бейли-Крейг.

– Жаль, что вы не видели его, мисс Фэрфакс. Как там красиво! Горы спускаются прямо к берегу озера, и по вечерам или на рассвете они покрываются причудливыми узорами всех возможных цветов – от лавандового до синего и золотистого; эту игру красок невозможно описать словами. А маленькие домики стоят у кромки воды белые, словно жемчужины. Знаете, всякий раз, когда я вынужден уезжать оттуда в Дублин, это разбивает мне сердце.

– Вы много времени проводите в Дублине? – захотелось узнать Джейн. – Это красивый город?

– Лучший в мире, можете не сомневаться. Там великолепные мосты, замечательные улицы, очень красивая река; некоторые сравнивают его с Венецией, но, по моему убеждению, Дублин лучше.

Он еще некоторое время описывал ей красоты Дублина, потом они поговорили о книгах, обнаружив много общих пристрастий, и о музыке, напомнив друг другу любимые мелодии и попытавшись вспомнить забытые.

– Сэм знает, что я имею в виду, – сказал Мэтт о музыкальной теме Корелли, – он сразу напоет ее вам. – Так разговор коснулся здоровья Сэма. – Бедняга! Мне бесконечно жаль, что его так вымотало путешествие. Мама надеялась, что проведенное здесь лето поможет ему пережить зиму. Я очень беспокоюсь о нем. Сегодня утром он объявил, что никогда не женится, потому что ни одна нормальная женщина не захочет с ним возиться; вы даже не представляете, как это грустно, ведь он самый добрый и хороший человек в мире, он стоит пятидесяти таких, как я. Приняв сан, он, безусловно, станет святым.

– Вы и Сэм очень привязаны к дому, – задумчиво сказала Джейн. – Вы оба любите Ирландию, но все же уезжаете. Оставаясь здесь, вы скучаете о родных местах?

– Поверьте, мисс Фэрфакс, очень скучаем. Бывают дни, когда мысль о Бейли-Крейг постоянной болью живет в моей душе. Это рана, которую невозможно залечить и нельзя игнорировать. Зелень лугов, очертания холмов, мычание коров, крик пахарей на поле. Скажу вам честно, мне этого не хватает каждый день, каждый час, каждую минуту.

– Но вы же уезжаете оттуда? Вот и сейчас вы в Англии. Почему?

– Уж вы-то должны меня понять, мисс Джейн. – Он повернул к ней свое живое, умное лицо. – Да, я уезжаю, потому что в Бейли-Крейг нет того, что может удовлетворить такого человека, как я.

Джейн промолчала, и Мэтт продолжил:

– Я люблю эти места глубоко и искренне, они часть меня, как правая рука, но что я могу там делать? Рыбачить, плавать на моей маленькой лодке с друзьями, гулять по холмам, охотиться – что это за жизнь для образованного человека? Я хочу стать писателем и должен существовать в окружении себе подобных, чтобы оттачивать свой ум. Иногда я думаю, что отцу не стоило посылать меня в Кембридж, тем самым он разрушил меня. Теперь мне нужны разговоры, умные разговоры, я должен видеть, как вращаются колеса мироздания.

– Полагаю, женское общество вам тоже не помешает? – спросила миссис Кэмпбелл, неожиданно оторвавшись от научного труда.

– Вы правы, мэм.

– Возможно, если бы у тебя была умная образованная жена, с которой можно было бы поговорить, она бы примирила тебя с уединением Бейли-Крейг.

– Или она сошла бы с ума рядом со мной в глубочайшей тишине этого места.

– Жены имеют обыкновение дарить мужьям целый выводок детишек, а это значит, что можно попрощаться и с тишиной, и с уединением, – сказала миссис Кэмпбелл.

– Тогда лучше уж я останусь в одиночестве, мэм, – сказал Мэтт и рассмеялся.

А миссис Кэмпбелл вернулась к чтению.

– Странно, что дом вызывает у вас такие чувства, – задумчиво проговорила Джейн. – Но я вас очень хорошо понимаю. Я родилась и выросла в крошечной деревушке – о, она вовсе не так далеко, как Бейли-Крейг, но все же она расположена в довольно-таки уединенном месте, и там неделями можно не встретить на улице незнакомого человека, особенно зимой. Я искренне привязана к дому, к своим родным местам – каждый нормальный человек любит город или деревню, в которой родился, – и все же сейчас, возвращаясь домой, я чувствую некую неудовлетворенность. Мне не хватает вещей, к которым я привыкла в Лондоне, – книг, музыки, содержательных бесед, даже новых лиц, поскольку в деревне все знакомые.

– Да, вы действительно все понимаете, мисс Фэрфакс! – воскликнул Мэтт. – Более того, вы ухватили главное!

– Но что же делать? Ведь, наверное, это неправильно? Похоже на предательство?

– Все не так. Не может быть так. Ведь наша любовь осталась там, где наш дом…

– Но почему мы это чувствуем? Наши предки были вполне удовлетворены, оставаясь на одном месте. Они строили дома и обрабатывали землю.

– Не все, – снова вмешалась миссис Кэмпбелл, оторвавшись от чтения. – Иначе Христофор Колумб никогда бы не открыл Америку. Одни остаются дома, другие отправляются в путь. И мне неизвестна историческая книга, в которой говорилось бы, что Колумб рвался домой… Но мне кажется, что те, кто едет впереди нас, остановились. Вероятно, они встретили знакомых.

Коляска медленно подкатилась к месту остановки – Мэтт, занятый беседой, почти не правил, – и миссис Кэмпбелл удивленно воскликнула:

– Глазам своим не верю! Это же Роберт и Шарлотта! Я и не знала, что моя сестра Селси собирается в Уэймут. Интересно, почему она нам ничего не сообщила?

Остановка была сделана у озера, где широкая песчаная полоса позволяла пешеходам, если у них было такое желание, подойти к самой кромке воды. Коляски поставили под раскидистые дубы, а возле них действительно прогуливались кузены Рейчел.

– Тетя Сесилия! Дядя Джеймс! Кузина Рейчел! Мы навели справки в отеле, и нам сказали, что вы направились сюда. Поэтому мы поспешили навстречу вам. Разве это не приятный сюрприз? Очаровательный план, не так ли?

– Мы были у лорда Форчунсуэлла в Эбботсбейле и уговорили маму заехать ненадолго сюда – просто так. В Эбботсбейле было очень скучно, правда, Роб?

– О да, время там тянулось так медленно – казалось, все часы разом остановились. Старина Форчун все время болтал, вода для купания была чуть тепловатой, а все биллиардные кии деформированы. Мы знали, что вы здесь – мама получила письмо от бабушки.

– Разве вы не рады нас видеть? – прощебетала Шарлотта?

– Рады, конечно, – сухо ответил полковник.

А Рейчел, подойдя к Джейн, шепнула ей на ухо:

– Какая неприятность! Теперь у нас не будет ни минуты покоя.

Сестра миссис Кэмпбелл – леди Селси – была очень похожа на мать и внешне, и по манере одеваться. Ее отношение к моде и обществу было прямо противоположно отношению ее сестры. Шарлотта – на четыре года старше Рейчел – была на редкость глупой девицей с маленькими голубыми глазками, копной светлых кудряшек и безыскусными несдержанными манерами; в некоторых кругах их могли бы назвать очаровательными, но чаще за ними скрывалась немалая злоба. Она никогда не заводила подруг, оставляя все свое внимание представителям противоположного пола. Ее брат Роберт, двумя годами моложе, быстро и уверенно становился настоящим самодовольным хлыщом: он ни о чем не думал, кроме одежды, еды и развлечений, и излишества уже сказались на его внешности.

– Будем надеяться, что им станет в Уэймуте скучно и они не останутся здесь надолго, – тихо ответила Джейн.

Она видела, что братья Диксон и Фрэнк Черчилль взирают без особого дружелюбия на Роберта Селси, хотя поприветствовали они его вежливо; его сестра – воплощение смеха, улыбок и болтовни – была встречена с бОльшим дружелюбием. Она знала Фрэнка Черчилля в лицо, но никогда раньше не встречалась с Диксонами, и Джейн видела, что оба молодых человека произвели на Шарлотту сильное впечатление, особенно Мэтт. Она сразу вовлекла его в разговор, начала задавать бесконечные вопросы относительно окрестностей: где можно прогуляться, покататься верхом, увидеть самые живописные места, в каких гостиницах подают еду в середине дня?

Спохватившись, представили молодого человека, который все это время стоял в стороне. Оказалось, что это друг Роберта Селси Том Джиллендер; он, подумала Джейн, даже больше денди, чем Роберт, поскольку на нем были панталоны цвета примулы и очень уж замысловатый галстук. Он обозревал мир сквозь лорнет, который постоянно подносил к глазам с видом невыразимой скуки, и непременно нюхал табак, прежде чем высказать какое-нибудь мнение. Он сообщил, что находится в Уэймуте уже несколько дней, и Джейн действительно припомнила, что как-то раз видела его на эспланаде, бросающего пренебрежительные взгляды на женщин в ярких муслиновых платьях.

– Не сомневаюсь, миссис Кэмпбелл, что вы разделяете мое мнение об Уэймуте и его скучных окрестностях, здесь все идет медленно – ужасно отвратительно медленно. Жаль, что я не подумал, как и вы, захватить с собой газету или журнал, чтобы убить время, – заявил он, когда миссис Кэмпбелл, с неохотой оторвавшись от чтения, присоединилась к остальным.

– Ты идешь сегодня на бал в зал приемов, Рейчел? – спросила Шарлотта, на секунду прервав болтовню с Мэттом, и, после того как Рейчел с сомнением взглянула на Джейн, с деланным ужасом воскликнула: – Ну пойдем, пожалуйста! Только не говори, что у тебя другие планы. Балы в Уэймуте – единственное, ради чего можно посетить эти места. Знаешь, дорогая кузина, ты становишься «синим чулком», и мы с Робертом хотим тебе напомнить, что в этом мире есть и другие интересные вещи, кроме пера и бумаги. Разве я не права, дорогая тетя Сеси?

Миссис Кэмпбелл, которая, как утверждают, однажды в сердцах заявившая, что племянница напоминает ей жужжащего комара, уже отвернулась и разговаривала с Мэттом и Сэмом, но полковник, манеры которого в компании всегда были безупречными, ответил Шарлотте:

– Насколько я понял, мисс, вы собираетесь на бал, причем во всем своем блеске? – Его тон был добродушным и слегка шутливым – к нему он всегда прибегал, когда приходилось общаться с глупыми молодыми девицами.

– Конечно, дядя Джеймс! А Роберт и мистер Джиллендер будут меня сопровождать; так что я надеюсь, что мы будем иметь удовольствие видеть тебя там, Рейчел, и… – ее глаза скользнули по Джейн, – и других джентльменов, конечно, тоже. – Самый чарующий призывный взгляд она устремила на Диксонов. – На балу джентльменов не может быть слишком много, правда, Рейчел? – Она победно улыбнулась Фрэнку Черчиллю и добавила: – Кажется, я еще не имела удовольствия познакомиться с этим джентльменом; хотя я вас раньше видела и уверена, что вы тоже не откажетесь потанцевать.

– Как же, дорогая, – воскликнул полковник, – это же Фрэнк Черчилль, наш лондонский сосед!

Фрэнк с готовностью вступил в разговор:

– Я думаю в точности так же, как и вы, мисс. Танцы для меня одно из главных удовольствий, и если будет музыка, я готов танцевать без устали до утра. Мне кажется, я мог бы танцевать целую неделю. Те, кто придумал котильон, полонез, джигу и стратспей, по моему мнению, больше достойны восхищения, чем изобретатели пороха, арки и колеса.

– Фрэнк, мальчик мой, ты сегодня на удивление фриволен! – воскликнул полковник и покачал головой, хотя и вполне добродушно.

Шарлотта захлопала в ладоши и воскликнула:

– Это замечательно! Теперь я вижу, что вы обязательно будете на балу, мистер Черчилль, и я гарантирую, что не уступлю вам пальму первенства в танцах.

Теперь вежливость обязывала Фрэнка пригласить мисс Селси на два любых танца по ее выбору, а мистер Джиллендер, лениво приблизившись к Джейн, попросил о чести оставить за ним два первых танца.

– Конечно, я не останусь там больше часа или двух, но раз уж я приехал в этот город, то обязан показаться в местном обществе. Вы со мной согласны, мэм? Общественный долг… и все такое.

– Не сомневаюсь, что население Уэймута будет вам за это вечно признательно, – сухо заметила миссис Кэмпбелл.

– Благодарю вас, сэр, – ответила Джейн, которой не понравился мистер Джиллендер. – Однако маловероятно, что мы будем на балу. – Об этом ей подала сигнал Рейчел, очень решительно помотав головой.

Но тут вмешался полковник Кэмпбелл:

– Ну же, Рейчел, не надо разочаровывать кузенов. Может быть, хватит с нас этого монастырского существования? Да и бабушка определенно хочет, чтобы ты пошла. И Джейн не будет возражать, не правда ли, Джейн?

– Все зависит от Рейчел, – спокойно проговорила Джейн. – Мне все равно. – Строго говоря, это было неправдой, потому что она очень любила музыку, а значит, и танцы. Но она вовсе не собиралась навязывать свое мнение Рейчел, для которой вечер мог превратиться в сплошное наказание.

– Ну разве у вас нет сердца, юные дамы? Вы же не можете лишить меня удовольствия танцевать с вами по очереди? Весь вечер! Ну и с мисс Селси, конечно, – добавил полковник с улыбкой. – А Сэм, хоть он, к сожалению, и не может танцевать, получит огромное удовольствие, наблюдая за вами.

На это Рейчел, слегка заикаясь, сказала:

– Н-ну ладно, если п-папа хочет, мы п-пойдем. Спасибо, Мэтт. Я буду очень рада танцевать с тобой.

Миссис Кэмпбелл заявила, что, раз так, всем надо возвращаться домой, иначе у девочек не будет времени отдохнуть перед вечерними развлечениями; и все снова расселись по коляскам. Роберт и Шарлотта, которая призывно улыбалась Мэтту Диксону до последнего момента, уехали первыми. Их сопровождал мистер Джиллендер верхом. Фрэнк Черчилль повез Джейн и миссис Кэмпбелл, а Мэтт – Рейчел и миссис Консетт.

Джейн до этого не приходилось много разговаривать с Фрэнком. Она часто испытывала к нему жалость, хотя ни за что не смогла бы объяснить причину этого чувства. Он был очень красивым юношей, – рост, осанка, манеры – все было исключительным. Красивое лицо было энергичным, и природная живость несколько сглаживала природную основательность и здравомыслие. Юноша был хорошо воспитан, обладал естественными манерами и был всегда готов поддержать любую беседу. Все это, безусловно, говорило в его пользу. Поэтому Джейн нередко спрашивала себя, почему ее не оставляет чувство, что, несмотря на внушительные преимущества, он все-таки вызывает жалость?

Не потому ли, что он всегда оказывался на краю, чуть в стороне от их компании, страстно желая, чтобы его пригласили в нее, но понимая, что пока для него там нет места. Он был похож, думала Джейн, на красивую дружелюбную собаку, всегда виляющую хвостом, заискивающую, готовую продемонстрировать самое лучшее поведение. Наверное, он научился быть таким, потому что его опекунша была непредсказуемой мегерой.

Джейн хорошо знала историю Фрэнка. Его мать, происходившая из богатого древнего рода Черчиллей, вышла замуж за бедного молодого капитана Уэстона из Хайбери. После трех лет брака несчастная умерла, и поговаривали, что ее смерть была ускорена враждебностью ее же собственной семьи, и Черчилли попросили разрешения у молодого капитана усыновить ребенка. Так Фрэнк из Уэстона стал Черчиллем.

«В его истории есть что-то общее с моей, – думала Джейн, – только у его истории счастливый конец, потому что Фрэнк по всем параметрам является законным наследником Черчиллей – и по кровным узам, и благодаря усыновлению, и со временем получит состояние. Кроме того, у него есть очень милый и снисходительный отец, всегда готовый принять сына в Хайбери, если Черчилли одобрят такой визит. Пока, насколько понимала Джейн, такого одобрения не было, но с другой стороны, – размышляла Джейн, – я намного счастливее Фрэнка, поскольку люблю Кэмпбеллов, а они – меня. В то же время, как бы мне ни хотелось, я не вижу ни малейшего намека на привязанность между Фрэнком и Черчиллями. Они дали ему богатство и комфорт, но не сумели подарить любовь. Думаю, всю свою жизнь ему не хватало настоящего чувства, вот оно что! Вот почему он стоит в стороне и с такой надеждой ждет. Он хочет получить то, что мы ощущаем друг к другу. И его научили всегда вести себя наилучшим образом, чтобы не раздражать больную и несдержанную тетку. Бедняга, его действительно стоит пожалеть. Мои инстинкты меня не подвели: в будущем я постараюсь выказывать больше искреннего дружелюбия по отношению к нему».

– В Апуэлле есть интересное место – колодец желаний, нам обязательно нужно его увидеть, – сказал Фрэнк. – Вы верите в колодцы желаний, мисс Фэрфакс?

– Наверное, мне не слишком повезло в жизни – пока я не видела ни одного, мистер Черчилль, – ответила Джейн. – Но вообще-то я не суеверна и не верю в волшебное исполнение желаний.

Миссис Кэмпбелл, на секунду оторвавшись от чтения, что-то одобрительно проворчала.

Фрэнк с изумлением воскликнул:

– Вам не повезло в жизни? Но ведь вы наследница самого лучшего состояния в мире!

– Я, мистер Черчилль? Сирота, которой судьбой предназначено зарабатывать себе на жизнь преподаванием?

– О, я вовсе не об этом, – взволнованно проговорил он. – То есть я, конечно, знаю, что вы сирота, у вас нет ни отца, ни матери, и это, конечно, очень грустно. Но вам посчастливилось жить в семье, которая вас искренне любит – это видно всякому, – и кроме того, множество случайностей еще может повлиять на ваше будущее; кто может предсказать, что нас ждет впереди? Взгляните на себя и на меня, мисс Фэрфакс, наши судьбы во многом похожи, мы оба оказались вырванными из хода событий, предназначенного нам судьбой, и помещены в совершенно другое место; мы с вами – компаньоны в неожиданных обстоятельствах, разве нет?

Как странно, подумала Джейн, что он повторил практически слово в слово то, что она думала несколько минут назад.

И она стала смотреть на Фрэнка Черчилля с чуть большим интересом. Оказалось, что он вовсе не глуповат, хотя она никогда не стала бы относиться к нему с таким же безусловным восхищением, как к мистеру Найтли или Мэтту Диксону.

В Мэтте чувствовалось что-то непринужденное и необузданное: природный ум и теплота, никак не связанные с воспитанием и обучением. Бедный Фрэнк Черчилль научился дважды подумать, прежде чем говорить; он овладел искусством угождать, и хотя это далось ему легко, как и его отцу мистер Уэстону, к нему все же невозможно испытывать такое же восхищение и уважение, как к Мэтту, который всегда говорит, что думает, независимо от того, какое впечатление произведут его слова на слушателей.

– Если бы вам было обещано исполнение желания, мисс Фэрфакс, – продолжил Фрэнк Черчилль, – а так, конечно, и будет, когда мы приедем в Апуэлл и выпьем воды из колодца, что бы вы загадали?

На мгновение на месте смеющегося лица Фрэнка перед мысленным взором Джейн возникло другое лицо, так часто являвшееся ей в детских мечтаниях. Она представила, как перед ней появляется мистер Найтли на своем черном жеребце Бруте, ведя в поводу маленькую кобылку Дусетту, и говорит: «Пойдем, Джейн, пойдем со мной». А потом, несясь на лошади рядом с ним через Хайбери, она услышит, как он произносит слова, которые она уже сотни раз слышала в своих фантазиях: «Джейн, ты станешь моей женой?»

Напрасные мечты.

Очень серьезно она повернулась к Фрэнку и сказала:

– Но, мистер Черчилль, вы не должны об этом спрашивать. Во всех сказках говорится, что если произнести желание вслух, его услышат злые богини судьбы, вмешаются, и оно не сбудется.

– Я и не знал, что вы так упрямы, мисс Фэрфакс. Только что вы дали мне понять, что являетесь самой рациональной из всех известных мне юных леди.

Она задумчиво посмотрела на свои руки, затянутые в перчатки.

– Думаю, даже у самого рационального в мире человека имеется какое-то суеверие. Полковник Кэмпбелл, например, ни за что не станет править экипажем, который везет черная лошадь без белого носочка. Можете смеяться, но так оно и есть.

– У меня и в мыслях не было смеяться, – заверил ее Фрэнк, но лицо его говорило об обратном. – У меня тоже имеется большая неприязнь к таким животным, и я ни за что не допустил бы появления такого в своей конюшне. Но все же, мисс Фэрфакс, сейчас, когда наше путешествие подходит к концу, скажите, могу ли я рассчитывать на честь быть вашим партнером в двух танцах на сегодняшнем балу? Возможно, это будут первые два контрданса?

Решив немедленно начать претворение в жизнь своего плана более дружелюбно относиться к Фрэнку Черчиллю, Джейн приняла его предложение. И молодые люди на время расстались.