Текст книги "Чёрные корабли"

Автор книги: Джо Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Наместник выбрал средний путь, не удостоив нас ни верой, ни недоверием. Четыре быстроходных корабля он выслал на разведку: они отправятся на север к Аскалону, чтобы выждать и посмотреть, вправду ли туда подойдет пиратский флот. Прочие корабли он оставил наготове в Тамиате и лишь несколько из них отрядил идти с нами на юг, в Мемфис. Они будут сопровождать нас вверх по Нилу до столицы Нижнего Египта, где мы сообщим наши новости ближайшему доверенному лицу фараона – его сестре, царевне Басетамон. Там, явно не случайно, мы окажемся вдалеке от побережья и не сможем безнаказанно уплыть, если вдруг выяснится, что мы пособничаем пиратам.

Так, сопровождаемые десятью египетскими кораблями, мы начали путь на юг по широкому протоку – одному из рукавов Нила. Река, вначале узкая и мелководная, текла между склоненными над ней деревьями и лозами; края ее заросли тростником так, что не видно было, где кончается вода и начинается берег. Аромат лотосов смешивался с густыми болотными запахами. То и дело взмывали в воздух потревоженные утки, на мелководье ловили рыбу цапли.

Охотились за рыбой и крокодилы. Один, длиной в человеческий рост, проплыл вплотную к «Дельфину», покосившись хищным глазом на Тию, стоявшую с ребенком у ограждения. Я вдруг вспомнила рассказ Мик-эля. Теперь понятно, почему здешние люди считают крокодилов воплощением зла. Не здесь ли рожден и сам Мик-эль – в давние времена, на самой заре мира…

На второй день река стала шире, растительность по берегам поредела. Теперь вдоль реки виднелись возделанные земли и работающие на ячменных полях мужчины и женщины, собирающие бобы на ярко-зеленых грядах. Ни олив, ни миндаля, ни других привычных деревьев – кроме смоковниц, ради плодов посаженных рядом с домами. Несчетные рыбачьи лодки стремительно сворачивали с нашего пути; по берегам стояли баржи, на которые сгружался урожай.

Когда Кос принял кормило, Ксандр пришел постоять со мной на носовой палубе.

– Видела? – кивнул он в сторону деревни на берегу. Голый мальчик, пасший гусей, уставился на наши корабли, опустив руку с прутиком. Позади него дым из деревенской пекарни поднимался, закручиваясь, в безветренное небо.

– Что именно?

– Никаких стен и оград, кроме глинобитных, – пояснил он. – И не только в простых деревнях – города тоже стоят незащищенными. Нет стен между городом и полем, и поля подходят к самой реке.

– Наверное, именно о таком и слышал Неоптолем. Неудивительно, что он считает египетские земли легкой добычей.

– Неслыханное дело. Города без стен… Дети, которые глазеют на чужаков и не боятся, что на них направят стрелу…

– Люди живут в спокойствии, – сказала я. – В течение долгих мирных лет. Настолько долгих, что война для тебя – это то, куда ты идешь, а не то, что приходит к тебе. – Я наклонилась вперед, глядя поверх реки. – В этой земле заключена сила, какой я раньше не встречала. Простор и спокойствие. Здешние боги могущественны, и люди не знают страха уже много поколений.

Ксандр покачал головой:

– Если так – да помогут им боги, когда придет Неоптолем! В селениях, наверно, и мечей-то нет, разве что единственный на два десятка человек.

Я почувствовала Ее руку на спине, словно шепот ветра. «Так выглядит мирная жизнь. Ты не сможешь ее найти, если никогда не видела – ты, дитя войны, дитя своего народа».

И я стала наблюдать. Я поднималась с солнцем и смотрела, как египтяне начинают день – жрецы в маленьких храмах воздевают руки к солнцу, работники идут на поля, женщины с кувшинами спускаются за водой… Некоторые останавливались посмотреть на наш корабль, чернеющий среди светлых речных лодок с косым парусом и ярко выкрашенных египетских судов. Но никто не бежал в ужасе прятать семьи и имущество: им было любопытно, но не страшно. Так выглядит мирная жизнь…

На следующий день протоки слились вместе, и я поняла, почему Нил называют величайшей рекой мира. Берега его расходились так широко, что мы плыли по нему почти как по морю. Широкий, спокойный, безупречно плавный, Нил тек свободно и ровно, не встречая на своем пути ни уступов, ни скал, которые я так часто видела на других реках. Иногда попадались отмели, на их песчаном дне лежали крокодилы – вода покрывала их лишь на пядь, так что наружу выступали одни наросты на голове.

Движение на реке стало более оживленным: появились маленькие тростниковые лодки, схожие с круглыми корзинами, и плоскодонные суда в пятьдесят весел, и поднимающиеся вверх по течению боевые корабли с наклоненными косыми парусами, ловящими попутный ветер. Те, кто шел на юг, держались правой стороны, встречные – левой. Поначалу мне это казалось странным, пока я не поняла, что иначе не избежать столкновений. Мелкие лодки, чтобы не попасть под корабль, шли вплотную к берегу, оставляя середину реки большим быстроходным судам.

Так мы добрались до Мемфиса.

Если в детстве Пилос представлялся мне огромным, то лишь до тех пор, пока я не очутилась в Миллаванде. Миллаванду я считала многолюдной – пока не побывала в Библе. И если Библ казался мне прекрасным, то лишь потому, что я еще не видела Мемфиса. Поверьте, более красивых городов нет и не будет никогда, до конца времен, хотя сами египтяне клянутся, будто Мемфис ничто по сравнению с Фивами, где великий дворец бога соперничает по роскоши с великим дворцом фараона. Я не видела Фив. Но я не способна вообразить себе город, равный по красоте Мемфису.

Улицы здесь широки и вымощены белым камнем, высокие финиковые пальмы колышутся с каждым дыханием ветра. Позади широких домов и пышных храмов зеленеют поля, созревшие к урожаю. Словно отсеченная от них тонким ножом, пустыня подступает к ним вплотную – так что можно стоять одной ногой на орошенном поле, а другой – на песке. Плавно поднимаются желтые холмы, невдалеке за ними виднеется что-то похожее на тень от трех безупречно ровных гор, и сверху над всем простирается небо пронзительной, небывалой синевы – должно быть, рисовальщики, расписывающие синий фаянс, силятся передать именно такой оттенок неба, но тщетно.

Нас очень уважительно разместили в длинных домах из глинобитного кирпича, в которых обычно располагался полк Овна. У египтян в отличие от остальных виденных мной народов есть специальные люди, все занятие которых – воевать, месяц за месяцем и год за годом, словно воинское дело служит для них ремеслом. Крестьяне и мастеровые знают здесь о мечах не больше, чем рыбаки о плуге. Здешние повелители земель – номархи – не водят на войну своих людей, вместо этого они платят подать на содержание царского войска, поделенного на полки с разными именами.

В то время полк Овна находился за пределами Мемфиса – его послали помогать крестьянам. Говорят, так бывает всегда, когда наступает время жатвы: если где-то случается избыток урожая, туда отправляют на помощь воинов – чтобы излишки не оставались на полях. Собранное ими потом поступает в общественное пользование, или идет на пропитание армии, или отсылается в те местности, где случился недород.

Одноэтажные здания казарм, сложенные из прочного глинобитного кирпича, хранили прохладу днем и тепло ночью. Широкий двор выходил к реке и причалу, где мы поставили корабли. Сойдя наконец на берег, мы разделились, кому где жить, и разошлись по зданиям. Казармы, конечно, не выглядели родным домом, но в них было чисто и прохладно Ничего другого нам все равно не оставалось.

Сразу же как только мы оказались на берегу, Лида взялась стирать лучшие одежды Нея.

– Скоро понадобятся, – сказала она, расстилая их на солнце. – Ему как-никак идти на прием к этой их царевне. – Она фыркнула: стало ясно, что она думает про женщин, занимающихся мужскими делами.

Я тоже выстирала свой черный хитон и покрывало. Если предстоит прием, я должна быть готова. Поскольку доверенное лицо фараона – его сестра и, соответственно, женщина, то египтянам мое присутствие не покажется непозволительным или неподобающим, как случалось в Миллаванде и Библе. Взглянув на расправленный для просушки хитон, я пришла в замешательство. Краска выцвела, теперь вместо черного он стал рыже-бурым и местами потерся или даже порвался. Я, наверное, буду выглядеть нищенкой, хотя вряд ли у кого-то из нас одежда сохранилась лучше. У меня по крайней мере оставались еще церемониальные краски для лица.

Послеполуденное солнце едва начало склоняться к горизонту, когда пришел Ней – за одеждами и за мной. Царевна Басетамон прислала двое носилок: она желает, чтобы Ней предстал перед ней незамедлительно. Кроме меня, с ним пошли Ксандр и Иамарад – они более других привыкли общаться с чужеземцами.

Сидя возле Нея в кипарисовых носилках, я выглянула наружу сквозь тонкие, почти прозрачные льняные занавеси. Нас несли четверо рабов, похожих один на другого как братья – высокие и чернокожие, с обритой головой и блестящим от благовонного масла телом.

Я встретила ответный взгляд Нея. То ли его воистину принимают как царевича, то ли здесь имеют немыслимый по нашим меркам достаток.

Оказалось второе. Когда носилки остановились у дворца, нас провели в переднюю комнату – ожидать: сегодня особый день, когда царевна выслушивает жалобы, и потому много посетителей. Стены и массивные колонны комнаты уходили вверх на пять человеческих ростов, и всю их поверхность, вплоть до мельчайшего участка величиной с ноготь, украшали резьба и красивые цветные письмена, которыми пользуются в Египте. Даже на потолке в темно-синем обрамлении сиял солнечный диск, выложенный из чистого золота. Из фонтана струилась вода, и появившаяся перед нами служанка с золотым кувшином вымыла нам руки, чтобы уличная пыль не побеспокоила высочайшую особу.

Через некоторое время к нам вышел пожилой человек с обритой головой, одетый в длинную юбку из уложенного мелкими складками льна, с посохом в руке и с перекинутой через левое плечо леопардовой шкурой, прикрывающей иссохшую грудь. К нашему изумлению, он обратился к нам на языке Вилусы.

– Приветствую тебя в великом доме Черной Земли, царевич Твердыни Ветров! – произнес он с едва заметным призвуком чужеземной речи. – Я Хри, жрец Тота, который есть владыка всякой мудрости. Через несколько мгновений вас примет царевна Басетамон – та, что говорит голосом фараона в Мемфисе, возлюбленная Амона. Я буду произносить ей ваши слова на языке кемет, который боги даровали народу Черной Земли.

– Ты хорошо владеешь нашим наречием, – сказал Ней. – Ни в каких землях я не слыхал, чтобы язык Вилусы звучал так ясно.

Черные глаза жреца блеснули.

– Много лет назад я путешествовал по миру, ища знания, как делал сам владыка Тот. Я прошел много земель и наконец оказался в Вилусе, городе Твердыни Ветров, где я сидел у очага Приама и слушал новые сказания. Не родствен ли ты ему, царевич Эней?

Если Ней и запнулся, то лишь на мгновение – кроме меня, должно быть, никто не заметил.

– Я его внук, – ответил он, – и последний в его роду. Моей матерью была Лисисиппа, старшая дочь Приама.

Хри улыбнулся:

– О, я помню ее, царевич Эней. Юная девушка редкой красоты, назначенная служить одной из богинь. Такие же волосы и глаза, как у тебя, и то же лицо. Но небольшой рост и другая осанка.

– Ростом высок мой отец – Анхис, сын Каписа. Он жив и странствует с нами.

Хри покачал головой:

– Я, кажется, его не знал.

Еще бы, подумала я. Анхис десятью годами младше Лисисиппы: когда та была юной девушкой, он еще ползал по полу.

– Также я расскажу вам, как подобает держать себя при дворе царевны, – продолжал Хри. – Мы надеемся на должное почтение от тех, кто прибывает в нашу землю.

Ней кивнул.

– Мы не желали бы оскорбить вас проступком. Тем, кто путешествует, пристало чтить законы хозяев и уважать богов их земли.

– О, ты воистину сын Лисисиппы! – Морщинистое лицо Хри прорезали лучики, разбежавшиеся от уголков глаз. – Я никогда не видел ребенка, столь жадного до рассказов о дальних землях, о богах и обычаях других народов. Будь она дочерью Египта – ей предстояло бы посвящение в главном храме, но ее дарования не остались незамеченными и у вас: ее назначили к служению в прославленном святилище – настолько ярки были ее достоинства. Таков один из законов Тота, если вы не знаете. – Он на мгновение задумался, перелагая слова в уме, и произнес: – Светильник, помещенный под корзину, сияет подобно солнцу.

– Будь у меня светильник, – ответил Ней, – я бы не стал прятать его под корзину.

Хри задержал на нем взгляд и тут же рассмеялся:

– Да, ты бы не прятал, царевич Эней. Не его ли ты привез с собой? – Он перевел взгляд на меня, и я увидела его по-настоящему – древний старец древнего народа, осененный тенью ибиса, с глазами пронзительными, как небеса.

Я почтительно склонила голову:

– Мы припадаем к твоему благоволению, о священный.

Он коснулся моего подбородка сморщенной рукой; Ней беспокойно переступил с ноги на ногу.

– С тобой, дева Нефтиды, мы побеседуем позже.

– Нефтиды? – переспросила я.

– Таково имя, под которым здесь чтут супругу великого Владыки Красной Земли.

– Красной Земли?

Ней кашлянул.

– Там, кажется, прием у царевны? И чей-то флот собирается сжечь Египет? Может, вам двоим лучше поговорить о богах чуть позднее?

Хри засмеялся:

– Вот уж кто истинный сын Гора! Хорошо, поговорим о наших делах потом.

Когда пришло время, он ввел нас в приемный зал.

Колонны, вырезанные в форме лотоса, поддерживали потолок необъятного помещения. Словно яркие цветы посреди поля, там и тут стояли сановники, одетые в крашеный лен и крахмальные белые юбки; на их шеях, руках, мочках ушей и даже на ремнях сандалий сверкало золото. Царевна восседала в резном кресле черного дерева, поставленном на каменном возвышении в конце зала. Поверх ее зеленого одеяния, схваченного поясом высоко над талией, лежало широкое оплечье из золота с малахитом, закрывавшее всю грудь. Золотыми с малахитом бусинами были унизаны и ее волосы, заплетенные в бесчисленные косички. По одну сторону от нее стоял раб с опахалом из огромных радужных перьев, по другую – раб с гепардом на цепи. Я впервые увидела эту породу огромных хищных кошек. Зверь терпеливо ждал, сидя на задних лапах, и походил бы на раскрашенное изваяние, если бы не едва заметная дрожь, пробегавшая по кончикам ушей.

Больше я ничего не успела заметить – мы с Неем и позади нас Ксандр с Иамарадом склонились в глубоком поклоне. Хри обратился к царевне, перелагая на кемет слова Нея. В ответ раздался ее мелодичный голос.

– Вы можете подняться, – сказал Хри.

Карие глаза царевны не отрывались от лица Нея. Между бровями, подведенными зеленой краской, виднелась легкая морщинка: царевне, должно быть, лет двадцать пять или больше – вполне зрелый возраст для власти, доверенной ей фараоном.

Хри переводил ее вопросы – сколько кораблей и какого вида, сколько весел на каждом, из каких земель моряки. Когда Ней начал отвечать, рассказывая виденное в Библе, она повела рукой в сторону. Тучный немолодой человек, одетый лишь в белую юбку и золотые браслеты, выступил вперед. Сев на ступени подле ее кресла, он достал папирус и сразу начал на нем что-то царапать тонкой палочкой, которую окунал в темную жидкость. Наверное, он записывал сообщенное Неем: количество и вид судов, описание людей.

Царевна задала множество вопросов, Ней ответил на все. Я видела, что он удивлен ее основательностью и познаниями в военном деле. Она больше не взглянула ни на меня, ни на Ксандра с Иамарадом. Мы ничего не значили, мы были таким же фоном для Нея, как послушный зверь для нее самой.

Вопросы длились долго, записи покрывали уже второй лист папируса.

Наконец Хри повернулся к нам:

– Возлюбленная Амона, говорящая голосом фараона в Мемфисе, просит вас вернуться к вашим людям. Она примет вас через несколько дней. Фараон считает вас гостями Египта и благодарит за добрую службу. Главному царскому хранителю приказано выдать вам достаточное количество еды, вы вольны передвигаться по городу сколько пожелаете. Однако ваши корабли должны оставаться у причала – вы сами, без сомнения, понимаете это вполне ясно.

– Вполне, – ответил Ней. – Передайте ее высочеству, что я ценю ее благосклонность.

Он опустил голову в поклоне, карие глаза не отрывались от него ни на миг. Потом мы вышли из зала вместе с Хри.

Так мы прибыли в Египет. Гостями или пленниками – еще предстояло выяснить.

Черная Земля

Этой ночью я спала в доме – или, вернее, пыталась уснуть. С самого Библа под ногами была только палуба «Дельфина», вздымающегося на волнах, и теперь, в помещении полка Овна, лежа на тюфяке рядом с Тией и девочкой, я не могла сомкнуть глаз. Казалось, пол подо мной ходит вверх-вниз; откроешь глаза – останавливается, но стоит снова закрыть – качка продолжается. И еще мне не хватало спокойного дыхания Ксандра – спал ли он или по-прежнему томился мыслями о проклятии… Пока мы плыли, я не решалась оставлять его без присмотра.

Наверное, мне не спится еще и из-за того, что он теперь один. Я села на постели. Ну не натворит же он глупостей… К тому же в комнате с ним еще полдюжины народу: задумай он взрезать себе запястья – кто-нибудь да увидит.

Да, но вряд ли он станет творить такое прилюдно, сказала другая часть меня. Если он выйдет – просто подумают, что он встал по нужде, никто за ним не побежит.

Я поднялась и вышла в прохладную египетскую ночь. Белые камни двора еще хранили дневное тепло, за ними начинался причал. Восходящая луна отражалась в воде. Я не удивилась, увидел у реки Ксандра.

Он обернулся, услышав мои шаги, и спокойно ждал. Никакого ножа ни в руке, ни поблизости. Он просто ждал, словно мы договорились о встрече.

– Не спится? – спросил он.

– Да. Так непривычно спать на берегу…

– Мне тоже.

Чуть ниже по реке, на пристани рядом с дворцом, в факельном свете виднелось несколько раскрашенных лодок, стоящих наготове. Светильники, установленные на носу у каждой, освещали гребцов – те что-то ели и играли в кости в ожидании хозяев, которых нужно будет отвезти домой после званого ужина. Еще чуть дальше готовилось к отплытию быстроходное судно, какие обычно отправляют на разведку. Оно оттолкнулось от причала и легко заскользило в сторону Тамиата, к морю.

– Как ты думаешь, она нам поверила? – спросил Ксандр.

– Думаю, да. Но точно не знаю. Трудно понять тон и смысл вопросов, задаваемых на чужом языке. Знай я кемет, я могла бы судить лучше. Наверное, нужно его выучить.

– У тебя получится.

– Да. – Смутная полуощутимая мысль теплой волной плеснула на поверхность, раскрываясь бутоном, словно желание, словно давняя мечта. – И еще научиться читать…

Ксандр посмотрел на меня.

– Тебе, кажется, удалось бы, – проговорил он медленно. – Я думал, женщинам такое недоступно, но если кому и дано – то, наверное, тебе.

– Наверное.

Мы еще постояли в тишине, глядя, как поднимается ясная белая луна. Ее свет отбросил позади нас две похожие тени, темные на бледных камнях двора.

Я взглянула дальше назад, на те комнаты, где спит Ней. Интересно, раскидывается ли он во сне, как ребенок, или его выдержка велит ему оставаться царевичем во всем… Мне это неведомо – и, конечно, останется неведомым навсегда.

– Вот как, – тихо произнес Ксандр, – и ты тоже…

Я взглянула в его лицо, спокойное и серьезное.

– Да, – ответила я. – А ты?

Уголок его губ дрогнул в обычной печальной улыбке.

– Конечно.

– Давно?

– Всегда. Еще с тех пор, как мы были мальчишками.

– Из этого что-нибудь вышло? – осторожно спросила я.

– Он царевич, я рыбак. Конечно, нет. Но он мой предводитель и всегда им останется, пока я жив.

– Он царевич, но ты кормчий боевого корабля, – сказала я, тщательно подбирая слова. – Самый доверенный из его кормчих. И ты его друг. Это меняет дело.

– Ты думаешь? По-моему, нет. Мы оба знаем, кто есть кто. – Он взглянул вдаль, на реку. – Надо бы поспать.

– Надо бы.

– Кос храпит, а Бай вертится и бормочет – не уснешь.

– Бывает.

Ночь дышала чем-то неведомым. Ксандр сказал что хотел, и больше говорить не собирался.

– Я намеревался лечь на «Дельфине», – произнес он. – Пойдешь? Ну, если на берегу спать непривычно…

– Да.

Мы ступили на знакомые доски палубы, прошли вниз в носовую каморку – крошечную, пустую и тихую. Я завернулась в мягкое одеяло Тии, оставленное здесь не иначе как в полуденный зной, когда шерстяные вещи кажутся ненужными. Ксандр лег позади меня. Я почти чувствовала спиной его тепло; мне хватило духу удержаться и не прильнуть к нему, но отстраниться было выше моих сил. Так я и лежала едва ли не вплотную к нему, совсем рядом.

Осторожное движение – словно он тронул ладонью мои волосы. Прикоснется ли он ко мне? И что тогда?

Но Ксандр замер. Я слышала, как его дыхание постепенно становится медленным и ровным – сонным, словно плеск волны у причала или едва слышное поскрипывание корабля.

По крайней мере на один вопрос я получила ответ. Я хотела, чтобы он коснулся меня, хотела приникнуть к нему ближе, дыхание в дыхание. Никому из мужчин я не нужна – никому из тех, кого я бы не отвергла. Что может быть немилосерднее, чем желать Ксандра, сына Маркая, превыше других…

Я лежала не смыкая глаз, еще долго прислушиваясь к его сну.

Мы только и делали, что ждали. Из дворца не приходило никаких вестей. Ней мерил шагами пристань, Иамарад считал дни по пальцам.

– Ней, ну посуди сам. От Тамиата до Аскалона идти четыре дня, при встречном ветре дольше. Если всю дорогу на веслах – неделя или вовсе дней десять. И четыре дня обратно до Тамиата, и еще четыре подняться по Нилу до Мемфиса. Это если они застанут Неоптолема в Аскалоне. Но он-то не собирался отплывать сразу! Он ждал, пока подтянутся еще корабли и пока сменится погода. Итого восемнадцать дней после нашего ухода из Тамиата – это в лучшем случае. То есть остается два дня. И неизвестно – может, нам еще неделю или две ничего не скажут…

Ней вздохнул:

– Я знаю.

– Остается ждать, – ответил Иамарад. – Только ждать.

Для меня это было невыносимо. На следующий же день я собралась и пошла одна в храм Тота. Он составлял часть главного храма – огромного скопления дворов и зданий, занимающего пространство размером с несколько городов.

Я бродила там среди открытых дворов в поисках нужного храма, пока не увидела статую Тота с головой ибиса. Приблизившись к двум стражникам, стоявшим у ворот с посохами в руках, я попыталась объяснить им, что мне нужен Хри. Но на мои жесты и имя «Хри» они только строго покачали головами.

С внутренней стороны двора к ним подошел молодой человек с бритой головой и что-то спросил – наверное, поинтересовался, зачем я пришла.

– Хри, Хри, – повторила я.

Он кивнул, снова произнес что-то непонятное и ушел. Через некоторое время он появился снова, ведя с собой человека в белой юбке и леопардовой шкуре через плечо, как у Хри. Тот обратился ко мне, имя Хри мелькнуло среди других слов.

Я снова попыталась жестами изобразить облик Хри. Они не могут его не знать – он стар и явно пользуется уважением.

Молодой человек обратился ко второму, я услышала слово «вилосат».

– Вилосат? – спросила я. Должно быть, это слово обозначает или язык Вилусы, или человека из Вилусы. Я похлопала себя по губам. – Вилосат?

Старший жрец что-то проговорил и вновь ушел. Через мгновение появился Хри.

– А, дева Нефтиды! – сказал он с улыбкой, прорезавшей его лицо мелкими морщинами. – Я рад, что ты меня отыскала.

– Прости, если причинила тебе беспокойство, Хри, – сказала я. – У меня плохо вышло объясниться, хоть я и называла твое имя.

Старец рассмеялся:

– Хри – это не имя, дитя. Это звание. На вашем языке его, кажется, можно передать как «он читает». Я из тех жрецов, что занимаются текстами – священными и обыденными, и всех нас зовут Хри. Мое же собственное имя значит «тот, кто идет в лучах Амона». – Он тронул мою руку: – Уйдем, здесь слишком яркое солнце. Беседа в тенистом дворике будет приятнее.

Дворик и вправду оказался уютным. Четыре финиковые пальмы окружали прямоугольный бассейн с плавающими в нем лилиями. С каждой стороны стояло по каменной скамье; по утрам на них падала тень от одной пальмы, после полудня – от другой, так что скамьи все время оставались в тени.

Хри сел возле меня и со вздохом выпрямил ноги.

– Так зачем же ты отыскала меня, дочь Вилусы?

– Я хочу выучить кемет, – вырвалось у меня. – И уметь читать.

Он взглянул на меня, и лицо его посерьезнело.

– Что заставляет тебя к этому стремиться?

– Знания приносят пользу. С ними я лучше смогу помочь своему царевичу. И еще… я просто хочу знать. Это ведь не запрещено?

– Нет, конечно, – ответил Хри. – Здесь, в Черной Земле, читать умеют многие женщины. И кто запретил бы морякам узнавать наш язык? – Он внимательно посмотрел на меня. – Так вот какой добычи ты ждешь от Египта…

– Мы не ищем добычи, о достопочтенный, ты это знаешь.

Хри улыбнулся:

– Любой, кто приходит в Египет, ищет сокровищ. Любой, кому открываются наши богатства, желает приобщиться к достоянию Черной Земли. Иные, как названный вами Неоптолем, мыслят отвоевать мечом долю золота и слоновой кости. Иные, как твой царевич, еще не ведают, что им потребно. А ты? Ты взыскуешь величайшего сокровища… Чего желаешь ты, дева Нефтиды?

Я встретила его взгляд, и сами собой родились слова – будто я говорила с той, что когда-то была пифией.

– Я хочу знать все на свете. Как движутся облака и почему острова тонут в море. Как сажать миндальные деревья и как растить детей здоровыми и сильными. Я хочу знать, как пристало властвовать правителям и отчего люди познают любовь. Хочу понимать движение небесных звезд и все слова, что когда-либо сотворены. И помнить все сказания мира.

– Ты хочешь быть как боги, – произнес Хри.

Я даже вздрогнула.

– Нет… Я ведь не…

– Да, – кивнул Хри. – Ты стремишься к знанию так же, как наше ба стремится к солнцу, сопровождая его за пределы западных гор в подземный мир. Ты ищешь то знание, что открывается во сне или в смерти – в том сне, который не ведает пробуждения. Ибо знание пребывает у трона Исиды, где она, сидя подле своего супруга Осириса, вершит судьбы мертвых.

– Я служительница Смерти, – сказала я. – Владычица Мертвых – моя госпожа.

– Значит, Исида, – проговорил Хри. – Не Нефтида. Ты знаешь о ней?

– Нет…

Хри чуть пошевелился.

– Тогда я тебе расскажу – о ты, стремящаяся вместить все сказания мира! И выучу тебя языку кемет. И чтению. Здесь храм Тота, повелителя мудрости. Никто, взыскующий знания подобно тебе, не уходит обделенным, ибо мы чтим любое учение – даже если оно является в обличье девы, которая служит чужеземной богине и одета в лоскутья черного льна.

Я взглянула на свой потрепанный хитон и почувствовала, что заливаюсь краской.

– Учитель Хри, – произнесла я, – поверь, я бы не посмела предстать перед тобой в лохмотьях, если бы не тяготы нашего пути. Не прими это за неуважение, просто ничего другого у меня нет.

Он удивленно поднял бровь:

– Разве царевна не прислала вам одежд? И всего, что необходимо?

– Она прислала съестных припасов – много хлебного зерна и бобов. Наверное, она ждет исхода дела: хочет убедиться, что мы не солгали.

– О лжи не может быть и речи, – сказал Хри. – Я знал Вилусу гордой и смелой. Если вы приходите в такой великой нужде, значит, вы гонимы великой опасностью. Я верю царевичу Энею.

Я почувствовала, как закипают в глазах слезы. Оказывается, я так боялась, что нам не поверят…

– Царевна осторожна, как подобает правителям, – продолжал Хри. – Когда из Аскалона придет известие, она уверится в истине и вознаградит ваши труды.

Я не стала говорить, что осторожность правителей не так уж ценится в других землях. Мой народ больше всего чтит смелость, даже превыше доблести и славы. Мы любим страстных, порывистых, дерзких – как царевич Александр, что увез ахейскую царицу назло могущественной родне ее мужа, – тот самый царевич, которому Ней приходится наполовину племянником. Нам легче прославиться в песнях, чем выжить. Пожалуй, так оно и случилось.

Египет не таков. Египет стар – и ценит обдуманность и осторожность. Но хватит ли этого, чтобы устоять против натиска алчных и буйных?

Я понимала теперь, почему Неоптолем задумал напасть на Египет. Огромные богатства, столь слабо защищенные, – чудовищный соблазн. Но кроме него есть и другое: зависть к тому непонятному, чего раньше не мог и вообразить. Обычные женщины здесь ходят в украшениях из золоченой бронзы и не прикрывают их накидкой; в обычных лавках продают зеркала, благовонные масла и даже драгоценную смолу мирры, которую та, что была пифией, берегла как сокровище. Улицы чисто выметены, на торжищах изобилие рыбы, зерна, плодов и любого добра, и даже у самых бедных есть хлеб.

Хри старше Анхиса на двадцать лет, но он крепок и бодр. Он говорит, что в Египте не диво прожить шесть десятков или даже шесть дюжин лет – а мы старимся в сорок, Анхису нет еще и пятидесяти. Кто не захочет себе сокровищ Египта – долгой жизни, изобильной еды и роскоши, доступной у нас лишь царям?

Я услышала Ее у своего плеча. «Легче разрушать, чем созидать, легче собирать урожай, чем сеять и взращивать. Труд многих поколении уничтожается мгновенным пожаром, что возводилось веками – гибнет в недолгой войне. Ребенок растет десять лун, пока не родится, и мужает долгих пятнадцать лет, но одного мига довольно, чтобы его убить. Сокровища Египта невозможно похитить – ведь захватчики не умеют их сохранять. Что проку присваивать урожай, если при этом убиваешь тех, кто возделывает поля? Тогда на следующий год не будет зерна. Что проку сжигать оливковые деревья? Станут ли они плодоносить для завоевателей?»

– Дитя… – Хри тронул меня за локоть. – Что с тобой?

– Как мне поднять мертвых, чтоб было кому вспахать невозделанные поля? – повторила я слова той, что была пифией. – Как мне восполнить утраченное? Столько потерь… И нас так мало…

Хри взял мою руку в свои.

– Я не знаю ответа, прекрасное дитя. Все пребывает в ладонях Исиды, не в моих. Но обещаю – ради тех, кто принимал меня в открытой каждому ветру Вилусе, ради Лисисиппы и Приама обещаю тебе: если в чертогах Тота есть знание, которое может тебе помочь, оно будет твоим.

Я взглянула на него: в ясных старческих глазах стояли слезы.

– Благодарю тебя, – ответила я. – Благодарю от всего сердца.

Так началось мое ученичество – второе за всю жизнь. Каждое утро я приходила в храм Тота на рассвете и занималась с Хри до тех пор, пока солнце не окажется прямо над головой. Хри учил меня произносить слова на кемет, показывая, как держать губы, чтобы получился нужный звук. А потом рисовал знаки для каждого слова и говорил, как они звучат – чтобы я запомнила сразу слово и знак: бык и бык, вода и вода, жизнь и жизнь…

И еще я слушала сказания. Хри поведал мне об Осирисе и Сете – как Сет предал и убил брата, как разбросал части его тела в болотах дельты, как Исида собирала тело Осириса при свете луны, ища его в топких темных водах.