Текст книги "Тридцать девять и девять (СИ)"

Автор книги: Джим Вестван

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Данил взял несколько штук – абрикосы действительно были превосходные.

Элина с поразительной скоростью уплела всю порцию и, смяв бумажный пакетик, бросила его в урну.

– Ты учишься в школе? – поинтересовался Данил.

– Да.

– В каком классе?

– Ни в каком. Сейчас каникулы.

– Ну, а в какой пойдешь?

– В десятый.

– Ого! Ты уже школу заканчиваешь?! – Давыдов в самом деле очень удивился.

– Ага, заканчиваю, слава богу.

– Ты что, плохо учишься?

– Нормально вроде, – равнодушно пожала она плечами.

Хотя училась Эля не просто нормально. Она училась очень хорошо, поскольку знала – это ее единственный шанс хоть как-то закрепиться в этом мире, преподносящем ей одни только страшные сюрпризы. Золтан всю свою жизнь внушал ей эту мысль, и она прекрасно понимала, что именно хотел он сказать: если она хочет быть такой же, как все, – она должна стать на голову выше остальных. И Эля очень, очень старалась, обливаясь слезами над этой проклятой математикой, которая нужна ей просто для отличного аттестата. Эля совсем на другое ориентируется, занимаясь каждую свободную минуту, ведь поступить туда, куда она хочет – задача для нее чудовищной сложности, и наверняка там все наперед схвачено. Но она должна сделать это, у Элины просто не может не получиться! Ей обязательно нужно уехать и начать новую самостоятельную жизнь. Остался всего один год – и она уедет. Уедет очень далеко. В Москву!..

Они были уже в городе и шли по тенистой улице вдоль набережной. Вдруг Данил услышал, что его немного отставшая подружка опять чем-то недовольна.

– Вот блин!.. Этого еще не хватало!

Он повернулся. Эля стояла посреди дороги и, морщась, озиралась по сторонам:

– Из-за твоих дурацких абрикосов мне хочется в туалет!

А Данил совсем и не удивился! Ее справедливо возмущенный желудок сразу решил избавиться от этой оранжевой кашицы, набитой совершенно фантастическим, убойным количеством микробов.

– Что ты на меня вытаращился?! Тебе что, никогда не хочется на горшок?

– Ну почему же, – улыбнулся Данил. – Идем лучше скорее.

Он свернул с улицы, зашел в какую-то контору, даже не прочитав табличку на двери. Вахтер – средних лет женщина – сидела за стеклянной перегородкой. Данил подошел к окошку.

– Мне нужен женский туалет!

Дежурная с явным подозрением на него посмотрела, и Давыдов понял, что сморозил глупость. Он засмеялся, слегка нагнувшись вперед, и только теперь вахтер заметила сзади него корчившуюся Элину, шипящую сквозь зубы: «Лучше не смеши меня сейчас!»

Любезная дежурная показала, куда ей нужно направиться, и желтая футболка мгновенно скрылась в темном коридоре.

Данил вышел на улицу. Как естественно она себя ведет! Ну а что, ей нужно было идти с ним рядом, изображая, что все в порядке, а потом рвануть за угол? Так поступили бы, наверное, все знакомые ему девушки, а она запросто сказала о том, что ей нужно. Кажется, она всегда так делает…

Эля вскоре появилась в дверях со счастливой улыбкой на лице.

– Так что там тебе нужно? – спросила она, набрала воздух и засмеялась.

У нее был мелкий заразительный, словно рассыпающийся смех, и Данил засмеялся тоже. Они быстро успокоились, идя в направлении летнего кафе, и стоило Давыдову на нее взглянуть, как он прыскал снова: до чего же потешное создание!

Они немного погуляли, Данил рассказывал ей о своем городе, об училище, о своих друзьях, но она только с интересом слушала и ничего не рассказывала в ответ. Она задавала массу вопросов типа: «А у тебя есть брат или сестра?» или «А как зовут твою маму?», и наконец она совершенно добила его, серьезно спросив: «А правда, что подводная лодка может плавать в речке?»

Он довел ее до дома, сказал, что зайдет завтра, и пошел в свою деревянную будочку, чувствуя, что опять в отличной форме. Этот смешной чертик и в самом деле действует на него, как психотерапевт…

А на следующий день Данилу вдруг стало надоедать развлекать ее своей бесконечной болтовней с какой-то неясной целью. Он переставал понимать, что именно он возле нее делает, но расставаться с ней ему точно не хотелось. И чтобы ничего особо не придумывать, он предложил ей показать, где живет. Леха сейчас на вокзале, провожает свою балерину, которой пора возобновить репетиции.

Идя вдоль моря, Данил посмотрел в сторону загорающих на берегу девиц.

– Слушай, а почему ты не ходишь на пляж? – спросил он у Элины. – У тебя такой классный загар.

– Спасибо большое, – ответила она так, как будто обиделась.

– Нет, серьезно. Очень необычный. Где ты загораешь?

– Хорош издеваться! Куда мне загорать еще! Ты даже не представляешь, какого я буду цвета, если хоть немножко выставлюсь на солнце. И так уже вся рожа черная… – опустила она глаза.

Давыдов был поражен:

– У тебя в роду африканцев, случайно, не было?

– Откуда я знаю?! – раздраженно сказала Эля. – Может, и были!

– Это что, серьезно? Ты специально не загораешь?

– Нет, наверное, я эти дурацкие тряпки ношу потому, что мне так нравится! Думаешь, у меня нормальных вещей нет? Есть, но их можно надеть только в пасмурную погоду!

– Я не верю.

– На, смотри!

Она задрала рукав своей блузки. Данил не совсем понял, что именно она стремилась продемонстрировать, но цвет ее плеча был действительно очень смуглый, совершенно необычный, однако не это больше всего поразило Данила. Он ожидал, что у Элины костлявые торчащие локти и плечи, а это было совсем не так. Ее тонкая рука, казалось, не ломается в локте, а плавно изгибается, образуя дугу, округло перекатывающуюся в суставе.

Эля опустила рукав.

Глубоко вдохнув, Данил подумал о том, что зря никогда не любил пасмурную погоду…

Она заметно приуныла. Да, ее слишком темная кожа сразу бросается в глаза. Ну почему она не такая беленькая, не такая нежная, как Ингрида! Или хотя бы не такая, как эта подружка Данила, с которой она видела его на базаре. Надо же было такой уродиться! Золтан – и тот был светлее.

Они пришли в номер, но Данил почему-то никак не мог собраться с мыслями и что-нибудь придумать. Он же хотел ей что-то еще рассказать… Но что? Он забыл. Его взгляд упал на карточную колоду, лежащую на тумбочке.

– Хочешь, сыграем в карты? – предложил он ей.

– Давай. А во что?

– Во что ты умеешь? В дурака для начала.

– Давай.

Он раздал карты. Увлекшись, Эля молчала, сосредоточенно обдумывая свои действия, а Данил едва следил за ходом игры. Он смотрел на ее карточный веер. Вернее, на пальцы, его держащие. Данил проиграл и с удовольствием сдал опять. У нее были тонкие, длинные, гибкие и живые пальчики, без конца перехватывающие карты. Давыдов сосредоточился на игре, чтобы выиграть и посмотреть, как она будет раздавать.

Использовав несколько шулерских приемов, он легко нанес ей поражение. Ее пальцы с коротко обрезанными продолговатыми ногтями суетливо собирали карты. Несколько раз перекинув их в руках, она стала раздавать, тихонько при этом подсчитывая. Когда она брала карту, ее указательный палец перегибался в верхнем суставчике в обратную сторону, плоско ложась на гладкую картонную поверхность.

Данил взял свои карты, но тут же бросил их на стол, даже не взглянув:

– Мне надоело!

Подойдя к приоткрытому окну, он достал из кармана своих легких брюк пачку «Мальборо» и засунул в рот сигарету, глядя на улицу. Вдруг дверь в комнату открылась, и вошел Лешка.

– Салют! Ты кто? – услышал Данил голос Лагунова.

– Конь в пальто! – не поворачиваясь, пробурчал Давыдов в ответ, закуривая. Ему не хотелось никого видеть, и Лагуна его раздражал.

– А, понятно! – Леха сел на свою кровать, подняв с нее гитару. – Спеть тебе что-нибудь?

– Спой, – безразличным тоном произнесла Элина.

– Что?

– А что ты можешь?

– Я все могу.

Данил раздраженно посмотрел на Лагунова: ах, всемогущий музыкант! Лешка просто бесил его!

– Ну, так спой все, – Элю явно не вдохновляло это предложение.

Леша перебирал струны и думал. Наконец он заиграл свою любимую цыганскую мелодию, сдвинул брови, посмотрел на Элину и, покачивая головой, начал:

– Скатерть белая залита вином,

Все цыгане спят беспробудным сном.

Лишь один не спит…

Задыхающийся от бешенства Давыдов впервые не мог его слушать. Да он просто отвратителен!

А Лешка тем временем продолжал:

– Очи черные, очи жгучие,

Очи страстные и прекрасные!..

Данил резко повернул голову, посмотрел на Элю и криво улыбнулся. Она совершенно спокойно, равнодушно, слегка склонившись набок, смотрела, как надрывается Леша. Бедняга Лагуна! Хоть бы не охрип. Этот человек, кажется, непробиваемый!

Когда Леха заткнулся, Эля вдруг сказала:

– Ты хорошо поешь… Но я такое не люблю.

– А что ты любишь? – Леха, по всей видимости, был в ударе.

Эля вздохнула:

– «Битлз». Знаешь что-нибудь?

– Не-е, по-английски я не пою!

– Ну а музыку умеешь играть?

Леша затренькал какую-то знакомую мелодию.

– О, здорово! – оживилась Эля. – «Girl».

«Интересно, откуда Лагунов это знает!» – Давыдов сделал очередную глубокую затяжку. Что-то раньше Данил не слыхал такого. И вообще он никогда не слушал этот их «Битлз», столь популярный среди уличной шпаны!

– А хочешь слова выучить? – спросила Эля.

– Давай. Ты что, знаешь?

– Ну конечно! Они очень простые. Вот сыграй еще!

– Сейчас.

Лешка вдруг встал, подсел к ней на кровать и снова поставил гитару на колено, грифом в сторону Эли. Его левое бедро касалось ее правого колена.

Данилу не хватало воздуха. Великие исполнители! Смотреть тошно! Он отворачивался в сторону открытого окна, но его взгляд не мог оторваться от этих соприкасающихся ног.

– Готов? – спросила певица.

– Да. Только это надо убрать.

Лагунов спокойно взял прядь ее волос, свисающих на его руку, и перебросил на другую строну, положив ей на левое плечо.

У Давыдова бешено колотилось сердце, и, все чаще дыша, он пытался разобраться в своих чувствах. Не может же он всерьез ревновать эту пигалицу к Лагунову! Это слишком смешно! А, вот, теперь он понял: он злится на Лешку. Не успел хвост Наташкиного поезда скрыться из виду, как Лагуна уже кадрит эту малолетку. Но какой же нужно быть дурой! Ведет себя так, будто ей пять лет.

– Леша, мне выйти?! – неожиданно резко бросил им Данил.

– О-о, все! Концерт окончен, – с мерзкой улыбочкой сказал Лешка. – Ладно, в другой раз!

Лагунов встал, положил гитару на кровать и ушел из комнаты. Поджав губы, Элина тоже резко поднялась:

– Я пошла домой.

– Сейчас, я тебя провожу, – сказал Данил, выбрасывая окурок в окно.

– Спасибо, я сама! И за коня в пальто тоже спасибо!

Выходя, она громко хлопнула дверью. Данил сел на кровать и достал очередную сигарету. Не думает ли она, что Давыдов кинется следом? Нашла себе мальчика!

Лешка вернулся через несколько минут:

– Что, ушел уже Леннон?

– Кто?

– Джон Леннон. Темный ты, Давыдов, как сибирский валенок! – дружелюбно сказал Леша.

– Хорошо, что ты у нас такой светлый!

– Да брось дергаться-то! Нужен мне больно твой детский сад. Это не моя статья! – сказал Лагунов и, немного подумав, добавил: – Кстати, в порядке телочка!

– Причем здесь это? – ответил Данил и улыбнулся. Лешка что, слепой? Телочка… Трудно было придумать название, меньше подходящее к этому подлетающему на ходу созданию!

Данил решил, что завтра с ней помирится, и стал придумывать, какую басню он ей расскажет, чтобы услышать сотню идиотских вопросиков. Завтра они просто посидят с ней возле ее любимой скалы и поплюют семечками, которые он купит по дороге.

Но все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Конечно, он пришел к ней, попросил прощения, и она сразу же его простила. Потом они отправились на берег, а когда сели рядом на гладких камешках, ему снова не хотелось ни о чем ей рассказывать и даже смотреть в ее сторону. Но это было не то чувство подавленности, которое владело им накануне. Внутри у него просто кипела какая-то злость. Элина ужасно его раздражала, хотя, кажется, вела себя, как обычно.

– Ну хорошо, – сказал Давыдов, – а почему ты не купаешься? Боишься растаять?

– Нет. Просто не люблю, – Эля опустила взгляд. Ей очень сильно хотелось хорошенько Данила рассмотреть. Но она почему-то не решалась повернуть голову и выяснить все, что ее интересует. Она только косила в его сторону глаза, делая вид, что смотрит на свои ноги, закрытые легкой тканью широкой юбки.

Вблизи он совершенно не был похож на Золтана. У Данила тоже длинные сильные руки, но на них нет четких синеватых вздутых вен, и покрыты они не густой черной шерстью. На его гладких предплечьях просто прямые темноватые волоски, и грудь у него тоже совершенно гладкая, слегка покрасневшая от солнца. Интересно, должно ли нравиться женщинам это отсутствие растительности на теле у мужчины?

– Слушай, – сказала она, – а как зовут эту твою… ну, такую симпатичную, со стрижкой?

– Анжела.

– Красиво зовут. А где вы познакомились?

– В автобусе, – мрачно ответил Давыдов: сейчас она выведет его окончательно.

– Правда?! – обрадовалась Эля. – Между прочим, мой брат тоже познакомился со своей женой в автобусе!

– Какое счастье! – Данил начинал повышать голос. – Значит, у тебя есть брат? Где он сейчас?

– Нигде, – Эля как-то сразу потухла, снова опустив голову. Но Данил продолжал допрос.

– Я что, спросил о чем-то необыкновенном?! Что ты строишь из себя загадку? Где твои родители? У тебя же есть родители!

– У всех есть родители…

– Ошибаешься! У моего друга, например, нет отца!

– А-а, непорочное зачатие!.. – сказала она как-то слишком зло, оскалив при этом мелкие зубы.

Данилу ее фраза показалась чудовищной.

– Да причем здесь это вообще! – Давыдов даже снизил тон. – Его отец умер!

– Мои родители живы. Наверное. Они просто со мной не живут.

– Почему? Они что, уехали?

– Считай, что уехали! И давай на этом завяжем, хорошо?! – она резко отвернулась, и Данил в течение нескольких секунд видел только разбросанные по спине черные волосы.

Эля встала и пошла к морю. Спустившись к самой воде, она стояла на отполированном водой валуне и смотрела на стайку маленьких шустрых рыбок. Хоть бы он посидел подольше там, наверху! Ей нужно время, чтобы втянуть назад свои привычные слезы. Она прекрасно умеет это делать, и через несколько минут они исчезнут без следа. Только бы он не начал снова спрашивать об этом!..

Что может Эля ему рассказать? Что ее мама, похоже, уже давно забыла, что когда-то родила дочь? Что ее мама, судя по всему, сама не знает, кто у Эли отец? И не знает, наверное, кто отец ее старшего сына, которого она назвала когда-то Золтаном и которого отвезла своим дальним родственникам в Краснодар, когда ему было десять лет? Она сказала ему, что он едет в гости, но забыла за ним вернуться.

Маленький Золтан несколько раз сам садился на поезд. Он знал, куда ему ехать, но мама всегда отвозила его обратно, и в последний раз – уже вместе с младшей сестрой. Он видел, как злятся на них эти самые родственники, но маму это мало беспокоило. Мама оставила их – чужих детей – в хорошей и вроде бы интеллигентной семье. Золтан понял, что они там – гости навечно. Но он не смирился. Он просто замкнулся. Он не обращал внимания на постоянные окрики и придирки старших, он никогда им не отвечал, общаясь только с их детьми – с двумя сестрами-близнецами и, конечно, с Элей, оставшись для нее единственным родным человеком.

Конечно, она не помнила всего, это Золтан ей рассказывал. Зато она прекрасно помнила, как смотрели на нее эти родственники. Как вздыхали они каждый раз, когда ставили перед ней тарелку или протягивали старую вещь, из которой выросли их девочки. Как эти светленькие белокурые девочки криво усмехались, глядя на цвет ее смуглой кожи, и говорили: «Эй, Маугли, человеческий детеныш, принеси-ка попить!» Как приходили их знакомые и, сочувственно качая головой, выражали свое соболезнование по поводу чужих детей в семье, поражаясь великой доброте и милосердию несчастных супругов по отношению к этим дикарям.

И хотя эти родственники старались Элю не трогать и изображали, что она им небезразлична, она их люто ненавидела. Их, их детей и всех сочувствующих знакомых. Она любила только Золтана, но любила его так, что ей не нужен был никто больше: ни отец, ни мать, никто! Только он, ее старший братец, который помогал ей сдерживать свою ненависть, который рассказывал ей сказки и учил ее читать. Его многочисленные друзья были и ее друзьями, она любила все, что любил Золтан, и думала так, как думал он. Она готова была прыгнуть с крыши их шестиэтажного дома, если бы только Золтану это понадобилось. Она тоже была нужна ему. Она была тем единственным существом, которое мог любить Золтан, перед которым он мог заплакать, выливая со слезами хоть часть обиды, которая всегда так сильно жгла его сердце.

Но конец их страданиям пришел неожиданно рано. В девятнадцать лет Золтан женился. Это была новость для хозяев, но не для Эли. Она давно уже знала об отношениях Золтана с его будущей женой. Золтан часто бывал у нее и брал Элю с собой. Иногда он оставался ночевать в ее доме, и Эля тоже спала в маленькой комнате возле летней кухни.

Красавица Ингрида – высокая голубоглазая блондинка – сходила по нему с ума. Она и слышать не хотела о других многочисленных, всем обеспеченных и модно одетых ухажерах. Она была на год старше Золтана и хотела только его – грубого, замкнутого, сильного Золтана, который с семнадцати лет, поступив на заочный факультет политеха, вкалывал в металлургическом цеху.

Когда он сказал сестре, что скоро женится, Элю охватила страшная паника. В свои восемь лет она прекрасно понимала, что Золтан вовсе не обязан брать ее с собой в дом Ингриды, родители которой уехали на Север и в ближайшее время возвращаться не собирались.

Но Золтан забрал Элю. Конечно, Ингрида не слишком этому радовалась, однако с Золтаном спорить было бесполезно – он не уступал никогда и ни в чем, тем более, если дело касалось его сестры. У Ингриды хороший характер, и Эля понимала, какие чувства та к ней испытывала. Если от домашнего животного нет возможности избавиться, нужно сделать так, чтобы сосуществование с ним доставляло минимум неудобств. Ингрида взялась за нее, а Эля лезла вон из кожи, чтобы остаться с ними. Эля убирала во всем доме и готовила еду, читая здоровенную книгу рецептов. Она старалась сделать все раньше, чем за это возьмется Ингрида, и со временем Ингрида к этому привыкла – не могла не привыкнуть!

Эля нравилась Ингриде: непосредственная, забавная черненькая мартышка, преданно смотрящая на своего хозяина, строгого Золтана. Ингрида покупала ей модные вещи, иногда дарила свои и заставляла за собой следить, а могла сделать и более ценный подарок: например, это тоненькое золотое колечко с красным камешком. Эля думала, что наконец-то ее жизнь наладилась. Это были лучшие ее годы, тогда она была по-настоящему счастлива, пока все внезапно и страшно не закончилось: не стало Золтана…

Конечно, она не расскажет об этом Данилу. Она вообще никому не расскажет. Просто не сможет рассказать.

Она должна думать только о будущем. Ей надо поступить в институт и уехать. Ингрида поможет ей – ведь Ингриде и самой не терпится избавиться от Эли, этого драгоценного наследства, доставшегося от Золтана. Эля снова чувствует себя лишней, никому не нужной, ведь Ингрида снова вышла замуж. За бывшего приятеля Золтана, который работает в руководстве их города, и именно он со своими связями должен помочь Эле с поступлением в Москве. Сейчас Ингрида с мужем уехала отдыхать куда-то в горы, оставив Элю у этой тетки, дальней родственницы новоявленного супруга, которой нет дела вообще ни до чего в этом мире, кроме заветной ежедневной бутылки. И сидеть здесь Эле, наверное, до конца летних каникул…

Она услышала, что Данил спускается вниз. Что ж, она уже не плачет. Она уже совсем спокойна и может продолжить эту болтовню, хоть как-то убивающую время.

– Хочешь, сходим вечером в кино? – неожиданно спросил он.

– А на какой фильм? – улыбаясь, повернулась к нему Эля.

– Ну… господи ты боже мой! – развел руками Давыдов. – Ну не вижу я отсюда афиш! Извини! Мы пойдем в город и посмотрим.

– Хорошо, хорошо! Только не надо так нервничать! В шесть часов приходи. До свидания!

– Счастливо оставаться!

И они быстро зашагали в разные стороны, ни разу не оглянувшись.

– Ну что? – спросил вышедший из ванной Лагунов, обнаружив в комнате Данила. – Как там наша Гюльчатай? Открывает личико?

Давыдов засмеялся. Ей действительно очень подходит это имя. Но это касается только экзотической внешности. В остальном Эля представляет собой, скорее, крайнюю степень раскрепощения женщин Востока: довольно смелые манеры и совершенно никакого почтения к лицам мужского пола.

– Леха, который час? – спросил Давыдов. – Ага, только полпервого… Ладно, пойдем пока искупаемся, так жарко сегодня.

***

А Эля, возвращаясь, думала, что ему точно сегодня что-то сильно испортило настроение. Наверное, эта Анжела не хочет с ним спать! Эля ведь прекрасно помнила, как бесился Золтан, когда ссорился с Ингридой, и та выгоняла его из спальни. И вообще, у Эли было собрано столько информации по данному вопросу, что из нее можно было бы составить справочник средних размеров. Еще бы! Все свое детство Эля когда-то посвящала беготне по дворам с соседскими детьми, в основном, с мальчиками. С ними ей было гораздо проще. Девочки с их бантиками и куколками действовали Элине на нервы и со своей стороны тоже с ней не водились.

Ни Золтан, ни Ингрида об этом с ней не говорили. Единственная фраза, как-то касающаяся данной области, принадлежала Золтану: «Малыш, если к тебе кто-нибудь будет приставать – сразу скажи. Я выпущу ему кишки!» Но такой необходимости не было: к Эле никто не приставал, и, кроме того, она точно знала, что процесс совокупления, от которого без ума все мужчины, женщинам доставляет одни только неприятности. Женщины делают это только для того, чтобы не обижался муж и, главное, чтобы иметь ребенка. Но Эле даром не нужен никакой муж, а ребенка она лучше возьмет из детского дома, когда захочет.

Однажды она уже убедилась в том, что ее мнение на этот счет абсолютно правильное. В тот день к сидящей на скамеечке во дворе Элине подсел один из дружков Золтана. Этот парень очень нравился Эле. Он всегда был веселый и разговорчивый… Эля обрадовалась его внезапному появлению и приветливо ему улыбнулась. И вдруг без всяких вступительных речей веселый парнишка предложил: «Хочешь, научу целоваться?» – «Нет!» – но он уже схватил ее за голову и, открыв свой слюнявый рот, прижался к ее губам, пытаясь раздвинуть ее судорожно сжатые зубы своим гадким мокрым языком. Когда она, наконец, вырвалась и в ужасе убежала, он громко заржал ей вслед.

И Эля решила раз и навсегда: это не для нее. Может, она чего-то не понимает в этой жизни, но больше она такого не сделает: она не позволит ни одному из этих слюнявых свиней к ней прикоснуться. И вот сегодня – пожалуйста! Этот озабоченный Дэни, которому отказала его Анжела, приглашает Элю в кино! Когда приглашают в кино, значит, назначают свидание.

Ничего, она устроит ему свидание! Пусть только попробует к ней пристать. Он думает, что она дурочка, ни черта в этом не соображающая? А Эле уже достаточно лет, чтобы она смогла за себя постоять. Кстати, если он сомневается в том, что она вполне взрослый человек, она ему это докажет! Она оденется так, как одеваются на свидание. Пусть посмотрит, что она тоже кое-что из себя представляет. На Элю никто не будет оборачиваться – она будет такая же, как все эти полуголые красотки, шастающие по городу.

Эля посмотрела на часы. Только половина первого. Еще пять с половиной часов до того момента, когда этот самонадеянный тип убедится, что она не робкая тупая овечка, а такая же грамотная, как и все остальные!

***

Она стояла перед зеркалом: ну что ж, она готова. Только она не станет выбегать к нему навстречу – пусть лучше сам подойдет, если ему надо.

Элина запрыгала вниз по ступенькам, пробежала по коридорчику, но перед дверью остановилась и медленно вышла, глядя в сторону.

– О, нет! Кто это?! – Данил театрально закрыл рукой глаза, но, конечно, все отлично видел сквозь предусмотрительно раскрытые пальцы.

В этой короткой юбочке она казалась еще более хрупкой, еще более юной и какой-то неуловимой. Ее худенькие ножки ни на миг не оставались без движения. Они шагали к нему, округло разгибаясь в коленках, когда Элина делала очередной легкий скачок. Было такое впечатление, что ее бедро не толще голени, но ни одной торчащей косточки, ни одного угла: плавная линия извивалась от тонкой щиколотки вдоль выпуклой длинной икры, колена и стройного бедра.

– Привет! – Эля остановилась перед ним, переступая на своих прозрачных ножках. – Ну что, идем?

Давыдов встал со скамейки и пошел рядом с ней, неотрывно кося на Элину глаза. В профиль было хорошо видно, как линия широкой серой лямки ее юбки-сарафана четко и высоко надламывается на уровне небольшой груди. Данил криво улыбнулся. Она еще немножко подрастет, и кому-то достанется лакомый кусочек! И с ним опять началось все сначала. Он не хотел ни о чем говорить, мало того – он понемногу начинал к ней придираться, сам не понимая, какого черта.

– Ты долго думала перед тем, как надеть такую славную юбочку?

– А что, тебе не нравится?

– Нет, это замечательно. Лямки точно как у Карлсона!

Эля тоже начинала злиться. Он не приставал к ней, но это уже была другая крайность: он решил над ней поиздеваться! Ну что ж, посмотрим, как ему это понравится.

– А ты-то сам почему не надел бусы?

– Чего?..

– Ну, просто цепочка не очень заметна, понимаешь? Вот в бусиках было бы гораздо лучше.

– Послушай, маленькая! Придержи язычок – я тебе не мальчик на водном велосипеде! В семнадцать лет пора бы научиться нормально себя вести!

– А мне только шестнадцать. У меня день рождения третьего ноября, – ехидно ответила Эля.

– Какая разница?! Все равно ты ведешь себя, как в яслях, а не как нормальная девушка!

Давыдов чувствовал, что он несет какую-то чушь – она была очень даже нормальной девушкой! Но он ничего не мог с собой поделать и, кажется, сам раздражал ее не меньше.

– На себя посмотри! – резко жестикулируя, огрызалась Эля. – Мужик выискался! На тебе и волосы-то не растут! Нужен ты сильно, разговаривать с тобой еще!

– Закрой рот! Вот кинотеатр.

– Сам иди в свой дурацкий кинотеатр! Там как раз сегодня мультики! Не забудь захватить место в первом ряду!

Она быстро повернулась и поскакала в обратном направлении. Несколько секунд Данил не мог прийти в себя от подобной наглости и стоял перед афишами, вертя головой и хлопая глазами в такт звучащей возле кинотеатра музыке. Наконец он понял, откуда она доносится. Рядом располагалось ободранное одноэтажное здание, из недр которого были слышны ритмичные звуки. Танцульки – то, что нужно!

Догнав быстро удаляющуюся хамку, Данил схватил ее за руку и потащил назад.

– Хорошо! Мы не пойдем в кино. Мы пойдем на дискотеку! Потанцуем слегка! – говорил он сопротивляющейся Эле.

– Не хочу я ни на какую дискотеку! Пусти! Ну!.. Пусти, придурок!

Но Данил ее не отпускал, он почти не ощущал этого яростного сопротивления.

– Почему же? Полезно бывает! – он уже втащил ее в двери, и они оказались перед большим залом с низким потолком, забитым ритмично колыхающейся толпой. Давыдов повернулся к ней, не отпуская руку.

– Ну, давай, танцуй. Танцуй!

– Не хочу! Я не умею танцевать! Пошел ты вообще!..

– Да как скажешь!

Данил отпустил ее и исчез в этой дергающейся массе. Но Эля не двигалась с места.

Он прекрасно танцевал и прекрасно об этом знал. Найдя несколько знакомых лиц, Данил мгновенно очутился в центре плотного кружка, встретившего его радостными хлопками и одобрительными возгласами. Его природная пластика и тренированные мышцы, чувство ритма в совокупности с солидным опытом позволяли ему свободно, раскованно импровизировать. Ритмично двигая нижней частью тела, Давыдов мог поднимать и опускать руки, хлопать себя по бедру, поворачивать голову и совершать обороты вокруг своей оси, смеясь и выкрикивая в такт звучащей музыке.

Сейчас он, привлекая в свой кружок все больше и больше подтанцовывающих зрителей, улыбался знакомым, приглашал к себе кого-либо из них, но видел только одно: она стоит и на него смотрит.

Элина, конечно, отлично его видела. И не только его! О, теперь она понимала, нравится ли он всем этим молодым красоткам, смотрящим на него собачьими глазами. Она видела, как перебежала в его круг эта стриженая Анжела, которая сразу же выперлась в центр и оказалась возле него.

Но кроме всего прочего, Эля понимала также, что он делает это специально. Его движения ясно говорили Эле: «Я такой великолепный парень, и у меня куча подружек! А ты, забитая деревня, еще смеешь открывать на меня свой рот!» Ей действительно показалось, что он сделал какой-то пренебрежительный жест в ее сторону. И как же это ее задело! Хорошо! Она покажет ему забитую деревню! Она соберет вокруг себя всех представителей мужского пола, выдергивающихся в этом курятнике! Тем более, к ней уже приблизился какой-то долговязый прыщ, своими полиомиелитными движениями намекающий на то, чтобы она к нему присоединялась.

Дождавшись начала музыкальной фразы, Эля вдохнула, слегка приподнялась на носки и решительно приняла свою привычную танцевальную позу.

Данил мгновенно отошел назад и стал в общий круг. Почему она сказала, что не умеет танцевать?.. Она двигалась чудесно! Правда, ее манера была совершенно уникальна, и Давыдов ни за что на свете не смог бы повторить эти ажурные взмахи. Периодически переступая, она поворачивала плечи: вправо-влево, вправо-влево… Ее свободно согнутые руки были подняты довольно высоко, Эля крутила головой, но смотрела только вниз. Иногда она задерживалась в одной стороне на два такта, хлопала в ладоши, щелкала пальцами и начинала опять. Короткая юбка дерзко хлестала по смуглым бедрам. Неужели она представлялась ему ребенком? Сейчас Эля была женственной, грациозной, легкой – это было совершенство!

Данил чувствовал, что превратился в неподвижный столб, но ему было на это плевать, и, конечно, ее замечал не только он! Перед ней уже стоит полукругом какая-то мерзкая пульсирующая шпана. Да они же ей хлопают! А среди сидящих под стенкой наблюдателей уже пошел тот одобрительный пошлый шепоток, которого Данил не мог слышать из-за громкой музыки, но чувствовал его кожей!

– Дэни, что случилось? – скрипучий Анжелкин голос прозвучал как сигнал к активным действиям.

Ошалевший Давыдов несся через зал, уже не слыша музыки, не замечая столкновений и возмущенных окриков – вперед, по кратчайшей прямой к этому порхающему сгустку.

Вот он уже стоит прямо перед ней и закрывает ее от улюлюкающей своры. Пытаясь поймать ее ловко уворачивающиеся руки, он понял внезапно, почему не может видеть, как Лешка к ней прикасается, почему не может нормально с ней разговаривать и спокойно на нее смотреть. Да кому же, кроме него, она может достаться?!.. Как мог он думать, что не ревнует ее и вообще не хочет?! Да он никогда в жизни ничего и никого так не хотел! Только он хочет не ее тело, а вернее – не только ее тело! Он хочет эти ее движения, ее слова, ее мысли!..