Текст книги "Тридцать девять и девять (СИ)"
Автор книги: Джим Вестван
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Эля заговорила так, будто они вообще не прерывали разговор:
– Слушай, – она проглотила последний кусок и отряхнула руки, – а если узнает твоя Анжела?
– Кто?! – Давыдов даже выпрямился от неожиданности. – Ты что, думаешь, что с будущей женой можно познакомиться только в автобусе? А если на берегу морском, как тебе?
Эля приготовилась засмеяться, но внезапно переменилась в лице, подняв тонкие брови и сощурив глаза.
– А-а, я вспомнила! Я вспомнила, о чем хотела тебя спросить! Откуда ты знаешь про велосипедиста на катамаране?
– Какого велосипедиста? А ну-ка, ну-ка! – попытался Давыдов уйти в сторону, однако безуспешно.
– Нет, нет, не надо выкручиваться! Я все помню. Ты сказал, что ты – не мальчик на велосипеде, когда орал на меня перед этими своими танцами!
– Ну… я просто так сказал. Обычно на водных велосипедах катается всякая шпана.
Но Эля кивала с гримасой, показывающей, что она ему не верит.
– Да и потом… – с равнодушным видом сказал Данил, – вы так громко разговаривали.
– Подлый шпион! – она повалила Давыдова на спину, сомкнув пальцы на его шее.
– Я больше не буду!
– Хорошо! Я тебя прощаю, – она отпустила его, но сама не поднималась, оставаясь лежать на его груди.
– А я не чувствую! – стал расходиться Данил, и Эля, вздохнув, опустила голову и начала целовать его губы точно так, как вчера целовал ее он. Данил обнимал ее все крепче, стараясь поймать ее ускользающий язычок.
Вдруг Эля, как будто снова что-то вспомнив, повернула голову и взялась за простыню, укрывающую его бедра. Она стала так медленно ее приподнимать и так осторожно под нее заглядывать, словно боялась, что оттуда вылетит пойманная бабочка.
Данил понял ее намерения и снял плавки.
– Он что, все время у тебя в таком состоянии? – заинтересованно спросила Эля.
Давыдов стал нервно хихикать:
– Ну, в последние дни, по крайней мере…
– Правда?! А можно мне потрогать? – она невинно взглянула в его блаженно улыбающееся лицо.
– Думаю, нужно.
Он помог ее неуверенной руке достичь желаемого объекта, и Эля довольно долго, пристально и с явным подозрением его изучала, доводя Данила до состояния прострации.
– Н-да, – сделала она наконец заключение. – Штука ничего себе, – и, секунду подумав, спросила: – У всех такая?
– Приблизительно… – засмеялся Давыдов: малышка, кажется, далеко пойдет, нельзя спускать с нее глаз. – Ну что? Теперь моя очередь? Теперь я на тебя посмотрю, хорошо?
Эля неуверенно пожала плечами, сморщив тонкий носик, и Давыдов стянул с нее футболку.
– Боже…
– Ну вот, опять что-то не так! – Эля потянула на себя простыню, но Данил моментально ее сдернул.
– Не так?!
У него остановилось дыхание. Эля лежала на спине, а он не решался опустить руки на этот вогнутый гладкий живот с крылышками закругленных ребер, образующих легкую ступеньку по его верхнему краю. Она действительно не загорала, и нет никаких следов от купальника – тот же смуглый, золотистый цвет кожи ее груди. Она вся кажется какой-то цельной, литой, с плавно перетекающими друг в друга отшлифованными формами.
– С ума сойти… – прошептал Давыдов одними губами и опустил к ней лицо, вдыхая ее невероятный аромат, мгновенно подчинивший себе все его мысли и желания, всю его волю, все его существо.
Глава 5
Глава 5
Если до сих пор Данил мог еще собою владеть, сдерживать свои чувства и подчиняться собственному рассудку, то с момента, когда он впервые увидел Элину без одежды, его тело просто отделилось от разума. В эти первые несколько дней он не мог думать больше ни о чем. Он вообще потерял счет времени. За временем следила Эля. Она знала, когда нужно идти есть, когда спать, какой сегодня день и который час.
У Данила все мысли были направлены только на то, как, где и когда это произойдет опять. Они шли в кафе, он держал ее за руку и думал только об этом. Они сидели за столом, он касался ее колена и думал только об этом. О ее тонкой велюровой шейке, о ее маленьких, круглых, упругих грудках с крошечными темными сосочками, которые превращались в жесткие коричневые пуговки от легкого прикосновения. Об этом компактном задике, свободно размещавшемся в его ладонях. Он просто дурел от ее вида со спины: от этого контрастного сочетания черных волос и нежного пушка на смуглой коже, который спирально закручивался в холке.
Данил знал, что ей тяжело выдерживать такие порции его неконтролируемой страсти. Она жаловалась, что у нее все болит до самого желудка, что она уже ходит как циркуль, и скоро на нее начнут оборачиваться. Она каждый раз просила его этого не делать и дать ей немножко отдохнуть. Рассудком он и сам понимал, что тоже изматывается и долго так не протянет. Ему тоже нужен перерыв, но ему казалось, что его организм сам себя сжигает, и закончится все только тогда, когда Данил свалится замертво.
Последние остатки его воли уходили на то, чтобы вовремя прервать этот стихийно протекающий процесс. Но ему никогда еще не было так сложно это делать.
Однажды Данил попытался использовать презерватив, но ей, видите ли, трет, и вообще он сразу показался ей каким-то подозрительным. Впрочем, он тоже терпеть не мог резинки. Данил пробовал как-то распределять силы, но у него не получалось, и каждый раз он довольно быстро доходил до полного завершения действия. И если бы не хотелось есть, то он, наверное, вообще не выходил бы из домика и ее не выпускал тоже.
В столовой она сама ставила ему на поднос все, что попадалось под руку, видя, что Данил всю еду успешно уничтожает, почти не глядя в тарелки. Он все время держал в поле зрения Элю, все время к ней прикасался и все время ее хотел.
Элю же происходящее просто поражало. Неужели мужчинам это нужно так часто? Почти постоянно? Нет. Ведь раньше они могли целый день гулять, разговаривать, кататься на катере. А теперь – какой там катер! Данил не хочет и слышать о том, чтобы пойти в город. Похоже, он вообще уже забыл о существовании еще чего-либо, кроме ее голого зада! Что бы она ни придумала, надеясь его отвлечь, это всегда заканчивается одинаково: он говорит, что краше ее нет никого на свете, что она создана специально для него, и начинает обцеловывать ее с ног до головы.
Каждый день готовил Эле все новые и новые открытия. Сначала она думала, что мужчина способен этим заниматься только в темное время суток. Разве можно было предположить, что он будет делать это утром, днем, вечером, ночью и вообще, когда ему в очередной раз вздумается. Кроме того, Эля считала, что как только он удовлетворится, он должен поцеловать ее в щеку, отвернуться и сразу захрапеть. Когда он после того, как устроил очередной потоп на ее животе, стал тут же опять к ней приставать – она подумала, что он просто безмерно ей благодарен и хочет это выразить. Она была потрясена, когда обнаружила, что через каких-нибудь десять минут он вернулся в исходное состояние и начинает все сначала. Конечно, ей не было уже больно, но она боялась, что у нее там образуются мозоли.
Он не хотел уходить на другую кровать, когда Эля наконец ложилась спать. Ему нужно было валяться с ней в обнимку, прижимаясь всеми возможными частями тела. Но ей так было совсем не удобно! Они не помещались вдвоем на узкой панцирной сетке, которая, к тому же, слишком под ними прогибалась и раскачивалась от его активных движений. Просто сдвинуть кровати вместе он тоже не хотел – между ними, видите ли, сохранялась изрядная дыра. Этот маньяк придумал другой выход: снял с петель широкую дверь, отгораживающую комнату в домике от небольшого «предбанника», положил под сетку, и теперь можно было вполне сносно разместиться на получившемся более удобном и жестком ложе.
Но прошло еще несколько дней, и Эля все чаще чувствовала, что втягивается в происходящее сама и привыкает к тому, что Данил постоянно рядом. К тому же он все-таки немного ослабил режим. Он стал делать ощутимые перерывы, иногда довольно долго ее не трогал, а однажды, к ее великой радости, торжественно объявил, что сегодня у нее выходной, и они отправляются кататься на катере.
***
… Давыдов сел на кровати и достал из тумбочки пачку сигарет. Он не курил уже несколько дней! Он, кажется, вообще забыл, что порядком покуривает еще лет с тринадцати. Если кто-то хочет бросить – Данил знает отличный способ!
Он щелкнул зажигалкой и втянул в себя дым. Кажется, он начинает приходить в себя и замечать окружающий мир. У него никогда в жизни не было подобных отношений с женщиной в таких диких количествах, а она ему нравится точно так же, как неделю назад. И у него еще все впереди: теперь он сможет немного переключиться на изучение жизнедеятельности этого шустрого, вечно недовольного, но послушного ему организма. И, конечно, он серьезно займется выяснением секретов относительно ее прошлой жизни, в которую у Данила пока что нет разрешения на вход. Пока что!.. Он не будет спешить, у него еще есть время. Еще целый месяц, а потом будет видно. Месяц – это много, все может произойти. Например, она ему надоест.
Эля вошла в комнату и села напротив, внимательно уставившись на курящего Давыдова.
– Что, хочешь попробовать? – спросил он, прищуривая глаза и улыбаясь.
– Думаешь, я не пробовала?
– Ну и как?
– Нормально. Никак, – пожала она плечами.
– На! – Данил протянул ей сигарету, поднес зажигалку, и она стала раскуривать.
Но как она это делала! Данил не смог сдержать смех. Она действительно умела курить, а ее манеры при этом мало чем отличались от курящих у пивнушки алкашей. Опираясь локтями на расставленные ноги, она одной рукой подпирала голову, а другой подносила сигарету ко рту, держа ее большим и указательным пальцами. Хорошо хоть, она неглубоко затягивалась. Потом она выпускала дым вбок, через зубы. Данилу показалось, что сейчас она сплюнет на пол и произнесет какое-нибудь характерное крутое словосочетание. Она похожа на упившегося Лагунова!
– Ну что ты все ржешь? – вздохнула Эля.
– Где ты этому научилась?!
– Не знаю… Все так курят…
– И кто эти «все», интересно? – перестал Данил смеяться.
– Мой брат, – она как-то сразу опустила глаза, – его друзья… – совсем тихо сказала Эля, потушив сигарету о край стеклянной пепельницы.
Данил понял, что вплотную подошел к ее секретной теме, и, привстав, взял Элю за руку, усадил к себе на колени и убрал назад пушистые волосы.
– Ты замечательно куришь, – поцеловал он ее в губы, – но больше ты курить не будешь!
– Чего это? – буркнула она, хмуро взглянув на Давыдова.
– С тобой невозможно целоваться!
Эля засмеялась, разрядив обстановку, и они начали собираться в путь. Именно с этой прогулки Данил стал понимать, что Эля не сможет ему надоесть, даже если будет стараться. Ему нравилось абсолютно все, что она делала: как она шла, подскакивая и обгоняя его, как поднимала тонкие брови, удивляясь очередному рассказу, как уплетала свое любимое мороженое и тяжело вздыхала, когда заканчивалась первая порция, как она чихала в свое удовольствие, не считая нужным как-то сдерживаться. Каждый ее жест, каждая фраза вызывали у Данила какое-то тупое умиление, и он чувствовал, что влюбляется в нее еще больше. Он постоянно что-нибудь придумывал только для того, чтобы посмотреть, как она будет реагировать.
И сейчас Данил наблюдал, как Эля кормит чаек, стаей летящих вслед за их катером. Перед тем, как бросить за борт очередной кусок хлеба, она бегло его осматривала, и, если он казался ей чересчур большим, она откусывала лишнее. К концу экскурсии как минимум треть буханки осела в ее безразмерных внутренностях.
Когда катер уже возвращался, Эля решила поделиться с Давыдовым своим открытием:
– Знаешь, почему чайки хватают хлеб на лету? – серьезно спросила она улыбающегося Давыдова.
– Интересно, почему же?
– Так вкуснее. Ну представь себе: мокрая булка – такая гадость!
– Ты!.. Булка моя… – Данил прижал ее к стенке, отгораживающей салон от палубы. Он стал целовать ее так, будто решил проглотить.
– С ума сошел!.. – отпихивалась Эля. – Все же смотрят! Перестань, ну!..
– Пускай посмотрят… – прошептал он и еще сильнее стиснул ее в объятиях. – Завидуют, наверное.
Эля отвела лицо и скосила на него подозрительный взгляд:
– Кому завидуют?
– Мне, конечно! Ладно, – Данил выпрямился и немного ослабил тиски. – Но сейчас мы поедем домой.
– А сегодня выходной, между прочим, – ехидно сказала Эля.
– Нет, ну совсем уж наглеть-то не надо! Хочешь, пойдем в гостиницу?
– Да, хочу. Только помоемся в душе и сразу оттуда уйдем. Хорошо?
– Как хочешь. А почему? – Данил снова улыбался, ожидая новый сюрприз.
– У вас там тараканы. Я уже видела! – она изобразила омерзение на лице.
– Ясно. Ты боишься тараканов.
– Нет, конечно, не боюсь. Я их просто ненавижу! – гневно сверкнула своими черными глазами любительница домашних животных.
– А там, где ты живешь, нет тараканов?
– Нет. Они чувствуют, гады, как я их ненавижу, и не заводятся. Не рискуют!
Данил уже не мог смеяться. Он просто посмотрел вверх и развел руками. Ну как можно в нее не влюбиться? Как она может надоесть? Когда они пришли в гостиницу и Эля закрылась в ванной, в комнату вошел Лагунов, а с ним Ира, та самая Анжелкина подруга с красным маникюром.
– Бо-ог ты мой, кого я вижу! – Лешка вытаращил глаза и расставил руки так, будто приготовился с Давыдовым обниматься. – Я уж и не надеялся. Ты уже женился, Даня?
– Еще нет.
Данил был очень рад его видеть. Он и сам соскучился. Лешка сел на кровать, взял гитару и усадил рядом с собой цветущую от радости Ирку.
– Любовь нечаянно нагрянет… – пробежал он по струнам. – Скажи, Дань?
– Скажу, – смеялся Данил, глядя на парочку, развалившуюся на кровати.
Из ванной вышла Эля.
– Хай! – улыбнулась она Лешке.
– Салют, Леннон!
– Как тебя зовут? – не поняла удивленная Ирка.
– Джонни, – скромно опустила Элина глаза.
Она села рядом с Данилом, и тот мгновенно ухватил ее за талию. Лешка исполнил несколько своих лучших романсов, не сводя глаз с Давыдова, явно на этой малолетке свихнувшегося. Лагунов и не думал, что Даня может так сильно попасть. Он без конца к ней клеился, что-то ей шептал и, судя по всему, уговаривал проследовать в его райский шалашик. В общем, он вел себя так, как будто она его только сегодня осчастливила. Но она сама словно просто терпела его, время от времени отодвигая его блаженно улыбающуюся рожу, и Лешка начал за Данила беспокоиться. Было похоже на то, что эта малолетка просто убивает с ним время. Хотя, конечно, пускай разбираются сами.
Лешка отложил гитару, показывая, что пора рассредоточиться. Данил встал, взяв Элю за руку, посмотрел на Иркин маникюр и сочувственно вздохнул. «Бедный Леха, – подумал он, – приготовь зеленку! Ну и ногти… Не то что наши подпиленные коготки!»
***
Эля проснулась, но ей не хотелось вставать: было слишком хорошо лежать так, с закинутыми на него ногами. Она чуть-чуть приоткрыла глаза. Данил уже не спал. Он просто лежал на спине, опустив густой забор своих темных ресниц, и сосредоточенно отдавался очень содержательному занятию: построению вигвама из пестренького покрывала, которым был укрыт до пояса. Он явно ждал ее пробуждения.
Ей не хотелось отрывать глаза от его лица. Такая гладкая загорелая кожа его лба, на который легла волна выгоревших волос… Четкие линии прямых разлетающихся бровей, немного облупившийся, чуть вздернутый нос и эти вызывающе яркие сомкнутые губы… Ей, наверное, многие завидуют. Он очень красивый. Слишком красивый для нее. И она не должна так долго на него смотреть. Данил пошевелился, и она быстро закрыла глаза. Но было уже поздно: он это заметил.
Он осторожно вытащил из подушки перо и, придав ему губами форму небольшого жгутика, стал, покручивая, запихивать его в ее маленькую ноздрю. Эля попыталась мотнуть головой, но он удобно захватил ее своей сильной рукой. Когда она наконец чихнула, он громко заржал и сдернул с нее простыню.
– Придурок! – быстро вскочила Эля с кровати. – Все! Больше вообще меня не трогай! Нашел себе!.. – она стала лихорадочно цеплять на себя первые попавшиеся под руку шмотки.
Давыдов понял, что сейчас ему уже ничего не светит и, вздохнув, тоже начал одеваться. Она быстро оттаяла, как следует позавтракав в столовой, и они решили прогуляться по берегу. Данил нарядил ее в свою фиолетовую футболку, которая была большой даже для него, и не дал надеть больше ничего, кроме ее черных плавок. Он не мог оторвать глаз от ее ног – этих тонких фигурных палочек, словно выточенных из красного дерева, до середины бедра закрытых легкой фиолетовой тканью. Они постоянно переступали, разгибаясь и пружиня в маленьких коленках или весело подскакивая во время ходьбы.
Эля была сегодня довольно спокойной, не придиралась к нему, а просто задавала свои вопросики. Дойдя до скалы, возле которой они встретились впервые, Давыдов расстелил на камнях полотенце и, усевшись, притянул Элю к себе.
– Данил, – сказала она как-то очень серьезно.
– Что, моя птичка? – поцеловал он ее в шею.
– А расскажи мне про своих родителей.
– Родители как родители, что о них рассказывать…
– Ты их любишь?
– Ну да. Наверное… – он слегка ухватил губами мочку ее маленького уха.
– А папа у тебя кто? – Эля смешно дергала головой, уворачиваясь от его губ.
– О-о-о! Большо-ой начальник! – улыбнулся Данил.
– А мама?
– Мама в банке работает.
Он старался говорить как можно спокойнее и равнодушнее, не переставая нежно ее целовать, но, как видно, перестарался. Эля повернула к нему лицо и спросила:
– Тебе со мной скучно, да?
– Да, знаешь, с тобой действительно…
– Нет, серьезно! Я ведь спрашиваю о всякой ерунде потому, что ничего такого не знаю. Вот кто мои родители, не знаю, например. Я всегда только с братом жила…
Данил давно заметил, что она сразу замыкается, стоит ей произнести слово «брат». И неужели у нее действительно нет родителей? Теперь у Данила появилось еще больше вопросов, чем было до этого, но Эля вдруг, совершенно переменившись, весело на него взглянула, расплываясь в своей широкой наивной улыбке.
– Ты же обещал мне показать, как плавают лошади! Ты забыл?
– Не забыл, конечно. Сейчас показать?
– Давай!
Данил снял с себя одежду, оставшись в своих фирменных темно-синих плавках, зашел по пояс в воду и оглянулся, втягивая живот:
– Холодная, черт!
Эля тоже спустилась к морю и смотрела на него, улыбаясь во весь рот. Вот он, выдохнув, слегка присел и, показав выгнутую блестящую спину, исчез под водой, на прощанье ударив ногами, словно рыба плоским хвостом.
Круги на воде быстро пропали, поглощенные легкой морской рябью. Она напряженно вглядывалась в поверхность тихого лимана, но не видела ничего, кроме зеркальных бликов от ярких солнечных лучей. Его нет слишком долго… Эле стало трудно дышать. Внезапно она почувствовала, что уже отвыкла от одиночества, она была сейчас слабой, маленькой и беспомощной. Вдруг она больше его не увидит? Вдруг с ним в самом деле что-нибудь случится? А случиться может все и с каждым – это Эле хорошо известно!
Скомкав его вещи, она изо всех сил прижала их к себе и в панике стала отходить назад, скользя сандалиями по гладким камням крутого склона.
– Ну… хватит!.. – шепнула Элина и, не выдержав, перешла на крик: – Хватит!
– Э-эй!
Она подняла голову. Данил стоял на скале и махал ей рукой.
– Ага, испугалась! – засмеялся он, убирая со лба мокрые волосы.
– Дурак ненормальный… – тихонько сказала Эля, снова улыбаясь и зарывая лицо в его рубашку.
Данил стал приближаться к обрыву.
– Э! Не вздумай! С ума сошел?! – орала ему снизу Эля.
– Чего? Здесь всего метров пять и глубоко.
У Эли сердце забилось от ужаса. Метров пять, да еще и глубоко! Она открыла рот, чтобы крикнуть еще что-то, но Данил уже стоял на самом краешке обрыва.
Он знал, что отлично смотрится сзади. Встряхнув расслабленными мышцами, он поставил ноги вместе и, приведя свое тело в напряженное, собранное состояние, стал медленно поднимать руки. Эля не смела нарушить наступившую тишину.
Она боялась даже моргнуть, чтобы не пропустить ни одного мгновенья этого волшебного зрелища. Его силуэт был совсем темным в лучах высокого южного солнца. Но это был силуэт не человека, таких людей просто не бывает! В тот момент он показался Эле каким-то совершенным, продуманным устройством без единого изъяна, без единой ошибки. Она чувствовала, как напрягается каждый его мускул, и ей казалось, что это тело сейчас зазвенит, словно натянутая струна. А ведь это сверхсущество принадлежит сейчас ей! Пусть временно, пусть ненадолго, но это самое лучшее, что у нее когда-либо было! Он лучше всех, такого нет сейчас ни у кого, только у нее, у забытой всеми Эли! Если бы в этот момент он сказал, что бросает ее навсегда, она убила бы его, наверное, ни секунды не колеблясь!..
Данил слегка спружинил в коленях и полетел вниз головой, сложив вытянутые руки и не разводя прямых ног, не сгибаясь ни в одном суставе и почти не произведя брызг.
Сбросив обувь, Эля кинулась к морю и остановилась, зайдя по колено в приятную прохладную воду. Данил вынырнул неожиданно близко. Фыркнув и мотнув головой, он взглянул на нее и поднял перед собой руки:
– О-ой, что я вижу! Ну, ну, иди сюда, давай! – поманил он ее.
– Я не умею плавать!
– Ах, вот что! – он звонко засмеялся. – И это проблема? А я для чего?
Он подошел к ней, легко поднял и понес в воду. Она крепко обвила руками его шею.
– Ты свою футболку намочишь! – попробовала выкрутиться Эля.
– Хочешь снять? Давай! – радостно предложил Давыдов, зная, что под футболкой у нее ничего нет.
Зайдя в воду по пояс, он поставил Элю на ноги.
– Хочешь, я тебя покатаю? Держись за меня и все. Вешайся!
Он присел, и Эля повисла у него на спине, вцепившись в шею.
– Только постарайся меня не задушить, хорошо? – Данил, оттолкнувшись, скользнул вперед, начиная свой безупречный размеренный брасс.
Но не успел он еще сделать и пяти гребков, как она потребовала возвращения на берег. Она действительно совершенно не держалась на воде и панически боялась глубины. Давыдов не стал ее мучить и послушно доставил на сушу.
– Ну а лошади-то как плавают? – припомнила Эля, когда они уже вышли из воды.
– Давай в другой раз, а? Мне уже холодновато что-то.
Эля подняла полотенце и стала вытирать его загорелую, покрытую мелкими пупырышками кожу:
– Вот мерзляка! Наклонись!
Он сел на горячие камни, и Эля, опустившись сзади на колени, принялась вытирать его торчащие во все стороны волосы.
– Надо было хоть расческу взять! На кого ты похож теперь?
– Зачем мне расческа? – закрыв глаза и улыбаясь, сказал Давыдов. – Мне что расчесывайся, что не расчесывайся, все равно одинаково будет.
– Вот везет! А я теперь полдня не разгребусь! – обиженно сказала Эля, скосившись на свои висящие промокшие волосы.
– Ничего, это я беру на себя!
– О да! Представляю себе. Бедный! – закивала Элина.
– А спорим, что я отлично справлюсь?
Она не любила, когда кто-то трогает ее волосы, а особенно причесывает. Ингрида всегда злилась, пытаясь сделать у Эли на голове что-нибудь наподобие прически, и больно дергала ее волосы. А в последнее время, похоже, вообще плюнула на это безнадежное занятие, контролируя только степень расчесанности у Эли на голове.
Но совсем по-другому чувствовала себя Эля, когда, вернувшись в их домик, Данил сел на кровати и усадил ее на пол.
Он нежно захватывал прядь ее черных запутанных волос и, расчесав, укладывал их себе на голое бедро. Он никуда не спешил, стараясь растянуть это ощущение соприкосновения с ее легким щекочущим пухом, который с первых же минут заставил Давыдова развязать шнурок на своих плавках.
Эля сидела, опустив глаза и уткнувшись подбородком в свои согнутые колени. Где, интересно, он научился так мастерски расчесывать длинные волосы? Он ни разу не сделал ей больно, не дернул ни один волосок. Никто и никогда так бережно с ней не обращался. Но только зачем он это делает? Чтобы потом Эля вспоминала его каждый раз, берясь за расческу? Она не должна поддаваться этому, ей не должно быть потом жаль! Пускай причешет ее сейчас, но больше она этого ему не позволит! Она не должна привыкнуть, она вообще не должна к нему привыкать!..
Закончив, Данил отложил расческу и, снимая с Эли майку, опустился на колени рядом с ней. Прогнувшись, она положила затылок ему на плечо, открываясь для его ласковых губ. Эля снова почувствовала, что уже хочет этого сама. Она не должна его хотеть! Но она хочет, хочет не меньше, чем он сам…
***
Вечером она неожиданно отказалась посетить с Давыдовым клуб, заявив, что танцует он ужасно, и появляться с ним на публике она категорически отказывается.
Стоя посреди их убогой комнатки, она очень талантливо передразнивала его движения, которые запомнила после тех памятных танцев. Стильно отставив миниатюрный зад, Эля свободно трясла руками то с одной, то с другой стороны, подпевая своим ритмичным движениям:
– Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ах, какой же я прекрасный! Это просто офигеть, все сбегайтесь посмотреть!
– Еще, еще, пожалуйста! – Давыдов валялся на голой панцирной сетке, закатываясь звонким смехом. Она же видела это всего один раз! Но как же она это схватила?! Какой она отличный клоун, оказывается!
Но Эля не стала больше его передразнивать. Она боялась, как бы Давыдов не задохнулся со смеху, ведь это совершенно не входило в ее планы на сегодняшний вечер. Ведь сегодня – один из тех редких деньков, когда ей не обязательно вскакивать с него в тот момент, когда ей меньше всего этого хочется. Тем более, он сейчас должен быть в форме: утром она специально сделала вид, что не в настроении, строя планы именно на вечер. И что, она должна вместо этого отправиться на дурацкие танцульки, где на него снова будут пялиться все местные девицы?
Вскочив со скрипящей сетки, Данил свалил ее на кровать:
– Ты чудо просто! О-ой, моя ласточка!.. – он уже поднимал ее блузку. – Я от тебя дурею! Надо же, чтобы я так влюбился! Ну просто насмерть…
Он оттянул губами кожу ее чувствительной шеи, и Эля, задержав дыхание, прогнулась к нему навстречу. Кажется, дуреет здесь не только Данил…
Со сдавленным стоном впрыснув ей первую дозу своей страсти, он сбросил одеяло на пол. Глядя сверху вниз на его уже совсем ничего не выражающие полузакрытые глаза и безвольно мотающуюся голову, на конвульсивно вздрагивающую, с хрипом выдыхающую грудь и на судорожно напрягающийся живот, Эля вдруг осознала, что сейчас имеет над ним абсолютную власть. Она может сделать ему очень больно или вообще убить, и он воспримет это как должное.
Она немного вспотела, размеренно ерзая и время от времени откидывая голову или опуская к нему лицо, проводя по его телу влажными, плотно прижатыми ладонями. Как нравятся ей эти волны, периодически на нее накатывающие: они щекочут что-то внутри и уходят куда-то… куда-то вниз.
Ей стало трудно дышать и, поймав очередную волну, она задвигалась чаще, подчиняясь его опытным рукам. Это щекочущее чувство не схлынуло, а как-то замерло, остановившись в одной точке. Ощутив, как резко увлажнилось ее тело, и сам уже снова находясь на грани этой уносящей разум бездны, Данил накрыл ладонью ее грудь, сжимая пальцами твердый сосок:
– Не останавливайся, не останавливайся, Эля…
Он опять подтолкнул ее на себя. Эля почувствовала, как стремительно растет мощный вал, унося ее куда-то в другое измерение, где нет времени и нет пространства, нет мыслей и нет желаний, есть только бешеное ощущение счастья… Зажмурившись, она шумно втянула воздух через сцепленные зубы и судорожно сжалась, впиваясь пальцами в его плечи. Замерев так на несколько секунд, Эля со стоном выдохнула и, расслабившись, обхватила его руками, просто на него упав.
– Боже, что это такое?.. – постепенно восстанавливая дыхание, прошептала Эля.
– Так и должно быть. Ты просто умница! – он коснулся губами ее бархатного влажного плечика.
Посидев так еще немного и полностью придя в себя, она внезапно выпрямилась и взглянула на него прищуренными, хитрыми глазами.
– С тобой что, каждый раз такое?
– Ну да, – улыбнулся ей Давыдов.
– Ни фига себе! А я-то думаю… Вот это ты пристроился!
***
Погода портилась. Уже срывался ветер, и по небу все быстрее и чаще проносились характерные тучки. Данил уже не ходил с Элей на пляж, но зато они отлично веселились, гоняя по волнам на катере, и однажды, возвращаясь с прогулки, он решил сократить путь и довольно сильно поранил в темноте ногу об острый край торчащего камня.
Когда они добрались до своего домика-будки, Эля долго суетилась вокруг него, стараясь остановить кровь. Она вполне справилась, но видела, что Данилу все еще было больно. Ей очень хотелось его развеселить и отвлечь, и она придумала как. Вообще-то ей давно хотелось об этом спросить, но она стеснялась интересоваться напрямую. Она долго собиралась с духом, сидя напротив него и краснея от волнения. Наконец как следует настроившись, Элина быстро встала и, подойдя к Данилу вплотную, опустилась на пол между его расставленных ног.
– Как это делается? – очень внятно спросила она, глядя ему в глаза. Давыдов проглотил слюну. Что он может ответить сейчас, сразу и очень кратко? Он не мог придумать до сих пор, как тактично ей на это намекнуть, но оказалось, что его гениальный самородок сам обо всем догадывается.
Однако ее вопрос, видимо, был риторическим, поскольку Эля решительно отогнула верхний край его эластичных плавок и принялась экспериментировать. Она очень мягко и осторожно прикасалась к нему то чуть открытыми губами, то влажным расслабленным языком, время от времени отстраняясь и любуясь результатами своей работы. Затем слегка его захватывала, но тут же отпускала и продолжала наблюдения. Давыдову показалось, что сейчас его затылок проломит стену. Его, словно от электрического тока, били конвульсии, он впивался пальцами в матрац, с трудом подавляя желание придавить ее голову и достать до желудка.
Наконец она довольно глубоко его захватила, и Данил, опустив ладонь на ее затылок, не дал отстраниться снова. Он только слегка ей помог, и она сразу поняла, что надо делать. И делала она это великолепно! Данил ни разу не ощутил ее зубов, а ведь случайно куснуть могла даже Карина, чей опыт по этой части был чрезвычайно богат.
Но Эля – не Карина, она вообще явление другого сорта, она родилась специально, чтобы быть рядом с Данилом Давыдовым, и она всегда делает только так, как нужно ему. Она не похожа ни на одну из его прежних женщин. Она просто лучше их всех вместе взятых!
Она струится и извивается вокруг его тела, она всегда в движении, и даже если она пытается изобразить часть древесного ствола, она все равно живая! Она не совмещает в себе все лучшие качества лучших любовниц, она – сама по себе, и она – для него! Он, не задумываясь, променял бы все свои прошлые многочисленные и разнообразные связи на один только раз в этом влажном бархате ее податливого тела…
