Текст книги "Джеймс Хэрриот. Биография"

Автор книги: Джим Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Дональд в ужасе смотрел на постепенное угасание брата и был уверен, что тот умрет. Как-то утром он с решительным видом вошел в клинику.

– Альфред! – заявил он. – Я поговорил с Шейлой и собираюсь забрать Брайана домой!

– Почему? – спросил Альф.

Дональд был в мрачном настроении. Он очень любил младшего брата, и последние недели были для него пыткой.

– Ему не становится лучше, он скоро умрет, и я хочу, чтобы он встретил смерть дома… с достоинством.

В тот период в больнице ждали консультанта, которого пригласили специально, чтобы он помог поставить диагноз. Отец ответил без колебаний. Он тоже тяжело переживал из-за страшной болезни Брайана, но считал, что Дональд неправ.

– Он твой брат, Дональд, и решение принимать тебе, но я считаю, что ты совершаешь ошибку.

Дональд мерил шагами комнату, борясь со своей дилеммой, но решение уже созрело в его голове.

– Нет, я не могу просто стоять и смотреть, как он угасает. Он едет домой!

Альф никогда не вмешивался в чужие дела, но сейчас на кону стояла жизнь одного из его лучших друзей.

– У него есть только один шанс, Дональд, и этот шанс дает ему больница. Может быть, этот новый консультант сумеет помочь. Если Брайан вернется домой, он точно умрет. Пожалуйста, оставь его в больнице. Это его единственная надежда.

Раздираемый эмоциями Дональд, не сказав ни слова, вышел из кабинета.

Дональд Синклер, человек твердых убеждений, никогда никого не слушал. Только один человек иногда мог повлиять на его решение, и этим человеком был Альфред Уайт. С самого начала он высоко ценил мнение своего партнера, и на этот раз снова последовал его совету. Брайан остался в больнице.

Никто так до конца и не разгадал тайну болезни Брайана (предполагали какое-то нарушение гипофиза), но вскоре после того разговора в клинике ему назначили курс препаратов, и он пошел на поправку. Постепенно лекарства отменили, но до конца своих дней Брайан вынужден был сидеть на стероидах, – невысокая плата за еще несколько счастливых лет жизни.

Здоровье еще одного большого друга Альфа внушало беспокойство – Дентона Петта. В 1977 году у него был инсульт, после которого он так и не оправился и умер в июле 1981 года. Еву и Дентона неизменно приглашали на приемы и банкеты, когда Альф добился успеха в литературе; открытый, жизнерадостный Дентон всегда вносил оживление в эти мероприятия. Альф и Джоан остро переживали его смерть.

Незадолго до того, как у Дентона случился удар, они с Альфом смотрели чрезвычайно напряженный матч между «Сандерлендом» и «Мидлсбро». Дентон был фанатичным болельщиком «Мидлсбро» – и столь же фанатично ненавидел клуб Альфа «Сандерленд». Мы часто задавали себе вопрос, не стало ли возбуждение причиной его инсульта.

Дентон – еще один замечательный человек, которого Альф встретил на жизненном пути, и многие поклонники Джеймса Хэрриота будут с большой любовью вспоминать Гранвилла Беннета. Альф написал в «Ветеринери Рикорд» о своем большом друге: «Он был настоящим другом для огромного множества людей, и все они будут вспоминать о нем с благодарностью за ту радость, которой он наполнял их жизни». Это правда: Дентон Петт наполнял жизни многих людей радостью и смехом.

В 1981 году прекратились регулярные поездки Альфа в Глазго. Больше десяти лет он проводил с матерью либо Рождество, либо Новый год, – и он, и другие члены семьи часто навещали ее и в другое время года. Однако летом 1981-го ее перевезли в частную клинику в Харрогите, где она тихо скончалась в следующем декабре. На ее похоронах в голове Альфа проносились мириады воспоминаний о матери, которая многим пожертвовала ради того, чтобы ее сын смог воплотить свою мечту о профессии ветеринара. В свое время она была силой, с которой нужно было считаться, но мы все вспоминаем о ней с благодарностью и уважением.

Из-за своей гордости успехами сына она нередко попадала в неловкие ситуации.

– Знаете, кто я? – говорила она совершенно незнакомым людям. – Я мать Джеймса Хэрриота! Разрешите, я вас познакомлю. Альф… Альф?..

Как и его отец в свое время, Альф тихо испарялся.

Я мог бы рассказать множество забавных историй, связанных с моей бабушкой, но они не для этой книги. Скажу только одно: вся наша семья с огромной любовью вспоминает старую женщину, которая заботилась обо мне в мои студенческие годы.

В начале 1980-х Альф Уайт был на вершине успеха, но потеря близких людей, его собственные недуги и тяжелая болезнь Брайана служили постоянным напоминанием о том, что время уходит. Оглядываясь назад на прошедшие десять лет, Альф имел все основания гордиться своими достижениями; будучи внимательным и чутким человеком, он – кроме небольшой размолвки с Дональдом из-за трактовки образа Зигфрида – сумел добиться успеха, не оскорбляя чувств других людей.

С самого начала литературной карьеры главной заботой Альфа было не обидеть друзей, но в 1981 году он получил новое напоминание о том, что внешние атрибуты славы могут приобретать неприятную форму: в тот год он поссорился со своим старым другом Эдди Стрейтоном.

Летом 1981 года Эдди вызывали в дисциплинарный комитет Королевской коллегии ветеринаров в связи с обвинением в дискредитации профессии. В радиопередаче Би-Би-Си «Шоу Джимми Янга» он рассказал, что «поспорил» с молодыми помощниками, кто быстрее сможет стерилизовать кошку, и во время одного такого соревнования он по невнимательности вскрыл брюшную полость у (как он думал) кошки и обнаружил, что это кот.

Эдди всегда был экстравертом и рассказал эту историю как забавный анекдот, но не всем она показалась смешной. 29 сентября 1981 года он оказался, уже не в первый раз, перед дисциплинарным комитетом. Свидетели, характеризующие репутацию обвиняемого, безусловно, могли бы помочь Эдди, и наиболее очевидным свидетелем был Альф Уайт – один из старейших и самых уважаемых друзей Эдди, – но Альф отказался выступить в его поддержку.

Эдди, как пишет Грэхэм Лорд в биографии Джеймса Хэрриота, утверждал, что Альф не поддержал его, потому что его должны были принять в члены Королевской коллегии ветеринаров – это огромная честь для британского ветеринара, – и он не хотел рисковать.

Мне очень грустно, что Эдди мог так плохо думать об одном из своих самых верных друзей; того, кто горой стоял за него на протяжении всей его богатой событиями и иногда противоречивой карьеры. Помимо того, что Альф узнал о выпавшей ему чести только через два месяца после слушаний в дисциплинарном комитете, он никогда бы не пожертвовал интересами друга ради получения еще одной награды.

На самом деле Альф осуждал Эдди за замечание о «соревнованиях по овариектомии». Он считал, что его друг своим заявлением, что он может стерилизовать кошку с молниеносной быстротой, – унизил искусство ветеринара. Прекрасно зная, что овариектомия кошки не всегда простая, как многие полагают, операция, Альф считал, что шутка Эдди отдает плохим вкусом. Однако в прошлом Эдди Стрейтон был преданным сторонником профессии, и Альф непременно выступил бы в его поддержку, подчеркнув его замечательные качества – которых было немало, но в тот период у него был приступ почечной колики, и он страдал от невыносимой боли.

Тогда Эдди находился под страшным давлением: помимо предстоящих слушаний в дисциплинарном комитете, на него свалилось большое горе, – от рака умерла его жена. Эдди очень обиделся на Альфа за его сомнения и выплеснул на него свои чувства, используя весьма крепкие выражения. Его импульсивные и ошибочные обвинения, к сожалению, нанесли непоправимый ущерб дружбе, уходящей корнями в далекие годы в Глазго.

Я хорошо помню, какой эффект произвели слова Эдди на моего отца. Старый друг несправедливо обвинил его в бесчувственности и эгоизме. Боль и недоверие сменились гневом, и отец твердо заявил, что знать больше не желает Эдди Стрейтона.

Эдди быстро понял свою ошибку. Альф получил несколько писем с извинениями, но оставался непреклонен.

Я пытался урезонить его, напоминая о долгих годах дружбы, но не смог повлиять на его решение. Если он что-то вбивал себе в голову, переубедить его было трудно.

Счастлив сказать, что со временем Альф смягчился по отношению к Эдди, и они возобновили переписку. Однако обидные обвинения Эдди были главной причиной отказа Альфа в 1981 году выступить на слушаниях в дисциплинарном комитете.

Период с 1981-го по 1985 год был непродуктивным для писателя Джеймса Хэрриота: в это время он наслаждался отдыхом от напряжения, связанного с трудом писателя, – но «индустрия Джеймса Хэрриота» достигла таких размеров, что он уже не мог вернуться к жизни безвестного ветеринара и отца семейства. Его слава была слишком велика. Альф по-прежнему получал пачки писем от поклонников, а поскольку имя Джеймса Хэрриота вызывало в воображении образы фунтов и долларов, его основные издатели в Англии и Америке мягко, но настойчиво давили на него, уговаривая написать новую книгу.

Альфа мало интересовало, сколько денег принесет ему, или другим людям, его возвращение к машинке, но писательство уже было у него в крови. Он наблюдал колоссальные перемены в профессии, и в его душе вновь зародилось желание сохранить этот старый образ жизни на бумаге.

«Я считаю, что мне очень повезло, – говорил он. – Я жил в золотые годы ветеринарной практики – бесспорно, лучшие годы». Новая эпоха правил, постановлений и бумажной работы была отцу не по душе, и ностальгия по быстро исчезающему миру снова усадила его за машинку.

Я помню, что в тот период мать стала за него беспокоиться. Понимая, что муж не становится моложе, и в то же время зная, что не сможет помешать ему заниматься делом, запавшим ему в душу, она убеждала его не придерживаться жестких сроков и работать чуть-чуть помедленнее.

В блестящие семидесятые годы, когда мать часто сопровождала отца на публичных мероприятиях, многие думали, что она играет главную роль в их паре – проявляя явно сдержанное отношение к его успеху. Зная мужа и его чувствительную натуру лучше, чем кто-либо другой, Джоан просто пыталась защитить его от излишней шумихи, которая могла оказать на него пагубное воздействие. При этом создавалось ошибочное впечатление об их взаимоотношениях. На протяжении всех лет их долгой совместной жизни именно отец принимал все важные решения в семье.

Понимая, что Альф никогда не откажется от литературы, Джоан не удивилась, когда в 1986 году он позволил себя уговорить и согласился написать небольшой материал для нового телевизионного сериала «О всех созданиях – больших и малых». Надо сказать, Альф уже написал несколько рассказов – список «заголовков» всегда был под рукой, – и это опять разожгло в нем жажду творчества. Он снова взялся за работу, и в 1992 году вышла его последняя книга «Все живое». Рядом с Альфредом Уайтом вновь появился Джеймс Хэрриот.

Глава 28

В промежутке между завершением «Всех их создал Бог» в 1980 году и началом серьезной работы над книгой «Все живое» в 1988-м Альфред Уайт не писал книг. Однако в течение этого периода вышло несколько новых изданий под его именем. Помимо «Лучших рассказов Джеймса Хэрриота», изданных в 1982 году, в 1986-м вышла книга «Истории о собаках», а также несколько книг для детей, которые выходили на протяжении 1980-х, и последняя была издана в 1991 году.

В сборник историй о собаках вошли рассказы из ранее изданных книг. Особый интерес вызывает вступление, так как здесь Джеймс Хэрриот впервые рассказывает поклонникам о своих молодых годах в Ветеринарном колледже Глазго, – где в те дни собаку считали второстепенным видом, а кошки вообще не заслуживали внимания! Какое отличие от современного студента-ветеринара.

Для детских книг, как и для «Историй о собаках», Альфу не пришлось много писать. Каждая из них представляла собой рассказ из ранних работ Хэрриота – с яркими иллюстрациями, чтобы привлечь внимание юного читателя. После консультации со своим редактором Дженни Дерхем Альф переделал некоторые рассказы, убрав из них подробные ветеринарные описания, а также сократил или растянул истории до нужного размера. Это была удачная идея. Каждая история рассказывала об определенном персонаже – среди них корова Розочка, кот Оскар и ломовая лошадь Бонни. Одна из книг, «Рождественский котенок», стала международным бестселлером. Способность Джеймса Хэрриота наделять этих прелестных созданий очаровательными качествами, а также цветные иллюстрации талантливых художников Питера Баррета и Рут Браун служили залогом успеха.

Когда детские книги появились на полках магазинов, Альф стал получать многочисленные письма от своих маленьких поклонников вместе с рисунками их любимых животных. Легкий слог Джеймса Хэрриота нравился всем от взыскательного профессионального критика до ученика начальной школы. Вот уж действительно, в клуб его поклонников входили все читатели – и большие, и малые.

Две из этих историй имеют для меня особое значение: именно я, много лет назад, предоставил для них материал. Рассказ «Котенок Моисей» был первым в детской серии и вышел в 1984 году. В его основе – мой визит на ферму Терри Поттера в Болдерсби неподалеку от Тирска. Когда я закончил работу на ферме, меня позвал Тед, свинарь.

– Идите сюда. Я хочу вам кое-что показать!

Он привел меня к свинарнику, где лежала громадная свинья, которую сосал огромный выводок блестящих розовых поросят. Однако меня поразила не эта идиллическая картина. Я с изумлением заметил, что один поросенок в ряду – черный!

– Могу поспорить, такого поросенка вы еще не видали! – ухмыльнулся Тед. – Гляньте поближе!

К моему удивлению, «поросенок» оказался котом – и довольно взрослым.

– Он бродил среди построек, полумертвый от холода. Я решил дать ему шанс и подкинул этой старой свинье, рассказывал Тед. – А теперь посмотрите на него! До чего стал хорош!

Такой красивой, блестящей шерсти я не видел ни у одного кота. Кот бросил на меня беглый взгляд и снова стал проталкиваться между упитанными, с наслаждением чмокающими поросятами.

За обедом я рассказал об этом отцу. Внезапно он перестал есть и бросился наверх за своим блокнотом.

– Еще одна история в коллекцию Джеймса Хэрриота, пояснил он, снова взявшись за вилку с ножом.

Другой случай – из детской книги «Розочка возвращается домой» – произошел на ферме старого друга и клиента отца Артура Данда. Артур показал мне старую корову, чей продуктивный период жизни явно остался позади. В свое время она была замечательной коровой, и ее разросшиеся копыта, торчащие бедренные кости и провисшее вымя служили лучшими доказательствами высокого уровня молочной продуктивности.

Артур всегда был к ней очень привязан, но однажды понял, что больше не может ее содержать, и, скрепя сердце, решил отправить ее на бойню. Он смотрел вслед фургону, увозившему его старую подругу в последний путь, и вдруг она, просунув голову в окошко, протяжно и жалобно замычала. Этого Артур не выдержал. От вида старой коровы, в последний раз оглядывающей любимые пастбища, у него сжалось сердце. Он вскочил в машину, помчался за фургоном живодера, остановил его, и через несколько минут Розочка вернулась домой.

– Ну и пусть от нее нет никакой пользы, – сказал он мне, – но она останется здесь до конца своих дней!

Когда я рассказал эту историю отцу, в его руках снова появился блокнот.

– Очень хорошо, продолжай поставлять мне информацию, – сказал он, – а я уж сделаю все остальное!

Пару лет назад один мой приятель-фермер сказал: «Сейчас это „игра с цифрами“». Он абсолютно прав. Коров больше не называют Ромашками или Рябинками: они просто стали частью системы, предназначенной, как и многое другое, для получения прибыли. В современном мире господствуют деньги, и здесь нет места сантиментам, однако нельзя сказать, что сегодняшний фермер не испытывает никаких чувств к своим животным.

Во время недавнего визита на ферму в холмах мне довелось стать свидетелем тесной связи между фермером и его животными.

Визит – меня вызвали на ферму в Хамблтонских холмах, чтобы я положил конец земному существованию старой коровы, – оказался не совсем обычным. Фермер отвел меня к ней и попросил, чтобы я причинил ей как можно меньше боли. Корова была не в силах подняться и лежала на соломенной подстилке. На нее было жалко смотреть. Туго натянутая, сморщенная кожа, добрая серая морда и совершенно белые ресницы – признаки глубокой старости у животного – сразу привлекли мое внимание. Она медленно повернула ко мне голову и с мольбой посмотрела на меня, но я знал, что ничем не могу ей помочь.

– Этой старушке двадцать два года, – дрожащим голосом произнес фермер. – В свое время она была замечательной коровой, и я хочу, чтобы она умерла безболезненно. – Он замолчал, пытаясь справиться с чувствами. – Вы можете усыпить ее? Я не хочу, чтобы в нее стреляли.

Выстрел – быстрый и гуманный способ умерщвления животного, но он настаивал, чтобы я сделал ей инъекцию, несмотря на то, что в этом случае ее мясом нельзя будет кормить даже собак, не говоря уж о людях. Это была очень необычная просьба.

– Конечно, Джордж, – ответил я, – но вы понимаете, что ничего за нее не получите?

– Мне все равно, – махнул рукой он и, подойдя к старой корове, нежно погладил ее по голове. Его голос дрожал от эмоций. – Она ничего мне не должна! Я не буду смотреть, ладно?

Он отвернулся с полными слез глазами и ушел в дом. Когда старая корова мирно уснула на подстилке, у меня внезапно возникло ощущение, что я вновь очутился в мире Джеймса Хэрриота, – и перед моими глазами промелькнул образ коровы Розочки. Не все еще ведут «игру с цифрами», далеко не все.

Хотя Альф и не писал книг в то время, ему не позволяли забыть, что он знаменитый автор, и он по-прежнему много времени проводил в клинике на Киркгейт, подписывая книги для своих многочисленных поклонников. За долгие годы такой деятельности у него развился артрит в суставах руки, и последние несколько лет жизни он дома, в своем ритме, надписывал бесконечные самоклеющиеся ярлыки, которые его почитатели могли наклеить в свои книги.

Иногда, раздавая автографы в приемной клиники, Альфу приходилось вежливо отклонять просьбы о многословных надписях. Однажды после очередного такого мероприятия он вернулся в кабинет с улыбкой на лице.

– В основном всех устраивает надпись: «С наилучшими пожеланиями, Джеймс Хэрриот», – сказал он, – но один парень только что попросил, чтобы я написал: «Рею, Элси, Кевину, Холи и Луизе в ваш первый в жизни визит в Йоркшир. С самыми наилучшими пожеланиями, Джеймс Хэрриот, Хелен, Зигфрид и другие обитатели Скелдейл-хауса»!

Я отказался под предлогом, что мою старую руку может заклинить на середине фразы!

Новый сериал «О всех созданиях – больших и малых», для которого Альф в 1986 году начал писать новый материал, стал таким же популярным, как и предыдущий. Он шел до 1990 года и завершился «Специальным рождественским выпуском» в конце того же года. В актерском составе произошла только одна перемена – вместо Кэрол Дринкуотер роль Хелен играла Линда Беллингем. Она, как и две предыдущие актрисы, идеально вписалась в роль.

Этот сериал не выглядел настолько достоверным, как предыдущий. Поскольку оригинальный материал Джеймса Хэрриота был исчерпан, потребовались другие авторы, – и некоторые поздние серии имеют весьма приблизительное отношение к его рассказам. Тем не менее, сериал пользовался большим успехом, – его с удовольствием смотрели миллионы зрителей.

В этом сериале появились новые персонажи, многие из которых перешли потом на страницы последней книги Альфа «Все живое», – название предложил его американский издатель Том Маккормак. Эту книгу, изданную в 1992 году, отец писал с особым удовольствием. Кроме того, что у него теперь был текстовый процессор (его любимое выражение того времени: «Как я раньше без него обходился?»), он почти никому не говорил, что собирается написать новую книгу. Поэтому мог работать в свое удовольствие, не ограниченный жесткими временными рамками.

– Я не хочу, чтобы кто-то стоял у меня над душой с контрактом в руке, – говорил он мне. – Я буду писать эту книгу в своем темпе, поэтому, пожалуйста, никому не говори!

Отец писал ее больше четырех лет и в 1991 году наконец сообщил об этом издателям. Они с восторгом и удивлением встретили эту новость, и книга, как и ее предшественницы, сразу вошла в списки бестселлеров в Соединенном Королевстве.

У Альфа возникли небольшие разногласия с Томом Маккормаком по поводу нескольких глав, которые Том хотел изменить, – но теперь Альф был уверенным автором и не позволял вмешиваться в свою работу. Несмотря на их мелкие расхождения, в Америке было продано 650 000 экземпляров в твердом переплете за первые шесть недель, и книга почти восемь месяцев оставалась в списках бестселлеров «Нью-Йорк Таймс».

«Все живое» знакомит читателя с Калумом Бьюкененом, «ветеринаром с барсуком», прообразом которого стал Брайан Неттлтон, незабываемый помощник Альфа. Брайан был настолько удивительной личностью, что Калум появляется в одиннадцати из пятидесяти двух глав, и его яркий, жизнерадостный персонаж уверенно шагает по страницам книги, пробуждая много счастливых воспоминаний у всех, кто его знал.

К сожалению, Брайан так и не прочитал о себе в книге «Все живое». Через двадцать лет после ухода из практики он приехал к нам в Тирск, и мы были очень рады снова увидеть его пронзительные черные глаза, щегольские усы. Этот неувядающий оптимист почти не изменился за прошедшие годы. Мы были счастливы, что нам довелось увидеться с ним: меньше чем через месяц Брайан погиб в автомобильной аварии в Канаде. Приятно осознавать, что в образе Калума Бьюкенена он будет жить вечно.

В книге «Все живое» появляется и самый первый помощник отца, Джон Крукс. Единственный раз отец использовал настоящее имя Джона, что свидетельствует об уважении и дружбе, которые связывали их многие годы.

Я тоже есть в книге, и когда я читал ее впервые, она стала для меня откровением. В главе 7 отец пишет, как мы с Рози сопровождали его в поездках на фермы, когда были детьми:

Она всегда бегала за инструментами, а Джимми неторопливо прогуливался. Часто в процессе работы я говорил: «Принеси мне другой шприц, Джимми», – и мой сын, ничуть не торопясь, насвистывая, направлялся к машине… И теперь, когда он стал опытным ветеринаром, я часто замечаю, что он по-прежнему никуда не спешит.

Прочитав этот отрывок, я задумался и быстро понял, что отец был абсолютно прав! За редким исключением, когда требовались срочные действия, я никогда не бежал по дороге жизни, но, пока не прочитал эту главу, я не замечал эту черту своего характера. Наверное, такое же потрясение испытал Дональд Синклер, когда много лет назад впервые столкнулся с персонажем Зигфридом Фарноном на страницах «Если бы они умели говорить», и я вспомнил строчку из стихотворения шотландца Роберта Бернса – одного из любимых поэтов отца: «Ах, если б у себя могли мы видеть все, что ближним зримо, что видит взор идущих мимо со стороны…»[12]12
  Это стихотворение «Насекомому, которое поэт увидел на шляпе нарядной дамы во время церковной службы», пер. С. Маршака.


[Закрыть].

Некоторые утверждали, что Джеймс Хэрриот – «писатель-беллетрист», ставя под сомнение правдивость его историй и утверждая, что Хэрриот просто удачно использовал избитые шутки.

В главе 26 рассказывается о персонаже по имени Арнольд Брейтуэйт. Это хвастун, который веселит местный паб байками о знаменитостях, с которыми, по его словам, он знаком лично. Естественно, никто ему не верит, но хорошо смеется тот, кто смеется последним. После окончания хоккейного матча в Дарроуби несколько игроков – причем многие международного уровня – подходят к Арнольду и пожимают ему руку.

Прообразом Арнольда послужил незабвенный Гарри Балмер. Гарри часто болтался по тирским барам, где всегда находилась публика, готовая слушать его на первый взгляд выдуманные истории. Большинство местных считали его «настоящим фантазером», и мало кто верил, что он «на ты» со многими знаменитостями. Его любимая история была о том, как он одолжил свою биту Лену Хаттону[13]13
  Сэр Леонард Хаттон (1916–1990), прославленный английский игрок в крикет.


[Закрыть], когда тот сломал свою во время тура бросков по калитке в отборочном матче в Хедингли. Гарри с восторгом рассказывал, что великий бэтсмен, набрав больше ста очков, вернул ему биту со словами: «Спасибо, Гарри! Отличная у тебя деревяшка».

Однако местных жителей, которые все время над ним подшучивали, ждал сюрприз. На тирском стадионе должен был состояться крупный хоккейный матч, и Гарри уверял всех, что знает многих игроков, причем некоторые из них – хоккеисты мирового уровня из разных уголков страны. Все были уверены, что теперь-то выведут Гарри на чистую воду, и у многих отвисли челюсти, когда несколько хоккеистов подошли к нему после игры со словами: «Смотрите-ка! Это же Гарри! Как дела, Гарри?» С тех пор никто больше не смеялся над историями Гарри.

Альфу на самом деле нравился Гарри. Он обладал широкими познаниями в крикете и футболе, – а эти темы Альф был готов обсуждать постоянно. Есть фотография Гарри – с откинутой головой и открытым ртом – рассказывающего очередную фантастическую историю в «Трех бочках». Рядом с ним стоит Альф, широко открыв глаза от восторга. По его лицу видно, что он мысленно записывает «заголовок» в свой блокнот.

Рассказ об Арнольде Брейтуэйте – а именно его считают основанным на анекдоте с бородой, – всего лишь еще один пример фактической основы произведений Джеймса Хэрриота. Альф никогда не отрицал, что приукрашивает многие истории, а также часто меняет даты, и спокойно относился к тому, что на многих людей его книги не производят впечатления. Однако он, безусловно, не согласился бы, чтобы его назвали писателем-беллетристом.

Во второй половине 1980-х Альф наблюдал, с безопасного расстояния, неуклонное развитие «индустрии Джеймса Хэрриота». Несмотря на «хэрриотоманию», ему удавалось вести скромный образ жизни, и, за исключением раздачи автографов своим поклонникам (к которым он всегда испытывал благодарность), он мало соприкасался со своим звездным статусом. Альф почти не говорил о своей славе, временами даже казалось, что ему все это до смерти надоело.

У него было много возможностей заработать большие деньги, позволив использовать свое имя на кормах для животных, но он не одобрял эту идею. Альф не проявлял интереса ко всему, что отдавало торгашеским духом, и всякий раз, когда ему предлагали разные варианты увеличения капитала, в его глазах появлялся знакомый застывший взгляд.

Одной из самых поразительных черт моего отца была его «неуловимость». Много раз, когда я говорил с ним, стеклянный взгляд выдавал, что его мысли блуждают где-то в другом месте. Если предмет разговора был ему неинтересен, он в считаные секунды впадал буквально в гипнотический транс, и было бесполезно пытаться восстановить с ним контакт.

Но пелена мгновенно спадала с его глаз при одном только упоминании футбола, – особенно если дело касалось футбольного клуба «Сандерленд». Став обладателем абонемента, Альф не пропускал почти ни одного домашнего матча, и клуб быстро понял, что среди их болельщиков оказалась знаменитость.

В 1991 году, после покупки нескольких акций клуба, Альф получил письмо. Оно очень много для него значило. Директора предлагали ему почетный пост пожизненного президента клуба, «принимая во внимание вашу многолетнюю поддержку и верность, вашу помощь и вклад… Вы получите персональные места в директорской ложе, место на автомобильной стоянке и право посещения „Клуба 100“ на всех домашних матчах… Вы, безусловно, заслужили эту привилегию».

Из всех почестей, которые Альф получал, эта доставила ему наибольшее удовлетворение, но он отказался от бесплатных мест в директорской ложе, предпочитая подбадривать свою команду в толпе других болельщиков, как он делал всю жизнь.

Его футбольная команда всегда доставляла ему много радости. Игра никогда не была скучной, каждый матч имел какое-то значение, так как футболисты «Сандерленда» постоянно сражались либо за победу, либо просто за выживание в конце каждого сезона. В 1992 году Альф с удовольствием следил за игрой «Сандерленда» в финале «Кубка футбольной ассоциации» на стадионе Уэмбли. Он пришел на матч вместе с семьей и друзьями, и хотя команда проиграла «Ливерпулю», для всех это был незабываемый день.

Сейчас клуб переехал на новый стадион в Сандерленде, и председатель правления Боб Мюррей вместе с директорами выделили там комнату, которая называется «Комната Джеймса Хэрриота». Стены украшают портреты Альфа Уайта, есть даже одна фотография времен учебы в Ветеринарном колледже Глазго, на которой он сам играет в футбол. Клуб не забыл известного писателя, который радовался успехам команды на футбольном поле ничуть не меньше, чем собственным достижениям на литературном поле.

После смерти Альфа на северо-востоке Англии вышла статья в газете «Санди Сан», которая заканчивалась словами: «Это был истинный ценитель футбола, который действительно понимал, какая мука и какое счастье быть болельщиком „Сандерленда“. Добрый, внимательный человек, который любил все создания – большие и малые… и все создания – красно-белые».

В конце 1980-х и начале 1990-х Альфа осыпали новыми почестями. В 1987 году Американское общество защиты животных решило учредить ежегодную награду его имени, которую вручали человеку, проявившему заботу и сострадание к животным.

В апреле 1989-го Альфа пригласили выступить на конгрессе Всемирной ассоциации ветеринарии мелких животных, который в тот год проходил в Харрогите. Это была большая честь, от которой Альф не мог отказаться, – к тому же не надо было далеко ехать, – однако мысль о том, что он будет выступать перед своими учеными коллегами со всего мира, приводила его в трепет. Но Альф не ударил лицом в грязь и, в свойственной ему манере, произнес речь, в которой сдержанно упомянул о своей жизни ветеринара. Скромная речь не помешала ему стать звездой этого конгресса. В вопросах, связанных с последними достижениями в современной ветеринарной практике, он не мог тягаться с коллегами, но, как понимал каждый присутствующий там ветеринар, собственный вклад Альфреда Уайта в повышение престижа профессии не имел себе равных.

Свою оценку работе Альфа дал заслуженный американский ветеринар доктор Стивен Эттингер. В интервью по телевидению он сказал: «Вне всяких сомнений, Джеймс Хэрриот – самый известный ветеринар в мире и, вероятно, самый уважаемый. Он показал всему миру, что ветеринария – благородная профессия».

В 1992 году Альф стал первым лауреатом новой премии Хирона, которую ему присудила Британская ветеринарная ассоциация за «выдающиеся заслуги перед ветеринарией», хотя к тому времени он уже вышел на пенсию. В конце 1989 года, чувствуя, что его вклад в повседневную работу становится весьма незначительным, – и как-то раз пережив унижение, когда ему пришлось воспользоваться помощью двух молодых работников фермы, чтобы выбраться из свинарника, – Альф подумал, что пора остановиться. Ему было очень сложно угнаться за огромными переменами, происходившими в его профессии, и он знал, что принял правильное решение.