Текст книги "Пленники компьютерной войны"

Автор книги: Джилиан Рубинстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Ого! – воскликнула Шез. – Какая элегантная сцена!

Элейн с некоторой нервозностью огляделась по сторонам. Сейчас они находились в «Национальном Детском Замке Шибайя», но она не имела понятия, каким образом попали сюда из дома Харуко, подруги Шез, у которой они остановились. Они пробыли в Японии около двух суток, и Элейн испытывала шок от увиденного.

Нельзя сказать, что ее впечатления были только неприятными. Все казалось непривычным и волнующим, и каждое новое открытие радовало Элейн. Ей нравилось, как Токио – огромный неприветливый город из стали и бетона – неожиданно распадался на множество маленьких деревушек, одна другой чуднее. Ей нравилось поразительное разнообразие товаров в лавках и супермаркетах; было приятно, что можно остановиться в центре магазина модной одежды и посмотреть, как старый портной работает над уникальным кимоно. Ей пришлась по вкусу изысканная еда в маленьких кафе и ресторанчиках, радовали хорошо одетые, улыбчивые, жизнерадостные японцы.

Но было и шокирующее'– ужасная давка в вагонах поездов в час пик; японские туалеты, к которым она никак не могла привыкнуть; множество бездомных, переносивших свои картонные коробки на станции подземки каждый вечер, когда становилось холоднее. Вообще в токийском метро было страшно, особенно если учесть зариновые газовые атаки и землетрясения.

Больше всего ее раздражала неспособность читать уличные знаки и вывески в витринах магазинов и непонимание чужой речи. Отъезд из Австралии стал для Элейн настоящим откровением. В конце концов, ее страна оказалась вовсе не центром мироздания! Если у мира и был какой-то центр, то он конечно же находился здесь, в этом огромном, могущественном городе, где жили умные, энергичные люди. Она горько сожалела о том, что не знает ни слова по-японски, но этот язык не входил в программу обучения Фернлейской высшей школы.

– Что скажешь, Элли? – Голос Шез вернул ее к действительности.

– Потрясающе, – согласилась она, глядя на круглую сцену театра с броскими черно-белыми декорациями и ультрасовременным освещением. – Но не слишком ли грандиозно для нас?

– Мы будем здесь танцевать? – В голосе Бена не чувствовалось энтузиазма.

Элейн украдкой взглянула на него. Ее друг был явно не в своей тарелке. Он постоянно жаловался на непривычную еду и давку на улицах; вот и сейчас его лицо было угрюмым.

– Ну конечно. – Шез тоже смотрела на него. – Что-нибудь не так?

– Может быть, ты устал? – участливо спросила Харуко. – Ты справишься с репетициями?

– А куда я денусь? – резко ответил Бен. Даже для Элейн это прозвучало грубо. Судя по тому, как брови Харуко приподнялись, она тоже была неприятно удивлена.

Шез почти бегом спустилась на сцену, прыгая по широким низким ступеням. Она сделала несколько грациозных пируэтов и остановилась.

– Эта сцена меньше нашей, – крикнула она снизу. – Но мне ужасно нравится, что зрители видят представление со всех сторон. Это как раз подходит для нашего шоу.

Харуко спустилась неторопливо, с достоинством и присоединилась к Шез на сцене. Лицо японки было неподвижным и бесстрастным; Элейн снова увидела танцовщицу-буто, её танец Шез показывала им на видеозаписи в Австралии. Девочка с завистью наблюдала за движениями Харуко. Ей страстно хотелось достигнуть такого же мастерства.

Бен, стоявший рядом с ней, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Харуко заметила его нетерпение («Она всегда все замечает», – подумала Элейн) и поднялась к ним.

– Пошли, – сказала она. – Пора немного подкрепиться. Теперь ты, по крайней мере, видел сцену, где будешь выступать. А потом мы отправимся в помещение для

репетиций – оно находится в одной из наших музыкальных студий.

Голос японки звучал ласково, но Элейн показалось, что Харуко разочаровалась в них. «Наверное, мы кажемся ей избалованными детьми», – подумала она.

– Могу я попробовать выйти на сцену? – спросила девочка.

Харуко широко улыбнулась.

– Разумеется. Пожалуйста!

Элейн присоединилась к Шез на сцене, и они начали неторопливо разминаться, разогреваясь для работы. Элейн все еще не могла поверить, что она будет танцевать на этой сцене – ряды кресел со всех сторон уходили вверх почти до потолка, а это означало, что они выступят перед огромным количеством зрителей. Эта мысль одновременно и пугала и радовала ее.

–Жуть какая-то, – прошептал Бен ей на ухо, когда они поднялись по лестнице.

–Мы приехали сюда ради этого, – резко отозвалась она. – Что с тобой случилось?

Мальчик не ответил. Он не мог выразить свои чувства словами. Приезд в эту незнакомую страну всколыхнул в нем самые разнообразные эмоции. Он тосковал по дому, ему не нравилась местная еда, он постоянно ощущал неуверенность в себе. Будучи стеснительным по натуре, Бен сомневался, что сможет как следует выступить перед множеством зрителей. Кроме того, с его разумом творилось что-то непонятное. Время от времени его посещали мысли, которые казались ему чужими.

– Эй, взбодрись, – сказала Элейн. – Всё будет в порядке. Мы станем знаменитыми!

Не дождавшись ответа, она добавила:

– Ладно, пойдем перекусим и выпьем чего-нибудь. Наверное, здесь есть твоя любимая хрустящая картошка.

Они спустились в кафе на первом этаже. Оно называлось «Enfants» – Харуко объяснила, что по-французски это означает «Дети».

– Я знаю, – буркнул Бен. – Мы тоже учим французский в школе.

Название раздражало его. Он не был ребенком! Черт возьми, ему уже больше четырнадцати лет, совсем немного до совершеннолетия! Однако все японцы, которых он встречал до сих пор, обращались с его сверстниками как с детьми, а его японские одногодки выглядели младше и вели себя как дети – не то что в Австралии.

– Откуда вы родом? – спросила Элейн у Харуко, заметив, как брови танцовщицы снова недоуменно поползли вверх.

– Я выросла на западе Японии, неподалёку от Хиросимы, – ответила она.

– О! – Элейн не знала, что и сказать. Харуко была слишком молода и не могла видеть ужасов войны, но, возможно, её родители...

– Жаль, что у нас нет времени на поездку туда, – заметила Шез, быстро глотая чёрный кофе. – Я бы с радостью побывала там еще раз. Это потрясающий город.

– И печальный, наверное? – осторожно поинтересовалась Элейн.

– Трагичный. Я чуть не выплакала себе все глаза. Бумажные журавлики на монументе Садако... Ты знаешь, что там есть целые связки таких журавлей, сделанных школьниками из Новой Зеландии и Австралии? И музей. Все должны побывать в нем и своими глазами увидеть, что может натворить ядерная война. Но Хиросима не только трагична, она и прекрасна тоже. Там ощущаешь сильнейшую, непреодолимую тягу к жизни. – Шез искоса взглянула на Харуко. – Как будто люди, которые там живут, уже испытали самое худшее, но выжили. Теперь ничто не сможет снова испугать их.

Харуко улыбнулась.

– Может быть, – сказала она. – А может быть, дело в том, что мы родились на теплом юге, и у нас не такая холодная кровь, как у северян из Токио.

– Но вы ничего не боитесь, – неожиданно произнесла Элейн, не вполне понимая, почему она это сказала.

– Мои танцы тесно связаны с чувством страха, – ответила японка. – Я должна испытать страх, чтобы танцевать.

Она допила свой кофе.

– Но мы затронули слишком серьезную тему. Лучше поразвлечься, пока есть время. Я покажу вам некоторые интересные места поблизости —думаю, они вам понравятся. Там много молодежи.

Они заглянули в музыкальную студию, где им предстояло репетировать в течение недели. Сейчас там собралось множество аккуратно одетых малышей, игравших на скрипках под обожающие взгляды своих матерей.

Когда они шли к эскалаторам, ведущим на улицу, Харуко указала на огромный телевизионный монитор.

– Тут показывают все программы. Смотрите, сейчас как раз сообщают информацию о Фестивале молодёжных искусств. А та маленькая фигурка – символ фестиваля.

Красиво, правда?

Бен и Элейн посмотрели на экран. Символом фестиваля был мультипликационный белый голубь с пухлой белой грудкой, на которой красовалась синяя эмблема с оливковой ветвью. Голубь махал крылышками, подзывая группу детей, со счастливыми улыбками бегущих к мультипликационному Детскому Замку.

– Слащавая муть, тебе не кажется? – прошептал Бен на ухо Элейн. – И не очень-то сочетается с нашей программой.

Внезапно на него нахлынуло чувство гнева. Он стал ненавидеть этого дурацкого белого голубя. Вся поездка грозила обернуться катастрофой. Бен яростно уставился на экран. Он чувствовал, как сила пульсирует в его теле. Единственным способом побороть страх было возмущение. Гнев моментально освободил его от оцепенения, вызванного дискомфортом и тоской по дому. Он почувствовал, что может уничтожить все это лицемерие и заставить людей видеть вещи такими, какими они были на самом деле.

Голубь возмущенно загулькал. Экран на мгновение вспыхнул, потом покрылся рябью и погас с негромким хлопком. Лампочки иллюминации вразнобой замигали, эскалаторы остановились, и группа детей, ехавших вниз, едва не покатилась вниз по ступеням.

Потом все восстановилось. Дети нервно хихикали. Голубь вернулся на экран.

–В какой-то момент мне показалось, что началось землетрясение, – спокойно сказала Харуко.

–Землетрясение? – воскликнул Бен. – Но пока мы здесь, землетрясение вряд ли случится, правда?

Его гнев выдохся, и страх снова вселился в мальчика.

–Возможно, оно уже произошло, но ты его не заметил, – сказала Шез, когда они вышли из Детского Замка и последовали за Харуко на улицу. – Каждый месяц в Токио бывает несколько мелких толчков.

–А насколько сильными они должны быть, чтобы их воспринимали всерьез?

Бен с тревогой огляделся по сторонам. Широкая улица, по которой они шли, и узкие переулки, отходившие от нее, выглядели в равной степени уязвимыми перед буйством стихии. Что делать, если начнется землетрясение? Прятаться под стол или запереться в ванной, как люди делали во время урагана Трейси? Страх незаметно закрадывался в его душу. Раньше он никогда не тосковал по дому и не подозревал, каким сильным может быть это чувство.

–Как люди могут постоянно жить под угрозой землетрясения? – спросила Элейн. – На их месте я бы и шагу ступить не могла.

–Тайфунное сознание, – туманно сказала Харуко. – Люди наглухо закрывают свой разум до тех пор, пока не приходит беда. А когда все заканчивается, они забывают об этом.

– Они строят специальные убежища, укрепляют здания?

– Нам говорят, что бояться нечего, – продолжала Харуко, словно не услышав вопроса. – Очень по-японски. Мы знаем, что должно случиться, мы получили предупреждение, и поэтому нам кажется, будто все будет в порядке. Но землетрясение в Кобе доказало, что мы ошибаемся.

– Ну и дела, – пробормотал Бен себе под нос. – Лучше бы я остался дома!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

От Токио-эки до Хамамушико, через Шибайю и Хараюко... Мидори внимательно следила за названиями станций, стоя в вагоне, чтобы не пропустить Шинцзуку. Но, сойдя наконец с поезда и оказавшись на платформе, она вскоре обнаружила, что не в состоянии покинуть станцию. Это было самое запутанное место, где ей до сих пор приходилось бывать. Мили крытых перронов вели ее в непонятном направлении, а потом она внезапно оказывалась на прежнем месте. Несколько раз она просила показать ей нужный выход, но, хотя люди подробно объясняли дорогу, она так и не сумела в точности выполнить их указания.

Миниатюрный жёлто-голубой робот-уборщик ездил по коридорам, из него звучала короткая мелодия из «Лебединого озера». В сознании Мидори она тесно переплелась с воспоминаниями о матери до ее болезни, когда они собирались вместе отправиться в балетную школу.

Потом они купили компакт-диски и слушали «Лебединое озеро» дома... в то время Мидори ещё надеялась стать балериной. Но её мама заболела так тяжело и умерла так быстро, что об этом пришлось забыть. После её смерти Мидори ещё несколько раз слушала музыку Чайковского, когда ей хотелось плакать, а потом решила, что ненавидит этот балет за его слащавую сентиментальность, и спрятала компакт-диск в самый дальний ящик стола.

Проходя мимо робота в третий раз, Мидори остановилась и с досады прикрикнула на него:

– Прекрати играть эту дурацкую мелодию и покажи мне, как выйти отсюда!

Мелодия оборвалась на одной звенящей ноте. Робот застыл. Затем, к изумлению девушки, он послушно поехал вперёд. Она последовала за ним, безошибочно находившим дорогу через толпы людей. Через некоторое время робот остановился у эскалатора: очевидно, он не мог сам въехать туда.

Мидори увидела наверху дневной свет. Она поднялась по эскалатору, и там что-то заставило её повернуться и посмотреть вниз. Робот издал ободряющую трель из «Лебединого», прозвучавшую с утроенной скоростью, – и покатился прочь. Мидори почувствовала себя одинокой, но затем увидела указатели с информацией о том, как пройти к нескольким отелям, среди которых был и «Хилтон». Она пошла по длинному бульвару, ведущему к Центральному парку Шинцзуку.

Тем временем робот отправился на поиски лифтам Ему пришлось подождать, пока не появился человек, нажавший на кнопки; потом он вкатился в кабину, поднялся до уровня улицы вместе с пассажиром и поехал по бульвару вслед за девушкой.

Мидори вошла в «Хилтон». Холл был огромным и поражал своей роскошью, но она неоднократно останавливалась в дорогих отелях со своим отцом, и обстановка не смущала её.

Она решила не спрашивать о Хейфордах у регистрационной стойки, где кто-нибудь мог запомнить её лицо. Оглядевшись по сторонам, она подошла к одному из платных телефонов и набрала номер приёмной отеля, воспользовавшись остатком счета на своей телефонной карточке. Она попросила соединить её с доктором Хейфордом по-английски, а не по-японски. Свою историю она заблаговременно сочинила в поезде.

Когда в трубке послышался мужской голос, Мидори заговорила самым тёплым и дружелюбным тоном:

– Здравствуйте, я подруга Мидори Ито.

– В самом деле? – Голос Роберта тоже сразу же стал тёплым и дружелюбным.

– Мидори очень надеялась познакомиться с вашим сыном, но, к сожалению, ей пришлось уехать. Если Эндрю захочет, я могу показать ему город, познакомить с достопримечательностями...

– Очень любезно с вашей стороны. – В голосе Роберта послышалось сомнение.

Но Мидори не собиралась отступать.

– Сейчас я зайду к вам, – твёрдо сказала она, – Я внизу, в холле отеля. В каком номере вы остановились?

Роберт ответил, не успев даже подумать, правильно ли он поступает.

– Ты уверен, что это хорошая идея? – спросила Роза; когда двери лифта закрылись за Эндрю и японской девушкой. Она вернулась в комнату и вопросительно взглянула на Роберта.

– Не о чем беспокоиться, – заверил тот. – Токио – самый безопасный город в мире, особенно если у тебя есть проводник, который знает язык. Поразительная девушка. Когда она говорила по телефону, я мог бы поклясться, что она американка. Главная задача заключается в том, чтобы им не заблудиться, но это вряд ли произойдёт. Они едут только до Хараюко – пара остановок метро от «Хилтона».

Но Роза продолжала волноваться. Она запомнила странный взгляд, которым обменялись Эндрю и японка, как будто они уже встречались раньше, но умолчали об этом.

Роберт привлёк её к себе и поцеловал.

– Полно, Роза! Эта девочка – дар Божий. Ты хотела, чтобы мы остались наедине, и вот твоё желание исполнилось. У нас впереди целый день, а Эндрю получит гораздо больше удовольствия в обществе своих сверстников.

Роберт повесил на дверь номера табличку «Не беспокоить» и защёлкнул замок. Потом он отключил телефон.

Эндрю покосился на девушку, идущую по тротуару рядом с ним. Он снова забыл её имя... Кейко или Сейко? Ему смутно казалось, что они знакомы, но он не представлял, где встречались раньше. Девушка сосредоточенно хмурилась. В голубых джинсах и клетчатой стёганой куртке она была совсем не похожа на жеманных красавиц в шёлковых кимоно, изображения которых висели на стенах японского класса в его школе. Длинные черные волосы его спутницы волной ниспадали на плечи. Он мог представить её скачущей на лошади с мечом в руке или бросающей через плечо здоровенных мужчин в зале додзе.

– Так что же случилось с профессором Ито? – поинтересовался он, ускорив шаг, чтобы поспеть за ней.

Девушка сердито повернулась к нему.

– Говори потише!

– Почему? Что происходит?

Их глаза встретились, и Эндрю испытал то же чувство, что и в комнате отеля: он как будто начал что-то понимать, хотя пока не мог найти объяснения. Когда они смотрели Друг на друга, он чувствовал себя более собранным, близким к единению... чем бы оно ни было.

– Куда мы идём? – Эндрю решил задавать вопросы до тех пор, пока не получит ясный ответ. Ему было совершенно ясно, что они отправились не на осмотр достопримечательностей Токио.

– Не знаю, – призналась японка. Черты её лица смягчились, и она показалась Эндрю почти беспомощной. – Я искала тебя и нашла, но не знаю, что теперь делать.

– Кто ты такая на самом деле? – спросил мальчик. – Ты ведь не Кейко и не Сейко... или как ты там себе назвала?

Девушка оглянулась, словно опасаясь, что их могут подслушать. Потом она потянула Эндрю в маленькое кафе.

– Давай присядем и поговорим. Я должна кое-что тебе объяснить, а ты в свою очередь расскажешь, чтя известно тебе.

Они уселись за крошечным столиком у стены. Спутница заказала напитки – колу для Эндрю и какао для себя. В ожидании заказа они почти не разговаривали друг с другом. Эндрю разглядывал удивительные фотографии блюд в меню, пытался расшифровать хитросплетения катаканы. Он распознал фисташковое мороженое, но тут к столу подошла официантка с напитками на подносе и неизменным вежливым «онегашимасу».

Выждав паузу, девушка наклонилась над столом и прошептала:

– Я Мидори Ито. Профессор Ито – мой отец.

Эндрю уставился на неё.

– Почему такая секретность?

– Точно не знаю. – Мидори нахмурилась и снова огляделась. Кафе выглядело вполне обычным – с усталыми, но улыбчивыми официантками и пожилой женщиной за стойкой. Здесь было ещё несколько посетителей, в основном девушек её возраста, а также двое мужчин в деловых костюмах и женщина в кимоно.

Мидори посмотрела на Эндрю. Он очень выделялся. Его волосы были слишком светлыми. Даже здесь, в кафе, люди бросали на него любопытные взгляды, а за одним из столиков девушки специально начали болтать по-английски, чтобы привлечь его внимание.

– Доброе утро, как поживаете? – говорили они друг другу и прыскали со смеху.

Эндрю отпил глоток колы. На вкус она напоминала обычную, но была иной. Он нахмурился, чувствуя, что холодная сладковатая жидкость не утоляет жажду. Напиток был иностранный, как и все остальное. Он посмотрел в окно. На улице было полно людей. Он никогда не видел столько людей одновременно, и все они казались такими похожими друг на друга! Ему хотелось, чтобы девушки за соседним столиком перестали глазеть на него. За кого они его принимают – за какого-то урода? Их внимание раздражало его.

Кассовый аппарат внезапно зажужжал: выдвинулся ящик с деньгами. Женщина за стойкой удивлённо вскрикнула и добавила что-то похожее на «шиматта».

Одетая в белое фигура медленно двигалась вперёд по заснеженному склону холма. Эндрю остановился. Он видел следы – маленькие отпечатки, как у женщины или ребёнка. Значит, она по-прежнему обгоняет его...

Выше по склону виднелись заросли чахлого кустарника. Снег замёл следы, и теперь он изредка замечал лишь отпечатки лисьих лап...

– Это сделал ты? – прошептала Мидори.

Эндрю не знал, что он натворил, но что-то случилось – что-то, очень похожее на случай с автоматом, продававшим напитки в аэропорту. От объяснений его избавила внезапная сутолока снаружи. Люди на улице останавливались, заглядывали друг другу через плечо и показывали пальцами. Какая-то женщина быстро отпрянула с дороги, потащив за собой маленькую девочку.

Мидори собиралась что-то добавить, но замерла с приоткрытым ртом.

Толпа перед окном расступилась. На тротуаре стоял маленький жёлто-голубой робот-уборщик. Даже через стекло до Эндрю доносились звуки музыки.

– Невероятно! – воскликнула Мидори. – Эта штука следовала за мной от станции Шинцзуку.

Она встала и жестом поманила Эндрю за собой.

– Пошли, – сказала она. – Мне это не нравится. Нужно попробовать отделаться от него.

Робот проводил их обратно до Шинцзуку. Когда они оказались на эскалаторе и начали спускаться вниз, маленький автомат стал проявлять признаки крайнего возбуждения.

Эндрю оглянулся и на мгновение увидел робота на вершине эскалатора. Музыка зазвучала быстрее, чем раньше. Затем робот развернулся, как будто принял решение, и исчез.

– Куда мы направляемся? – выдохнул он на бегу, когда Мидори стащила его с эскалатора и помчалась па бесконечным проходам и крытым перронам.

– Не знаю, – призналась она. – Нам нужно поговорить, но я боюсь, что нас могут подслушать.

– Кто? – настойчиво спросил он. Люди проходили мимо к пригородным поездам, но никто поблизости не обращал на них внимания и не прислушивался к разговору.

– Не знаю, – повторила она. – Пожалуй, нам лучше притвориться туристами.

Наступила короткая пауза. Мидори сосредоточенно размышляла. Затем её лицо прояснилось.

– Мы пойдём в то место, про которое я говорила твоему отцу. В Хараюко.

Эндри был уверен, что никогда раньше не слышал, этого названия. Но как только Мидори произнесла «Хараюко», он понял, что им нужно идти именно туда.

Они несколько раз путали улицы. Дважды Мидори пришлось спрашивать дорогу, но в конце концов они вышли к петле Яманото. Эндрю был потрясён. Он не признавался в этом даже самому себе, но Токио внушал ему благоговейный страх. Город оказался гораздо огромнее, чем он мог себе представить, и хотя некоторые вывески имели английский перевод, обилие надписей на каньши сбивало его с толку. Проявив настойчивость, Эндрю смог расшифровать некоторые фразы хираганы – большинство инструкций заканчивалось словом «куда-саи», – но без помощи Мидори он бы совершенно заблудился.

Прибывший поезд оказался на удивление свободным, хотя почти все сидячие места были заняты.

– К счастью, сегодня воскресенье, – сказала Мидори, когда они нашли два свободных сиденья, – Во время рабочей недели народу в метро гораздо больше.

Эндрю обвёл взглядом салон вагона. Все пространство над сиденьями было заполнено рекламными объявлениями, которые он не мог прочесть, хотя узнавал названия некоторых компаний. Таблички на каньши около автоматических дверей скорее всего означали «Не курить», «Второй класс» и так далее.

Большинство японцев просто не обращали на двух ребят внимания – иностранцев довольно часто можно встретить на линии Яманото, – но один старик, сидевший напротив, смотрел на Эндрю с возмущённым видом.

Эндрю тихонько подтолкнул Мидори.

– Я что-то делаю не так? Почему этот старикан так уставился на меня?

Мидори искоса взглянула на пожилого человека и успокаивающе похлопала Эндрю по плечу.

– Не обращай внимания. Если бы он следил за нами, то постарался бы не подавать виду. Вероятно, он принимает тебя за американца. Некоторые японцы до сих пор хорошо помнят войну и не любят иностранцев.

«Я здесь иностранец», – подумал мальчик. Он впервые осознал этот факт, и его уверенность в себе несколько поколебалась. Люди вокруг выглядели одинаковыми; лишь он выделялся среди них. Это пробуждало необычные чувства. Он не только выглядел по-другому, он и был другим. Он не мог читать вывески, почти не понимал японского языка. Он целиком и полностью зависел от девушки, сидевшей рядом с ним.

Украдкой взглянув на Мидори, Эндрю с испугом подумал, что не знает, кто она на самом деле. Возможно, она даже не дочь профессора Ито. А если её послали для того, чтобы похитить его? Голос профессора по телефону звучал как-то странно. Неужели он мог позволить своей дочери отправиться в Токио одной?

Словно читая его мысли, Мидори посмотрела на него и улыбнулась.

         – Не беспокойся, – тихо сказала она. – Все будет в порядке, но сначала нам нужно найти остальных.

         – Остальных?

         – Да. Тех, кого нам не хватает.

Эндрю испытал такое же чувство, как в тот момент, когда Мидори объявила о своём решении отправиться в Хараюко – он как будто одновременно знал и не знал, о чем она говорит.

         – Я должен оставаться с тобой, – нехотя признал он. – Я не знаю, где нахожусь, и никогда не выберусь отсюда без твоей помощи. Но ты можешь оказаться кем угодно. Как я узнаю, что ты дочь профессора Ито?

         – Тебе придётся довериться мне, – сказала Мидори. После короткой паузы она добавила: – Ты помнишь, как тебе пришлось положить на место пистолет в первой игре?

          – В «Космических Демонах»?

         – Да. Ты не знал, что из этого выйдет. Тебе пришлось полагаться только на веру.

         – Ты права, – отозвался Эндрю. – Я подозревал, что игра с самого начала дурачила меня. Если бы не Элейн…

         – Элейн! – воскликнула Мидори.

         – Что такое?

         – Она одна из тех, кого нам нужно найти!

Эндрю понимал, что Мидори права. Элейн была одной из тех, кого им предстояло найти, чтобы... он не имел понятия, для какой цели. В его сознании проплывали непонятные образы – наполовину мысли, наполовину сновидения. Некоторые из них вроде бы принадлежали ему, некоторые выглядели совершенно чуждыми. Его куда-то вело с того самого момента, как он оказался в Токио, и Мидори тоже была приведена на встречу с ним. В вагон ворвался порыв холодного воздуха. Эндрю вздрогнул.

         – Ты понимаешь, что происходит? – спросил он.

         – Не совсем, – ответила девушка. – Но у меня есть кое-какие догадки. Пошли, нам пора выходить. Это станция Хараюко.

Казалось, большинство пассажиров поезда сошло на перрон в Хараюко. Эндрю и Мидори последовали за потоком хорошо одетых молодых людей вверх по лестнице, ведущей на улицу. По другую сторону дороги от станции начинался лабиринт узких улочек, где вплотную стояли ряды крошечных лавок, торговавших модной молодёжной одеждой и различными сувенирами. Группы подростков терпеливо проталкивались через толпу – несмотря на вызывающие причёски и наряды, усвоенные с детства правила хорошего тона давали о себе знать. Эндрю заметил девушек, изображавших команду западных рокеров. Они носили чёрные кожаные куртки с заклёпками и брюки в обтяжку, а их волосы были выкрашены в рыжий, каштановый или светло-русый цвет. Они выглядели необычно, но не отталкивающе.

         – Тебе нужно покрасить волосы в чёрный цвет, – сказала Мидори, как будто снова читала его мысли. – Тогда ты не будешь так сильно выделяться. Если кто-то следит за нами, тебя непременно узнают.

         – Кто может следить за нами? – спросил Эндрю, поднимаясь за ней по лестнице наземного перехода. – И кстати, где ты так здорово научилась говорить по-английски?

         Мидори улыбнулась.

         – Мой отец два года работал в Америке. Я ходила там в начальную школу. Мне было всего лишь девять лет – в этом возрасте иностранные языки усваиваются быстро.

         – И многие японцы так же хорошо говорят по-английски? – Он внезапно устыдился скудости своих познаний в японском.

         – Большинство молодых людей моего возраста очень хотят научиться хорошо говорить по-английски. Сейчас этот язык в моде. Старшие же считают, что молодёжи следовало бы получше учить японский, но в то же время с большим подозрением относятся к иностранцам, хорошо владеющим нашим языком. По крайней мере, так говорил папа.

Эндрю промолчал. Про себя он решил усиленно изучать японский с начала нового учебного года. Он сможет свободно говорить...

Мидори нарушила плавный ход его мыслей неожиданным вопросом:

         – Андору-сан ва нихонго га декимасука?

Эндрю ухватился за слово «нихонго», догадался, о чем она спрашивает, и покачал головой.

         – Йе, – ответил он.

         – Сукоши?

         – Он снова покачал головой.

         – Вообще почти не умею.

         – Давай скажи что-нибудь!

         Эндрю понял, что Мидори поддразнивает его, и ему это понравилось. Когда она была серьёзной, то выглядела суровой, как настоящий воин, а когда улыбалась, то становилась очень хорошенькой. Этот контраст восхищал его.

         – О’кей. Эндрю Хейфорд десу. Хаджимемашите.

         – Дозо йорошики, – серьёзно ответила она. Мальчик порылся в памяти, стараясь придумать что-нибудь ещё, и наконец спросил:

         – Доко-ни икимасука?

         – Что ж, совсем неплохо, – сказала Мидори. – Но я лучше объясню тебе по-английски, иначе ты вряд ли поймёшь. Сколько времени ты учил японский?

         – С начала этого учебного года.

         Теперь японские слова всплывали в памяти Эндрю быстрее и увереннее. Он смотрел на деревья и знал, что это «ки». Парк, к которому они приближались, был «ко-еном» – но ни в одном языке не нашлось бы слов для описания того зрелища, которое открылось впереди.

         Раскаты рок-музыки пятидесятых гремели из динамиков магнитол девяностых годов, расставленных на бордюрах тротуара. Под музыку извивалась целая группа двойников Элвиса Пресли – черные джинсы, галстуки-селёдки, голубые замшевые туфли. Дальше можно было рассмотреть другие группы фэнов – каждая в присущей ей, особенной форме. Самые разные музыкальные стили соперничали друг с другом, наполняя парк грохочущей какофонией.

         – Ого! – воскликнул Эндрю. – Они что, совсем спятили?

         За двойниками Элвиса Пресли собралась другая группа. Большинство её членов брили головы наголо. Некоторые носили монашеские балахоны, другие вырядились в традиционное японское платье. Двое или трое сделали себе старинные самурайские причёски, известные. Эндрю по историческим кинофильмам. Эта группа как бы выражала контраст, почти укор шумным последователям западных рок-звёзд. Над бритоголовыми реяли флаги и знамёна с эмблемой в виде широко раскрытого глаза с голубой слезинкой вместо зрачка.

         – Кто они такие? – полюбопытствовал мальчик.

         – Это новая секта, очень традиционная. Она называется «Чистый Разум».

         Мидори больше ничего не добавила, но Эндрю заметил, что она скользнула оценивающим взглядом по лицам людей, а потом быстро отвернулась, словно боясь, что её узнают.

         В центре дорожки стояла статуя. Эндрю уже собирался обойти её сбоку, как она неожиданно шевельнулась. Оказалось, что это вовсе не статуя, а живой человек, обнажённый, если не считать небольшой набедренной повязки, и выкрашенный серой краской. Живая статуя совершала лёгкие, почти незаметные движения, она была безразлична к морю людей, окружавших её. Её лицо казалось высеченным из камня.

         Эндрю остановился посмотреть. Люди проходили мимо; некоторые ненадолго останавливались и с улыбкой качали головами. Одна маленькая фигурка привлекла внимание австралийца. Это была женщина, европейка или американка. Она стояла неподвижно, и Эндрю почувствовал, что она каким-то образом связана с живой статуей. Ему бросились в глаза её жёлто-соломенные волосы и бледное лицо. Худая, костлявая женщина носила черные мешковатые штаны и толстую стёганую куртку фасона, который пользовался особенной популярностью у японских подростков. В толпе, окружавшей её, ненадолго открылся просвет, и Эндрю увидел шляпу, лежавшую у её ног. Женщина охраняла деньги, которые бросали живой статуе. Она посмотрела на мальчика и улыбнулась ему.