Текст книги "От кутюр"
Автор книги: Джейсон Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 6
Ричард Баркли уселся за дедовский стол и с беспокойством вспомнил слова Сола Голдена. Не его предложение о покупке журнала. С этим решением можно помедлить. Его беспокоила необходимость уговорить Сильвию пригласить на ленч Марти Голден. «Уверен, что она сможет изменить свои планы, если об этом ее попросит ее издатель», – вспомнил Баркли слова Голдена. Может, никто из редакторов Голдена и не посмеет не выполнить распоряжение магната, но Сильвия Хэррингтон и самому Господу Богу – не говоря уже о Баркли – прикажет отправляться прямо к черту, если он задумает покуситься на ее расписание.
Баркли выругал себя за слабость.
– Какого дьявола меня угораздило в это впутаться? – спросил он себя. – Но делать что-то надо.
Он поднялся, постоял, наклонившись над массивным дубовым столом, который принадлежал его отцу и деду, затем преодолел шестьдесят футов, отделявших его кабинет от кабинета Сильвии.
Он без стука открыл двойные двери и вошел в комнату. Сильвия была не одна. Она сидела в большом, обитом шелком кресле. Рукой она потирала лоб, словно борясь с мигренью. По другую сторону стола, расположившись на одном из белых диванов, устроилось одно из самых красивых рыжеволосых созданий, когда-либо виденных Баркли. Сильвия выглядела раздраженной.
– Прошу прошения. – Баркли почувствовал приближение атаки. – Если я помешал, могу заглянуть попозже.
– Ничего, Дики. – Хотя голос Сильвии прозвучал чересчур уж приветливо, она назвала его уменьшительным именем, что редко делала перед посторонними. Видимо, это дивное видение было кем-то, с кем она вынуждена считаться. – Пожалуйста, проходи.
– Точно, заходите, дорогой, – улыбнувшись ему, выпалила рыжая.
– Ричард Баркли… – Сильвия была подчеркнуто вежлива, – …познакомьтесь с пополнением нашего коллектива, Баффи Сарасотой. Мисс Сарасота только что прибыла из Техаса.
– Из Далласа, – подсказала Баффи.
– Да, конечно… из Далласа, – откликнулась Сильвия. – Мистер Баркли – издатель журнала «Высокая мода». Его дед основал «Пендлингтон пабликейшнз» в начале века.
– Да ну, это какого же века? – Баффи распахнула огромные зеленые глаза.
– Этого, дорогая, – сказала Сильвия, подняв глаза к хрустальной уотерфордской люстре. На ее лице на мгновение отразилось раздражение. – Мы надеемся, что это очаровательное дитя принесет пользу «Высокой моде».
Баркли сообразил, что эта красивая, но весьма недалекая особа должна иметь высокопоставленных друзей. Мысль о том, что Баффи Сарасота может поработать в «Высокой моде» кем-то, кроме, возможно, модели, была из тех, что обычно заставляли Сильвию истерически хохотать или полыхать яростью.
– Вы давно в Нью-Йорке? – спросил Баркли, пытаясь завязать беседу.
– Да вчера вечером прилетела на папином самолете. По правде говоря, я не хотела лететь. Мне и в Далласе неплохо. Я сделала там карьеру, настоящую карьеру. – Она не сделала паузы, чтобы позволить присутствующим спросить о том, что же это за карьера, которая так подходит мисс Баффи Сарасоте из Далласа. – Меня даже выбрали капитаном группы поддержки… ну, одним из капитанов группы поддержки. Я была буквой «Д». Вы любите футбол, мистер Баркли?
– Не особенно. – Ричард улыбнулся. – У меня, похоже, никогда не было на футбол времени.
– В игре я ни шиша не понимаю, но игроки мне нравятся. – Она замолчала и пристально посмотрела на Ричарда Баркли, словно представляя его себе на футбольном поле. – Футболисты… поэтому папа и отправил меня в Нью-Йорк. Он сказал, что я слишком увлекаюсь игроками, – продолжила она, уставясь на промежность Баркли, – если вы понимаете, о чем я говорю. – Баффи старательно подмигнула Баркли.
Сильвия продолжала рассматривать люстру.
– Думаю, я уловил основную мысль, мэм. – Баркли покраснел, чувствуя себя очень неуютно.
– Замечательно, – пробормотала Сильвия.
Баффи повернулась к Сильвии, и на лице девушки заиграла открытая улыбка.
– Я так думаю, вы мне будете как мама. Так бы вас и обняла.
– Старайтесь сдерживать свои эмоции, дорогая.
Сильвия, похоже, была по-настоящему встревожена подобной перспективой.
– Я не могу найти общего языка со своей семьей. Они меня не понимают. А по мне, так это ихникто не сможет понять. Они все такие талантливые. Мои братья учатся у Вандербильта и в Университете Оклахомы, изучают нефтяное дело. Моя младшая сестра учится на пианино в Париже. А вот я – всего лишь капитан группы поддержки, запавшая на всю команду. – Баффи, похоже, не останавливалась даже для того, чтобы набрать воздуху. – Папа сказал, что раз уж я не пойду в колледж – черт, я даже школу-то не окончила, – тогда я должна пойти на работу и обеспечить свое будущее. И тут у него родилась идея, что я отлично подойду для журнала «Высокая мода».
– Мне было бы интересно выслушать его доводы, – невозмутимо произнесла Сильвия.
– Я ужасно люблю одежду, – с готовностью объяснила Баффи. – Я знаю, что это ужасно, но в прошлом году я потратила почти сто тысяч долларов у Неймана и Маркуса. Ну, папа и сказал, что с такими вложениями я должна получить настоящее образование по части одежды и что я должна поехать в Нью-Йорк.
Сильвия чуть не задохнулась.
– Но с такой поддержкой вы наверняка могли бы открыть в Далласе магазин и, возможно, подрабатывать манекенщицей. Вы знакомы с Ким Доусон? У нее там прекрасное модельное агентство. Я могу позвонить ей.
Сильвия изо всех сил старалась помочь мисс Баффи Сарасоте вернуться в Даллас к своей любимой футбольной команде.
– То же самое сказала папе и я. – Баффи помолчала, из-под полуопущенных век глядя на Баркли. – Он сказал, что хочет отправить меня из Далласа, потому что в Нью-Йорке я познакомлюсь с мужчинами, с которыми, по его мнению, можно иметь дело. Он хочет, чтобы я забыла про своих футболистов. Он боится, что у меня могут быть неприятности и все такое. Но я ему сказала: «Папа, я не попаду ни в какие неприятности, я принимаю таблетки».
– Здесь вы можете попасть в те же самые неприятности. – Баркли улыбнулся. – С какими же мужчинами, по мнению вашего папы, вам надо встречаться?
– С «голубыми»!
От столь неожиданного ответа Баркли расхохотался. Даже Сильвия терла глаза, будто впервые за последние приблизительно десять лет действительно улыбнулась. Но она успешно справилась с этим импульсом.
– Мой папа говорит, что «голубые» лучше, чем таблетки. Я ему сказала, что некоторые парни работают на два фронта, но он так ничего и не понял. С моим папой всегда так. Но ничего, потом поймет.
Беседа начала приводить Ричарда Баркли в смущение.
– Папа говорит, что в индустрии моды полно парней, которым… э… ну… нет нужды использовать такую девушку, как я. Я сказала, что таких полно и у нас в Далласе. Даже среди футболистов есть пара таких. Но он сказал, что, если я буду работать в индустрии моды в Нью-Йорке, у меня будет меньше, чем дома, возможностей испортиться.
– Полагаю, вас могут ждать сюрпризы, – заметил Баркли.
– Вы правда так думаете? – Баффи серьезно задумалась над такой перспективой. – Я хочу сказать, это ничего, если они будут немного «голубыми». Тогда и папе, и мне будет хорошо.
– Боже мой, – выдавила Сильвия.
– Уверен, все как-нибудь устроится.
К своему удивлению, Баркли вдруг внезапно захотелось ободрить эту странноватую и красивую девушку относительно будущего ее сексуальной жизни.
– Черт побери! Я так рада. Я всего-то несколько часов в Нью-Йорке, а уже нашла прекрасных друзей, которым на меня не наплевать. Вы даже не представляете, как это приятно. Мисс Хэррингтон будет мне как мама, а… э… мистер Баркли… Может, вы сможете помочь этой маленькой девочке из Техаса снять квартиру в большом старом Нью-Йорке? У папы здесь есть квартира, но я хочу свое жилье.
– У меня достаточно плотное расписание, – объяснил Баркли, – но можно что-то придумать.
– Вот спасибо, мистер Баркли. – Она автоматически взмахнула в его сторону длинными ресницами.
– Если он не сможет выкроить время, тогда есть один подходящий человек, который, по-моему, сможет показать вам город. – Сильвия внезапно проявила интерес к разговору. – Он манекенщик, а раньше играл в бейсбол. Очень симпатичный. Вам нравятся бейсболисты?
– Думаю, да, – сказала Баффи, осторожно переваривая новость. – В какой команде он играл? Как его фамилия? А он не черный? А то папе это не понравится.
– Его фамилия Эндрюс, если не ошибаюсь, он блондин. Но в какой команде играл, не помню.
– Вы просто душка. – Баффи снова лучилась энтузиазмом. – И когда же я встречусь со своим бейсболистом?
– Мне надо справиться, в городе ли он, – сказала Сильвия. – Ричард, ты ведь знаешь Тома Эндрюса?
– Да, – ответил Баркли, внезапно насторожившись.
– Он в городе?
Баркли постарался, не дрогнув, выдержать взгляд Сильвии.
– Представления не имею.
– В самом деле? Что ж, мы так мило побеседовали. – Сильвия снова вернула разговор к Баффи. – Но нам нужно заниматься журналом, а в сутках не так уж много часов. Почему бы вам не присоединиться? Найдите мисс Колдуэлл и приступайте к работе.
– Да, мэм.
Баффи поднялась во весь свой почти шестифутовый рост на каблуках, повернулась с грацией танцовщицы и выплыла за дверь. Дуновение ветра из коридора взметнуло ее густую рыжую гриву, придав девушке сходство с львицей.
– Пока, – бросила она не оборачиваясь и исчезла.
Баркли снова принялся смеяться.
– Не знаю, кто и чему будет учиться в редакционном отделе. Она покажет этой команде юниоров что к чему.
– Немыслимо. – Сильвия снова была самой собой. – Совершенно немыслимо. Шлюха, богатая шлюха из влиятельной семьи, но все равно шлюха. Работать в «Высокой моде»! Немыслимо!
– Ну, это не в первый раз, Сильвия. – Баркли явно забавляла происшедшая сцена.
– Что ты об этом знаешь? Ты, очевидно, пришел сюда с какой-то целью? Сомневаюсь, что лишь ради знакомства с мисс Сарасотой. В чем дело, Дики?
– Я прошу об одолжении, о жесте профессиональной вежливости. Ты когда-нибудь слышала о Марти Голден? Ее муж владеет кучей газет. – Баркли хотел убедить Сильвию, что Голдены – важные люди.
– Кажется, я встречалась с этой женщиной. Говорят, она ездит в Париж и много там покупает. Блондинка. Еврейка. Из Беверли-Хиллз. Настоящая калифорнийка. Да, я помню ее. Мы никогда не публиковали ее снимков в «Высокой моде».
Сильвия, без сомнения, слышала о богатой миссис Голден и предположила, что той очень хочется увидеть свою фотографию на страницах журнала, посвященных жизни высшего света. Что ж, это возможно. Она достаточно привлекательна, и все кутюрье Парижа и Милана надеялись видеть миссис Голден вместе с пухлой чековой книжкой на ее обычном месте на премьерных показах своих коллекций.
– Но по-настоящему я с этой женщиной не знакома, – добавила Сильвия.
– Тогда у тебя есть такая возможность.
– Правда? Расскажи. – Внезапно Сильвия заинтересовалась странным поведением Баркли. – Надеюсь, ты не собираешься пригласить ее на один из наших приемов. Калифорнийцы говорят только о своих автомобилях и авокадо. На сегодня мне уже достаточно авокадо.
Баркли не понял, о чем она говорит, но, с другой стороны, он часто не понимал Сильвию.
– Нет, я не собираюсь приглашать ее на наш прием, – сказал он.
– Благодарение Богу.
– Я пригласил ее на ленч с тобой в нашем офисе. На завтра. А потом, как я сказал, ты покажешь ей редакцию. Пусть увидит кухню журнала мод.
– Ты… что? – В голосе Сильвии Хэррингтон не осталось и следа приветливости. Она была в ярости. Вокруг нее что-то происходит. Дики пытается ей приказывать. – Невозможно. Совершенно исключено. На завтра у меня назначено предварительное интервью Спенса. – Она лгала. – Я не могу и не хочу его отменять.
Сильвия со злостью взглянула на Баркли, но он и глазом не моргнул. В поведении всегда податливого Ричарда Баркли наступила какая-то необъяснимая перемена. Сильвия быстро произвела мысленные прикидки. За этой небывалой настойчивостью что-то кроется. Ей нужно было время подумать.
– Ты пообещал этой Голден?
– Да.
– Она ждет встречи со мной? Или просто хочет посплетничать с тобой?
– Вообще-то только с тобой. Меня не будет, – сказал Баркли.
Сильвии пришлось ухватиться за крышку стола, чтобы скрыть дрожавшие от гнева пальцы. Голос прозвучал ровно:
– Хорошо. Я сделаю этот чертов жест профессиональной вежливости. Но вот что я скажу тебе, Дики, дорогой, никогда больше так со мной не шути. Никогда!
– Я сказал ей, чтобы она ждала твоего звонка, – сказал Баркли, стараясь на этом покончить с разговором.
– Как мило. – Сильвия справилась с новым оскорблением в виде необходимости позвонить самой. – И где же она остановилась?
– У нее апартаменты у Пирра.
– Как это мило с ее стороны, – с сарказмом произнесла Сильвия. – А теперь убирайся отсюда, Дики. Прочь отсюда. – Когда Баркли закрыл за собой дверь, она пробормотала: – Ему не следует быть хозяином «Высокой моды». «Высокую моду» создала я. Она моя. Без меня ее не было бы. И он без меня был бы ничто – ничто.Ричард Баркли, ты больше никогда ничего мне не прикажешь.
По ту сторону двери Ричард Баркли улыбался. Он победил. В это трудно было поверить, но он не спасовал перед Сильвией Хэррингтон и в первый раз победил. Конечно, это небольшая победа. Но все же победа. Это первый шаг к свободе. Он бегом бросился в свой кабинет. Ричарду Баркли предстоял важный телефонный разговор.
Глава 7
Марселла Тодд всегда просыпалась рано. С самого раннего детства в Огайо она моментально и полностью просыпалась, едва только в окно начинало светить солнце.
На Манхэттене башни многоквартирных домов, окружавших дом рядом с Греймерси-парком, в котором была ее квартира, заслоняли всякое утреннее солнце, способное проникнуть в ее спальню. Но иногда несколько лучиков просачивалось сквозь не затянутые шторой световые окошки над парой створчатых застекленных дверей даже в холодный январский вторник.
Марселла любила свою квартиру на втором этаже, выходившую окнами на Греймерси-парк. Здесь можно было помечтать, выглянув на улицу и увидев только верхушки старых деревьев в уютном закрытом парке – только у жителей непосредственно примыкавших к парку домов были ключи от него, и это превращало парк в зеленый оазис посреди бетонных джунглей. На скамейках Греймерси-парка никогда нельзя было встретить бродяг или пьяниц. Даже в январе, когда с деревьев облетели уже все высохшие листья, ни грохот ремонтных работ, ни яростные вскрики автомобильных гудков не могли заглушить щебета птиц. Это напоминало Марселле городскую площадь в Кенфилде, штат Огайо. В Греймерси-парке не было старательно отреставрированной эстрады для оркестра, но весной здесь расцветали бледно-желтые нарциссы, а осенью землю устилал ковер разноцветных листьев. И Марселле казалось, что в этом жестоком городе у нее есть какие-то корни.
Марселла решила прогуляться вокруг железной решетки парка. Выпал свежий снежок, так что в течение нескольких часов ранним утром все будет выглядеть чистым.
Времени было много. Встреча с Марти Голден в отеле Пирра назначена на одиннадцать часов. Потом они поедут на ленч к Сильвии Хэррингтон. Марселле было очень любопытно узнать, почему состоится этот ленч. Когда накануне вечером ей позвонила Марти и сказала, что она может не ходить сегодня в контору, «потому что у нас будет ленч в «Высокой моде» с этой Хэррингтон», Марселла сразу же начала задавать вопросы. В конце концов, она же была журналисткой. Марти называла ее редактором по вопросам моды синдиката Голдена, но Марселла предпочитала слово «журналист». Большинство редакторов по вопросам моды считались продолжением отдела рекламы. Когда она получила свою первую работу в «Чикаго геральд», сотрудники решили, что она тайком работает на рекламный отдел.
Может, изначально ей и готовилась эта роль. Но она выбрала себе другую. Получить работу ей посчастливилось. Это было ее первое журналистское место, а «Геральд» была крупной газетой. Марселла никогда не пыталась притвориться перед самой собой, что не знает, как оказалась на этом месте. Она была другом, близким другом – «очень близким другом», согласно мнению некоторых сотрудников – Кевина О'Хара, чудо-мальчика, редактора некой сомнительной бульварной газетки. Первое время в «Геральд» Марселле приходилось несладко. Половина коллектива считала, что она проложила себе дорогу к работе через постель, а вторая ненавидела ее за железную выдержку.
Но все изменилось.
Марселла стала настоящей журналисткой. Она писала, основываясь на проверенных документах, о ценах и плохом качестве товаров. Для нее не существовало священных коров. Когда мода становилась претенциозной и нелепой, она ее высмеивала. Она нападала на известных модельеров за то, что они создавали дешевку и драли за нее бешеные деньги.
Читатели ее любили, хотя кое-кто из рекламодателей приходил в ужас. Что еще важнее, она завоевала уважение коллег. Годы, проведенные в Чикаго, были хорошим временем.
В Нью-Йорке тоже было неплохо.
Но все же она скучала по дружеской атмосфере большой рабочей комнаты, заполненной странными и яркими личностями. В конторе синдиката Голдена у нее была отгороженная тремя стенами кабинка, не способствовавшая переговорам с соседними столами. В конторе Голдена не было той атмосферы непринужденного товарищества, которая царила в большом рабочем помещении «Геральд». Поскольку большинство журналистов синдиката постоянно были в разъездах, контора казалась пустой и словно вымершей.
Нынешнее утро сулило приятное разнообразие. Прежде чем отправиться на прогулку по небольшой территории парка, Марселла совершила свой ежедневный ритуал. Скинув фланелевый халат – если и не слишком стильный, зато теплый, – она обнаженной встала перед трельяжем. Этому научила ее Ширли Гамильтон, когда больше десяти лет назад Марселла начинала в Чикаго свою карьеру манекенщицы.
– Следите за костями, – говорила Ширли. – Вас, девушки, постоянно приглашают на ужин. Чудненько. Только не надо есть. Кости. Помните о костях.
В тридцать четыре года кости Марселлы по-прежнему выглядели великолепно. Все те же сто восемнадцать фунтов, что она весила в возрасте шестнадцати лет, были распределены по все тем же местам. В шестнадцать это было необычно. Еще более поразительно это было почти двадцать лет спустя. Кожа на скулах всегда туго натянута, а сама кожа безупречна. Марселла была не только все той же яркой блондинкой, что и в подростковом возрасте, но ее волосы были по-прежнему ей послушны. Вот сейчас они лежат львиной гривой, а теперь – несколько взмахов щеткой и немного шпилек – она готова к официальному приему. Марселле никогда не приходилось волноваться за свой внешний вид. Он всегда был при ней.
Одевалась она просто. У нее были совершенные ноги – одно время она в течение двух лет была звездой национальной рекламы колготок – и на удивление полная для манекенщицы грудь. В ее фигуре не было изъянов, которые следовало маскировать.
Но все равно каждое утро она осматривала себя в зеркале. Это стало привычкой. Не начала ли морщиниться или обвисать кожа на локтях, щиколотках или с внутренней стороны бедер? Нет, со времени вчерашней инспекции ничего подобного не случилось. Она не знала, что станет делать, если обнаружит обвисшую кожу. Она терпеть не могла выполнять бессмысленные упражнения. И если кто-то мог посчитать пешую прогулку за тридцать кварталов причудой, то Марселле Тодд, которая часто именно так и поступала, чтобы посмотреть на людей на улицах и увидеть, что они носят, никогда и в голову бы не пришло пойти в гимнастический зал или начать день с пятидесяти изнурительных приседаний.
Она была не из тех, кто станет делать пластические операции. Марселла не боялась старости. Возможно, у нее был иммунитет к красоте. Она знала слишком много красивых женщин, которые были глупыми, или эгоистичными, или, что еще хуже, скучными. Может, ее замужество сложилось бы по-другому, не будь она так красива, а муж так ревнив. Красота никогда не производила на нее впечатления, если не сопровождалась индивидуальностью и честолюбием.
Жизнь Марселлы была трамплином честолюбия. Не успевала она достичь одной цели, как уже обнаруживала другую, к которой стоило стремиться. Ей нравилось честолюбие и в себе, и в окружавших ее людях.
Она натянула толстый свитер с большим стоячим воротником, прямую юбку с разрезом, коричневые ботинки, потому что все еще шел небольшой снег, и шубу из рыси. Шуба для Нью-Йорка с его суровым климатом была скорее необходимостью, чем предметом роскоши. Она взглянула на часы. Было ровно девять.
У Марселлы все еще сохранились остатки повадок девчонки-сорванца из сельского Огайо. Широкий шаг, которым она прошагала такое множество показов мод, был результатом ее еще школьных занятий баскетболом. В конце концов, она была самой высокой девочкой в классе в течение нескольких лет. Спускаясь со своего второго этажа, Марселла перепрыгивала через две ступеньки.
Воздух за тяжелой дубовой дверью старого городского дома был чистым и очень свежим. «Чистый воздух, – подумала она, – порадуюсь ему, пока он чистый».
Марселла терпеть не могла тратить время попусту. Она решила быстренько обойти вокруг парка и пойти в контору, не важно, выходной или не выходной. Потом она отказалась от этой мысли. Если она придет в офис, там на нее навалится тысяча дел, вопросов, на которые надо будет отвечать, и бесконечная болтовня по телефону. Она может опоздать на встречу с Марти, а Марселла не любила опозданий. Вращаясь в той сфере, где люди гордятся своими опозданиями, считая, что заставить бесконечно долго ждать себя – признак значительности, она обычно приходила на встречи рано. В начале своей журналистской карьеры она поразила многих высокомерных модельеров тем, что уходила, если их опоздание превышало десять минут от назначенного времени. И не один раз какой-нибудь модельер, стремящийся заявить о себе в национальном масштабе через газеты синдиката и просчитавшийся, находил приемную пустой, а директора по связям с общественностью – в состоянии нервного срыва.
Как провести эти два часа?
Она решила пойти в отель Пирра пешком – около пятидесяти кварталов. Подземкой это самое большее десять минут, на такси это может занять целую вечность, особенно когда идет снег. Автобусы, естественно, передвигаются невыразимо медленно.
Марселла пересекла Парк-авеню с ее дымящимися вентиляционными отверстиями и пошла по Девятнадцатой улице в сторону Пятой авеню. Пятая авеню в районе двадцатых улиц не поддавалась описанию. От нее не исходили деловитость и возбуждение, которые царили немного дальше, ближе к району площади Вашингтона, там, где излучал свое очарование «средний город». Двадцатые улицы представляли собой кварталы очень высоких зданий, заполненных фабриками одежды, конторами импортеров и оптовиков. Движение транспорта, даже во время снегопада, здесь было стремительным и совсем не похожим на неторопливый поток в районе сороковых, пятидесятых и шестидесятых улиц, где машины ехали лениво, словно их пассажиры разглядывали витрины.
В нижнем конце Пятой авеню Марселла могла видеть результаты усилий индустрии моды. Улицы были заполнены продавщицами, служащими, работающими у модельеров в их демонстрационных залах, и людьми, которые покупали одежду – обычно оптом – и тщательно прикидывали, на какую из новинок моды они хотят потратить свои триста долларов еженедельной зарплаты. Покупатели могли увидеть, потрогать, пощупать и прицениться ко всему, что было выставлено на продажу. То, что выбирали эти девушки и женщины, должно было стать тем направлением, которое позже приживется в Давенпорте или Сиу-Сити, где покупательницам никогда не увидеть такого выбора, как здесь. Здесь было все. Именно здесь Марселла по большей части находила вдохновение для своих информативных, провокационных статей.
Прохожие бросали быстрые взгляды на Марселлу, идущую по Пятой авеню. Из-за осанки и роста ее принимали за манекенщицу. Но в руках у нее не было огромного вещмешка с обувью, колготками и украшениями, как не было у нее и папки с фотографиями размером одиннадцать на четырнадцать дюймов, запечатлевших ее предыдущие работы. Нет, она не манекенщица, решали они. Она не подходила ни под одну из стандартных категорий. У нее был слишком хороший маникюр для продавщицы или помощницы модельера. Она могла быть чьей-то женой. Она определенно была слишком шикарной для уличных проституток, крутившихся в поисках утренних клиентов на средних тридцатых улицах, их излюбленном месте. Она выпадала из всех категорий.
На Тридцать четвертой улице появился первый крупный универсальный магазин. В витринах магазина Альтмана, на которые падала, отражаясь в них, тень Эмпайр-стейт-билдинг, уже рекламировались весенние наряды. Новые товары явились приятной переменой для Марселлы после двух бесконечных недель рождественской распродажи.
– Я только не нахожу ничего привлекательного в этих кружевных купальниках, – тихо проговорила она. – Из-за бесчисленных маленьких дырочек станешь похожа на пятнистую форель. Бессмыслица.
И Марселла решила посвятить свою колонку подбору достойного купального костюма.
На ступеньках внушительного здания Нью-Йоркской публичной библиотеки на Сорок второй улице собралась обычная разношерстная толпа. Персонал библиотеки заботился о том, чтобы лестница всегда своевременно очищалась от снега и даже сразу после метели студенты, бродяги, домохозяйки, бизнесмены и прохожие могли здесь собраться. Разносчики продавали жареные каштаны и дымящиеся хот-доги, сдобренные горчицей. Торговцы наркотиками предлагали всем и каждому слабый кокаин, марихуану, смягченную ореганом, и большие надежды.
Марселла заметила, что они уже надели футболки. Еще нет и нуля градусов, а они уже распахнули толстые зимние пальто, чтобы продемонстрировать яркие майки. Все безумно устали от тусклых красок зимы. И она мысленно это отметила.
После сумасшедшего дома Сорок второй улицы началось то, что, видимо, могло сойти за шик Пятой авеню. На самом деле многие из когда-то процветавших и изысканных магазинов сменились базарами восточных ковров, распродажами уцененной видеотехники и агентствами по продаже авиабилетов. Но здесь все еще оставались магазины Сакса, Бергдорфа, Бонуита, Тиффани, Картье и глыба бетона, именовавшаяся Рокфеллеровским центром.
Марселла лучше многих знала, какие сокровища можно найти в этом раю кредитных карточек. Она была в курсе даже едва уловимых изменений в деятельности энергичных людей, отвечающих за связи с общественностью, которые проводили бесчисленные ленчи за вареной форелью во «Временах года» и «Вздохе голубки».
– Проклятие, еще даже нет половины одиннадцатого, – произнесла она, сверившись с наручными часами.
Она решила взглянуть на конькобежцев у Рокфеллеровского центра. Лед монополизировала какая-то полная девушка в слишком короткой юбке, совершавшая опасные повороты и поднимавшая при этом ноги. Лишь несколько человек собрались вокруг катка и смотрели вниз. Через час здесь будет полным-полно народу, желающего расслабиться в обеденный перерыв, и тогда представление будет поинтереснее.
Марселле стало жалко пухлую девицу в тесном платье, которая выплескивала свое разочарование на лед. Это было так характерно для многих жителей Нью-Йорка. Они приехали в этот город, чтобы стать центром внимания, и пытаются отвоевать себе место под солнцем. Но у них часто не хватает талантов, или мозгов, или индивидуальности, или денег, или удачи, чтобы стать кем-то большим, чем просто еще одним человеком из толпы, которая на каждой улице ожидает у перехода сигнала светофора. Поэтому они и цепляются за мгновение, имитирующее славу. На мгновение они убеждают себя, что действительно талантливы, известны и желанны. Марселла с сочувствием смотрела на толстушку на льду.
– Эй, китиха, хочешь познакомиться с моим гарпуном? – крикнул катающейся девушке стоявший у ограды подросток.
Его голос эхом отразился от высоких зданий, прозвучав неожиданно громко в утренней тишине.
Девушка резко остановилась, не зная, как реагировать.
Марселла повернулась и подошла к юному насмешнику.
– Эй, мальчик, что-то не похоже, чтобы твой гарпун с этим справился. Держу пари, он у тебя не такой большой, как твой рот.
Паренек ошалело взглянул на Марселлу. Он ответил бы целым набором ругательств, но не привык, что его оскорбления возвращает ему красивая женщина. И что еще хуже, его приятели стали над ним смеяться.
– Да пошла ты! – пробормотал он и скрылся с глаз.
Марселла повернулась к девушке на льду:
– У вас прекрасно получается. Не останавливайтесь.
С этими словами она принялась аплодировать, ее тут же поддержали пожилая пара и группа туристов, по всей видимости, из Германии.
Девушка улыбнулась. Она покатилась по кругу, набирая скорость. И винтом взметнулась в прыжке. Все снова зааплодировали. Девушка на льду получила свой звездный миг.
Марселла постояла у катка еще несколько минут и решила, что пора идти на встречу с Марти в отеле Пирра.
