Текст книги "Убийца с нежными глазами"
Автор книги: Джейсон Сэтлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА 9
«Хоб» – бар, устроенный в помещении бывшего склада. В нем слишком просторно для того, чтобы обстановка отличалась уютом, и слишком холодно, чтобы можно было полностью расслабиться. Под высоким черным потолком проходили водопроводные трубы и электрические провода. Столики в главном зале располагались на большом удалении друг от друга, а стены были оклеены старыми черно-белыми фотографиями бара и его завсегдатаев в разные годы. За широкой аркой находилась комната поменьше, с четырьмя биллиардными столами. В углу стоял массивный проигрыватель-автомат, украшенный по периметру желтыми, зелеными и бордовыми лентами. Для субботнего вечера в баре было удивительно малолюдно. Звучала незнакомая мелодия в исполнении Вилли Нельсон [14]14
Вилли Нельсон – известная американская исполнительница песен в стиле кантри.
[Закрыть]. Я оказалась единственной женщиной в баре и почувствовала, что стала объектом осторожного и внимательного изучения сидевших и стоявших у стойки мужчин. Войдя, я несколько секунд постояла у двери, давая возможность обнюхать меня, словно собака, забредшая на чужую территорию. В помещении висел сигаретный дым, в котором угадывались силуэты людей с киями в руках, неподвижно застывших в напряженных позах над зеленым сукном биллиардных столов. Я вычислила Билли Поло по копне пышных волос. Широкоплечий, с могучей шеей и стройными бедрами, в полный рост он выглядел выше, чем я предполагала. Играл он с молодым, лет двадцати двух, мексиканцем с вытянутым худощавым лицом и татуированными руками. Из-под расстегнутой до пояса цветастой гавайской рубашки виднелась впалая грудь с жидкими волосками посредине.
Я подошла к столу и стала ждать окончания партии Билли. Билли без интереса взглянул на меня и вновь погрузился в игру. Он прицелился бьющим шаром по шестому номеру, ударил, послав чужого в среднюю лузу. Затем перешел на противоположную сторону и, ни секунды не раздумывая, вогнал в боковую лузу еще два шара. Обрабатывая мелом кожаную набойку кия, он изучал позицию на столе в поисках выгодных вариантов. Выбрал угол, стал целиться, но что-то ему не понравилось, и он передумал бить. Избрал другой вариант и, почти лежа на столе, забил третий номер в боковую лузу, в то время как номер пятый, отскочив от борта, медленно докатился до средней и, словно нехотя, свалился в нее. На губах Билли появилась довольная улыбка, но он по-прежнему не открывал глаз от стола.
Тем временем мексиканец стоял, опираясь о кий, и, улыбаясь, пялился на меня:
– Я люблю тебя, – сказал он, усмехаясь. Блеснул золотым зубом. На его подбородке виднелась голубая полоса – видимо, испачкался мелом, натирая кий. Билли убрал шары со стола и укрепил кий в зажиме на стене. Проходя мимо мексиканца, он выдернул у парня из кармана рубашки двадцать долларов и засунул в свой. Не глядя на меня, он спросил:
– Ты, что ли, цыпка, искала меня сегодня?
– Я. Я подруга Джона Даггетта.
Он мотнул головой, искоса посмотрел на меня и, картинно приложив руку к уху, переспросил:
– Чья подруга?
Я лениво улыбнулась. Так, значит, нам хочется поиграть в шарады. Громко и отчетливо я повторила:
– Джо-на Даг-гет-та.
– Ах, да! Как у него дела? – Билли начал прищелкивать пальцами в ритм музыке. Пела уже не Вилли Нельсон – теперь выводил рулады Джордж Бенсон.
– Он умер.
Надо было отдать ему должное: он отлично сымитировал искреннее удивление, ничуть при этом не переиграв:
– Без дураков, Даггетт мертв? Очень-очень жаль. Что случилось со старым чудаком? Сердечный приступ?
– Утонул. Вчера ночью возле одного из причалов.
Я махнула в сторону берега.
– Здесь, в городе? Ничего себе! Плохо. А я ничего и не знал. Я думал, что он в Лос-Анджелесе.
– Удивительно, что вы не узнали об этом по телевизору.
– Я не люблю смотреть по ящику всякую ерунду. Глупое времяпрепровождение. Мне есть чем заняться.
Глаза Билли бегали по сторонам, разговаривал он со мной, стоя ко мне вполоборота. Думаю, он пытался догадаться, кто я такая и что мне нужно. Наконец он на мгновение задержал на мне взгляд:
– Пардон, запамятовал, как тебя зовут.
– Кинзи Миллхоун.
Он поглядел на меня более пристально:
– По-моему, мать назвала другое имя – Шарлин, кажется.
– Не знаю, откуда она его взяла.
– Чем ты занимаешься?
– Научной работой. Провожу теоретические исследования. Так сказать, свободный художник. И что из этого?
– Ты не похожа на подругу Даггетта. Он типичный плебей, а в тебе же чувствуется порода. Ты слишком тонкая штучка для такого мешка с дерьмом, как он.
– Я же не говорю, что мы были близки. Я познакомилась с ним совсем недавно через знакомого моего знакомого.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? Мне до лампочки, кем ты ему приходишься и что произошло.
– Очень жаль. А Даггетт говорил, что если с ним что-нибудь случится, мне следует найти вас.
– Меня? – переспросил он, не веря. – Чертовски странно. Ты, должно быть, меня с кем-то спутала. То есть я, конечно, был знаком с Даггеттом, но совсем его не знал, сечешь?
– Не совсем. Мне он говорил, что вы его самый близкий друг.
Он улыбнулся и покачал головой:
– Старина Даггетт навесил тебе лапшу на уши, куколка. Я действительно его плохо знаю. Я даже не помню, когда мы с ним последний раз виделись. Очень давно.
– По какому поводу?
Билли посмотрел на мексиканца, который совершенно нагло подслушивал наш разговор.
– С тобой, приятель, мы поговорим позднее, – сказал он ему. И когда тот отошел, презрительно добавил: – Пако! [15]15
Пако – прозвище, которое по отношению к людям латиноамериканского происхождения является грубым оскорблением.
[Закрыть]– Он дотронулся до моего локтя и легонько подтолкнул меня в направлении главного зала. – Эти мексиканские ублюдки все одинаковы, – доверительно сказал он. – Думают, что большие мастера игры в пул, а на самом деле ни хрена не могут. И вообще – не люблю обсуждать личные дела, когда меня подслушивают. Хочешь пива?
– Не откажусь.
Билли подвел меня к свободному столику и поддержал стул, пока я садилась. Он привлек внимание бармена и молча показал ему два пальца. Кивнув, бармен достал две бутылки пива, открыл и поставил на стойку.
– Желаешь что-нибудь еще? Может, картофельные чипсы? Здесь неплохо их готовят. Правда, многовато жира, но все равно ничего.
Я отказалась и продолжала наблюдать за ним с неослабевающим интересом. Любопытно, что вблизи он обладал своеобразным обаянием – грубоватой привлекательностью, о чем он, вероятно, даже и не подозревал. Прежде мне несколько раз встречался подобный тип мужчин, и, помнится, они неизменно вызывали у меня повышенный интерес.
Билли подошел к стойке и бросил на нее две мятые долларовые бумажки. Что-то сказал бармену. Последний надел на горлышко обеих бутылок по стакану и с глупой ухмылкой взглянул на меня.
Билли вернулся с пивом к столику и плюхнулся на стул.
– Бог ты мой, попроси в этой дыре обыкновенный стакан, эти ублюдки начинают важничать, словно речь идет о чем-то сверхъестественном. Кретины… Я бываю в этом баре только потому, что у меня сестра здесь работает три раза в неделю.
«Ага, – подумала я, – та самая девушка в трейлере».
Наполнив стакан, он поставил его передо мной, после чего наполнил свой. У Билли были глубоко посаженные глаза, а по краям губ небольшие впадинки и вертикальные складочки.
– Послушай, – сказал он, – я вижу, что ты вбила себе в голову, что я всегда недолюбливал Даггетта, и думаю, что и он ко мне дружеских чувств не испытывал. Кто рассказывал тебе небылицы о нашей дружбе, не знаю, но наверняка это был не Даггетт.
– Вы звонили ему по телефону в понедельник утром?
– Нет. С какой стати я буду ему звонить?
– Я не знаю, что вы ему сказали, но он был очень напуган, – продолжала я как ни в чем не бывало.
– Сожалею, но ничем тебе помочь не смогу. Очевидно, звонил кто-то еще. Но, интересно, что он вообще делал здесь, в Санта-Терезе?
– Не имею понятия. Знаю только, что сегодня утром после отлива его тело нашли на песке. Я думала, что как раз вы сможете рассказать, как он оказался в городе. Словом, вы не знаете, где он был вчера вечером?
– Я же сказал. Не имею даже представления.
И Билли сделал вид, что всерьез заинтересовался соринкой, плавающей в оседающей пене. Он наклонил стакан и выловил ее ногтем.
– Мне кажется, вы не ответили, когда виделись с ним в последний раз.
– Ах, какая жалость – я не взял с собой свой любимый хронометр, – заговорил он с сарказмом. – Тогда бы я обязательно зафиксировал время этого исторического события с точностью до сотых… Не помню – может быть, мы обедали с ним в каком-нибудь уютном уголке. Он и я – больше никого.
– В «Сан-Луисе», должно быть?
Он на секунду задумался, но потом его улыбка засияла ярче еще на несколько ватт.
– Да, мы были с ним в «Сан-Луисе» в одно и то же время. Мы и еще триста семьдесят человек. Ну и что?
– Я просто подумала, что вы могли продолжать видеться, выйдя на свободу.
– Плохо же ты знала Даггетта. Куда бы ты ни шел, он неотступно следует за тобой по пятам, понимаешь? Как приклеенный. Такое вряд ли может понравиться.
– Есть у него другие знакомые в городе?
– Ничем не могу тебе помочь – ты уж извини. Я не ищейка.
– А ваша сестра? Она была знакома с Даггеттом?
– Корал? Исключено. Чтобы она встречалась с таким ничтожеством? Я бы ей такую трепку задал – на всю жизнь бы запомнила. Я что-то никак в толк не возьму, что ты пристала ко мне со своими идиотскими вопросами, а? Я тебе уже сказал и могу повторить: ничего не знаю. Поняла? Тебе что, мало моего честного слова?
– Проблема как раз в том, что я не уверена, что вы говорите правду.
– Какого черта? Слушай, ты меня разыскала, потому что я тебе был нужен, а не наоборот. Я не обязан с тобой разговаривать и мог бы послать тебя куда подальше, улавливаешь? Разговаривая с тобой, я тебе делаю одолжение. Не знаю, кто ты и откуда и какого хрена тебе от меня надо.
– Боже мой, Билли, – покачала я головой с укоризной, – какие мы употребляем слова. Никак не думала, что вы способны разговаривать с женщиной подобным тоном.
– Издеваешься, да? Ты что, из полиции?
Я выдержала паузу, делая вид, что занята тем, что сдираю ногтем наклейку с пивной бутылки. Потом ответила:
– Боюсь, что вы не ошиблись.
– М-м-да, – хмыкнул он. Теперь для него все встало на свои места.
– Продолжай. Из какого подразделения?
– Ни из какого. Я – частный детектив.
– Дерьмо собачье.
– Это правда.
Билли откинулся на спинку стула с таким видом, словно понимая, что его пытаются разыграть, не слишком, правда, умело.
– Ты перегибаешь палку. Неужели ты думаешь, что имеешь дело с круглым идиотом? Может быть, я и родился в ночное время, но это случилось НЕ ВЧЕРА ночью. Я знаю всех частных детективов в городе, так что не морочь мне голову и придумай что-нибудь более убедительное.
– Ладно, Билли, допустим, что я пошутила. Я просто назойливая девчонка, пытающаяся узнать, почему погиб человек, с которым я однажды познакомилась.
– Хорошо, принимается, но ты так и не объяснила, откуда такой интерес к моей персоне.
– Вы познакомили Даггетта с Ловеллой, не так ли?
Повисла напряженная пауза.
– Ты знаешь Ловеллу? – наконец, спросил он.
– Конечно. Виделась с ней в Лос-Анджелесе. У нее квартира в Сотеле.
– Когда это было?
– Позавчера.
– Ч-черт. И она посоветовала тебе встретиться со мной?
– А как иначе я бы тебя разыскала?
Билли уставился на меня, и по его лицу было видно, насколько напряженный мыслительный процесс идет в его голове.
Я подумала, что откровенность с моей стороны поможет развязать ему язык.
– Известно ли вам, что Даггетт регулярно избивал ее?
На лице Билли отразилось волнение, и он, не выдержав моего взгляда, отвел глаза.
– Да, но Ловелла-то взрослая девушка. Пора ей самой о себе позаботиться.
– Почему бы вам ей не помочь?
Он горько улыбнулся.
– Знающих меня людей разобрал бы просто гомерический хохот, если бы им сказали, что я кому-то помогаю. Кроме того, Ловелла – девка крутая. Не стоит ее недооценивать, поверь мне.
– Насколько я понимаю, вы знаете ее уже давно.
У него от волнения начало дрожать колено.
– Семь лет, даже восемь. Мы познакомились, когда ей только-только исполнилось семнадцать. Какое-то время мы жили вместе, но как-то у нас не сложилось. Мы постоянно ругались и выясняли отношения. Она, конечно, упрямая сучка, но я ее, видит Бог, очень любил. Потом меня взяли за кражу со взломом, и тут начался закат наших отношений. Какое-то время мы переписывались, но, ты понимаешь, нельзя вернуться к тому, что уже умерло. Тем не менее хочется верить, что мы расстались друзьями. Во всяком случае, я к ней так до конца и не охладел. Правда, не знаю, испытывает ли она нечто подобное ко мне.
– Вы виделись с ней в последнее время?
Колено дрожать перестало.
– Нет, мы давно не встречались. А ты, зачем ты к ней ездила?
– Разыскивала Даггетта. Телефон ведь был отключен.
– Что она тебе рассказала?
– Ничего особенного, – пожала я плечами. – Я пробыла у нее недолго, она себя чувствовала не лучшим образом. У нее под глазом был здоровенный синяк.
– Господи, вот ты скажи, почему женщины такие? Почему позволяют бить и унижать себя?
– Не знаю.
Он залпом выпил содержимое стакана и, перевернув, поставил на стол.
– Мне пора, – сказал он, поднимаясь и заправляя вылезшую рубашку в брюки. Всем своим видом он показывал, что разговор окончен и он вообще-то уже на улице, вот только одежда подводит его.
Я тоже встала, сняла со спинки стула плащ:
– Вы, надеюсь, никуда не собираетесь из города?
– Какое твое дело, а?
– Я хочу сказать, что было бы опрометчиво уезжать куда-нибудь сейчас, после смерти Даггетта. Предположим, у полиции появится желание потолковать с вами.
– Насчет чего?
– Например, где вы были вчера ночью.
– Где я был? – он повысил голос. – Что ты хочешь этим сказать?
– Скажем, они захотят узнать, какие между вами были отношения.
– Какие отношения? Будет врать-то. Чего ты выдумываешь?
– Не обо мне идет речь. Я только предполагаю, располагает же полиция.
– Какая полиция!
– Ты сам знаешь, как это все делается. Стоит кому-то что-то нашептать им – и видеть тебе небо в клетку.
Он буквально взорвался:
– Слушай, ты… Почему ты так со мной разговариваешь?
– Потому что вы лжете, Уильям.
– Лгу? Я рассказал все, что знал.
– Не думаю. У меня есть основания полагать, что вы знали о смерти Даггетта. Более того, думаю, что вы встречались с ним на этой неделе.
Билли стоял подбоченясь и неподвижно глядя в дальний конец зала:
– Это ни в какие ворота не лезет, подруга! Да не вру я! Не влезаю в чужие дела и вообще веду себя, как мне было сказано. Я даже не знал, что старый хрыч приезжал в город.
– Продолжаешь настаивать на своем? Пожалуйста. Но помяни мое слово: у меня записан номер твоей машины. Один твой неверный шаг – и я звоню лейтенанту Долану в отдел по расследованию убийств.
Билли пребывал не столько в смятении, сколько в замешательстве:
– Как это можно назвать? Вымогательство? Правильно понял?
– Не смеши меня. Вымогательство… У вас же нет ни цента. Мне нужна информация, вот и все.
– Нет у меня информации! Сколько можно повторять!
– Послушайте, – терпеливо сказала я, делая вид, что не обращаю внимания на его возбужденное состояние. – Почему бы вам все не обдумать сначала. Мы бы могли еще раз встретиться позже?
– А почему бы вам не пойти к такой-то матери?
Я надела плащ, повесила на плечо сумочку:
– Спасибо за пиво. Следующий раз плачу я.
Он сделал рукой жест: дескать, скатертью дорога – так как был слишком измочален и расстроен, чтобы ответить. Направился к выходу, а я немного задержалась. Посмотрела на часы: было уже далеко за полночь. Только теперь почувствовала, как я здорово устала. Заболела голова, и я с отвращением ощущала, что вся моя одежда и тело пропахли сигаретным дымом. Мне захотелось поскорее оказаться дома, раздеться, принять душ и залезть под любимое одеяло. Но вместо этого, глубоко вздохнув, последовала за Билли.
ГЛАВА 10
Я дала ему возможность оторваться и, будучи уверена, что он направился к сестре, не торопясь, ехала следом. Похолодало – было градусов десять, не больше. Поднимавшийся время от времени ветер стряхивал на меня с эвкалиптов капли дождя, но ночь была ясной. Над моей головой еще виднелись бледные клочья распавшихся облаков, сквозь которые проглядывало звездное небо. Оставив машину на некотором расстоянии от стоянки трейлеров, я, как и в прошлый раз, остальной путь проделала пешком. Машину Билли под навесом возле трейлера Корал я заметила еще издалека. Слежка мне уже изрядно надоела, но необходимо было убедиться до конца, что парень не отправится к какому-нибудь сообщнику, о существовании которого я не знаю.
Все так же горел свет на кухне, но к нему теперь добавился приглушенный свет в задней части трейлера, где, видимо, находилась спальня. Продравшись сквозь кусты, я оказалась под нужным мне окном, однако шторки были плотно задернуты. К счастью, рядом было затянутое сеткой вентиляционное отверстие, и через него до моего уха долетали отдельные слова и фразы. Присев на корточки возле отогнутой обшивки, я приникла к прохладному алюминию. Из отверстия тянуло табачным дымом – вероятно, от сигарет Корал.
– Хотела бы я знать, почему она объявилась именно сейчас, – говорила Корал. – Вот что нас должно беспокоить. Насколько я понимаю, они действовали заодно.
– Да, но что именно они делали? Вот в чем загвоздка.
– Когда, она сказала, с тобой свяжется?
– Она не сказала. Предложила мне обдумать мое положение. Интересно, как она вычислила мой «Шевроле». Машина-то у меня была каких-то два часа.
– Она наверняка висела у тебя на хвосте, тупица. Воцарилась тишина. «Черт возьми!» – услышала я голос Билли. Затем раздался звук шагов в направлении выхода. Я выглянула из-за угла: капот его «Шевроле» находился от меня всего в шести футах. Территорию вокруг него покрывали кучи мусора.
Дверь трейлера распахнулась, и вокруг стало светло. Я осторожно пятилась назад, бросая взгляды через плечо. Оказавшись за задним колесом машины, я присела и, съежившись, напряженно вслушивалась в шаги. Иногда мне казалось, что я сижу в столь неудобной позе целую вечность. Я слышала, как Билли обходил прицеп.
– Дьявол! – выругался он.
Из бокового окна выглянула Корал.
– Что случилось? – спросила она хриплым шепотом.
– Заткнись! – зашептал он в ответ. – Ничего не случилось. Голень ушиб. Здесь столько всякого дерьма! Почему ты никак не уберешь весь этот мусор?
– Мои соболезнования, Билли. – Корал рассмеялась и задернула занавеску.
Билли появился на другой стороне навеса, потирая голень. Он несколько раз огляделся по сторонам, однако чувствовалось, что он не верит, что кто-то затаился поблизости. Покачал головой. Затем я услышала, как под его тяжестью заскрипели ступеньки, после этого дверь захлопнулась. Навес снова погрузился во тьму. Я облегченно вздохнула. До меня донеслась их болтовня, но ее содержание меня уже не интересовало. Убедившись, что все тихо, я осторожно выбралась из своего убежища и пошла к машине.
Воскресное утро выдалось хмурым. Даже воздух казался серым и влажным. Пахло сыростью. Я не изменила своей утренней практике и успела пробежать традиционные три мили, прежде чем небеса разверзлись вновь. В 9 часов я позвонила Барбаре Даггетт и рассказала ей о своих ночных похождениях.
– Что дальше? – спросила она.
– Дам Билли день-другой на раздумья, а потом еще раз побеседую с ним.
– Почему вы думаете, что он не ударится в бега?
– Его выпустили под честное слово с испытательным сроком, и, я думаю, он вряд ли захочет усложнить себе жизнь. Кроме того, мне кажется, платить мне за то, чтобы я торчала под окнами сутки напролет, было бы пустой тратой денег.
– Насколько я помню, вы говорили, что Билли – единственная нить, которая у вас есть.
– Может быть, и не единственная, – осторожно заметила я. – Есть еще Тони Гаэн и погибшие в автокатастрофе.
– Тони Гаэн? – переспросила с удивлением Барбара. – Как он может быть в этом замешан?
Пока не знаю. Началось ведь все с того, что ваш отец нанял меня, чтобы я разыскала Тони. Может быть, Джон сам нашел мальчишку, и этим объясняется его исчезновение в начале недели.
– Но, Кинзи, зачем отцу понадобился Тони? Парень наверняка ненавидит папу всей душой: как-никак все его родные погибли.
– Не следует отбрасывать даже самые бредовые версии.
– Понимаю.
– Вы случайно не знаете, как найти Тони? У вашего отца был адрес их дома на Стэнли-Плейс, но сейчас там никто не живет. В телефонном же справочнике фамилии Гаэн нет.
– Он теперь живет у своей тетки, по-моему, где-то в районе Колгейта. Подождите минутку – я посмотрю, не сохранился ли у меня адрес.
Колгейт – это спальный район, скорее даже отдельный город, поскольку, вплотную прилегая к Санта-Тереза примерно одного размера, но если второй имеет все черты города, то первый – это в основном жилые дома, а также «драйв-ин мувиз» [16]16
«Драйв-ин мувиз» – кинотеатры под открытым небом; фильмы демонстрируются на огромном экране, а зрители смотрят их, не выходя из собственных машин.
[Закрыть], магазины разнообразной электроники и кегельбан.
Некоторое время в трубке слышался лишь шорох переворачиваемых страниц. Затем вновь донесся голос Барбаты:
– Прошу прощения – я вас дезинформировала: они живут рядом с музеем. Тетку зовут Рамона Уэстфолл.
– Интересно, почему ваш отец не знал о ее существовании.
– Трудно сказать. Она присутствовала на суде. Я запомнила, потому что кто-то мне ее показал. Чуть позже я написала ей записку, в которой предложила свою помощь, но она не ответила.
– Вы знаете о ней какие-нибудь подробности? Например, она замужем?
– Да. Ее муж работает в компании по производству промышленных товаров – названия, к сожалению, не помню. Кстати, я вспомнила, где работает сама Уэстфолл – в магазине кухонной техники на Капилла-стрит. Несколько месяцев назад я там что-то покупала и вдруг смотрю – знакомое лицо. Думаю, вам бы удалось ее застать на месте уже сегодня. Если, конечно, она все еще работает там.
– В воскресенье?
– Конечно. Магазин открыт с 12.00 до 17.00.
– Пожалуй, я так и сделаю. Посмотрю, может ли она быть чем-нибудь нам полезна. Как перенесла ваша мама известие о гибели мужа?
– На удивление спокойно. Похоже, она рассматривает его смерть как свою победу. Все, что бы ни происходило в жизни, она оценивает сквозь призму Библии. Я боялась, что она начнет биться в истерике, но она, напротив, словно обрела твердую почву под ногами. Окружила себя старушками-богомолками и весь день проводит в обществе их и пастора. Стол на кухне заставлен керамическими кастрюльками с запеченной макрелью и коробками с шоколадными пирожными. Не знаю, как долго все это продлится, но сейчас она явно в своей стихии.
– Когда похороны?
– Во вторник во второй половине дня. Тело уже перевезли в морг крематория. Доступ к телу будет открыт сегодня с 12 часов. Вы придете?
– Думаю, что да. Надеюсь, к тому времени я сумею переговорить с Уэстфолл или мальчишкой.
Магазин кухонных принадлежностей «Джорден» – настоящий рай для хорошей хозяйки. Чего здесь только нет! Бесконечные ряды полок, заставленные разнообразнейшей кухонной посудой, электроникой, кулинарными книгами, баночками и коробочками со специями и приправами, упаковками кофе десятков сортов, электрическими кастрюлями и термосами, плетеными корзинками, сковородками, ножами, стеклянной посудой, бутылями с уксусом и растительным маслом. Я видела прилавки, на которых стопками лежали льняные кухонные полотенца. Войдя внутрь, я несколько минут смотрела по сторонам, очарованная разнообразием предметов, так или иначе имеющих отношение к пище. Автоматы по приготовлению пиццы, приспособления для приготовления капучино, печи СВЧ, кофемолки, комплекты для приготовления мороженого и кухонные комбайны. В воздухе витал аромат шоколада.
Я заметила трех продавщиц в нарядных полосатым фартучкам, в верхней части которых темно-бордовой нитью было вышито название магазина, и подошла к ним. В ответ на мой вопрос о Рамоне Уэстфолл они направили меня в дальнее крыло здания, где, по их словам, она занималась инвентаризацией.
Я увидела ее сидящей на маленькой деревянной табуретке. Она проверяла по списку комплектность неэлектрических приспособлений. Когда я подошла к ней, она извлекала из коробки подвижно закрепленные пластинки из нержавеющей стали с острыми лезвиями, с помощью которых без труда можно отхватить руку или ногу.
– Как эта штука называется? – спросила я.
Рамона посмотрела на меня с любезной улыбкой. На вид ей было около пятидесяти, карие глаза смотрели на меня сквозь стекла державшихся на кончике носа очков, песочного цвета волосы были коротко острижены. Она обходилась практически без косметики. Одета она была скромно – в белую блузку с длинными рукавами и круглым воротничком и серую твидовую юбку. На ногах – недорогие кожаные туфли типа мокасин.
– Мандолина. Те, что вы сейчас видите, сделаны в Германии.
– Я думала, что мандолина – это музыкальный инструмент.
– Нет, это всего лишь омонимы. Устройство, которое у меня в руках, предназначено для резки овощей тонкими ломтиками. Можно также резать вафли или грибы для жульена.
– Здорово, – сказала я. Неожиданно меня охватили видения ровных ломтиков жареной картошки и шинкованной капусты домашнего приготовления, хотя ни то, ни другое я никогда сама не готовила. – Сколько она стоит?
– Сто десять долларов. С запасным ножом – сто тридцать восемь. Хотите, чтобы я вам показала, как она работает?
Я отрицательно покачала головой, не желая тратить столько денег ради красивой картошки. Рамона встала, поправила фартук. Она оказалась ниже меня на полголовы, и от нее исходил запах духов, образец которых мне на прошлой неделе прислали по почте. Аромат лаванды и жасмина. Впрочем, меня удивил не столько запах духов, сколько их цена. Я бросила флакончик в ящик шкафа, и теперь всякий раз, когда достаю нижнее белье, меня буквально одолевает лавандо-жасминный аромат.
– Если я не ошибаюсь, вы Рамона Уэстфолл, не так ли?
Выражение любезной учтивости на ее лице сменилось на осторожно-выжидательную улыбку:
– Да, это я. Мы уже встречались?
– Нет, не приходилось. Меня зовут Кинзи Миллхоун. Работаю здесь, в Санта-Терезе, частным детективом.
– Чем могу быть полезна?
– Я ищу Тони Гаэна. Насколько мне известно, вы его тетя.
– Вам нужен Тони? Боже мой, зачем?
– Ко мне обратились с просьбой разыскать его по личному делу. Я вышла на вас, потому что не знаю других способов связаться с ним.
– Что за личное дело? Не понимаю.
– Один человек, который недавно умер, попросил передать ему денежный чек.
Рамона непонимающе смотрела на меня, но вскоре я заметила в ее глазах огонек понимания:
– Вы имеете в виду Джона Даггетта, да? Мне сегодня рассказали, что его имя прозвучало вчера вечером в сводке новостей. А я думала, что он по-прежнему в тюрьме.
– Его выпустили полтора месяца назад.
Лицо Рамоны залила краска:
– Отлично, просто великолепно! Пять человек погибли, а он вновь разгуливал по улицам.
– Не совсем так. Мы могли бы где-нибудь сесть и поговорить?
– О чем? О моей сестре? Ей было всего тридцать восемь. Красавица, замечательный человек. Он врезался в них, несмотря на сигнал «стоп», когда они переходили улицу. Ей оторвало голову, муж тоже погиб. И сестру Тони он задавил насмерть. Ей шел седьмой год, совсем еще дитя… – Рамона говорила короткими, рублеными фразами, не сознавая, что усилила голос и почти что кричит. Люди, работавшие неподалеку, стали оглядываться.
– А остальные двое? Вы знали их?
– Вы же детектив. Вот и выясните.
Сидевшая через проход темноволосая женщина в полосатом фартуке с беспокойством поглядывала на нас и наконец смогла привлечь внимание Рамоны:
– Все ли в порядке?
– Я немного отдохну, – сказала ей Рамона. – Если меня будут искать, я в задней комнате.
Темноволосая женщина мельком взглянула на меня и отвернулась. Рамона стремительно пошла по торговому залу в дальнюю часть помещения. Я последовала за ней. На нас больше никто не обращал внимания, но я подозревала, что становлюсь участником неприятной сцены.
Когда я вошла в комнату, где несколько секунд назад скрылась Рамона, та трясущимися руками рылась в сумочке. Наконец ей удалось справиться с молнией бокового отделения, и я увидела у нее в руках флакон с таблетками. Вытряхнув одну из них себе на ладонь, женщина разломила ее на половинки, одну из которых отправила в рот, запив холодным кофе из белой кружки с наклейкой с ее именем. После секундного колебания она проглотила и вторую половинку.
– Простите, что вызвала у вас неприятные воспоминания, – извинилась я.
– Не стоит извиняться, лучше от этого мне не станет. Она пошарила в сумочке и извлекла оттуда пачку «Уинстона». Достав сигарету, она помяла ее пальцами и прикурила от одноразовой зажигалки «Бик», которую достала из кармана фартука. Держа сигарету на уровне лица, впилась в мое лицо злым взглядом потемневших глаз:
– Что вам вообще нужно?
Я почувствовала, что к моему лицу приливает краска. Как-то неожиданно денежный вопрос, который меня, собственно, и привел сюда, отошел на задний план: любая сумма в этой ситуации выглядела мелкой, незначительной.
– Джон Даггетт передал мне чек на имя Тони, попросил доставить его по назначению.
В ее улыбке был максимум презрения:
– А-а-а, чек, значит… Интересно, сколько? За каждую голову отдельно или за общий живой вес, так сказать?
– Миссис Уэстфолл…
– Можете звать меня Рамоной, дорогая, – у нас ведь такой неофициальный разговор. Мы говорим о людях, которых я любила больше всего на свете.
Она глубоко затянулась и выпустила дым в потолок.
– Я понимаю, насколько больно вам говорить об этом, – сказала я, пытаясь говорить спокойно и вежливо, ничем не выдавая своего раздражения. – Я прекрасно осознаю, что гибель близких ничем не компенсировать. Но Джон Даггетт сделал такой жест и, независимо ни от чего, желательно, чтобы Тони смог получить причитающееся.
– Благодарю, но Тони ни в чем не нуждается. Нам ничего не нужно ни от Джона Даггетта, ни от его дочери, ни от вас.
Я с трудом пробиралась через волны исходившего от нее гнева, словно пловец сквозь бурлящий прибой.
– Позвольте мне сказать, и прошу вас, не перебивайте. На прошлой неделе Даггетт явился в мой офис с чеком на имя Тони.
Рамона начала было говорить…
– Я же вас просила, – укоризненно сказала я.
Она так и не успела ничего сказать, и я продолжала:
– Я положила чек на хранение в банк до тех пор, пока не смогу их вручить согласно договоренности. Вы можете порвать его, выбросить в мусорную корзину – мне наплевать, но я сделаю, что обещала. А обещала я убедиться, что именно Тони получил этот чек. Собственно, Тони, и никто другой, должен распорядиться чеком. И я бы вам была обязана, если бы вы переговорили с ним, прежде чем что-либо предпринимать.
Она задумалась, потом, не сводя с меня глаз, спросила:
– Сколько?
– Двадцать пять тысяч. По-моему, неплохое подспорье. Можно оплатить учебу Тони в колледже или съездить за границу…
– Я все понимаю, поверьте, – прервала она меня. – А теперь разрешите мне сказать. Мальчик живет у нас уже почти три года. Сейчас ему пятнадцать. Его мучает мигрень, он обкусывает во сне ногти. Я не помню, спал ли он хотя бы раз восемь часов после трагедии. Учится он отвратительно, часто пропускает занятия. По умственному развитию он находится на одном из последних мест в классе. Он конченый человек, и всему виной Даггетт. Нет таких денег, которые могли бы возместить ущерб, нанесенный этим человеком.
