Текст книги "Убийца с нежными глазами"
Автор книги: Джейсон Сэтлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
Барбара, словно окаменев, неотрывно смотрела на него. Губы ее приоткрылись, лицо покраснело. В глазах стояли слезы – они никак не могли пролиться и все скапливались и скапливались на нижних веках. Поняв, что слишком уж бесцеремонно разглядываю ее, я отвела глаза, оставив ее наедине с собственным горем.
Из динамиков послышался голос санитара:
– Когда закончите – скажите.
Вздрогнув, Барбара резко отвернулась.
– Все, достаточно, спасибо, – сказала я. Экран погас.
Секунду спустя послышался негромкий стук в дверь и появился Холл. В руках он держал запечатанный конверт из плотной бумаги и папку.
– Нам бы хотелось знать, что вы собираетесь предпринять, – сказал он. Холл говорил с подчеркнуто напускным безразличием – с такими интонациями обычно говорят те, кто по роду деятельности имеют дело с родственниками умерших. Бесстрастный тон звучит успокаивающе и позволяет обходиться без излишней назойливости и эмоций. Впрочем, Холлу можно было не беспокоиться.
Барбара Даггетт была деловой женщиной, поэтому отличалась исключительным самообладанием, что часто выбивает мужчин из седла, привыкших к мягкости и уступчивости. После минутной слабости она вновь надела маску холодной безучастности, обратившись к санитарам своим обычным равнодушным тоном:
– Я уже связалась с «Уинингстон-Блейк», – сказала она, имея в виду одну из городских погребальных контор. – Позвоните туда, как только закончите вскрытие, – они возьмут на себя выполнение всех формальностей… Вы хотите чтобы я здесь расписалась?
Холл кивнул, дал ей папку:
– Здесь список его личных вещей.
Барбара размашисто расписалась, словно спортсменка, дающая автограф надоедливому поклоннику.
– Когда станут известны результаты вскрытия?
– Сегодня, часам к пяти-шести, – ответил Холл Инграхен, передавая ей конверт – вероятно, с личными вещами Даггетта.
– Кто устанавливает время?
– Доктор Йи. Он назначил вскрытие на 14.30.
Барбара Даггетт посмотрела на меня.
– Эта женщина – частный детектив, – сказала она. – Я хочу, чтобы ей сообщали любую информацию, имеющую отношение к делу. Мне нужно получить специальное разрешение или можно обойтись без этого?
– Я не знаю. Вероятно, существуют какие-то правила, но ни с чем подобным до сих пор не сталкивался. Если вам будет угодно, я узнаю и сообщу вам.
Мисс Даггетт вложила в папку свою визитку, протянула санитару:
– Так и сделайте.
Впервые их взгляды пересеклись, и я увидала, что он тоже обратил внимание на то, что ее правый и левый глаз имели радужную оболочку разного цвета.
Она стремительно вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, а он еще несколько мгновений смотрел ей вслед.
– Разрешите представиться, мистер Инграхен. Я Кинзи Миллхоун.
Он улыбнулся:
– Да-да, я слышал о вас от Келли Бордена. Рад с вами познакомиться.
Келли Борден также работал санитаром в морге. Я познакомилась с ним в августе, когда занималась расследованием одного убийства.
– Взаимно. Вы мне не расскажите подробности?
– Пожалуйста, но я знаю совсем немного. Его доставили около семи утра. Я только что пришел на работу.
– Как вы думаете, когда он умер?
– Точно не скажу, но вряд ли давно. Труп не раздут, никаких признаков разложения. Мне приходилось иметь дело с утопленниками, и на основе собственных наблюдений могу сделать вывод, что он оказался в воде не раньше, чем вчера поздно вечером. Только просьба: на меня не ссылаться. Часы у него остановились в 2.37 ночи, но я не исключаю, что они были сломаны. Дешевые часики, стекло все в царапинах. Они в конторе вместе с остальными вещами. Да что меня спрашивать? Я всего лишь жалкий неудачник, низший среди низших. Да и доктор Йи очень не любит, когда мы разговариваем с посетителями на подобные темы.
– Поверьте мне, все, что вы сказали, останется между нами. Я никому ничего не скажу и спрашиваю только для себя. Кстати, во что он был одет?
– Куртка, брюки, рубашка.
– В туфлях и носках?
– В туфлях, но на босу ногу. Ни носков, ни бумажника – ничего такого нет.
– Какие-нибудь повреждения, следы от ударов?
– Я ничего не заметил.
Спросив все, что хотела, я поблагодарила Холла и заручилась его согласием связаться с ним, если возникнет необходимость.
Затем я отправилась на поиски Барбары Даггетт. Надо было сразу же обговорить финансовую сторону дела.
ГЛАВА 6
Я нашла Барбару в холле. Она неподвижно стояла возле окна, выходившего на стоянку. Все так же уныло сыпал дождь, редкие порывы ветра раскачивали верхушки деревьев. В домах напротив почти в каждом окне горел свет, что создавало ощущение тепла и уюта и лишний раз подчеркивало, как сыро и зябко снаружи. Медицинская сестра в синем плаще, из-под которого выглядывали полы халата, шла к входу, смешно перепрыгивая через лужи, словно играющая в классики девочка. Ее белые чулки в тех местах, где они намокли, приобрели телесный цвет, а ее белые туфельки были забрызганы грязью. Когда она добралась до входа, я открыла ей дверь.
– У-у-ф, спасибо, – сказала она, одаривая меня благодарной улыбкой. – Пришлось выдержать настоящий бег с препятствиями.
Она стряхнула воду с плаща и пошла вдоль по коридору, оставляя за собой мокрые следы гофрированных подошв. Барбара Даггетт, словно застыв, стояла все в той же позе.
– Поеду к маме, – наконец нарушила она молчание. – Ей нужно все рассказать. Затем посмотрела на меня: – Сколько вы берете за свои услуги?
– Тридцать долларов в час плюс непредвиденные расходы. Если вы решили окончательно, я составлю контракт и сегодня же завезу к вам в офис.
– Вам нужно заплатить вперед?
Я быстро посчитала в уме. В таких ситуациях, как эта, когда я знаю, что придется общаться с полицией, я обычно прошу аванс. Полицейские не делают различий между клиентом и частным детективом. Выплаченные же вперед деньги по крайней мере позволяют рассчитать, сколько наглости и бесцеремонности требует от меня работа.
– Думаю, четырех сотен будет достаточно, – ответила я, подумав, что сумма пришла мне на ум как воспоминание о несостоятельном чеке Джона Даггетта.
Странно, но мне хотелось заступиться за него. Конечно, он надул меня – в этом не может быть никаких сомнений, но раз я согласилась работать на него, значит, у меня перед ним есть обязательства и я не имею права выходить из игры. Разумеется, будь он жив, я бы не стала заниматься филантропией, но ведь мертвые беззащитны и кто-то должен позаботиться о них.
– Я распоряжусь, чтобы моя секретарша в понедельник утром первым делом выписала вам чек, – сказала она. Бросив взгляд на стеклянные двойные двери, за которыми бушевало ненастье, она снова повернулась к окну. Закрыла глаза, прислонившись лбом к стеклу.
– С вами все в порядке? – встревожилась я.
– Вы себе не представляете, как часто я желала, чтобы он умер, – медленно произнесла она, не меняя положения. – Вам не приходилось иметь дело с алкоголиками?
Я отрицательно покачала головой.
– Нет.
– Они доводят до безумия. Я когда-то верила, что он сможет бросить пить, если того захочет. Сколько раз я разговаривала с ним, умоляя остановиться. Тогда мне казалось, что он просто ничего не понимает. Я думала, что он не сознавал, как он нас мучил. Меня и маму. Я до сих пор не могу забыть его глаза, когда он бывал пьян. Маленькие, красноватые, поросячьи глазки. Казалось, все его тело испускает мерзкий запах бурбона [10]10
Бурбон – американский кукурузный виски.
[Закрыть]. Боже, как я ненавижу это пойло! От отца пахло, как будто кто-то разбил бутылку виски о радиатор, когда тяжелый алкогольный дух теплыми волнами распространяется по всему помещению. Он насквозь провонял спиртом.
Она посмотрела на меня сухими, безжалостными глазами.
– Мне тридцать четыре, и я ненавидела его, сколько себя помню, каждой клеточкой своего тела. Но у меня не было выбора. Он победил, вы понимаете, что я имею в виду? До конца жизни он так и не изменил себе, ни разу даже не попытался привести себя в порядок, не уступил нам ни на дюйм. Он был просто отвратительным, смердящим куском дерьма. Лучше не вспоминать, а то захочется разнести эту стеклянную дверь вдребезги. Не понимаю, почему меня взволновала его смерть. По идее я должна чувствовать облегчение, но ирония состоит в том, что… он по-прежнему властвует надо мной и, боюсь, будет влиять на мою жизнь и в дальнейшем.
– Как так?
– Посмотрите, что он со мной сделал! Когда я пью что-то крепкое, я думаю о нем. Когда я решаю не пить ничего крепкого, я опять-таки думаю о нем. Когда я вижу человека со стаканом виски в руках или пьяного на улице, или просто от кого-либо пахнет бурбоном, первый, кого я вспоминаю, опять он. Да, Боже ты мой, это пытка – находиться в обществе подвыпившего человека. Я срываюсь. Вся моя жизнь – постоянные напоминания о нем, я вспоминаю его сбивчивые извинения, фальшивое обаяние, вкрадчивый голос, пьяные слезы, когда алкоголь ударял ему в голову. Я вспоминаю, как он падал, когда терял способность стоять на ногах. Не могу забыть то время, когда его судили и посадили в тюрьму, как он пропивал до последнего цента наши с матерью сбережения. Когда мне исполнилось двенадцать, мама вдруг ударилась в религию, и я не знаю, какая из двух напастей страшнее… по крайней мере, отец по утрам бывал в нормальном состоянии. У матери же и на завтрак, и на обед, и на ужин был Иисус. Абсурд! Ну и, конечно, все прелести одиночества, когда ты единственный ребенок в семье.
Барбара внезапно замолчала, и было видно, что она пытается себя успокоить.
– Какого черта я ударилась в воспоминания? Что, интересно, это изменит? Я понимаю, что мой рассказ звучит как жалоба, но он был таким подонком, и нет конца моим мучениям.
– Вообще-то вы производите впечатление преуспевающего человека, – осторожно заметила я.
Взгляд ее сконцентрировался на автостоянке, и я увидела на стекле отражение ее горькой улыбки.
– Вы знаете, как говорят: лучший способ отомстить врагу – жить, ни в чем не нуждаясь. Я добилась богатства и признания, потому что это было моей единственной защитой. Стремление убежать от отца и матери, отгородиться. Вот главная движущая сила моей жизни. Спрятаться от него, спрятаться от нее, вырваться из гнетущей обстановки родного дома. Но что самое смешное, я не смогла преодолеть и дюйма. Чем быстрее я бежала, тем быстрее оказывалась в их душных объятиях. Есть такая разновидность пауков, которые закапываются в землю, оставляя на поверхности маленькую воронку с осыпающейся по краям сухой почвой. Когда их жертва оказывается в западне и начинает делать попытки выбраться из ямки, земля начинает осыпаться, погребая под собой несчастное существо. Вся наша жизнь протекает по определенным правилам. Вот только жизнь в неблагополучных семьях не подчиняется никаким законам.
Засунув руки в карман плаща, она пошла к выходу. Когда она открыла дверь, в холл ворвался поток холодного воздуха. Держась за ручку, она повернулась ко мне:
– Вы идете или остаетесь?
– Думаю, что неплохо было бы заскочить в офис.
Выйдя на улицу, она нажала на кнопку зонта, и он с приглушенным щелчком раскрылся. До моей машины мы шли под ее зонтом. Стук дождевых капель о материю напоминал звук лопающихся зерен кукурузы на закрытой сковородке.
Я открыла машину, села. Барбара, которая уже ушла вперед, крикнула мне через плечо:
– Позвоните мне на работу, как только что-нибудь узнаете. Я буду там до двух часов.
В здании, где располагался мой офис, было пустынно. «Калифорния Фиделити» в субботу и воскресенье не работает, поэтому ни в одном окне свет не горел. Я вошла, на ходу подобрав толстую пачку воскресных газет, которую бросили внутрь через щель. Автоответчик не зафиксировал никаких сообщений. Я достала бланк контракта из верхнего ящика стола и в течение нескольких минут заполнила его, списав адрес Барбары с ее визитной карточки. После этого заперла дверь и спустилась вниз по парадной лестнице.
Пройдя пешком три квартала, я занесла готовый контракт в офис Барбары, после чего направилась в полицейское управление на Флорести-стрит. В управлении было безлюдно и тихо, что объяснялось концом недели и отвратительной погодой. На отдел по борьбе с преступностью закон о 40-часовой рабочей неделе, конечно, не распространялся, однако бывают дни, когда и преступники делают перерыв. На линолеуме виднелись мокрые узорчатые следы разных размеров, как будто здесь недавно побывала группа танцоров, которые демонстрировали причудливые па, слишком сложные, чтобы в них можно было сразу разобраться. Пахло сигаретным дымом и мокрой одеждой. На деревянной скамейке рядом с входной дверью кто-то забыл сделанный из газеты колпак.
Один из работников отдела идентификации и архивов вызвал по селектору Джона. Тот спустился к запертой двери в холл и приветственно помахал мне рукой. Выглядел он неважно. За лето Джон сбросил фунтов 12 лишнего веса, и в разговорах упоминал, что ходит в спортивный зал. Он был не причесан, давно не стригся, под глазами – темные круги. Вообще он имел какой-то потрепанный вид, что часто бывает у людей, которых преследуют неудачи.
– Что такое с тобой случилось? – спросила я, пока мы шли к его кабинету.
В июне после годичного перерыва он помирился с женой, но, насколько мне было известно, их совместная жизнь шла не лучшим образом.
– Она хочет, чтобы у нас был свободный брак, – бросил он.
– Ты шутишь, – сказала я, подумав, уж не ослышалась ли я. Видимо, на моем лице застыло выражение недоверия и удивления, поэтому он не смог удержаться от усталой улыбки:
– Это ее слова.
Он открыл дверь, пропустил меня вперед, и мы оказались в большой комнате в форме буквы Г. Из мебели там было только несколько больших деревянных столов. Отдел поиска пропавших без вести был частью подразделения по борьбе с преступлениями против личности, которое в свою очередь входило в отдел расследований, куда входило еще три подразделения: по борьбе с имущественными преступлениями, по борьбе с наркотиками и подразделение специальных расследований.
Когда мы вошли, кабинет был пуст, но во время нашего разговора в него то и дело входили люди. Из одного из соседних кабинетов до моих ушей доносился визгливый женский голос, временами срывавшийся на крик. Судя по всему, там шел допрос. Однако, когда Джон, извинившись, дошел и закрыл дверь, разделявшую этаж на две секции, оказалось, что со звукоизоляцией в полицейском управлении все в порядке: посторонние звуки исчезли.
Джон налил кофе в две пластмассовые чашечки, достал микроупаковки с молоком и сахаром. Как раз то, что мне было нужно! Для полного счастья мне не хватало пары глотков горячей химии. Затем мы долго и сосредоточенно разбавляли молоком «дивный» напиток и размешивали сахар, пытаясь отбить запах, который приобретает кофе, когда слишком долго стоит на огне.
Несколько минут у меня ушло на то, чтобы в общих чертах обрисовать «дело Даггетта». В тот момент нам еще не были известны результаты вскрытия, поэтому наша гипотеза, что мы имеем дело с убийством, не подкреплялась фактами. Тем не менее я рассказала Джону о предпринятых мною шагах и дала короткие характеристики остальным действующим в этой истории лицам. Я говорила с ним как с другом, а не полицейским, и не как профессионал, а как лицо неофициальное.
– Как долго он находился в Санта-Терезе после возвращения из тюрьмы?
– Думаю, что с прошлого понедельника. Хотя не исключено, что, прежде чем объявиться здесь, он побывал еще где-нибудь. Ловелла утверждает, что когда Даггетту требуется помощь, он сразу же отправляется к Билли Поло.
– Наши данные о Поло тебе хоть как-то помогли.
– Пока нет, но еще наверняка пригодятся. Прежде чем продолжать расследование, я хочу немного поработать с тем материалом, который у меня уже имеется. Я почти что уверена, что Барбара Даггетт захочет, чтобы я не бросила это дело, даже если официально будет объявлено, что причиной смерти ее отца был несчастный случай. Но ведь действительно если подумать, неясностей много. Например, что он делал ночью в сильный ветер под проливным дождем на лодке в океане. И где он, уйдя от Ловеллы, все это время пропадал?
– А где пропадала ты?
Я непонимающе уставилась на него, не сразу сообразив, что он сменил тему.
– Я? Нигде. Где всегда.
Джон взял карандаш и начал отстукивать ритм, словно на прослушивании какой-нибудь маленькой блюзовой группы. Он обжег меня взглядом, полным страсти и недвусмысленного намека:
– Ты встречаешься с кем-нибудь?
Я с улыбкой покачала головой:
– Все достойные представители мужского пола имеют жен.
Я откровенно кокетничала, и ему, похоже, это нравилось. Слегка нагнув голову, он не сводил с меня своих голубых глаз. Кожа лица порозовела от возбуждения:
– Как ты удовлетворяешь свои сексуальные потребности?
– Бегаю трусцой вдоль берега. А ты?
Джон отвернулся и отвел глаза. Таким образом он дал понять, что это не мое дело. Я засмеялась:
– Я не ухожу от ответа, как ты видишь.
– Серьезно? Странно, а мне всегда казалось, что ты любительница сильных ощущений.
– Я свое отлюбила несколько лет назад – сейчас же подобное не вызывает у меня ничего, кроме раздражения. Секс накладывает определенные обязательства, он привязывает к партнеру. Я всегда с осторожностью отношусь к тому, кто претендует стать моим партнером. Каждая ночь любви превращается в борцовский поединок. Кроме того, секс дезорганизует, нарушает привычный ход вещей. Что ни говори, одной спокойней.
– Понимаю. Когда мы с женой разошлись около года назад, я поначалу был этаким живчиком, энергичным и решительным, но я так и не научился вести себя с бабой, если хочешь ее снять. Бывает, зайдешь в бар, сядешь за столик, и тут какая-нибудь красотка как бы невзначай пройдет мимо, а то и «случайно» заденет тебя ногой, а я… Черт их знает, что им нужно. Пару раз они громко обзывали меня грубияном, хотя я был уверен, что мы ведем нормальную светскую беседу.
– Было бы гораздо хуже, если бы тебе везло с женщинами. Благодари судьбу, что ты не научился искусству игры сомнительными приемами. Я знаю нескольких парней – «специалистов по сниманию». И что же? Они жестоки, бесчувственны и… очень несчастны. Враждебно относятся к женщинам. Трахаются, как кролики, и никакой романтики.
Открылась дверь, и вошел лейтенант Беккер. Он молча прошел мимо нас и сел за один из столов в дальнем конце кабинета. Джон вновь стал постукивать карандашом о край стола, но потом остановился и откинулся на спинку стула:
– Почему жизнь так сложна?
– Жизнь совсем не такая сложная, как тебе кажется, – мягко возразила я. – Ты просто привык все усложнять. Ты ведь прекрасно жил без Камиллы. Но стоило ей поманить тебя пальцем, как ты послушно побежал ей навстречу. А теперь гадаешь, почему жизнь пошла наперекосяк. Хватит вести себя так, будто ты жертва обстоятельств, хотя большинство проблем создал себе сам.
– Эй, Кинзи, Кинзи, – засмеялся он. – Неужели ты не можешь объяснить просто, что у тебя на уме?
– Я не понимаю людей, которые страдают добровольно, вот что я хочу сказать. Если ты несчастлив, значит, что-то в твоей жизни нужно изменить. Если семейная жизнь не складывается – разойдитесь. В чем проблема?
– Именно так ты и поступила, не так ли?
– Не совсем. С первым мужем я рассталась по собственной инициативе, а второй сам проявил инициативу. С обоими я перенесла свою долю страданий, но теперь, оглядываясь назад, я не могу понять, что заставляло меня так долго тянуть. Это было глупо, стоило больших нервов и массы потерянного времени.
– Ты никогда не говорила, что была замужем.
– Когда-нибудь я тебе расскажу о своих впечатлениях.
– Не хочешь сходить куда-нибудь выпить, когда я закончу работу?
Я испытующе посмотрела на него, затем медленно покачала головой:
– И окончится все постелью, я знаю.
– В самую точку! Разве это плохо? – он улыбнулся и задвигал бровями, подражая Груго Марксу.
Я засмеялась и перевела разговор на Даггетта:
– Позвони мне, как только у доктора Йи будут результаты, – сказала я, поднимаясь.
– Обязательно позвоню, но не только для этого.
– Разделайся сначала со своими проблемами!
Когда я уходила, он неотрывно смотрел мне вслед. А меня вдруг охватило необъяснимое желание развернуться и со счастливым смехом броситься к нему в объятия, осыпать его поцелуями, но я подумала, что здесь этого не поймут. Закрывая дверь, я украдкой посмотрела назад и увидела, что Беккер смотрит на нас с дурацкой улыбкой, хотя только что притворялся, что очень занят изучением содержимого своего стола.
ГЛАВА 7
Даггетт погиб в результате несчастного случая – таково было заключение патологоанатомов. Джон сообщил мне эту новость по телефону в 16.00.
Всю вторую половину дня я провела с книгой на диване, укутавшись одеялом. Решив ненадолго оторваться от чтения, я, накрывшись одеялом, дошаркала до розетки и поставила воду для кофе. Звонок раздался, когда я направлялась обратно. Заключение врачей меня удивило, но я не прерывала Джона, надеясь, что самое интересное он оставил напоследок. Но нет, мой собеседник не лукавил.
– Постой, разве доктор Йи не в курсе предыстории дела Даггетта?
– Кинзи, дорогая, все дело в том, что в его крови было не просто повышенное содержание алкоголя. Речь шла о сильнейшем алкогольном отравлении – интоксикации этиловым спиртом. Иными словами, он оказался в воде, когда был уже в коматозном состоянии.
– Это и стало причиной смерти?
– Да нет, он утонул, и, по словам Йи, никаких свидетельств насильственной смерти не было. Даггетт отплыл на лодке от причала, лодка же влетела в рыбацкую сеть и застряла. В результате резкого торможения он потерял равновесие и упал за борт. Он был слишком пьян, чтобы попытаться удержаться на поверхности, и быстро захлебнулся.
– Дерьмо собачье! Не верю.
– Кинзи, некоторые люди гибнут случайно. Это факт.
– Не верю. Только не Даггетт.
– Бригада, выехавшая к месту происшествия, ничего не обнаружила. То есть вообще ничего. Что я могу еще сказать? Ты не хуже меня знаешь этих парней. Они настоящие профессионалы. Если ты считаешь, что его убили, предъяви доказательства. А пока это всего лишь несчастный случай. Что касается нас, то мы дело закрываем.
– И все-таки, что он делал, мертвецки пьяный, в лодке? Ночью, под проливным дождем? К тому же без гроша в кармане? А где он взял напрокат лодку?
Джон вздохнул:
– Напрокат он не брал. Он ее просто-напросто угнал. И не лодку, а маленький десятифутовый ялик с первого причала. Ясно, что трос, с помощью которого ялик крепился к причалу, перерезан.
– Где нашли ялик?
– На берегу, неподалеку от пирса. Никаких следов обнаружить не удалось.
– Мне это не нравится.
– Послушай, я понимаю, что ты имеешь в виду. Готов даже согласиться с твоими аргументами, если от этого тебе станет легче. Расценивай это заключение как подарок судьбы. Признай они, что это убийство, тебя и на выстрел не подпустили бы к делу. А так у тебя карт-бланш. В разумных пределах, конечно.
– Долан знает, что я интересуюсь этим делом?
Лейтенант Долан был заместителем начальника отдела расследований и моим старым недругом. Он терпеть не мог, когда частные детективы вмешивались в работу полиции.
– Дело поручено Фельдману. Ему наплевать. Хочешь, чтобы я с ним поговорил?
– Если нетрудно. И выясни реакцию Долана. Не люблю, когда меня бьют по рукам.
– О'кей. Я тебе позвоню в понедельник. Ты тоже держи меня в курсе.
– Конечно. Спасибо, Джон.
Попрощавшись с Джоном, я сразу же набрала номер Барбары Даггетт и рассказала ей все новости. Когда я закончила, она некоторое время молчала.
– Что вы сами по этому поводу думаете?
– Давайте так. Я не удовлетворена заключением. Если хотите, я могу продолжить расследование. Вдруг что-нибудь откопаю еще. Если не хотите, бросим эту затею, и вам придется смириться с тем, что есть.
– Каковы шансы на успех?
– Не хочу ничего обещать. Единственное, что могу предпринять – ухватиться за кончик нити и выяснить, куда она нас приведет. Может случиться, что будут один за другим обрывы, но, по крайней мере, мы потом с чистой совестью скажем себе, что сделали все возможное.
– Согласна. Действуйте!
– Отлично. Обязуюсь регулярно информировать о результатах.
Сбросив одеяло, я села. Я очень надеялась, что Билли торчит где-нибудь поблизости. Пока он был моей единственной ниточкой.
Выключив кофейник, я налила кофе в термос, сделала бутерброд с арахисовым маслом, укропом, маринованным огурцом, положила его в бумажный пакет, словно собирающаяся в школу прилежная ученица. Внутри меня зашевелилось то почти забытое чувство скуки, смешанной со страхом, которое меня всякий раз посещало, когда рано утром тащилась в начальную школу имени Вурдо Вильсона. Вот и теперь мне страшно не хотелось выходить под проливной дождь. Меня совсем не радовала перспектива встречи с Билли Поло, который, вполне вероятно, был грязным подонком. Он мне напоминал нескольких парней из шестого класса, необузданных, безжалостных, невероятно агрессивных. Завидев их, я просто цепенела от страха.
Захватив плащ и зонт, я не без сомнения покинула теплую уютную квартиру и поехала по старому адресу Поло – на Мерсед-стрит. Было всего 16.15, но из-за низкой облачности уже начинало темнеть. Когда-то этот район выглядел довольно привлекательным, но сейчас маленькие одно– и двухэтажные домики совсем затерялись на фоне нависших над ними многоквартирных гигантов. Мало радующая глаз смесь безвкусного современного дизайна, убогости и дешевой пышности старых строений. Крошечные домишки оказались втиснутыми в промежутки между трехэтажными коробками из бетона, где рядом расположились просторные автостоянки для личного транспорта их жителей. Все говорило о безвкусице и неуважительном отношении к истории.
Я остановила машину под раскидистым деревом, используя его густую крону в качестве крыши, пока раскрывала зонт. Затем посмотрела в записной книжке, как зовут бывших соседей Поло, и уточнила номера домов, в которых они проживают, в надежде, что кто-нибудь из них знает новый адрес Билли.
На стук в первую дверь открыла старая женщина в инвалидной коляске – видимо, страдающая подагрой. Ее ноги были туго забинтованы, шишкообразные наросты на больших пальцах ног выступали наружу из разрезов зашнурованных ботинок. Мне пришлось разговаривать с ней, стоя на мокром крыльце под протекающим навесом, так как внутрь она меня не впустила и слушала мои вопросы через запертую внешнюю дверь. Она хотя и с трудом, но вспомнила Билли, однако не знала, где он и что с ним. Женщина направила меня в соседний дом, точнее в крошечную сдаваемую внаем квартирку, которая располагалась в дальнем крыле дома и имела отдельный вход. В моем списке этого адреса не было. Она сказала, что семья Поло раньше как раз проживала в доме по соседству, а через стенку от них обитал старикан по фамилии Толбот. Старик и по сей день живет в своей конуре – лет, наверное, тридцать. Я поблагодарила ее, спустилась вниз по скользким ступенькам и пошла вдоль шоссе к дому, на который указала женщина.
С фасада дом походил на здание ранней застройки – таких немало в этом районе: белая одноэтажная коробка с чердаком, островерхой крышей с двумя слуховыми окнами, крыльцом с навесом, заваленным всяким хламом. Я заметила спираль трубок холодильника, перед ним груду картонных коробок, набитых дешевыми книгами в мягкой обложке. Дом по периметру зарос гортензиями и бугенвилем. Из водосточной трубы на мостовую вырывался мощный водяной поток, и мне пришлось обойти его справа.
Заднее крыло мало походило на жилое помещение, а скорее всего напоминало подсобку или сарай, к которому справа прилепилась пристройка с односкатной крышей, а слева – навес для автомобиля. Однако машины я не увидела – большую часть защищенного от влаги пространства занимала поленница дров у стены. На свободном месте с трудом мог уместиться велосипед, не более.
Обиталище мистера Толбота представляло собой строение из выкрашенных в белый цвет шлакобетонных блоков, посередине – дверь, по обе стороны от нее – окна, на крыше – крошечная труба. Домишко как будто сошел с рисунков, которые мы делали в начальной школе – даже вьющийся из трубы дымок, и тот присутствовал.
Я постучала. Дверь открыл сморщенный беззубый старик. Рот его представлял собой просто толстую линию, едва отделявшую кончик носа от устремленного вверх подбородка. Увидев, что перед ним незнакомый человек, он довольно резво для своего почтенного возраста сделал несколько шагов назад. Он выжидательно посмотрел на меня, потом приветливо улыбнулся, обнажив при этом розовые десны. Закрывая рот, он немногими оставшимися железными зубами издал клацающий звук, словно закусывающая удила лошадь. На вид он уже разменял восьмой десяток лет – божий одуванчик, хилый, с дряблой кожей, покрытой розовыми и фиолетовыми пятнами; седые волосы, причесанные в стиле «помпадур», закрывали уши и сзади лежали на воротнике. На нем была вылинявшая, видимо, от многолетних стирок рубашка и кардиган [11]11
Кардиган – джемпер с застежкой на пуговицах, без воротника.
[Закрыть], некоторые детали которого свидетельствовали о том, что когда-то он принадлежал женщине: пуговицы из блестящих стекляшек, петли с правой стороны. Дрожащей рукой старик пригладил волосы, не спуская вопросительных глаз с моего лица.
– Вы мистер Толбот?
– Это зависит от того, кому он понадобился.
– Меня зовут Кинзи Миллхоун. Ваша соседка сказала, что вы сможете оказать мне помощь. Я разыскиваю Билли Поло. Его семья жила через стенку от вас лет пять тому назад.
– Мне нужна информация об одном из его друзей.
Не видя причин изворачиваться и кривить душой, я честно рассказала ему о Джоне Даггетте и его отношениях с Билли. Пока я говорила, мистер Толбот, моргая и щурясь, слушал. Когда я закончила, он заговорил дрожащим голосом:
– Билли Поло – очень плохой человек. Надеюсь, вы это знаете.
Я обратила внимание, что, когда он говорил, у него тряслась голова.
Похоже, это была болезнь Паркинсона.
– Да, мне это известно. До недавнего времени он сидел в калифорнийской мужской колонии и, думаю, именно там познакомился с человеком, о котором я вам рассказала. Я пришла к вам в надежде, что вы сможете вывести меня на след Билли.
– Гм… Вы знаете, мать Билли раньше владела этим домом. Но два года назад она вновь вышла замуж, после чего дом продала.
– Она по-прежнему живет в Санта-Терезе?
– Да, и, если я не ошибаюсь, на улице Транвиа. Теперь у нее другая фамилия – Кристофер. Одну минуту! Я дам вам адрес.
Он развернулся и шаркающей походкой направился в одну из комнат. Скоро вернулся, держа в руке маленькую записную книжку:
– Она чудесная женщина. Каждый год на Рождество присылает мне открытки с поздравлениями… Так, так… Записывайте: Берта Кристофер, для знакомых просто Бетти. Если увидите ее, передайте ей мои наилучшие пожелания.
– Обязательно передам, мистер Толбот. Большое вам спасибо!
