Текст книги "Омнибус: Кровавые Ангелы"

Автор книги: Джеймс Сваллоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Все будет сделано, – Сахиил поклонился, – и что насчет последователей среди обычных людей?

Аркио встал по весь рост и шагнул к декоративных, глассталевым дверям, ведущим на балкон часовни.

– Я обращусь к народу и моим воинам Перерожденного. Он заслуживают знать о том, что сегодня произошло, и куда это их приведет.

Как только он приблизился, почетная стража открыла двери.

– Я возьму с собой свою тысячу, – объявил он, – и затем к Ваалу.

Аркио вышел под бледный солнечный свет Шенлонга и овации толпы поглотили все остальные звуки. Рафен видел, как его родной брат купается в сиянии их почитания.

– Ты ищешь смерти? – Сказал голос прямо ему в ухо и, развернувшись, он увидел лицо Сахиила. Высший Сангвинарный жрец стоял у его плеча, его лицо было красным от сдерживаемого гнева.

– Я бы с удовольствием предоставил ее тебе, если это то, чего ты так жаждешь.

Он проигнорировал заряженный редуктор в руке Сахиила. Глаза всех остальных были обращены к Аркио, поскольку он начал свою речь, обращенную к городу-мануфактории.

– Чего ты боишься, жрец? – Ответил он почти шепотом. – Разве твоя вера в Аркио столь хрупка, что мое дыхание заставляет ее шататься?

Сахиил расцвел еще сильнее.

– Из нас двоих это у тебя нет веры, – прошипел он, – даже перед лицом фактов, ты отказываешься полностью подчиниться Аркио.

– Я принес клятву…

– Да? – Жрец ткнул его в грудь. – Ты принес ее отсюда?

Рафен на долю секунды замешкался, и лицо Сахиила искривила улыбка.

– Я думаю, нет.

Десантник краем глаза увидел движение, невидимый для Аркио и остальных, инквизитор бесшумно двигался темными углами к медным дверям.

– Я преданный Кровавый Ангел и Сын Сангвиния, – с абсолютной верой в это ответил Рафен жрецу, – в этом не было никогда сомнений.

Теперь замешкался Сахиил.

– Я… я многие годы был самым набожным слугой Чистейшему, как и ты Рафен.

– Да, – согласился Рафен, – но само благочестие могло ослепить тебя.

Он отодвинул пистолет Сахиила в сторону и прошел мимо него, следую из часовни за Штелем.

– Помни об этом, когда в следующий раз тебя потянет пролить кровь еще одного брата.

Рафен оставил жреца в одиночестве. Сахиил нахмурился и стал гладить редуктор в кобуру, ища утешения в превосходном инструменте и изгибах освященного аппарата. В глубинах разума высшего Сангвинарного жреца, его ожидала крошечная заноза сомнений.

УСИЛИЕ от каждого шага тяжело давило на Штеля, пока он шел по затененным коридорам крепости, случайный наблюдатель не увидел бы ничего неправильного, возможно, небольшую поспешность в ходьбе, глубокое дыхание. Это было заслугой обучения в Ордо Еретикус. Инквизитор был изнурен, намного сильнее, чем он мог показать это Аркио и Кровавым Ангелам. Их род был хищниками. Они могли учуять слабость, подобно запаху открытой раны. Его спектакль достиг критической фазы, и он не мог себе позволить выглядеть не нормальным.

Штель на секунду остановился и еще раз обмакнул брови своим платком, задев электротатуировку аквилы. Напряжение в его мускулах ослабевало, но он все еще страдал от сильного психического усилия, израсходованного на Воде. Он глубоко вздохнул. Было мгновение в часовне, когда сильная психическая концентрация Штеля ослабла, всего мгновение. Эпистолярий мгновенно узнал об этом и посмотрел на инквизитора внутренним взором, на один краткий миг он видел в нем того, кем он был на самом деле – манипулятором, стоящим за разворачивающимися событиями. Весь план Штеля чуть было не рухнул там; если бы Воде осознал что это он, а не Аркио, был источником темных энергий в комнате, тогда бы инквизитор умер от топора Воде. Спасибо варпу, что этого не случилось, сказал он сам себе. Штель умудрился восстановить концентрацию, давя на Воде, чтоб тот обратил свою ярость опять на Аркио и события произошли именно так, как предполагалось. Пока он колдовал, создавая невидимый защитный покров для юного космодесантника, Сахиил и остальные последовали по подготовленным для них шаблонам и привели события к развязке. Актеры сыграли свои роли, ровно так, как он это предвидел.

Поблизости были комнаты, которые Штель взял себе для жилья и по мере его приближения, он уже мог чувствовать, как его силы восстанавливаются, но все же, он еще нуждался в трансе отдыха, чтоб быть готовым к следующему шагу. Он позволил себе улыбнуться. В этом заключалась красота его плана, размышлял инквизитор, совершенство во всем, во всех лучших интригах. Не то чтобы Штель принуждал этих людей свернуть с избранного пути явной грубой коррекцией. В таком спектакле не было утонченности и размаха. Нет, мастерство Штеля было в нежном подталкивании, в сладком слове сомневающимся. Его ловкость была в мягком направлении добродетели и благородства в такие ситуации, где бы им было легко сделать сомнительный выбор. Воинам, как Аркио и Сахиил. Инквизитор подводил их к одной моральной черте, затем к другой и так далее, пока они не станут на путь проклятья.

Он проделывал подобное множество раз, отлично получалось. Но это будет его величайшей работой. До этого момента были отдельные люди, иногда нации, которых он вводил в заблуждение. Аркио, Сахиил, Кровавые Ангелы… обернуть орден самых преданных Императору десантников, это будет его венценосной славой.

От прикосновения его руки, двери в его покои открылись, но Штель замешкался. Он почувствовал рядом присутствие. Внутренне он нахмурился. Кто-то шпионил за ним, следовал за ним через все темные залы крепости. Если бы он был полон сил до краев, он бы автоматически почувствовал наблюдателя, но его утомленный разум все еще гудел от усталости. Тщательно уверившись, что не выдал себя наблюдателю, он вошел в комнату и оставил дверь за собой приоткрытой.

ЗДЕСЬ скрывается Хаос. В разуме Рафена эти слова звучали снова и снова, пока он шел за Штелем, тщательно скрываясь из поля зрения инквизитора. Он видел, как Воде посмотрел на Штеля в часовне, секундный взгляд чистого отвращения. Что увидел библиарий? Внутренности Рафена заворочались от мысли о ментальном колдовстве, которое произошло между ними. С такой же силой как неприязнь к высокомерному Сахиилу, Рафен не мог поверить, что Сангвинарный жрец объединился с Губительными Силами, и, не смотря, на все изменения Аркио, его родной брат отказывался видеть в нем предателя.

Штель. Он рыскал где-то на задворках, маскировался, но все еще был как на ладони, всегда готовый помочь словом и делом, когда предоставлялся шанс. Сержант Корис умер, проклиная его, и Рафен снова размышлял, какое понимание было даровано его старому учителю в муках смертельной красной жажды.

Кровавый Ангел увидел открытую дверь и проскользнул в нее. Комната внутри была темна. Последние, тонкие, угасающие лучи водянистого дневного света пробились через толстые парчовые занавески, чтоб осветить апартаменты, рассеиваясь, когда солнце опускалось за индустриальный горизонт. Они когда-то были владением губернатора Шенлонга и Штель объявил их своей резиденцией на планете в следующий же день после смерти Темного Апостола Искавана. Рафен подкрался к ряду высоких гобеленов, на которых была изображена история мира-кузницы, с момента его открытия в далеком прошлом и до посвящения планеты в оружейную мануфакторию.

– Не нужно церемоний, Рафен, – голос Штеля, казалось, шел сразу и отовсюду, – заходи.

Лицо десантника стало угрюмым, но он сделал, как ему предложили. Штель появился из теней на дальней стороне широкой комнаты. Свет из окна окрашивал его в оттенки серого, подобно графитовому рисунку на матовой бумаге.

– Ты пришел убить меня? – Непринужденно спросил он. – Желаешь моей смерти?

Рафен оглядывал комнату, ища признаки парящих серво-черепов инквизитора и нашел их тихо гудящими на карнизе, их кристаллические глаза были напряженно-внимательны. Пока он двигался, его отслеживали иглы мелкокалиберных лазганов.

– Ваша смерть прервет это безумие, инквизитор? – ответил он.

– Безумие? – Повторил Штель, усаживаясь в огромное кресло, – Это ты видишь в планах Благословенного?

Когда он сел, он хорошо замаскировал свое утомление.

– Никогда еще со времен Ереси Хоруса Астартес не шли против Астартес, но я видел как такое же преступление происходит в часовне, – в гневе Рафен сжал челюсть, – и вы не сделали ничего, чтоб остановить это.

Штель наклонил голову и, не говоря ни слова, медленно кивнул. Медленно, осторожно, он начал собирать все, что осталось от его ментальной силы духа. Рафен ничего не заметил.

– Разве это не принцип ордо еретикус, найти и искоренить тех, кто отступил от Света Императора?

– Ты предполагаешь, что Аркио еретик, а, Рафен?

– Я… – Десантник заколебался, не желая озвучивать такое, – … его путь… ведет только к тьме и к смерти.

Инквизитор фыркнул.

– Подумай, Рафен. Может быть не Аркио отступник, а Данте?

В глазах Рафена зажглась ярость.

– Ты осмелился осквернить имя лорда-командора? – Его руки сжались в кулаки. – – Может быть, из-за тебя тут такой бардак?

Он ожидал, что инквизитор впадет в гнев, но вместо этого Штель смотрел на него пронзительным, не дрогнувшим взглядом. В его взгляде читалось что-то, что выглядело почти как жалость.

– Друг, брат, – отеческим тоном начал он, – мы на распутье истории, ты и я. Нет бесчестья в том, чтоб бояться таких событий, которые произошли за последние недели. Твой брат взял верх на Кибеле, Появление, которому ты стал свидетелем в мануфактории… Меньшие люди сломались бы под тяжестью таких событий.

Рафен чувствовал что не находит ответ, его злость затихала.

– Но ты, Рафен, ты на другом перекрестке. Ты перед выбором, который не стоит перед любым другим Кровавым Ангелом. Ты не можешь двигаться вперед, пока не разрешишь это.

Голос Штеля не повышался, однако, казалось, что он заполнил всю комнату, давя на молодого Кровавого Ангела со всех сторон.

– У тебя много вопросов и ты смущен, – продолжил инквизитор.

Невольно Рафен кивнул. Сомнения, бесконечное недоверие, которое было у него со времен битвы на Кибеле, вернулись к нему разом. Подобно черным, удушающим кольцам, темные мысли всплыли из глубин его души. Рафен отшатнулся; он внезапно почувствовал их влияние как физическую силу.

– Почему ты продолжаешь спорить с братом? – Убеждал его Штель, – Причина в том, что ты действительно сомневаешься в том, кем он стал или потому что ты завидуешь своему младшему брату?

– Нет, – Рафен силился сказать что-то. – Отец… он…

Присутствие Штеля, казалось, проникает в восприятие Рафена.

– Ты смотришь на него и чувствуешь себя отвергнутым, да?

Он указал острым пальцем на десантника, его голос стал громче.

– Ты смотришь на его великолепную золотую броню Великого Ангела и вопишь, это должен быть я!

– Да… – ответ появился из ниоткуда, удивив даже Рафена, что он сказал это, – нет… Я не… Аркио не готов!

Он отшатнулся назад, закрыв лицо руками. Каждое сомнение и предчувствие, которые когда-либо изводили Рафена, поднялись из глубин его души подобно грязному приливу. Его окутали поднимающиеся завитки отчаянья… Я Адептус Астартес, кричал его разум, я не подчинюсь!

– Но ты должен, – отвечал Штель, голос инквизитора гудел в каждой косточке. – Ты должен отдать свою жизнь за Аркио – ты не понимаешь? Это ты сдерживаешь его от настоящего величия, твое влияние опутывает его! Ты всегда рассматривал его как младшего, не готового юнца, но по правде, это ты боялся его.

Рафен в этот момент оказался на коленях и над ним возвышался дугой силуэт Штеля, огромный и чудовищный.

– Ты никогда не сможешь признать его успехи, так как они будут твоим провалом.

В глубинах разума Рафен ожил момент, когда он был изгнан из Места Падения Ангела, когда он уходил в пустыню умирать позорной смертью, вместо того чтоб признать свою несостоятельность перед племенем. Штель видел эти воспоминания, и заточил их в клинок, разрезая им волю Рафена со всей психической силой, которую смог собрать.

– Сегодня ты должен умереть. Ты должен позволить ему дальше пойти одному, чтоб выполнить свое предназначение…

– Да, – Рафен задыхался от слов, шатаясь под весом наведенного на него самоубийственного мрака, он встал на ноги. – Отец, я подвел тебя…

Штель едва сдержал холодную улыбку, которая угрожала появиться на его тонких губах. С одним окончательным усилием, он вогнал темный пси-клинок чистых страданий в измученную душу Рафена.

– Ты все еще можешь спасти его, Рафен.

Спасти его спасти его спасти его спасти его спасти его спасти его спасти его…

Слова эхом разносились по его сознанию.

– Как? – Плакал он.

– Умереть.– Голос Штеля бы раскатом грома. – Умри за своего брата, Рафен. Заверши свою жизнь и освободи его.

Освободи его освободи его освободи его освободи его освободи его освободи его освободи его.

– Нет… нет… нет!

Внезапно Рафен побежал, коридоры мелькали мимо него, город. Он пробивался через улицы, беспомощный и сломленный. Ты должен умереть, говорил голос в его голове, предатель крови, ты должен умереть.

– Я должен умереть, – заплакал он, падая на колени.

ЗРЕНИЕ Штеля затуманилось и он задыхался. Толчки крови и стук его сердца отдавались в ушах, когда он пытался добраться до кресла. Усилие, чтоб подтолкнуть Рафена иссушили его, его псионическая воля вытянула из него все жизненные силы, чтоб сохранить давление. Он кучей тряпья свалился на пол, из его губ несся гортанный, грубый смех.

– Рафен должен умереть, – вслух сказал он и затем потерял сознание.

Глава пятая

Рафен бежал. Улицы города, большинство из которых все еще было обесточено после вторжения сил хаоса, открывались перед ним. Лабиринт из закрученных каменных каньонов, отбрасывающий глубокие тени втянул Кровавого Ангела. Он перепрыгивал дрожащие крыши, натыкаясь на воронки на месте стоявших там ранее мастерских.

Он пробирался через пустоты, вырубленные в городе лансами и места, где Несущие слово были преданы смерти.

Он убегал от боли, черный миазм отчаянья давил ему на пятки, изголодавшиеся по нему щупальца тьмы следовали у него за спиной. Он был безрассудным генератором эмоций, разум отметал все остальное, кроме мучений.

Он не мог остановиться. Если остановится, уныние поглотит его, и он будет потерян, уничтожен потоком вины, выпущенным из его собственной души. То, чему он стал свидетелем, рвало его на части подобно шторму из лезвий. Трансформация его брата, смерти его боевых-братьев на Кибеле и еще раз на Шенлонге, все эти события давили и выбивали его из колеи. Абсолютное страдание душило его. Рафен видел, как вокруг умирают его друзья, не в силах остановить это. Его разум шатался, когда он вспоминал каждую душу, которую он когда-либо знал и которая угасла. Он желал оказаться на их месте.

Мать, умерла во время родов. Омег, его друг детства, умер от укуса панцирной змеи. Тоф, кандидат, разорван огненными скорпионами. Кракис, застрелен на Иксионе. Симеон, заживо сварен плазмой. Корис, впал в жажду. Галлио, застрелен…

Лица, голоса, крики, их вихрь кружил вокруг него. Какая-то далекая его часть взывала, какой-то последний не оскверненный уголок души Рафена, все еще умолял его пересилить и сопротивляться, но секунда за секундой этот голос становился все слабее и слабее. Касание психических сил инквизитора Штеля взломало потаенные места внутри космодесантника, где он хранил свои самые черные сожаления и теперь они были на свободе, вскипая в Рафене, погружая его в собственные угрызения совести.

Не контролируя себя, Кровавый Ангел понял что падает, кувыркаясь, летит в стальную дверь. Люк раскололся под его весом и Рафен пролетел дальше, грудой брони и конечностей. Сжав голову руками, он перекатился на колени. Затуманенными глазами он увидел место, где он отдыхал, и на мгновение удивился. Он оказался в тусклой комнате с металлическими станами и густым химическим запахом. Стоя рядом с одной из стен, на него взирал медный идол Бога-Императора.

– Как? – Он выдохнул в насыщенный воздух. Возможно, это рука Императора направила его сюда, возможно слепой случай или какая-то животная, мышечная память, но безрассудный побег Рафена из крепости привел его к рукотворной комнате для медитаций, которую он сделал сам для себя в руинах.

Рафен потянулся дрожащей рукой и пальцами пробежался по статуэтке; желтоватый металл казался на ощупь теплым как кровь. Под немигающим взором Императора, сокрушающий вес его вины опять прижал его, и он издал мучительный стон, разносящийся эхом, дикий крик.

– Святой Владыка, я подвел тебя… Моя жизнь… ничего не значит. Я сломан и разбит, мое горе свободно…

Рука десантника очутилась у рукоятки его боевого ножа, доставая из ножен светлую сталь фрактально заточенного лезвия. Его конечности, казалось, двигаются по своей собственной воле, неохотно подчиняясь самоубийственному принуждению в разуме Рафена, порожденному темным влиянием Штеля. Кончик ножа дотронулся до его брони на груди, если его подтолкнуть, клинок неумолимо приблизится к плоти.

Им как будто кто-то управлял; Рафен был пустой марионеткой, деревянно выполняя действия, которые были навязаны ему темной силой. Нож уперся в красный керамит грудной пластины и процарапал полосу на броне, когда его рука поднимала его выше.

– Мне конец…

Нож Рафена очутился около его шеи, зазубренный край углублялся в кожу горла. Кровь потекла по спуску ножа, когда кожа разошлась, стекая про кровостоку оружия, она лилась по его суставам и запястью.

Затем пришла боль, боль и запах его собственной жизненной жидкости. Ощущения проникали сквозь саван отчаянья, который окутывал душу Рафена, пробиваясь через затуманенный разум. Он вздохнул – и в этот момент все изменилось.

Кровавого Ангела затрясло, каждый мускул в его теле дрожал, как затронутая струна. Двойные удары его сердец грохотали в ушах, разгоняя громовыми толчками кровь, внезапно ставшую ревущим потоком. Адреналиновый жар из груди заполнил всю его пустую оболочку. Он был пустым сосудом, внезапно наполненный жгучей энергией.

При мысли о густой крови на губах, рот десантника наполнился слюной. Его зрение, омраченное ранее угрюмыми тенями, теперь потемнело от красной дымки страстного желания.

Рафен встряхнул грубую энергию, которая вскипела внутри него, позволяя ей смыть коварную отраву уныния. Он хорошо знал это ощущение: это был предвестник черной ярости. Кровавый Ангел откинул голову, обнажив блестящие, белые клыки.

Красная жажда овладела им, борясь с психическими токсинами, оставленными мощным ментальным колдовством Штеля.

И его нож все еще был у горла, металл проколол кожу и угрожал вскрыть артерии. Одного маленького движения запястья будет достаточно. Внутри десантника бурлила война: гнев против отчаянья, ярость против уныния, раскаленная добела злость сталкивалась с холодным, вызывающим оцепенение души, страданием.

– Я … не… умру!– Заорал Рафен.

Он зашел слишком далеко, он сражался слишком отчаянно, чтоб пасть перед своими собственными внутренними страхами.

– Я Адептус Астартес, – ревел он, – Я Избранник Императора.

Густая кровь причудливо пролилась на его грудную броню, пачкая белые металлические крылья, окружающие рубиновую каплю-символ.

– Сангвиний, услышь меня! Я Кровавый Ангел!

Его взор затуманился еще сильнее, когда вокруг него в воздухе развернулись иглы бело-золотого света. Слова Рафена терялись в спазме, когда давление внутри его черепа росло, сдавливая границы его ощущений. Он уловил сияние медового света, испускаемое медной фигуркой за секунду до того как свет поглотил его. Сияние касалось его голой кожи с необычайной нежностью, подобно поцелую превосходным летним днем. Сердце Рафена переполнилось чувствами, боль, кровь, уныние, все это ушло.

Его поле зрение свернулось в единственную точку: в лицо, фигуру, в пустоте перед ним возникли очертания, соединенные из пылинок в воздухе. Они возвышались над ним, делая его похожим на ребенка, заполняли всю комнату, хотя она никогда бы не смога вместить все. Золотые очертания срастались и принимали форму – глаз, нос, рот. Рафен задохнулся, от этой мысли дрожали его губы.

– Сангвиний…

Это было не обманом, никаких Перерожденных Ангелов, никаких обыкновенных изменившихся воинов перед ним. Божественно красивое, невероятно совершенное лицо примарха Кровавых Ангелов смотрело на Рафена, видение Великого Прародителя его ордена призванное каждой клеточкой крови, бегущей по венам. Каждый боевой брат нес внутри себя частичку Чистейшего. Со времен основания Кровавых Ангелов, конклав Сангвинарных жрецов ордена хранил жизненную жидкость их давно мертвого повелителя в Алом граале, и при их посвящении в новобранцы Ордена, они испили из священной чаши, которая содержала эту освященную жидкость. Рафен чувствовал как кровь, внутри его крови, поет о касании. Темно-красный Ангел провел рукой по лицу Рафена и с бесконечной нежностью, отвел окровавленный нож. Внезапно он снова почувствовал нож продолжением себя, его тело опять отвечало на его команды и не слушалось других.

Рафен склонил лицо к лезвию и слизнул свою собственную кровь; густой медный привкус был крепким и опьяняющим. Ожесточенная, свирепая когтистая мощь красной жажды убывала, когда он проглотил, отступила – и вместе с этим вернулось зрение, золотая аура перед ним распадалась. Рука Рафена кинулась вперед, пальцы коснулись его примарха.

– Господин, помоги мне! – Умолял он, – Что я должен сделать?

Кристально-голубые глаза Сангвиния были печально далеки, он взглянул на запачканный нож в руке Рафена, затем встретился взглядом с Кровавым Ангелом. Рафен повторил действия своего господина, изучая оружие в своей руке. Когда он поднял взгляд, он остался один.

Рафен сидел там до рассвета, взвешивая нож в руке и размышляя.

ПОСЛЫШАЛИСЬ тяжелые удары в грубую дверь из дерева няа и проникли в разум Рамиуса Штеля, неохотно выдергивая его из глубокой, исцеляющей дремоты. Казалось, что стучали уже достаточно давно.

Штель перевернулся на полу, высохшие пятна темной крови из рта и носа липли к подбородку, где он прижимался к пещеристой каменной плитке. Пробормотав проклятье, он заставил себя подняться с земли и принять какое-то подобие стоячего положения, болезненная слабость желудка заставила его вздрогнуть. К нему вернулась энергичность, но он все еще чувствовал себя вялым от псионических усилий. Он медленно покачал головой, отгоняя такие мысли. Снова подошло время для связи, и ему нельзя было демонстрировать слабость. Штель пошел к двери, смахивая с лица спекшуюся субстанцию, и открыл ее. Серф Кровавых Ангелов был шокирован, когда он сделал это; слуга хотел постучаться еще раз, и его рука была поднята, как будто он хотел ударить инквизитора. Серф отступил, покаянно кланяясь.

– Простите меня, лорд Штель, но я боялся, что вы не слышали…

Штель поднял руку, заставив того замолчать.

– Я был занят другим вопросом.

Если илот увидел на его лице признаки изнуренности, то никак не выдал себя.

– Что нужно?

Серф ордена дернул что-то позади себя в тенях коридора, раздались атональные шаги, и вперед вышла согнутая женщина, влекомая на бледный свет веревкой вокруг шеи.

Штель сдернул рваный тканый мешок с ее головы, чтоб увидеть лицо, почувствовав от этого зрелища рвотный позыв, серф отскочил. У женщины не было глаз; Несущие Слово вырезали их. Ее уши и нос так же были сшиты, на ее лбу была пародия на электротатуировку Имперской аквилы Штеля, там была восьмиконечная звезда. Инквизитор кивнул. Это будет подходящий сосуд. Он отобрал веревку у серф и отпустил его.

– Свободен. Я пошлю за тобой позднее, чтоб убрать останки.

Бедную, несчастную женщину вряд ли спрашивали когда ставили метку Хаоса Неделимого. Более вероятно, она скорее ожидала, что умрет во время атаки Несущих Слово. Вместо этого, какие-то подчиненные из когорты кастеляна Фалькира, совращенные захватчики, которые захватили Шенлонг до прибытия Кровавых Ангелов, забрали ее, чтоб она служила рабом-посланником. В лабиринтах мануфакторий в живых оставалось еще много таких бедняг. Большинство из жалости были убиты, вскоре после того как их хозяева хаоса были изгнаны, но некоторые сбежали в индустриальную часть. Местные охотились за оставшимися и приводили их в крепость, в качестве какого-то дара, как кошка приносит своему хозяину полудохлую добычу. Когда они привели одного такого, относительно целого, Штель не привлекая внимания, организовал для них камеры в подземельях под крепостью. Невинные, испорченные касанием Хаоса; их оскверненные тела скрывали в себе огромный темный потенциал, если его правильно использовать.

Штель отпустил веревку, позволив женщине слепо бродить по огромной комнате. Его забавляло, как на ее лице росла паника, ее руки взволнованно дергались, отчаянно ища поблизости стены, которых не было. Он смотрел, как рабыня дошла до центра комнаты и наткнулась на изящный стол, который он поставил туда. Кувшин с ихором, стоящий наверху перевернулся, и жидкость пролилась на ее пальцы. На ее заплаканном лице появилось озадаченное выражение, она подняла грязную руку с веществом и дотронулась ею до губ – единственного чувства, которым она все еще обладала.

Штель улыбался; смесь из нарезанных сердец мертвых Несущих Слово ужалила ее глотку, и она задохнулась от сжатого крика. Рабыня упала на пол и начала плавится как горячая свеча. Кости и внутренности, пучки нервов, обнаженные мускулы, все это изменялось и передвигалось, влажно мерцая в свете фотоновых свечей, когда началась метаморфоза шепота. Теперь рабыня встала, в ее мертвых глазницах прорастали новые глаза, которые смотрели на инквизитора.

Штель отвесил театральный поклон. Он столько раз видел этот банальный трюк, что не был впечатлен им. Эфемерный, мощная частичка чудовищной души теперь обитала в илоте, превратив ее в рупор адских когорт на расстоянии целого светового года от Шенлонга.

– Магистр войны, Гаранд. Так приятно снова вас видеть.

Крошечный кусочек души владыки Хаоса изучал себя, оплавленную кожу и бледную субстанцию посланницы.

– Жалкое обрамление для такой силы, как моя. Я не задержусь надолго.

Пока Гаранд говорил через сломанную глотку, энергия Принца-Колдуна сжигала жизнь рабыни.

– Возможно это к лучшему.

– Почему? – спросил Штель, приближаясь к одержимой.

– Это означает, что мы сможем воздержаться от твоего обычного утомительного лепета, – пузырясь кровью, ответил Гаранд, – ты на этом порченом шарике уже почти месяц, и, кажется, все еще недалеко продвинулся.

Штель нервно дернул челюстью.

– Что ты знаешь об этом? – Резко ответил он, его утомленность на краткий миг выдала его раздражение. – Твой тупой интеллект мало понимает утонченность моего предприятия.

Он отмахнулся от илота.

– Это общение, которым я вынужден пользоваться для связи с тобой, отвлекает мое внимание от грядущих задач.

Аватар Гаранда из плоти посмотрел на него со стороны.

– В самом деле? – Насмехался он. – И это мой, как ты его назвал "тупой интеллект" позволил тебе закрепить свою власть над этим бесхребетным человеческим стадом.

Посланница нависла над ним, псионическая вонь ментального следа Гаранда окутала телепатические чувства Штеля.

– Я нарушил священный кодекс Несущих Слово, чтоб проложить путь твоим интригам, человеческая мерзость! Я пожертвовал целым воинством для этой затеи. Никогда не забывай об этом!

Лицо Штеля помрачнело.

– Не говори, как будто это было таким затруднением, магистр войны. Ты бы сам лично отсек голову Искавану Ненавистному, если бы он не умер здесь. Он и его девятое воинство не было ценным для Губительных Сил.

Гаранд отрицательно фыркнул.

– Но до сих пор… я выполнял свою часть сделки. А ты тянешь со своей.

Посланница выплюнула на пол комок омертвевшей плоти.

– Есть больший план, Штель. Больше, чем обращение этих мяукающих Кровавых щенков… Если ты не можешь выполнить свои задачи…

– Мне нужно время, – отрезал Штель, – события уже получили необходимый импульс. Силы Аркио все еще не полностью развернулись, вера его последователей растет день ото дня…

– Ты напрасно тратишь время, рассказывая мне это, – сказал Гаранд и кивнул теням, – я не то чтоб судил о твоей медлительной манере…

Дыхание Штеля замерло, когда он почувствовал что-то темное и холодное в комнате, как психическое затмение. Зловоние, которое могло существовать только в не-реальности варпа проникло в комнату. На мили вокруг еда внезапно испортилась, вино в запечатанных бутылках превратилось в уксус, дети родились мертвыми. Высоко на орбите, на борту "Беллуса", из слепых глаз Улан потекли редкие кровавые слезы.

– Нет, – сказал Штель, немного противясь.

Слово упало на черную завесу очертаний, которые шипели и крутились вокруг него. Из каждого темного угла появились насекомые, не безумным роем или сумасшедшими армиями, но в точном и безукоризненном порядке. Там были мухи всех размеров и цветов, пауки и жуки и их были сотни тысяч. Они слетелись в бесформенную массу и через секунды превратились в нечестивые очертания демона, объединенные единственным отвратительным намерением.

– Малфаллакс, – Штель произнес имя варп-лорда и склонил голову, – я не ожидал увидеть ваше великолепие.

– Лучше так, – ответил демон, в его хриплом тоне скреблись друг о друга хитиновые крылышки, – неожиданно.

Демон свернулся и, не задумываясь, слизнул высохшую кровь. Аватар Гаранда бросился на пол, преклонив колени.

– Великий Малфаллакс, Преобразователь и Монарх Злобы. Вы удостоили нас своим присутствием.

Демон не обратил внимания на Несущего Слово.

– Шшшшшшштель, – он наслаждался именем, – Наша давняя сделка почти осуществилась, но ты медлишь. Почему?

Явное психическое присутствие демона ранило Штеля.

– Их… нельзя вынуждать, владыка. Чтоб сбить этих Астартес с пути бога-трупа, и направить на путь восьми, необходимо время и коварные цели.

– Ты больше не обладаешь такой роскошью, – ответило существо, – в Глазу, время меняется и сдвигается, как и все остальное. Ты должен поторопиться со своими планами.

Штель нахмурился.

– Владыка, если мы будем торопиться, все что я сделал, могут раскрыть. Жертвы Гаранда будут напрасными…

При упоминании своего имени, аватар магистра войны решил вклиниться в разговор. К этому времени от плоти-носителя уже отвалились части, обожженные и хрустящие.

– Как он сказал. Ты продвигаешься слишком медленно. Ты сразу же сделаешь шаг вперед или я разрушу этот мир вместе с тобой.

ВААЛ. Планета когда-то была зеленой, сотни тысяч лет тому назад (пп), задолго до возникновения Империума.

Тогда, пышные леса и океаны, полные жизни еще покрывали поверхность, но сейчас это было забытым мифом. Это наследие осталось в окаменелых записях, когда планета сдвинулась, катастрофические силы вычищали поверхность, пока не остался лютый мир из кроваво-красных скал и песка. Имя этому миру пришло из глубин человеческой истории, прозвище человека, который однажды стал демоническим царем-зверем. Как и его тезка, Ваал был неумолимым хозяином, местом, где умирали неосторожные и неверующие.