Текст книги "Инжектором втиснутые сны"

Автор книги: Джеймс Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Мы с Шарлен лежали обнаженными на кровати, под пологом, слегка касаясь друг друга, и несколько часов разговаривали. Сперва мы оба были напряжены; возможность совместного будущего казалась весьма реальной. Я мог найти работу на одной из радиостанций Мексики. Неминуемая дурная слава могла даже оказаться мне на пользу. Вырученными от продажи кольца деньгами мы могли откупиться от властей – и навсегда избавиться от угрозы выдачи. Шарлен могла снова начать записываться, уже сама. Она могла бы петь собственные песни, найти себе продюсера или сама стать собственным продюсером, выбирать музыкантов, с которыми сама хотела бы работать. Я так и видел ее новую карьеру, развивающуюся, наконец, мощно и неодолимо. Я знал, что она смогла бы. Она была сильной. Ей очень долго приходилось бороться за выживание.

– Знаешь, на Каталине я написала для тебя песню, – сказала она.

– Серьезно? Когда?

– Кажется, в воскресенье утром. Пока ты ходил в магазин. Я хотела удивить тебя этой песней. Еще я в понедельник над ней поработала, перед тем, как уехать. По-моему, получилось неплохо.

– А может, споешь ее мне? Прямо сейчас. Только скажи, какой темп, и я буду в нужный момент хлопать себя по коленке.

Она рассмеялась и покачала головой:

– Я уже не помню, что там было. А слова оставила дома.

– Ух ты, Шарлен! Наверное, я действительно очень много значу для тебя. А как называлась песня? «Дорогой мой пакетик для рвоты»?

– Нет, – тихонько ответила она, прижав пальцы к моим губам. И поцеловала меня.

Мы занялись любовью, поначалу нежно и осторожно. Она дернулась, когда я погладил ее щеку, обезображенную синяком.

– Прости, – сказал я, целуя ее в лоб.

Она жадно поцеловала меня в губы.

– Ну давай же, – произнесла она. – Оттрахай меня по-настоящему.

Я ухмыльнулся и откинулся на обитую тканью спинку кровати; мощный мотор моего 427-ого[414]414
  Имеется в виду автомобиль Ford Galaxie 427.


[Закрыть] взревел, когда она положила руку на мой вибрирующий рычаг коробки передач. Я стащил ее на пол, вцепившись в ее буфера, как у «кадиллака», и мы, вдавив газ до пола, с ревом понеслись по скользкому хайвею. Ее тормоза отчаянно взвизгнули, когда мы снесли дорожный указатель на объезд и рванули вперед, до самого конца недостроенного моста. Мы взлетели в воздух, и ее мотор взвыл, а у меня полетела трансмиссия. Мы ударились о поверхность воды и начали погружаться двумя тоннами стали, вовремя успев поднять оконные стекла.

16

Я поднялся около шести, натянул свои «левисы» (уже выстиранные) и пошлепал в сортир, отлить. Как только я вышел из ванной, по моим ушам ударила музыка – Джуниор Уокер[415]415
  Junior Walker – лидер поп-соул группы «All Stars»; «I'm а Roadrunner» – одна из самых известных его композиций.


[Закрыть] и «All Stars» пели по радио «I'm а Roadrunner». Просто не верилось, что в такую рань кто-то тоже уже на ногах, но я все же пересек холл, выглянул из арочной двери, ведущей во внутренний дворик – и увидел Луизу. Она делала упражнения на растяжку возле бассейна, засыпанного листьями. На ней были голубые трусики, ярко– красная помада – и все.

– Приветик, секс-машина, – сказала она, увидев меня.

– Доброе утро.

Она перешла к вяловатому танцу, прищелкивая пальцами в ритм музыке. Ее груди прямо мерцали.

– А где твой дружок? – поинтересовался я.

– Пол-то? А я его посадила на цепь, привязала к столбику кровати. Не волнуйся. Сюда цепь не достает.

– А что это ты трусы надела? По какому случаю?

– День рождения Бо Диддли.[416]416
  Во Diddley (Ellas Otha Bates McDaniels) – известный блюзовый гитарист и вокалист.


[Закрыть]

На утренней жаре она сильно потела. В жестком солнечном свете ее гибкое тело блестело, словно обтянутое шелком. Трусики уже намокли от пота.

– Будешь уезжать – подарю тебе эту пару, – пообещала она. – Сувенир на память.

– Скорее как спасательное средство. Если у меня сломается машина посреди пустыни, и я буду умирать от жажды, я смогу выжать их себе в рот.

Она сморщилась, притворяясь шокированной:

– Кто научил тебя так разговаривать?

– Ты. Двадцать лет назад.

– Двадцать лет назад? А разве ты в те годы не Петулу Кларк[417]417
  Petula Clark – популярная британская певица, позже и актриса.


[Закрыть] слушал?

– Вот уж нет, крошка! На самом деле, я подсел на твои песни еще в шестьдесят первом, когда ты пела «Honeypot». Тогда по «белому» радио[418]418
  В начале шестидесятых многие радиостанции крутили только белых или только чернокожих исполнителей.


[Закрыть] слушать было нечего. Одна попса филадельфийских итальяшек и прочих иммигрантов. Сплошная лабуда, хоть два пальца в рот суй, и так все время. Я по ночам прятался с фонариком под одеяло и настраивал приемник на KGFJ.[419]419
  KGFJ – одна из крупных радиостанций США.


[Закрыть] Чувствовал себя, как участник французского Сопротивления, слушающий секретный канал. Одно завывание не вовремя – и мой папаша наверняка вышиб бы дверь в комнату и оторвал бы мне член.

Она засмеялась. Музыка продолжалась, Отис Реддинг и Карла Томас запели «Tramp».[420]420
  «Tramp» – популярнейшая композиция в исполнении Отиса Реддинга и Карлы Томас (Carla Thomas).


[Закрыть]

С ее соска упала капля пота.

– Да, были тогда денечки, – согласилась она.

– Я всегда считал, что это было настоящее свинство, когда лощеные прилизанные команды из Мотауна заявились и содрали у вас звучание. То есть, откровенно говоря, «Supremes»[421]421
  «Supremes» – Одна из ведущих групп фирмы Motown.


[Закрыть] по отношению к «Honeypot» стоят там же, где Пэт Бун – по отношению к Литтл Ричарду.

Она пританцовывала на краю бассейна:

– Знаю. Я в свое время сама из-за этого жутко бесилась.

– Зато потом ты им всем показала! До сих пор помню, как я первый раз услышал «Сядь на него сверху», в шестьдесят третьем, ты пела ее соло. Я ушам своим не поверил. До сих пор не понимаю, как тебе удалось протащить такую песню через цензоров. Думаю, скорее всего, ты малость подчистила самые сальные строчки.

Не прекращая танцевать, она переместилась поближе ко мне.

– У меня во рту кое-что было. Может, это был Млечный Путь. Одну штуку я, правда, запомнила, – она прищелкнула пальцами. – Такую большую, толстую и липкую.

– Честно говоря, когда я впервые слушал эту песню, я свою шкурку гонял. Одно из моих любимых развлечений в те дни…

– В те дни?

– Тяжелое было время. Мой отец любил подпевать записям Митча.

– А ты, значит, перекрывал его Луизой. Похоже, ты был очень непослушным мальчиком, – она состроила вульгарную гримаску. Если б не ее застенчивая улыбка, выглядело бы это совсем похабно.

– Так эта вещь очень долго была моей любимой из всех твоих песен, несмотря на то, что в начале шестидесятых ты по уши была в R&B. Если совсем честно, у тебя из этого получилось только немножко дряни в эру психоделики.

– Да знаю. Менеджмент был отвратный. Никогда не слушай пятидесятилетнего адвоката с «любовными четками».

– «Виниловые сапоги выше колен (Ребята, они – класс)» – настоящая классика китча.

– Знаю-знаю. Стыдная вещь, правда? А я в то время была такой невинной.

– И еще мне нравится тот хэви-метал, который ты тогда записала в Англии. Ты смогла быть жесткой! После «In-A-Gadda-Da-Vida»[422]422
  Композиция американской хард-рок группы «Iron Butterfly», лидер группы – Дуг Ингл (Doug Ingle).


[Закрыть] в твоей версии, «Iron Butterfly» звучат как хор исполнителей «негритянских» псалмов.[423]423
  В оригинале – New Christy Minstrels, т. е. исполнители негритянских песен религиозного содержания, которые, как правило, были загримированными под негров белыми.


[Закрыть]

– Давай не будем о негритянских псалмах, а?

Следующей зазвучала песня «Respect»[424]424
  «Respect» – композиция Отиса Реддинга, «визитная карточка» Ареты Франклин (Aretha Franklin).


[Закрыть] в исполнении Ареты Франклин. Луиза, танцуя «шимми», придвинулась ко мне еще ближе.

– Ну же, Скотт. Покажи, как ты умеешь шейковать.

Вызов. Я начал танцевать, пытаясь представить себе, что дело происходит в прокуренном клубе, а я уже пьян. Мне надо было показать ей, что я не какой-нибудь белый увалень.

– Твои каверы «Led Zeppelin» тоже были просто жуть, – продолжал я, изображая препохабнейшее «халли-галли». – Когда я первый раз слушал «Trampled Under Foot»,[425]425
  «Trampled Under Foot» – композиция группы «Led Zeppelin».


[Закрыть] ощущение было такое, будто кто-то сунул мне в плавки связку фейерверков и поджег их.

– Вижу, сегодня утром ты их надевать не стал.

Я ухмыльнулся. И мой член тоже. Она сверлила меня взглядом. Все это был треп, но треп всерьез.

– Даже твой период евро-диско был ничего, – сказал я, выдавая невероятное нестандартное дергание. – Ты наповал сразила Донну Саммер[426]426
  Donna Summer – известная диско-певица, «королева диско».


[Закрыть] в тот год. То есть «Рипербанская лихорадка» в семьдесят пятом была настоящим пророчеством. Если б кто-нибудь собрался записать «Suspicious Mind» в диско-версии, то ты справилась бы лучше Рода Стюарта[427]427
  Rod Stewart – лидер и вокалист легендарной британской группы «Faces», «патриарх рока пижонских пиджаков».


[Закрыть].

– Такой сингл даст моему третьему мужу диплом Гарварда.

– А вот в новой волне ты, к сожалению, была совсем недолго. Я помню только кавер «Секс-карлик».

– После него я сменила менеджеров. Нельзя доверять адвокату, который носит кольца в сосках.

– И все равно, сейчас снова настало твое время, по-настоящему твое. По крайней мере, ты же снова начала делать R&B, даром что там банальщины полно.

– А мне банальщина нравится. А тебе нет?

Она делала толчковые движения низом живота в опасной близости от меня.

– Я бы лучше другое послушал, спела бы ты «Сядь на него сверху».

– Спела? – уточнила она. – Или села?

Оба-на. Это был уже не треп. Я попытался думать о Пэте Буне, надеясь хоть так утихомирить эрекцию. Я вообразил его – что надо. Только он ухмылялся, как чокнутый демон.

– Но все же высшей точкой твоей карьеры – на данное время, конечно, – и я говорю об истинно потрясающем, наивысочайшем моменте, – был «Прилив волны огня».

Она нахмурилась и резко щелкнула пальцами:

– Пожалуйста, не надо. Я даже думать об этой песне не хочу.

– Но, Луиза, должна же ты понимать, что это может оказаться единственным величайшим творением за всю историю рока.

– А, да знаю я, что пишут все эти рок-критики. Интеллектуалы. Те самые, что любят цитировать Уильяма Блейка,[428]428
  William Blake (1757–1827) – английский поэт, мистик, художник, гравер.


[Закрыть] когда заговаривают о моей фигуре. До чего же они тупые. Это был всего лишь рок-н-ролл.

– Это было больше, чем рок-н-ролл, и ты знаешь это, Луиза. То, как ты дико кричишь на вершине духовно-эротического катарсиса…

– Я и сейчас готова так заорать, – перебила она; музыка сменилась: Марвин Гэй,[429]429
  Marvin Gaye (Marvin Pentz Gay, Jr.) – легендарный исполнитель соула «для взрослых» (adult soul); самые известные композиции в его исполнении – «Let's Get It On» и «Sexual Healing».


[Закрыть] «Let's Get It On».

– Да-а? С чего бы это?

Она скользнула руками по мне, легко и мягко:

– Потому что ты меня динамишь.

Я провел ладонями сверху вниз по ее гладкой, потной спине; она продолжала двигаться, стоя ко мне вплотную. Член стоял как свинцовая труба, а ее промежность была как магнит. Я продолжал танцевать с ней.

– Это одна из давних моих фантазий, Луиза. Потанцевать с тобой.

Ее отвердевшие соски упирались мне в грудь.

– И одна из моих, тоже давних, – и она мягко коснулась губами моих губ.

– Скотт? – услышали мы голос Шарлен, доносящийся из дома.

На миг я оцепенел. Но тут Луиза улыбнулась, потом засмеялась – словно показывая, будто все это время знала, что на самом деле ничего такого не происходит, что это всего лишь игра. Она отстранилась.

– А, вот ты где, – Шарлен показалась в дверях. – Что тут происходит?

– Ничего особенного, – ответил я. – Луиза показала мне несколько танцевальных шагов.

– А, вот как, – она улыбалась, но я видел, что она заметила бугор на моих «левисах». – И что за танец? Потрахушки на скорую руку?

– Она провоцировала меня, Шарлен. Ты только посмотри на нее. Понимаю, я несколько старомоден, но голые сиськи меня до сих пор возбуждают. Ничего не могу поделать.

– Этот тип подкатывал ко мне, Шарлен, – сообщила Луиза. – С сальными разговорчиками. Рассказывал, как он дрочил на мои «сорокапятки».

– Она пыталась меня изнасиловать. Мне нужно связаться с каким-нибудь дружелюбным копом.

– Он сам напрашивался. Ты только посмотри, как он одет.

Шарлен внимательно осмотрела нас обоих.

– Дерьмецы вы оба, вот что я думаю, – наконец сказала она. И снова улыбнулась.

Когда мы возвращались в спальню, она сказала:

– Наверное, надо было предупредить тебя насчет Луизы.

– Еще бы. Я не привык, чтобы со мной обращались, как с дешевкой.

Шарлен лукаво глянула на меня краем глаза:

– Не подгоняй свою удачу, – сказала она.

Спустя короткое время мы уже нацепили личины для путешествия. Шарлен одела брючный костюм из полиэстера цвета морской волны, прошитый люрексовыми нитями – в нем она была похожа на унылую домохозяйку середины семидесятых. Зато толстый слой макияжа, который она наложила, чтобы скрыть синяки, придавал ей видок заправской шлюхи из Вегаса.

Я и сам не очень-то стильно смотрелся в облегающей спортивной майке из полиэстера (несколько смахивающей на ту, в которой был Билл Холтнер) и узких черных лавсановых слаксах. Я мог бы сойти за представителя джазовой необогемы, за романтического неудачника в стиле Тома Уэйтса или за кого-нибудь еще. Но выглядел я всего лишь как скользкий тип из Гардены, напяливший лавсановые штаны.

Я замотал кольцо Шарлен в бумажный носовой платок «Клинекс» и засунул поглубже в карман штанов, где оно терлось о мои яйца.

Пол принес во внутренний дворик поднос с завтраком – омлетом и сладкими булочками. Рассмотрев его хорошенько, я офонарел. Одна сторона его лица была покрыта шрамами от ожогов; сплошная желто-розовая маска, будто собранная из порезанного брусочками картофеля. При взгляде на другую сторону лица он был красавцем.

Мы были в каком-то смысле одни – мне было видно Шарлен и Луизу, болтавших в «пещере» о какой-то женской чепухе – и вдруг он сказал:

– Разбился на своем мотоцикле.

– Прошу прощения?

– Мое лицо, – ответил он. – Почти все спрашивают. Взорвался бензобак.

Что ответить, я не знал. Глянул в пещеру – похоже, «девичьи разговорчики» перешли в более серьезный разговор. В ответ на что-то, сказанное Шарлен, Луиза прижала руку к губам. В шоке? Хотел бы я знать, что могло шокировать Луизу.

– Все-таки Луиза классная, – продолжал Пол. – Собралась оплатить пластическую операцию. Знаю, про что ты думаешь, только я правда люблю ее, приятель. Настоящая женщина.

В его глазах стояли слезы.

И тут Шарлен вскрикнула:

– О Боже, нет!

Я бросился в «пещеру», где она в приступе ярости пинала диван:

– Этот чертов мудак! Сволочь! Провалиться ему к чертям!

– В чем дело? – спросил я – но тут и сам увидел, что показывали по телевизору: дом Контрелла; римские колонны и статуи почернели от сажи, но сам дом в египетском стиле остался невредимым.

– Они нашли Денниса, – выговорила Луиза, выглядела она чуть ли не побледневшей. – Он жив.

– Что?!

– Черт бы подрал его! Мудак! – Шарлен схватила пепельницу и замахнулась ею в сторону экрана. Я перехватил ее и шикнул, чтобы было слышно комментатора.

– …был обнаружен телохранителем и немедленно доставлен в клинику «Сент-Джон» в Санта-Монике, где и находится сейчас в удовлетворительном состоянии…

– Удовлетворительном? Да его мозги по всему полу разлетелись! – И тут я понял: это были не его мозги. Собачьи.

– …предполагая, что застрелил Контрелла, Кокрэн вскоре после этого объявился на встрече выпускников его школы…

– Что?! Кто его застрелил, я?

– …согласно показаниям свидетелей, Уильям Холтнер, бывший одноклассник Кокрэна, а ныне сотрудник отдела полиции Редондо-Бич, попытался разоружить подозреваемого, когда тот начал размахивать пистолетом. Началась стычка; Шарлен Контрелл вмешалась в драку. Предполагается, что именно тогда Кокрэн выстрелил в Холтнера, тяжело ранив полицейского, хотя и находившегося не при исполнении обязанностей, сейчас ставшего чем-то вроде национального героя Южного побережья…

У меня перехватило дыхание:

– Это же все херня. Полное дерьмо. Чушь собачья.

Шарлен тоже была ошарашена:

– Наверное, они пока что просто предполагают, что в Денниса стрелял ты. Он, наверное, все еще без сознания и пока не смог рассказать полиции, как все было.

– Не думаю, что стоит рассчитывать на него, Шар.

Цветущая физия моего бывшего школьного приятеля Стива заполнила весь экран, у его рта был микрофон:

– Я понял, что Скотт не в себе сразу же, как только его увидел. У него был такой нехороший взгляд. Я подумал, что он вот-вот начнет палить во все стороны, – он прервался на рекунду. – Билл – великий человек. Он спас столько жизней.

– Н-ну, сволочь, вот ведь сволочь поганая, – озвучил я свои мысли. – Мне и надо было начать стрельбу. Половина парней из тех, кто там был, это заслужили. Они все ее насиловали, какой бы она ни была. Они все – ее убийцы. И все вышли сухими из воды. От всего отмазались.

Луиза уставилась на меня. Она действительно была бледна. И Шарлен смотрела на меня во все глаза, не понимая, что за чертовщину я несу, и боясь спросить. А я боялся рассказать ей, хоть и не понимал до конца, почему.

– Мы сможем все это объяснить, – заявила Шарлен; это утверждение выглядело смехотворным.

– Ага, напишешь длинное письмо в «Лос-Анджелес Таймс», когда мы доберемся до Мексики, – ответил я, пока очередной репортер описывал нашу гонку по скоростной трассе.

– Так и сделаю, – сказала она, глядя, как раненых полицейских извлекают из машины на том самом повороте. – Ты не должен пострадать за то, что сделала я. Я об этом не жалею. Просто до сих пор не могу поверить, что он остался в живых. – Она была белой как мел. – Просто не могу поверить. Я думала, что наконец стала свободной.

Я обнял ее:

– Так и есть.

Я заметил, как она обменялась с Луизой каким-то странным взглядом, и та прижала к губам кончики пальцев, словно запечатывая их. Стоявший у входа Пол покачал головой:

– Гадский город, – сказал он.

Вскоре Луиза провела меня к гаражу в багдадском стиле на пять машин.

– Что угодно, кроме «мерседеса», – сказала она. – Не думаю, что я переживу, если его изрешетят свинцом.

Я не мог ее обвинять. Это был безупречный бледно-голубой «галлвиг» пятьдесят шестого года. Рядом стоял «ягуар ХКЕ» шестьдесят четвертого, тоже весь сверкающий. Лилового цвета.

– Просто неописуемый, – я провел рукой по мелкодырчатой складной крыше «ягуара».

– У него есть дурная привычка подыхать в крайней левой полосе.

– Честно говоря, я вряд ли решусь еще хоть раз выехать на скоростную трассу.

Последним стоял «файерберд» с откидным верхом шестьдесят восьмого года, зеленый «металлик», на белой крыше была трещина.

– Пожалуй, вот это – для тебя лучший выбор, – подсказала Луиза. – Не думала, что когда-нибудь он снова понадобится. Все Собиралась отправить его в Де-Мойн. На восстановление.

– Он как, на ходу?

Едва ли. Бак был полон, но аккумулятор сдох, а масло не меняли со времен захвата Сайгона.

Пол сел за руль «мерседеса», подтащил меня на тросе, и мотор вернулся к жизни, правда, раскашлявшись и выбросив из выхлопной трубы несколько клубов черного дыма. Я подкатил ко входу в дом, загнал машину на парковку и вылез, чтобы опустить крышу, оставив мотор включенным.

Луиза наблюдала за мной со ступенек. Я подошел к ней:

– О чем это вы с Шарлен разговаривали перед тем, как начались новости?

– О тебе, – без запинки ответила она. – Кто еще мог быть нам так интересен?

– Я серьезно.

– Я тоже, – она потянулась залезть мне под рубашку. – Она только и говорила о том, какой ты потрясающий любовник. Наконец, у меня потекло так, что пришлось попросить ее закончить этот разговор.

Я понимал, что давить на нее бесполезно.

– Знаешь, Луиза, я правда очень благодарен тебе за помощь.

– Для Шарлен я сделаю все, – она заговорила очень серьезно. – Я очень люблю ее.

– Знаю.

Луиза взяла меня за руку:

– Надеюсь, ты будешь относиться к ней хорошо.

– Сделаю все, что смогу, – почему-то мне вспомнилась клятва бойскаутов.

– Ты должен сделать даже больше, чем все. Понимаешь ли, ей очень нужна любовь. Много любви.

Мне казалось, что на меня морально давят.

– Я и собираюсь дать ей много любви, – я почувствовал, что бледнею.

– И когда я говорю «любви», я имею в виду именно любовь. Я не говорю только о сексе, хотя, видит Бог, он ей тоже нужен. Но что ей действительно очень нужно – это ласка и доброта. Ей нужен крепкий и сильный мужчина, в котором все же есть нежная сторона.

– Так это я.

– И этот мужчина должен быть терпелив. Время от времени она, пожалуй, бывает несколько психованной. Ты же знаешь, Деннис с ней обращался просто ужасно. – Она поколебалась, подбирая слова. – Ей нужна любовь, потому что она была одинока долго, очень долго. Я – знаю. Она тоже сможет подарить много любви. У нее накопилось – за всю жизнь.

– Я люблю ее. Не знаю, что еще тебе ответить.

– Ну а я знаю, что она любит тебя, – Луиза улыбнулась. – Блин, я бы сказала, ты влюбил ее в себя.

– Ага, и я уверен, мы будем счастливы всю оставшуюся жизнь. Если только нам не вышибут мозги между твоим домом и Сан-Диего. Послушай, Луиза, я понимаю, сегодняшнее утро оказалось роковым, но…

– Роковым? – К ней вернулся обычный сардонический тон. – Это в каком же смысле?

– Я просто хотел сказать, что если захочу умереть улыбаясь, я знаю, к кому мне прийти.

Она вздохнула:

– О Господи. У вас, белых мальчиков, такие странные фантазии… – Она начала расстегивать мою рубашку. – Открою тебе один маленький секрет. Быть самой сексуальной черной женщиной Америки – это порой всего лишь нудная тяжелая работа. – Она сунула руки мне под рубашку, провела ладонями по моей потной спине. – Но с другой стороны, надо же чем-то зарабатывать на жизнь.

Я улыбнулся. И она поцеловала меня – глубоким долгим поцелуем. Я особо не сопротивлялся – пока не увидел выходящую из дома Шарлен. Мы с Луизой все еще стояли вплотную друг к другу, но Шарлен, похоже, была занята чем-то своим и не обратила на это внимания.

– Мы готовы ехать? – спросила она.

Я заехал на заправку, попросил подкачать шины, и после этого мы направились на скоростную трассу Харбор. Сначала нам надо было заехать в Голливуд, мне нужно было заскочить в свой банк и взять в банкомате хоть сколько-нибудь налички. Но когда я повернул на въезд, Шарлен воскликнула:

– О Боже, нет! Не надо!

После того, что случилось вчера, я не мог осуждать ее. И вместо трассы поехал на север, к Вермонту.

– Рано или поздно нам придется выехать на трассу, – сказал я ей. – Возле Оушенсайда автострада Тихоокеанского побережья переходит в скоростную трассу. И другой дороги в Мексику нет.

– Должна быть. Скотт, я правда не выдержу поездки по трассе. Со мной будет истерика, ты понимаешь, о чем я.

Спорить я не стал. Но внутри у меня все кипело. Если мы действительно будем держаться подальше от всех скоростных трасс, мы до конца жизни до границы не доберемся.

Шарлен молча курила, замкнувшись за стеклами темных очков; жаркий ветер трепал ее волосы.

Мы бы охотно послушали новости, но радио в машине не было – только дырка и свисавшие из нее провода. Солнце палило, температура подбиралась к ста градусам.[430]430
  100 градусов по Фаренгейту составляют примерно 38 градусов по Цельсию.


[Закрыть]

К тому времени, как мы повернули налево на Сансет, одежда из синтетики промокла от пота, и мы уже приклеивались к раскаленным виниловым сиденьям.

– Просто не понимаю, как он сумел выжить, – произнесла Шарлен, когда мы проезжали мимо высотки на углу Сансет и Вайн.

Я остановился на светофоре и принялся потирать бровь, как герой фильма – боялся, что кто-нибудь с радиостанции может оказаться неподалеку.

– А куда ты попала?

– Даже толком не знаю. Я просто навела пистолет и нажала на курок; всего лишь пыталась успеть выстрелить во всех троих. Я имею в виду, включая собак.

– Да, забавно. Как правило, я хорошо отношусь к домашним животным. Над «Возвращением Лесси», помнится, все глаза выплакал. Но к этим псам я никакой симпатии не испытывал, уж не знаю, почему.

Мотор захрипел, когда я добавил газу. Мне в голову закралась мысль: а он вообще дотянет до Мексики?

– И все-таки это меняет многое, – сказала Шарлен.

– Что именно?

– Что Деннис остался жив.

Я ждал продолжения, но она молчала.

– Можешь не объяснять. Ты хочешь к нему вернуться.

– Это что, шутка?

– Могу подбросить тебя прямо до вашего дома, если хочешь. Сегодня чудесный день, чтобы прокатиться по побережью.

– Ты что, не понимаешь, что я скорее умру? – Она говорила серьезно, но когда поняла, что ее слова прозвучали весьма мелодраматично, издала смешок, словно показывая, что здоровое чувство юмора ей не изменило. Я тоже коротко посмеялся, с той же самой целью. Мы оба были до предела измучены. Нам нужно было устроиться где-нибудь и хоть немного поспать.

Я в очередной раз потянулся к радио, которого не было. Мне до зарезу нужно было что-нибудь, что отвлекало бы от мыслей.

И вот она задала неизбежный вопрос:

– О чем ты говорил тогда, у Луизы? Что-то о девушке, которую убили?

– А, да это было давным-давно. Девушку изнасиловали и убили на пляже; я тогда школу заканчивал.

– Ты знал эту девушку?

– Нет. По-видимому, на самом деле ее никто не знал.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Конечно, она могла бы заявить, что я своими увертками пудрю ей мозги. Но я просто не способен был рассказывать ей историю Черил Рэмптон, по крайней мере, прямо сейчас. Я расскажу ей потом, на досуге, в безопасном месте, когда мы будем вместе сидеть за стаканчиком на продуваемой ветерком веранде дома в Мазатлане.

О черт, как бы я хотел прибавить громкости с воплем «О, моя любимая песня!» – даже если бы в этот момент передавали «Mandy».

– Так вот почему вы с Норрайн так вырядились прошлой ночью? И твоя прическа…

– Ты только посмотри! – я указал на Шато-Мармон, мимо которого мы как раз проезжали. – О, Белюш! Вот это да!

– Скотт, ответь на мой вопрос.

– Шарлен, прекрати меня доставать. У меня нервы на пределе, да еще и с машиной явно далеко не все в порядке. – На весьма пологом подъеме в гору мотор чихнул несколько раз и едва не заглох.

– Я не достаю тебя. Просто мне интересно. Я хочу сказать, в таком виде она была необычайно похожа на…

– Ностальгия, только и всего. Я думал, будет прикольно. Ты же меня знаешь: все во имя хохмы.

– Просто она в чем-то выглядела очень похожей на меня. То есть на меня, какой я была тогда, давно.

Я почувствовал облегчение. Так вот в чем все дело. Она решила, что я глумился над ее прежним имиджем.

– Шар, в те годы абсолютно все выглядели похожими на тебя. У нас даже один парень в футбольной команде старался быть похожим на тебя…

– Но она-то получилась больше в стиле, который был еще до «Stingrays». Деннис ни за что бы не допустил, чтобы я показалась в дрянном дешевеньком прикиде, вроде того, что…

– Шар, так уж вышло, что это лучшее из всего, что у нее…

– Я имела в виду этот потаскушечный видок – ну прямо Ангел. Меня именно от этого как током тряхнуло, когда я ее только увидела, ну ты понимаешь, когда мы догнали ее на Тихоокеанской автостраде. Я на какую-то секунду даже подумала, что это Ангел сумела выбраться из пожара, – на этот раз вырвавшийся у нее смешок отдавал истеричностью.

У меня было ощущение, будто я только что вылетел на машине с моста:

– О чем ты говоришь?

– Что значит «о чем»?

– Ангел – это ты.

– Я?!

Твою мать, не может быть.

– Шар, я видел на втором этаже гаража твою фотографию в спальне. Ты подписала ее «Ангел»…

– Ты имеешь в виду фотку из «Обсерватора»? На которой Джеймс Дин у дере… – она хохотнула. – Это – не моя фотография! – Ее голос так и дрожал от сарказма. – И ты еще говорил мне, что он водил тебя туда – и что, он не рассказал тебе все о своем Ангеле? Что ж вы, ребята, делали там все это время, слушали старые пластинки из его коллекции, что ли?

– Ты что, хочешь сказать, что была какая-то другая девушка?

– Другая девушка! Ха! Еще как была! Мог бы и сам догадаться. Да, была другая девушка. Единственная любовь всей его жизни, – она произнесла «любовь» таким тоном, каким большинство людей говорят «дрянь».

– И она была у него до тебя? – у меня перехватывало дыхание.

– Да. До меня. После меня. Ныне, присно и во веки веков. Его непреходящая, бессмертная любовь.

То, как изменилась она сама, пугало меня едва ли не больше, чем ее слова. От ее ухмылки веяло извращенной злобой.

– Что ж, если ты не знаешь про Ангела, значит, ты вообще ничего не знаешь, понял? Он меня ни разу не трахал, даже не пробовал. Знаешь, что он мне сказал в первый вечер знакомства? Что я напоминаю ему девушку, которую он когда-то знал. Я-то думала, это все обычная трепотня, всякая чушь, с которой лезут кадриться. А знаешь что? Мне еще тогда надо было к нему прислушаться. Вот из-за чего он создал «Stingrays». Он делал из меня ее копию, чтобы все было, как у нее. Одежда, прическа, весь внешний вид. Я не понимала, что он делает. Я думала, что он делает все это ради меня. Мне было всего четырнадцать! Что я понимала в жизни, блин?! Песни – все, что он писал, были о ней и для нее. Он по-прежнему любил ее. «Люби меня сегодня ночью» – это была песня не для меня, как все думают. Это была песня для нее. Я была просто вещью, куклой, гребаной куколкой-ангелочком, которую он двигал по сцене и заставлял выражать его убогие больные фантазии. А когда ему это надоело, когда он, наконец, высказал все, что хотел – я стала ему больше не нужна. Я была ничем, я просто не существовала. Парням повезло больше. Они смогли уйти. Даже Бобби… – ее голос сорвался. – Но все же я за него вышла! Вот какая я была дура. Я-то ведь думала, что он делает все это для меня. Думала, что это все потому, что он любит меня. И, мать его, как же я им восхищалась! – по ее щекам бежали слезы. – Когда я узнала правду, у меня чуть сердце не разорвалось. Мне всю душу искорежило, меня этим убило! Это все Деннис, все из-за него. Все из-за Ангела, абсолютно все, только из-за нее! Ангел! – она грубо хохотнула. – Похоже, она чертовски классно трахалась.

Мы все еще ехали по Стрип, но я едва сознавал, где мы. Глаза заливал пот. Я был в таком шоке, что в любой момент мог врезаться во что-нибудь.

– Она умерла?

– О да. Умерла, с этим все в порядке. – Ярость схлынула, уступив место ледяному спокойствию. – Авария. Вот это-то и забавно, для любителей черного юмора, конечно. «Ангел с хайвея» была, разумеется, написана раньше, примерно за год до того, как они вообще познакомились. Он стал называть ее Ангелом после своего первого большого хита. Можно сказать, поцелуя смерти. Это было в то бесконечное лето, он как раз строил дом на Малибу. Дом их мечты и все такое. Очень романтично! Как-то вечером они поехали туда посмотреть, как идут работы; начался дождь. На обратном пути Деннис слишком резко вошел в поворот, а было скользко, и он вылетел с трассы. Сорвался с обрыва, вмазался в скалы, и Ангел погибла, хнык-хнык. Не совсем как в песне. В смысле, за своим школьным кольцом она не возвращалась. Зная ее, скорей уж она гоняла ему шкурку, а он, кончая, надавил на газ. Самое печальное, что все это было сплошным посмешищем. Она не любила его, и не надо быть особым гением, чтобы прочесть это между строк. Он для нее был кормушкой, только и всего. Таланта у нее не было, она не могла ни петь, ни держаться на сцене, вообще ничего. Они и знакомы-то были всего пару месяцев. Все, что у нее было – только дырка. Она была ничем, уж поверь мне. Обыкновенная дешевая поблядушка из Ломиты.

Я чувствовал, что мотор вот-вот сдохнет, но мне это сейчас было неважно. Существующий реальный мир казался призрачным. Не особо задумываясь, что делаю, я повернул на желтый свет на Сан-Винсенте и подкатил к заправке напротив клуба «Виски». Может быть, я тихонько смеялся, сам с собой.

– Ага, Черил, – сказал я. – Ее ведь так звали по-настоящему, да? Черил Рэмптон?

Я смотрел, как Шарлен словно разваливается на части, и понимал, что не могу сделать ничего, чтобы остановить это. На месте завзятой стервы оказалась запутавшаяся, перепуганная девочка:

– Что? Что ты… Что?!

– Я знал ее до того, как она познакомилась с Деннисом. Мы вместе учились в средней школе. Это именно та девушка, о которой я думал, что ее изнасиловали и убили на пляже. Двадцать лет я считал, что с ней случилось именно это. И только вчера ночью я…