Текст книги "Инжектором втиснутые сны"

Автор книги: Джеймс Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Знаешь, сегодня ночью – это было нечто, – сказала Шарлен. Ее волосы ерошил бриз. Сейчас, утром, она выглядела прелестно – бледная кожа сияла в тени, ярко-голубые глаза были необычайно притягательны. Я был практически полностью покорен, сбит с ног одним лишь ударом.

– Ага, я тоже неплохо провел время. MTV – это вещь.

Мы сидели совсем близко, напротив терракотовой стены. Она опустила руку под скатерть и прошлась снизу вверх по моей ноге:

– Я хочу сказать, похоже, мне бы хотелось, чтоб ты меня еще оттрахал, и подольше.

– Послушайте, юная леди, – я шутил, но эрекция у меня уже наступила. – Вы же знаете, как я отношусь к подобным разговорам за столом во время завтрака.

Она улыбнулась:

– В постели ты действительно хорош. Как тебе удалось так отличиться?

– Когда я был маленьким, то прочел много-много романов Мики Спиллейна.[292]292
  Mickey Spillane – автор динамичных, «жестких» детективных романов, сосредоточенных на действиях, а не на рассуждениях.


[Закрыть]

Она сжала мой член через «левисы».

– Это теперь называется отсутствием интереса?

– Да, терпеть такого не могу, – член у меня уже был тверже железа. Я под столом сунул руку ей под юбку, подобрался к трусикам.

– Я слышала, некоторые парни не любят активных женщин.

– Вот и я обычно такой. Свою первую жену я всегда укладывал с хлороформом. У меня не стояло, если она была в сознании.

– А как насчет твоей второй жены? – она расстегивала мою ширинку.

– Она занималась борьбой сумо. Ей нравилось распластать меня на мате и усесться мне на лицо, – я поглаживал ее через трусики.

– Я ее понимаю. Лицо у тебя очень славное.

– Так это все, что ты видишь во мне, Шарлен? Просто визуальный объект?

Она залезла мне в джинсы. Сжала мой обнаженный член – я вздрогнул и глянул на счет.

– Нет. Но я бы предпочла тебя, а не Квазимодо.

– Может, зря? Говорят, в постели он хорош. В смысле, совершенно не обязательно на самом деле быть горбатым, пока не…

Меня тяжело стукнули по плечу. Я чуть не подскочил, а подняв глаза, увидел менеджера.

– Боюсь, я вынужден просить вас покинуть наше заведение.

– Да-а? С чего бы это? – поинтересовался я, вытаскивая из брюк рубаху и запихивая под столом член обратно в штаны.

Он бросил взгляд на семью, сидевшую на другом конце внутреннего дворика: мать, отец и двое ребят-подростков. Мама и папа зло пялились на нас. Мальчишки втихомолку ухмылялись.

Я присмотрелся к столу и понял, насколько высоко бриз вздымал скатерть.

Выбравшись, наконец, на Кресцент-авеню, мы оба расхохотались, но я заметил, что Шарлен смущена.

– Я правда не думала, что им будет видно, – сказала она.

– Думала-думала. Знаю я твой тип. Шокировать средний класс. Что угодно, лишь бы было оскорбительно.

– Я просто не подумала.

– Уверен, эти ребята получили травму на всю жизнь.

– Так почему же ты меня не остановил?

– Я хотел. Знал же, что нехорошо. Сверчок Джимини[293]293
  Jiminy Cricket – персонаж мультфильма Уолта Диснея «Пиноккио».


[Закрыть] так и твердил мне: нельзя. Но Роберт Плант[294]294
  Robert Plant – вокалист группы «Led Zeppelin».


[Закрыть] так и зашелся: о-ох, о-ох!

Она рассмеялась и шлепнула меня.

Я обнял ее за плечи, и мы направились по берегу в сторону казино. Некоторое время шли молча, вслушиваясь в плеск волн.

– Знаешь, я тут подумала, – наконец заговорила она. – Похоже, ты был прав насчет того, что мне нужно заняться чем-то фундаментальным, классическим R&B саундом. Вообще-то многое из того, что я написала – как раз в этом стиле.

– Ты что, пишешь песни?

– Конечно – ну, то есть, я хотела сказать, нельзя же столько времени заниматься одним лишь маникюром. Впрочем, эти песни никто никогда не слышал, кроме Денниса. Да и то, в тот единственный раз, когда я ему исполнила свое, он надо мной только смеялся. Сказал, что я… – она отогнала воспоминания. – Пошел он в жопу. Я и так знаю, что некоторые песни были очень даже неплохи. Вот что я хотела бы сделать – собрать собственную группу. Рога трубят и все такое. Ну знаешь, саунд вроде того, что выпускали «Stax-Volt».[295]295
  Мемфисская студия звукозаписи.


[Закрыть]

В Лос-Анджелесе есть молодые парни, которые классно работают в этом стиле. Блин, а я ведь теперь смогу играть в клубах, только подумать! Ты просто не представляешь – я бы все отдала за прокуренный вонючий маленький клуб с черными стенами. И никаких больше арен, на хрен их. Я хочу спуститься вниз и вкалывать до пота. И теперь я смогу это делать. Я смогу войти в битком набитый клуб безо всяких там психозов. Я ведь закончила курс.

– Закончила курс? – во мне шевельнулось нехорошее предчувствие.

– О Господи, – она говорила все тем же ликующим тоном, – Я же тебе говорила, разве нет? Я закончила курс психотерапии. Лео закончил со мной на прошлой неделе.

– Ты не шутишь? – Мы никогда и близко не подходили к тому, чтобы обсуждать, как Деннис «разобрался» с ее психотерапевтом.

– Не-а. Так неожиданно вышло. Вот что привело меня к тому, что пора наконец решаться жить самой. Он позвонил мне из клиники…

– В которой работает?

– Нет-нет, работает он у себя, у него дом на Поинт-Дьюм. Он лег на какую-то небольшую операцию. То ли геморрой, то ли еще что. Но, Скотт, он сказал, что мне больше не нужно к нему приходить. Потому что я перешла наконец невидимую грань.

– Невидимую грань?

– Ага. Понимаешь, он постепенно десенсибилизировал меня, чтобы я могла делать все больше и больше без приступов. А когда переходишь невидимую грань, весь этот процесс уходит в подсознание и продолжается там, пока не настанет полное освобождение. Он сказал, что не говорил мне об этом раньше, потому что тогда я постоянно выискивала бы эту грань. Но я наконец перешла ее! Жуть, правда?

– Угу, – давно уже улыбка не была для меня такой болезненной. – Это здорово.

– Еще бы. Это по-настоящему здорово. Это значит, что я могу делать все, что угодно! Могу стоять в очереди, могу ехать в переполненном лифте. Или петь в клубе. Делать все, что раньше так пугало меня. Ты понимаешь, что это такое для меня, как много значит?

В ее глазах стояли слезы.

– Очень даже понимаю, – я обнял ее. – Я и мечтать о таком не мог. – Мне было жутко от того, что я знал: ее радость основана на лжи, но я не собирался рассказывать ей об этом, ни в коем случае. Какого черта? Если она поверила, что ей стало лучше, может, так и будет на самом деле.

– Конечно, «совсем избавилась» – это пока что сильно сказано. Мне нельзя пытаться делать все, чего я боялась, сразу – он меня предупредил. Но если я буду двигаться вперед потихоньку…

– Отличная новость.

Фраза прозвучала не совсем как надо; я испугался, что она поймет, о чем я думаю на самом деле. А может, она и сама подозревала правду. Ее реакция… это была не просто радость, в ней появилось что-то маниакальное.

– Я хочу сказать, он закончил со мной, ты можешь в это поверить? Он просто молодчина, нет, на самом деле. Когда это ты последний раз слышал о психотерапевте, который завершил бы работу с пациентом? Обычно они тянут из него деньги годами. Конечно, счета шли к Деннису, но все же…

Мы уже подходили к казино, и она сменила тему:

– Боже мой, до чего роскошное здание. Я так люблю старые постройки вроде этой. Мы можем как-нибудь попасть внутрь?

– Вряд ли. В это время года оно закрыто.

– Подожди, вон вроде уборщик, – она застучала в стекло: – Эй!

В дальнем конце большого холла в стиле «ар-деко» я разглядел черного парня со шваброй.

– Шар, – я чувствовал странную неловкость, меня несколько смущало ее дикое настроение.

– Ой, да ладно тебе, – отозвалась она. – Не будь такой вредной жопой. Он нас впустит. Вот он уже идет.

Уборщику было лет пятьдесят, и похоже было, что почти на все он класть хотел. Выудив откуда-то связку ключей, он отпер двери.

Но прежде чем он успел хоть слово сказать, Шарлен умоляюще затараторила с самым скверным французским акцентом, какой я когда-либо слышал:

– О, пожалуйста, месье, мы знаем, что вы закрыты, но не могли бы вы сделать исключение? Мы приехали издалека, из Франции, только затем, чтобы увидеть это восхитительное казино.

Он поглядел на меня, словно спрашивая: «Она под кайфом или как?»

– Франция, да? По мне, выговор как на Пико-Ривера.

– Oui, oui,[296]296
  Да, да (франц.).


[Закрыть] – ответила она. – Пико-Ривера. Да, пожалуйста.

Я смущенно посмотрел себе под ноги, посмеиваясь про себя.

– Ну, блин, ладно, вроде, нормально, – и уборщик поманил нас внутрь, а сам вернулся к швабре и ведру. – Только не вздумайте тут какой-нибудь хренью заниматься, – крикнул он нам после короткого раздумья; голос его отдавался эхом. – Призрак Гая Ломбардо всяким дерьмом не интересуется.

– Спасибо, месье. Вы настоящий джентльмен.

Я взял ее за руку и повел на второй этаж:

– Нам вот сюда, наверх.

Огромный зал был пуст и тосклив, слабо пахло заплесневелыми кушаками. Я отдернул одну из тяжелых занавесей «ар-деко», что закрывали окна и почти все стены. В лучах солнца заплясали пылинки. То же самое я проделал еще с несколькими оконными занавесями, пока зала наконец не заполнилась светом – пока море света не затопило нас. Паркет засверкал.

– Боже, это потрясающе, – проговорила Шарлен. – Так жалко, что дерьмо вроде этого когда-нибудь сгинет, правда?

Я засмеялся:

– Еще как.

Она вся сияла. Солнечный свет пронизывал ее волосы и окутывал сиянием линии ее грудей, соски под ее сегодняшней голубой блузкой – и этот цвет не совпадал с голубым цветом ее глаз, но дополнял его. Она снова улыбнулась мне, так же, как за завтраком – теплой, лукавой, намекающей улыбкой. Намекающей лишь на одно; чуть удивленной улыбкой Дитрих, а я был ее одержимым недотепой-профессором, ее лежащим ниц рабом, рабом любви.

Пуская слюнки, я подполз к месту для музыкантов – ну ладно, ладно, немного преувеличиваю, на самом деле я подошел туда, где сейчас стоял на полу небольшой «Панасоник» уборщика. Включил. Разнесся голос Майкла Джексона. Не совсем то. Крутил настройку, пока не наткнулся на «Roxy Music», их томно-романтическую композицию «Avalon». Судьба.

– Потанцуем?

– Конечно, – легко согласилась она и закинула руки мне на плечи.

И как только она это сделала, я ощутил прилив нежности, словно бабочки разлетелись из глубин моего живота, а может, это было сердце – этого физического наслаждения я не испытывал очень, очень давно.

– У тебя сегодня другие духи, – сказал я. Сегодня запах был не дешево-фруктовый, а более тонкий, более мягкий. Не намного. Но вполне достаточно, чтобы я прикусил губу, не желая завыть как пес.

– Ага. Тебе нравится?

– Очень. – Музыка эхом разносилась по залу; мы задвигались в танце.

Некоторое время мы просто танцевали, а музыка накатывала на нас, словно прохладный соленый бриз. Потом я поцеловал ее в пятнышко солнечного света и понял, что никогда не буду пресыщен ею, никогда. Боже мой, как она была прекрасна. Ее стоило ждать, стоило ждать всю жизнь. Я поцеловал ее шею, потом сладкие розовые губы. Мой член отвердел и упирался в нее при каждом движении. Я расстегнул на ней блузку и целовал ее груди, а она издала глубокий горловой звук, который был бы дешевкой, фальшивкой, исходи он от кого-то другого. Ее рука опустилась и через штаны сжала мой член. Я поцеловал ее жаркий рот.

Я был уверен, что уборщик прав, и что этот Гай Ломбардо наблюдает за нами. Но я был уверен, что он улыбался нам, улыбался одобрительно, глупо и сентиментально – а мы погружались в любовное оцепенение.

Вечером я тушил мясо на ужин – первый раз за многие месяцы взялся за готовку. Пока я возился на кухне, Шарлен уселась за пианино в гостиной и заиграла. Пианино было старенькое, расстроенное, и я был изумлен тем, как хорошо ей удавалось играть. Она была еще более разносторонней, чем я думал. Сыграв буги, она запела: «Что бы ни случилось… с тем, кого я знала…»

Я рассмеялся, узнав «Remeber (Walking in the Sand)», старый хит «Shangri Las». Она пела безупречно, голос был силен и неотразим.

Потом она запела «The Night Before», раннюю песню «Beatles», которая всегда была одной из самых моих любимых. Странно зловещая, резкая, горькая, она по-прежнему «цепляла», в отличие от многих других приторных песенок «Beatles», которые давно уже устарели. От этой композиции Шарлен перешла к ритмичной, незакомплексованной «Beat Me to the Punch»[297]297
  Один из хитов известной американской певицы Магу Wells.


[Закрыть] Мэри Уэллс; изображая сонное, тягучее произношение черных, но забыла слова второго куплета, и мы оба захохотали, и смеялись до изнеможения.

– А вот тебе еще одна, из Нью-Джерси, – сказала она, и я внутренне сжался, готовясь услышать хрип в стиле «Four Seasons»,[298]298
  «Frankie Valli and The Four Seasons» – американская софт-рок группа, исполняющая материал от баллад до диско.


[Закрыть] но она запела «Point Blank» Спрингстина, и окончательно разбила мне сердце. От ее голоса у меня сердце чуть не зашлось тяжелыми ударами. Эта песня идеально подходила ей. Если б выпустить ее синглом, она могла бы за одну ночь восстановить карьеру Шарлен. Как всегда, последний куплет ударил по мне. Как всегда, перечисление шансов встретить прежнюю любовь напомнило мне о Черил; а в исполнении Шарлен это было просто невыносимо. Словно пела сама Черил. Я так глубоко погрузился в песню, что почти не задумывался, почему она так же много значит для Шарлен.

Потом она вернулась лет на двадцать назад, к композиции Лесли Гор «You Don't Own Ме», и я ухмыльнулся, уверенный, что она выкопала из памяти эту затасканную песню в качестве шутки, чтобы приподнять настроение. Или черного юмора. Трудно было не заметить серьезное отношение к словам, так же хорошо подходившим к описанию ее собственного брака, как и к воображаемому затруднению Лесли.

Следующая выбранная ею песня меня встревожила. «Hurt»[299]299
  «Hurt» – самый известный хит американской певицы Timi Yuro.


[Закрыть] Тими Юро – возможно, эта песня была квинтэссенцией романтических страданий всех времен. Это должно было быть шуткой, верно же? Но, добавляя вино в сковороду с мясом, я хорошо видел ее лицо – в ее глазах блестели настоящие слезы. Она подошла к строчке «Мне больно… больше, чем ты… можешь представить…» – и, Боже мой, слеза на самом деле покатилась по ее щеке.

«Мне так больно… – продолжала она стенать, – потому… что я до сих пор люблю тебя».

Нет. Этого не могло быть. Она не думала о нем, этого не могло быть, нет. Но с другой стороны – а если да? У них ведь было очень много общего в самом начале, разве не так? Может, теперь шел отлив, возвращение – и так, пока не закончилась песня. В этом ведь был смысл, да? Мне пришлось признать за ней право пройти через то, через что она считала нужным пройти. И все же меня это пугало. Эмоции женщин порой бывают совершенно непредсказуемы.

Наконец она допела «Hurt» и сделала коротенькую паузу. Если бы это был какой-нибудь концерт, я бы обязательно вставил в этом месте что-нибудь оптимистическое, например, «Brown Sugar»[300]300
  Знаменитая композиция Мика Джеггера и Кейта Ричардса, хит-сингл «Роллинг Стоунз» 1971 г. Песня вошла в альбом «Sticky Fingers», как и баллада «Wild Horses».


[Закрыть] или какую-нибудь бодрую мелодию Дорис Дэй,[301]301
  Doris Day – известная американская певица.


[Закрыть] чтобы все поголовно слушатели не изодрали себе запястья в кровь. Но у нее настроение катилось под гору, и останавливаться она не собиралась.

«Жизнь в детстве… все было так просто…»

О Господи, «Wild Horses». По меньшей мере семь минут романтической панихиды. Закажи еще один тройной и залей стаканчиком красного.

И все же, это было совершенством. Предназначалось оно, конечно, Деннису, тут никаких сомнений не было. Она его изгоняла, как беса. Она словно перенеслась в другой мир и пела там для себя, как, наверное, много раз делала за эти пятнадцать лет, не обращая никакого внимания на мое присутствие. Свет закатного солнца, пробивающийся сквозь листву эвкалиптов и падающий в окно позади нее, окутывал ее мягким ореолом. Она никогда не была так прекрасна.

На последнем, мучительном куплете ее голос сорвался. Я на миг подумал, что она сейчас разразится рыданиями. Но она продолжила душераздирающую волну мучительной боли и закончила песню.

И затихла. Я подумал – может, она теперь споет что-нибудь из своих песен, но, видимо, у нее не было ничего, что могло бы достойно продолжить то, что она только что совершила.

– Это было потрясающе, – наконец произнес я, понимая, что мои слова звучат слишком обыденно, почти бестактно.

– Спасибо, – ответила она и рассмеялась, чтобы рассеять тяжелое чувство, которое оставила песня. – Деннис как-то сделал версию этой песни. С Луизой. Прямо перед «Приливом волны».

– Непохоже, что это песня ей подходит.

– Так и есть. Получилось ужасно. Он наращивал темп, пока она не начала звучать, как обычная ерунда «бум-бряк». Запихал в аранжировку все, что только сумел придумать: барабаны калипсо, марьячес,[302]302
  Mariachis – мексиканские певцы и исполнители народных песен, славятся оригинальным тембром голоса.


[Закрыть] черт знает сколько скрипок на заднем плане.

Я рассмеялся:

– Похоже, звучало как на его кассете.

Она уставилась на меня:

– Ты о чем? Какая кассета?

Я немедленно почувствовал, что это тема, от которой мне лучше бы держаться подальше.

– Просто кассета, которую он для меня ставил. Последний раз, когда я был у вас в доме.

– Что ты имеешь в виду? Это то, над чем он сейчас работает?

– Ну, наверное, да, – голос у меня был сдавленный, как у Гэри Купера.[303]303
  Gary Cooper – знаменитый актер, символ «золотого века Голливуда», дважды получил премию «Оскар».


[Закрыть]

– Ты разве ничего из его последних работ не слышала?

Она издала смешок:

– Шутишь, что ли? Он думает, я только несчастья приношу. Он боится, что если я хотя бы взгляну на какую-нибудь из его драгоценных кассет, она тут же автоматически сотрется или что-нибудь в этом роде. Удивительно даже то, что он тебе ее ставил.

– Ну, я-то ему нравлюсь.

– Угу, похоже на то, – ее пальцы побарабанили по крышке пианино. Казалось, она что-то заподозрила и сейчас ожидала лжи. – Ну и как она тебе?

Я пожал плечами:

– Не так плохо, как я ожидал.

– Хочешь сказать, хорошая вещь?

– Нет, что хорошая, тоже не скажу. Над ней еще работать и работать. Вот, например, кое-чего важного там до сих пор не хватает – вокала.

– Нет вокала?

– Пока нет.

Она колебалась:

– Но это – песня? В смысле, нормальная песня, а не просто звуковое месиво?..

– Ну сначала там именно звуковое месиво, а потом оно переходит в нормальную песню.

Она казалась странно заинтересованной, словно я описывал ей никогда не выходивший фильм с Джеймсом Дином.

– А он говорил, кому планирует отдать партию вокала? – Вопрос прозвучал с восхитительной обыденностью, но у меня в мозгу от него словно бомба взорвалась.

– Думаю, он собирается наладить отношения с Луизой…

Она фыркнула:

– Еще чего.

– В какой-то момент он упоминал Карен Карпентер…

– Я серьезно.

– Он, вроде бы, тоже. Еще он упоминал Джоплин. Или, вроде бы, Маму Касс.[304]304
  (Mama) Cass (Наоми Эллен Коэн) – вокалистка группы «The Mamas and the Papas».


[Закрыть] Думаю, Минни Рипертон[305]305
  Minnie Riperton – известная блюзовая и рок-певица.


[Закрыть] в его списке тоже не на последнем месте…

– Скотт…

– Да я правда не знаю. В любом случае, там дорога еще долгая. Он пока что и слов-то не сочинил. С его темпами это займет еще лет десять.

Боже, каким идиотом я себя чувствовал! Почему я боялся сказать ей, что на самом-то деле композиция была замечательной? Неужели я думал, что она тут же бросится обратно, умоляя его позволить петь ей?

Я что, настолько сомневался? Или думал, что она такая дура?

– Ну что ж, зато ты можешь быть уверен вот в чем, – она поднялась и направилась в кухню. – Как бы эта композиция ни была хороша сейчас, он будет мудохаться с ней, пока не испортит ее напрочь. Половина его проблем именно в этом, сам знаешь. Он просто не знает, когда нужно остановиться.

Она подошла к плите и проверила мясо.

– Ну что ж, всегда есть шанс, что он упадет замертво до того, как все окончательно испортит, – сказал я. – И тогда она выйдет как его посмертный шедевр.

Она втянула носом мясной аромат:

– Что, действительно так классно, а?

– Если только тебе нравятся «Edsels»,[306]306
  «Группа одного хита»: в хит-парад они входили единственный раз, с композицией «Rama Lama Ding Dang».


[Закрыть] – я обнял ее сзади.

– Ну так они сейчас стоят недешево, да? В среде коллекционеров.

– Вроде бы да. Правда, достать отдельные вещи – проблема.

Я поцеловал ее в шею. Она положила ладонь мне на руку, словно давая понять – разговор еще не окончен.

– Скотт, помнишь кассету, которую ты завозил тогда к нам домой?

– Да, – в горле у меня снова пересохло.

– Ты ее слушал? – в ее голосе был страх.

– Нет, времени так и не нашлось, – ответил я как можно спокойнее. – С ней просто путаница вышла. Предполагалось, что там записана его музыка. Но он позвонил мне в студию и сказал, чтобы я ее не слушал.

– Он объяснил, почему?

– Нет. Не совсем. Просто сказал, что там записано совсем другое.

Я почувствовал под руками дрожь ее тела. Она выскользнула из моих объятий, беспокойно огляделась в поисках, чем бы заняться, и наконец занялась бутылкой с вином.

– Хорошо, что ты ее не слушал, – сказала она, стоя ко мне спиной и обдирая фольгу с горлышка.

– Это почему же?

– А, да там совершенно стыдный материал, который я записала очень-очень давно. Году в шестьдесят девятом. Отстой полный, просто ужасно. Для соло-альбома, который так никогда и не вышел.

– Если серьезно, то очень жалко, что я эту кассету не послушал. Не могу представить себе, чтобы то, что сделала ты, не было бы по меньшей мере потрясающим, хоть в какой-то степени.

– А, ну есть много такого, о чем ты не знаешь.

Есть ли? И хотел ли я знать?

– Он привык, что я кончаю в самых невообразимых раскладах.

Привык? Еще тогда, в шестьдесят девятом? Неужели запах духов на двухъярусной кровати сохранился там аж с шестьдесят девятого года?

– Да уж, еще бы, – ответил я как сумел беззаботно и поднял крышку посудины с мясом. Вырвался клуб пара, пахнущего бургундским вином.

– У-у, как вкусно пахнет, – сказала она и обняла меня сзади, прижавшись ко мне, вжавшись в меня, словно искала убежища, где можно было бы ни о чем не думать.

– Ага, очень, – согласился я. И поцеловал ее.

После ужина мы уселись на кожаном диване и смотрели по телику фильм «Гиджет».[307]307
  «Gidget» и «Gidget Goes Hawaiian» – фильмы об образе жизни серфингистов.


[Закрыть]

Смеялись не переставая, на разные голоса добавляли в диалог всякие дурацкие реплики. «Ой, Мундогги, – бойко тараторила она голосом Сандры Ди, – плевать я хотела на серфинг. Я всего лишь хочу, чтобы ты у меня отсосал». «Да ладно тебе, Гидж, – отвечал я голосом Джеймса Дарена[308]308
  James Darren – американский певец, исполнитель песни «Gidget» (авторы – Fred Karger и Ned Washington).


[Закрыть] под унылый средний план, – он у меня твердый, как утес, и никто нас не видит». Закончилось все тем, что мы катались по дивану и хохотали до боли в животах. Я уже не помнил, когда последний раз так веселился – по-глупому и от всей души.

Во многом вечер был просто замечательным. Совсем как в те времена, когда мы с Черил были вместе, и тоже дурачились и хохотали – однако ни разу за все это время я не вспомнил о Черил, и вечер удался еще и поэтому. Здесь были только я и Шарлен – свободные от призраков, от тягостных раздумий, свободные от прошлого. Только она и я – в этой комнате, на этом диване, следы от «ремингтона» на сучковатых сосновых стенах, мягкий свет из-под янтарного абажура, тупой фильм по телеку. Только мы двое – развлекающие сами себя, счастливые и довольные. Такими мы могли бы быть всю нашу оставшуюся жизнь.

Когда фильм закончился, я погасил свет и выключил телевизор. И мы занялись серфингом, и почти всю ночь катались на смертоносных волнах.

Воскресенье выдалось отличным, ясным и бодрящим, на небе не было ни облачка. Я сгонял на попутках в город, закупил еды. Когда я, возвращаясь, подходил к дому, услышал Шарлен, играющую на пианино. Мелодию я не узнал, но она была чудесной. Романтической, но были в ней и другие грани, из-за которых она не была слащавой. Я заподозрил, что это одна из ее собственных песен.

Она прервалась, услышав мои шаги на крыльце – наверное, точно так же, как миллионы раз прерывалась, заслышав шаги Денниса. Встретила меня у дверей. Мы поцеловались.

Днем остров оказался безлюдным, я никогда его таким не видел. Мы наняли у Авалона верховых лошадей и отправились кататься по тропинкам. Единственные всадники, которые нам встретились, – пожилая пара, оба суховатые, седоволосый живчик-ковбой и его жена, в потертых «левисах» и жилетке из денима. От них так и веяло согласием, словно они были из тех редких пар, когда люди как полюбили друг друга лет сорок-пятьдесят назад, так и по сей день любят. Мы обменялись улыбками; уже спустя довольно много времени после того, как мы разъехались с ними, мы услышали веселый смех женщины, донесшийся с нижней тропы.

Ночью, в постели, Шарлен прижалась ко мне.

– Знаешь, – сказала она, – может, это и странно звучит, но ты для меня – словно моя мечта вдруг стала реальностью.

– Да, ты тоже для меня как мечта, – я провел рукой по выпуклости ее груди, нежно потеребил сосок.

– Я серьезно, – сказала она.

– Я тоже.

– Нет, ты – нет. А я – да. Я хочу сказать, что когда у меня все было – хуже некуда, я часто представляла себе, как все могло бы быть по-другому. Я придумала себе целую жизнь, другую жизнь, в которой я была бы свободна от Денниса, стояла бы на своих ногах. Была бы сама себе хозяйкой. Как настоящая современная женщина, и все такое. Это было безумием – я тогда даже из своей комнаты не могла выйти. Но думаю, что меня спасло только то, что я держалась за эту фантазию, какой бы нелепой она ни была.

– Не думаю, что она нелепая.

– Конечно же, я всегда представляла себе, что когда-нибудь обязательно встречу мужчину. Кого-нибудь совсем не такого, как Деннис. Кого-нибудь вроде тебя.

Она взяла меня за руку. При мягком свете я смотрел ей в глаза. Ее голос упал до шепота, словно она думала вслух.

– Кого-нибудь, кто не стал бы то обращаться со мной как с драгоценной куколкой, то прямо в следующую секунду бить.

Я поцеловал ее в лоб, в щеку. Я так любил ее.

– Но я не собираюсь в тебя влюбляться, – сказала она.

Это меня не взволновало – я был уверен, что она уже влюбилась.

– А почему?

– Потому…

– Потому – что? – я поцеловал ее в шею.

– Потому что я пока не могу. Мне нужно время.

– Ну и хорошо.

– Мне нужно время, чтобы исцелиться.

– Знаю, – я подумал, что мне нужно то же самое.

– Потому что дело в том, что…

– В чем? – я скользнул рукой между ее ног.

– Меня расхерачило намного сильнее, чем ты думаешь, – от ее тона я весь похолодел.

– Меня тоже, – беззаботно ответил я. – Нас обоих изрядно расхерачило. Может, именно потому мы и достойны друг друга.

Она негромко рассмеялась и сморщилась от удовольствия, когда мой рой-роджерсовский палец лег на ее взмыленный спусковой крючок. Потом поцеловала меня, и мы галопом понеслись вниз с холма.

– Спокойной ночи, мой ангел, – прошептал я позже, когда мы уже засыпали.

– Пожалуйста, никогда не называй меня так.

Что?! Ах, да: ангел – это он называл ее так. Именно так она подписала старую фотографию. Так он называл ее на кассете. Кассета. Нет, не желаю об этом думать. По крайней мере сейчас.

– Хорошо, – сказал я и поцеловал ее плечо. И провалился в сон.