Текст книги "Зарубежный детектив (1989)"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Гуннар Столесен,Анна Бауэрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)

8

Рафаэля Седлницкого, наделенного богатой фантазией, каждый день посещали сновидения. «Сны я вижу только цветные, – рассказывал он в «Раю». – Куда до них цветному телевидению! Я имею персональную телепрограмму, которую включаю каждую ночь».

В тот вечер художник проснулся около одиннадцати. Так случалось с ним порой, когда днем он выпивал сверх всякой и меры и после обеда засыпал. А проснувшись, до самого утра стоял у мольберта, утверждая, что ночные часы для творчества – самые плодотворные. В этот раз он дольше обычного находился в состоянии полудремы. Ему снился какой-то странный кукольный оркестр: мужчины с большими головами и длинными усами, выкрашенными черным лаком, били в маленькие посеребренные бубны, и под эту музыку танцевали балерины – фигурки из мейсенского фарфора в национальных костюмах.

Проснувшись, он понял, что это барабанят по оконным стеклам капли дождя. Но вскоре Рафаэль снова уснул, и виделось ему во сне, как какая-то темная фигура крадется по двору ко входу в главное здание замка.

Неведомая сила подбросила его с постели, и только ощутив босыми ногами холод досок, он понял, что это ему приснилось. Но на всякий случай подошел к окну, прорубленному в толстой стене замка, из которого виден был двор. От неожиданности художник даже вскрикнул. В этот момент ему пришел в голову начальный стих одной из сур Корана: жизнь и сон одно есть.

Выходит, права сура. Несмотря на дождливую ночь, на фоне светлой стены ему удалось разглядеть расплывчатую темную фигуру человека, который, крадучись, подобрался к стеклянным дверям, открыл их и проскользнул внутрь.

«Беранек с Яиачеком спят в соседней комнате, – быстро начал соображать Рафаэль, – Ленка где-нибудь вместе с Гаклом, не будет она шляться здесь одна… Эмила ночью никуда не выходит. Дарек! Только он! Мерзавец, снова принялся за свои фокусы. Ну, подожди…»

Натянул на ноги тапочки – он уснул в брюках и рубашке, – в одни карман сунул связку ключей, в другой – фонарик. Тихо вышел во двор и сразу попал под сильную струю воды, лившуюся из поврежденного желоба.

Перебежал через двор и попытался открыть замок входных дверей, но он не поддавался. Случайно взялся за ручку – открыто! Это разгильдяйство еще больше разозлило его. Не включая света, вбежал на второй этаж – он знал здесь каждую щербинку в ступенях. В коридоре было чуть светлее: сдвоенные окна пропускали едва заметный свет. Он решил тихо пройти через рыцарский зал и, неожиданно ворвавшись в подсобную комнату, накрыть там Дарека, пока тот не успел раздеться. А потом как следует взгреть, пригрозить увольнением из института.

Рафаэль неслышно ступал по мраморным плитам, но в конце коридора застыл. На несколько секунд задержал дыхание как и кто-то, невидимый, но, без сомнения, спрятавшийся глубокой нише у входа в рыцарский зал. Наконец неизвестный не выдержал и выдохнул, выдав этим свое присутствие.

Седлницкий совсем забыл, что у него есть фонарик. Обычно он не носил его с собой – не было нужды: по замку мог ходить и с завязанными глазами.

Какое-то время они стояли молча друг против друга.

– Дарек, – решил тихо позвать художник, но в ответ ни звука. «Или это не он, или совсем свихнулся и сейчас бросится на меня, – подумал Рафаэль. – А вдруг это не кто-то, а что-то…» Он почувствовал, как мурашки побежали по всему телу. Но Рафаэль был не из трусливых. Пятиться назад не имело смысла, пассивно ждать нападения тоже. Поэтому он бросился вперед, к темной нише.

Двумя руками схватил кого-то за плечо, но тот вывернулся и сильно толкнул художника. Мокрые подошвы тапочек заскользили по гладкому полу, и он растянулся во всю длину. При падении из кармана выпал фонарик, но Рафаэль успел подхватить его и направить луч на убегавшего человека.

Архитектор Яначек медленно повернулся, прижмурив глаза от света, и ухмыльнулся. На лице мелькнули растерянность и испуг.

– Что это вы здесь делаете, маэстро? – попытался он иронизировать.

– Лежу, развлекаю публику, уважаемый, – злобно ответил Рафаэль и встал, потирая ушибленное колено. – Клоун Квазимодо к вашим услугам. Теперь вы мне ответьте, почему в полночь играете здесь в привидения, вместо того, чтобы лежать в постели?

– А если я не захочу отвечать? – дерзко бросил Яначек.

– В таком случае позвоню в полицию. Шутки кончились.

– Ну хорошо. Вы меня поймете, вы же тоже свихнулись на почве искусства, – произнес он примирительно. – Просто я ходил здесь и занимался медитацией. Начал слагать полуночный сонет. В нем пойдет речь о романтике старых стен, о дожде в полуночной тьме и о прикосновении невидимых пальцев.

– Не считайте меня идиотом! – заорал раздраженно Рафаэль, и крик эхом вернулся к нему изо всех уголков замка.

– Что здесь происходит? – раздался голос сверху, с лестницы, и одновременно вспыхнул еще один кружок света.

– Идите спокойно спать, Рудольф! – крикнул ему Яначек нарочито веселым голосом.

– Наоборот, идите сюда, вы – свидетель! – ярился Рафаэль. – Архитектор пробрался в замок, где ночью ему абсолютно нечего делать, и напал на меня в темноте.

– Позвольте, – Яначек повернулся к подошедшему Гаклу. – Он сам ни с того, ни с сего бросился на меня и перепугал до смерти. Я тут хожу, читаю стихи – в той конуре невозможно спать: тесно, душно, Беранек храпит, – останавливаюсь у ниши, а он – бах на меня!

– Бах! – закричал художник. – Я тебе дам бах! Я расшиб колено, не знаю, что с ним…

– Руда! Я боюсь, – послышался сверху плаксивый голос Ленки.

– Почему вы не отозвались? – свирепо спрашивал управляющий. – Я пялился в темноту и звал Дарека.

– Я здесь, – отозвался покорный голос от входа в рыцарский зал, и там тоже загорелся фонарик.

– Тихо! Всем! – приказал Гакл, которому хотелось показать Ленке свое умение овладеть обстановкой. – Я считаю, – обратился он к Яначеку, – вы должны рассказать нам, что здесь делали. Седлницкий прав: в полночь вам незачем было сюда приходить. Ждем объяснений, – Рудольф повысил голос, – правдивых и логичных. Вы сами должны признать…

– Что поэтические занятия – глупость, – закончил за него архитектор. – Согласен. Но объяснения, абсолютно правдивые и логичные, – он поднял голову и окинул всех взглядом, – я дам завтра следователям. Они все равно сюда приедут.

– Это отговорки! – крикнул Рафаэль.

– Мы хотим получить объяснения сейчас, – настаивал Гакл.

– Я не обязан давать их вам, если заявляю, что завтра все сообщу представителям власти. А до того времени буду молчать – в интересах собственной безопасности. Ведь убийца находится в замке.

На мгновение все в растерянности замолчали.

– Я бы на это не клюнул, – неожиданно для всех произнес Дарек.

– Верно. Пусть назовет его сейчас, открыто, – начал Седлницкий, но замолчал, так как внизу хлопнули двери, а потом раздался звучный топот на лестнице. В конце коридора в лучах света трех фонариков появился Беранек с растрепанными волосами на голове и всклоченной бородой. Он остановился и сощурил глаза. Двумя руками Иво сжимал рукоятку тяжелого меча.

– Меч! «Зачем вам меч сейчас, милорд?» – громко процитировал кого-то Яначек.

– Это меч палача, – сказал Рафаэль, подошел к Беранеку и без труда отобрал у него оружие. – Один из пяти, которые есть в здешней коллекции. Интересно, на месте ли остальные. Зачем ты стащил его, негодяй?

– Я… – Иво моргал и нелепо переступал с ноги на ногу. – Я вышел наружу… вижу в замке огни, слышу крик. Думал, вы здесь сражаетесь с грабителями.

– Я тебя спрашиваю, зачем ты стянул этот меч? – не отставал управляющий замком.

– Что значит стянул? – возмутился Беранек. – Ты забыл, что я заведую хранилищем? Ничего я не стянул. Я держал меч у себя, потому что отчищаю его хвощем. Он как раз сейчас растет.

– Кто из специалистов поручил тебе, – продолжил Рафаэль официальным топом, – чистить таким способом экспонаты?

– Мария Залеска.

– Это ложь, – раздался голос сверху, и лучи фонариком направленные в ту сторону, высветили высокую фигуру Эмилы. Она стояла на лестничной площадке между этажами. – Давно наблюдаю за вами, как с галерки, – она оперлась локтями о перила, – и, убедившись в вашей беспомощности, вынуждена вмешаться. Во-первых, Мария не признавала такие архаичные способы, как чистка пеплом из хвоща, а, во-вторых, возникни необходимость, она доверила бы меч специалисту, а не этому… – она презрительно засмеялась.

– Хватит! – снова крикнул начальственным голосом Гакл. Потом вынул из кармана голубой платок, обернул рукоять меча и забрал его у удивленного Седлницкого.

– Отпечатки, – объяснил кратко. – Думаю, что это может иметь какое-то значение. С вашего позволения, меч следователю передам я.

Все смотрели на него с изумлением. Первым пришел в себя Седлницкий:

– Это экспонат, который должен находиться в хранилище.

– До завтра он будет у меня, и никто к нему не прикоснется. На нем отпечатки ваших и Беранека пальцев, – произнес он многозначительно.

– Я с мечом палача в комнате спать не буду, – неожиданно взвизгнула Ленка.

Гакл принялся ее успокаивать и не спеша повел к лестнице, одной рукой обнимая за талию, а другой придерживая за рукоятку тяжелый меч, лежавший на плече. Но у самой лестницы девушка вырвалась от него.

– Пойду спать! – крикнула она пронзительным, почти детским голосом, повернулась и стремглав бросилась вниз. Седлницкий и Яначек подошли к окну, но увидели только белую тень, мелькнувшую у дверцы, ведущей в барбакан.

«Дела у них, кажется, не очень», – подумал Рафаэль, а вслух произнес:

– Дождь уже не льет.

Чтобы как-то выйти из неловкого положения, Гакл вновь начал командовать, требуя, чтобы все разошлись по комнатам.

– Да идем уже, – ответил ему один Дарек и заботливо добавил: – Запритесь все, пожалуйста, хорошенько.

– Привет, Рафаэль, – раздалось сверху.

– Привет, Эмила, – ответил художник. – Пойду работать. Утром отправлюсь охотиться на ворон, потом буду варить суп. Приходи в обед, угощу.

– Не могу. Мне надо в Прагу. В восемь утра приедут ревизоры, позаботься о них.

С этими словами она исчезла в своей комнате.

– У меня сегодня было свидание, понял? – заявил в тот вечер дома Янда.

– Может, сварим кофе? – предложил доктор Гронек. – Сядем на кухне, попьем, потому что разговоры о свидании – исключительно кухонное дело.

Янда охотно последовал за пим. Ему нравились эти домашние посиделки. Кухня была просторной, с комбинированной плитой, которую можно топить и газом и углем, так что зимой здесь всегда было тепло. Там стоял огромный peзной буфет и под стать ему – стол. Но больше всего нравилась Янде кушетка, покрытая лохматым шерстяным одеялом, на которой громоздилась гора подушек. Она хороша была тем, что на нее можно было перебраться сразу после сытного обеда.

К приготовлению кофе старый адвокат всегда относился с большой ответственностью. Янда, устроившись поудобней на кушетке и наблюдая за обрядовыми манипуляциями Гронека с кофеваркой, чашками и ложками, рассказывал о том, что узнал от Эмилы Альтмановой о портрете Луизы де ла Вальер. А потом в красках описал появление Седлницкого,

– Не следовало платить за его кофе – излишний красивый жест, – заметил Гронек, убавляя газ под кофеваркой. – Он сейчас побогаче тебя. Недавно Национальная галерея купила у него картину. С той выставки.

– Откуда ты знаешь?

– Так, от знакомых. Поговаривают о том, что Рафаэль становится знаменитым. А это убийство сделало ему прекрасную рекламу у снобов. Представь себе, убитая изображена чуть ли не на половине его картин. Своего рода сенсация! Как ты думаешь, не могло это стать мотивом?

Янда рассмеялся.

– Ты безнадежен, Яник. Седлницкому не нужна такая реклама.

– Ты прав, для этого он слишком талантлив. Хотя кто знает… – произнес с сомнением адвокат. – Как я понял из твоего разговора с Петром, вы его серьезно подозреваете, – заметил он как бы между прочим, разливая кофе по чашкам. – Выбежал за ней из ресторана, шлялся неизвестно где… А мотив всегда найдется. Он был без ума от нее, если судить но его картинам. К тому же это пьянство и…

– Советую тебе, – улыбнулся Янда, – выбросить и головы те сумасшедшие скульптуры. И вообще мне кажется, что порок не в неумеренном пьянстве, а в злоупотреблении пищей. Автор кикимор, как и ты, не знал об этом, потому и вытесал фигуру с кубком.

– Я думаю, смысл аллегории – невоздержанность в чем угодно – в пище, вине и так далее, – возразил Гронек. «Так что, если скульптор изобразил пьяницу, он выбрал вполне типичный случай, – он поставил чашки на стол и уселся на белый табурет. – Послушай, я очень хочу познакомиться с Рафаэлем! И с кикиморами тоже… Я думаю, они вдохновили его на несколько сюжетов. А что, если я поеду в замок Клени?

– Ты не сможешь попасть туда, – покачал головой Янда. – Замок закрыт для посетителей – готовится новая экспозиция, – он отпил из чашки и от удовольствия прикрыл глаза. – А ты знаешь, что я целый день дожидаюсь вечера, чтобы насладиться твоим кофе?

– Послушай, а если я с ним… случайно… заведу разговор, могу сказать, что я твой друг?

– С кем?

– С Седлницким…

– Но не вздумай вести там какое-нибудь частное расследование!

– Конечно, нет! Удивляюсь только одному: я – старый турист, облазил много мест, бывал в далеких краях, а в Клени, который, можно сказать, под боком, до сих пор не попал. – Радуясь, что Янда не запретил ему посещение замка, я опасаясь, как бы этого не произошло, Гронек начал рассуждать о достоинствах архитектуры замков, построенных в стиле ренессанс. Но Янда его прервал.

– Сразу видно, что ты не бывал в замке Клени. Это могучая мрачная крепость, степы которой пропитаны кровью, как утверждает архитектор Яначек.

Возбужденный Гронек пришел в еще больший восторг.

– Это, наверное, связано с его историей? Он рассказывал тебе что-нибудь?

– Он бы наговорил! Но я вовремя его остановил. Этот шут изложил мне целую теорию. Наплел, что в том замке издавна правит жестокий, злой демон. Люди там просто обязаны были совершать преступления, если даже и не хотели. Это место необузданных страстей и семейных трагедий. Кривляка! Он хотел отвлечь мое внимание от своих махинаций.

– Каких махинаций?

– Не будь слишком любопытным. Это мелкий мошенник. О делишках Яначека я узнал от его начальника Гакла. У того, кстати, тоже есть своя версия, и довольно реалистичная: замок набит ценностями, поэтому мотив убийства – крупное хищение.

Они молча допили кофе. Старый адвокат принялся тщательно мыть кофеварку.

– Что собой представляет Гакл? – спросил он через некоторое время. – Мы же читали…

– Помню. Ну, на мой вкус довольно чванливый. Видимо, слава вскружила ему голову. Представь себе, – Янда оживился, – об этих теориях, если их можно так назвать, мы разговаривали с Альтмановой, и она склоняется к версии Яначека. Меня это удивило, я считал ее трезво мыслящей женщиной.

– Расчетливой.

– Возможно… Хотя…

Гронек бросил на него лукавый взгляд и тут же воспользовался паузой, чтобы задать следующий вопрос.

– А что ты скажешь о Ленке? Впрочем, она еще ребенок…

– Милый ребенок, – махнул рукой капитан. – Хитрый и лживый.

– Она лгала?

– Лгали все. Без исключения. Любимая привычка свидетелей, – усмехнулся Янда. – Лгут по глупости, из-за пустяков… Иной мужчина рискует быть заподозренным в убийстве, лишь бы супруга не узнала, что он был за городом с сотрудницей Прохазковой. А женщины? Вспомни Чапека. В одном рассказе он утверждает: женщина ни за что не признается вам, что три часа провела у портнихи – будет уверять, что ходила на мамину могилу, – он зевнул. – Яник, через минуту я буду трупом, – проинформировал друга капитан и положил голову на гору подушек. Потом пробормотал едва внятно: – Барышня Ленка болталась ночью неизвестно где, но нам, наверное, тоже скажет, что была у мамы.

– На могиле? – недоверчиво спросил Гронек.

Янда рассмеялся.

– С тобой не соскучишься! – Он потянулся и взял сигарету. – Мать Ленки, кстати, давно уже не Лудвикова, работает официанткой в ресторане для автомобилистов около Гавловиц, в четырех километрах от Клени. Я узнал об этом сегодня в институте.

– И Ленка ее навещает?

– Видимо, потому что уже дважды собиралась уволиться. Говорила, что в ресторане у матери и отчима, который им заведует, заработает намного больше. Но каждый раз брала заявление обратно. Людская молва утверждает, что из-за Гакла. Хотела постоянно быть рядом с ним.

– Она была соперницей Марии? – задумчиво спросил Гронек. Хотел еще что-то добавить, но неожиданно резко повернулся к окну.

– Что случилось? – Янда моментально напружинился и только потом сообразил, что сидит дома и к тому же на третьем этаже.

– Дождь пошел, – грустно ответил адвокат. Рамы задрожали от порывов ветра, крупные капли забарабанили по стеклу.

Янда вздохнул и с сомнением покачал головой:

– Ты хочешь ехать в замок завтра? Я бы тебе не советовал…

– Завтра! – огорченно воскликнул Гронек. – Ты же слышишь, идет дождь! Забыл о моей подагре?

– Болезнь у тебя, как у лорда, – засмеялся капитан. – И где у тебя болит?

– Стреляет аж вот сюда, – туманно ответил его друг. – Прихватывает каждый раз, когда сыро, поэтому боюсь дождя. Послушай… а вот, у которого условный срок… он тоже лгал?

– Дарек Бенеш, – уточнил Янда. – Еще тот фрукт. Сегодня после обеда я посмотрел его дело. Говорил с доктором Вошагликом. Он считает, что в таких случаях убийство возможно: его психическое отклонение может перерасти в крайнее насилие. У меня опасения, что в нашем списке Бенеш пробивается на первое место. Правда, Седлницкий утверждает, что фотограф ночью и носа не высунет из замка – так он напуган жуткими историями о привидениях.

– А там они есть? – удовлетворенно засмеялся адвокат. – Еще больше убеждаюсь, что с Рафаэлем мне обязательно надо… – слово «познакомиться» он предусмотрительно опустил и перевел разговор на другую тему: – Думаю, не во всем надо верить докторам. В своей практике я не раз наблюдал случаи, когда такие, как Бенеш, выздоравливали.

– Несчастный парень! Эмила, кстати, тоже хотела меня в этом убедить. Представь себе, – улыбнулся Янда, – они сидели вдвоем ночью на косогоре, тряслись от страха и держались за руки!

– Ну и что? Может, он ее любит, поэтому никогда не обидит. Может, на ней, единственной, так сказать, зафиксирован и готов сделать для нее все, что угодно…

– Глупости, – махнул рукой капитан. – Меня интересует в данном случае другое…

– Что? – едва слышно спросил Гронек.

– Ну… когда они вернулись в замок, – Янда принялся размышлять вслух, – то в комнате, где спал Дарек, приняли снотворное. Около половины одиннадцатого. Потом пошли спать каждый в свою постель. Бенеш утверждает, что до утра ни разу не проснулся. Но когда в четверть первого в замок возвращался Беранек, то увидел в окне у Дарека свет. Через некоторое время он погас. Странно, что фотограф это категорически отрицает.

– Может, Беранек лжет, – предположил Гронек.

– Возможно. Или лжет Бенеш. Мне очень хотелось бы знать, кто же все-таки из них.

– У тебя неувязка со временем?

Янда засмеялся, встал с кушетки, зевнул и с удовольствием потянулся.

– Здесь столько неувязок… – бросил он легкомысленно. – Ну ничего, все прояснится. Как всегда. Ну, пойду спать. Завтра тоже будет день. И ты ложись, а то к твоей подагре добавится еще что-нибудь.

– Иду, Йозеф, – покорно согласился старый адвокат. – Только сварю себе травки… Что ты, сырость для меня хуже смерти!

9

После ночного дождя утро было сырым и туманным, по Гронек все же отважился на путешествие в замок Клени. Выйдя из трамвая на Гибернской улице и купив в буфете напротив вокзала бутерброды на дорогу, он с удовлетворением отметил, что сквозь туманную дымку проглядывает голубое небо.

Народу в электричке было много, но адвокату удалось занять место у окна. Правда, к его сожалению, не с той стороны, откуда видна река. Поэтому ему ничего не оставалось, как разглядывать крутые склоны, в то время как пассажиры, сидевшие у противоположных окон, наслаждались видом на долину Влтавы.

Туман исчез окончательно, и солнце позолотило запыленные окна. Гронек бросил последний взгляд на скалы, поросшие желтыми цветами, потом развернул на столике слегка промасленный сверток с бутербродами, вынул из портфеля термос с кофе. Попутчики рассматривали его с интересом. Старый адвокат, по его собственному мнению, был одет достаточно элегантно для небольшой весенней загородной прогулки. На нем был светло-серый костюм из вельветовой ткани в мелкий рубчик и тонкий белый шерстяной свитер, на ногах – такие же светло-серые замшевые туфли типа «фермер». Элегантные темные очки контрастировали с седыми волосами.

В Ростоках освободилось место на противоположной стороне, и Гронек моментально воспользовался этим – свернул недоеденные бутерброды и пересел. С радостным чувством школьника, едущего на экскурсию, он наблюдал за убегающим пейзажем, залитым солнцем. Мимо него проплывали скалистые холмы, поросшие березами, с руинами старинных крепостей на вершинах, склоны с террасами фруктовых садов и веселыми красными черепичными крышами дач. В некоторых местах Влтава протекала почти под самой насыпью. Уровень воды довольно высокий, подумал Гронек, глядя на стволы косматых верб, торчащих прямо из реки. «Выхожу на первой загородной станции», – напомнил он себе, когда впереди над излучиной реки увидел дома деревенского типа.

Вокзал был небольшой, по-деревенски уютный. Рядом шумели деревья и река, а во дворе неподалеку без устали пел петух. Несколько человек, вышедших из поезда, направились по узкой тропе к деревне, Гронек же отважно двинулся по путям напрямую к замку. Вскоре за поворотом показалась будка блокпоста. Адвокат посматривал на нее с опаской. Когда проходил мимо, окно будки открылось, и в нем появилось пухлое, нахмуренное лицо.

– Целую ручки, – приветствовал женщину Гронек, слегка поклонившись и продолжая двигаться дальше.

Появление джентльмена на железнодорожных путях потрясло пани Нечасову. Растерянно пробормотав: «Добрый день», – она медленно прикрыла окно. Но старый адвокат продолжал затылком чувствовать ее взгляд, поэтому спустился с насыпи к кустам, где, как он предполагал, сидела в ту роковую ночь Марин Залеска. Остановившись, начал осматривать гору, на котором стоял замок.

Сияло весеннее солнце, блестела свежая листва, щебетали птицы, а замок на вершине выглядел мрачным и хмурым. «Разве это замок, – подумал Гронек, – это крепость с недоброй историей». Он вспомнил теорию Яначека и в душе согласился с ней.

Адвокат спустился к домикам у реки и остановился перед рестораном. С минуту боролся с искушением войти и побеседовать с директором, но, вспомнив запрет Янды, отказался от этой идеи. Пошел к деревне, в эти утренние часы безлюдной. Дорога огибала гору, предлагая путешественнику полюбоваться на старинный замок с разных сторон. У развилки стоял щит с оборванным по углам плакатом, приглашающим посетить памятник культуры и осмотреть его богатую коллекцию. За развилкой извилистая дорога повела наверх, к фасаду замка со рвом и каменным мостом.

Нигде ни души. Лишь за последним поворотом Гронек увидел пожилого мужчину с повязкой дружинника на рукаве.

– Здравствуйте, – ответил он на приветствие адвоката. – Идете в замок? К сожалению, он закрыт для посетителей. Об этом сообщалось во всех газетах. – Он вынул пачку сигарет. – Извините, у вас нет спичек? Мои кончились.

– Я, к сожалению, некурящий, – сказал Гронек участливо. – В замок иду с частным визитом. К пану Седлницкому.

– Тогда пожалуйста. Только подольше звоните. Или даже покричите. Он, кажется, пошел в заказник стрелять ворон, – мужчина со вздохом спрятал сигареты, двумя пальцами коснулся козырька фуражки и не спеша отошел на несколько шагов.

Гронек тоже поплелся еле-еле, потому что последний отрезок дороги был слишком крутым, к тому же вид с моста на роскошный портал ворот, сложенных из песчаника, был великолепен. Он оперся о широкие каменные перила и наслаждался, рассматривая эту красоту.

– Куда путь держите? – услышал вдруг сзади.

Повернувшись, старый адвокат сразу понял, что перед ним тот самый человек, с которым он мечтал познакомиться.

Поначалу его, правда, смутила одежда художника: охотничий костюм, по всей видимости выброшенный каким-нибудь лесничим на свалку. Разорванные брюки, когда-то зеленая куртка, шляпа, на которой сохранило первоначальный цвет только яркое перышко сойки. На правом плече у него висел дробовик, на левом – большая потрепанная сумка. Правильное, можно сказать, красивое лицо, если не обращать внимания на белесую щетину на давно не бритых щеках. Фигуру портила сгорбленная спина. В целом выглядит, решил Гронек, как обедневший дворянский отпрыск.

– Замок закрыт, – объяснил Седлницкий, – но, чтобы вознаградить вас за напрасно потраченное время, могу рассказать, что этот портал, на который вы с таким восхищением взираете, был построен около тысяча пятьсот шестидесятого года по приказу пана Флориана из Гриесбаха. Ему, кстати, принадлежал и замок.

– Благодарю за информацию, пан Седлницкий, но мне это известно. По старой туристской привычке уже кое-что прочел о замке. Я, – Гронек лучезарно улыбнулся, – приехал сюда с визитом. К вам. Но опасаюсь, что вы этому не очень-то будете рады.

– Хорошим людям я всегда рад, – сказал художник, вдохнув в адвоката оптимизм. Но, когда он услышал, что Гронек – друг капитана Янды, приветливая улыбка исчезла с его лица. Напрасно гость горячо убеждал, что цель его визита – прежде всего сам художник и его работы, которые с таким большим успехом демонстрировались на пражской выставке. Рафаэль только злобно фыркал.

– Не заговаривайте мне зубы, – ворчал он. – Сразу видно, что вы – законник. А законники у меня идут сразу за искусствоведами, которых я ни в грош не ставлю… Ладно, проходите.

Мощные каменные стены произвели на Гронека глубокое впечатление. Он опять вспомнил Яначека.

– Оставьте это и пойдемте выпьем кофе, – пробурчал Седлницкий. – Я должен чашку вашему приятелю.

– Я хотел бы сначала… не сердитесь, пожалуйста, – стал просить Гронек, – хотел бы попасть в барбакан. Посмотреть кикимор. Я столько о них слышал…

– Тогда идите один, – решительно произнес Рафаэль, – я открою вам. – Он направился к стене, отделяющей двор от барбакана. – Потом захлопнете ее, – у открытой дверцы художник смерил посетителя с головы до ног, – и придете ко мне, – он показал на левое крыло замка, – туда, под тот красивый портал и по коридору направо. Я пока буду варить суп из ворон.

Ритуал знакомства, к счастью для Гронека, закончился для него вполне сносно. Могло быть и хуже, констатировал он удовлетворенно и остановился на ступеньках. Кикиморы под лучами утреннего солнца сняли всеми цветами радуги и на первый взгляд были похожи на больших, но совершенно невинных садовых гномов. Искусство подождет, решил Гронек, спускаясь по ступеням и осматривая каменистую площадку.

Он убедился, что стена между двором и барбаканом была действительно очень высокой. Гладкая, ровная, с почти неповрежденной штукатуркой, она примыкала к боковым крыльям замка, почти достигая высоты третьего этажа. Другая стена, полукруглая, отделявшая этот странный дворик от леса, была чуть ниже, однако, чтобы перелезть через нее, подумал адвокат, надо быть не только альпинистом, но и иметь специальное снаряжение. Убийца мог пройти только через дверцу. Замки не были повреждены, следовательно…

После этих умозаключений Гронек позволил себе удовольствие пройтись мимо выстроенных в ряд скульптур. Они заинтересовали его гораздо больше, чем можно было предположить. Каждый из людских пороков, которые он угадывал в крикливых красках, характерных жестах и гримасах кикимор, живо напоминал ему процессы, в которых приходилось участвовать, людей почти забытых, скрытых временем в тень подсознания…

Неожиданно ему сделалось плохо, он закрыл глаза и закачался. Видно, солнце припекало слишком сильно.

– Пан адвокат! – раздался голос со ступенек. – Кофе ужо – как собачий нос!

Но Гронек не отвечал, и Седлницкий побежал к нему.

– Что с вами? – спросил он озабоченно и взял адвоката за локоть.

– Я почему-то неважно себя почувствовал… – Гронек провел ладонью по лицу. – Наверное, от солнца.

– Так пойдемте быстрее в тень. – Рафаэль повел его к замку. – Дам вам выпить чего-нибудь холодного. Кофе, например.

Во дворе Гронек освободил свою руку и пошел твердой походкой.

– Холодный кофе пейте сами, – сказал он, повернувшись к Седлницкому. – И вообще катитесь вместе с ним к черту!

– Или в… – художник произнес ядреное слово и захохотал довольный. С этой минуты он стал смотреть на своего гостя приветливей.

– Да, да, именно туда, – согласился адвокат, всегда умевший найти верный тон в разговоре с разными людьми.

Они прошли через кухню, по которой разносился аромат из кастрюли с кипящим вороньим супом, и вошли в большую комнату, где пахло масляными красками, скипидаром и смолой. Художник усадил посетителя в потертое кресло и начал колдовать с напитками. Сквозь узкое окно в толстой стене Гронек видел двор, залитый солнцем. Потом он окинул взглядом комнату. Все стены были завешаны картинами, а те, которые не уместились, стояли где придется.

– Только не вздумайте таращить глаза на картины и болтать об искусстве, – предупредил Рафаэль.

– Это мне и в голову не придет, – отрезал Гронек. – Я только что насытился настоящим искусством. И каким искусством! Однажды я прочитал, что в одно мгновение можно прожить всю жизнь. Мне казалось, что это всего-навсего поэтический образ. Черта лысого! Если бы я еще немного побыл среди тех скульптур, то поверил бы, что бедняжку Залеску убил я, и пошел бы сдаваться Янде!

Седлницкий как раз собирался подать адвокату высокий бокал, наполненный льдом и какой-то красной жидкостью. Услышав слова Гронека, он быстро поставил напиток и с удивлением посмотрел на гостя.

– Вот видите, – произнес он медленно, – а большинство называют их кикиморами…

– Я тоже, – вздохнул Гронек, – пока не увидел. Наверное, это большинство поймет их только в будущем веке.

– Вы говорите мои слова, – заявил серьезно Рафаэль. – Кто бы мог подумать о вас такое! Выпейте, вам будет легче. Вы – очень впечатлительная натура.

– Хорошо… – блаженно протянул Гронек, отпив из бокала несколько маленьких глотков. – Скажите, а что вы туда намешали?

– Содовая вода, лед, чуть-чуть водки и сок черной смородины. Домашний, Мила привезла.

– Кто?

– Есть тут одна, – махнул рукой Рафаэль в сторону главного здания замка. – Тоже искусствовед. На скульптуры Матеса смотрит как на забавный кич.

– Вы, видимо, имеете в виду пани Альтманову?

– Барышню, уважаемый, барышню! Перезрела наша Эмила. Даже любовника не смогла найти. Но сейчас у нее вроде появилась надежда. Видел я ее в «Монастырской винарне» с этим вашим капитаном.