Текст книги "Зарубежный детектив (1989)"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Гуннар Столесен,Анна Бауэрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 44 страниц)

5

Янда на мгновение замер, как замирает экскурсант перед картиной или скульптурой, превзошедшей все его ожидания. «Насколько, наверное, легче жить таким красавцам, – мелькнуло у него в голове. – А может, наоборот, сложнее? Но в любом случае это – капитал».

У Рудольфа Гакла и движения были изящны. Он непринужденно сел и неторопливо поднял голову, придав позе горделивый вид.

«Надо посмотреть картины в замке Клени, – вспомнил капитан. – Петр утверждал, что Гакл похож на какого-то гранда со старинного испанского полотна. Скорее всего это правда. Узкое лицо и бледноватая для брюнета кожа. Волосы иссиня-черные, блестящие. Ровный, узкий нос, классический рисунок губ, подбородок слегка выдвинут. Но прекраснее всего, конечно, глаза… Бедняга Квазимодо Рафаэль! Если этот на кого-то обратит внимание!.. А на нас смотрит свысока, как инфант на своих нерадивых слуг».

Коварж равнодушно и безучастно выполнил необходимые формальности. «Словно он не имеет чести, – подумал, забавляясь, Янда, – беседовать с доном Родольфом, герцогом из Аламеды».

– Пан Гакл, задаю вам те же вопросы, что и всем. Когда вы видели в последний раз Марию Залеску, при каких обстоятельствах и что вы делали вечером и ночью двадцать второго мая?

– Отвечу на все вопросы, но не думаю, что как-то смогу помочь вам пролить свет на эту неприятную историю.

«Убийство он называет неприятной историей», – с неприязнью отметил Янда.

– Марию Залеску, – продолжал Гакл, – в последний раз я видел вечером двадцать второго. Встретил ее на лестнице между вторым и третьим этажами. Она шла на прогулку. Было около половины девятого.

– Вы хотели присоединиться к ней?

– Да. Видимо, вам все уже известно. На втором этаже к нам подошла экскурсовод Лудвикова, а вслед за ней и архитектор Яначек. Речь шла о программе представлений во дворе замка. Потом экскурсовод сказала, что управляющий Седлницкий в ресторане, и Залеска отправилась за ним. Дело в том, что Седлницкий – известный пьяница…

– Кто из вас ее сопровождал?

– Яначек. Они, кажется, вместе вышли только во двор. Впрочем, в окно я не смотрел. А также Альтманова. Она появилась, когда Залеска уходила, спросила ее, куда та идет, я, не получив ответа – они не ладили менаду собой, но об этом вы, наверное, тоже знаете, – отправилась вслед. Мне неизвестно, догнала ли. Я из замка больше не выходил… до следующего утра, когда все мы узнали…

– Понятно. Вечер и ночь вы провели со своей невестой?

– Это… – начал было Гакл, глаза его забегали, а на бледных щеках появился румянец. – Можно назвать и так, – допустил он неохотно.

– С некоторой долей условности, – дополнил Янда. – Ведь вы женаты?

– Это мое сугубо личное дело, – ответил он, – и оно совершенно не связано с расследованием.

– Ошибаетесь, – покачал головой капитан. – Мы расследуем убийство. Здесь что угодно может быть связано с чем угодно. По нашим сведениям, убита ваша интимная приятельница. Или она была таковой, пока вашим расположением… хм… не завладела барышня Лудвикова…

– Клевета, – бросил Гакл презрительно. – Мария Залеска действительно много лет была моим другом и сотрудницей и, если бы не погибла трагически, наша дружба продолжалась бы.

– Значит, между вами были давние дружеские отношения, на которые ваша новая связь не повлияла?

– Конечно.

– Вы были с Залеской в интимных отношениях?

– Позвольте! – взорвался Гакл. «Темные очи инфанта мечут молнии, – продолжал забавляться Янда, – теперь полетят головы». – Если я скажу «нет», вы не поверите. Потому что этому принято не верить. А хотя бы и так, – он опять повысил голос, – разве бросает это на меня какое-нибудь подозрение? В таком случае у нее, – подчеркнул он, – была бы причина ненавидеть меня и покушаться на мою жизнь. Но ничего подобного, разумеется, и близко не было. Она была, – добавил Гакл с достоинством, – благородной личностью.

– В этом никто не сомневается, – заверил его Янда. – Значит, свою… хм… замену барышней Лудвиковой она вам простила полностью, и вы остались друзьями.

– Выражаетесь вы не слишком-то изящно.

– Что делать, – вздохнул капитан, – запущенное воспитание в старости не исправишь. Послушайте, а не знала она какую-нибудь вашу тайну, которыми обычно делятся интимные друзья?

– А я ее убил, чтобы меня не выдала, так? – Гакл вскочил и встал посреди комнаты в величественной позе.

– Этого никто не утверждал, пан Гакл. Сядьте, пожалуйста, и постарайтесь взять себя в руки, – проговорил спокойно капитан.

– Простите, – Гакл опустился в кресло. – Нервы. В последнее время я несколько взвинчен… Знаете, я ее любил. – Он потер пальцами веки, и Янда обратил внимание на прекрасный перстень старинной работы с голубым лазуритом.

– Тем более, – заметил он успокаивающим тоном, – вы должны быть заинтересованы в том, чтобы преступник был найден.

– Да… конечно… я постараюсь…

– Ваша… приятельница Ленка, кроме всего прочего, сообщила, что Марию Залеску ненавидела Эмила Альтманова, хотя, казалось, наоборот, должна быть ей за многое благодарна. Она сказала, что вы можете объяснить нам это с помощью какой-то теории.

– Я просто знаю, – Гакл иронически улыбнулся, – почему Эмила не любила Марию. Из зависти. Мария всегда превосходила Эмилу. Во всем. Ее это унижало, а еще приходилось терпеть постоянную помощь подруги. Но она не могла не принимать эту помощь, потому что самостоятельно из своих неприятностей никогда бы не выкарабкалась. О гордости духа это, конечно, не свидетельствует, скорее о трусости и даже зависти. Эмила завидовала всему, в чем сама не преуспела, – красоте Марии, ее способностям, успехам в работе. Иногда от зависти просто зеленела! Поэтому, кстати, и написала ту грубую, вульгарную критическую статью. Не понимаю, как такое могли опубликовать.

«Интересно, кусала ли Эмила руки, как тот водяной в барбакане», – подумал Янда.

– Значит, по-вашему, можно допустить, – спросил он Гакла, – что болезненная зависть могла привести…

– Нет. Я так не думаю. Хотя… это тоже нельзя исключить. Не хочу вам советовать, но на вашем месте…

– Пожалуйста, советуйте.

– Прежде всего я обратил бы внимание на то, где произошло преступление. Если, скажем, в магазине, то любовь, ненависть, другие чувства я отодвинул бы на задний план и в первую очередь поручил провести ревизию, обратив главное внимание на дорогие и дефицитные товары. В девяноста процентах именно здесь я нашел бы мотив преступления. Замок, – подчеркнул оп, – тоже весьма специфическое рабочее место. Дорогих и дефицитных вещей в нем намного больше, чем в магазине и во всех других местах, где можно украсть. Тут я и искал бы мотив, потому что возможность легкого обогащения притягивает определенных индивидуумов. В замке идет инвентаризация, об этом вам, наверное, известно. Но вы не знаете, как она ведется. Черепашьими темпами. Все предметы, а их более двадцати тысяч, занесены в так называемый предварительный список. Лучше вам с ним не знакомиться! В результате настоящей инвентаризации на каждый предмет будут заведены карточки с точным профессиональным описанием и фотографиями. Но знаете, когда это будет? При наличии двух-трех человек, выполняющих к тому же еще и другую работу? Через два года. Очень Удобное время, прекрасная возможность для ловкачей, которым хорошо известна обстановка, а также план замка. Мария помогала проводить инвентаризацию. Интеллигентная, знающая, она могла гораздо быстрее обнаружить возможную крупную махинацию, чем несколько медлительная Эмила. Преступнику грозило разоблачение. А потому на вашем месте, – поучал он, словно с кафедры, – я прежде всею провел бы ревизию. Списки, количество предметов, инвентарные номера. Уверен, что после этого до раскрытия дела будет рукой подать.

«Теперь он напоминает артиста, который хорошо сыграл роль испанского вельможи и ждет аплодисментов, – продолжал мысленно комментировать поведение Гакла Янда. – Не буду его разочаровывать».

– Пан Гакл, – произнес он торжественно, – в своей профессии вы, безусловно, на своем месте, и мне по-своему жаль. Потому что в ином случае я предложил бы вам стать членом нашего коллектива. Правда, мероприятия, предложенные вами, я уже организовал, но вы не могли об этом знать. Я уверен, что из вас семерых… хм… заинтересованных такая идея пришла на ум только вам. Хотя управляющий замком мог бы подумать об этом. Но пан Седлницкий, видимо, слишком потрясен…

– Отсюда прямиком направился в «Рай», – ухмыльнулся Гакл. – Если не «лечится» за ближайшим углом.

– Такие способности, как у вас, грешно не использовать, – продолжил капитан, – поэтому дайте нам еще один совет. Вы знаете своих коллег, работающих в замке. Кто из них… возможно… при определенных обстоятельствах… был бы способен на такое преступление? Разумеется, мы не арестуем его на основании одного только предположения.

– Учитывать особенности характера – это очень правильно, – великодушно оценил Гакл. – Не хочу никого чернить. Но расскажу вам, если позволите, один случай. Было это почти год назад. – Он уселся поудобнее. Янда бросил взгляд на часы и обреченно вздохнул. – Наш институт, помимо всего прочего, занимается покупкой старинных художественных предметов. Для этого существует закупочная Комиссия. Однажды пришел к нам некий гражданин по фамилии Новак. Принес картину, написанную на доске, – довольно старую, кстати, серьезно поврежденную, где чувствовалось византийское, а возможно, и итальянское влияние. Территория нынешней Югославии, подумал я. Новак подтвердил. Картину якобы вывез как трофей с первой мировой войны его дедушка. Из Далмации. Главным мотивом был крест с распятым Христом, центральную сцену обрамлял ряд маленьких фигур святых. Предположительно пятнадцатый или шестнадцатый век… Я не стал называть Новаку какую-либо цену, сообщил ему лишь время заседания закупочной комиссии. Про себя же подумал, что стоить картина будет около десяти тысяч. Но что произошло дальше! – Гакл сделал драматическую паузу. – Начал там крутиться Яначек. Я видел, как он разговаривал с Новаком, но, к сожалению, не придал этому значения. Остальное же узнал гораздо позже. От Новака. Яначек сказал ему, что мы – несолидная организация, а он по случаю может помочь ему выгодно продать картину. Как раз сейчас у него гостит родственница из Соединенных Штатов. Она с ума сходит по любому антиквариату. Заплатит гораздо больше, чем наш институт, деньги у нее есть. Договорились о встрече у Новака. Яначек пришел с молодой дамой, которая плохо говорила по-чешски и после каждой фразы произносила о'кэй. Одета во все заграничное и так же безвкусно, как настоящая американка в туристической поездке. Яначек играл роль знатока и советчика. Заявил, что это народное творчество конца восемнадцатого века, но картина серьезно повреждена, поэтому оценил ее в две тысячи. Женщина из Оклахомы немного поломалась, но в конце концов согласилась заплатить.

Гакл огляделся и, видимо, остался доволен явным интересом слушателей.

– Но Новаку, – продолжал он, – что-то показалось подозрительным. Его друг сфотографировал картину, и на следующий день с фотографией в руках они отправились собирать информацию. В центре города направились в ближайший крупный антикварный магазин, к сожалению, не знаю, в какой. Друг ждал в магазине, а Новак направился в кабинет. Там спиной к нему сидела длинноволосая дама в потрепанном рабочем халате и попивала кофе. «Заведующего нет, будет после обеда», – бросила она через плечо, потом повернулась. И… вытаращила глаза – Новак тоже, открыла рот – и Новак за ней. Не надо вам объяснять, что перед ним была «американка». Но представьте себе, что этот олух Новак сбежал из магазина вместе с приятелем, вместо того, чтобы позвать… кого-то из вас. Видимо, был в шоке.

– Иногда такое бывает, – кивнул Коварж, – когда человек неожиданно сталкивается с подлостью.

– Новак рассказал мне все только после заседания закупочной комиссии.

– За сколько вы купили картину?

– За десять тысяч. Она действительно была серьезно повреждена.

– Насколько я знаю, Яначек – ваш подчиненный, – вмешался капитан. – Сделали вы из этой истории какие-то выводы?

– Я совершил ошибку, – суверенный вельможа опустил голову. – Вместо того, чтобы наказать Яначека, я откровенно поговорил с ним наедине. Он поклялся, что больше никогда в жизни ни о чем подобном и не подумает.

– А он, возможно, подумал. Это вы хотели сказать нам своим рассказом?

– Вы же спрашивали о подходящем характере.

– Конечно. Благодарим за помощь. Петр, пан Гакл позвонит тебе сюда и сообщит адрес бывшего владельца картины, думаю, что он есть в протоколе закупочной комиссии. Новак опишет нам чехо-американку и сообщит, в каком антикварном магазине произошла встреча.

– Вы хотите этим заняться? – удивился Гакл.

– Нет. Но такие связи не мешает знать.

На мгновение наступила тишина. Коварж рисовал в блокноте, Чан посматривал на магнитофон.

– Ну, – обратился к ним капитан, – есть у кого-нибудь еще вопросы к пану Гаклу? Тогда у меня, – продолжил он, когда никто не отозвался, – личный. Что пишете? Чем хотите нас удивить?

– Я вас, кажется, не понимаю, – потряс головой Гакл, но глаза его загорелись, щеки слегка порозовели, и весь он оживился.

– Не буду говорить, – произнес Янда, – какое впечатление произвела на меня ваша книга, иначе вы решите, что это неуклюжая лесть. Но я, наверное, не единственный, кто пытался высказать вам свое восхищение.

– Все рецензии были благожелательными, и сейчас готовится новое издание, – Гакл словно стал выше.

– А можете сказать, над чем сейчас работаете?

– На этот раз тема гораздо сложнее. Она традиционна, но живопись…

Зазвонил телефон.

– Слушаю, – отозвался Петр и затем передал трубку Янде: – Тебя. Городской отдел.

– Да… да… – повторял время от времени капитан. – Директор Горчиц Яромир… да… Петр, бумагу и ручку…

Он схватил блокнот, поданный ему поручиком, и стал делать пометки на странице, частично заполненной экспрессивными рисунками кикимор. На миг его глаза выразили удивление, но сразу же взгляд снова стал невозмутимым.

– В замке Клени остались только тени, – с улыбкой произнес он в рифму, когда повесил трубку. – Свидетели, как всегда, ничего не знают. Большое спасибо, пан Гакл, протокол на подпись вам пришлем.

На уходящего Гакла никто не обращал особого внимания, только поручик Чап бросил тихую и, в общем-то, ненужную реплику в адрес людей с раздутым самомнением.

– Рады вас видеть, пан Яначек, в нашем уютном интерьере, – сказал капитан новому посетителю после выполнения необходимых формальностей.

– Интерьеры – мой хлеб, пан капитан, – моментально отреагировал Яначек, – поэтому могу с полной ответственностью заявить, что ваш – один из самых уютных.

– Да, да, – кивал головой Янда, – а вы еще не знаете другие наши помещения. С ночлегом и обслуживающим персоналом.

– Излишества портят людей, поэтому совсем не обязательно мне все знать, – улыбнулся, обнажив великолепные зубы, маленький человечек в очках. «Природа так милосердна, – размышлял про себя Янда, – что каждому дает хоть что-то. Вот и этому коротышке расщедрилась на роскошные челюсти».

– Пан архитектор, мы здесь каждому задаем одни и те же вопросы: когда и при каких обстоятельствах видел Марию Залеску в последний раз и что делал вечером и ночью двадцать второго? Нас это даже начинает утомлять.

– А за дверью ждут еще трое, – с пониманием заметил Яначек.

– Вот именно. Поэтому я сейчас скажу за вас то, что знаю. Двадцать второго вечером, около половины девятого, вы подошли к небольшой группе, которая стояла в коридоре второго этажа замка. Там были Мария Залеска, Ленка Лудвикова и Рудольф Гакл. Вы говорили о драмах Шекспира и о возможности их инсценировки во дворе замка. Потом Ленка Лудвикова сказала что-то о ресторане, где управляющий замком заливает свою хандру. Мария Залеска направилась туда, а вы пошли с ней. Теперь можете продолжать. Куда вы проводили пани Залеску?

– Только до дверцы, ведущей со двора в барбакан. Постояли немного и разошлись. Это может подтвердить Ленка, которая все время пялилась на нас из окна.

– О чем вы разговаривали?

– Да ни о чем особенном. Пани Мария жаловалась мне, что в последнее время очень нервничает, что все ее раздражают. Этим она объяснила ссору с Седлницкий – вечером они крепко поцапались во дворе. Ей, видимо, это было неприятно, она всегда вела себя как воспитанная дама, а тут вдруг раскричалась, как на базаре. Ей хотелось, очевидно, как-то оправдать свое поведение в моих глазах.

– Вы слышали тот разговор во дворе?

– Это был такой «разговор», что не услышать его было невозможно.

– Можете пересказать его содержание?

– Трудно. Они не говорили ничего конкретного, лишь сплошные оскорбления. С той только разницей, что Кваша пользовался своими обычными ругательствами, а пани Мария выступила, так сказать, в оригинальном жанре. Такой я ее еще никогда не видел.

– Подождите. Какими ругательствами пользовался Ква… пан Седлницкий?

– Ну, например, называл свою собеседницу дурехой, пустой головой и шутом короля Филиппа Арагонского. Но он подобными и еще более красочными выражениями пользуется повседневно и говорит их любому. Знаете, – Яначек стыдливо опустил за очками глаза, – это страшно грубый человек, но к его грубости все привыкли.

– Значит, пани Залеска, как его многолетняя приятельница, должна была привыкнуть к его «дурехам» и «королевским шутам»?

– Конечно, – блеснул образцовыми зубами Яначек.

– Почему же в тот раз они ее так разозлили?

– Такая мелочь не могла разозлить ее. Должно было случиться что-то более серьезное.

– У вас есть предположения?..

– Она выбежала из его квартиры прямо во двор, он – за ней, и тут началось… Пани Мария обзывала Седлницкого противным горбачом, тварью и уродом, бессовестным развратником, которого вытерпит только… словом, падшая женщина. Прошу прощения, но я всего лишь повторяю.

– Выбежали из квартиры управляющего… – повторил капитан. – А не сложилось у вас впечатления, что Седлницкий позволил там себе лишнее с Залеской?..

– Не сложилось, – прервал его Яначек. – Это было невозможно, потому что в квартире они были не одни.

– Кто же там был еще? – поспешно спросил Янда.

– Это знаю, наверное, только я, – тоненькие веки за очками замигали лукаво. – Дело в том, что за той сварой я наблюдал из окна напротив, откуда видна дверь в квартиру управляющего. Во время ссоры она открылась, оттуда выскользнула Ленка Лудвикова и шмыгнула под аркаду главного здания. Ее никто не мог видеть, только я имел это удовольствие.

– Из окна напротив, хм… То есть из правого крыла замка. С какого этажа? – невинно спросил Янда.

– Со второго. Оттуда был идеальный обзор, – довольно хихикнул Яначек.

– Остается выяснить, что вы там делали, – голос капитана зазвучал холодно. – Там – хранилище самых ценных предметов. Кроме тех, кто занимается инвентаризацией, и, Разумеется, управляющего замком, туда по инструкции никто не смеет входить.

– Такая инструкция существует, – невозмутимо кивнул Яначек, – но на практике все иначе. Если придерживаться всех инструкций, то выставку мы будем готовить год. Я ходил туда с рулеткой, чтобы измерить несколько картин: мне нужно было распланировать их размещение в интерьере. Просить каждый раз из-за этого разрешение в институте, согласитесь, было бы невозможно. В конце концов, Мария Залеска помогала группе инвентаризации каждую свободную минуту. Просто так, из интереса, и у нее тоже не было разрешения.

– Ошибаетесь, было. Она занималась инвентаризацией как первоклассный специалист. А вам там абсолютно нечего было делать. Представьте себе такую ситуацию. – Янда наклонился, оперевшись локтями о стол. – Ревизия, которую проведут в замке в ближайшие дни, не обнаружит некоторых ценных предметов, указанных в списке. Вам, единственному постороннему человеку, заходившему в хранилище без разрешения, это сулит большие неприятности.

– Не думаю, – улыбнулся Яначек. – Вы правы, ревизия определенно выявит какую-нибудь недостачу. У Беранека там такой кавардак! Но ведь надо еще доказать, что именно данный человек похитил. Иначе не избежать осложнений.

– В нормальной ситуации – возможно. Но в замке совершено убийство. В замке, пан Яначек, который доверху набит ценными произведениями искусства. Одним из первых здесь возникает мотив…

– Ошибаетесь, – прервал его Яначек. продолжая улыбаться. – Вы не знаете, да и не можете знать, атмосферы замка Клени. Поэтому в тот вечер я говорил о драмах Шекспира.

Но Янда и не подумал расспрашивать архитектора об атмосфере.

– Как вы попали в хранилище? – спросил он сухо. – Где вы взяли ключ? Или у кого?

– Ключ торчал в замке, – ответил Яначек спокойно, – но я к нему даже не прикоснулся, было не заперто. Там, наверное, где-нибудь шлялся Беранек – возможно, убирался или торчал у другого окна. Спросите его, это было примерно в половице седьмого. Я за той ссорой наблюдал до самого конца, потом измерил, что мне надо, и ушел. Спросите, куда? В свою конуру, ужинать. Питаюсь скромно, я человек небогатый. Потом вернулся в выставочные залы и работал почти до темноты. Закончив, бродил в одиночестве и размышлял. Пока мое внимание не привлек тот крик,

– Крик? – не сдержался Янда.

– Вам, пан капитан, скорее всего рассказывали о мирной беседе в сумеречном коридоре. Прекрасный Рудольф меня уже уговаривал говорить с вами только о моем любимом Шекспире и «забыть» обо всем остальном. Но я на это не пойду. Убийство, сказали вы, – происшествие чрезвычайное, поэтому правда и ничто, кроме правды, будет моим щитом.

– И той правдой является?.. – нетерпеливо вмешался Коварж.

– Прежде всего то, – повернулся к нему Яначек, – что те трое страшно ссорились. Я был в зале недалеко от места, где они стояли, подошел к дверям и увидел, что началась склока. Представьте себе, взрослые люди, а сцепились, как школьники на перемене. Неприятно было наблюдать за этим, поэтому я и вмешался. Они сразу прекратили и стали по-глупому притворяться, что ничего не произошло.

– Вот об этом подробнее, – распорядился Янда. – Кто? С кем ссорился? Из-за чего?

– Гаклу, видимо, очень нужно было поговорить с Марией наедине, и он пытался увести ее на улицу. Ленка противилась этому. Вначале казалось, что дамы сумеют договориться. Они дружно называли его лгуном или обвиняли в аморальности, точно не помню. Потом Ленка перегнула палку – сами понимаете, юность иногда безрассудна, – сказала, что Гакл несет ей всякую чушь или что-то в этом роде. Он надулся, отвернулся от нее и хотел увести Марию. А та вдруг стала грозить, что может кое-что рассказать о пашей крошке. Скорее всего имела в виду ту сцену у Рафаэля. Лейка подскочила к Марии как тигрица. Гакл с большим трудом оттащил ее. В этот момент я и заговорил о Шекспире.

– Хм… – покрутил головой Янда, – расскажите все еще раз, сначала.

Яначек повторил все, добавляя подробности и используя яркие метафоры.

– Пан капитан, – завершил он торжественно, – Шекспиру фантастически подходят стены замка Клени, но с таким же успехом там можно играть и античные драмы, поскольку речь в них идет, как правило, о семейных трагедиях. Ведь и в пашей истории, поверьте мне, – его голос зазвучал еще торжественней, – все дело в семейной трагедии. В определенном смысле. Здесь действует genius loci – гений места, злой искуситель, атмосфера, традиции места. Не хочу сегодня отнимать у вас время, но когда-нибудь расскажу хотя бы некоторые эпизоды из истории замка Клени. Это была хмурая крепость, и не проходило столетия, чтобы там не разыгрались две-три страшные трагедии… всегда, так сказать, на семейной почве. Как вы думаете, почему такой прекрасный замок его хозяева сдали в аренду монахиням? Потому что не могли там жить. Боялись тех стен, пропитанных уносом и страданиями, боялись, что все может повториться. Не-ет, в данном случае не годятся обычные, привычные версии – кража, спекуляция и подобные пороки. Темные инстинкты, любовь, переходящая в ненависть, уродливые страсти – вот символы замка Клени! В любом другом месте садовник остался бы садовником, не смог бы стать подлинным художником, чьи произведения являют собой как иллюстрацию этого проклятого, дьявольского места. Ни в каком другом месте в его сознании…

– С пани Залесной, – вклинился Янда, – вы расстались во дворе. Что делали потом?

Потребовалось некоторое время, чтобы Яначек, разгоряченный монологом, среагировал на этот простой вопрос.

– Пошел прогуляться, – ответил он вяло.

– Куда? Ведь ворота уже были заперты. Вы пошли вместе с Залеской через барбакан?

– Нет… Должен вам признаться в одной мелочи. Дело в том, что я умею открывать ворота. Чтобы справиться с этими допотопными запорами, много умения не надо. До того вечера об этом никто не догадывался. Но едва я… ну, немного отогнул засов, – появился этот недоношенный паршивец Бенеш. Хитро ухмыляясь, он попросил, чтобы я и его выпустил наружу. Что мне оставалось делать… Он направился вниз, к деревне, а я в другую сторону. Там над заказником есть горка, с которой открывается красивый вид… Словом, небольшая вечерняя прогулка. Ведь я романтик по натуре.

– Когда вы вернулись?

– Примерно через полчаса. После девяти. Сразу же отправился в свою конуру, которую делю с Беранеком. Моего соседа не было дома. Я немного почитал и уснул.

– Знаете, когда вернулся Беранек?

– Когда он пришел, то разбудил меня. Но сколько было времени, не имею понятия.

– Больше никого вы не видели, ничего не слышали?.. А когда стояли у дверцы, не заметили пани Альтманову?

Яначек отрицательно покачал головой.

– Благодарим. Мы с вами еще встретимся.

– Я очень огорчусь, если этого не произойдет, – очкастый человечек поклонился, прощаясь.

– Когда Седлницкий говорил о шуте, – заметил после его ухода Коварж, – то он определенно имел в виду этот хилого романтика.