Текст книги "Зарубежный детектив (1989)"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Гуннар Столесен,Анна Бауэрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц)

15

Обещанная капитаном Яндой встреча с участниками и очевидцами трагических событий состоялась через два дня в замке Клени. Он все еще был закрыт для посетителей, поэтому собрались в субботу после обеда. Душой общества был доктор Гронек. Адвокат обожал посиделки, устраиваемые после окончания каждого дела, которое вел капитан. Не в последнюю очередь они ему нравились потому, что на них его друг давал ему вволю высказаться.

И сегодня в комнате Седлницкого адвокат уже готов был произнести вступительную речь, но его остановил Рафаэль:

– Минуточку, пан доктор. Помните ли вы мой главный принцип?

– У вас есть принципы, господин из Холтиц? – удивился Гронек.

– Этим принципом является, – продолжил художник, не обратив внимания на выпад, – стремление сделать все, чтобы мои гости чувствовали себя как можно лучше. Я уже говорил вам об этом, – произнес он топом учителя, делающего замечание забывчивому ученику.

– Действительно, – хлопнул себя по лбу адвокат, – как я мог забыть! Сейчас, чтобы нам стало совсем уж хорошо, пан Седлницкий начнет нас пугать до смерти. Но его можно простить – тяжелая наследственность. Как потомок известного семейства могильщиков…

Седлницкий предпочел ретироваться на кухню. Вскоре он вернулся оттуда с подносом, на котором стояли бутылка виски, сифон с газированной водой и стеклянная миска с кусочками льда. Его появление было встречено горячим одобрением.

– Знаю, какие напитки уважает пан капитан, – заметил художник скромно.

– Да, да, пан капитан вообще не любит ни в чем себе отказывать, – подтвердил Гронек, – поэтому к старости накопит… – он быстро поднял руку, останавливая Рафаэля, с языка которого готово было сорваться ядреное слово, и закончил фразу сам: – …на запасные части к своей старой «шкоде».

– И правильно, – отозвалась Эмила. – Судьба Яначека учит, к чему может привести жадность. Но нальет наконец кто-нибудь, или мы будем на все это только смотреть?

За дело взялся Михал Медржицкий.

– Жалко, – огорченно сказала Ленка, – мы с Мишей должны будем скоро уйти.

– Уйти? – нахмурился адвокат.

– К сожалению. В ресторане сегодня свадьба, надо помочь родителям.

– Я тоже туда иду. Фотографировать, – извиняющимся тоном произнес Дарек и развел руками: – Бизнес есть бизнес.

– Тоже мне, общество! – разочарованно протянул Гронек.

– Оставьте их, пан доктор, – стал успокаивать его Рафаэль. – Нам и без них будет неплохо. А знаете что? Вы здесь переночуете!

– Начинайте уж, – попросила Ленка Янду. – Мы правда скоро умчимся…

– Поспешай медленно, – остановил ее капитан. – Вначале выпьем, а потом мой друг Гронек объяснит вам суть дела. Он это умеет, не то что я. – Он поднял рюмку. – Предлагаю выпить за красоту присутствующих женщин, в том числе и моей бывшей любви.

– Бывшей? – удивилась Эмила. – Вы ее уже не любите?

Янда бросил взгляд на мольберт, где стоял – предупредительность, проявленная Рафаэлем, – портрет очаровательной женщины с голубыми глазами кисти Пьера Миньяра.

– Только в воспоминаниях, – печально улыбнулся оп. – Но очень хорошо, что она сегодня с нами. Итак, Яник, начинай.

Довольный Гронек завертелся в кресле, потом выпрямился и заговорил торжественным тоном:

– Каждое дело имеет свои особенности, свою специфику. А наше «дело семи кикимор» – следователи простят мне, что я так называю его, – было исключительным. Против этого никто не осмелится возразить, хотя взгляды на него могут быть различными. Скажем, пани Альтманова увидит здесь только странное стечение обстоятельств, над которым не стоит особенно ломать голову. А художник Седлницкий будет считать, что такие необычные события могли произойти только в замке Клени, полном загадок и тайн.

Так или иначе, остается фактом, что было совершено злодейское убийство молодой, красивой и очень одаренной женщины. С учетом специфики места преступления и других данных, с самого начала можно было сосредоточить внимание на семи подозреваемых, у каждого из которых, как сразу же выяснилось, был мотив для преступления, правда, у одних он был очевидным, у других – неясным. Пикантность ситуации заключалась в том, что мотивы эти впадали с теми человеческими пороками, которые в середине прошлого века аллегорически изобразил в своих необычных творениях скульптор-самоучка, которого я считаю великим художником.

Гронек помолчал, отпил из бокала и, окинув взглядом аудиторию, остался доволен: никто не спускал с него глаз.

– По замыслу скульптур должно было быть восемь, – продолжил он, – но последняя, ангел смерти, осталась незаконченной. Тем не менее этот набросок в камне идейно является логическим завершением всего ансамбля. В каждом из нас в той или иной степени присутствуют отрицательные черты характера, которые символизируют скульптуры. Один – скряга, другой – мот и гуляка, третий завидует соседу, купившему новый автомобиль, четвертый излишне мнит о себе… чаще всего без всяких на то оснований. Знаем мы и таких, в общем-то, вполне приличных людей, которые в определенные моменты, когда на них найдет, бывают злобными… Короче, все мы не без недостатков, и с этим, наверное, ничего не поделаешь.

Но автор скульптур имел в виду иное. Да, его интересовали перечисленные мной пороки, но только в том случае, когда они переходят всякую меру. Тогда они логически ведут к распаду личности, несчастью, а часто и к смерти. Поэтому незаконченную скульптуру я считаю логическим завершением…

– Пора переходить к делу, – неучтиво прервал его капитан.

– Как раз к нему и перехожу, – слегка обиженно ответил адвокат. – Ни о чем ином я, собственно, и не говорю. Хочу только заметить, что по странному стечению обстоятельств каждый из семи подозреваемых как бы… хм… страдал одним из недостатков, воплощенных в кикиморах, но было ясно, что только у одного из них негативная черта перешла границы нормы, стали пороком, толкающим к убийству. Но какой из семи смертных грехов и кто тот злодей? Вот что нужно было узнать.

Вначале серьезное подозрение пало на пана Седлницкого. И не буду напоминать, какая из кикимор ему… скажем, ближе…

– Не надо, – махнул рукой Рафаэль. – Меня знают все и всюду.

– То же самое и с Дареком, – адвокат посмотрел на фотографа с извиняющейся улыбкой. – Прежде всего потому, что за вами кое-что уже числилось…

– Это не всегда является основанием для подозрений, – прервал его Янда. – Но в интересах истины надо признать, что в отличие от Седлницкого вы, Дарек, довольно долго находились у нас под подозрением. Был момент, когда я склонялся к тому, чтобы приписать вам второе убийство, а доктор Гронек вас – точнее, Эмилу и вас – подозревал до самого конца.

– Что?! Почему меня? – удивилась Эмила. – Пан доктор, этого от вас никак не ожидала. Чем же я заслужила?

Адвокат опустил голову:

– Йозеф, прошу тебя, объясни ей.

– Вы, Эмилка, не должны обижаться. Подозревал вас не только Яник, – начал Янда в некоторой растерянности. – Дело в том, что во время следствия мы установили факты, которые вам, может быть, неизвестны до сих пор. Вы говорили, что старый дом в Угошти пан Залеский для Марин снял, а на самом деле он его купил.

– Это я знала. Но не хотела, чтобы вы подумали о Марии… ну, что она принимала такие подарки… Хочу вам также признаться, что я была там несколько раз, поэтому знала расположение комнат и смогла найти рукопись «Реки». Мне хотелось самой разоблачить…

– А знаете ли вы, что являетесь совладелицей того дома? – прервал ее Янда.

Новость эта оказалась для Эмилы неожиданной и искренне ее удивила. Вначале она вообще не могла поверить, что такое возможно, по потом, поразмыслив, заключила: в этом поступке – вся Мария. Самоотверженная и бескорыстная – за что и поплатилась.

– А вы еще удивляетесь, – она едва сдержала слезы, – почему я хотела застрелить этого подонка Гакла!

– У меня возникли опасения на сей счет сразу же, как только я узнал, что вы сбежали от нас, а он – вслед за вами. Я сказал себе: или он совершит третье убийство, что станет настоящей катастрофой, или у нее помутится в голове, она его застрелит и будет иметь кучу неприятностей. Вот мы и помчались к телефону, чтобы послать туда своих людей. В тот момент, – Янде хотелось немного успокоить Эмилу, – на вас уже не лежало подозрение.

– Но было раньше. Почему?

– Ну, честно говоря… вы, по сути, получили отличную квартиру, автомобиль, дом у воды… Компенсацию сестре Марии за ее половину наследства выплатите легко, она не будет большой…

– Вы подозревали меня в зависти, – горько произнесла Эмила. – Я была зеленой кикиморой. Вы поверили Гаклу…

– Не удивляйтесь, Эмилка, – Янда широко улыбнулся ей. – Вы написали такую разгромную статью…

– Сейчас, надеюсь, понимаете почему! – воскликнула она раздраженно.

– Конечно, понимаем, – успокоил ее Гронек. – Не сердитесь, голубушка. У нас же дружеская беседа, а не допрос.

– Я с самого начала подозревала, что автор «Реки» – Мария. Ведь я знала ее с юности. Правда, когда переехала к ней, книга была уже в типографии. – Эмила вытерла глаза и продолжила спокойным голосом: – Мария никому не открывалась, даже мне, но и слепой мог увидеть, что она сходила с ума по этому красавцу. Не знаю, как такое могло случиться, ведь она же во всем была выше его на две головы…

– У Дарека, – вмешался Янда, – на этот счет есть любопытная теория.

– Любая теория сути дела не изменит, – вздохнула Эмила. – Короче, мое подозрение, что она из любви преподнесла Рудольфу такой великий дар, переросло в уверенность. Особенно после того, когда я перечитала ее прежние статьи. Ведь стиль сильно изменить нельзя. Разозлило меня это страшно, ведь Мария была мне как сестра, никого другого у меня нет. Но открыто сказать, что мне известна правда, я не могла. Надо было знать Марию. Тогда я потеряла бы ее навсегда. И я решила забыть, не думать об этом. Но, к сожалению, этот случай не стал единственным. Гакл, который надувался прямо на глазах, стал намекать, что готовит новую книгу – о крупнейших памятниках архитектуры и их влиянии на чешскую культуру… Мария стала чаще удаляться в Угошть – без меня. Готовилось новое жертвоприношение идолу. А потом вышла эта ее ужасная брошюра. Меня до сих пор зло берет. Дальше ехать было некуда. Не думаю, чтобы Гакл просил ее написать брошюру… она сама хотела снять любые подозрения, если они у кого-нибудь появятся в будущем. Брошюра была на ту же тему, что и готовящаяся книга, но складывалось впечатление, что писал ее дебил. Короче, я решила: пора вмешаться. Напишу критическую статью на тему: способная, подающая надежды специалистка вдруг абсолютно поглупела. И этим выбью оружие из ее рук. В редакции со мной согласились, потому что тоже удивлялись таким переменам. Не случись этой трагедии, ее с Гаклом афера все равно рано или поздно провалилась бы.

– Когда Залеска узнала имя автора, вам пришлось несладко, – как бы размышляя вслух, заметил Гронек.

– Вначале она страшно бушевала, а потом принялась ходить за мной. Видно, хотела уговорить, чтобы я держала язык за зубами.

– Ну хорошо, – вмешался Дарек, – а какая здесь связь со мной? Вы сказали, что вместе с Милушкой…

– Еще одна специфика этого дела – сплошная ложь в показаниях свидетелей, – принялся объяснять Янда. – Мадленка и Геленка в один голос твердили, что вы ни на миг не покидали их. Но потом проболтались о кружке выпитой вами пахты. И когда я спросил вас, как долго вас мучил желудок, вы запаниковали и вдребезги разбили свое алиби. Нам было известно, что вы обожаете Эмилу, но – как знать? – может, обожаете настолько, что готовы сделать для нее бог весть что… Встречу в то утро назначила мне она. Позвонила неожиданно…

– Это, – вмешалась Эмила, – ваша идея или… – Она скосила глаза на Гронека.

Янда молчал.

– У меня было всего лишь смутное предположение, – смущенно забормотал старый адвокат, – одна из множества версий. На самом деле прежде всего я подозревал Гакла и хотел, кстати, сказать об этом Йозефу, но он все не находил время меня выслушать. Гакла я не просто подозревал – я знал, что это он. Из всех мужчин только у него был перстень. Массивный, с большим камнем, к тому же на правой руке. Он задел им за подсвечник, когда шарил в темноте в рыцарском зале. Этот звон вы, Дарек, и услышали.

– Выходит, я… – Дарек усмехнулся, – находился под подозрением потому, что бегал в туалет. Как мало надо, чтобы человека постигло несчастье.

– В истории, – поднял указательный палец Рафаэль, – найдется не одна сотня случаев, когда люди попадали под подозрение и не за такое.

– Хорошо, согласен, – кивнул великодушно Дарек. – Ну ладно, со мной и Милушкой мы покончили. Теперь можно поговорить о Ленке.

– Но… нам уже надо идти. Правда. Скажи, Михал, – засуетилась девушка.

– О Ленке потом. Сейчас на очереди Яначек и Беранек, – пришел ей на помощь Янда, хотя толком не знал, что говорить об этой паре. С ними все было ясно.

– Слушай, Эмила, – вспомнил Рафаэль, – это правда, что вы с Яначеком рассказали друг другу, как видели Гакла с подсвечником – он в замке, а ты во дворе?

– Помилуй! – фыркнула Эмила. – Человека считают интеллектуалом, хоть и слегка деградировавшим, – а он вдруг ляпнет такую глупость! Если бы Гакл хоть чуть-чуть подумал, он на это тоже не клюнул бы.

– Значит, вы все выдумали?

– Конечно! Хорошо, что о подсвечнике почти никто не знал. Ты молчал, а Яначек решил на этом деле подзаработать и поплатился жизнью. Гакл понятия не имел, что известно следователям. Поэтому, когда я заговорила об орудии убийства, он впал в шоковое состояние, не смог сдержать себя…

– И дал нам в руки прямые улики, – дополнил Гронек.

– Мы могли арестовать его и раньше, – заметил Янда. – Он единственный не имел «железного» алиби, давал противоречивые показания, путался во времени. Несоответствий было много. Ну вот, например: такой расчетливый человек никогда не предложил бы подтвердить взаимное алиби девушке, которая выскочила из замка, кипя от злости на убитую, а во время совершения убийства шлялась неизвестно где. Но он это сделал спокойно. Потому что знал, что Ленка – не убийца. Или, скажем, Гакл утверждал, что все время ждал Ленку в своей комнате, но двое из свидетелей его там не нашли. Далее, он хотел уничтожить мотив преступления, но ему не повезло – наш сотрудник записал в Угошти номер его машины. А самое главное – кроме следов крови, на подсвечнике нашли в отпечаток пальца Гакла. Этих доказательств было достаточно, чтобы изобличить его как убийцу, хотя повозиться, конечно, пришлось бы немало. А благодаря Эмиле все разрешилось быстро и просто. Ее мужественное поведение заслуживает уважения.

– Большое спасибо за все, но нам уже пора, – сказала Ленка, поднимаясь со стула.

Стали прощаться. Вместе с Ленкой и Михалом отбыл и Дарек с сумкой и сложенным штативом.

– Послушайте, пан капитан, – продолжил беседу Рафаэль, – одна вещь мне до сих пор непонятна. Гакл вроде бы видел нас, когда мы с паном адвокатом крались по коридору и путались в силоновых нитях. Было около половины первого. Не получил ли он таким образом частичное алиби?

– Он вас, конечно, видел и даже рассказал нам, как Яник попал ногой в петлю и как вы чертыхались. Этот эпизод, думаю, навел его на мысль о втором убийстве. Точнее, способе его проведения. Потому что на убийство он уже решился. Яначек вначале пугал его намеками, а в то утро перешел к шантажу. В выставочных залах не было никого, кроме вас. Ленка, как известно, убежала к Михалу. Но в тот момент убийца допустил одну серьезную ошибку. Не проявил любопытства. Каждый нормальный смертный, увидев двоих взрослых мужчин, которые играют в индейцев, спросил бы их, чего они сходят с ума, или направился вслед за ними. Это Гакл должен был сделать! Он увидел бы, как вы нашли картину и, главное, подсвечник. Ему не пришлось бы совершать второе убийство – можно было изменить тактику и добавить нам массу трудностей. Но он был одержим мыслью, что главная опасность для него – Яначек.

– Но я никак не могу понять, – Гронек провел рукой по серебристым волосам, – почему этот пройдоха Яначек так глупо себя вел? Пытался шантажировать убийцу – и проявлял полную беззаботность! Улегся дремать на солнышке там, где никого не было. Один. К тому же все знали, что ровно в полдень в хорошую погоду он постоянно ходил туда есть свои бутерброды.

– Вспомни: он задремал, когда рядом с ним был Беранек, – ответил Янда. – Яначек уснул и не знал, что Иво ушел за пивом. У Гакла было достаточно времени, чтобы совершить это зверское убийство. Впрочем, – капитан лукаво подмигнул, – так же, как и у вас, пан Седлницкий.

– Как это – у меня? – ощетинился Рафаэль.

– Примерно без четверти час доктор Гронек оставил вас и пошел звонить. Он отсутствовал минут пятнадцать-двадцать. Вы могли выбежать в барбакан и спокойно все успеть сделать…

– Катитесь-ка вы с вашими подозрениями, черт вас побери! – разрядился художник.

– Никто вас не подозревал. – Янда дружески обнял его за плечи. – Ваш… хм… недостаток не выходит за нормальные границы, если иметь в виду теорию, прекрасно изложенную нам доктором Гронеком.

– Целую ручки, ваша милость, вы соблаговолили утешить несчастного человека, – съязвил Рафаэль. – Ну ладно, хватит уж об этом. Я хочу спросить еще кое о чем, но боюсь Эмилы. Вы не представляете себе, в кого она может превратиться, если ее разозлить по-настоящему. Хор фурий по сравнению с ней – вокальная группа девочек.

– Болтун, тебе все равно никто не поверит. Его, конечно, интересуют, – повернулась Эмила к Янде, – какие-нибудь пикантные подробности.

– Наоборот – дело в высшей степени пристойное, – запротестовал художник. – Но оно связано с Ленкой, а у тебя на нее аллергия.

– Ну, удивил! Да какое пристойное дело может быть связано с Ленкой?!

– Помолвка с Гаклом. И разрыв с ним. Все произошло молниеносно. Что-то здесь не так. И вообще почему она двадцать третьего целый день ревела?

– Потому что ей тоже показалось: что-то здесь не так, – ответил Янда. – Что бы Ленка сейчас ни говорила, но в Гакла она была влюблена по уши. А в тот день прощалась со своей любовью.

– Прощалась? – удивленно повторил Рафаэль.

– После того как Ленка ночью убежала от Гакла и шлялась неизвестно где, что в соответствии с его принципами считалось недопустимым, он предложил ей не только алиби, по и руку. И при всех вел себя как жених. Она понятия не имела об истинной причине такого поведения, но подсознание заставило ее насторожиться. Ленка чувствовала, что демонстративное внимание к ней Гакла насквозь фальшиво. Она стала бояться его, всячески избегать. Хорошо, что рядом оказался Михал…

– У нее всегда кто-нибудь рядом, – не удержалась Эмила.

– А что, – потряс головой художник, – с тобой разве нет никого сейчас рядом? Так что не завидуй, кикимора зеленая. – Он рассмеялся, потому что Эмила инстинктивно сделала попытку отодвинуться от Янды, но он удержал ее.

В этот момент пол слегка задрожал, раздался далекий ум, потом тихий рокот… На лице Рафаэля появилось таинственное выражение, он приподнял руки и округлил глаза…

– Длинный состав, пан Седлницкий, – заметил Янда.

– Скорый Прага – Берлин, – разочарованно признался художник.

– А может, это ваши каменотесы взялись за работу? – усмехнулся капитан.

Рафаэль надулся, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.

– А не прогуляться ли нам в барбакан, пока не стемнело? – предложил Янда. – У меня так и не было времени спокойно рассмотреть скульптуры.

– Ноги моей там больше не будет, – пробурчал художник.

– А мне достаточно и одного раза, – присоединился к нему Гронек. – Меня едва не хватил удар, так что увольте.

– Эмилка, – спросил Янда, – а вы меня не отвергнете?

Она растерялась, бросила взгляд на Седлницкого, но тот С большим интересом изучал этикетку на бутылке. Эмила кивнула и встала.

Едва за ними закрылась дверь, Рафаэль оживился. Унес недопитую бутылку на кухню, вынул из посудного шкафа две большие тарелки, вилки, ножи, миски, банки с пряностями… Выбегая время от времени на кухню, колдовал там над плитой. Наконец принес два бокала с темно-красной жидкостью и с колечками лимона, нанизанными на край стекла.

– Сейчас примем аперитив, – художник уселся напротив адвоката, – а тем временем все будет готово на кухне… Я приготовил вам такой ужин, о котором будете вспоминать долго. И хватит смотреть на эту Луизу, и так ясно, что перед вами обыкновенное чудо.

– Я не на нее смотрю. Мне интересно, что за полотна повернуты лицом к стене? Вон те два. Пан Седлницкий мне не позволит…

– Не позволит, – сказал Рафаэль. – Не обижайтесь, я объясню почему. Первую картину, видно, никогда не закончу. Но и не уничтожу. Просто засуну куда-нибудь. Я начал писать Марию… как она там словно спала… под той пылающей зарей… Я до самой смерти буду видеть эту картину. Но дописать… нет, не смогу.

Рафаэль помолчал, провел длинными пальцами по лбу, а потом вдруг начал внимательно рассматривать собеседника.

– А вторая картина? – решился спросить Гронек.

– А вторую не могу показать потому, что только начал ее. Я всегда трепещу перед начатой работой, боюсь ее. Чтобы не предала, понимаете? Потому что у меня есть четкое представление, как все должно выглядеть, но часто я теряю контроль над замыслом, и он начинает жить своей жизнью, приобретая совершенно иной смысл…

– С моей стороны, наверное, дерзость спрашивать, какое представление вы имеете о своей начатой работе? – робко поинтересовался адвокат. Он заметил на себе пристальный взгляд художника. – Что вы на меня так смотрите?

– Буду писать вас. Как только перееду в Прагу, чтобы вы были неподалеку. Ваша голова великолепна!

Адвокат, не лишенный тщеславия, зарделся от удовольствия.

– Спрашиваете, какое у меня представление о картине? – Седлницкий поднял глаза к закопченному потолку. – Об этом, мой дорогой, очень трудно говорить. Рад бы рассказать, да боюсь, что не смогу. Но попробовать можно… Представьте подземелье и себя в нем. Сплетение ходов – и ни лучика света! Куда идти? И вдруг – слабый отблеск. У вас уже появляется надежда выбраться, но это всего лишь случайный отблеск камня. Вы идете дальше, ударяетесь головой о потолок. С вами идут люди. Те, кто слабее, сдаются, усаживаются где-нибудь в углу, вы стремитесь вперед. Наступает момент, когда вы можете только ползти, потому что потолок все ниже и ниже. Потом вдруг отламывается глыба, удар… и выход завален. Вы ищете другой ход, и на него последняя надежда… И вот конец тоннеля. Солнце и ветер ударяют вам в лицо, распрямившись, стоите вы на скалистой вершине, радуясь всему, что видите, – зелени внизу и голубизне неба, и вы чувствуете, что у вас вырастают крылья, и вы испытываете великое счастье…

Художник замолчал и смущенно посмотрел на собеседника.

– Я же говорил, что из этого ничего не выйдет, – мрачно проворчал он. – Больше никогда не просите меня рассказывать о будущих картинах. Когда напишу – может, покажу, если раньше не разорву в клочья!

Рафаэль в сердцах ударил ногой по массивной ножке стола.

– Последний тост давайте поднимем за успех вашей картины, – предложил адвокат, чтобы разрядить обстановку.

Художник посмотрел на него из-под бровей, а потом, усмехнувшись, поднял бокал.