Текст книги "Большие каникулы Мэгги Дарлинг"

Автор книги: Джеймс Кунстлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Он был сильным и неторопливым. Он любил так, как виртуоз играет сонату на редком и дорогом инструменте: уверенно, но все же осторожно, проявляя при этом ту жизненную энергию немолодого человека, который может упорно и невозмутимо исполнить большое и полное нюансов музыкальное произведение, не снижая темпа и не доходя преждевременно до высшей точки эмоционального накала. В его объятиях она потеряла ощущение времени и отдавалась ему несколько раз, надеясь при этом, что получаемая им от нее будоражащая сила удовольствия могла поддержать его в борьбе с безжалостным монстром, угрожавшим его существованию, и, возможно, даже победить его. В конце концов он закончил с протяжным стоном, и они, не тратя никаких слов, провалились в прохладное, пахнувшее сосной забвение.

9

Предложение

Все та же странная мысль посетила ее в момент пробуждения: «Это – не Кеннет».

Она быстро внесла ясность, добавив про себя: «А это мой милый, милый Гарольд», и, повернувшись, обнаружила, что он еще в глубоком сне. Трапеция солнечного света ярко выделялась на противоположной окну стене. Тени споривших друг с другом двух голубых соек прыгали на ней, напоминая театр теней с острова Бали. «Итак, – думала Мэгги, – мы пересекли границу дружбы и профессиональных отношений и вступили в неизвестную страну близости. Учитывая его болезнь, как можно это рассматривать: как трагическую ошибку или как взаимный дар, который вне эго и даже самого времени? Что нам теперь делать? Притворяться, что у нас есть будущее, вместе? А может быть, так природа напоминает о том, что не следует ничего планировать, а надо отказаться от вечного стремления контролировать события и позволить жизни идти своим чередом? Что нужно делать после того, как прозвучал роковой диагноз? Может быть, Гарольд был прав, что нужно встречать неведомое с достоинством настолько, насколько это возможно?»

Гарольд пошевелился и открыл глаза.

– О, да это ты, Мэгги Дарлинг, девушка моей мечты.

– Как приятно.

– Долгие годы я облизывался, глядя на тебя, как бешеный пес…

– Ты хорошо это скрывал.

– …ждал, пока ты бросишь своего мужа-негодяя.

Она отвернулась, их почти лишенная будущего судьба виделась ей этой трапецией солнечного света на стене. Но как только он прижал ее к себе, ей стало легче. А после того как он начал поглаживать ее, все сомнения и сожаления, назойливо забивавшие ей голову, моментально испарились. И вновь, как прошлой ночью, он оказался на ней, казалось, что он – великолепная нежная машина, генерирующая тепло и искры. Он любил так, как приговоренный к смерти преступник принимает свою последнюю пищу: с отчаянным наслаждением. Когда наступила благодатная развязка, она сама удивилась, почему, в силу каких извращенных понятий о приличиях или из-за каких психологических моментов все эти годы она удерживала себя от того, чтобы не броситься в объятия Гарольда, а сделала это только сейчас, когда времени почти не осталось. Эта мысль заставила ее загрустить, но она никак не показала этого.

– Знаешь, я так голоден, что могу съесть эту книгу, – заявил Гарольд, подняв над головой Бартрама. – Как насчет завтрака?

«Ах да. Завтрак», – пронеслось в голове у Мэгги. Ее грусть растаяла, уступив мыслям о том, как бы лучше накормить Гарольда, чтобы победить зверя болезни, затаившегося в нем.

В конце концов она решила испечь блинов, поскольку именно их хотел Гарольд. Он так мило называл их «блинчиками». И к тому же в доме было много кленового сиропа. Они были в Вермонте; здесь этот сироп продают даже на бензоколонках. Пока бекон, копченный на кукурузных початках, шипел на чугунной сковороде, а кофе подогревался на газовой горелке, Мэгги замешала кукурузную муку с гречневой, приготовив аппетитную смесь. Гарольд сидел у края большого стола и вязал «мушек» для сегодняшней рыбалки. Моцарт наполнил дом великолепием. День был такой, что лучше не бывает. Вскоре она принесла ему целую стопку гречишно-кукурузных блинов, украсив их журавельником. В благодарной улыбке Гарольда было что-то такое, что ей захотелось бесстыдно отдаться ему прямо здесь, и, повинуясь дикому импульсу, она залезла под стол и обслужила его в континентальной манере, пока он с аппетитом ел свой вполне американский завтрак.

– Боже мой, Мэгги, до чего же ты мастерица, – сказал он после того, как она вылезла из-под стола.

– Мне так хочется сделать тебя счастливым!

– Тогда выходи за меня замуж.

Она чувствовала себя так, будто она пробиралась по глухой лесной тропе.

– Гарольд, милый, у меня же развод. Он может затянуться на несколько месяцев.

– Ну что такое несколько месяцев?

Мэгги часто замигала, не в силах ничего сказать.

– Ох, я понимаю, о чем ты думаешь, – сказал он, разрезая блины один за другим на мелкие кусочки, словно хотел разрезать всю стопку, чтобы можно было есть не останавливаясь. – Хочу сказать, что у меня есть и хорошие новости.

– Что такое?

– На самом деле я не болен.

– Ты не болен?

– Я – здоров, как священная корова.

– Это то, что называется стадией отрицания?

– Отрицание? Какая чушь.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Погоди. Ты говоришь, что ты – здоров?

– Да. Разве это не счастье?

– А как же… этот онколог?

– Литературный вымысел.

– Но…

– Мэгги, правда заключается в том, что у меня нет никакого рака. Я просто придумал это, чтобы, ну, растопить лед.

– Зачем, свинья ты этакая? – сказал она, отбирая у него тарелку и швыряя все ее содержимое ему в лицо и на грудь.

Ей потребовалось меньше минуты, чтобы собрать вещи и выйти за дверь. «До чего приятно в такой день идти по проселочной дороге», – повторяла она про себя, чтобы не взорваться. Через минуту или около того она услышала, что Гарольд медленно едет позади нее на своем «моргане».

– А мы не перебарщиваем? – осмелился спросить он.

– Ты для меня больше не существуешь, разве только как привидение свиньи.

– Ну, Мэгги…

Она продолжала шагать вперед, стиснув губы.

– Прекрати раздувать из мухи слона, – сказал он. Было заметно, что он в отчаянии.

Не последовало никакого ответа.

– Должен ли я считать, что ты проявила ко мне интерес только потому, что думала, будто я болен?

Каменная стена.

– Садись в машину, Мэгги.

Она ускорила шаг.

– Ты даже не представляешь, куда идешь. До ближайшего жилья несколько километров.

Она не остановилась.

– Ты – проклятая упрямая сучка!

Он заехал вперед и перекрыл ей дорогу. Она остановилась. Он выскочил из машины, захлопнул дверцу и поспешил, чтобы закрыть ей дорогу телом. Она подумала, что он выглядел очень смешно на дороге в своем шелковом японском халате.

– Садись в машину, Мэгги, – прорычал он.

Возможно, что-то в его костюме вдохновило ее на уровне подсознания, ведь Мэгги была совсем неискушенной в боевых искусствах; а может, его прыгающее адамово яблоко представило собой цель, от которой было трудно удержаться. Ей показалось, что и удар был не очень сильным, но он привел к немедленному впечатляющему результату. Гарольд свалился за правое переднее крыло машины и стал издавать странные неприятные звуки, как будто пар выходил из старой забитой трубы. Несмотря на его жалкий вид, Мэгги, почти не раздумывая, решила не помогать ему. Вместо этого она подошла к водительскому месту, бросила сумку на пассажирское сиденье и перевела тугой маленький рычаг на первую передачу, одновременно пробуя ногой тормоз и сцепление.

– Аааааррррххх… – вырвалось у Гарольда. Она укатила, оставив за собой шлейф из гравия и пыли, опустившийся на него до того, как она исчезла за поворотом, а его кваканье поглотил шум густой листвы.

Часть девятая

ПРЕДПОСЛЕДНИЕ НЕСЧАСТЬЯ

1

Что с нами будет?

– …Я бросила машину в Виндзоре и нашла мальчика, который согласился довести меня до дома за сто долларов плюс расходы на бензин, – сказала Мэгги, опуская вилку в салат с копченой уткой и соусом из перца чилпотль и сока лайма.

Кристи Шовин, сидевшая напротив, лукаво улыбалась. Эту улыбку можно было считать одобрением. Мэгги не только подробнейшим образом выложила мерзкую сагу о ночи, проведенной ею за городом с Гарольдом Хэмишем, но рассказала и о неудачных любовных эпизодах со Свонном и Регги. В это обеденное время в «Tontine», на углу Коламбус-авеню и Восемьдесят первой улицы, было полно народа. Многие не могли удержаться, чтобы украдкой не посмотреть на их столик, хотя на Кристи не было надето ничего особенного, кроме майки с V-образным вырезом от Дж. Кру и джинсов, а Мэгги куталась в шарф от Эрме.

– Он был хороший мальчик, – добавила она, рассказывая о молодом вермонтце, – но, когда мы проезжали Хартфорд, он спросил, не в Нью-Йорке ли мы уже.

– Не мог прочесть, да?

– Я не спросила, но это было очевидно. Дорожный указатель на въезде в Хартфорд был величиной с амбар. Ты можешь себе такое представить?

– Ты удивишься, сколько американцев не умеет читать, – сказала Кристи. – Я сотрудничаю с организацией «Добровольцы за грамотность». Это так скандально, что-то вроде неприличного секрета страны.

– Пятьдесят лет назад все умели читать. Домашняя прислуга. Посыльные в гостиницах. Грязные макаки. Моя бабушка Элси читала нам вслух Теккерея летними вечерами на крыльце, а ведь первая половина ее жизни прошла в Чехословакии.

– Некоторые из моих взрослых учеников на самом деле абсолютно неграмотны, хотя окончили среднюю школу. Они не могут прочесть, что написано в их аттестатах, – сказала Кристи.

– Разве такое возможно?

– Никого больше на второй год не оставляют. Теперь это называется «социальной поддержкой».

– Что с нами будет?

– Мы можем остаться без наших демократических институтов, – сказала Кристи, уткнувшись в свой эскалоп с руколой и картофельный наполеон из перуанского синего картофеля. Мы скоро превратимся в безумный конгломерат враждующих регионов, населенных слабоумными и управляемых мерзавцами. Сначала отделится Калифорния, затем тихоокеанский Северо-Запад, старый Юг. Штаты у Великих озер, очевидно, тоже пойдут своим путем и так далее.

– Боже милостивый. Ты думаешь, Соединенным Штатам конец?

– Ну да.

– Ну, а что будет с… хмм… системой обороны?

– Нам следует больше беспокоиться об угрозе со стороны неотесанной деревенщины из Северной Каролины, нежели со стороны исламо-фашистских камикадзе, – ответила Кристи. – Я совсем недавно написала статью для «Комментариев» об этом. Могу сбросить тебе по факсу.

– Конец Америки, – задумавшись, пробормотала Мэгги. У нее пропал аппетит. «А останется ли Четвертое июля? А что будет с Днем Благодарения?» – подумала она и произнесла вслух: – Я буду скучать без нее.

– Цивилизации приходят и уходят, – сказала Кристи, беря квадратный кусок фирменной для «Tontine» фокаччии с луком-шалотом. – История безжалостна.

– А я думала, что вся проблема в мужчинах.

– И в них тоже. Просто они – не единственная проблема.

Какое-то время Мэгги молча наблюдала, как Кристи ела.

– Теперь, когда ты выслушала, как я запутала свою личную жизнь, не расскажешь ли, как ты управляешься со своей?

– А я – девственница, – простодушно ответила Кристи.

Мэгги поперхнулась минеральной водой «Сан-Пеллегрино» так, что часть ее вылилась у нее из носа. Последовавший за этим кашель дал повод присутствовавшим в ресторане еще раз внимательно посмотреть на их столик.

– Ты шутишь? – сдавленно спросила она в конце концов.

– Совершенно серьезно.

– Прости за мое изумление, но как это возможно при твоей профессии?

– Простая решимость.

Мэгги наклонилась и прошептала:

– Ты хочешь сказать, что никогда не занималась сексом?

– Я… трогала себя. Все так делают.

– Я имею в виду – с другим человеком. У тебя разве ничего не было с этим Эрли Ходжем, кинозвездой?

– Мы встречались несколько раз.

– Но не спали вместе?

– Несколько раз целовались.

– И тебе ни разу не захотелось пойти до конца?

– Конечно, хотелось. Я даже мучилась от этого.

– Но ты так ни разу и не поддалась?

– Ну нет.

– Почему?

– Поскольку я знала, что он никогда не сможет быть моим мужем.

Мэгги так тяжело усваивала полученную информацию, что казалось, ее брови начали войну друг с другом.

– Ты еще более выдающийся человек, чем я думала. Мне нечего больше сказать.

– Думаю, что я выгляжу ненормальной.

– А что ты сказала Эрли?

– Я сказала, что он не первый, кому я отказываю.

– И как он это воспринял?

– Он заплакал.

– О боже, как обидно.

– Он хороший мальчик. Именно поэтому он привлек меня прежде всего.

– Ну а почему все-таки? Что в нем не так?

– В его квартире не было книг. Он обещал приобрести несколько, если я буду спать с ним, и тогда я поняла, что дело безнадежно.

– Я понимаю, о чем ты говоришь.

– Ох, Мэгги, то, что я тебе рассказала, – очень личное. Я надеюсь, что на тебя можно положиться и ты сохранишь все это в тайне.

– Конечно. Даю честное слово.

– Честное слово, – задумчиво сказала Кристи. – Как странно слышать это от другой женщины.

– Может быть, со мной тоже что-то не в порядке, – сказала Мэгги, – но я думаю, что это – начало прекрасной дружбы.

2

Лицом к лицу

Они прощались, стоя на жаре на Коламбус – авеню, когда фургон с бежевой панелью, заскрипев резиной, припарковался во втором ряду перед темно-красным навесом «Tontine». Шестеро в спортивных костюмах и лыжных масках выскочили из его боковой двери и побежали в сторону ресторана. Один из них столкнулся с Мэгги и развернул ее так, что казалось, они танцуют неуклюжий бальный танец сороковых годов. На миг их глаза встретились, и Мэгги была уверена, что она уже где-то видела эти карие с темно-коричневыми пятнышками радужные оболочки. Словно они принадлежали одному из бывших любовников, тому, с кем она делила наиболее яркие интимные моменты. Человек странно пискнул, словно песчанка. Этот звук показался ей также на удивление знакомым. Грабитель грубо оттолкнул ее и побежал вслед за остальными. Мэгги все еще была в замешательстве от столкновения, когда поняла, что люди в камуфляже вооружены. Она схватила Кристи за руку и потащила ее бегом по Коламбус-авеню. На Восемьдесят второй улице, все еще таща Кристи за собой, Мэгги нырнула в магазин, специализировавшийся на дорогом акриловом декоре: часы, мельницы для перца, рамки для фотографий, телефоны и тому подобное.

– Звоните в полицию, – пронзительно крикнула Мэгги продавщице с вызывающим розовым цветом волос, которая сама казалась флуоресцирующим пластиковым декором. – «Tontine» грабят!

Продавщица взяла телефон, набрала девять один один и отчетливо и спокойно доложила об ограблении. На Мэгги это произвело сильное впечатление. Такое изящество в трудной ситуации она очень ценила в работницах на своей кухне.

– Вы ведь не отсюда? – отметила Мэгги.

– Солсбери, штат Мэриленд, – сказала девушка, которой вряд ли было больше двадцати пяти. – Там действительно все по-другому.

– Вы, случайно, не готовите?

– В Верхнем Вест-Сайде я готовлю тушеную курицу лучше всех, – ответила девушка, – и очень вкусный шахматный пирог.

Мэгги сильно взволновалась.

– Давайте поговорим позже, – сказала она, доставая визитную карточку из сумочки. – Хотя с розовыми волосами придется расстаться.

– Какая разница… – сказала девушка и пожала плечами.

– Эй, они выходят, – доложила Кристи, стоявшая у двери.

Втроем они выглянули на улицу и увидели, как фигуры в масках живо выходят из ресторана, неся свои короткие пистолеты-пулеметы и мешки с награбленным. Еще несколько секунд – и их бежевый автофургон исчез в потоке автомобилей, двигавшихся к югу.

Мэгги и Кристи поспешили к месту происшествия. Полицейские машины подъехали минут через семь. Половина посетителей «Tontine» высыпала на тротуар. Все были охвачены той же странной смесью легкомысленного любопытства и негодования, как несколькими месяцами ранее во время ограбления «Four Seasons».

– Я видела машину, на которой они уехали, – обратилась она к сыщику с бледным, как у мертвеца, лицом.

– Хорошо, – ответил полицейский.

– Это был бежевый фургон.

– Супер.

– Вам, кажется, все равно.

– Уважаемая, мы знаем эту шайку. Каждый раз они приезжают на разных машинах. Воруют их прямо перед ограблением, а потом бросают. В следующий раз, пожалуйста, сделайте одолжение и прострелите им шины.

3

Скупщик краденого

«Мятое одеяло» – так назывался антикварный салон, торговавший по заоблачным ценам, владельцем которого был порочный старый гомосексуалист по имени Роберт Твелвтриз. Главным занятием его жизни было распространение мерзких, но порой правдивых слухов о многих известных людях, живших в округе Фэйрфилд штата Коннектикут. Мэгги иногда забегала туда, поскольку салон был по соседству с пекарней, где пекли очень калорийное, большое, посыпанное дробленым фундуком, похожее на шоколадное пирожное печенье, прозванное «Коричневой смертью» (Мэгги позволяла себе наслаждаться им только в состоянии крайней тревоги). Сейчас она зашла туда потому, что ей тяжело было возвращаться на ферму Кеттл-хилл к обычной лавине сообщений, обязательств, запросов, обязанностей и болезненных воспоминаний, ожидавших ее там, и она отчаянно искала любой повод, чтобы задержать свое прибытие туда.

Поэтому она просто торчала сейчас в центральном зале «Мятого одеяла», доедая последнее печенье, а господин Твелвтриз, подобно гигантскому оводу, жужжал ей в ухо, сообщая сведения, которые выставляли в дурном свете то того, то другого, рассказывал о том, кто с кем разводится. И тут она заметила среди других стеклянных предметов, выставленных на великолепном, украшенном позолоченной бронзой буфете, знакомый кувшин рубинового цвета. Она взяла его в руки и стала внимательно рассматривать.

Твелвтриз говорил:

– …и тут я слышу, что Эва Мосли собирается прогнать того господина, который…

– Где вы такое услышали? – сердито сказала Мэгги, повернувшись к нему лицом. – Эва Мосли, между прочим, моя подруга.

– Ну, хм, хм, – замялся в смущении господин Твелвтриз. – Она и мой друг тоже, по крайней мере, очень хороший клиент, если можно так выразиться, и…

– А откуда у вас этот предмет? – спросила Мэгги, поднеся кувшин прямо к лицу владельца салона.

– Он попал ко мне, хм, совсем недавно.

– Он принадлежит мне, – заявила Мэгги.

– Возможно, у вас есть вещь, похожая на эту…

– Нет. У меня была вещь, похожая на эту, но с месяц тому назад она исчезла, и это – как раз та вещь и есть.

– Хм… хм… хм…

– Как она попала к вам в руки?

– Знаете ли, миссис Дарлинг…

– Без всяких «знаете ли», дружок. Скупка краденого является преступлением в этом штате.

– А как вы докажете, что это принадлежало вам?

– Посмотрите на донце и увидите там инициалы М. Д., нацарапанные на стекле. Смотрите.

Она перевернула кувшин и поднесла прямо к его очкам, чтобы было удобнее смотреть. Инициалы были отчетливо видны. Твелвтриз прочел их и вздрогнул.

– Я написала эти инициалы бриллиантом в моем обручальном кольце в тот самый день, когда купила его на распродаже в Мэне. Ну, как эта вещь попала вам в руки?

– Кто-то принес, – признался Твелвтриз, – а я сразу же и купил.

– Кто?

– Трудно вспомнить. Здесь целый день люди.

– Мужчина или женщина?

– Да… да… да… женщина. Да, женщина.

– Как она выглядела?

– Дайте вспомнить… – сказал он. Маленькие блестящие капли пота выступили у него на лбу. – Хм, возможно, вашего возраста, среднего роста, короткие каштановые волосы, довольно худощава…

– Линди! О боже! – воскликнула Мэгги, прижимая кувшин к своему животу. – Сколько вы заплатили за него?

– Не помню. Может, сотню.

– Ну и мерзавец.

– Она показалась мне респектабельной личностью. Ничего такого…

– Вы прекрасно знаете, сколько стоит этот предмет, гнусный обманщик.

– Я занимаюсь бизнесом, миссис Дарлинг. Смысл в том, чтобы купить дешевле, а продать дороже.

– Что еще вы у нее купили?

– Ох, несколько пустяков в разное время, – ответил Твелвтриз. Его руки тряслись сильнее, по мере того как пропадала его уверенность. – Она всегда была так мила.

Мэгги шла прямо на него, пока его спина не уперлась в комод в стиле королевы Анны с дверцами в верхней секции. Твелвтриз отчаянно пытался ослабить свой галстук, словно ему не хватало воздуха.

– Вы покупали у нее кофейник фирмы «Линкольн и Фосс»?

– Нет! Хотя я не уверен. Возможно…

– А как насчет чаши для пунша «Розовый медальон» из кантонского фарфора?

– Может быть. Я не помню…

– А двенадцать суповых ложек в форме скрипки работы Ньювелла Хардинга?

– Суповые ложки? Да у нас кучи ложек…

– А серебряная миска работы Пола Ревира? – начала кричать Мэгги. Твелвтриз весь съежился и сполз на пол.

– Все это так непонятно… – взмолился он.

– Розовая масленка сандерлендской глазированной керамики в форме свиньи?

– Стоп…

– Пара пенсильванских солонок из гипса в форме белок!

– Хватит! Хватит!

Она низвела его до того, что он стал напоминать нечто чуть крупнее покрытого хлопком дрожащего комочка протоплазмы, хнычущего на полу.

– Да вы просто заурядный скупщик краденого, – сказала она.

– Пожалуйста, сжальтесь! – громко плакал он. – Не вызывайте полицию. Можете забрать все назад. Бесплатно.

– Хорошо. У вас есть время до полудня доставить мои ценные вещи мне, в противном случае вам придется поразмыслить над тем, как вы будете проводить свои золотые годы в тюрьме штата в Дип-Ривер.

– О боже!

– Прекратите выть. Вы меня слышите?

– Да. Да.

– И если хоть что-нибудь из них было продано, то вы заплатите полную оценочную стоимость.

– Конечно. Полную цену.

– Не трудитесь вставать. Я найду выход.

4

Боль в груди

Был уже вечер, когда Мэгги наконец добралась до дома. Уолтер Фойерветер уже закончил свой рабочий день. Сад был полон длинных теней, сообщавших ему тот маслянистый оттенок, который так хорошо получается на фотографиях. Клумбы и беседки выглядели такими ухоженными, какими не были даже при ныне покойном и оплакиваемом Бобе Дипиетро. Сад оставался в эти дни, как казалось Мэгги, тем единственным в ее жизни, что сохранило свое великолепие и целостность. Сам дом был пуст… покинут всеми. Мэгги поняла сквозь бурю эмоций, что этот дом обрел неприятельские черты, стал врагом, тем, кого нужно было бояться и избегать. Но в то же время она понимала, что это оборачивалось для нее личной трагедией, поскольку дом всегда был центром ее вселенной, и без него все, что было ей близко и знакомо, погружалось в хаос. Эти личные горести переплелись в ее голове с пророчествами Кристи Шовин о судьбе Соединенных Штатов, словно особо диссонирующая симфония Стокхаузена, и Мэгги почти погрузилась в тревожно-депрессивное состояние.

Как обычно, она начала искать выход в активных действиях. Особенно трудно было решить больной вопрос: что делать с Линди? Впервые за многие недели она вошла в гостевую комнату, которую занимала ее когда-то лучшая подруга. Она была удивлена, увидев, что Линди превратила двадцать пять квадратных метров совершенной строгости стиля шейкер в нечто, напоминавшее местную лавку в Южной Флориде после урагана. Повсюду валялись пустые контейнеры из-под пищи навынос, миски из жаропрочного пластика для микроволновой печи, коробки из-под пиццы, а между ними были набросаны обертки от шоколадок, пакеты из-под чипсов, бумажные розетки от кексов, банки из-под содовой, картонные пакеты из-под шоколадного молока, пластиковые кофейные чашки – не говоря уже о застарелых объедках, впитавшихся в ковер. Засаленная одежда лежала кучами. На стенах были странные высохшие пятна от различных жидкостей. Постель была не просто не заправлена, но в полном беспорядке, грязная и в пятнах, как будто на ней происходили гладиаторские бои. От простыней воняло. В буквальном смысле сотни странных маленьких стеклянных трубочек были разбросаны по полу – они хрустели под ногами. Мэгги потребовалось какое-то время, чтобы понять: эти предметы имеют отношение к приему наркотиков. Большая стеклянная трубка, лежавшая на бюро, выглядела как приспособление для курения зелья. О ванной уже и сказать было нечего. Туалет не смывался бог знает сколько времени, душевая занавеска сорвана с половины колец, и что-то напоминающее засохшую рвоту прилипло к ванне. Мэгги захотелось поджечь весь этот ужас, но поскольку все это было внутри дома, то об этом не могло быть и речи. Вместо этого она смиренно сходила вниз в кладовку, принесла оттуда рулон полиэтиленовых мешков и принялась за отвратительное занятие, начав заполнять их мусором и вещами Линди (которые своим видом не отличались от мусора). Она выполняла этот акт очищения со слезами, бежавшими по ее щекам, и болью в груди, которую она явно физически ощущала.

Ей уже удалось вынести значительное количество мусора, когда она поняла, что для того, чтобы привести комнату в порядок, нужно будет приглашать профессионалов для полной уборки и маляров для покраски. И потом, предстояло еще решить ужасную задачу: сказать Линди в лицо, что она не может больше жить на ферме Кеттл-хилл. Такой разговор неожиданно приблизился сам собой, когда Мэгги услышала звук подъезжающего автомобиля, а затем открывшейся внизу двери и шагов рядом с кухней. Она глубоко вздохнула и пошла навстречу своей старой подруге.

Но это оказался Хупер, а не Линди. Он поставил сумку с продуктами на центральный стол и стоял, залитый светом галогенных ламп, как трагический актер на классической сцене. Какое-то время они внимательно рассматривали друг друга, стоя в разных концах большого помещения.

– Твоя тетя Линди воровала у нас, – сказала Мэгги.

Хупер глубоко вздохнул и промолчал.

– Теперь мне придется ее выгнать, – мрачно сказала она.

– А что она украла?

– Серебро. Другие вещи. Маленькие ценности.

– Я сожалею, мама.

– У меня сердце разрывается.

– Она здесь?

– Нет. Конечно нет.

– Значит, тебе не придется выгонять ее прямо сейчас.

– Ну, все равно это решено. Она – наркоманка, ты знаешь?

– Я догадывался, что у нее… проблемы, – сказал Хупер и, словно для того чтобы отвести рассмотрение его личного поведения в этой области, заметил: – Вся страна в каком-то кошмаре. – И сразу же с подозрительно серьезным видом принялся разбирать сумку с продуктами. Он всегда был осторожным в своих движениях, неторопливым мальчиком, но сейчас он вел себя так, будто был сапером, разряжающим бомбу.

– А что за продукты? – спросила Мэгги.

– Я собирался приготовить для нас ужин, – сказал Хупер.

– Это интересная мысль. По какому поводу?

– Прощальный ужин.

– Прощальный для кого? Это дело с Линди – не повод для торжества.

– Нет. Это – я. Я уезжаю, мам.

Мэгги почувствовала еще один небольшой удар в сердце, хотя она и понимала, что это был всего лишь материнский рефлекс. Практически гнездо уже опустело. Она прошла через темный участок к центральному столу.

– Ну, и что будет на ужин?

– Салат с копченой уткой, – сказал он, глядя на различные пакеты из магазина деликатесов и маленькие кочаны цикория и радиччио.

– Ох…

– С соусом из сока лайма с перцем чилпотль.

– Как же это? – воскликнула Мэгги. – Сегодня в обед я ела то же самое в…

5

Дела семейные

Они работали молча. Мэгги нарезала утиные грудки и разложила их на листья вымытого салата. Хупер, который с молоком впитал многие навыки своей знаменитой матери, варил высушенный перец чилпотль в небольшом количестве белого вермута до тех пор, пока не выделился важный привкус дыма. Между тем он выжал сок лайма и приготовил майонез из оливкового масла в миксере. Когда вермут загустел и его количество уменьшилось до объема столовой ложки, он вылущил туда коричневый стручок чилпотля и смешал чернила каракатицы с майонезом. Мэгги украсила две салатные тарелки тонкими кольцами сырого лука видалия и ярко-красными гранатовыми зернами. После чего она зажгла канделябр на четыре свечи на фермерском столе, и они принялись за ужин, состоявший из салата с уткой, свежего багета и великолепного красного вина.

– Это даже лучше, чем в «Tontine», – заметила Мэгги.

Хупер только кивнул.

– Взять хотя бы хлеб. А куда ты едешь?

– Во Францию.

– Когда?

– Завтра.

– А что ты там будешь делать?

– Какое-то время я хочу писать и рисовать.

– Когда это ты занялся искусством?

– Я собираюсь им заняться сейчас.

– Ты серьезно?

– Да, мама. И не смотри с таким ужасом.

– Я не понимаю.

– Гоген работал в банке до тридцати пяти лет.

– Но ты не работаешь в банке.

– То, чем я занимаюсь, в равной мере бессмысленно.

– А я и не знала, что ты интересуешься искусством.

– Ты, может быть, еще многого обо мне не знаешь.

– Очевидно, так оно и есть, – резко ответила Мэгги и пожалела, поскольку Хупер снова замкнулся. Она вновь наполнила бокалы, и они мрачно уткнулись в свои тарелки. – Чем ты собираешься зарабатывать на жизнь? – отважилась спросить она через какое-то время.

– У меня есть деньги, – сказал Хупер.

– Это отец тебя снабдил?

Хупер впервые за этот вечер улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься?

– Я знаю, что отец – банкрот.

– Тебе от этого весело?

– На самом деле да. Представь отца без денег. С ума сойти.

– Откуда ты узнал?

– Парень, занимающийся слухами на Эм-ти-ви, услышал об этом от коллеги из журнала «Форбс». «Форбс» собирается поместить материал о том, как отец погубил себя.

– Надо же, как замечательно…

– Ну, ты уже сама прославилась с помощью «Пипл», мамочка.

Мэгги удержалась от желания протянуть руку через стол и стукнуть его по голове.

– То, что случилось со мной, вряд ли можно сравнить с этим, – сказал она в свою защиту. – Вряд ли кто-нибудь скажет, что я погубила саму себя.

– Я не думаю, что кто-нибудь из нашей семьи находится в положении, позволяющем бросать камни, – сказал Хупер.

Мэгги взглянула на него и увидела перед собой независимого взрослого человека. Ее маленький мальчик исчез.

– Так или иначе, но у тебя все в порядке с финансами. Да, мам? Со всеми твоими книгами и предприятиями?

– Сколько тебе понадобится на эту поездку?

– Я не прошу у тебя денег, – сказал Хупер. – Я просто хочу убедиться, что у тебя все в порядке, поскольку отец лопнул.

– Ох? – сказала она, немного озадаченная его вниманием. – Господи, да все у меня будет хорошо.

– Ты всегда сможешь продать дом, – сказал Хупер.

Мэгги чуть не подавилась куском утки. Неожиданно он снова показался ей мальчиком, неискушенным и наивным.

– Что заставляет тебя думать, что я когда-нибудь продам этот дом?

– Я и не говорю, что ты продашь. Я говорю, что ты сможешь, если понадобится.

– Я не продам этот дом, – тем не менее настойчиво повторила Мэгги.

– Ну и отлично. Не продавай. И не надо.

– Не могу поверить, что ты заговорил об этом.

– Забудь, что я это сказал, мам. Хорошо? Я знаю, как ты любишь это место.

– В Европе стало все так дорого, знаешь, – сказала она с материнской тревогой в голосе. – Доллар сейчас так подешевел.

– Все будет в порядке. У меня есть… сбережения.

– От ограбления всех этих ресторанов? – выпалила она.

– Нет, – ответил он едва слышно.

– Откуда ты их тогда взял? Накопил с минимальной зарплаты практиканта на Эм-ти-ви?