Текст книги "Большие каникулы Мэгги Дарлинг"

Автор книги: Джеймс Кунстлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Ну конечно, это моя дорогая Мэгги Дарлинг! – воскликнул Лоренс Хэйворд, пробиваясь сквозь толпу Трампов, Крэвисов и Перельманов.

Мэгги была удивлена: в последний раз, когда она видела Хэйворда, несколько месяцев назад у себя на ужине, он выглядел худым аскетом, но за это время положительно пополнел. Его хромота от «боевого ранения» превратилась в походку вразвалочку.

– Как вы поживаете, прекрасное создание? – спросил он.

– Очень хорошо, спасибо, Лоренс, – ответила она, заметив, как он украдкой стащил маленький гужер с подноса проходившего мимо официанта.

– Вы умеете готовить эти вещи? – поинтересовался он.

– Это проще пирога. – Ей пришлось почти кричать, чтобы Хэйворд услышал ее в шуме, стоявшем вокруг.

– Нет, это скорее пирожки с сыром, – сказал Хэйворд.

– Я имела в виду, что мы постоянно их готовим.

– Может быть, вы как-нибудь посвятите меня в тайны мастерства?

– Вы хотите научиться готовить?

– Я все больше интересуюсь, и это только благодаря вам.

– Честное слово?

– Да. Благодаря тому… откровению на вашем рождественском приеме, когда вы положили мне в рот жареную устрицу. До этого все ограничивалось для меня механическим перевариванием. Вы открыли для меня новый мир.

– Ну надо же, – сказала Мэгги, искренне пытаясь поверить в то, что Хэйворд исправился и что у него какие-то неприятности, которые он пытается скрыть за цветистыми фразами.

– Я что-то там читал о вас в «Пипл», – сказал Хэйворд.

– Мерзкая стряпня!

– Не обижайтесь. Я на самом деле не прочел заметку. Невнимательно прочел. А где сегодня этот англичанин?

– А мы не можем сменить тему разговора?

– Мы можем поговорить о вашем бывшем муже.

– Он не совсем еще бывший.

– Неужели? – удивился Хэйворд. – Вы в конце концов помирились?

– О боже, совсем нет. Отчего вы так думаете?

– Ну, после того как Кеннет вылетел с биржи, полагаю, он должен был приползти назад, умоляя накормить и приютить его.

– Извините. Что значит «вылетел с биржи»?

– После того как он проиграл.

– Что значит «проиграл»? – спросила Мэгги уже не просто из любопытства, а озабоченно.

– Ну, я хотел сказать, лишился всего.

– Я видела его только сегодня в полдень, – сказала Мэгги. – У него сложный период, это точно, но он не похож на сумасшедшего. Как обычно, не более того. Когда он не на наркотиках.

– Я говорю не о его рассудке. – Хэйворд наклонился поближе, чтобы сказать это ей на ухо, так как музыкальный номер, который сейчас исполняли, набирал силу в какофонии визжащих синтезаторов. – Я говорю о его деньгах.

– Извините, вы сказали: деньги?

– Да, – ответил Хэйворд, когда музыка смолкла. – За прошедший месяц он потерял всё.

– Потерял все свои деньги! – вскрикнула Мэгги, и десяток голов, многие из которых принадлежали известным людям – некоторые из них с прекрасными прическами, – повернулись к ней. Она ухватила Хэйворда за локоть и буквально вытащила из зала в коридор, отделявший его от Китайской галереи. Хэйворд, похоже, не сопротивлялся. – Что значит «потерял все свои деньги»? – спросила Мэгги, стараясь сдержать приближающуюся истерику.

– Я прошу извинить меня за плохие новости. Ваш, хм, муж замешан в нескольких сомнительных производных сделках: с опционами на малазийские закладные, японскими нефтяными облигациями и фьючерсами на дважды заложенные акции пенсионного фонда – и использовал все свои возможные кредитные средства, предположив, что японская иена опустится на три четверти позиции против немецкой марки. Предположение было неверно.

– То есть вы считаете, что он полностью уничтожен?

– Ну да. Думаю, что к тому же ему уже звонили из Комиссии по ценным бумагам.

– Что?! Пожалуйста, Лоренс, говорите яснее!

– Он может попасть под суд. Некоторые из этих биржевых приемов, придуманных им, были, если так можно сказать, несколько сомнительными.

– О боже! – Кровь отлила от головы Мэгги так, что ей пришлось опереться на холодную мраморную стену. Ей представилась ужасная картина: работники банка и представители шерифа приезжают на ферму Кеттл-хилл с бумагами на изъятие имущества за неплатеж. За дом было выплачено уже несколько лет назад, но кто мог с уверенностью сказать, что Кеннет, уходя, каким-нибудь образом не заложил его в этой оргии финансового саморазрушения? И что насчет обещанного договора о разводе? Она буквально представила себе тысячедолларовые купюры, взлетающие в синее небо подобно стае скворцов.

– С вами все в порядке, Мэгги?

– Нет. Мне нужно выпить.

– Хотите, я схожу и принесу вам?

– Да, но сначала – на воздух. – Она вздохнула и огляделась по сторонам, как затравленный зверь.

– Подождите здесь, Мэгги Дарлинг. – Хэйворд достал маленький мобильный телефон, нажал всего на одну кнопку и скомандовал: – Подайте машину ко входу в музей. – Затем он положил руку на талию Мэгги и повел ее, как лунатика, по пустынным галереям к выходу, где охранник выпустил их на улицу.

9

Готэм^[31]

– Объезжай парк, – сказал Хэйворд своему шоферу через переговорное устройство; после чего он открыл облицованный деревом шкафчик, в котором находился мини-бар. – Чем вы себя травите? – спросил он у Мэгги.

– Пожалуйста, водки.

– У меня, хм, нет водки. Шотландское виски подойдет?

– Хорошо. Вот с этой газированной водой.

Он нажал на кнопку автомата со льдом, машина принялась выплевывать ледяные кубики в хрустальный стакан. Хэйворд налил крепкого напитка и подал его Мэгги с таким видом, словно приготовил для нее ужасно сложный коктейль, какой-нибудь там «Зомби» или «Сазерак», тем самым заслужив награду. Она выпила полстакана двумя глотками и грустно смотрела в окно на искусственную пастораль парка в мрачном свете сумерек.

– Орешки? – спросил Хэйворд, достав несколько пакетиков из фольги. – Я собираю их в самолетах. Вы знаете, их там раздают. За долгие годы я так ни разу их и не попробовал.

– Вы их коллекционируете?

– Не то чтобы. Ведь их раздают бесплатно.

– Нет, спасибо, – ответила Мэгги.

– Они долго хранятся.

– Мне показалось, вы сказали, что ни разу их не пробовали.

– Я раньше их не пробовал. Но последнее время распробовал, и они пришлись мне по вкусу. Они вкусные, и вам понравятся. И могу поспорить, что вы не отгадаете, какого они года выпуска, поскольку каждый пакетик запечатан вакуумным способом.

Мэгги медленно допивала свое виски, пока они ехали по берегу озера. То там, то тут в наступавшей темноте мерцали костры, разведенные местными бездомными.

– Я не ослышался, вы сказали, что недавно видели Кеннета? – попытался сменить тему Хэйворд.

– Сегодня днем, – тихо ответила Мэгги. – Он заехал домой. Рассказывал, что открыл какой-то терапевтический центр в Риджфилде.

– Терапевтический центр?

– Я не знаю. Для меня все эти новые понятия ничего не значат, но я подумала: кто я такая, чтобы судить?

– Простите меня, пожалуйста, за то, что я скажу, Мэгги, но я думаю, что вашему мужу следует полечиться у самого себя.

Мэгги вздохнула. Виски в конце концов начало успокаивать ее нервы.

– Он сказал, что готов уладить все вопросы, связанные с нашим разводом. Поэтому я и подумала, что это было главной причиной его приезда. Для чего он говорил об этом, если он был уже… разорен.

– Когда у человека ничего нет, ему нечего терять.

«А что мне делать?» – отчетливо прошептала Мэгги про себя.

Они в полном молчании доехали до озера Гарлем-Меер. На его берегу вокруг горящего мусорного бачка собралась толпа человек в сто. Расслабляющая дробь карибских стальных барабанов выделялась на фоне громких разговоров и смеха. На расстоянии видны были мрачные очертания навесов Сто десятой улицы. Хэйворд нервно звенел льдом в своем пустом стакане.

– Вы знаете, что я очень состоятельный человек, – сказал он.

Мэгги была почти уверена, что сейчас он положит руку ей на бедро.

– Я не ищу себе папика-покровителя, Лоренс.

– А как насчет друга?

– Смотря какого друга?

– Дружественного, – ответил Хэйворд, доставая бутылку с виски. – Налить еще?

– Спасибо.

– Я помогаю своим друзьям.

– Кеннет – ваш друг.

– Кеннет был партнером по бизнесу. Кстати, он подвел меня с этими опционами на малайские закладные. Обобрал меня на кругленькую сумму в пятнадцать миллионов.

– Боже милостивый, – пробормотала Мэгги.

– Ой, для меня это незначительный ущерб. Это не повлияет на мой образ жизни ни на йоту. Но это – большие деньги. Я не настолько оторван от реальной жизни, чтобы не понимать этого. Я сам когда-то был обыкновенным человеком.

– В каком смысле обыкновенным?

– Я вставал по утрам. Шел в офис. Работал как лошадь. Я кружил по проклятому Кливленду денно и нощно, собирая мешки с деньгами со своих автомоек.

– Похоже, что это была действительно тяжелая работа, – сказала Мэгги с язвительным смешком, – собирать мешки с деньгами.

– А знаете ли вы, сколько весят пятьсот долларов монетами по двадцать пять центов?

– Нет.

– Это все равно что грузить мешки с кормами в товарный вагон. Поверьте мне. Я и этим занимался, когда мне было шестнадцать, в Логанспорте, штат Индиана.

– Так вы оттуда?

– Да, мадам. Округ Кэсс, Индиана.

– Из бедной семьи?

– Совсем нет. Мой отец был слесарем. Он хорошо зарабатывал даже в годы Депрессии, сверля отверстия в блоках двигателей сенокосилок в компании «Лонсмэн Мувин Машинс». Мы жили в небольшом симпатичном бунгало в приличном районе. Конечно, если в те дни мне нужны были деньги на карманные расходы, то приходилось работать, и поверьте, я был счастлив грузить мешки с кормами в товарные вагоны. Благодаря этому я стал тем, кем стал.

Мэгги повернулась к Хэйворду полностью впервые с того момента, как они сели в машину. Теперь, с набитыми за щеки орехами, он выглядел более похожим на белку, нежели на крысу. Его глаза светились так, что свет этот можно было считать одновременно и собственным, и отраженным.

– Как бы там ни было, я просто хотел, чтобы вы знали, что сможете надеяться на меня, если окажетесь в трудной ситуации, – сказал он.

– Приятно это слышать, Лоренс, но вы – женаты.

– Здесь романтические отношения ни при чем. Это – дружба. Если для вас это не подходит, то давайте назовем это бизнесом. Вы ведь кое-что зарабатываете в своих предприятиях, не так ли?

– Так, – призналась она. – Зарабатываю.

– Ну, и сколько примерно?

– Как-то… как-то говорить об этом, я не думала, что…

– А что? Вы считаете, что это – неприлично? Большинство из вас, из восточных штатов, так и думают. Для вас это – хуже порнографии. И Кеннет, ваш мальчишка, тоже так реагировал, когда не был на наркотиках. Поэтому можно было понять, когда он их употреблял. Ему нравилось говорить о деньгах под кайфом.

– Вы знаете о наркотиках?

– Конечно. Так сколько чистого дохода было у вас в прошлом году?

– Грубо – два с половиной миллиона.

– На это можно жить.

– Да, на первый взгляд это – большие деньги.

– Конечно, когда вы привыкаете к определенному уровню расходов, то становится удивительно, на что уходят деньги: одежда, путешествия за границу и все такое.

– У меня целый штат работников. Много накладных расходов. Но меня нельзя назвать расточительной.

– Тогда вам не о чем беспокоиться.

– Честно говоря, Лоренс, я беспокоюсь, что Кеннет мог заложить дом.

– Я сомневаюсь, что он мог сделать это без вашего ведения. Сколько, по-вашему, он может стоить?

– Мы купили его в тысяча девятьсот восемьдесят первом за двести пятьдесят. Но тогда это были развалины. Теперь он… в значительно лучшем состоянии.

– Полтора миллиона? – попытался отгадать Хэйворд.

– Не меньше.

– Послушайте, пока вы официально замужем и в этой собственности есть ваша доля, он не может передать вам право собственности полностью. В худшем случае, если ему удалось заложить его, вы можете выплатить залоговую сумму, и если для этого вам понадобится занять денег без всяких обязательств, то вы обратитесь ко мне и мы этот вопрос решим.

Мэгги чувствовала себя так, будто ее голову заполнили гелием. Огни жилых домов, стоявших по западной границе Центрального парка, которые были теперь различимы через стену деревьев, обещающе мигали, подобно лампам в деревенских окнах, обнадеживающих заблудившегося в глуши путника.

– Почему вы так заботитесь обо мне? – спросила она.

– Я восхищаюсь вами. Я вам благодарен. Вы дали мне возможность лучше ощущать себя как… личность. Разве это плохо?

– Нет.

– Разве не может кто-нибудь иметь чистые помыслы?

Мэгги не смогла удержаться от смеха. С нее как будто свалился тяжелый груз.

– Должна сказать вам, Лоренс, что вы меньше всех в Америке похожи на того, чьи поступки могут быть продиктованы чистыми и невинными помыслами.

– Это доказывает, что мы живем в циничное время.

– Может быть.

– Говоря же о журнале «Пипл»…

– Я искренне благодарна вам, Лоренс, – сказала она, – и вы самый подходящий парень из всех, кто мог бы восстановить мою веру в человечество.

Хэйворд наклонился к переговорному устройству под ремнем.

– Декстер, – сказал он шоферу, – отвези нас обратно к музею.

– Подождите, вы не будете возражать, если я попрошу вас подбросить меня в центр?

– Нет. Только скажите куда.

– Вестри-стрит, между Гудзоном и Гринвич-Виллидж.

– Едем в другую сторону, Декстер. В центр. В самый центр.

10

Скорая помощь

Большой отливающий серебром лимузин выехал из Центрального парка у Коламбус-серкл и повернул к югу на Седьмую авеню.

– Что там, в центре? – спросил Хэйворд, когда они въезжали на Таймс-сквер.

– Друг, – ответила Мэгги.

Хэйворд удовлетворился ответом и больше вопросов не задавал.

Все усилия корпорации Диснея, направленные на наведение порядка в этом центре театральной жизни, были сведены на нет простым количеством тех, чьи источники существования зависят от порока. Проститутки мрачным строем стояли перед магазином, торгующим товарами с эмблемой Микки-Мауса, а торговцы наркотиками по-прежнему, как в старые добрые времена, открыто выставляли свой товар с интервалом в пять-шесть метров по всей Сорок второй улице. Дальше по Седьмой, на Челси было полно молодых людей, одетых во все черное, эту богемную толпу недавно вытеснили из Сохо. На Шеридан-сквер в Уэст-Виллидж было сравнительно немноголюдно, новые штаммы ВИЧ-II и III собрали свою жатву в недавних вспышках эпидемии.

Когда машина пересекла Канал-стрит, Мэгги попросила шофера ехать к Гудзону, а потом на Вестри-стрит, улицу Регги.

Он жил в четырехэтажном доме, который на заре своей жизни в шестидесятых годах девятнадцатого века служил помещением для дистилляции патентованных лекарств. Из этого скромного здания вышли те сотни тысяч бутылок тоника «Крейвен Соверн», популярного на всех фронтах Гражданской войны (в нем содержалось сорок процентов алкоголя, а на вкус он напоминал виски с запахом ромашки). Приблизительно с 1900 года здание служило складом оптовому торговцу маслом и яйцами, было магазином, где незаконно торговали спиртным, диспетчерской службой такси, греческим рестораном и, наконец, дискотекой. Регги Чан приобрел дом во время падения цен на недвижимость в начале девяностых годов. Первый этаж в настоящее время был занят рестораном натуральной пищи «Happy Bean Cafe», на втором этаже, где в течение тридцати восьми лет был офис Эдгара Крэйвена, расположились студия и квартира Регги, выходившие на улицу великолепной галереей с крышей медно-красного цвета, протянувшейся по всей семидесятипятиметровой длине дома. Третий и четвертый этажи сверху были соответственно сданы известной певице из кабаре и женщине-энтомологу из Музея естествознания. Доход от сдачи в аренду превышал выплаты по ипотечному кредиту и налоги на несколько тысяч долларов, в год, а следовательно, Регги жил здесь бесплатно да еще и кое-что оставалось.

Из машины был виден голубоватый отблеск работавшего телевизора на большом окне галереи на втором этаже.

– Можно воспользоваться вашим телефоном? – спросила Мэгги у Хэйворда.

– Конечно.

Он открыл телефон и нажал на кнопку «вкл». После первого же гудка у Регги, как обычно, включился автоответчик. Мэгги выслушала знакомое приветствие и последовавший за ним электронный сигнал.

– Регги, – сказала она. – Это я. Подними трубку. Я внизу, тут на Вестри, в машине. Я поднимаюсь. Через минуту позвоню тебе в дверь, и было бы неплохо, чтобы ты позволил мне войти.

– Вас подождать? – спросил Хэйворд.

– Нет, поезжайте. Мне придется побыть здесь какое-то время.

– А что, если его действительно нет дома?

– Я уверена, что он здесь, Лоренс. Я потом возьму такси.

– Но помните, что я вам сегодня сказал, Мэгги. У вас есть друг.

– Спасибо вам за это.

Ей захотелось обнять его. Это казалось так естественно, если бы он не был тем, кем был. Она сделала попытку. Его солидный внешний вид вселял уверенность, но от него пахло одеколоном, слегка напоминающим запах механического цеха где-то на Среднем Западе.

Когда большая машина уехала, Мэгги услышала, как вдалеке раздались отчетливые звуки выстрелов. Это немного походило на китайский Новый год. Стрельба была в Нижнем Ист-Сайде, где вооруженные радикальные протестующие арендаторы и их незаконно вселившиеся в помещение союзники собрались в оскверненной синагоге на Орчард-стрит и перестреливались с группой захвата нью-йоркской полиции. А на Вестри-стрит, рядом с рекой Гудзон, в то же время было так же спокойно, как на деревенской аллее.

Она вошла в вестибюль дома Регги и нажала на кнопку на стене. Ее стало одолевать беспокойство. Казалось, что ей ничего больше не оставалось, как уйти, когда длинноногая рыжеволосая женщина в кроваво-красном пальто из лакированной кожи, незаметно спустившаяся по лестнице, театральной походкой направилась к выходу. Мэгги узнала в ней певицу кабаре Лорну Дугал. Хотя она никогда не встречала ее, у нее было несколько записей певицы, а Регги постоянно сплетничал о кавалькаде ее дружков. Открывая дверь, мисс Дугал улыбнулась во весь рот.

– Надо же, Мэгги Дарлинг, – воскликнула она. – Вот кого не ожидала здесь встретить!

– Надо же, Лорна Дугал, – нараспев ответила Мэгги, и напряжение предыдущих часов неожиданно уступило этому счастливому моменту небольшого признания своей известности.

– Я только что читала одну из ваших книг в ванне.

– Которую из?

– «Как приготовить званый обед за четверть часа».

– А я только на днях в машине слушала ваш компакт-диск «В дубовой комнате». Если бы это была старая виниловая пластинка, то, наверное, я протерла бы на ней бороздки.

– Ой, а я ваша горячая поклонница, – выпалила Лорна, ее знаменитый шарм южанки был одинаково неподдельным на сцене и вне ее. – Регги только о вас и говорит.

– Правда?

– Вы для него солнце, вокруг которого он вращается.

– О боже.

– Ну как-то так. Мне бы вас затащить к себе наверх, поставить большой кофейник и поболтать о рецептах, но у меня сегодня два выступления.

– В другой раз успеем.

– Ну разве это не странно, что мы обе знаем друг друга, не будучи знакомы?

– Да, немного.

– Это все Нью-Йорк. Ну что за болото? Я никогда к нему не привыкну, – сказала Лорна, протискиваясь мимо Мэгги в узком вестибюле. – Пока, Мэгги Дарлинг.

– Ни пуха, Лорна, – сказала ей вслед Мэгги.

Ей удалось удержать внутреннюю дверь открытой.

Спустя несколько секунд она уже стояла у выкрашенной в блестящий красный цвет стальной двери, ведущей в квартиру Регги. Изнутри была слышна болтовня по телевизору. Мэгги не особенно удивилась тому, что Регги не ответил на звонок у входной двери, и она нажала на кнопку, одновременно стуча тыльной стороной ладони в дверь.

– Регги, сейчас же открывай дверь! Это – я!

В конце концов ей надоело стучать, и она сердитым последним движением повернула ручку двери: дверь открылась.

Этаж был разделен скорее на участки, чем на комнаты, и имел в ширину более двенадцати метров. В квартире царила сверхъестественная аккуратность. Мебель представляла собой эклектичную смесь стилей: английского деревенского, «Баухаус» и «Санта-Фе». Регги лежал в мягком кресле. По телевизору показывали клип в стиле рэп, футуристическую звуковую муть, похожую на ржавые цепи и бочки, бьющиеся и трущиеся друг о друга на фоне жалобных причитаний какого-то зомби.

– Регги! – попыталась позвать Мэгги. – Дверь была открыта, и я зашла, – сказала она, стараясь быть одновременно дружелюбной и строгой.

Регги не пошевелился, и она пошла к нему по полированному паркетному полу. Тревожное чувство усиливалось в ней вместе с ритмом биения сердца. Обогнув кресло, она нашла Регги без сознания. Между ног у него была зажата выпитая почти до дна бутылка водки, в холодной влажной руке он держал пластиковую бутылочку из-под лекарств. Струйка рвоты сбежала вниз по свитеру и письму на бланке, аккуратно прикрепленному на его груди.

Мэгги принялась бегать повсюду в поисках телефона, пока наконец не нашла беспроводную трубку, заряжавшуюся в своем держателе на гранитной разделочной доске на кухне. Она набрала девять один один.

– Пришлите машину скорой помощи по адресу: Вестри-стрит, дом триста двадцать семь, район Трибека, немедленно, – четко произнесла она. – Здесь совершена попытка самоубийства.

– В подъезде есть лифт, мадам?

– Нет, пешком по лестнице на второй этаж.

– Спуститесь и откройте входную дверь. Человек дышит?

– Я не уверена.

– Убедитесь, что его дыхательные пути не забиты. Мы будем через десять минут или даже быстрее. – Диспетчер повесил трубку.

Мэгги удивилась тому, как эффективно работала система. По крайней мере хоть это работает в Соединенных Штатах. Она намочила кухонное полотенце и поспешила к Регги. Он дышал, но очень слабо. Она вытерла рвоту с его лица и свитера, сняла записку со свитера и засунула два пальца ему в рот. Никаких закупорок не ощущалось. В тот момент, когда она бегом спустилась по лестнице, бригада скорой помощи уже вбегала в вестибюль со своим оборудованием. Менее чем через тридцать секунд они уже выносили Регги на носилках с дыхательной трубкой в носу и манжетой тонометра на запястье.

– У него все еще хороший пульс, – мелодичным голосом сообщил старший группы Мэгги. Это был небольшого роста жилистый мужчина с очень темной кожей – выходец из Вест-Индии. – Не можете ли вы сказать, есть ли у этого джентльмена страховка, и если да, то от какой компании?

– Представления не имею.

– Ну, дорогая моя… – сказал старший. Три его коллеги опустили носилки.

– А мы не можем решить этот вопрос в больнице? – спросила Мэгги.

– Вы понимаете, в этом-то и проблема. Если мы не определим страховую компанию, мы обязаны доставить джентльмена в больницу скорой помощи Бельвью. Вы хорошо знакомы с городскими больницами, мадам?

– А разве нельзя доставить его в Университетскую или в Корнельский медицинский колледж?

– Теперь вижу, что вы понимаете. Весь вопрос в оплате услуг скорой помощи. У нас должна быть гарантия оплаты.

– Сколько это стоит?

– Стоимость доставки – двести долларов, оплата труда – по пятьдесят долларов на человека, плюс оборудование, перевязочный материал, капельница и все такое прочее.

Мэгги достала из сумочки бумажник и принялась вынимать оттуда пятидесятидолларовые банкноты. Когда у нее в руке оказалось долларов четыреста пятьдесят, старший группы все еще стоял, как бы ожидая получить больше.

– Вы не делали перевязку и не ставили капельницу.

– За приезд после девяти вечера взимается дополнительная плата.

– Сколько?

– Пятьдесят долларов.

Мэгги закатила глаза и протянула ему купюру, показав раскрытый бумажник, чтобы убедить его в том, что он пуст.

– Мы готовы ехать, мадам, – сказал старший, сложив деньги и опустив их в нагрудный карман белой медицинской курточки. – А уж будет ли это Университетская или Корнельский медицинский…

11

Флуоресцентная скука

Они довезли ее до Корнельского медицинского колледжа в своей машине, но внутри доктора оставили ее дожидаться в комнате с такими ослепительно яркими флуоресцентными лампами, что она почувствовала себя запертой внутри телевизора. В пугающей скуке этой навевающей клаустрофобию комнаты Мэгги выудила предсмертную записку Регги из бюстгальтера. Она была написана зелеными чернилами чрезвычайно аккуратным почерком печатными буквами. В ней было написано:

Тому, кто найдет эту записку.

То, что вы видите перед собой, я совершил из-за любви. Из-за отвергнутой любви. Я ни в чем не виню ту, которую люблю. Ты сильна и переживешь эту мелкую помеху. Я не жалуюсь ни на что. По всем вопросам, связанным с моим имуществом, обращайтесь к моему поверенному Джею Лефковицу, Третья авеню, дом 845, и к моему брату Энтони Чану в Санта-Розе, Калифорния.

Прощайте все.

Р. Чан

Ее поразила банальность и дурной стиль записки. Это было недостойно человека, которого она знала. Она была зла на себя за порыв глупой сентиментальности к тому, кого привыкла считать более глубокой личностью. Это заставило ее задуматься, возможно ли вообще понимать кого-нибудь по-настоящему. Ужасный свет флуоресцентных ламп, постоянное чтение записки вызвали у нее пульсирующую головную боль.

Она несколько раз справлялась о состоянии Регги у дежурной медсестры, но у них не было никаких новых данных. После часа такого сидения, проголодавшись и не найдя чем занять себя кроме чтения нескольких очень старых и замусоленных женских журналов, она направилась в больничный кафетерий, где ей снова пришлось сесть под мощной флуоресцентной лампой. Она взяла кусок засохшей серо-зеленой овощной лазаньи и кусок резинового шоколадного торта. На вкус только молоко напоминало настоящую пищу. Когда она вернулась в комнату для посетителей отделения скорой помощи, там уже произошла смена дежурства. Медсестрам ночной смены понадобилось двадцать минут, чтобы узнать, в какой палате находился Регги. Разрешение посетить его было получено только после того, как Мэгги удалось убедить их в том, что Регги – ее сын.

Он очень мирно спал, лежа на спине, в руку его была вставлена игла капельницы с глюкозой. Сестра, заглянув в историю болезни Регги, сообщила Мэгги о том, что ему прочистили желудок, что уровень ресторила и алкоголя в крови не представляет опасности для жизни и что завтра до обеда его отпустят домой.

– Это была несерьезная попытка самоубийства, – заявила она с нескрываемым пренебрежением, захлопнула историю болезни и вышла.

12

Пациент

Так случилось, что своим сухим кашлем Регги разбудил ее. Шея у Мэгги ныла от сна на изношенном больничном кресле в стиле датского модерна. За окном вставала заря цвета корпии. Их взгляды встретились.

– Это ты? – прохрипел Регги.

– Конечно, это я.

– Какого черта они позвали именно тебя?

– Никто меня не звал. Я тебя нашла.

– О боже.

– Для чего все это? Чтобы мне было еще хуже?

Регги отвернулся. Она услышала, как он по-детски жалобно захныкал.

– Ну, мне плохо. Я ужасно чувствую себя. Видишь, ты добился, чего хотел.

– У меня ничего не вышло, – зарыдал он.

– Ой, прекрати. Мне сказали, того, что ты принял, было недостаточно, даже чтобы убить резиновую уточку. – Мэгги была в ужасе от своей собственной злости. Все унижения и неурядицы последних месяцев неожиданно выплеснулись наружу, обрушившись на Регги, словно цунами. – И что еще хуже, твоя предсмертная записка была неграмотной!

Регги прекратил хныкать, холодно взглянул ей в глаза и сказал:

– Я занимаюсь изобразительным искусством, а не чертовым писательством. Думаю, что ты была бы довольна, если бы я оставил пачку симпатичных желатино-серебряных фотографий.

– Я скажу, чему бы я была рада: прекрати вести себя по-детски и возвращайся к съемкам для книги. И прекрати притворяться, что ты хотел оставить этот мир, дурачок ты этакий. Мне сказали, что ты принял около пяти таблеток и что это эквивалент «Маргариты».

– Мне не хотелось устраивать кошмара.

– Ты думаешь, если принять дозу поменьше, труп будет выглядеть не так страшно? Никогда не слышала ничего более идиотского.

– Ох, оставь меня в покое. Я тебя просто ненавижу.

– Я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не поклянешься вернуться к этой съемке. Я спасла тебе жизнь. Ты мне обязан.

– Ты не спасала мне жизнь. Просто я мало принял этого лекарства, настолько мало, что этим невозможно было убить даже резиновую уточку, помнишь?

– Также скажи мне, ради чего я всю ночь провела в этом кресле? – в ответ ему закричала Мэгги.

– Может быть, потому, что ты – долбаная святая? Откуда, черт возьми, мне знать?

– Нет, потому что ты хотел наказать меня, ты, маленькое злобное дерьмо.

– Мне не нужно тебя наказывать! Для тебя уже достаточное наказание быть тем, кто ты есть.

– И быть обязанной спасать такие несчастные, самовлюбленные, захудалые куски дерьма вроде тебя.

– Убирайся!

– Возвращайся к работе!

– Я лучше сдохну.

– Кишка тонка!

– Это ты так думаешь!

– Да пошел ты!

– Да пошла ты сама и поцелуй мою китайскую задницу!

Медсестра просто ворвалась в палату. Это была стройная, довольно привлекательная афроамериканка средних лет. По ее испепеляющему высокомерному взгляду можно было судить, что она не потерпит никаких глупостей, и враждующие стороны моментально умолкли. В руках она держала небольшой полиэтиленовый пакет для мусора.

– Из-за чего здесь весь этот крик? – спросила она.

Оба, Мэгги и Регги, уставились на нее, выражая полное смирение.

– Бы понимаете, что у нас в коридоре лежат настоящие больные? – продолжила она, вынимая капельницу из руки Регги. – Вы свободны, мистер. Распоряжение доктора. Вот ваша одежда, – сказала она, бросая пакет на край постели. – А вы, – обратилась она к Мэгги, презрительно сверкнув своими темными миндалевидными глазами, – можете подождать его в приемной.

– Не жди меня, – сказал Регги.

– А я подожду.

– Пожалуйста, не надо.

– Ты, – повернулась медсестра к Регги, – заткнись и одевайся, а не то скажу, чтобы тебя арестовали. А вы, – сказала она Мэгги, – мне наплевать, что вы будете делать, если успеете убраться отсюда до того, как я сосчитаю до десяти… Раз, два…

Через несколько минут Мэгги перехватила Регги в приемной.

– Я просил тебя не ждать.

– Да, но я отдала все деньги, которые у меня были, этой проклятой банде из «Скорой помощи», и тебе придется, черт возьми, взять такси и довести меня до гаража на Сорок восьмой улице, где я оставила свою машину.

– Откуда, черт побери, ты знаешь, что у меня есть деньги?

– Я забрала бумажник из кармана твоих брюк в машине скорой помощи, чтобы его не украли санитары в больнице.

– Боже, как правильно ты мыслишь, – заметил Регги.

Мэгги достала бумажник игуановой кожи (от Джулиана Визуна) из своей сумочки. Регги взял его и заглянул внутрь.

– У меня только десять долларов, – сказал он.

– Не беспокойся, – сказала Мэгги. – До гаража доехать хватит. Потом я подброшу тебя до центра на своей машине.

– Хорошо, хорошо, – сказал Регги. – Ты выиграла. Я займусь этой чертовой съемкой.

Часть восьмая

ГНУСНАЯ УЛОВКА

1

Клюнула

Мэгги свернула на дорогу, ведущую к ферме Кеттл-хилл, когда навстречу ей попалась красотка блондинка Уолтера Фойерветера, выезжавшая на своем «вольво». Этот раздражающий факт, хоть и был незначительным, походил на крупинку соли в открытой ране, которой стала нынешняя жизнь Мэгги. Без четверти девять утра треск цикад в саду казался криком. Солнце угрожающе выглядывало из-за деревьев с востока на фоне неестественно сверкающего голубого неба. Дом был пуст. Ни Линди, ни Хупера, ни горничной Квиноны, ни Нины.