Текст книги "Большие каникулы Мэгги Дарлинг"

Автор книги: Джеймс Кунстлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Думаю, что Регина оказала тебе услугу, – сказала Нина.

– У меня странное чувство, что она вежливо предложила мне уйти, поднеся на дорожку, как говорится, на серебряном блюде. Быстренько и красиво.

– Так оно и есть.

– И что еще удивительней, так это то, что я обрадовалась, когда застала их вдвоем. Как будто, о боже, испытала громадное облегчение.

– Зато теперь тебе не нужно переживать из-за его чувств.

– Да, он казался таким любящим.

– Бедный щен.

– А я одновременно обрадовалась и почувствовала себя обманутой. Странно, ведь так?

– Нет. При таких обстоятельствах это нормально. Просто ты должна сказать себе: «Спасибо, Боже, я – в порядке».

– Ты знаешь, после того как Кеннет… ушел, я вообще и не помышляла о каком-нибудь мужчине…

– Какая ерунда.

– Ну, не совсем. А потом Свонн ворвался в мою жизнь, как… как стихийное бедствие. Он разбудил во мне что-то, о чем я почти забыла… желание. Я ни на миг не жалею о том, что случилось. Если бы я осталась в Венеции еще на день, то, возможно, и жалела бы обо всем, что произошло. Ты думаешь, я выставила себя в глупом виде?

– У тебя был роман, Мэгги Дарлинг. Не обижайся, но, мне кажется, что после более чем двадцати лет жизни с Кеннетом ты заслужила право немного погулять. И, несмотря на журнал «Пипл», все в мире забудут об этом через месяц, после…

– О нет! Об этом было в «Пипл»?

– Просто маленькая заметка на последней странице. Даже без фотографии.

– Ну и хвали эту Конни Маккуиллан после этого.

– Такое не утаишь, Мэгги.

– Нина, остались ли в этом мире нормальные мужики?

– Я не знаю, – ответила Нина. – Я уже перестала искать.

– Боже, а ведь ты меня на сколько… на семь лет моложе?

– Да, но я дважды была замужем, плюс, дай вспомню, четыре очень серьезных любовника в течение многих лет, плюс разные в промежутках. А вот уже два года я без мужчин. И знаешь что? Мне это очень нравится. Никакого ухода, никакой кормежки, и, что самое главное, ни с кем не нужно ничем делиться. Это – самое лучшее! Конечно, я сразу забуду об этом, как только мне подвернется подходящий.

– Подходящий, – эхом повторила за ней Мэгги, продолжая лущить сладкий горох. – Подходящий.

– Станешь ли уважать природу человека после этого? – сказала Нина.

3

Прием на работу

В садах царила полная разруха. Зима собрала свою обычную дань в виде сломанных веток и загубленных роз, а с наступлением весны Мэгги была так расстроена и так часто отсутствовала, что маленькие жильцы многих клумб, посадок и укромных уголков восстали и подняли бунт, подобно черни против нерадивой королевы. Она не могла проходить мимо этих обломков некогда прекрасного, чтобы не пустить слезу. Все напоминало о том, что Дипиетро проработал здесь долгие годы, и вызывало воспоминания: шпалера грушевых деревьев у солнечной южной стены, сад водяных лилий в северном пруду, гранитные бордюры вокруг грядок с лекарственными травами, четырехсотлетний дуб, спасенный Бобом благодаря умело проведенной операции, домик для ласточек, сооруженный им в первую зиму его работы здесь. Воспоминания мелькали эмоциональными кадрами ушедших лет, на большинстве которых она видела Хупера маленьким мальчиком, ведущим непрестанную войну с Бобом и его командой. Они были то индейцами, то римлянами, то фашистами, то русскими – все зависело от того, какой фильм видел Хупер на прошедшей неделе. Боб по-своему прекрасно готовил. Особенно он славился своим лимонным кексом с розмарином.

– О, Боб, – шептала она с комком в горле, – смогу ли я когда-нибудь заменить тебя кем-то?

Мэгги вдруг поняла, что она даже не знала фамилий тех, кто работал вместе с Бобом, а о сменном составе, приглашавшемся для выполнения отдельных работ, она знала только имена или прозвища отдельных из них: Спад, Рори, Хозе, Лерой, Тирон, Лось, Большой Эдди, Том-О, Уидж, Микки, Дуан и даже, кроме шуток, Дебил – и то потому, что общалась с ними долгие годы. Но сейчас она не знала даже, как с ними связаться. Боб всегда выступал субподрядчиком и сам платил работникам. Сейчас Мэгги не хотелось беспокоить его вдову такими пустяками.

Решив не помещать объявления в газетах, она просто пустила слух через своих многочисленных работниц, что великолепная должность главного садовника на ферме Кеттл-хилл вакантна. Эффективность такого «сарафанного» радио подтвердилась: первые звонки начали раздаваться уже через пару часов. Уже через три дня после своего возвращения Мэгги лично побеседовала с десятком претендентов. Это была утомительная работа. Кандидаты были самые разные: от абсолютно неквалифицированных, как, например, представившийся садовником-декоратором человек, рывший компостные ямы и сажавший можжевельник в загородных корпоративных городках, до неприятных, вроде мужеподобной лесбиянки, назвавшейся Джинкс, которая курила короткие сигары и сплевывала при этом в розы. Остальные были более-менее, но не очень подходили. Ей не хотелось взять кого-то просто временно и не хотелось учить кого-то с азов. Но вот появился последний кандидат, некий Уолтер Фойерветер.

Что-то в нем показалось в начале странным. Может быть, то, что он казался слишком правильным: этакий усердный фермер из Коннектикута, ростом метр восемьдесят, в выгоревшей куртке цвета хаки, резиновых сапогах фирмы «Л. Л. Бин» и поношенной голубой рубашке на пуговицах в тон глазам. Его русые волосы почти полностью поседели, но он все еще стригся по студенческой моде 1965 года. Очки в стальной оправе придавали ему слегка книжный вид, а невероятно элегантные ногти на длинных пальцах его рук выглядели так, словно никогда не касались сырой земли. Он прикатил на сером «вольво», которому было уже не менее десяти лет. Если не считать краски, потерявшей свой блеск, машина выглядела безукоризненно ухоженной. Когда Мэгги представлялась ему, он никак не отреагировал на ее знаменитое имя. И другие не реагировали на него, но другие с полной очевидностью относились к социальной прослойке… ну, скажем, синих воротничков.

– Пройдемся по садам, – предложила Мэгги, и они пошли по выложенной кирпичом тропинке персикового сада. – Как вам удается содержать свои руки в таком прекрасном состоянии, господин Фойерветер? – впрямую спросила Мэгги. Она сама удивилась тому, что машинально обратилась к нему настолько официально. Что-то в нем было такое, что требовало этого, несмотря на то что теперь все, начиная с дворника и кончая президентом, называют друг друга по имени.

– Я держу их в ванне из смеси теплого воска и ланолина дважды в неделю, – ответил он. Он произнес это голосом, похожим на скрип двери старого амбара.

– Да? Нужно попробовать.

– Здорово помогает.

– А это мой любимый сорт, – сказала Мэгги, отступая, чтобы полюбоваться на поздний белый тюльпан с красными прожилками, – «юнион джек»!

– Хм. Миссис Дарлинг.

– Да, господин Фойерветер?

– Этот сорт называется «кроваво-красный граф блоудитч».

– Мне следовало, бы знать свои собственные тюльпаны.

– Конечно, и мне не хочется выглядеть спорщиком.

Она взглянула на цветок, а потом посмотрела на Фойерветера, загораживавшего довольно яркое весеннее солнце.

– Хорошо. А почему вы так уверены?

– У «кроваво-красного графа» желтые тычинки, а у «джека» они – красные.

– Откуда вы все это знаете?

– Я подумал, что вы ищете знающего садовника.

– Да.

– В этом и есть знание.

Мэгги на миг остановилась. Фойерветер выглядел немного взволнованным. Они пошли дальше.

– Все ужасно запущено, – сказала Мэгги, когда они проходили мимо кустов редких роз. – Вы только взгляните на эти поломанные стебли.

– У нас была суровая зима.

– Умеете ли вы ухаживать за овощами? – тихо спросила Мэгги.

– Вполне.

– А за травами?

– Аналогично.

– У меня растет двадцать три разновидности одного только базилика.

– Эта нагрузка мне по плечу, – сказал он, а она подумала, нет ли снисходительности в его словах.

– Кажется, вы очень уверены в себе.

– Я понимаю в садах, миссис Дарлинг.

– Хм-ммм.

Они пошли дальше мимо еще большей частью спящих грядок с многолетними растениями.

– Вы знаете, мой предыдущий садовник был убит на шоссе.

– Да, я слышал. Трагедия. Ужас. Я бы по этой дороге больше не поехал.

– Я не знаю, к чему я это сказала. Это был такой удар.

– Такое бессмысленное насилие может кого угодно разозлить, – сказал Фойерветер. – Особенно если коснется непосредственно.

– Вы рассуждаете как психолог, господин Фойерветер.

– На самом деле я занимаюсь историей искусства.

– То есть как любитель?

– Нет. Я преподавал в Йеле.

Застигнутая врасплох таким ответом, Мэгги на миг задумалась. В нем все же с самого начала чувствовалось что-то необычное.

– Так-так, – сказала она. – Как я понимаю, вы… там больше не работаете.

– Почти пять лет назад я вынужден был заняться поисками другой работы.

– А можно спросить, что случилось?

– В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году я уволился из колледжа в Иллинойсе, где у меня была постоянная работа, чтобы перейти в Йельский университет. Это был перевод по службе, и работа мне была гарантирована. Но тут, как назло, стали ратовать за политкорректность. На свое несчастье, я был белым мужчиной средних лет, оказавшимся абсолютно не в том месте в абсолютно не то время, – сказал он, чуть подхихикнув.

– Ну а что с другими колледжами?

– Они не берут на работу людей моего возраста и этнической принадлежности. Я не жалуюсь. Просто так обстоят дела.

– А вы жалеете о той постоянной работе, которую вы оставили в… где это было?

– В Иллинойсе. Нет. Сам городишко был чуть больше какого-нибудь магазина «Кмарт», расположен между полями сорго. Я родом из долины реки Гудзон и скучал по востоку.

– Ферма Кэттл-хилл потребует от вас полного внимания, господин Фойерветер. Это работа на полный рабочий день. Вы не сможете брать еще и других клиентов.

– Так получается, что единственным другим клиентом у меня остается имение Троста в Мидл-Степни. Да и его уже продали.

– И вы там были после того, как… – она не смогла договорить.

– Да, я был там сразу же после того, как его самолет был сбит над Бермудскими островами два года назад. Сады заросли и, можно считать, совсем загублены. До этого, конечно, я работал в дендрарии в Литчфилде, я уже рассказывал об этом по телефону.

– Так вы довольно продвинутый любитель, не так ли?

– Не более чем вы, миссис Дарлинг, – ответил он.

Мэгги направилась к крытой аллее, увитой глицинией, соединявшей огород лекарственных трав с бассейном.

– А сможете ли вы управлять работниками? Боб, мой предыдущий садовник, полностью брал на себя это: зарплату, жалобы рабочих. Ну, вы понимаете, как главный подрядчик.

– Да, я смогу всем этим заниматься, – ответил он.

Весь остальной путь до его машины они прошли молча. С ним легко было молчать. Ей это нравилось. Фактически она приняла решение принять его на работу, когда протянула ему руку на прощанье и сказала, что позвонит на следующий день после того, как побеседует с оставшимися кандидатами и сделает свой выбор. «Черт возьми, – подумала она. – Какой же он симпатичный. А человек по природе своей так слаб».

4

Нашествие монстров

Она проснулась от звука, похожего на тот, который издавала бы кошка в машинке для чистки обуви. Крики и стук сначала так напугали ее, что она подскочила и схватила кочергу со стойки, заняв оборонительную позу за шезлонгом в углу своей спальни. Ей казалось, что в любой момент на нее может напасть дьявольски гадкая гигантская летучая мышь из тех, что рисуют на обложках дешевых изданий в супермаркетах. Но шум оказался криками с рыданием молодой женщины, бившей в дверь руками и ногами и громко стучавшей дверной ручкой.

– Открывайте сейчас же, вы, мерзкие трусы! – кричала она.

До Мэгги наконец дошло, что это был искаженный голос Элисон. Она вышла в коридор. В дальнем его конце Элисон стучала в дверь спальни Линди ладонью. Ее голос поднялся до самого верхнего регистра и был настолько пронизывающим, что Мэгги испугалась за дорогой стеклянный кувшин, стоявший в нише у лестничного пролета.

– Я знаю, что ты – там, – кричала Элисон.

Мэгги поспешила к ней и попыталась ее успокоить, но Элисон удалось отмахнуться от попытки обнять ее.

– Он трахается с ней уже несколько недель!

– Кто?

– Ваш придурочный сынок!

– Хупер?

– А что, есть другой?

Внезапно дверь распахнулась. Элисон, потеряв равновесие, поскольку в этот момент она колотила в нее, почти свалилась на Линди, которая стояла во фланелевом халате с оцепенело обиженным видом.

– Ты – грязная шлюха, – зарычала Элисон. – Совратительница.

– Он что, действительно там? – спросила Мэгги у своей старой подруги.

– Это так несправедливо, – сказала Линди, уголки ее рта искривились, словно дамба, давшая трещину под напором большого резервуара эмоций. – Не верится, чтобы ты могла подумать…

– Хупер! – протяжно прокричала Элисон.

Фигура крупнее, чем Линди, появилась за ее спиной из темноты. Затем вперед вышел симпатичный молодой человек, выходец из Латинской Америки, в трусах, с капюшонообразными веками и вытатуированной на левом плече оскалившейся черной кошкой. У него были прекрасные черные волосы, собранные в пучок резиновой лентой, а на шее висела золотая цепь с подвеской в виде черепа с рубиновыми глазами. Мэгги не могла не заметить, что он был очень красив. Красив как модель. И, очевидно, намного моложе Линди. Возможно, вдвое моложе. Мэгги совершенно не понимала, как к этому отнестись. То, что она чувствовала, можно было назвать осторожным восхищением.

– Это не Хупер, – сказала Элисон, вновь обретя дар речи.

– Я – Хавьер, – сказал молодой человек, почесывая волосатый живот.

– Удовлетворены? – Линда посмотрела сначала на Элисон, а потом на Мэгги мученическим взглядом. Когда она осторожно закрывала дверь перед ними, из глаз ее полились слезы. Слышно было, как она зарыдала.

– Я так унижена, – сказала Элисон.

Мэгги попыталась обнять расстроенную девушку, но та выскользнула и побежала по коридору к лестнице. Мэгги последовала за ней только до балюстрады. Она представила себе Элисон и Хупера, лежавших в садовом домике в нежных объятиях, словно взрослые. От этого ей немедленно стало плохо. Только вернувшись в свою спальню, она поняла, что Хупера не могло быть в садовом домике. Для чего тогда Элисон нужно было идти в большой дом, чтобы разыскивать его? Его «сааб» был на стоянке. Где Хупер? Жизнь стала ужасно скверной, хуже, чем тошнота.

Чуть позже к стоянке подъехала машина. Мэгги подлетела к окну с мыслью: «Ну, что еще? Заезжие грабители? Серийные убийцы из Норуолка?» Все выглядело так, будто ее мир подвергся нападению пришельцев. Но это оказалось такси из Дэнбери. Едва заметная женская фигурка промелькнула мимо живой изгороди из тисов, вся увешанная сумками и сумочками. Элисон! Она уезжает! Из машины вышел водитель, помог ей уложить вещи в багажник, и они уехали. «Итак, – думала Мэгги, массируя свои пульсирующие виски, – Хупер исчез, разрушив свои первые серьезные отношения». Стараясь представить себе его лицо, она увидела черты, больше напоминавшие Кеннета, нежели Хупера, и это шокировало ее. Ей неожиданно захотелось выпить. На пути в кухню, чтобы налить себе стакан хереса, она заметила слабый свет, мерцавший под дверью ванной за северной комнатой для гостей. Крадучись она прошла мимо спальни Линди, откуда доносились стоны и скрип пружин страсти, которой Линди предавалась со своим новым поклонником. Куда катится жизнь на ферме Кеттл-хилл? Совсем недавно, несколько месяцев назад, казалось, что она состояла из фаршированных индеек, маленьких хитростей, здравых вещей, вечеринок и званых обедов с дорогими друзьями и знаменитостями, прекрасных дней в саду, который был еще в порядке, стабильности, плодотворности, порядка, щедрости… ух! Она вздрогнула, вспомнив, как Лора Уилки выскочила из роковой туалетной комнаты в рождественский вечер, расколов ее мир на мелкие кусочки, как елочную игрушку из дутого стекла.

Она постучалась в дверь ванной. Оттуда раздался сдавленный мужской стон. «Хупер, – подумала она. – А кто еще?»

– Хупер, – прошептала она. – Это мама.

Он ответил еще одним, более слабым стоном, в котором звучала боль. Дверь была открыта. Войдя внутрь, она увидела Хупера, лежавшего на спине в ванне; на краю умывальника горела свеча, а между его на удивление волосатых ног плавала почти пустая бутылка шотландского виски.

– Ты – пьян!

– А ты сошла с ума.

– Ты абсолютно в дым!

– Ну, да. Я завтра протрезвею, а ты так и останешься сумасшедшей, – невнятно пробормотал он и рассмеялся над своей собственной шуткой.

Мэгги издала пару резких продолжительных криков. За стеной в комнате послышался шум, и вскоре в двери показались Линди и Хавьер.

– Все хорошо, мы – здесь. Что случилось? – спросила Линди, пытаясь взять ситуацию в свои руки, хотя было ясно, что она сама напугана.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Хавьер, указывая большим пальцем на ванну.

– Конечно. Это мой сын, – ответила Мэгги, стараясь сдержать истерику, рвущуюся изнутри, словно какой-то монстр.

– Эй, только посмотрите. Это же тетушка Линди, – сказал Хупер, откинувшись головой на плитку стены. – Гляжу, у тебя новый дружок. Как тебя зовут, дружок?

– Я – Хавьер.

– Положи-ка ее сюда, парень. – Хупер вяло протянул свою руку, словно говоря «дай пять». В мерцании свечи на его запястье видны были порезы. Кровь из них скорее сочилась, нежели текла. Тут монстр выскочил из Мэгги, и она неудержимо завыла. Вся эта суета только повергла Хупера в соц. Руки его соскользнули в остывшую воду, оставляя в ней следы крови, похожие на струйки дыма. Казалось, что годы слетают с его лица по мере того, как слабеют мышцы. Несмотря на заросли волос на груди, он снова выглядел десятилетним мальчиком.

– Мэгги, успокойся, – сказала Линди. – Вынь его из ванны, Хави.

– Он хотел убить себя! – завывала Мэгги.

– Из-за тебя!

– Не будь смешной.

– Ты спала с моим сыном!

– Как я могла спасть с Хупером, когда я трахалась с Хавьером?

Тем временем Хавьер извлек Хупера из ванны и взвалил его на одно из своих чрезвычайно широких плеч, как мешок masa harina. Линди проводила его в северную комнату, где Хупер был уложен на массивную кровать из струганых бревен. Мэгги немедленно принялась осматривать раны на его запястьях, которые, теперь было очевидно, выглядели как царапины, нанесенные слегка потревоженной кошкой. Тугие повязки были не нужны, но она обмотала запястья Хупера хлопковыми гостевыми полотенцами, чтобы он не запачкал перкалевые простыни в двести восемь ниток на сантиметр. Еще она опасалась, чтобы его не стошнило на них.

– Спасибо за помощь, Хавьер, – сказала она вежливо, задержав взгляд на татуировке и подвеске в виде черепа. В колледже, вспомнила она, Линди была более расположена к мужчинам в строгих костюмах от «Братьев Брукс».

– Не стоит, – скромно ответил он и удалился.

– Я не делала того, о чем ты подумала, – немного погодя прошептала Линди в коридоре, когда они собирались разойтись по комнатам. – На самом деле, Мэгги. Сама мысль. Отвратительно.

– Где ты нашла этого парня?

– Хавьера? Он… он ждал приема у доктора Кляйна.

– Он ходит к твоему психоаналитику?

– Ну да. Конечно.

– Это звучит не очень мачо.

– Откуда этот расизм, Мэгги?

– Извини. Он просто не похож на того, кому нужен психоаналитик.

– Поскольку его родной язык испанский, верно? Это еще одна низость с твоей стороны.

– Еще одна низость? – безвольно повторила Мэгги.

– Да. А кто только что вернулся из Венеции после разгула с парнем, который тебе в сыновья годится?

– Это совсем другое, Линди. И ты знаешь об этом.

– Потому что он англичанин и большая, черт побери, звезда в рок-музыке, да?

Мэгги почувствовала стыд и усталость, она была обезоружена.

– Я думаю, что вся эта дурацкая деревенская жизнь в Новой Англии плавит тебе мозги, – горько сказала Линди и оставила дрожащую всем телом Мэгги одну в коридоре.

5

Прощание

Херес оказался недостаточно крепким. Вместо него Мэгги достала бутылку односолодового виски и опрокинула первый бокал, словно завсегдатай одного из старых баров на Третьей авеню, в которых на мармитах полно солонины с капустой. Затем она налила себе еще на два пальца в высокий тонкий бокал для флипа, чтобы пить медленно. Часы над раковиной показывали без четверти четыре. Когда на кухонном столе зазвонил телефон, она приняла его за маленький НЛО, полный злобы чуждого мира. Но вместо того, чтобы швырнуть его об стенку или продолжать слушать, как он звонит, она дотянулась до трубки, поскольку, помимо всего прочего, ей было любопытно узнать: какой безмозглый идиот может звонить в такое время.

– Это Свонн.

Она не удержалась и рассмеялась. Все напряжение и ужас прошедшей ночи превратились, как в колбе алхимика, в четкое понимание абсурдности жизни.

– Чувствую, ты меня простила, – осмелился произнести Свонн.

– Нет. Просто мне было интересно, какой кретин мог позвонить в это время суток. – Она снова рассмеялась. – Теперь я знаю.

– А который у вас там час?

– Около четырех утра.

– Боже милостивый! Я неправильно высчитал.

– Все равно я не прощу тебя. Ты – напомаженный членообразный кусок английского дерьма.

– Я очень сожалею.

– А как там Регина?

– Ты что, действительно готова поболтать?

– А почему нет? Я сижу в кухне, нагружаюсь виски по семьдесят долларов за бутылку, поскольку мой сын попытался сегодня вскрыть себе вены.

– Боже мой! Из-за чего?

– Я не хочу об этом говорить. Как Регина?

– Она ушла к Тедди Дэйну.

– Полагаю, она вне себя от очередного приключения.

– Нет. На самом деле он неплохой парень.

– Ну, да…

– И мне кажется, что у них настоящая любовь.

– А что было у нас, Свонни?

– Ох, моя дорогая миссис Дарлинг. Я недостоин вас.

– Ты выражаешься очень красиво.

– Но знаешь, у меня все из рук валилось от постоянного беспокойства. Как мы могли с тобой жить вместе? В номерах гостиниц в незнакомых городах? Все казалось таким безнадежным и невозможным. А я не мог заставить себя все это обсудить открыто.

– У меня были те же мысли, мой дорогой.

– Правда?

– Я не находила слов, чтобы объяснить, что из этого ничего не выйдет. Я не подхожу на роль поклонницы знаменитости. Если это тебя утешит, то я все разно вернулась бы домой.

– Это плохое утешение. Я полон желания обладать тобой. Но буду ли я когда-нибудь с тобой теперь?

– Да, это так.

– Так – это буду? Или не буду?

– Нет. Никогда больше.

– Я спрашиваю, потому что мне через месяц нужно будет вернуться в Нью-Йорк, чтобы закончить микширование альбома.

– В Нью-Йорке полно молоденьких девушек.

– Я правильно понял, что не стоит надеяться на твою благосклонность?

– Твое понимание подтекста безошибочно.

– Ну, тогда что?

– Ох, пока ты не исчез, как идет съемка?

– Чушь сплошная. Тесла стал совсем голливудским. Большинство сцен сейчас кончаются взрывами. Я буду очень счастлив, если это не разрушит мою карьеру. К слову, хочу тебе сказать, по-моему, я Регине не был нужен ни на йоту.

– Откуда ты знаешь?

– В тот вечер она еще до наступления ночи оказалась в постели другого мужчины.

– Да, это действительно довольно убедительное свидетельство. А как молодой Стив Эдди?

– Найджел полностью развратил его. Предполагаю, что он уже никогда не восстановится.

– А я предполагаю, что ты восстановишься, Свонни.

– Ты думаешь?

– Ты всегда сможешь петь в каком-нибудь заведении.

– Ты чертовски замечательный парень, Мэгги.

– Ты попал в самую точку. Хороший парень.

– До свидания, моя самая дорогая миссис Дарлинг.

– До свидания, мой бедный мальчик.

Часть седьмая

ПОТЕРИ И НАХОДКИ

1

Пропавший «объект»

Из дома стали пропадать вещи. Первой пропажей, замеченной Мэгги, был рубинового цвета кувшин, стоявший в нише у лестничного пролета. Она приметила его летом 1989 года во время распродажи домашних вещей в Мэне в куче дешевых китайских соусников, еще более дешевых пластиковых чайных чашек и другого мусора из распадающегося на составляющие хозяйства какой-то почившей старой девы. Позже представитель «Сотбис» оценил этот рубиновый кувшин в тысячу двести долларов. Но денежная его стоимость значительно уступала любви, которую Мэгги питала к абсолютному совершенству этого шедевра. Теперь он исчез. Она испытывала острое чувство стыда и вины от одной только мысли, что может заподозрить в краже кого-то из домочадцев. Например, прачку Квинону, мать-одиночку из Норуолка, двадцати одного года, которую иногда довозили до фермы Кеттл-хилл совершенно развратные типы. Или Хавьера. Она пыталась убедить себя в том, что ее подозрения по отношению к нему основывались исключительно на его татуировке, но более суровый голос внутри нее настойчиво повторял, что она – расистская сука. Аналогичные мысли появлялись и по поводу Флоренс, дневной горничной. Ее подозрения были противны ей настолько, что она отказалась думать об этом рубиновом кувшине вообще, каким бы великолепным он ни был.

Но следом пропал ее серебряный кофейник фирмы «Линкольн и Фосс». Это обнаружилось в то утро, когда Регги Чан приехал из города с командой стилистов и ассистентов, чтобы делать снимки для книги «Домоводство».

– Кто-то таскает вещи из дома, – прошептала Мэгги Нине, пока ассистенты устанавливали декорации, в которых Мэгги должна была чистить хрустальный канделябр зубной щеткой с пищевой содой.

– Кто кого таскает? – прошептала Нина в ответ.

– Нет. Вещи пропадают.

Нина заметно опешила, а воздух между ними неожиданно начал накаляться.

– Ты меня обвиняешь в чем-то?

– Стала бы я говорить, если бы в чем-то тебя подозревала?

– Ну, уж не знаю.

– Прекрати, Нина. Я тебе доверяю абсолютно…

Тут вмешался Регги:

– Мэгги, мы готовы.

Нина отправилась на кухню, где она испытывала рецепты на летний период работы. Им так и не дали шанса уладить эту размолвку, так как Нина уехала в четыре часа, когда Мэгги все еще демонстрировала метод восстановления позолоты на старых картинных рамах в своей мастерской для маленьких хитростей.

Около пяти, когда команда передвигала мебель для нескольких снимков Мэгги в процессе очистки от пыли балдахина в будуаре на втором этаже, она случайно выглянула в окно и увидела «вольво» Уолтера Фойерветера, подъезжающий к дому. Когда машина остановилась у самшитовой ограды, из нее вышла блондинка – довольно молодая особа, не старше двадцати пяти, как показалось на расстоянии, к тому же неплохо одетая. На ней были хорошо сшитые джинсы и ярко-красная облегающая блуза с короткими рукавами и воротником-хомутом. Мэгги была поражена и в то же время не могла понять, почему это ее так удивляет. Но ее раздумья были прерваны, когда девушка, снова забравшись в машину, нажала на сигнал – три энергичных гудка. Через несколько секунд из-за деревьев расслабленной походкой вышел улыбающийся Уолтер, махая рукой девушке. Мэгги эта неожиданная сцена напомнила журнальную рекламу одежды для загородных прогулок, снятую методами порнокино. Уолтер чмокнул девушку и знакомым жестом пожал ей руку. Оба запрыгнули в «вольво» и уехали.

– Мэгги, лестница на месте, – сказал Регги.

«Вольво» выезжал в этот момент за ворота.

2

Всего понемногу

Ассистенты стали разбирать стойки для ламп и упаковывать остальные приспособления около семи. Нина уже закончила работу, Линди была бог знает где, Хупер, скорее всего, наслаждался Эм-ти-ви. Перспектива провести вечер в абсолютном одиночестве вывела Мэгги из себя.

– Могу ли я попросить тебя остаться на ужин? – спросила она у Регги, который уже направился к двери.

– Схвати меня за руку.

Она схватила его за руку.

– А что в меню? – спросил он.

– Даже не знаю. Всего понемногу.

– Говоришь, всего понемногу? Так это мое любимое блюдо!

И они отправились на кухню. Будучи всегда готова к идеям тематического меню, Мэгги приняла идею «всего понемногу» серьезно и принялась за дело, начав с пары коктейлей «Бакарди», которые она подала в узких бледно-зеленых бокалах «Фенигер» 1840 года. Из множества продуктов, лежавших в холодильнике, Мэгги выбрала трехкилограммовую домашнюю курицу, которую она засунула в большущую керамическую латку «Ромерторф», добавив туда чашку темного рома «Майерс», пригоршню помолотых вручную ямайских специй для мяса, пучок кориандра, горку сладкого лука видалия, щепотку сухой мандариновой цедры. Весь ансамбль был поставлен в печь в восемь пятнадцать на два часа.

Пока курица готовилась, они перешли к коктейлю «Cuba Libre». Мэгги сконструировала нечто вроде карибского тирамису на двоих из нарезанного дольками манго, перезревшего инжира, однодневного апельсинового чайного кекса и простого сиропа, в который она добавила пуэрториканского рома «Анежо» шестнадцатилетней выдержки. С Регги хорошо общаться, размышляла она. Основательный, положительный человек, умный, но не высокомерный, безусловно талантливый, уважаемый в своей сфере и достаточно платежеспособный, чтобы содержать студию на верхнем этаже в фешенебельном районе Трибека и ездить на небольшой спортивной «мазде-миата», которую он держит в собственном гараже. Она размышляла о том, что любая художественная натура, способная обеспечить себе достойную жизнь, должна вызывать восхищение. Его можно было бы рассматривать как хорошую добычу для определенного типа нормальных женщин. Почему она никогда не видела его с кем-нибудь? Он всегда был один. Она было заподозрила очевидное, но разве Регги не заявил, что он гетеросексуален, за тем же самым столом у Мэгги несколько недель назад? Его ассистентов трудно было назвать непривлекательными. Один из них, Рене, даже позировал вместе с ней. Но в их отношении не было ни малейшего следа… активности. Никаких анекдотов на сексуальную тему. Никаких прикосновений. В чем проблема Регги? – подумала она.

Они сидели за столом с бутылкой рома, упаковкой из шести банок диетической колы, тарелкой с дольками лайма и хорошей порцией паштета из свиной печени с черносливом. Пока тушилась курица, а время клонилось к ночи, количество паштета уменьшалось пропорционально снижению уровня приличия. Именно начиная с этого момента Мэгги впоследствии с трудом вспоминала происходившее. Было похоже, что Линди пришла домой, но в кухню не зашла. Мэгги слышала, как подъехала машина, открылась парадная дверь, затем раздался смех Линди и послышался мужской голос (Хавьер?). Они поднялись сразу наверх, даже не поздоровавшись. Мэгги, должно быть, выразила свое раздражение по этому поводу. Регги хладнокровно проанализировал происшедшее. Линди, объяснил он, ведет себя с ней, как подростки ведут себя с родителями: Мэгги для нее – враг. Такого в их отношениях еще не было, старалась убедить его Мэгги, наливая еще выпить.

– Люди меняются, – сказал Регги.

С ним было так приятно разговаривать. Он говорил так умно и обнадеживающе. В этом было что-то ужасно привлекательное, даже сексуальное. Она никогда раньше не думала о Регги в этом смысле и сделала вывод, что его сексуальная привлекательность была крайне недооценена. Она, возможно, смогла бы отучить его постоянно носить свитера с V-образным вырезом. В глазах окружающих он казался мягче и круглее, чем необходимо. С эмоциональной стороны он напоминал мощную башню, особенно в сравнении с психологической немощью Кеннета или изнеженностью Свонна.