Текст книги "Улисс"

Автор книги: Джеймс Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)

Блум(собеседуя с ночью). Лицо мне напоминает его мать, бедняжку. В тени лесов. Белеет грудь. Кажется, он сказал Фергусон. Девушка. Какая-то девушка. Это бы самое лучшее для него. (Бормочет.)…клянусь свято чтить и всегда хранить и никогда не раскрывать никакую часть или части, весть или вести [1840]1840
  Клянусь свято чтить… весть или вести – из масонской присяги.


[Закрыть]… (Бормочет.)…на песчаном морском дне… в кабельтове от берега… где прилив идет на убыль… и теченье…

Безмолвен, бдителен и задумчив, стоит он на страже, приложив пальцы к губам в жесте тайного наставника. На темном фоне стены медленно возникает фигурка, волшебный мальчик лет одиннадцати, подменыш, похищенный феями [1841]1841
  Подменыш, похищенный феями – распространенный сюжет ирл. фольклора, бронзовый, шлем и (ниже) палочка слоновой кости и белый агнец соединяются с образом Гермеса. Но это – символический план, в «реальном» же плане Руди является как евр. отрок, преданный учению, читающий евр. священную книгу.


[Закрыть]; он в итонской курточке и хрустальных башмачках, на голове небольшой бронзовый шлем, в руке книга. Он беззвучно читает ее справа налево, улыбаясь, целуя страницу.

Блум(пораженный, зовет беззвучно). Руди!

Руди(смотрит в глаза Блума, не видя их, и продолжает читать, улыбаясь, целуя книгу. Лицо его покрыто нежным румянцем. Пуговицы на одежде алмазные и рубиновые. В левой руке он держит тонкую палочку слоновой кости с лиловым бантиком. Белый агнец выглядывает из его жилетного кармашка).

Блуждающие огоньки – деталь из описания Вальпургиевой ночи в «Фаусте»;

гондола и маяк – из описания Александрии в «Искушении святого Антония».

Девке с Кована – жители графства Каван на северо-западе страны считались народом неистовым и диким; Кутхилл, Белторбет – городки в Каване.

Vidi cujuam… – не входной пасхальный псалом, но антифон, поемый во время кропления святою водою за воскресной мессой от Пасхи до Пятидесятницы, текст – из Иез 47. Один из любимейших гимнов Джойса, часто исполнявшийся им.

Жест… стал бы универсальным языком – тема о языке жеста подробней развивается в «Герое Стивене», ще герой тоже пытается дать пример передачи ритма – «грациозным анапестическим жестом». Тема явно занимала Джойса, но так и не была додумана им.

Даром языков – даром понимать все языки и говорить на них наделены были апостолы в Пятидесятницу, см. Деян 2, 4.

В трактате «О душе» Аристотель различает первую (простую) и вторую (высшую) энтелехию.

Стагирит, и того… оседлала – из средневековых легенд об Аристотеле;

известная гравюра Ханса Бальдунга Грина в Лувре изображает Филлис (Герпиллис) с хлыстиком верхом на взнузданном метафизике.

Ломоть и кувшин хлеба и вина – из «Рубайат» Омара Хайама (XI в.).

La belle dame sans merci – известное стихотворение Китса (1819).

К богине, веселящей юность мою… – слова из мессы, произносимые вслед за вступительным возгласом священника «И подойду к жертвеннику Божию» (см.

эп. 1). При этом, разумеется, в мессе вместо «богини» – Бог, т.е. Стивен феминизирует христианский пантеон, как делал это Бык в эп. 1. В отличие от эп. 1, однако, прямой смысл искажения ясен из контекста – чем вовсе не исключается наличие иных смыслов (в частности, как и в женственности Блума, можно видеть здесь тему андрогинии).

Возьми костыль свой и ходи – ср. Ин 5, 8.

Знак зверя – Откр 13, 16, 17.

Меченое темною ртутью – выражение может нести и бытовой смысл (следы лечения сифилиса ртутью), и магический (колдовское знание).

«В дебрях Степсайда» – намек на книгу «В дебрях Африки» (1890) знаменитого путешественника Г.М.Стэнли.

Слыть свои грехи мира – ср. Ин 1, 29.

Или ты не сын мой… – из «Лии» Мозенталя.

Мираж финиковых пальм… – видение Молли весьма перекликается с видением Царицы Савской в «Искушении святого Антония», гл. 2.

В диске солнцемыла… – пародируется финал «Искушения святого Антония»:

в солнечном диске сияет лучами лик Иисуса Христа.

Все мое достояние… – из обряда венчания.

Братья Ливермор, братья Боухи – белые эстрадники с негритянским гримом и репертуаром, имевшие гастроли в Дублине в 1894 г.

Кто– то есть у меня в доме… -из амер. народной песни.

Со стихами про газель – из поэмы Т.Мура «Лалла Рук».

Американец Ирвинг Бишоп (1847-1889) в начале 80-х гг. был популярен на Британских островах своими сеансами чтения мыслей.

Голубой значок отвечал трем низшим ступеням масонства.

Я просто чайник… – игра, состоявшая в заменах слов; в данном случае «чайник» – вместо «гореть».

Сейчас пора ночного колдовства – «Гамлет», III, 2.

Намалеваны известкой череп и кости – как известь, так и череп и кости использовались в масонской символике и ритуалах.

Миссис Джо Галлахер – знакомая семьи Джойсов, с обширными родственными связями в романе: она – дочь «майора Пауэлла», прототипа отца Молли (Реальный план эп. 4), мать Джер. Галлахера (эп. 10), свояченица Фреда, в романе Игнатия Галлахера (эп. 6, 7) и сестра миссис Клинч (эп. 13).

К адским вратам – прозвание перекрестка, откуда начиналась Тайронстрит (старое название – Мекленбург-стрит, см. эп. 9), главная улица публичных домов; в ее начале располагались дешевые дома с репутацией опасных и подозрительных мест.

Позорные цепи – из баллады «Вексфордские парни».

Доктор Леопольд Блум, дантист – в Дублине был известный дантист Маркус Блум, упоминаемый в «Циклопах»; паша фон Блум – сэр Джулиус Блум (1843-?), англ. богач и высокопоставленный чиновник в Египте.

Кадий – судья в мусульманских странах.

Приложив правую руку к сердцу, отведя локоть под прямым углом – «знак бедствия», один из масонских опознавательных знаков; мастер – масон третьей ступени, в дублинской полиции было немало масонов, на что и рассчитывает Блум.

«Лионская почта» (1850) – фр. пьеса, бывшая популярной в Англии, на сюжет о знаменитой судебной ошибке: в 1796 г. Жозеф Лезюрк был казнен за ограбление лионской почты, которое в действительности совершил разительно на него похожий Дюбоск.

Пусть лучше один виновный – парафраза юридического тезиса.

Вшиволет – искаж. «шибболет» слово-пропуск, см. Суд 12, 6.

Геройская оборона Роркс-Дрифт – эпизод из войны с зулусами в 1879 г.

Беззаботная война – война с бурами, от «Беззаботного нищего» Киплинга;

генерал Гоф – брит. военачальник, конная статуя которого была поставлена в дублинском Феникс-парке в 1904 г., но в Англо-Бурской войне участвовал другой генерал Гоф; Блумфонтейн – столица бурской Оранжевой Республики, Спайон-Коп – гора, место одного из главных сражений Англо-Бурской войны.

Джим Бладсо, Лодку… – из амер. сентиментальной баллады.

Реймсская сорока – выражение, обозначающее глупого болтуна и происходящее из средневекового сюжета о сороке, укравшей кольцо у архиепископа реймсского. Сюжет известен был в Англии по стихотворному изложению в «Легендах Инголдсби» (1840) Ричарда Х.Барэма (1788-1845).

Моисей, еврейский царь… – вариация дублинского уличного стишка.

Поведать бы он смог такую повесть – «Гамлет», I, 5.

Пенни на каждый фунт – Блум обещает выплатить своим предполагаемым кредиторам по пенсу за фунт долга.

Время ангелу открыть книгу – образ из Апокалипсиса.

Миссис Йелвертон Барри – Барри Йелвертон (1736-1805) – известный ирл.

оратор и юрист. Имена двух других знатных дам – без выраженных коннотаций, хотя Беллингамы – старинная шотл. фамилия.

Называл Венерой в мехах – начало большой серии мотивов и заимствований из «Венеры в мехах». Северин наряжался кучером и лакеем Ванды, желал, чтобы у Ванды было множество любовников, которые помыкали бы им, и т.п.

Дальнейшие отзвуки романа Мазоха за многочисленностью не отмечаются.

На черном поле золотая оленья голова – герб шотл. рода Беллингамов.

Безликий – название поэмы Дж.К.Мэнгена; здесь, судя по репликам, возможно. Рассказчик из эп. 12.

Черная шапочка надевалась англ. судьями при произнесении смертного приговора.

Мерси – река, на которой стоит Ливерпуль, город Рамболда (см. эп. 12).

Доктор Финьюкейн – врач, практиковавший в Сэндимаунте, где Джойс поселил Дигнама.

Жезл – атрибут бога сна Морфея, мак – снотворное растение.

Голос моего хозяина! – эмблема граммофонной фирмы «Голос его хозяина» – собака перед граммофоном.

Дигнам помер и зарыт – вариация игровой детской песенки.

В Карлоу, вперед, за мной! – название ирл. песни про Макхью О'Берна, героя борьбы с англичанами в XVI в.

Зоя Хиггинс – явно положительный и символичный персонаж: ее имя – «жизнь» (греч.), фамилия совпадает с девичьей фамилией матери Блума (см.

эп. 17).

Газели милой никогда – вариация пародии Льюиса Кэрролла на «стихи про газель» Томаса Мура.

Женоград – «Город, но и Жена» – образ из поэмы Блейка «Четыре Зоа» (1795-1804).

Свиной жир – в противоречии с иудейством Зои, но в соответствии с мифом о Цирцее.

Уолтер Рэли – как считают, первым доставил в Англию из Америки табак и картофель.

Первое… убивает инфекции – популярная ирл. вера в целительность картофеля.

Звон. Возвратись, Леопольд!… – в англ. сказке «Дик Виттингтон и его кошка» колокола звонят вслед покидающему Лондон Дику: «Возвратись, Дик Виттингтон! Трижды лорд-мэр Лондона!» Тимоти Хэррингтон (1851-1910) – ирл. политик, лорд-мэр Дублина в 1901-1903 гг. Джойс был знаком с ним и получил от него рекомендательное письмо, которым воспользовался при устройстве на службу в банк в Риме в 1906 г.

Двадцать восемь ирландских пэров-представителей имели пожизненное членство в палате лордов; Майкл кардинал Лог и доктор Вильям Александер – главы соответственно католической и англиканской церкви в Ирландии;

Общество друзей – квакеры; Черный Жезл – церемониймейстер палаты лордов;

Золотая Трость – начальник почетного караула Его Величества; великий коннетабль – должность, упраздненная Генрихом VIII; корона святого Стефана – реликвия Венгерской монархии, на коронациях англ. королей несли корону св.Эдуарда Исповедника, короля Англии в 1042-1066 гг.; со св.Эдуардом связываются и другие атрибуты, которые несут перед коронуемым монархом, жезл и меч («меч милосердия»).

Стеблями крапивы – по старому англ. обычаю, в день св.Стефана, 26 декабря, дети ходят по домам со стеблями крапивы, распевая песенки типа приводимой ниже и собирая «пенни на похороны крапивника»; обычай связан с легендой о том, как крапивник сделался царем птиц, притаившись на спине у орла.

Положив правую руку себе на яйца – по некоторым данным, бытовавший в Ирландии обряд присяги; ср. также Быт 24, 2-3: «Положи руку твою под стегно мое и клянись».

Habemus cameficem – игра слов: при избрании нового папы произносится:

Habemus pontificem – У нас есть папа.

Рубиновое кольцо – атрибут шотл. королей; Камень Предназначения – камень-реликвия, помещавшийся под королевским троном.

Бриллиант Кохинор в 102 карата принадлежал англ. короне с 1894 г., но не был, разумеется, в кольце.

Скакуна… Великим Визирем – вариация на тему Калигулы и его коня Инцитата, сделанного жрецом и позднее консулом.

При Дедисмите, в Южной Африке, сражение было 28 февраля 1900 г.; На пол-лиги вперед! – из стихотворения Теннисона «Атака легкой кавалерийской бригады» (1854) о Балаклавском сражении в Крымской войне; Плевна – эпизод Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., разумеется, без участия англ.

кавалерии.

Град златой – из средневекового гимна «Златой Иерусалим».

Леопольд Макинтош… поджигатель – возможна аллюзия на Джона Макинтоша, хранителя и изготовителя пороха для повстанцев 1798 г.

Блум скипетром сбивает маковые головки – по легенде, игрушечным скипетром в детстве сбивал маковые головки римский царь Тарквиний Гордый, что предвещало жестокость его правления.

Милостыня Великого Четверга раздавалась в Англии от монаршего имени, как след древнего обряда омовения ног беднякам в этот день; сорокадневные индульгенции – даваемые у католиков отпущения стольких грехов, сколько их было бы прощено за покаянные труды в течение определенного числа – в данном случае сорока – дней.

Мой более чем Брат! – вариация строки из стихотворения «In memoriam» Теннисона.

Алеф Бет Гимел Далет. – первые буквы евр. алфавита; Ханука, Рошгашана – иудейские праздники; Б'Найт Брит – евр. организация в Нью-Йорке; Бар Мицва – обряд совершеннолетия; Талиф – молитвенный убор иудеев.

Истинный Даниил – ср. «Венецианский купец», IV, 1.

К 11 – реклама брюк Кайноу, см. эп. 8.

Три акра и корову – лозунг ирл. земельной реформы.

Козел мендесский – в древнеегипетском городе Мендесе почитался Осирис в облике козла; бык белый – в Апокалипсисе отсутствует.

Мистер Фокс – одно из имен, которыми пользовался Парнелл в тайной переписке с возлюбленной.

Невинен я, как снег… – ср. «Цимбелин», II, 5; клевета, ужаснее змеи – «Цимбелин», III, 4.

Гипсоспадия – вид недоразвития мужских половых органов.

Образец… женственного мужчины – в пародийной форме высказана идея, действительно вкладывавшаяся автором в образ Блума; как и О.Вейнингер в знаменитой тогда книге «Пол и характер» (1903), Джойс считал женственными мужчин-евреев. Общество Содействия Обратившимся Священникам имело целью помощь священникам, ушедшим из католической церкви.

Мессия бен Иосиф или бен Давид – мессия, ожидаемый иудеями, должен быть из дома Давидова; по некоторым апокрифам, ему будет предшествовать мессия из дома Иосифова.

Сент– Леджер -ежегодные скачки в Англии.

Лорд Биконсфилд – Бенджамин Дизраэли (1804-1881), англ. государственный деятель; Генри Ирвинг (1838-1905) – англ. режиссер и актер; барон Леопольд Ротшильд – член банкирского дома Ротшильдов и первый еврей – член англ.

парламента.

Вот родословие Леопольда… – пародия на родословие Христа. Мф 1, 1-16;

Мейер Гуггенхайм (1828-1905) – глава семейства амер. финансистов; барон Морис Ле Гирш (1831-1906) – австр. финансист-еврей, активно поддерживавший евреев – жертв преследований; Смердоз – брат персидского царя Камбиза (VI в. до н.э.), казненный им; Ихаводоносор – видимо, склейка библ. имен Ихавод («бесславие», 1 Цар IV, 21) и Навуходоносор (царь Вавилонский, победитель иудеев); О'Доннелл Магнус – он же Рыжий Хью О'Доннелл в списке ирл. героев в «Циклопах»; бен Маймун – видимо, Моисей бен Маймун (Маймонид); Яспцс – яшма, камень, бывший на «наперснике судном» Аарона (Исх 28, 20); Сомбатхей – родной город отца Блума (эп. 17).

Рука мертвеца (пишет на стене) – аллюзия на «персты руки человеческой», писавшие на стене Валтасарово пророчество (Дан 5).

Эпизод 16 [1842]1842
  16. ЕВМЕЙ
  Сюжетный план. По воле автора – час ночи (течение времени явно замедлилось ради стройности романа). Дублинская одиссея вошла в завершающую часть – но и начала обнаруживать резкие отличия от классической. Отклонений от Гомера хватало и прежде – вернее, миф никогда и не принимался за точный образец, – но сохранялось главное, сама парадигма одиссеи: Улисс испытывал многие приключенья, стремясь душою к сыну, жене и очагу; Телемак искал отца; и вся история двигалась к их встрече. Но у Джойса история не может «двигаться к единой великой цели» (формула старца Дизи, над которою нещадно язвит «Улисс»). Две линии сошлись – но происходит нечто иное, нежели счастливое единение героев, чья встреча записана на небесах. Блум и Стивен сидят в ночной кучерской чайной и не находят, о чем говорить. Вместо них в центре неожиданно какая-то темная фигура, плетущая путаные басни. А больше не совершается ничего: как и предыдущий четный эпизод, «Евмей» – задержка, затяжка действия. Выводы будут делаться в «Итаке».
  Реальный план весьма сжат и беден: дело ночное, мозги у всех заплетаются, и роман движется во тьме. Темны, неясны оба новых и центральных лица, Мэрфи и Козья Шкура. Темнота первого чисто литературна, в плане реальном у него нет прототипа (лишь малые черточки Фрэнка Баджена), но второй смутен во всех отношениях. Он носит имя исторического лица (см. эп. 7), но автор сам вызывает наши сомнения в том, является ли он этим лицом. И даже если является – само лицо у Джойса тоже предстает смутным: какова его роль в убийстве? и что с ним было потом? В реальной же истории судьба Фицхарриса после освобождения из тюрьмы неизвестна, по слухам, он был, кажется, ночным сторожем. Едва ли не самой реальной личностью оказывается, в итоге, мелкий прихлебатель Джон Корли, который был изображен Джойсом еще в «Дублинцах» (рассказ «Два рыцаря», написанный в 1906 г.) и выражал восторг тем, что попал в книгу – безразлично, в каком виде.
  Гомеров план. Композиционно поэма и роман очень совпали. То, что происходит в «Евмее», вполне соответствует Гомеру: как в Песни XVI, Улисс и Телемак перед финальным возвращением к Пенелопе собеседуют в бедной хижине. Это отражает первое из Джойсова списка соответствий: Козья Шкура – Евмей (хотя можно сказать, что соответствие точнее для мест, чем для персонажей: «Приют извозчика» отвечает хижине Евмея лучше, чем хозяин приюта – хозяину хижины). Соответствие идет и глубже формального. Сходная позиция рождает сходные темы: и у Гомера, и у Джойса речь идет о возвращении и о связанном с ним узнавании (опознании). Но Джойс весьма заостряет эти темы, выводя их за те пределы, в которых они пребывают в Песни XVI. Подробней об этом – в следующей рубрике, а здесь лишь отметим, что это расширение затрагивает и Гомеров план. Джойс утверждает соответствие эпизода не только с «Одиссеей», но и с некой трагедией об Одиссее, известной лишь по ее упоминанию в «Поэтике» Аристотеля: «Одиссей – ложный вестник» (греч. псевдангелос). Название наводит на мысль о некоем лже-Улиссе, двойнике или самозванце; и именно такового Джойс видит в своем завиральном мореходе, утверждая второе соответствие: Мэрфи – Псевдангелос. (Впрочем, в Песни XVI и сам Улисс – ложный вестник, рассказывающий Евмею длинную ложную историю.) Кроме того, достаточно естественно с темою возвращения соединяется и сакраментальный Джойсов мотив предательства. Такая связь есть и у Гомера, но уже не в Песни XVI: Мелантий, «козовод злоковарный», оскорбляет Одиссея и помогает захватчикам-женихам (XVII, XXII). И Джойс вносит в свой список третье соответствие: Мелантий – Корли (последний связан или желает связаться с захватчиком Бойланом). К этому только надо добавить уже сказанное: наряду с соответствиями в эпизоде также намечается и разрушение базисной парадигмы. Окончательного исхода пока нет, но мы уже ощущаем, что герои как-то не становятся в отношения настоящих Улисса и Телемака. Что-то не то здесь: или впрямь Улисс не совсем настоящий, или Телемак, или, может быть, этому Телемаку не подходит этот Улисс? Очень джойсовская ситуация.
  Тематический план. Каким должен быть ведущий прием «Евмея»? Джойс решает этот вопрос, выбирая главную отличительную особенность эпизода и развивая для ее передачи особое, ранее не использованное письмо. Особенность эту он видит в состоянии героев: их предельной утомленности, вымотанности. Передать такие черты формой и техникой письма – задача, типичная для художественного мышления Джойса, его миметического подхода (см. ком. к эп. 5). Стиль, что возникает в итоге, я называю антипрозой, ибо это проза, специально испорченная, наделенная целым списком дефектов. У нее стертый, тривиальный язык из шаблонных оборотов и путаная, осоловелая речь. Ее заплетающиеся фразы не умеют ни согласоваться, ни кончиться, «зевают, спотыкаются, забредают в тупик» (Стюарт Гилберт), слова и выражения повторяются… И в связи с этим приходит один вопрос: кому же принадлежит такая речь? Мы не внутри сознания героев, и это не их речь; но при столь специфических свойствах это и не речь автора, он не может демонстративно зевать и спотыкаться. Единственное, что остается, – речь рассказчика. Но ведь никакого рассказчика, никакой «фигуры говорящего» тоже нет!
  Здесь перед нами еще одна важная черта прозы Джойса. Она пишется со многих позиций, многими голосами, но в ней вовсе не выполняется привычное правило прозы традиционной – чтобы каждый голос принадлежал определенному, зримому лицу. Скорей здесь голоса инструментов оркестра: у каждого есть свое звучание (тон, окраска) и свое положение в мире текста (темы и объем информации), но больше может ничего и не быть. Уже рассказчик «Циклопов» – Безликий, но у него еще масса индивидуальных черт, и мы ничуть не сомневаемся, что он – личность. Однако в «Евмее» положение рассказчика – как у автора, речь же – как у героев, и такая парадоксальная конструкция, подобно поручику Ниже принципиально «фигуры не имеет». Такая речь известна и употребительна в прозе в качестве вставок в речь автора: в этом случае она представляет собой совершаемую автором аннексию речи героя, называется «несобственной прямой речью» и служит обычно как комический или сатирический прием. У Джойса же автор исчез, но аннексия осталась! Письмо делается странней, но возможности его сильно ширятся – и потому это очень современная черта, которой учились у Джойса или которую заново открывали множество позднейших прозаиков. (Впрочем, зачатки ее – уже у Флобера.) Этим пристально интересуется и современная теория прозы, начиная с М.М.Бахтина. Она констатирует, что здесь в прозе проявляется обобщенное и деперсонализованное, «структуралистское» понимание человека, и вместо определенного лица, «фигуры рассказчика», правильней говорить только о субъекте речи (дискурса), о формальном «подлежащем», которое предполагается у «сказуемого». Итак, осоловелая проза «Евмея» построена, на поверку, тонко и любопытно.
  Немалая нагрузка падает и на долю содержания. Как уже говорилось, в центре «Евмея» – ключевой мотив «Одиссеи», возвращение. Он задевал автора лично и глубоко, и в пессимистическом резюме Блума «возвращаться – худшее, что ты можешь придумать» вобран и опыт отношений Джойса с Ирландией. Он вернулся туда ненадолго в 1909 и 1912 гг., пережил сожжение своей книги и предательство друга, и больше никогда не был там, хотя страна и обрела независимость. Немногим радужней было и его краткое возвращение в Триест после мировой войны. И как не поверить в магическое чутье художника: третье его возвращенье – в Цюрих в конце 1940 г. – окажется предсмертным! Целая вереница сюжетов, образов, вариаций на тему возвращения проходит в «Евмее», и общий урок их в том, что горечь, забвение и предательство от этой темы неотделимы. Недаром такое место тут занимает история Парнелла, в которой Джойс видел чистый, образцовый пример предательского деяния; в статье 1907 г. он писал, что ирландские политики «только однажды доказали свой альтруизм, когда они предали Парнелла и не потребовали тридцати сребреников». Но в то же время возвращение – рок, необходимость в циклической вселенной Джойса. Несладко. И любопытно отметить, что в древнехристианской мистике возвращение, греч. «Ностос» (это слово часто употребляет для возвращения Джойс, так он, в частности, называл посл. часть романа) имеет еще одно значение: «ощущение сладости», блаженство присутствия благодати. Здесь Ностос – соединение с Богом, и это не горечь и утрата, а сладость и обретение – причем именно то обретение, путь к которому ищет и не находит «Улисс»: обретение Отца, усыновление человека Богу (через приобщение Христу). Итак, весь этот узел возвращения, тугой клубок постоянных джойсовских тем, включающий даже рисунок его собственной судьбы, стоит в отношении прямой инверсии к глубинным христианским представлениям.
  Еще одна нить в клубке возвращенья – мотив узнавания и удостоверения личности. Он тоже для Джойса очень свой, он тянется и к теме иллюзий и обманов, стерегущих нас в мире – лабиринте (эп. 10), и еще глубже – к тайне личности. Нет, на поверку, личности, которая бы не была темной личностью, клубящимся облаком обличий. В чем неопровержимая печать личности, чем свидетельствуется ее идентичность? чем именно я – это я, а не другой? Именем, внешностью? – Нет. А чем тогда? Об этом размышляет «Евмей», и ответа не дает. Ибо «Улисс» не учебник.
  Но мы сами можем восстановить взгляды автора точней. Тема была с ним всю жизнь, выступая в ранней прозе как тема «портрета». В наброске «Портрет художника», с которого началась проза Джойса (см. «Зеркало», эп. 2), он писал: «Портрет – не фотография на удостоверении, но скорее изгиб эмоции… индивидуирующий ритм» – и только избранные, художники, способны «высвободить его из комка материи». Это – ответ, и он вполне в духе романтико-модернистского культа художника-творца. Но для позднего Джойса ритм – скорей универсализующее, чем индивидуирующее начало, и печати единственности уже не найти нигде. У Молли в «Пенелопе» местоимение «он» безразлично, без перехода, обозначает то одного, то другого. И еще дальше к модели размытой личности, лишенной твердого опознавательного ядра, идут «Поминки по Финнегану».
  Дополнительные планы. Орган, что автор сопоставляет эпизоду, – нервы (они устали, истрепаны, что сказывается и на содержании, и на форме). Искусство – мореплавание, символ – моряки, цвет – отсутствует.
  Джойс писал «Евмея» быстро, напряженно, уже заметно торопясь к завершению книги. Он закончил эпизод в феврале 1921 г., и в этом же месяце в Нью-Йорке был вынесен судебный приговор, запретивший журнальную публикацию романа (см. ком. к эп. 13). Судьба «Улисса» определилась несколько поздней, в апреле, когда мисс Сильвия Бич, хозяйка книжного магазина «Шекспир и компания» в Париже, принимавшая близкое участие во всех делах Джойса, решилась сама осуществить издание книги.


[Закрыть]

Перво– наперво мистер Блум смахнул основную массу стружек, вручил Стивену шляпу с тросточкой и вообще, на манер доброго самаритянина, постарался его подбодрить, в чем тот крайне нуждался. Нельзя сказать, чтобы ум его (Стивена) и впрямь, как говорится, зашел за разум, однако он был не совсем устойчив и когда Стивен выразил желание утолить жажду, мистер Блум, невзирая на время суток и на полную недосягаемость колонок с водою Вартри [1843]1843
  Вартри – речка, снабжавшая Дублин водопроводной водой.


[Закрыть], годною если не для внутреннего, то хотя бы для наружного употребления, сумел-таки изыскать выход, моментально сообразив, что их наверняка выручил бы так называемый «Приют извозчика», буквально рукой подать от Баттского моста, где наверняка нашлось бы что-то питейное, в духе минеральной воды или молока с содовой. Но как попасть туда, вот в чем была загвоздка. Некое время он находился в замешательстве, однако же долг настойчиво призывал его предпринять действенные шаги, и потому он начал усердно перебирать всевозможные способы и варианты, между тем как Стивен неудержимо зевал. Насколько он мог увидеть, смертельная бледность покрывала его лицо, так что было крайне желательно воспользоваться каким-либо средством транспорта, сообразно их состоянию, оба, не надо забывать, были измотаны до предела, в особенности Стивен, конечно, если бы таковое средство удалось отыскать. Соответственно, по совершении нехитрых прелиминариев, как, скажем, несколько пообчиститься, хотя он и позабыл забрать свой взмыленный носовой платок после того как тот верой и правдой послужил брадобрейному делу, они сообща направились по Бивер-стрит, то бишь Бобровой улице, которую верней бы называть переулком, дойдя до ветеринарной лечебницы и до весьма ощутимого зловония от извозчичьих конюшен на углу Монтгомери-стрит, а там повернули налево и влились в Эмьенс-стрит, обогнув лавочку Дэна Бергина. Однако, в чем он заранее был уверен, нигде и в помине не было ни единого Ииуя [1844]1844
  Ииуй – так именовали кучеров, особенно же лихих, в соответствии с 4 Цар 9, 20.


[Закрыть], который подрядился бы ехать, только у «Северной Звезды» маячил какой-то шарабан, поджидавший, видимо, засевших в ресторане кутил, ибо никакие симптомы не выдали ни малейшего его шевеления, когда мистер Блум, весьма далекий от совершенства в искусстве свистеть, попытался привлечь к себе внимание, двукратно издав некое подобие свиста и дугообразно воздевая руки над головой.

То была незадача, однако, как подсказывал здравый смысл, теперь уже решительно ничего не оставалось, как, сделав хорошую мину при дурной игре, двинуть одиннадцатым номером, что они и исполнили. Итак, срезав наискосок мимо Маллета и мимо Сигнал-хаус, до коих добрались без труда, они волей-неволей проследовали в направлении вокзала на Эмьенс-стрит, причем мистера Блума чувствительно затрудняло, что одна из пуговиц у него на брюках, если употребить mutatis mutandis древнее изречение, отправилась путем всех пуговиц, хотя он геройски старался, учитывая положение вещей, не обращать внимания на помеху. Стало быть, уж коль скоро так вышло, что им обоим было некуда торопиться, а воздух был приятен и свеж после недавнего посещения Юпитера Плювия [1845]1845
  Юпитер Плювий – Юпитер как бог дождя.


[Закрыть], они, ничуть не спеша, брели мимо экипажа, стоявшего одиноко без возницы и без седока. Вышло при этом так, что одному из пескоразбрасывателей Дублинской Объединенной Трамвайной Компании как раз вышло возвращаться той улицею в депо, и по этому случаю старший из путников поведал товарищу о своем относительно недавнем и абсолютно чудесном спасении. Они миновали главный вход Большого Северного вокзала, откуда шли поезда на Белфаст и где, разумеется, не было никаких рейсов в сей поздний час, и мимо задних ворот морга (не слишком манящее местечко, чтобы не сказать довольно зловещее, особенно ночью) достигли, в конце концов, Портовой Таверны, а там, как положено, свернули на Стор-стрит, знаменитую полицейскими казармами участка К. Проходя между указанным пунктом и высокими, не освещенными в такой час складами на Бересфорд-плейс, Стивену вздумалось подумать об Ибсене, который связывался с мастерской камнереза Берда в уме у него каким-то образом на Толбот-плейс [1846]1846
  Подумать об Ибсене, на Толбот-плейс – реминисценция из «Портрета», «…когда он проходил мимо мастерской камнереза Берда на Толбот-плейс, дух Ибсена пронесся сквозь него, словно порыв ветра» (гл. 5); Толбот-плейс – рядом, за углом от места, где Стивен проходит сейчас.


[Закрыть], первый угол направо, а между тем его спутник, служивший ему как верный Ахат, не без приятствия вдыхал запахи пекарни Джеймса Рурка, находившейся совсем неподалеку, весьма надо сказать аппетитные запахи нашего хлеба насущного, первого и необходимейшего из всех предметов людского потребления. Основа жизни, хлеб, добывай хлеб свой. Где ж дивный хлеб, не умолчи [1847]1847
  Где ж дивный хлеб, не умолчи? – «Венецианский купец», III, 2.


[Закрыть]? У Рурка-пекаря в печи.

En route [1848]1848
  в пути (франц.)


[Закрыть], обращаясь к своему молчаливому и, не скроем, не совсем еще трезвому попутчику, мистер Блум, как бы там ни было, вполне владевший всеми способностями и абсолютно трезвый – скажем сильней, до отвращения трезвый – настойчиво внушал ему насчет дурных женщин, лихих ребят и прочих опасностей града ночи, куда допустимо захаживать в крайнем случае спорадически, но уж никак не систематически, это ведь просто гибельная ловушка для юношей его возраста особливо уже возымевших привычку к выпивке под влиянием алкоголя разве что у них всегда наготове приемчик джиу-джитсу для всяких случайностей, потому как даже и от пьянчужки, который валяется на спине, можно заполучить доброго пинка, если не держать ухо востро. Чистейшим даром небес было появление на сцене Корни Келлехера, когда Стивен в блаженном беспамятстве и ведать не ведал что если бы не сей муж одиннадцатого часа [1849]1849
  Муж одиннадцатом часа – выражение из церковных текстов, означающее «явившийся в последний момент».


[Закрыть]то тут финал бы мог быть что он бы мог быть кандидатом в клиенты ближайшего врачебного пункта, а не то так даже кутузки с появлением на другой день пред очами мистера Тобиаса [1850]1850
  Мэтью Тобиас – дублинский адвокат, Томас Уолл, Дэниэл Мэхони – чины полиции.


[Закрыть], то есть верней он хотел сказать старины Уолла, тот-то ведь стряпчий, или может Мэхони, а потом всюду про это растрезвонят и все, погиб человек. Он почему завел на данную тему, потому что из этих полицейских, он их на дух не выносил, добрая половина таких что служа Короне охулки на руку не положат и глазом не моргнув присягнут что черное это белое, как выразился мистер Блум, припомнив один-два случая из практики участка А на Клэнбрасл-стрит.

Когда надо их никогда нет на месте, зато в тихих районах, скажем, на Пембрук-роуд, этих блюстителей закона хоть отбавляй, потому что ясное дело им платят чтобы они охраняли знать. Другое, о чем он высказался критически, это разрешение солдатам, когда они в увольнении, иметь при себе всякого рода оружие, холодное или огнестрельное, они ведь чуть что так и норовят пустить его в ход так что от этого только разжигается их вражда со штатскими. Вы убиваете и время, и здоровье, и свою репутацию, весьма здраво увещевал он его, и притом это же безумное мотовство, все эти резвые дамы полусвета так и набрасываются на ваши фунты, не говоря о пенсах и шиллингах, а главная опасность это с кем пьешь, хотя уж если касаться острого вопроса о горячительном, то он и сам был вовсе не против в подходящее время выпить стакан доброго старого вина (в особенности хорошего бургонского, за которое он стоял непоколебимо), находя его и питательным, и кроветворным, а также имеющим и достоинства слабительного, никогда, однако, не переходя некой грани, на которой он неизменно останавливался видя что идти дальше влечет одни неприятности и к тому же отдаешься практически на полную милость окружающих. Но главное его осуждение вызывали собутыльники Стивена, которые все покинули его кроме одного что в свете всех обстоятельств было вопиющим предательством со стороны его собратьев медиков.

– И тот один был Иуда, – промолвил Стивен, который до тех пор ни на какой предмет не проронил ни единого звука.

Рассуждая о сем вопросе и ему родственных, они прошли напрямик задами таможни и двигались под мостом Окружной железной дороги, когда жаровня с горящим углем, стоявшая перед сторожевою будкою или чем-то, подобным ей, уклонила к себе их заплетающиеся шаги. Без особой причины, как равно и без всякого понуждения, Стивен остановился, глядя на груду бесплодных булыжников, и при свете жаровни различил в сумраке будки смутную фигуру муниципального сторожа. Ему стало припоминаться, что будто бы это уже раньше случалось или же кто-то говорил что случалось, и после немалых усилий он наконец вспомнил, что он узнал в стороже былого приятеля своего отца, Гамли. Желая избежать встречи, он отступил к опорам моста.

– С вами кто-то здоровается, – сказал мистер Блум.

Среднего роста личность, явно укрывавшаяся под сводами моста, снова приветствовала его, крикнув: Мое почтение! Стивен, вздрогнув и пошатнувшись, что вовсе не странно, остановился для ответного приветствия.

Мистер же Блум, ведомый врожденною тактичностью, поскольку он всегда считал, что не следует совать нос в чужие дела, немедленно отошел в сторону, оставаясь, впрочем, qui vive [1851]1851
  здесь: настороже (франц.)


[Закрыть], в легкой обеспокоенности, хотя и нимало не струсив. Пусть это редко случалось в районе Дублина, однако он знал, что в этом нет ничего неслыханного, если люди отпетые и не имеющие ни гроша за душой пускаются на промысел подстерегают и вообще терроризируют мирных путников приставивши им пистоль ко лбу где-нибудь в глухом месте за городской чертой, такие могут быть и собратьями голодных бродяг с набережных Темзы и просто грабителями готовыми тут же смыться с любой поживой какую повезет захватить нахрапом, уведомив вас кошелек или жизнь и оставив на месте в назидание прочим, придушенного и с кляпом во рту.

Стивен, когда, разумеется, встречный совсем приблизился, хоть не был и сам в особенно трезвом состоянии, опознал дыхание Корли, разившее спиртным перегаром. Лорд Джон Корли, как некоторые величали его, имел нижеследующее родословие. Он был старшим сыном недавно скончавшегося инспектора Корли из участка Г, который был женат на некой Кэтрин Брофи, дочери лутского фермера. Дед же его, Патрик Майкл Корли из Нью-Росса, женат был на вдове тамошнего трактирщика, которая в девичестве звалась (также) Кэтрин Толбот.

Молва утверждала (хотя и без доказательств), что она якобы происходила из рода лордов Толбот де Малахайд, у коих в резиденции – поистине замечательный особняк, советуем посмотреть – его мать, или тетка, или еще какая-то родственница имела честь состоять на службе судомойкою. И, стало быть, именно по этой причине сей относительно еще молодой, хотя и беспутный субъект, только что окликнувший Стивена, иными, кто имел склонность позубоскалить, прозываем был лордом Джоном Корли.

Отведя Стивена в сторонку, он завел общеизвестного рода слезные речи.

Нет ни гроша, нечем заплатить за ночлег. Все друзья его бросили. Плюс к тому, он расплевался с Ленеханом и по этому случаю сейчас обозвал его спившимся вонючим подонком, присовокупив и другие нелестные выражения.

Работы у него тоже не было, и он умолял Стивена, не укажет ли тот ему хоть где-нибудь хоть какое-нибудь местечко. Нет, это была дочь матери-судомойки, которая была молочной сестрой наследника рода или, в общем, они были как-то связаны через мать, и то, и другое произошло одновременно, если только вся история не была высосана из пальца. Словом, так или иначе, его приперло.

– Я бы не стал у тебя просить, – развивал он тему, – но только страшной клятвой клянусь, и сам Бог свидетель, я совсем на мели.

– Завтра или послезавтра, – предложил Стивен, – будет вакансия в мужской школе в Долки, младшим учителем. Там мистер Гэрретт Дизи.

Попробуй. Можешь сослаться на меня.

– Да что ты, – возразил Корли, – куда уж мне, брат, в учителя. Разве ж я был когда из вашей компании, из умников, – добавил он со смешком. – Два года проторчал в младшем классе у Христианских братьев.

– А ночевать мне и самому негде, – дополнил свое сообщение Стивен.

При первой мысли Корли склонен был заподозрить, что тут приключилось нечто вроде изгнания Стивена из родного гнезда за то, что тот притащил туда какую-нибудь девку с улицы. Была одна ночлежка на Мальборо-стрит, хозяйка миссис Мэлони, но там, это убогое заведение за шесть пенсов, и полно всякого сброда, а вот Макконахи говорил, будто бы за бобик можно сносно устроиться в «Бронзовой Голове» на Вайнтэверн-стрит (что отдаленно напомнило его собеседнику о брате Бэконе [1852]1852
  Напомнило… о брате Бэконе – согласно легенде, Роджер Бэкон (ок.1214 – ок.1292), англ. монах, философ и естествоиспытатель, сделал говорящую бронзовую голову. Стивен вспоминает представление этого сюжета в пьесе Роберта Грина «Брат Бэкон и брат Бангей», поскольку в «Портрете» он вспоминал слова из этой пьесы, которые там говорит голова.


[Закрыть]). Помимо всего, он был зверски голоден, хотя раньше не заикался об этом.

Хотя подобные истории могли случаться едва не каждую ночь, но все же у Стивена зашевелились его добрые чувства, хоть он и отлично знал, что эта новейшая басня Корли заслуживает не больше доверия, нежели все предыдущие.

Однако baud ignarus malorum miseris succurrere disco [1853]1853
  Несчастий сам изведав, тем, кто в нужде, я научился помогать (лат.) – парафраз стиха «Энеиды» (I, 630) – эту же цитату, сильно перевирая, произносит Джон Джойс в заметках к «Портрету» («Триестская записная книжка»).


[Закрыть]и так далее, как говорит латинский поэт, тем более, что волей судьбы ему платили жалованье в середине каждого месяца, шестнадцатого числа, каковое неоспоримо было сегодня, хотя изрядная доля сих жизненных средств и оказалась уже утрачена. Но соль-то шутки была в том, что этому Корли втемяшилось, будто бы Стивен живет в полнейшем достатке и ему ничего не стоит полезть в карман и отсыпать звонкой монеты, сколько потребно – тогда как. Тем не менее он-таки сунул руку в карман, разумеется, не имея в мыслях найти там пищу, но подумав, что он бы мог ссудить ему кое-какую сумму порядка шиллинга, с которою он бы мог по крайности постараться и раздобыть себе пропитания. Итог, однако, был отрицательным, ибо, к огорчению своему, он обнаружил всю наличность исчезнувшей. Единственным итогом обследования явились несколько крошек печенья. Он стал усиленно напрягать память стараясь припомнить не потерял ли он что было вполне возможно, или оставил где-нибудь поскольку при таком обороте виды его были далеко не блестящими, а очень даже наоборот. В общем и целом, он был слишком утомлен для обстоятельных поисков, хотя и постарался припомнить насчет печенья что-то ему тут смутно мерещилось. Но вот кто ж это его дал и где такое случилось или он сам купил. Однако в другом кармане он на что-то напал, принятое им в темноте за пенсовые монеты, однако ошибочно, как выяснилось.

– Да это, брат, полукроны, – внес Корли поправку.

И впрямь то были они, самые натуральные. Одну из них Стивен вручил ему.

– Спасибо, – отвечал Корли. – Ты благородная душа. Я постараюсь тебе отдать. А кто это тут с тобой? Я его как-то видел в «Раненой Лошади» на Кэмден-стрит с Бойланом, который антрепренер. Попробовал бы ты, брат, замолвить словечко, чтоб меня туда взяли через него. Я тут хотел наняться человек-сандвичем, таскать рекламы по городу, да секретарша сказала, у них на три недели вперед полно. Мать моя, это на такое дело еще загодя записываться, как на Карла Розу [1854]1854
  Карл Роза (1842-1889) – нем. дирижер и скрипач, руководитель оперной труппы, нередко гастролировавшей в Дублине.


[Закрыть]. Я бы сверху на все плевал, брат, если бы раздобыл работенку, какую угодно, хоть трубы чистить.

Раздобыв два и шесть, он стал куда разговорчивее и принялся рассказывать Стивену про одного малого по прозвищу Комиски Штаны-Мешком, которого как он уверял Стивен хорошо должен знать он служит счетоводом у судового поставщика Фуллама и вечно торчит у Нэгла с О'Марой и еще с таким низеньким заикой, Тай по фамилии. Ну так вот, его загребли прошлой ночью и присудили штраф десять бобиков за пьянство, за нарушение порядка и что отказался пройти с констеблем.

Между тем мистер Блум прохаживался невдалеке от булыжников и жаровни перед будкою сторожа, который, как уяснилось ему, будучи рьяным тружеником, на свой собственный страх и риск преспокойно задавал храповицкого, пока Дублин спал. Одновременно он то и дело поглядывал на собеседника Стивена (отнюдь не блиставшего безупречностью по части костюма) так, как будто он уже прежде видел этого юного аристократа, хотя и не сумел бы точно ответить где и не имел ни малейшего представления когда. Поскольку он был человек с головой и в наблюдательности уступил бы немногим, то от него не укрылись ни затасканная шляпчонка, ни общая ветхость его наряда, выдававшие фатальный дефицит средств. Как видно, он был одним из его прихлебателей, однако, если вдаваться, пожива за счет ближнего своего происходит всюду и постоянно, в любой мере, и, скажем так, с любой неумеренностью, так что, если вдаваться, когда бы уличный деятель, случись ему, оказался на скамье подсудимых, каторжные работы, с заменою штрафом или без таковой, были бы весьма rara avis [1855]1855
  большая редкость (лат.)


[Закрыть]. В любом случае ему необходим был изрядный запас холодной решимости, чтобы вот этак подкарауливать людей в сей ночной или, скорей, уже утренний час. Это было чертовски бесцеремонно.

Двое расстались, и Стивен воротился к мистеру Блуму, опытный глаз которого не преминул заметить, что Стивен поддался на домогательства тунеядца. Намекая на свою встречу, он, то есть Стивен, сказал со смехом:

– У малого полоса неудач. Он меня попросил вас попросить, чтобы вы попросили какого-то там Бойлана, антрепренера, взять его на работу человеком-рекламой.

Известие не вызвало особого интереса. Приблизительно на половину секунды мистер Блум устремил отвлеченный взгляд в направлении землечерпалки, которая, красуясь прославленным именем «Эблана», стояла на приколе у Таможенной набережной и, весьма возможно, требовала ремонта, после чего заметил уклончиво: