Текст книги "Улисс"

Автор книги: Джеймс Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 52 страниц)

Эпизод 10 [963]963
  10. БЛУЖДАЮЩИЕ СКАЛЫ
  Сюжетный план. Три часа дня – середина романа. Автор устраивает интермедию, перерыв в течении действия. Здесь действия почти нет, и роман развертывается не во времени, а в пространстве: автор делает синхронный срез космоса «Улисса», показывая его обитателей в разных местах, но в одно время. Впервые (точнее, после беглых предвестий, в духе Джойса) появляется во плоти главный обидчик Блума Буян Бойлан, модный и наглый «герой-покоритель», готовящийся к очередной победе. Добровольная жертва, Молли, лишь мелькает за белою занавеской, сейчас ее роль – только ожидание. И последнею из синхронных картинок – проезд вице-короля, оккупанта по оккупированной столице, редкая у Джойса социальная сатира.
  Реальный план эпизода, как в «Лестригонах» и еще более, – не столько люди и факты, сколько сам город. «Джойс писал „Блуждающие скалы“, держа на столе карту Дублина, на которой красным нанесены были пути графа Дадли и отца Конми. Он вычислил до минуты время, нужное всем персонажам для их передвижений» (ф. Баджен). Реальней некуда. (Конечно, цели художества порой приводят к изменениям топографии, но очень редко.) С событиями художник чувствовал себя свободнее, чем с местами; открытие благотворительного базара Майрас было 31 мая, а не 16 июня, и отнюдь не предварялось пышною кавалькадой, хотя вице-король и почтил его своим посещением. Что ж до людей, то почти все население эпизода уже появлялось прежде; большинство новых пришельцев – также реальные городские фигуры: ростовщица Макгиннесс импозантного вида, люди-сандвичи с рекламой Хили, одноногий нищий, учитель танцев Маджинни в чрезмерно пышном наряде; даже один из малышей, встречаемых Конми, – младший брат школьного товарища автора. Альмидано Артифони – директор языковой школы Берлица, под началом которого Джойс работал в Триесте. Здесь ему отводится роль учителя вокала, которую для автора играл в Дублине другой итальянец, профессор Бенедетто Пальмиери; восхищенный его голосом, Пальмиери предлагал обучать его три года бесплатно, в обмен на проценты с его гонораров певца в последующие десять лет. Сложней, естественно, с Бойланом. Он не имеет близкого прототипа и является сборною фигурой. В Дублине конца века был торговец лошадьми Бойлан по прозвищу Буян, но, кроме имени, Джойс ничего не взял у него. Больше общего у Буяна с другим дублинцем, Тедом Кео, который был тоже торговцем лошадьми, как и его отец, тщательно одевался, носил канотье и зарабатывал на боксерских матчах, финансируя известного боксера. Кое-какие черты характера – фатоватость, напористость – доставит триестский знакомый Роберто Прециозо, безуспешно ухаживавший за Норой. Но ясно уже, что все общее и главное, цельность образа, есть создание художника. Из всех основных героев романа в Буяне, пожалуй, меньше всего списанности.
  Гомеров план столь хрупок, что и вообще не гомеров. В «Одиссее» нет приключения с блуждающими скалами, а есть лишь рассказ Цирцеи (XII, 59-73) о «двух дорогах», открытых Улиссу, из коих одна через эти скалы, другая же – через Сциллу и Харибду; Улисс выбрал вторую. Вместо гомерова, эпизод имеет иной античный план, доставляемый мифом об аргонавтах. По этому мифу, блуждающие скалы (Симплегады) находятся у Босфора, при входе в Черное море; благодаря помощи Афины или Геры аргонавты прошли между ними, лишь повредив корму судна. Однако и с этим мифом связь слаба и неубедительна. Ядро мифа – преодоление героем (героями, судном) смертельной угрозы, причем угрозы определенной, типа сжимающихся с двух сторон клещей. У Джойса ничего этого нет. Он утверждает следующие соответствия: Босфор – Лиффи, европейский берег – вице-король, Азиатский берег (Христос – из Азии!) – Конми, Симплегады – группы дублинцев; сюда естественно добавляется (что сделал уже Стюарт Гилберт в 1930 г., писавший по указаниям автора) ассоциация плывущего по Лиффи бумажного кораблика, «Илии» с «Арго». При таких соответствиях в эпизоде – ни единой структурной черты мифа. «Арго» – Илия не имеет к «Симплегадам» никакого касательства, «Симплегад» – не две, как в мифе, а девятнадцать, а главное, в их движении – никакой угрозы и никаких клещей. Сам Джойс видел в блужданиях своих дублинцев мотив лабиринта; это очень уместно, но мотивы или парадигмы лабиринта и сжимающихся клещей – совсем разные! Кажется, проще и естественней видеть Симплегады в Конми и вице-короле, Церкви и Империи, аргонавтов же – во всех дублинцах, что ладят проскользнуть между ними, при этом повреждая себе кто что… Но так, видимо, было для Джойса слишком просто.
  Тематический план. Дублин в «Блуждающих скалах» – гораздо больше, чем фон, это и главная тема их, главный герой; эпизод – «чествование Дублина» (К.Харт). Здесь Джойс в полной мере проявляет себя как урбанист по природе и симпатиям, человек города, со вкусом и знанием воссоздающий пеструю, звучную стихию городской жизни – дома и памятники, мосты, улицы, трамваи, снующих жителей, сходящихся в пары, в группы, беседующих и вновь расходящихся… Здесь царствует внешний мир, вещественный и воспринимаемый всеми чувствами. И этим вносится непременный у Джойса контраст с соседними эпизодами, где столь же явно господствовал мир внутренний: Блума – в Восьмом эпизоде, Стивена – в Девятом.
  Из 19 синхронных сцен эпизода первая и последняя выделяются особо. Это не только сценки из панорамы города, но и идейные мотивы, для Джойса редкостно прозрачные и простые. В лице Конми и вице-короля, которые, в отличие от других, следуют по всему городу, обходят владенья свои две властвующие силы, духовная и мирская, Церковь и Империя (тема не новая, уже в эп. 1 Стивен – «слуга двух госпож»). Пути их нигде не пересекаются, как бы в знак соглашения о разделе сфер. Джойс – против обеих, и обе описаны с иронией, однако заметно разной: доброй и теплой – в первом случае, холодной и язвительной – во втором. И дело не в том, конечно, что Церковь здесь – Конми, положительный герой и биографии, и романа Джойса, – что стоило выбрать другого представителя? Дело в том, что к Церкви Джойс относился амбивалентно, но к Империи – однозначно.
  Стиль эпизода – обманчивая простота. Письмо, всюду ясное на первый взгляд, уже на второй оказывается то слишком ясным, то совсем темным, обнаруживает загадки, ловушки, и число их делает очевидною их умышленность. Те же места и люди называются разными именами (одно и то же – мост О'Коннелла и мост Карлайл, мюзик-холл «Эмпайр» и мюзик-холл Дэна Лаури; граф Килдерский именуется тремя, вице-король – едва не десятком способов); наоборот, разные люди и вещи носят одинаковые имена (Блум, Маллиган, Каули, Дадли; Бельведер – школа и знатный род, аббатство Марии – строение и улица), постоянно употребляются неоднозначные обороты. И самое заметное – вставки, потом оказывающиеся частями дальнейших сценок (прием, подчеркивающий принцип синхронизма: вставка – то, что делается в этот миг в другом месте). Все это – снова миметический стиль: лабиринту города отвечает лабиринт нарратива. Миметизм проникает весь эпизод, и мы ощущаем, что внимание автора к стилю, письму усиливается. Ему уже бедно простое письмо, тянет к выходу из него. Появление «ведущего приема», особой формальной сверхзадачи для каждого эпизода – назрело.
  Дополнительные планы. Орган, отвечающий эпизоду, – кровь, кровеносная система (понятно), искусство – механика (мотив не раз и нарочито подчеркивается: механические передвижения, механический прибор Тома Рочфорда, размышления Стивена у электростанции…), символ – жители Дублина, цвет – радужный по одной схеме (более ранней) и отсутствующий – по другой.
  «Блуждающие скалы» писались в первые месяцы 1919 г. и были закончены к концу февраля. Эпизод появился в июньском и июльском выпусках «Литл ривью», а также почти одновременно в лондонском «Эгоисте». Позднейшая редактура его не была радикальной.


[Закрыть]

Начальник дома [964]964
  Начальник дома – титул окружного главы ордена иезуитов.


[Закрыть], высокопреподобный Джон Конми, О.И., сойдя по ступенькам своего крыльца, опустил плоские часы обратно во внутренний карман. Без пяти три. Прекрасное время для прогулки в Артейн. Значит, как фамилия мальчика? Дигнам. Да. Vere dignum et iustum est [965]965
  достойно и праведно есть (лат.), слова из мессы


[Закрыть]. С этим следовало к брату Свону [966]966
  Вильям Э.Свон – директор дублинского приюта для детей бедняков.


[Закрыть]. Письмо мистера Каннингема. Да. Оказать ему эту услугу, если можно. Добрый католик, соблюдает обряды, помогает в сборах на церковь.

Одноногий матрос, продвигаясь вперед ленивыми бросками своих костылей, прорычал какие-то звуки. Возле монастыря сестер милосердия он оборвал броски и протянул фуражку за подаянием к высокопреподобному Джону Конми, О.И. Отец Конми благословил его под щедрыми лучами солнца, памятуя, что в кошельке у него только серебряная крона.

Отец Конми свернул к Маунтджой-сквер. Мысли его ненадолго задержались на солдатах и матросах, которые лишились конечностей под пушечными ядрами и доживают остаток дней в нищенских приютах, а также на словах кардинала Уолси [967]967
  Кардинал Томас Уолси (ок.1475-1530) – лорд-канцлер Англии при Генрихе VIII, попавший в опалу и под суд в конце жизни. Слова его приводятся также у Шекспира – «Генрих VIII», III, 2.


[Закрыть]: Если бы я служил Богу своему, как я служил своему королю. Он бы не покинул меня в дни старости. Он шел под деревьями, в тени играющей зайчиками листвы, навстречу же ему приближалась супруга мистера Дэвида Шихи, Ч.П.

– Благодарю вас, просто прекрасно. А вы, святой отец?

Отец Конми себя чувствовал поистине превосходно. Он собирался в Бакстон на воды. А как ее сыновья, у них все хорошо в Бельведере? Правда? Отец Конми был поистине очень рад это слышать. А как сам мистер Шихи? Еще в Лондоне. Ну да, конечно, парламент ведь еще заседает. Какая прекрасная погода, право, на редкость. Да, это весьма возможно, что отец Бернард Вохен [968]968
  Бернард Вохен – Он был лишь однофамилец (не родственник) знатного валлийского семейства.


[Закрыть]возобновит свои проповеди. О да: огромный успех. Поистине необыкновенный человек.

Отец Конми был очень рад повидать супругу мистера Дэвида Шихи, Ч.П., и рад, что она так хорошо выглядит. Он попросил передать его наилучшие пожелания мистеру Дэвиду Шихи, Ч.П. Да, он непременно их навестит.

– Всего доброго, миссис Шихи.

Отец Конми приподнял свою шелковую шляпу в прощальном приветствии стеклярусу ее мантильи, чернильно поблескивающему на солнце. И вновь улыбнулся, уходя. Он знал, что его зубы почищены пастой с пальмовым маслом.

Отец Конми шел и на ходу улыбался, вспоминая чудаковатые глаза отца Бернарда Вохена и его сочные лондонские словечки.

– Пилат! Да что ж ты не разогнал весь этот сброд в шею?

Но в рвении ему не откажешь. Никоим образом. И, несомненно, приносил много пользы, на свой манер. Этого тоже не отнять. Он говорил, что любит Ирландию и любит ирландцев. Кстати, ведь из хорошей семьи, кто бы подумал?

Кажется, из Уэльса.

О, берегитесь, чтоб не забыть [969]969
  О, берегитесь, чтоб не забыть – библейский оборот, а также строка известнейшего стихотворения Киплинга «Последнее песнопение» (1897).


[Закрыть]. Письмо к отцу-провинциалу [970]970
  Провинциал – титул регионального главы ордена иезуитов.


[Закрыть].

Отец Конми остановил трех малышей-школьников на углу Маунтджой-сквер.

Да: они были из Бельведера. Из приготовительного, ага. И хорошо себя ведут в школе? О-о. Ну, тогда очень хорошо. А как тебя зовут? Джек Сохен. А тебя? Джер. Галлахер [971]971
  Джеральд Галлахер – брат школьного товарища Джойса и сын миссис Джо Галлахер (эп. 15, 18).


[Закрыть]. А этого молодого человека? Его звали Бранни Лайнем.

Ну, как приятно носить такое красивое имя.

Отец Конми, достав письмо из внутреннего кармана, вручил его юному Бранни Лайнему и указал на красный столбик-ящик на углу Фицгиббон-стрит.

– Смотри, только сам не проскочи в ящик, малыш, – пошутил он.

Мальчуганы, шестиглазея на отца Конми, засмеялись:

– О, сэр!

– Ну-с, покажи, как ты умеешь опускать письма, – сказал отец Конми.

Юный Бранни Лайнем перебежал через дорогу и сунул письмо отца Конми к отцу провинциалу в щель ярко-красного почтового ящика. Отец Конми улыбнулся, кивнул, опять улыбнулся и зашагал по восточной стороне Маунтджой-сквер.

Мистер Дэнис Дж.Маджинни, учитель танцев и пр., в цилиндре, в серо-голубом сюртуке с шелковыми лацканами, в белом галстуке, в узких сиреневых брюках, канареечных перчатках и лаковых остроносых штиблетах, выступая с внушительною осанкою, наипочтительнейше свернул на обочину, обгоняя леди Максвелл на углу Дигнамс-корт.

А это не миссис Макгиннесс?

Миссис Макгиннесс, статная, седовласая, поклонилась отцу Конми с соседнего тротуара, по которому она величаво проплывала. Отец Конми улыбнулся и отдал поклон. Как она поживает?

Какая великолепная манера. Есть нечто в ней, прямо как у Марии Стюарт.

И только подумать – процентщица. Ну и ну! С такой… как бы это сказать?…

с такой царственной миной.

Отец Конми следовал по Грейт-Чарльз-стрит, поглядывая налево на закрытую протестантскую церковь. Преподобный Т.Р.Грин, бакалавр искусств, будет (D.V.) [972]972
  Deo Volente – волею Божией (лат.)


[Закрыть]читать проповедь. Он у них называется бенефициарием. По-латыни, благодетель. Решил их облагодетельствовать проповедью. Но будем, однако, снисходительны.

Непреодолимое неведение [973]973
  Непреодолимое неведение – католическая формула, определяющая положение верующего-протестанта по отношению к истинной вере.


[Закрыть]. Действуют по мере света, им данной.

Отец Конми повернул за угол и зашагал по Северной окружной.

Удивительно, что нет трамвайной линии на такой важной магистрали.

Бесспорно, тут должна быть.

С Ричмонд-стрит высыпали гурьбой школьники с ранцами за спиной и все как один приподняли измятые фуражки. Отец Конми несколько раз благосклонно покивал им. Из школы Христианских братьев.

С правой стороны до отца Конми донесся запах ладана. Церковь Святого Иосифа, Портленд-роу. Для престарелых и добродетельных особ женского пола.

Отец Конми обнажил голову пред совершающимся Святым Таинством. Да, добродетельны – но иногда просто невыносимы.

Проходя мимо особняка Олдборо [974]974
  Особняк Олдборо – один из рекордов расточительности: лорд Олдборо построил его в 1797 г. для жены, затратив 40.000 фунтов, однако жена не пожелала в нем жить, найдя место неудачным.


[Закрыть], отец Конми подумал про этого расточительного аристократа. А теперь тут какая-то контора или нечто подобное.

Отец Конми вышел на Северную Стрэнд-роуд, где его приветствовал мистер Вильям Галлахер, стоявший в дверях своей лавки. Отец Конми приветствовал мистера Вильяма Галлахера и ощутил запахи, исходившие от пластов бекона и объемистых кубов масла. Он миновал табачную торговлю Грогана, опершись на которую газетные щиты сообщали об ужасной катастрофе в Нью-Йорке. В Америке то и дело подобные происшествия. Какое несчастье для людей вот так умереть, без приуготовления. Хотя еще остается акт совершенного сокрушения [975]975
  Акт совершенного сокрушения верующего о своих грехах – допускаемая в чрезвычайных случаях форма отпущения грехов без церковной молитвы.


[Закрыть].

Отец Конми прошел мимо трактира Дэниэла Бергина, возле окон которого прислонились к стене двое праздных мужчин. Они поклонились ему и получили ответный поклон.

Отец Конми миновал похоронное заведение Г.Дж.О'Нила, где Корни Келлехер, жуя сухую травинку, подбивал сумму в своем гроссбухе. Констебль, делавший обход, приветствовал отца Конми, и отец Конми приветствовал констебля. В витрине Юкстеттера, торговца свининой, отец Конми окинул взглядом свиные колбасы, белые, черные и красные, свернутые аккуратными кольцами.

Под деревьями Чарлвилл-мэлл отец Конми увидел причаленную торфяную баржу, свесившую голову лошадь в лямках и лодочника в грязной соломенной шляпе, который сидел на барже, покуривая и глядя на ветку тополя над головой. Картина была идиллической – и отец Конми задумался о мудром провидении Творца, создавшего торф в болотах, дабы люди могли его извлекать оттуда и привозить в город и делать из него топливо, согревающее домы бедняков.

На мосту Ньюкомен высокопреподобный Джон Конми, О.И., из церкви святого Франциска Ксаверия, что на Верхней Гардинер-стрит, сел в трамвай, идущий от центра.

С трамвая, идущего к центру, на мост Ньюкомен сошел преподобный Николае Дадли, викарий церкви святой Агаты, что на Северной Вильям-стрит.

На мосту Ньюкомен отец Конми сел в трамвай, идущий от центра, поскольку он не любил ходить пешком по грязной дороге мимо Мад-айленд.

Отец Конми уселся в углу вагона, аккуратно засунув синий билетик в глазок одной из своих толстых лайковых перчаток, а четыре шиллинга, шестипенсовик и пять монеток по пенни скользнули в его кошелек с ладони, обтянутой другою толстою лайковою перчаткою. Проезжая мимо церкви, увитой плющом, он размышлял о том, что контролер непременно является тогда, когда по беспечности выбросишь свой билет. Торжественный вид пассажиров казался отцу Конми излишним для такой краткой и дешевой поездки. Отец Конми любил непринужденную обстановку.

День был безмятежным. Джентльмен в очках, сидевший напротив отца Конми, перестал что-то объяснять и опустил взгляд. Жена его, подумал отец Конми.

Едва заметный зевок чуть-чуть приоткрыл рот жены джентльмена в очках. Она подняла маленький кулачок в перчатке, зевнула опять столь же деликатно, похлопывая себя по губам своим маленьким кулачком, и улыбнулась чуть-чуть, мягко-мягко.

Запах ее духов привлек внимание отца Конми. Его внимание также привлекло, что неуклюжий мужчина по другую сторону от нее сидит на самом краешке своего сиденья.

Отец Конми, стоя на амвоне, не без труда вложил гостию в рот неуклюжего старика с трясущейся головой.

Трамвай остановился на мосту Эннсли и уже трогался снова, когда какая-то старушка неожиданно поднялась к выходу. Кондуктор дернул за веревку звонка, чтобы остановить трамвай для нее. Она вышла с корзинкой и с рыночной плетенкой. Отец Конми видел, как кондуктор помогал ей сойти с этою корзинкою и плетенкой, – и, зная, что она чуть не проехала дальше, чем полагалось за пенни, отец Конми подумал, что она была одной из тех добрых душ, которым всегда надо повторять по два раза, благословляю тебя, дитя мое, что грехи им отпущены, молись за меня [976]976
  Благословляю тебя – слова иерея при окончании исповеди.


[Закрыть]. Но ведь у них столько тревог в жизни, столько забот, бедные создания.

С афишных щитов мистер Юджин Стрэттон ухмылялся отцу Конми толстыми негритянскими губами.

Отец Конми подумал о душах всех чернокожих, темнокожих и желтокожих людей, о своей проповеди на тему о святом Петре Клавере, О.И. и африканской миссии, о распространении истинной веры и о миллионах черных, коричневых и желтых душ, что не успели принять крещенья водой, когда их смертный час подкрался яко тать в нощи. Как полагал отец Конми, в той книге бельгийского иезуита [977]977
  Книга бельгийского иезуита – в книге: о.А.Кастелен, О.И. «Ригоризм, число избранных и учение о спасении» (1899), отстаивался либеральный взгляд о возможности спасения душ некатоликов.


[Закрыть], «Le nombre des elus» [978]978
  «Число избранных» (франц.)


[Закрыть], отстаивалась разумная точка зрения. Ведь все миллионы человеческих душ, что не были (D.V.) обращены в истинную веру, были, тем не менее, души, которые сотворил Господь по Своему образу и подобию. Все это были Божьи души, сотворенные Богом. И отцу Конми казалось жаль, что все они должны быть потеряны, как пустые отходы, если так можно выразиться.

На остановке Хоут-роуд отец Конми высадился и, в ответ на прощальный поклон кондуктора, также поклонился ему.

Малахайд– роуд была безлюдна. Отцу Конми нравились и эта улица и ее название. Веселый звон колоколов над Малахайд плывет [979]979
  Веселый звон… плывет – начало поэмы «Свадьба в Малахайде» ирл. поэта Джералда Гриффина (1803-1840). Поэма говорит о судьбе Мод Планкетт (XIV в.), первый муж которой Томас Хасси (а не лорд Толбот – одна из ловушек!) был убит в день их свадьбы. Лорд Толбот де Малахайд – третий муж Мод.


[Закрыть]. Лорд Толбот де Малахайд -по прямой линии наследный лорд-адмирал Малахайда и прилежащих морей. Свадебные колокола, и тут же – набат, к оружию, и она оказывается девицей, супругою и вдовой в один день. То были стародавние дни, пора беззаботных городков, не знавших крамолы, давняя баронская старина.

Отец Конми, продолжая путь, подумал о своей небольшой книжке «Баронская старина» [980]980
  «Баронская старина» (ок. 1902) – книга историко-бытового содержания, выпущенная о. Конми.


[Закрыть]и о той книге, которую можно было бы написать о домах иезуитов и о Мэри Рочфорт [981]981
  Мэри Рочфорт, первая графиня Бельведер (1720-ок.1790), обвиненная в супружеской измене с братом мужа, была заточена мужем в своем поместье возле озера Эннел в графстве Уэстмит. Еще ловушка: ни она, ни ее муж не имеют отношения к колледжу Бельведер, дом которого построен был следующим графом Бельведер. Ее история занимала Джойса, в 1906 г. он писал брату: «Ты помнишь, я как-то говорил тебе о книге, куда я вставил бы… леди Бельведер».


[Закрыть], дочери лорда Моулсворта, первой графине Бельведер.

Печальная женщина, немолодая уже, одиноко бродила по берегам озера Эннел, Мэри, первая графиня Бельведер, печально бродившая вечерами, и всплеск выдры, нырнувшей в воду, не вызывал у нее ни удивления, ни испуга.

Кто мог знать правду? Не лорд Бельведер, снедаемый ревностью, и не ее исповедник, если только она не совершала прелюбодеяния до конца, до ejaculatio seminis inter vas naturale mulieris [982]982
  извержение семени в сосуд женского естества (лат.)


[Закрыть], с братом своего мужа? Она бы исповедалась лишь наполовину, если бы согрешила не до конца, женщины поступают так. И знали бы только Бог, и она, и он, брат ее мужа.

Отец Конми думал о неумолимом плотском влечении, без которого не может, однако, продлиться род людской на земле, и о путях Божиих, которые не суть пути наши.

Дон Джон Конми, продолжая идти, перенесся во времена оны. Он был там почитаем и добр. Он хранил в своей памяти исповедальные тайны и улыбался улыбающимся благородным лицам в гостиных с навощенным паркетом, с пышными гроздьями плодов по плафонам. И руки жениха и невесты, благородного и благородной, соединял ладонями дон Джон Конми.

Стоял чудный день.

Сквозь калитку на поле отцу Конми показались гряды капусты, кочаны кланялись ему, широко разводя нижние листья. Небо показало ему стадо небольших белых облачков, медленно плывущих по ветру. Moutonner [983]983
  завиваться в руно, барашком (франц.),


[Закрыть]говорят французы. Меткое слово и такое уютное.

Отец Конми, читая молитвенное правило, следил за барашками облаков над Рэткоффи. Поля Клонгоуза покалывали своей стерней его лодыжки в тонких носках. По вечерам он гулял там, творя молитвы, и слушал возгласы мальчиков, занятых своими играми, юные возгласы в тихом вечернем воздухе.

Он был у них ректором – и правил над ними с кротостью.

Отец Конми снял перчатки и вынул свой молитвенник с красными уголками.

Закладка слоновой кости указывала страницу.

Час девятый [984]984
  Час девятый – молитвы, читаемые в три часа дня.


[Закрыть]. Это надо было прочесть еще до обеда. Но пришла леди Максвелл.

Отец Конми прочитал мысленно Отче наш и Аве Мария и перекрестился. Deus in adiutorium [985]985
  Поспеши, Боже избавить меня (лат.), Пс. 69, 2


[Закрыть].

Он шел в спокойствии, неслышно читая службу девятого часа, шагал и шагал, читая, пока не дошел до Реш [986]986
  Реш и ниже Шин – буквы евр. алфавита, отмечающие соответственно 20-е и 21-е восьмистишия Псалма 118.


[Закрыть]в Beati iinmaculati: Principium verborum tuorum veritas: in etemum omnia iudicia iustitiae tuae [987]987
  Блаженны непорочные: Основание слова твоего истинно, и вечен всякий суд правды твоей (лат.), Пс. 181, 1, 160


[Закрыть].

Раскрасневшийся юноша выбрался на тропу через просвет в живой изгороди, за ним девушка с поникшими полевыми ромашками в руке. Юноша поспешно приподнял свою шляпу; девушка поспешно поклонилась и старательно принялась снимать с юбки приставший к ней стебелек.

Отец Конми степенно благословил обоих и перевернул тоненькую страничку молитвенника. Шин: Principes persecuti sunt me gratis: et a verbis tuis formidavit cor meum [988]988
  Князья гонят меня безвинно, но сердце мое боится слова твоего (лат.), Пс. 118, 161


[Закрыть].

Корни Келлехер захлопнул толстый гроссбух и глянул лениво на сосновую крышку гроба, стоявшую на часах в углу. Он выпрямился, подошел к ней и, повертев вокруг оси, осмотрел ее поверхность и медные украшения. Жуя сухую травинку, он положил крышку на пол и отошел к выходу. Там он надвинул шляпу так, чтобы тень падала на глаза, и прислонился к косяку двери, бесцельно глядя на улицу.

Отец Джон Конми на мосту Ньюкомен сел в трамвай в сторону Доллимаунта.

Корни Келлехер, сомкнув свои огромные башмаки, в надвинутой на лоб шляпе, глазел по сторонам, жуя сухую травинку.

Констебль 57С, патрульный на обходе, остановился рядом с ним скоротать минутку.

– Отличный день, мистер Келлехер.

– Угу, – пробурчал Корни Келлехер.

– Только вот душно, – сказал констебль.

Корни Келлехер пустил дугою сквозь зубы беззвучную струю травяного сока, а щедрая белая ручка бросила монетку из окна на Экклс-стрит.

– Ну, что хорошенького? – спросил он.

– Я видел означенного субъекта вчера вечером, – сказал, понизив голос, констебль.

Одноногий матрос проковылял за угол аптеки Макконнелла, обогнул тележку мороженщика от Рабайотти и запрыгал на костылях по Экклс-стрит.

Приближаясь к Ларри О'Рурку, стоявшему у себя в дверях без пиджака, он вызывающе рявкнул:

–  За Англию…

Резкими раскачивающимися рывками он продвинулся вперед, мимо Кейти и Буди Дедал, остановился и рявкнул:

–  дом и красу [989]989
  За Англию, дом и красу – из англ. песни «Смерть Нельсона».


[Закрыть].

Бледному, изглоданному заботой лицу Дж.Дж.О'Моллоя было сказано, что мистер Лэмберт на складе, с посетителем.

Грузная дама остановилась, вынула медяк из своего кошелька и бросила в протянутую к ней фуражку. Матрос пробурчал благодарность, угрюмо глянул на безучастные окна и, опустив низко голову, сделал еще четыре раскачивающихся рывка вперед.

Потом остановился и в сердцах рявкнул:

–  За Англию…

Двое босоногих мальчишек, сосущих длинные палочки лакрицы, остановились возле него, разинув на искалеченный обрубок свои желтослюнявые рты.

Он мощными рывками продвинулся еще вперед, остановился, поднял к окну голову и прорычал низким басом:

–  дом и красу.

Веселое щебетанье и посвистыванье за окном еще продолжалось один-два такта и смолкло. Занавеску на окне отодвинули в сторону. Табличка «Сдаются квартиры без мебели» соскользнула с рамы и упала. Мелькнула щедрая рука, оголенная и полная, выглядывающая, как видно было, из белой комбинации и тесных бретелек нижней юбки. Женская ручка бросила монету сквозь прутья решетки. Она упала на тротуар.

Один из мальчишек подбежал, поднял ее и опустил в фуражку певца со словами:

– Вот она, сэр.

Кейти и Буди Дедал ввалились в двери наполненной паром кухни.

– Ты отнесла книжки? – спросила Буди.

Мэгги у плиты дважды потыкала палкой, уминая сероватую массу в булькающих мыльных пузырях, и отерла лоб.

– За них не дают ничего, – сказала она.

Отец Коими шагал по полям в Клонгоузе, стерня покалывала его лодыжки в тонких носках.

– А ты где пробовала? – спросила Буди.

– У Макгиннесс.

Буди топнула ногой и швырнула на стол свой ранец.

– Чтоб этой толстомордой ни дна ни покрышки! – выкрикнула она.

Кейти подошла к плите и поглядела, прищурившись.

– А в чугуне что? – спросила она.

– Рубашки, – сказала Мэгги.

Буди сердито крикнула:

– Черт побери, выходит, есть нечего?

Кейти, приподняв крышку котелка подолом своей запачканной юбки, спросила:

– А в этом что?

Густой пахучий пар поднялся в ответ.

– Суп гороховый, – сказала Мэгги.

– Это откуда же? – спросила Кейти.

– Сестра Мэри Патрик, – сказала Мэгги.

Служитель позвонил в колокольчик.

– Брень!

Буди уселась за стол и жадно воскликнула:

– Давай-ка его сюда!

Мэгги налила густого желтого супу из котелка ей в тарелку. Кейти, сидевшая напротив Буди, спокойно сказала, на кончике пальца поднося ко рту хлебные крошки:

– Хорошо, что хоть это есть. А где Дилли?

– Пошла отца встречать, – ответила Мэгги.

Кроша в суп большие кусочки хлеба, Буди добавила:

– Отца нашего, иже не на небеси.

Наливая суп Кейти в тарелку, Мэгги воскликнула:

– Буди! Ну, как не стыдно!

Кораблик, скомканный листок, Илия грядет, легко покачиваясь, плыл вниз по Лиффи, под Окружным мостом, проскакивая стремнины, там, где вода бурлила вокруг устоев, держа на восток, мимо судов и якорных цепей, между старым доком Таможни и набережной короля Георга.

Блондинка у Торнтона устилала дно плетеной корзинки хрустящей гофрированной бумагой. Буян Бойлан передал ей бутылку, завернутую в розовую бумажную салфетку, и небольшой флакон.

– Первым делом вот это, – сказал он.

– Да, сэр, – ответила блондинка, – а фрукты сверху.

– Отлично, это будет победный мяч, – сказал Буян Бойлан.

Красиво и бережно она уложила пузатые груши, попарно, хвостиками в разные стороны, и между ними спелые рдеющие стыдом персики.

Буян Бойлан в новых рыжих штиблетах прохаживался по магазину, напитанному запахами плодов, трогал фрукты, сочные, молодые, морщинистые, и пухлые красные помидоры, подносил к носу, нюхал.

H.E.L.Y.'S., цепочка в белых цилиндрах, устало проследовали перед ним мимо Тэнджер-лейн, влачась к цели.

Внезапно он отвернулся от короба с земляникой, вытащил из кармашка золотые часы и поглядел на них, отставив руку на всю длину цепочки.

– А вы их можете отправить трамваем? Прямо сейчас?

Темноспинная фигура в пассаже Мерчентс-арч перебирала книги на лотке уличного торговца.

– Конечно, сэр. Это в городе?

– О да, – отвечал Буян Бойлан. – В десяти минутах езды.

Блондинка подала карточку и карандаш.

– Вы не напишете адрес, сэр?

Буян Бойлан за конторкой написал адрес и вернул ей карточку.

– Только пошлите сразу, договорились? – сказал он. – Это для больного.

– Да, сэр. Я сделаю, сэр.

Буян Бойлан весело позвякал деньгами в кармане брюк.

– И на сколько вы меня разорили? – вопросил он.

Тонкие пальчики блондинки пересчитали фрукты.

Буян Бойлан заглянул ей за вырез блузки. Юная птичка. Он взял красную гвоздику из высокого бокала.

– Идет мне? – спросил он фатовато.

Блондинка взглянула искоса на него, выпрямилась с независимым видом, на его галстук, слегка съехавший набок, зардевшись.

– Да, сэр, – сказала она.

Наклонившись, она снова пересчитала пузатые груши и зардевшиеся персики.

Буян Бойлан заглянул ей за блузку еще более благосклонно, зажав в смеющихся зубах стебель с красным цветком.

– Я скажу пару слов по вашему телефону, мисси? – спросил он развязно.

– Ма! [990]990
  Но! (итал)


[Закрыть]– сказал Альмидано Артифони.

Через плечо Стивена он рассеянно взирал на шишковатый череп Голдсмита [991]991
  Череп Голдсмита и (ниже) каменная длань Граттана – о памятниках, стоящих друг против друга, первый – в ограде Колледжа Тринити, второй – перед зданием Ирландского Банка. В духе эпизода, «длань Граттана» – каменная лишь по характеру жеста, памятник же – бронзовый.


[Закрыть].

Медленно проехали два вагона с туристами, женщины сидели впереди, ухватившись за поручни. Бледнолицые. Руки мужчин без стеснения обвивали их щуплые талии. Они смотрели со стороны Тринити на глухой, весь в колоннах, портал Ирландского банка, где гургургулили голуби.

– Anch'io ho avuto di queste idee, – говорил Альмидано Артифони, – quand' его giovine come Lei. Eppoi mi sono convinto che il mondo e una bestia. E peccato. Perche la sua voce… sarebbe un cespite di rendita, via. Invece, Lei si sacrifica [992]992
  У меня тоже были такие мысли… когда я был молод, как вы. Я был тогда убежден, что мир – это животное. Каюсь. Однако ваш голос… он бы мог быть источником дохода, смотрите. А вместо этого вы жертвуете собой (итал)


[Закрыть].

– Sacrifizio incruento [993]993
  это жертва обдуманная (итал.)


[Закрыть], – сказал Стивен, улыбаясь и медленно, легонько покачивая взятой за середину ясеневой тросточкой.

– Speriamo, – дружелюбно произнесло круглое и усатое лицо. – Ма, dia retta a me [994]994
  Ci rifletta Будем надеяться… Однако послушайте меня. Поразмыслите (итал)


[Закрыть].

Под суровой каменной дланью Граттана, велящей остановиться, трамвай из Инчикора высадил кучную ватагу солдат из оркестра Шотландского Горного полка.

– Ci riflettero [995]995
  поразмыслю (итал.)


[Закрыть], – отвечал Стивен, глядя вниз на обширную штанину.

– Ma, sul serio, eh? [996]996
  Но только серьезно, а? (итал)


[Закрыть]– говорил Альмидано Артифони.

Его тяжелая рука крепко сжала руку Стивена. Взгляд человека. Одно мгновение взгляд всматривался пытливо и тут же быстро перешел на подходивший трамвай из Долки.

– Eccolo, – торопливо и дружески сказал Альмидано Артифони. – Venga a trovarmi e ci pensi. Addio, caro [997]997
  Вот он… Заходите ко мне и подумайте. Прощайте, мой дорогой (итал.)


[Закрыть].

– Arrivederia, maestro, – отозвался Стивен, высвободившейся рукою приподымая шляпу. – E grazie [998]998
  До свидания, маэстро… И спасибо (итал.)


[Закрыть].

– Di che? – спросил Альмидано Артифони. – Scusi, eh? Tante belle cose! [999]999
  За что?… Вы не сердитесь? Всего наилучшего! (итал.)


[Закрыть]

Альмидано Артифони, подняв как сигнал свернутые в трубку ноты, в своих обширных штанах устремился вслед за трамваем из Долки. Тщетно стремился он, подавая тщетно сигналы средь толчеи голоногих горцев, протаскивавших музыкальные принадлежности через ворота Тринити.

Мисс Данн засунула подальше в стол «Женщину в белом» [1000]1000
  «Женщина в белом» (1860), известный роман У.Коллинза; его героиня – Мэриэн, а не Мэрион. Мэри Сесил Хей (ок.1840-1886) – автор популярных сентиментальных романов.


[Закрыть], взятую из библиотеки на Кейпл-стрит, и заправила в свою машинку цветастый лист почтовой бумаги.

Слишком тут много всего таинственного. Любит он эту Мэрион или нет?

Лучше поменять да взять что-нибудь Мэри Сесил Хэй.

Диск скользнул вниз по желобку, немного покачался, затих и показал им в окошечке: шесть.

Мисс Данн отстучала по клавишам:

– 16 июня 1904.

Пять фигур в белых цилиндрах, с рекламными щитами, прозмеились между углом Монипени и постаментом, где не было статуи Вулфа Тона [1001]1001
  Теобальд Вулф Тон (1763-1798) – герой ирл. освободительного движения, основатель революционного Общества Объединенных Ирландцев (1791), был схвачен во время восстания 1798 г. и покончил с собой в тюрьме. Памятник ему был заложен в Дублине в 1898 г., однако не воздвигнут.


[Закрыть], повернулись, показав H.E.L.Y.'S., и проследовали назад, откуда пришли.

Потом она уставилась на большую афишу с изображением Марии Кендалл [1002]1002
  Мария Кендалл (1874-1964) – знаменитая англ. опереточная актриса.


[Закрыть], очаровательной субретки, бездумно откинувшись и черкая в блокноте цифры шестнадцать и заглавные Эс. Горчичные волосы и размалеванные щеки. Что тут симпатичного? Юбчонка с ладонь, и ту еще задирает. Интересно, а он придет сегодня на музыку. Уговорить бы эту портниху, чтоб сделала плиссированную юбку как у Сьюзи Нэгл. Вид до того шикарный. Шаннон и все тузы из яхт-клуба от нее глаз не могли оторвать. Дай бог, повезет, он тут меня не продержит до семи.

Телефон резко зазвонил у нее под ухом.

– Алло. Да, сэр. Нет, сэр. Да, сэр. Я позвоню им после пяти. Только эти два, сэр, в Белфаст и в Ливерпуль. Хорошо, сэр. Значит, я могу уходить после шести, если вы не вернетесь. В четверть седьмого. Да, сэр. Двадцать семь и шесть. Я скажу ему. Да: один фунт, семь и шесть.

Она нацарапала на конверте три цифры.

– Мистер Бойлан! Минутку! Этот господин из «Спорта» заходил, искал вас.

Да, мистер Ленехан. Он сказал, что будет в четыре в «Ормонде». Нет, сэр.

Да, сэр. Я позвоню им после пяти.

Два розовых лица выступили в мерцании слабого огонька.

– Кто это? – спросил Нед Лэмберт. – Это Кротти, что ли?

– Рингабелла и Кроссхейвен [1003]1003
  Рингабелла и Кроссхейвен – соответственно, бухта и деревушка на юге Ирландии, в графстве Корк.


[Закрыть], – отозвался голос человека, нащупывающего ногой ступеньки.

– А, это вы, Джек, здравствуйте! – сказал Нед Лэмберт, приветственно поднимая гибкую рейку к мерцающим сводам. – Идите сюда. Учтите, что там ступеньки.

Спичка в поднятой руке священника изошла длинным гибким язычком пламени и была брошена. Ее последняя искорка умерла у их ног – и затхлый воздух сомкнулся вокруг них.

– Как интересно! – произнес отточенный выговор во мраке.

– Да, сэр, – подхватил с живостью Нед Лэмберт. – Мы с вами стоим в той самой исторической палате аббатства святой Марии, где на совете шелковый Томас [1004]1004
  Шелковый Томас – все сведения Лэмберта о нем и об истории здания аббатства верны.


[Закрыть]объявил о начале мятежа в 1534 году. Это ведь самое историческое место во всем Дублине. О'Мэдден Берк собирается вскорости о нем что-нибудь написать. До унии тут помещался старый Ирландский банк, и самый первый еврейский храм тоже тут был, пока они не построили свою синагогу на Аделаид-роуд. Джек, вы ведь тут раньше никогда не были?

– Нет, не случалось.

– Он въезжал через Дэйм-уок, – произнес отточенный выговор, – если мне память не изменяет. Замок Киллеров был в Томас-корт [1005]1005
  Он въезжал… в Томас-корт – оба утверждения Лава не верны.


[Закрыть].

– Это верно, – сказал Нед Лэмберт. – Совершенно верно, сэр.

– Если вы будете столь добры, – произнес священник, – то, возможно, в следующий раз вы мне позволите…

– Ну, конечно, – сказал Нед Лэмберт. – Приносите фотоаппарат, когда вам угодно. Я распоряжусь, чтобы эти мешки убрали бы с окон. Вы сможете снимать вот отсюда или отсюда.

Он двигался в слабом мигающем свете, постукивая своей рейкой по грудам мешков с зерном и по удобным местам на полу.

С вытянутого лица нависали над шахматной доской борода и пристальный взгляд.

– Я глубоко признателен, мистер Лэмберт, – сказал священник. – Не буду более занимать вашего драгоценного времени…

– Всегда буду рад вам, – сказал Нед Лэмберт. – Заходите, когда угодно.

Можно на следующей неделе. Вам видно?

– Да, да. Всего доброго, мистер Лэмберт. Было приятно познакомиться.

– Мне тоже очень приятно, сэр, – отвечал Нед Лэмберт.

Он проводил гостя к выходу и на дворе зашвырнул свою рейку между колонн. Вместе с Дж.Дж.О'Моллоем они вышли неторопливо на аббатства Марии, где ломовики нагружали на фургоны мешки с альгарробой и с пальмовой мукой, О'Коннор, Вексфорд [1006]1006
  О'Коннор, Вексфорд – компания, которой принадлежали фургоны.


[Закрыть].

Он остановился прочесть визитную карточку, которую держал в руке.

– Преподобный Хью К.Лав, Рэткоффи. Адрес в настоящее время:

Сент– Майклс, Соллинс. Очень славный малый. Он мне сказал, он пишет книгу о Фицджеральдах [1007]1007
  Фицджеральды, они же Джералдайны, они же графы Килдерские – древний и знатный англо-ирл. род.


[Закрыть]. В истории отлично подкован, ей-богу.

Девушка старательно принялась снимать с юбки приставший к ней стебелек.

– А я подумал, вы тут затеваете новый пороховой заговор, – сказал Дж.Дж.О'Моллой.

Нед Лэмберт щелкнул пальцами в воздухе.

– Фу, черт! – воскликнул он. – Я же забыл ему рассказать про графа Килдерского, после того как тот поджег кафедральный собор в Кэшеле. Знаете эту историю? Чертовски сожалею, что я это сделал, так он сказал, но только готов поклясться, я думал, что архиепископ был там внутри. Хотя ему могло не понравиться. А? Нет, все равно расскажу ему. Это был великий граф, Фицджеральд Мор [1008]1008
  Великий граф и Фицджеральд Мор – называли Джералда Фицджеральда (1456-1513), восьмого графа Килдерского (1477-1513), могущественного аристократа с бурным нравом и биографией. Лэмберт рассказывает подлинную историю; слова графа, по преданию, были сказаны им королю Генриху VII.


[Закрыть]. Они все были горячие головы, эти Джералдайны.

Лошади, мимо которых он проходил, беспокойно подергивались в распущенной упряжи. Он шлепнул по чалопегому крупу, что вздрагивал совсем рядом с ним, и прикрикнул:

– Н-но, балуй!

Потом обернулся к Дж.Дж.О'Моллою и спросил:

– Ну, ладно, Джек. В чем дело? Что там стряслось? Ох, погодите минутку.

Держитесь-ка.

Откинув далеко голову и разинув рот, он на мгновение застыл неподвижно, после чего громко чихнул.

– Ап-чхи! – произнес он. – Черт побери!

– Это пыль от мешков, – вежливо заметил Дж.Дж.О'Моллой.

– Да нет, – выдохнул Нед Лэмберт, – это я подхватил… холодная ночь поза… вот дьявол… ночь позавчера… и такие гуляли сквозняки…

Он приготовил носовой платок для уже подступающего…

– Я был… утром… бедный… как его зовут… Ап-чхи!… Вот сатана!

Том Рочфорд взял верхний диск из стопки, которую он прижимал к своему бордовому жилету.

– Видите? – спросил он. – Допустим, сейчас идет шестой номер. Кладу вот сюда, смотрите. Номер На Сцене.

У них на глазах он опустил диск в левую щель. Диск скользнул вниз по желобку, слегка покачался и затих, показывая им в окошечке шесть.

Юристы былых времен, важные и надменные, отправляя дела закона, взирали, как Ричи Гулдинг прошел из податного управления в гражданский суд с папкою фирмы Гулдинг, Коллис и Уорд, и слышали, как от адмиралтейского отделения королевского суда к суду апелляционному прошуршала пожилая особа женского пола с недоверчивою усмешкою, открывшей вставные зубы, в черной шелковой юбке, весьма пространной.

– Видите? – повторил он. – Смотрите, последний, что я опустил, теперь там сверху: Прошедшие Номера. Давление. Принцип рычага, понятно?

Он показал им растущую стопку дисков на правой стороне.

– Ловко придумано, – сказал Флинн Длинный Нос, сопя. – Значит, кто опоздал, может видеть, какой сейчас номер и какие уже прошли.

– Видите? – повторил Том Рочфорд.

Он опустил диск для собственного удовольствия – и наблюдал, как тот скользит вниз, качается, затихает и показывает: четыре. Номер На Сцене.

– Я его сейчас увижу в «Ормонде», – сказал Ленехан, – и я его прощупаю.

Чтоб путный номер даром не помер.

– Давай, – одобрил Том Рочфорд. – Скажи ему, я уж тут сам стал буян, так не терпится.

– Ну, я спать пошел, – сказал бесцеремонно Маккой. – Когда вы вдвоем заведетесь…

Флинн Длинный Нос склонился над рычагом, сопя.

– А как вот это действует, Томми? – спросил он.

– Труляля, голуби, – сказал Ленехан. – До скорой встречи.

Он последовал за Маккоем на улицу через крохотный квадрат Крэмптон-корта.

– Он герой, – сказал он просто.

– Я знаю, – отозвался Маккой. – Это вы про канаву.

– Канаву? – сказал Ленехан. – Да это было в люке.

Они миновали мюзик-холл Дэна Лаури, где на афише им улыбалась размалеванной улыбкой Мария Кендалл, очаровательная субретка.

Идя вниз по тротуару Сайкмор-стрит мимо мюзик-холла «Эмпайр», Ленехан представлял Маккою, как было дело. Один из этих чертовых люков прямо как газовая труба, и какой-то бедолага застрял там, причем наполовину уже задохся от канализационных газов. Ну, Том Рочфорд тут же лезет вниз, в чем был, при всем букмекерском параде, только обмотался канатом. И убей бог, он как-то ухитрился обмотать того бедолагу канатом, и обоих вытянули наружу.

– Геройский поступок, – заключил он.

У «Дельфина» они остановились и пропустили карету скорой помощи, галопом промчавшуюся на Джервис-стрит.

– Вот сюда, – сказал он, сворачивая направо. – Заскочу к Лайнему поглядеть начальные ставки на Корону. Сколько там на ваших золотых с цепью?

Маккой устремил взгляд в темную контору Маркуса Терциуса Мозеса, потом на часы О'Нила.

– Начало четвертого, – сказал он. – А кто жокей?

– О'Мэдден, – ответил Ленехан. – И у кобылки все шансы.

Оставшийся на Темпл-бар Маккой легонько столкнул носком банановую кожуру с дороги в канаву. Кто-нибудь будет возвращаться в темноте под хмельком – не успеет оглянуться, сломает шею.