Текст книги "Необузданные Желания (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

33
ДЕКЛАН

Когда я вхожу в дом, уже поздно. Почти три. Я ожидаю найти Слоан спящей в постели, но вместо этого она в медиа-комнате, свернулась калачиком на диване с бокалом красного вина. На кофейном столике стоят две бутылки вина, одна из них пустая, другая на четверть полная.

Телевизор настроен на круглосуточную новостную станцию.

Она меня не замечает. Я стою в дверях и наблюдаю за ней, пока она делает глоток из бокала с вином и грызет ноготь на большом пальце. Она выглядит измученной. Взвинченной. Обезумевшей от беспокойства.

Я чувствую укол вины, но все равно рад, что не позвонил.

Не то чтобы это было легко.

Слоан ни на секунду не выходила у меня из головы с тех пор, как я уехал. Если бы еще не знал, что одержим, то с разницей в три дня довел дело до конца с тонкостью топора.

Схватив пульт дистанционного управления, она начинает переключать каналы, перескакивая с канала на канал, делая паузы всего в несколько секунд между каждым перескоком. Что-то ищет.

Я знаю, что именно.

– Попробуй CNN. Они обожают эту чертовщину.

Слоан вскакивает на ноги, роняя бокал с каберне на пол. Вино разливается по всему кремовому ковру, оставляя узор, похожий на брызги из перерезанной яремной вены.

Сжав руки в кулаки, она смотрит на меня широко раскрытыми немигающими глазами.

– Ты жив.

– Ах, снова эта удивительная наблюдательность.

Ее глаза вспыхивают.

– Не смей вести себя со мной беспечно. Не смей быть болтливым. – Она указывает трясущимся пальцем на диван. – Я сижу здесь уже три гребаных дня, слушая репортажи об убитых гангстерах. Три. Дня. Ты хоть представляешь, через что я прошла? Почему ты не позвонил? Где, черт возьми, ты был?

С каждым вопросом ее голос повышается. Она чертовски зла.

Это не должно меня радовать, но радует. Ее реакция дарит мне такое счастье, что я мог бы парить.

– Работал.

Я бросаю взгляд на телевизор, затем снова на нее. Я знаю, она понимает, когда с ее лица сходит краска.

– Ты... ты...

Я тихо говорю:

– Высшее военное искусство состоит в том, чтобы подчинить врага без боя.

Закрыв глаза, Слоан качает головой.

– А теперь ты цитируешь Сунь-цзы, – с горечью в голосе замечает она. – Как будто в этом есть хоть какой-то смысл.

– Просто проверяю твой превосходный IQ. Ты прошла. На этот раз.

Слоан распахивает глаза. Сверлит меня взглядом, полным такой ярости, что я почти улыбаюсь.

– Какого хрена, Деклан?

Я прислоняюсь к стене и складываю руки на груди.

– Ты ругаешься необычно часто, девочка, даже для себя. Что это значит? – Позволяю улыбке расползтись как змеиным кольцам. – Только не говори, что скучала по мне.

Воздух вокруг ее головы мерцает от ярости, граничащей с безумием. Я ожидаю, что у Слоан глаза вылезут из орбит. Она выглядит так, словно направляет призрак Чарльза Мэнсона.

Она подходит к тому месту, где я стою, и дает мне пощечину.

Когда моя голова перестает кружиться, я смотрю на нее и улыбаюсь.

– Как ты смеешь улыбаться мне, сукин ты сын?

– Это риторический вопрос? Я думал, они тебе не нравятся.

– Я сидела здесь, думая, что ты мертв!

– Нет, не я. Только главы всех остальных синдикатов. Кроме Казимира. Я сохранил ему жизнь, потому что ты меня об этом попросила.

Слоан так сильно втягивает воздух, как будто пытается не утонуть. Она морщится и краснеет. Я думаю, потому что она не знает, что еще сделать, и снова дает мне пощечину.

Я хватаю ее и крепко целую.

Она разражается слезами.

– Ты – засранец! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!

– Знаю, детка, – говорю я, посмеиваясь и крепко обнимая ее. – Ты ненавидишь меня до чертиков. Только ты этого не делаешь. Ты без ума от меня. Ты так влюблена в меня, что разрыдалась, потому что я жив.

Всхлипывая мне в плечо, она колотит кулаком по моей груди.

Я шепчу ей на ухо:

– Милая девочка. Моя свирепая маленькая королева львов. Подставь свои губки.

Слоан шмыгает носом и хнычет, когда я целую ее, прижимаясь ко мне так, словно никогда не отпустит.

Я никогда в жизни не был так счастлив, как сейчас, в этот момент.

То есть до тех пор, пока она не отталкивает меня. Слоан поворачивается и уходит, схватившись руками за голову, раздраженно рыча.

Я наблюдаю, как она медленно ходит кругами по комнате, глубоко вдыхая, а затем медленно выдыхая. Она вытирает щеки трясущимися руками, продолжая наматывать круги по комнате. Когда к ней возвращается самообладание, она останавливается и смотрит на меня.

– Спасибо тебе за Казимира. И пошел ты на хуй за то, что оставил меня в подвешенном состоянии. Никогда больше так со мной не поступай.

– Не буду.

– Отлично. Господи иисусе, кажется, у меня инсульт. Что теперь будет?

– Теперь я жду, пока мужчина твоей подружки не позовет меня на встречу, чтобы обсудить прекращение огня.

– Откуда ты знаешь, что он позвонит?

– Это единственный способ, которым сможет затащить меня в комнату, чтобы попытаться убить.

Помолчав, Слоан говорит:

– Так будет всегда?

– Ага. Такова жизнь. Война. Смерть. Убить или быть убитым. Теперь ты понимаешь, почему я большую часть времени пребываю в таком хорошем настроении.

Она умоляюще смотрит на меня.

– Не надо сарказма. Сейчас я не могу справиться с сарказмом. Просто скажи мне это прямо. Он собирается убить тебя?

Я щелкаю языком.

– Как мала вера.

– Процитируй мне Библию еще раз и посмотри, что произойдет с твоими двумя передними зубами.

– Он не собирается убивать меня.

Слоан недоверчиво смотрит на меня.

– Я собираюсь дать ему вескую причину не делать этого.

– Например?

– Что Натали никогда не простила бы, если бы он убил любовь всей твоей жизни. – Она закрывает один глаз и морщит нос, пытаясь разобраться в происходящем.

– Почему Натали решила, что ты любовь всей моей жизни?

– Потому что ты убедишь ее в этом.

Ее лицо разглаживается. Слоан приподнимает брови.

– Прости. Должно быть, я тебя неправильно расслышала. Ты только что предложил сказать моей лучшей подруге, что ты, – она оглядывает меня с ног до головы, – любовь всей моей жизни?

– Ты меня прекрасно слышала.

– Значит, ты хочешь, чтобы я солгала ей.

Я наклоняю голову и смотрю из-под полуприкрытых век на Слоан.

– Извини, гангстер. Распаляйся сколько хочешь, но она – любовь всей моей жизни.

Меня не было три дня, и она позабыла, с кем имеет дело.

– Понимаю. Значит, ты хочешь, чтобы Казимир отрезал мне яйца и придушил меня ими до смерти?

Когда она бледнеет, я улыбаюсь.

– Это то, в чем он спец. Русские так любят драматизировать.

– Ты шантажируешь меня. Это эмоциональный шантаж!

– Так и есть. Я нехороший человек. Упс.

Слоан упирает руки в бока и смотрит на меня свысока, как будто я крестьянин с сочащимися язвами.

– Что ж, очень жаль. Я не буду этого делать. Если ты не можешь выжить сам, без моей помощи, значит, ты не тот гангстер, за которого я тебя принимала.

О, как бы мне хотелось отшлепать ее по этой прекрасной заднице, пока она не начнет визжать.

Но ей бы это понравилось, так что мне нет смысла этого делать.

Я пожимаю плечами и выхожу из комнаты.

Она следует за мной по пятам.

– Что означает это пожатие плечами? Куда ты направляешься?

– В постель.

Я направляюсь в спальню, ее гнев витает у меня за спиной, как ядовитое облако. В хозяйской ванной я сбрасываю ботинки, раздеваюсь и встаю под душ.

Я несколько мгновений стою под горячими струями с закрытыми глазами, позволяя горячей воде скользить по моей коже. Слоан стоит за дверью и сердито смотрит на меня через стекло.

– Я не скажу ей, что ты любовь всей моей жизни.

– Я слышал тебя.

– И я знаю, что тебе это тоже не нужно. Ты просто хочешь, чтобы я это сделала. Ты всего лишь пытаешься заставить меня снова сказать, что я к тебе чувствую.

– Если это то, что ты думаешь.

– Это то, что я думаю.

– Верно. Тогда все.

– Верно.

Не обращая на нее внимания, я беру кусок мыла и намыливаю грудь. Я не тороплюсь мыться, намыливая руки, грудь и пресс. Затем я ополаскиваюсь, поворачиваюсь и снова подставляю голову под струю.

Я чувствую ее жадный взгляд на своем теле.

Она бормочет:

– Выпендрежник.

– Тащи сюда свою задницу, женщина.

– Пффф.

– Сейчас же.

– Прошу прощения, но я не терьер. Ты не имеешь права выкрикивать приказы.

Отрывистая тирада Слоан заканчивается, когда я открываю дверь и тащу ее, полностью одетую, в душ.

Я прижимаю Слоан к стене, зажимаю ее запястья над головой и завладеваю ее ртом. Поцелуй жесткий и голодный.

Она так же голодна, как и я. Слоан целует меня в ответ, как будто это ее последние две минуты на земле.

Затем начинается безумная гонка за тем, чтобы раздеть ее. Ее шмотки наполовину мокрые и липнут к ее коже, но это нас не останавливает.

– Тампон?

– Нет, месячные закончились.

Я поднимаю Слоан и прижимаю спиной к стене. Она обхватывает ногами мою талию и опускается между нами, чтобы ввести меня внутрь.

– Черт, детка. Поторопись.

– Да, о... там....

Я протискиваюсь внутрь, издавая глубокий грудной стон, эхом отражающийся от кафельных стен. Слоан выгибается назад с тихим стоном. Ногтями впиваясь в мои плечи.

Я трахаю Слоан, прижимая к стенке душа, разбрызгивая воду во все стороны, пока она не вскрикивает.

– Боже, я близко. Я уже так близко, Деклан... о...

Ее киска конвульсивно сжимается вокруг моего члена. Такое ощущение, что меня доят кулаком.

Я целую Слоан, когда кончаю, языком проникая глубоко в нее, дотягиваясь до горла, а руки кладу под ее задницу, мои бедра горят, а сердце в огне.

Не имеет значения, если Слоан не скажет, что я любовь всей ее жизни. Не имеет значения, что она вообще никогда не скажет мне о своих чувствах.

Никакие слова не могут сравниться с этим.

Когда мы оба тяжело дышим и дергаемся, спускаясь с высоты, она опускает голову и прячет лицо у меня на плече.

Она шепчет:

– Возможно, ты на втором месте после Нат. Очень далеко. Придурок.

Моя грудь расширяется. Я начинаю смеяться, просто чтобы было куда выплеснуть все эмоции.

Выйдя из тела Слоан, я ставлю ее на ноги и беру лицо в свои ладони. Моим, хриплым от удовольствия голосом, я говорю:

– Достаточно хорошо.

Затем я целую Слоан, крепко прижимая к себе, преисполняясь радости, когда чувствую, как сильно бьется ее сердце у моей груди.

И оно бьется в том же темпе, что и мое.

34
ДЕКЛАН

Мы молча лежим вместе в постели, наблюдая за восходом солнца. Мы лежим на боку, Слоан спиной ко мне, моя рука у нее под шеей, ее голова покоится на моей подушке. Мои колени подтянуты к ее коленям сзади.

Однажды я заплатил триста тысяч долларов за наручные часы. Сейчас я вспоминаю это и улыбаюсь тому, как я думал, что кусок металла чего-то стоит.

Но у меня не было ничего по-настоящему ценного, с чем можно было бы это сравнить.

Теперь я знаю.

– Ты всегда носишь черное, потому что оно лучше всего скрывает пятна крови, – произносит Слоан.

Интересно, что стоит за этим вопросом о тренировочном цикле доверия, который она предложила несколько дней назад, перед моим отъездом. «Почему бы тебе не открыть мне один секрет, и мы начнем с этого. Например, почему ты всегда носишь черное».

– Ага.

– Раньше я поступала так же.

– Что ты имеешь в виду?

Она медленно вдыхает, затем выпускает воздух.

– Раньше я сама себя резала. Раны плохо заживали. Если бы я носила белое, повсюду были бы маленькие пятнышки крови. Я выглядела как жертва нападения.

Это ошеломляет меня.

– Ты? Резала себя? Почему?

– Боли нужен выход.

Я жду, зная, что будет еще что-то, не желая прерывать ход ее мысли до того, как она облечет ее в слова.

– Я была настоящей пухляшкой. Мои родители называли меня Коренастой Обезьяной. Я думала, что это мило, мой маленький животик, пока мне не исполнилось десять. Тогда моя мать решила, что это плохо отражается на ее воспитании. Мой отец думал, что это из-за недостатка силы воли. Недостатка характера. Они оба ненавидели это. И чем старше я становилась, тем больше родители разочаровывались во мне, как будто моя плоть равнялась моей ценности. Я занимала слишком много места. Даже не сказав ни слова, я была слишком громкой. Слишком очевидной. Слишком подавляющей. Меня нужно было взять под тотальный контроль. – Я слушаю, как завороженный, пытаясь представить себе этого льва, которого я знаю детенышем. – Летом, между пятым и шестым классами, они заставили меня поехать в лагерь для толстяков.

– Лагерь для толстяков?

– Все именно так плохо, как кажется. Шесть недель телесного позора, замаскированного под образование. Вот где я узнала, что со мной что-то не в порядке в том виде, в котором я была. Я была неполноценной. Чтобы быть в порядке, чтобы соответствовать требованиям общества, я должна была измениться. Мне пришлось съежиться. Мне нельзя было позволить и дальше оставаться в моем печальном состоянии, думая, что с моим телом все в порядке. Боже, что это дерьмо делает с мозгами маленького ребенка.

– Мне не нравятся твои родители.

Я говорю это слишком настойчиво. Слоан смеется.

– Самое странное знаешь в чем? Я знаю, что у них были благие намерения. Они не хотели, чтобы моя жизнь была тяжелой, и думали, что было бы действительно тяжело, если бы я оставалась толстой. Но они никогда не давали мне выбора по этому поводу. Итак, я отправилась в лагерь толстяков, чтобы ежедневно подвергаться унижениям и деморализации. Я думаю, они наняли консультантов из-за отсутствия души. Дама, которой меня сдали на попечение, превратила Кэти Бейтс в «Мизери» в фифу а-ля Мэри Поппинс.

Она останавливается, вздыхая.

– Как называется тот лагерь для толстяков?

– Ты же не собираешься сжечь его дотла.

– Это ты так думаешь.

– Это мило. Но сейчас он все равно закрыт. Власти штата наконец вмешались, когда у них появилось слишком много сообщений об избиениях.

– Избиения? – повторяю я громко.

– О, только не меня. Я действительно хорошо научился прятаться.

Мне больно это слышать, но как под гипнозом, я спрашиваю:

– Где ты пряталась?

– Прямо в открытую. У меня так хорошо получалось быть тем, кем они хотели, что их глаза скользили прямо по мне, как будто меня там не было. За эти шесть недель я сбросила более тридцати фунтов вместе со всем своим детством. – Ее голос становится тверже. – И никто больше никогда не видел меня настоящую.

Я чувствую почти непреодолимую потребность что-нибудь сломать. Нос этого консультанта.

– Когда я вернулась домой, мои родители были в восторге. Они не заметили моего нового молчания. Они не замечали, что я всегда смотрю в пол. Все, что они видели, – это мое новое худое тело. Успех. Я действительно чертовски ненавидела их за это. Итак, чтобы отомстить им, я набрала весь вес, который потеряла, плюс еще немного. Потом моя мать заболела раком и умерла. Мой отец снова женился на даме, которой претил мой внешний вид. Все было настолько дерьмово, насколько это вообще могло быть, пока лучший друг моего отца из военно-морского флота не приехал навестить меня, когда мне было четырнадцать, и я не узнала, что на самом деле означает слово «жертва».

Я понимаю, что слишком сильно сжимаю ее руку. Я расслабляю руку и целую ее в плечо, наполовину ожидая, что Слоан продолжит, наполовину желая, чтобы она остановилась.

Я уже знаю, к чему это приведет.

– Его звали Лэнс. По сей день, если я слышу это имя, меня тошнит. Лэнс с короткой стрижкой и слишком большим количеством одеколона. Лэнс с улыбкой, как у акулы. Мой отец боготворил его, моя мачеха флиртовала с ним, а я держалась от него как можно дальше из-за того, что он неотрывно следил за мной повсюду, как на одной из тех картин о доме с привидениями в Диснейленде.

Она резко останавливается.

Понизив голос, я спрашиваю:

– Что он с тобой сделал?

– Все, – говорит Слоан без эмоций, как будто это случилось с кем-то другим. – Все, что взрослый мужчина мог бы сделать с беспомощной молодой девушкой.

Мне приходится закрыть глаза и дышать медленно и размеренно, чтобы не закричать вслух.

– Ты рассказала своему отцу?

– Да.

– Что он сделал? – спросил я.

– Сделал? – смеется Слоан.

– Ничего. Он мне не поверил. Он думал, что я все это выдумываю. Ищу внимания. Как поступила бы жалкая толстая девчонка.

У меня перехватывает дыхание от ярости. Буквально раскален добела. Мне нужно обхватить руками горло ее отца и сжимать до тех пор, пока я не увижу, как жизнь исчезает из его глаз.

– Лэнс уехал через неделю. Пять недель спустя я узнала, что беременна.

Я яростно ругаюсь по-гэльски. Слоан вздыхает.

– Если это уже тебя злит, возможно, ты не захочешь слушать остальное.

Сквозь стиснутые зубы я говорю:

– Расскажи мне.

– Я решила, что хочу оставить ребенка. Я держала беременность в секрете от своего отца, но я не знала, как мне быть матерью-подростком без денег. Но, в конечном счете, мне и не нужно было этого знать. Этот парень в школе, который всегда изводил меня за то, что я «жирная корова», столкнул меня с лестницы во дворе. У меня случился выкидыш на тринадцатой неделе.

Я не могу говорить. На долгое, застывшее мгновение я остолбенел, неспособный осмыслить то, что она мне говорит.

Ее голос мягок, она говорит:

– Вот как я узнала, что не беременна, в больнице. Когда внутри тебя растет ребенок, все меняется.

– Слоан. Господи иисусе. Блядь.

– Знаю. Это некрасиво. После этого в течение нескольких лет мне было не очень хорошо. Я была подавлена. Я испытывала ужасное беспокойство. Мне казалось, что я схожу с ума. Я начала резать себя, одеваться во все черное. Я сбрила волосы до ирокеза. Проколола себе нос и еще кое-что. Я отключилась. Но в глубине души я была такой. Твою же мать. Сердитой. Я была так зла, что хотела умереть.

Слоан переворачивается и смотрит на меня ясными глазами. Ее голос спокоен.

– Хочешь знать, что спасло меня?

– Что?

– Натали. Моя лучшая подруга. Моя единственная подруга. За эти годы я столько раз хотела покончить с собой. Единственная причина, по которой я этого не сделала, – это из-за нее. Снова и снова она спасала мне жизнь. Знаешь, что еще?

– Я не знаю, смогу ли я это вынести.

– Я никогда не говорила ей о своей беременности. Кроме медсестры, которая проводила мне тест в Центре планирования семьи, никто не знал. Мне было слишком стыдно. Ты единственная живая душа, которой я когда-либо рассказывала. Я хочу, чтобы ты понял, что это значит.

Мой пульс учащается, а голос хриплый, я говорю:

– Это значит, что я могу доверять тебе.

– Нет, – тихо говорит она, и глаза ее сияют. – Это значит, что ты не можешь. Если дело дойдет до выбора между вами двумя, я не могу честно сказать, как я поступлю.

Я закрываю глаза и набираю в легкие побольше воздуха.

– Я сказал, что не буду заставлять тебя выбирать.

– Ты это сделал. И я верю тебе. Но теперь ты повысил ставку. Теперь вы с Кейджем – последние оставшиеся в живых люди.

– Я хотел положить конец войне.

– И ты, возможно, так и сделал. Но ты также загнал его в угол. Какой у него есть выбор, кроме как отомстить?

– Сдаться.

Она сухо говорит:

– Я так понимаю, ты никогда не встречался с этим человеком.

– Я встречался с ним. Но не был впечатлен им.

– Это может тебя обидеть, но я думаю, что вы двое очень похожи.

– Ты права. Я оскорблен.

Она кладет голову мне на грудь и вздыхает.

– Хорошо.

Я нервничаю, когда она больше ничего не говорит. Я хочу, чтобы она снова заговорила.

– Как ты прошла путь от девушки, которую столкнули с лестницы, до той, кто ты сейчас?

– В конце концов я поняла, что дело не в том, что я хотела умереть. Дело в том, что я хотела убежать от своих чувств. Я хотела уйти. Жизнь была слишком болезненной, чтобы жить так, как я жила. Поэтому я решила, что мне нужно это изменить. Я имею в виду, мою жизнь. Мне нужно было сделать так, чтобы со мной больше никогда не случилось ничего плохого. Что, конечно, является магическим мышлением. Мы не можем контролировать, когда происходят плохие вещи. Но мы можем контролировать свою реакцию на происходящее. Я поклялась, что никогда больше не буду жертвой. Я начала заботиться о себе сама. Я занялась йогой, скорректировала свою диету, прочитала все, что смогла достать об уходе за собой. Я наращивала свою самооценку, как будто это был дом, кирпичик за кирпичиком. Прежде чем в восемнадцать лет поступить в колледж, я делала все, что могла, чтобы стать умственно и физически крепкой. Оставалось либо это, либо покончить с собой, так что я решила, что стоит попробовать. Через некоторое время это сработало. Я сбросила кучу килограммов, стала сильной, научилась не обращать внимания на то, что думают другие. Я научилась прислушиваться к себе. Как защитить себя, потому что никто другой этого не сделал бы.

Когда я представил ее подростком, девушкой, испытывающей боль и решившей спасти себя, мое восхищение ею только углубилось.

– Именно тогда ты решила, что мужчины – это десерт.

– И ничего больше, – твердо говорит она. – Тем более что они обращали на меня внимание только тогда, когда я была толстухой, источником насмешек и легкой мишенью, или когда я была в форме и источником вожделения. Я не могла им доверять.

Я прижимаю ее голову к своей шее, целую в висок и бормочу:

– Прости.

– За что?

– За то, что сказал тебе в больнице. Я вел себя так, словно то, что делать с беременностью, было моим выбором, а не твоим.

Она на мгновение замолкает.

– Спасибо.

– Черт, не благодари меня. Я идиот.

Чайка летит низко над волнами, кончики ее крыльев скользят по воде. Другая делает широкий ленивый круг над головой, издавая крик одинокой морской птицы.

Наблюдая за ними, до меня доходит, какую ужасную вещь я совершил, приведя Слоан сюда. Сделав ее своей пленницей, а затем завоевав ее доверие. Я как один из тех невежественных защитников природы, которые думают, что держать тигра в неволе для того будет безопаснее, чем жить в дикой природе.

Клетка – не место для дикого существа, какими бы позолоченными ни были прутья.

Что еще хуже, я продолжаю требовать, чтобы она сказала мне, что я могу ей доверять. Как будто Слоан действительно хочет принести какую-то гребаную клятву верности мужчине, который похитил ее с парковки. Как будто в этом был бы какой-то чертов смысл!

Как я только сейчас это осознал?

Я говорю несколько резко:

– Ты сказала мне, что не хочешь, чтобы я задерживал тебя слишком долго. Ты все еще так думаешь?

В молчании я чувствую, как обостряется ее внимание.

– Это еще к чему?

Мне приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем я могу выдавить из себя эти слова.

– Я отвезу тебя домой, если ты этого захочешь.

Слоан переходит на крик.

– Отвезешь меня домой?

– Отпущу тебя. Сегодня, если это то, чего ты хочешь.

Она тяжело выдыхает, полная разочарования.

– Видишь ли, я предвидела, что мне не следовало рассказывать тебе эту историю.

– Я говорю это не из-за этой истории. Ах, черт, может, так оно и есть. Это не имеет значения. Важно то, что я хочу, чтобы ты знала: со мной у тебя всегда есть выбор. Выбор во всем. До сих пор я этого не демонстрировал. Я не хочу быть таким, как все остальные мужчины в твоей жизни. Берущим. Причиняющим тебе боль. Подводящим тебя.

– Уже давно никто не причинял мне боли, – тихо говорит она, ее теплое дыхание касается моей груди.

Но ты мог бы.

Она этого не говорит, но я все равно это слышу. Она уже говорила мне об этом. Я снова разрываюсь между желанием поступить правильно и желанием поступить эгоистично, а именно удержать ее рядом со мной навсегда, что бы она ни говорила по этому поводу.

Я бы хотел, чтобы эта последняя крошечная частичка человечности во мне просто уже умерла, черт возьми. Все было бы намного проще.

Но я имел в виду то, что сказал. У Слоан есть выбор. Я бездушный неандерталец, но для нее я сделаю исключение.

– Я отвезу тебя обратно в Нью-Йорк, если...

– Скажешь еще хоть слово, и лишишься яичек.

Гнев вернулся. Я слышу это в ее голосе, чувствую это по новому напряжению в теле Слоан. Мне нравится, когда мои яйца там, где они есть, поэтому я только снова целую ее в висок и храню молчание.

Некоторое время она занимается бокс-дыханием. В конце концов напряжение покидает Слоан. Мы молча лежим рядом, пока мне не кажется, что она вот-вот заснет.

Затем звонит мой сотовый. Он на тумбочке в ванной.

Слоан поднимает голову и смотрит на меня большими глазами.

– Это он?

– Сомневаюсь, что Казимир позвонил бы так скоро. Оставайся здесь.

Я скатываюсь с кровати и направляюсь в ванную. Когда я поднимаю трубку и смотрю на дисплей, я вижу номер Кирана.

Я высовываю голову из двери ванной, смотрю на Слоан, сидящую на кровати, в ее глазах тревога, и качаю головой.

Она откидывается на матрас, выпуская сильный порыв воздуха.

Я отвечаю на звонок Кирана, затем рассеянно слушаю его, пока отхожу в туалет. Ему нужно разобраться с логистикой. Планы, которые должны быть составлены. Меня ждут сотни различных решений, а еще нет и семи утра.

Желая как можно быстрее вернуться в постель, я уделяю ему десять минут своего времени. Я вешаю трубку, ополаскиваю лицо водой, чищу зубы, затем возвращаюсь в спальню и резко останавливаюсь, когда вижу пустую кровать.

Слоан ушла.