Текст книги "Идеальные незнакомцы (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Я останавливаюсь только через три часа, когда мою правую руку начинает сводить судорогой.

Измотанная и потрясенная, я откидываюсь на спинку стула и перелистываю написанные страницы.

Редко когда вдохновение налетает на меня вот так, одним махом, с такой детализацией персонажей, диалогов и сцен. Обычно написание – это изнурительный процесс, целые рукописи заполняются страница за страницей, пока я побеждаю свою природную неуверенность в себе и лень. Но это...

Это то, что писатели называют потоком, состояние полного погружения, когда время теряет всякое значение, а слова льются, как вода из крана, а ты не прилагаешь больше усилий, чем нужно кроме, чтобы моргнуть.

Приглушенный звук телефонного звонка наконец заставляет меня подняться со стула.

Я ступаю в гостиную, паркет прохладный и гладкий под моими босыми ногами. Найдя свою сумочку на полу в фойе, я достаю из нее мобильный телефон и улыбаюсь, когда вижу номер на экране.

– Подруга, – говорю я после ответа, – надеюсь, ты сидишь, потому что то, что я тебе скажу, выбьет ковер из-под твоих ног.

Келли кричит: – Боже мой! Ты делала секс с Джеймсом?

Она всегда использует глаголы таким уникальным образом: “делать секс” вместо “заниматься сексом”. Ее мужа это раздражает, но я считаю, что это мило.

Я спрашиваю скромно: – Я не знаю... что ты понимаешь под сексом?

– Когда наружный орган входит во внутренний! О!

Я закатываю глаза и возвращаюсь в спальню, чтобы найти, что надеть. – Гениталии – это не пупки, чудачка, но по этому твоему определению – нет, мы не занимались сексом.

Она звучит смущенно. – Что-то его входило во что-то твое?

– Да.

Тогда взволнованный вздох: – О, Боже, расскажи мне скорее. – Она делает паузу. – Если это не касается пальцев ног. Я не хочу ничего слышать о сексе пальцами ног. Это просто отвратительно.

Морщась, я говорю: – Секс с пальцами ног? Это вообще существует?

– Детка, ты даже не представляешь. Помнишь, я сказала, что погуглила для тебя о сексе? Так вот, я это сделала. И там есть целый мир извращений, о которых я даже не подозревала. Ты знала, что некоторые люди получают удовольствие от того, что по ним ползают жалящие насекомые? От этого я бы просто обосралась, а не кончила.

Я не могу удержаться и начинаю смеяться. – Я же говорила тебе держаться подальше от Google, дура!

– И ты была права. После некоторых фотографий, которые я увидела, мне понадобится длительная психотерапия.

Я хватаю халат с крючка на задней стенке двери ванной комнаты и кутаюсь в него, передвигая телефон с одного уха на другое. Когда мой желудок громко урчит, я иду на кухню, чтобы найти что-то поесть.

– Обещаю тебе, что не было никаких насекомых или пальцев ног, ладно?

– Ладно. Я сейчас сижу, так что давай, рассказывай, что случилось. И не пропускай ничего сочного. Я здесь живу из-за тебя.

Я открываю холодильник и заглядываю в него. – Ну, для начала он шлепал меня по киске, пока я не кончила так сильно, что аж заплакала.

Я слышу громкий удар и думаю, не упала ли Келли со стула.

Она кричит: – Ты издеваешься надо мной? Ты, блядь, издеваешься надо мной?

– Клянусь Богом, подруга.

– Ты перешла от того, что тебе не нравятся другие позы, кроме миссионерской, к тому, что тебя шлепают по вагине? И называешь свою вагиной киской? Что, блядь, этот мужчина с тобой сделал? Одно свидание и вдруг ты уже Ребекка Де Морней в «Рискованном бизнесе»?

Я говорю: – Хватит быть такой шокированной, бабуля. Позволь заметить, что ты только что употребила слово "блядь", не прошло и десяти секунд. Так что я не единственная, кто нецензурно выражается в этом разговоре. И ты больше говоришь о себе со ссылкой на этот фильм.

Она отвечает: – Ну, извини, что я не знаю ни одного нового фильма о проститутках.

Я хватаю банку газировки, откручиваю крышку и выпиваю половину за один раз. – Я не могу быть Джулией Робертс из "Красотки"? Или как там назывался тот фильм с Николасом Кейджем, где он алкоголик, и в него влюбляется хорошенькая блондинка-проститутка?

– “Покидая Лас-Вегас!” – кричит Келли. – И какого черта мы говорим о проститутках?

– Эй, ты же сама об этом заговорила. – Я выпиваю оставшуюся банку содовой, подавляя отрыжку.

Через линию доносится какое-то бормотание и раздраженное ворчание, потом Келли говорит, – Если ты не расскажешь мне в мельчайших подробностях, что произошло прошлой ночью, от начала до конца, я увольняю тебя с должности моей лучшей подруги.

Она звучит серьезно, поэтому после короткой паузы, чтобы собраться с мыслями, я рассказываю ей все.

Когда я заканчиваю, в трубке воцаряется тишина.

– Алло?

– Я все еще здесь, – едва слышно отвечает Келли.

– И что? Что ты думаешь?

– Что я думаю? Что я думаю? Я думаю, что я бы столкнула собственную мать с лестницы, чтобы провести десять минут наедине в комнате с этим твоим жеребцом. Господи Иисусе, Оливия. Говоря о напряжении.

Я закрываю дверцу холодильника и выхожу из кухни в гостиную, отвлекаясь от голода на воспоминания о прошедшей ночи. Воспоминания о прекрасном лице Джеймса и всех эмоциях, сияющих в его глазах.

– Я знаю, – тихо говорю я. – Это довольно сюрреалистично.

– Сюрреалистично – это точно! – Она хохочет, звучит на грани истерики. – Он не снял штаны! Как это вообще возможно для мужчины? У него на коленях оргазмирует голая женщина, а он не снимает штаны? Говоря о сверхчеловеческой силе воли! Майк срывает с себя всю одежду и набрасывается на меня, если я хотя бы вздохну в его сторону.

Я на мгновение задумываюсь над этим. – Возможно, его пенис проколот, и он знает, что я потеряю сознание, если увижу это, поэтому пытается облегчить мне все, давая один оргазм за раз.

Келли фыркает. – Что ж, езжай на своей толстой проколотой анаконде, сестра, и убедись, что делаешь хорошие заметки, потому что отныне я буду жить ради ежедневных эпизодов Оливия получает шлепки вагины в главной роли – красавчик Джеймс, грязный болтливый художник.

Я растворяюсь в смехе. – Ты сумасшедшая.

Ее голос становится сухим. – Двадцать лет брака с мужчиной, который считает, что прелюдия – это стоять на краю кровати и втыкать свой член мне в лицо, когда я засыпаю, сделает любую женщину сумасшедшей.

– Фу.

– Да, даже не начинай. Но послушай.

Изменение в ее тоне заставило меня забеспокоиться. – Что?

– Просто... будь осторожна. Я знаю, что ты установила основные правила, и вы оба согласились, что это не будет личным, но секс имеет свойство все усложнять. Я не хочу видеть, как тебе делают больно.

Слабый предупредительный звоночек раздается в глубине моего сознания, тот самый настоятельный сигнал тревоги, который я слышала прошлой ночью, когда распадалась на части в объятиях Джеймса. Я отталкиваю его в сторону.

– Не волнуйся. Мои глаза широко открыты. Я действительно думаю, что это пойдет мне на пользу. Так сказать, развеет паутину. Я проснулась сегодня утром и написала пять глав новой книги.

Возбужденный возглас Келли пронзительно звучит в ушах. – Это удивительно!

Я улыбаюсь. – Я знаю. Я чувствую себя очень хорошо. Это очень отличается от моей обычной работы, но я думаю, что это может быть одна из моих лучших работ.

– Черт возьми, Оливия, я так рада за тебя! Это именно то, ради чего ты поехала в Париж! Кто же знал, что все, что тебе нужно, это какой-то легендарный член, чтобы запустить твой мозг?

Ее волнение заразительно, и я снова смеюсь. – Технически, у меня еще не было его легендарного члена, только легендарный оргазм.

– Боже, подумай, что произойдет, когда у тебя будет половой акт с этим парнем! Ты можешь написать следующий великий американский роман. Если ты получишь Пулитцеровскую премию, тебе придется выйти на сцену и отдать всю славу прекрасному пенису твоего отпускного любовника.

Я представляю себя в вечернем платье на сцене в переполненном амфитеатре, принимаю награду от нарядного джентльмена в смокинге, затем поднимаюсь на подиум, чтобы произнести сердечную речь благодарности вдохновенным гениталиям Джеймса, а зрители смотрят на меня с разинутыми ртами.

Изображение прерывается, когда раздается очередной звонок. Когда я смотрю на экран, то вижу, что это Джеймс.

– Кэлл, звонит мистер Легендарный Член. Я могу тебе перезвонить?

– Поговорим завтра. И не забудь сделать хорошие заметки.

Она заканчивает разговор, оставляя меня улыбаться. Я переключаюсь на Джеймса.

– Алло?

– Ты улыбаешься, – говорит он, его тон теплый.

Я поворачиваюсь и смотрю в окно гостиной. – Откуда ты это знаешь? Ты сейчас смотришь на меня в бинокль?

– Я слышу это в твоем голосе.

– О, правда?

– Да, правда. А ты знала, что когда спишь, ты похожа на ангела?

Тепло разливается по моим щекам. Я подхожу к дивану и сажусь, гладя рукой место на средней подушке, где Джеймс держал меня на коленях. – Я не верю, что кто-то делал такое наблюдение раньше, нет.

– Ну, это правда. Порнографический ангел, если таковой существует. Я боялся, что мне придется обратиться к врачу сегодня, потому что мой член оставался твердым всю ночь.

Я шепчу: – Я это заметила.

Через некоторое время он хрипло шепчет в ответ: – Ты такая чертовски красивая. Твоя кожа заставляет меня плакать.

Я улыбаюсь, неистово краснея. – Я знаю, что это строчка из песни, Ромео.

– Проклятие. Ты поймала меня. У моих сценаристов перерыв. Но бонусные баллы за старание?

– Ты не звучишь так, будто тебе жаль, поэтому никаких бонусов.

– Хм. А если я скажу, что у меня сейчас стоит только от того, что я слышу твой голос?

– Менее романтично, но более реалистично. Я дам тебе один балл.

Его голос становится дразнящим.

– О, ты хочешь романтики, да? А я думал, что ты за мной только из-за моего тела.

– Твое невероятное тело, да, к сожалению, это все, что меня интересует. Кстати, я хотела тебя кое о чем спросить.

– О чем?

– О татуировке на твоем плече. Прошлой ночью было слишком темно, чтобы я могла ее прочитать. Что там написано?

Его колебания – это внезапный треск напряжения за гранью. – Duris dura fraguntur.

Это латынь, это я знаю наверняка. По изменению в его голосе я также знаю, что ступила на опасную территорию, но ничего не могу поделать, чтобы не ступить дальше. Мое любопытство слишком сильно. – Что это значит?

Он отвечает тихим голосом. – Твердые вещи ломаются твердыми вещами.

Я думаю о простом курсивном тексте, вытатуированном на округлой мышце его плеча. Под ним – два таинственных ряда коротких черных линий, похожих на штрих-код.

Меня охватывает жуткая тревога, будто кто-то переступил через мою могилу.

– Ох.

Мы сидим в неловком молчании, пока он не говорит: – Я заметил, что у тебя нет татуировок.

Это настолько элегантный переход, насколько это возможно, учитывая обстоятельства, поэтому я продолжаю. – Я не большой поклонник игл.

Его голос становится теплее. – Это точно. Ты же говорила, что не любишь боль.

– Какую бы то ни было. Когда дело доходит до физической боли, я как большой ребенок. Задира может довести меня до слез.

– Так же, как и оргазм.

Я знаю, что он только дразнится, потому что его тон удивительно мягкий, но все равно мне неловко. Мои уши начинают гореть.

Он догадывается, почему я молчу. – Не стесняйся. Я надеюсь, что отныне и до сентября ты будешь плакать как можно чаще.

Представляя, как я плачу каждый раз, когда он касается меня, я начинаю нервничать. Опустив голову на руки, я стону. – У меня плохое предчувствие, что мне понадобится много салфеток.

Он смеется. – Мы пойдем в один из тех больших магазинов, запасемся ими.

– Судя по тому, как ты меня нервируешь, нам придется запастись еще и нюхательной солью. Я каждый раз теряю сознание, когда вижу тебя.

– Как думаешь, у них есть дефибрилляторы? Потому что мне, наверное, когда-нибудь понадобится такой. Рано или поздно, учитывая то, что случилось с моим сердцем, когда я увидел, как ты кончала. – Его голос становится грубым. – Я не могу дождаться, когда снова возьму тебя в рот. Мне снились сны о том, какая ты сладкая на вкус. Когда я проснулся, мой член пульсировал.

Его голос такой горячий, что я начинаю потеть. Он не единственный, кому может понадобиться дефибриллятор.

Я едва слышно говорю: – Здесь тоже начинает пульсировать.

Он издает этот волчий звук, который я нахожу таким странным образом возбуждающим. – Твоя киска намокла, Оливия?

Он обожает это слово: киска. Признаюсь, оно никогда не было моим любимым, но из его уст, когда он произносит его с такой мужской потребностью, оно в последнее время приобретает все большую популярность.

– Да. Когда я могу тебя увидеть? Я хотела бы отплатить тебе за тот невероятный оргазм, который ты подарил мне прошлой ночью.

Его резкий вдох говорит о том, что потребность в моем голосе влияет на него так же, как потребность в его голосе влияет на меня.

– Я должен уехать в Германию на несколько дней, но вернусь в пятницу. Пообедаем?

– Конечно. – Я горжусь собой за то, что не спросила, что там в Германии, ведь вся эта идея не переходить на личности была моей идеей, в конце концов.

– Ладно. Я заеду за тобой в пять.

– Кажется, немного рановато для ужина.

– Сначала я хочу отвезти тебя в одно место.

– О, таинственность. Мне нравится.

– И Оливия?

– Да?

– Надень платье.

Он кладет трубку, оставляя меня с дрожащими руками, учащенным пульсом и воображением, которое прокручивает все возможные сценарии того, почему он хотел, чтобы я надела платье.

Очередная вспышка вдохновения заставляет меня бежать обратно к библиотеке и желтому блокноту в клеточку.

Я не встаю из-за стола, пока не темнеет.

Глава 11

Следующие три дня я провожу в состоянии анабиоза, закрывшись в квартире, пишу в слепом, навязчивом безумии, игнорируя внешний мир. Меня поглощает история, и мне трудно оторваться от страницы даже для того, чтобы поесть или поспать.

Я будто одержима персонажами. Или, точнее, я стала ими. Я вижу то, что видят они. Чувствую то, что они чувствуют. Когда они грустные, счастливые или растерянные, я тоже. Они появились в моем мозгу настолько объемными и полными, будто я знала их всю свою жизнь.

Они кажутся мне более реальными, чем некоторые люди, с которыми я связана.

Ничто из этого не кажется мне странным, только фантастическим. В моей голове включился и начал бить кран. Запертая дверь распахнулась настежь.

Наконец, после более чем двух лет, вернулось то, что делает меня собой.

Вместе с этим пришло глубокое чувство облегчения.

Я не позволяла себе думать о том, что случилось бы, если бы я навсегда потеряла способность писать истории. Мысль о жизни без творчества слишком ужасна, ведь я собственными глазами видела, что происходит с художниками, когда они больше не могут творить.

Они увядают и умирают.

Но сейчас я чувствую себя очень живой. Живой и горящей.

Когда в пять часов в пятницу звонят в дверь, я иду к ним с улыбкой, раскалывающей мое лицо от уха до уха. Улыбка умирает от шока, когда я открываю дверь и вижу, что там стоит Джеймс.

На нем роскошный черный костюм, дорогой на вид, вероятно, сшитый на заказ, поскольку он облегает каждый контур его крупной фигуры. Его белая одежда расстегнутый на воротнике, чтобы лучше продемонстрировать сильный, загорелый столбик горла. Его шелковый карманный галстук тоже белый, его улыбка маленькая и загадочная, а в глазах голод, как у одичавшего волка.

Глядя на него, я едва слышно говорю: – О.

Он опускает взгляд на себя. – Что случилось?

– Ничего. Я просто никогда не встречала мужчину, который мог бы сделать так, чтобы костюм выглядел так сексуально. – Я машу рукой в воздухе. – Это как... костюмированное порно. Если бы я тебя сфотографировала и отправила своей подруге Келли, ее яичники взорвались бы.

Он прижимает ладонь к двери и толкает ее шире, подходит ближе, затем берет меня в объятия. Наклонив голову, он нежно прижимает свои губы к моим. – А что делают твои яичники?

Крепко обнимая его широкие плечи, я, затаив дыхание, говорю: – Ча-ча-ча. Но они только что заметили ту твердую выпуклость в твоих штанах, которая давит на мое бедро, и теперь они вот-вот потеряют сознание.

Он медленно и злобно улыбается. – Мы не можем этого допустить. Давай дадим им что-то, чтобы они не потеряли сознание.

Его губы впиваются в мои в глубоком, страстном поцелуе.

Хотя мы были в разлуке всего несколько дней, мы оба, видимо, проголодались друг по другу, потому что стоим так бесчисленное количество минут, наши тела и языки сплелись, пока мы оба не начинаем тяжело дышать, а я не погружаю пальцы в его волосы и не прижимаюсь к нему. Я уверена, что только сила его рук удерживает меня в вертикальном положении.

Затем он отрывается, оставляя меня задыхаться.

– Привет. – Его голос низкий, грубый и теплый от подавленного смеха.

Я открываю глаза и вижу, что он улыбается мне, его роскошные голубые глаза полуприкрыты и мерцают от веселья.

Я пробормотала: – И тебе привет. И прекрати смеяться надо мной. Я не виновата, что ты такой сексуальный.

Он наклоняется, хватает меня за задницу и сжимает. – Это не я тут сексуальный, дорогая. Ты выглядишь абсолютно съедобной.

– Я позаимствовала это у Джиджи.

Когда он выгибает брови, я говорю: – Ты сказал надеть платье, но у меня есть только то синее платье, которое ты уже видел, и у меня не было времени ходить по магазинам, потому что я погрязла в работе, поэтому я позвонила Эдмонду сегодня днем и попросила ее номер телефона. Я подумала, что мы могли бы носить примерно одинаковые размеры.

Платье, которое Джиджи одолжила мне, – это красное шелковое платье без рукавов с глубоким декольте, которое мне пришлось скрепить булавкой, чтобы грудь не выпала. Ее декольте, бросающее вызов гравитации, вероятно, удерживает вырез на месте без посторонней помощи, но моему нужно немного помочь.

Обхватив одной ладонью мой затылок, а другой – ягодицу, Джеймс говорит: – Она не может выглядеть в нем так же хорошо, как ты. Я хочу сорвать это платье с твоего тела зубами.

Он снова целует меня, жадно, до дрожи. На этот раз, когда он отрывается, я смеюсь.

– Боже мой. Я мертва. Ты убил меня.

Что-то острое и темное мерцает в глубине его глаз. – Не говори так.

Я дразнилась, поэтому лаконичный тон его голоса меня удивляет. – Я сделала тебе комплимент, глупыш. Я имела в виду, что ты отлично целуешься.

Его настроение сгущается грозовым облаком. Он отстраняется, его плечи сжимаются, а улыбка исчезает. – Ты готова идти?

– Конечно, – говорю я, смущенная. – Как только ты объяснишь мне, чем я тебя расстроила.

Он открывает рот, чтобы ответить, но закрывает его снова. Потом отводит взгляд, нахмурив брови, и проводит рукой по волосам. – Я не могу этого сделать, не перейдя на личности. Очень личные личности.

Он поворачивает взгляд ко мне и впивается в меня. – Я буду честным с тобой, если ты хочешь, но я говорю тебе прямо сейчас, что ты не хочешь этого слышать. Твои правила. Твой выбор.

Внутри меня вспыхивает война.

Конечно, я хочу услышать, что именно вызвало такое изменение в его поведении... но я также не хочу. Очевидно, что он не хочет мне рассказывать, что он думает, что этот рассказ что-то изменит между нами. Я ценю, что он дает мне выбор, но для человека с таким воображением, как у меня, неопределенность опасна.

Три месяца, Оливия. Ты в Париже всего три месяца. Не напрягайся. Оставь все как есть.

Джеймс смотрит на меня, ждет.

Я говорю: – Я чувствую себя очень амбивалентно насчет этого.

Он кивает, его взгляд ищет меня. – Я тебя понимаю.

Мне нравится, когда он так говорит. Этой короткой фразой можно было бы решить столько споров. – Может, мы могли бы пойти на компромисс?

– Какой компромисс?

– А что, если ты просто скажешь мне, или то, что я сказала, как-то связано с твоей работой?

Его глаза расширяются. Он грубо повторяет: – С моей работой.

Почему он выглядит таким удивленным? – Да. Твоя работа. Те портреты, которые ты нарисовал, Перспективы скорби. Смерть для тебя – это что-то важное. Да?

Мышцы на его челюсти сжимаются снова и снова. Он смотрит на меня так пристально, что я думаю, он мог бы обжечь меня своим горячим взглядом. Когда это наконец происходит, его ответ осторожен.

– Скажем так, это... деликатная тема.

Я изучаю его выражение лица, убежденная, что он говорит мне правду, а также, что он не хочет, чтобы я зашла еще дальше.

Наблюдая, как он так напряженно ждет, когда я заговорю, я решаю, что тоже не хочу.

Я уже знаю, что смерть коснулась его так же, как и меня. Нет необходимости в эксгумации могил.

– Ладно.

Его глаза насторожены. – Ладно?

Я киваю. – Мы уже договорились, что не будем делиться своими печальными историями. Я понимаю, что ты не хочешь говорить о своих, потому что я точно не хочу говорить о своих. Так что... ладно. Отныне, если кто-то из нас не хочет вдаваться в детали чего-то, мы просто скажем: деликатная тема. Это будет нашим кодовым словом. Безопасная фраза, технически. Договорились?

Грозовая туча над его головой испаряется с головокружительной скоростью, оставляя его плечи расслабленными, а глаза улыбающимися. Прижимая меня к груди, он говорит горловым голосом: – Что ты знаешь о безопасных словах, дорогая?

Тепло в его взгляде говорит мне, что он знает очень много. – Я... читала о них. В книгах.

Он бормочет: – Правда? – и прижимается лицом к моей шее, нежно покусывая мышцу над ключицей. На этот раз он обхватывает мою задницу обеими руками.

Затем он целует меня до тех пор, пока почти все мысли не искореняются из моего сознания.

Каждая мысль, кроме воспоминания о том, как его глаза так быстро изменились со светлых на темные, когда я сказала, что он убил меня.

У меня закрадывается подозрение, что это воспоминание останется со мной надолго.

***

– Книжный магазин?

Стоя рядом со мной в тени лип на тихой мощеной аллее, Джеймс улыбается и сжимает мою руку. – Не просто книжный магазин. Книжный магазин Шекспир и компания – пожалуй, самый известный независимый книжный магазин в мире.

Я смотрю на причудливый магазин через дорогу с зеленым навесом и соответствующей отделкой, деревенской желтой вывеской и побитыми погодой книжными киосками, выстроившимися на одной стороне небольшой площади перед ним. Это похоже на место, о котором забыло время.

– Мне стыдно признаться, но я никогда о нем не слышала.

– Ничего страшного. Но должен тебя предупредить, что ты влюбишься в него, как только мы зайдем внутрь.

Он хватает меня за руку и тащит подальше от места, где нас высадило такси, на левый берег Сены, в двух шагах от Нотр-Дама. Небольшая толпа людей толчется перед книжным магазином, просматривая книжные прилавки под открытым небом и разговаривая, потягивая эспрессо из кафе по соседству. Здание, в котором разместился книжный магазин, имеет многовековую историю – это высокое каменное сооружение из ямчатого камня с осыпающимися углами и белым фасадом, со временем потемневшим до цвета слоновой кости.

Как только мы проходим через застекленную входную дверь, и где-то вдали весело звенит колокольчик, меня охватывает удивительное ощущение связи, как будто меня включили в розетку, и я начинаю гудеть от энергии. Я чувствую себя так, будто вернулась домой.

Это запах.

Книги – особенно старые – имеют свой собственный запах, сладкий и мускусный аромат, согретый оттенком ванили, который наполняет мозг хорошими воспоминаниями и добрыми чувствами. Я останавливаюсь и закрываю глаза, глубоко вдыхая.

Выдохнув, открываю глаза, впиваясь окружающей обстановкой.

Магазин до потолка заставлен полками с книгами. Узкие проходы ведут от входа в гнезда других комнат. Деревянная лестница ведет на второй этаж. Запыленные люстры бросают теплый свет на красные бархатные портьеры и изредка кожаные кресла, сиденья которых потрескавшиеся и потертые.

Голосом, как в церкви, я говорю: – Это рай.

Стоя рядом со мной, Джеймс хихикает. – Я же говорил тебе. Пойдем, посмотрим вокруг.

Он кивает милой блондинке за кассой, а потом ведет меня по проходу. На софите над нами трафаретная надпись: “Не будьте негостеприимны к незнакомцам, чтобы они не оказались переодетыми ангелами.”

Я провожу кончиками пальцев по корешкам, пока мы проходим мимо полок с книгами, пока не сворачиваем за угол и не останавливаемся в тихом алькове. Я бросаю взгляд на экземпляр Братьев Карамазовых Достоевского, стоящий на полке рядом с Войной и миром Толстого.

– Русский раздел – мой любимый, – говорит Джеймс, подходя и становясь вплотную позади меня, прижимаясь грудью к моей спине. Он хватает меня за плечи и погружает нос в мои волосы, глубоко вдыхая, так же, как и я, когда вошла и почувствовала запах всех этих вкусных книг.

– Это хорошая новость. На минуту я подумала, что ты ведешь меня прямо к Хемингуэю.

Я снимаю с полки Братьев Карамазовых и открываю ее, поднося страницы к носу, чтобы понюхать. Вздохнув от удовольствия, я смотрю на случайную строчку и читаю ее вслух.

– Тайна человеческого существования заключается не в том, чтобы просто выжить, а в том, чтобы найти то, ради чего стоит жить.

– Действительно, – шепчет мне на ухо Джеймс. Он скользит рукой по моей руке, по бедру и между моими ногами.

Я замираю. Мое сердце взлетает, как ракета. Сквозь небольшие пробелы в полке передо мной я вижу других людей, просматривающих товары в передней части магазина.

Я шепчу: – Джеймс.

Его сильные пальцы погружаются в щель между моими бедрами, нежно растирая. – Хм?

– Кто-то нас увидит.

– Возможно.

Он звучит невозмутимо. Тем временем я начинаю потеть. Это поэтому он попросил меня надеть платье?

– Я не уверена, что нам стоит...

– Почитай мне еще. – Он сжимает пальцы, от чего я задыхаюсь. Затем он скользит рукой по моему бедру, просовывает ее под подол платья и снова засовывает обратно. Он кладет свою теплую ладонь между моих ног. Теперь единственным барьером между его рукой и моей обнаженной плотью являются трусики.

То, как он обхватывает мою половую сферу, ощущается как собственность.

– Джеймс...

– Читай, – приказывает он низким голосом.

Я смотрю на страницы, но слова начали расплываться. Дрожащими руками я перелистываю несколько страниц, потом сосредотачиваюсь на одной строчке.

– Л—любовь в действии – суровая и ужасная вещь по сравнению с любовью в мечтах.

– Ммм. Как красноречиво. Видишь, почему я люблю русский раздел? Это так романтично. – Джеймс просовывает пальцы под резинку моих трусиков и скользит ими по клитору.

Я дергаюсь, втягивая испуганное дыхание.

Он дышит мне на ухо: – Думаю, тебе это тоже нравится. Ты уже мокрая.

Мое сердце так сильно стучит в грудину, что мне больно. Он обхватывает другой рукой мою талию и прижимает меня к своему телу, потом начинает быстрее двигать пальцами, поглаживая меня, пока я не начинаю задыхаться и пульсировать.

– Читай, Оливия.

Задыхаясь, испытывая страх, отчаяние и безумное возбуждение, я смотрю на книгу в своих руках. Страницы пролетают мимо меня, когда я листаю вперед, потом назад, едва не роняя книгу в процессе. Я нахожу страницу и читаю, мой голос дрожит.

– Ты будешь гореть и сгоришь; ты исцелишься и вернешься снова.

Джеймс разводит мои ноги шире, а затем погружает один палец глубоко внутрь меня.

Когда я вздрагиваю и издаю тихий крик, он строго шепчет мне на ухо: – Гори для меня, дорогая. Дай мне почувствовать это.

Его эрекция – это твердый, настойчивый жар против моей задницы. Если бы он немного наклонил меня вперед, то мог бы отодвинуть в сторону мои трусики и трахнуть меня сзади.

Я схожу с ума от одной мысли об этом.

Возможность того, что он может заниматься со мной здесь, в общественном месте, на глазах у посетителей перед входом в магазин или на глазах у всех, кто зайдет в нишу, меня так разжигает и пугает, что я едва могу думать.

Он использует мои волосы как поводок, чтобы оттянуть мою голову назад. Затем он глубоко целует меня, пока его большой палец касается моего клитора, а указательный палец скользит в меня, снова и снова, внутрь и наружу.

Книга выпадает из моих рук и падает на пол.

Он сжимает меня все туже и туже, сворачивая в раскаленный комок нервов. Мощные волны жара бьют меня, обжигая кожу и делая мои соски двумя болезненными точками потребности. Я вслепую тянусь к полке и упираюсь в нее, царапаясь, как будто хочу начать лезть.

Джеймс отрывается от моих губ. Тяжело дыша, гортанным голосом он говорит:

– Я мог бы трахнуть тебя здесь, дорогая. Я мог бы взять тебя прямо здесь. Ты этого хочешь?

– Нет! Да! О Боже... – Я застонала, отчаянно желая освобождения.

– Или я могу стать на колени, прижать тебя к полке и заставить тебя кончить моим ртом.

Мой стон мягкий и умоляющий. Я настолько мокрая, что чувствую это на своих бедрах. Бессвязно, я качаюсь на его руке.

– Или я могу поставить тебя на колени и заставить отсосать мне. Ты бы этого хотела, дорогая? Чтобы я трахал твой рот своим твердым членом, пока ты играешься со своей мокрой киской, стоя на коленях в русской секции?

Я представляю себе это. Мои щеки запали, его большие руки держат мою голову, его эрекция скользит между моими губами, пока я стою на коленях перед расстегнутой шириной его штанов, пальцами трахаю себя, погружая всю его толстую, твердую длину глубоко в горло, а на меня смотрят все книжные полки.

Рыдания вырываются из моей груди.

Джеймс горячо шепчет: – О, да, тебе это нравится. Моя милая, грязная, красивая девочка.

Он крепко дергает за набухший бутон моего клитора, и я кончаю.

Он глотает мое дыхание поцелуем, крепко держа меня рукой, словно железным прутом, вокруг талии, пока я бьюсь в конвульсиях и содрогаюсь от бурного оргазма. Он снова погружает палец глубоко внутрь меня, вызывая еще одну серию сильных сокращений.

Джеймс поворачивает лицо к моему уху и говорит сквозь зубы: – Я хочу почувствовать, как твое роскошное влагалище пульсирует вокруг моего члена.

Я потерялась. Потерялась в его голосе, в его вкусе, в его грязных словах. Потерялась в наслаждении, в ощущениях и во внезапном, непреодолимом страхе.

Это не я.

Эта женщина, такая безрассудная и охваченная желанием, не является никем, кого я узнаю. Она дикая и раскованная, и ей безразлично, что кто-то может увидеть, как она беспомощно дергается во время оргазма, когда красивый мужчина в красивом костюме крепко прижимает ее к своему телу и рычит непристойности на ухо. Ей безразлично, как она выглядит, выгибаясь в экстазе, когда он засовывает руку между ее раздвинутых ног. Ей безразлично, что подумают другие, увидев ее такой обнаженной.

Единственное, что ее волнует, это мужчина позади нее и то, как он вернул ее к болезненной, покрытой волдырями, ужасной жизни.

Я прижимаюсь к груди Джеймса, закидываю руки вверх и назад вокруг его плеч и наклоняю голову для его поцелуя.

Потому что к черту.

Я уже прыгнула с этой высокой скалы, на которой стою с момента нашей встречи. С таким же успехом я могу сделать это с открытыми глазами и широко раскинутыми руками.