Текст книги "Идеальные незнакомцы (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Этот план рушится, когда я открываю входную дверь и вижу, что Джеймс и мой бывший муж стоят в гостиной, глядя друг на друга в грозном молчании, как будто они вот-вот вытащат оружие.

Глава 20

Я была настолько шокирована, что на мгновение застыла в дверях, уставившись на них. И что самое странное? Ни один из них не оборачивается, чтобы посмотреть на меня.

Я наделала много шума, открывая дверь, но я могла бы быть невидимой из-за недостатка внимания, которое я получаю. Джеймс и Крис не разрывают зрительного контакта, молча сидя по обе стороны журнального столика.

Крис в великолепном сером костюме, сшитом на заказ, белой рубашке, расстегнутой на воротнике, без галстука. Джеймс одет в черное с ног до головы: приталенная футболка, демонстрирующая удивительную архитектуру его верхней части тела, и джинсы с боевыми ботинками. На его левом запястье снова кожаная манжета, которая была на нем, когда я впервые увидела его в кафе, и выражение лица, которое я могу описать только как жуткое.

В то время как Крис весь потрескивает от напряжения и красноликой ярости, его руки сжаты в кулаки, а мышцы на челюсти дергаются, как сумасшедшие, Джеймс выглядит расслабленным. Все линии его тела расслаблены. Дыхание ровное. Он кажется совершенно спокойным... пока не посмотришь в его глаза.

Они такие же плоские и немигающие, как у кобры.

Я никогда не видела, чтобы человек выглядел настолько смертельно опасным.

Перед глазами промелькнула сцена из моего сна, та часть, где Джеймс спокойно улыбается перед тем, как нажать на курок пистолета и выстрелить в меня. Все волосы на моем затылке становятся дыбом.

Я громко спрашиваю: – Что здесь происходит?

Джеймс остается неподвижным и полностью сосредоточенным на Крисе, когда тот говорит. Его голос – холодный монотонный голос. – Твой муж не оценил, когда я постучал в твою дверь.

– Бывший муж. – Я вхожу в фойе, но оставляю дверь за собой открытой. Мои нервы настолько расшатаны, что я вся дрожу. Мой голос тоже дрожит, когда я говорю: – Кто не был приглашен, тот сейчас уйдет.

Крис бросает на меня свой свирепый взгляд. – Ты трахаешься с ним?

Я вижу, что Джеймсу не нравится, как Крис неуважительно со мной разговаривает, по тому, как его руки медленно разгибаются, как будто чешутся обвить вокруг шеи Криса. Но в остальном он сохраняет свою странную неподвижность и немигающий взгляд, глядя на Криса с холодной, рассудительной уверенностью хищника, который знает, что его следующая добыча находится лишь на расстоянии одного молниеносного удара.

Я бросаю сумочку на пол и подхожу ближе к ним, чувствуя свой пульс в каждой части тела. Я решаю обойти вопрос Криса, потому что а) это не его дело и б) если я скажу да, то имею четкое ощущение, что потом буду оттирать лужу крови с ковра.

Вместо этого я задаю свой вопрос. – Почему ты здесь?

– Я сказал тебе по телефону, – огрызается Крис с горящими глазами, – Я должен был знать, что ты в безопасности. – Он возвращает свой горящий взгляд обратно к Джеймсу. – И теперь я получил свой ответ.

Джеймс осматривает Криса с ног до головы. Слабый намек на улыбку играет в уголках его рта. – Думаю, мы оба знаем, что со мной ей безопаснее, чем с тобой.

Он произносит эти слова с чем-то подозрительно похожим на удовольствие, так, будто за этим стоит какая-то история, о которой я не знаю. Старое пари, которое было выиграно.

Внезапно я убеждаюсь в невозможном: Крис и Джеймс встречались раньше.

Оглядываясь туда-сюда между ними с растущим ощущением нереальности, я требую: – Одному из вас лучше рассказать мне, что, черт возьми, происходит. И я имею в виду прямо сейчас.

Все еще со своей слабой, самодовольной улыбкой, Джеймс говорит Крису:

– Давай. Скажи ей.

Крис практически вибрирует от ярости. То, что он хочет убить Джеймса, очевидно, но так много в этой ситуации остается загадкой, что мне трудно понять, что здесь вообще происходит.

Наконец Крис вырывается и начинает мерить шагами пол в гостиной. Одна рука на бедре, он мрачно смотрит на ковер, так, как я видела его миллион раз раньше.

– Мне не понравилось, как закончился наш разговор, – говорит он, не глядя ни на Джеймса, ни на меня. – Я хотел поговорить с тобой лично, поэтому забронировал ближайший рейс из Омана.

Он забронировал ближайший доступный рейс. Мужчина, который не испытывал потребности говорить со мной больше года, который не испытывал потребности говорить со мной в течение большей части нашего брака, забронировал ближайший рейс из Западной Азии в Париж, потому что ему не понравилось, как закончился наш разговор.

Как гром среди ясного неба, телефонный звонок, который еще предстоит объяснить.

Я наблюдаю за тем, как он продолжает шагать, и мое ощущение нереальности происходящего резко поворачивает вправо, к страху.

Я знаю, что Джеймс сейчас смотрит на меня, потому что я это чувствую. Я чувствую его горячий взгляд на своей коже, как прикосновение.

К черту все это. К черту весь этот странный сценарий. Я вызываю этих придурков.

Я требую: – Откуда вы двое знаете друг друга? – и мгновенно чувствую, как взгляд Джеймса заостряется.

Крис резко останавливается. Глотая, он смотрит на Джеймса, потом обратно на меня. – Мы не знакомы.

Я смотрю на Джеймса. Его выражение лица такое же непонятное, как у кота. Его голос спокойный. – Мы никогда не встречались.

Моя интуиция подсказывает мне, что они оба лгут.

Или это мое воображение лепит драконов из проплывающих мимо меня облаков?

Так или иначе, во рту пересохло, ладони вспотели, и я отступаю на шаг в нарастающей тревоге, осознавая, что оставила дверь открытой, и борясь с желанием развернуться и выбежать сквозь нее. Куда, я не знаю, но иррациональное желание убежать побеждает.

Джеймс очень тихо произносит мое имя. Когда я смотрю на него, он просто отрицательно качает головой.

Он снова читает мои мысли. Он знает, что я хотела сбежать.

От этого мне не становится легче.

Я выдыхаю в огромном порыве. Тогда мое терпение – которое никогда не было святым – лопается. Я кричу во все горло: – Что, блядь, происходит?

Крис твердо говорит: – Господи, Ливи, успокойся.

Услышав, как Крис называет меня по прозвищу, Джеймс стреляет в него ядовитым взглядом. Затем его глаза снова фокусируются на моих, и они горят. Он говорит: – Я постучал в твою дверь. Он открыл. Когда я позвал тебя, он сказал, что ты его жена, и потребовал узнать, откуда я тебя знаю. Очевидно, мой ответ его не удовлетворил.

– И каков был твой ответ?

Снова едва заметная улыбка. – Иди на хуй.

Я смотрю на Криса, который смотрит на Джеймса в яростном молчании. Это не имеет никакого смысла. Крис никогда раньше не был ревнивым. – Как ты попал в мою квартиру? – Я точно знаю, что моя дверь была заперта, потому что я не забыла проверить ее, когда уходила.

Крис говорит: – Я сказал менеджеру дома, что я твой муж и что я здесь, чтобы сделать тебе сюрприз на день рождения. Он меня впустил.

Я делаю себе заметку, что позже накричу на Эдмонда.

Джеймс спрашивает: – У тебя день рождения?

Я бросаю на Криса тяжелый взгляд. – Нет. Но мой бывший муж считает, что все, что угодно, является справедливым средством для достижения любой цели, которую он преследует.

Он смотрит на меня дикими глазами. Дрожащим голосом он говорит: – Единственная цель, которую я преследую со дня нашего знакомства, – это уберечь тебя от опасности, Оливия. Ты никогда не узнаешь, на какие жертвы я пошел ради твоей безопасности.

Прежде чем я успеваю осознать, насколько я ошеломлена этими словами, Джеймс мягко укоряет: – Может, тебе стоит рассказать ей. Посмотрим, что она думает о твоем выборе.

Крис поворачивается к нему и ревет: – Пошел ты, лицемерный ублюдок! Еще одно слово, и я вырву твое долбаное сердце голыми руками!

Джеймс отвечает спокойно: – Заткнись, пока не пострадал. Вы, парни из загородных клубов, всегда очень кровожадные.

Олд фэшн. Это, видимо, олд фэшн, который я выпила за ужином, пудрит мне мозги. Я не могу слышать то, что слышу, и интуитивно понимать то, что интуитивно понимаю, если это вообще можно назвать реальным словом.

Вот факты: Джеймс – художник. Он чувствителен. А еще он умирает от бокового амиотрофического склероза. Каким-то образом также удивительно сильный, несмотря на это, но все же умирает. Это игра, которую он разыгрывает перед Крисом, мачо, в стиле Хемингуэя, я – страшный тореадор. Такое позерство, которое мужчины – и обезьяны – делают перед своими конкурентами.

Да?

Да.

С этим решено, я переключаю внимание на Криса, огромным усилием воли обуздывая свой темперамент. – Пообедаем завтра. Тогда и поговорим. А сейчас, пожалуйста, уходи.

Когда он колеблется, его взгляд бегает туда-сюда между мной и Джеймсом, я говорю: – Кристофер.

Он смотрит на меня.

– Это не было просьбой.

К его чести, Джеймс не ухмыляется. Он просто молча стоит,

наблюдая. Он по-прежнему спокоен и контролирует ситуацию, но внимательно наблюдает за Крисом, и я знаю, что он готов расправиться с ним, если тот хотя бы нахмурится в мою сторону.

Я также знаю, что он может это сделать.

Хотя Крис спортивный и в отличной форме, его телосложение худощавое. Он на несколько сантиметров ниже и как минимум на сорок фунтов легче Джеймса. Для Джеймса он – Михаил Барышников для Мухаммеда Али. Здесь не было бы никакого соревнования... особенно с вишенкой на торте Джеймса – страшным образом серийного убийцы.

Сейчас он заставил бы серийного убийцу упасть в обморок от страха.

К черту деликатную тему, у нас будет хороший, долгий разговор, как только мой бывший муж уйдет отсюда.

Крис разочарованно вздыхает и проводит обеими руками по волосам. – Ладно. Я приеду в полдень и заберу тебя...

– Встретимся в кафе Blanc, – перебиваю я, потому что не знаю, что это такое, но это точно не свидание. – Погугли. Не заказывай столик в секции Жан-Люка.

– Ливви...

– Хоть раз в жизни, Кристофер, пожалуйста, послушай меня.

Я говорю это сквозь стиснутые зубы, пока в моей голове прокручивается карусель образов всех тех случаев, когда он отталкивал меня, чтобы делать то, что ему, черт возьми, заблагорассудится. Сколько раз я просила его о чем-то, а он меня игнорировал.

Такие вещи, как: люби меня. Обними меня. Не оставляй меня переживать этот кошмар в одиночестве.

Крис выдерживает мой взгляд на мгновение. Я удивленно вижу, как в его глазах блестят слезы. На мгновение у него перехватывает горло, и кажется, что он собирается что-то сказать, но потом он коротко кивает и выходит из квартиры.

Он не оглядывается.

Первое, что я делаю после того, как он ушел, – беру бутылку бурбона с кухонного стола и наливаю себе выпить. Я глотаю его, пока Джеймс подходит к входной двери и закрывает ее. Он возвращается на кухню и становится напротив меня, положив руки на спинку стула.

Он спокойно говорит: – Так это был твой бывший муж. Интересный парень.

Я машу на него пальцем. – О, нет. Я начинаю. А потом ты говоришь. Садись. – Когда он выгибает брови, я показываю на стул перед ним и делаю вид, что он плохо себя ведет, как собака. – Садись.

Забавляясь, он говорит: – А ты говорила, что я властный. – Но он опускается в кресло без дальнейших комментариев, а затем смотрит, как я допиваю остаток напитка.

– Джеймс.

– Да?

– Если я задам тебе несколько вопросов о том, что только что произошло, ты скажешь мне правду?

– Да.

Я вглядываюсь в его лицо, но оно открыто и лишено коварства. Вся странная убийственная энергия, которая была здесь, когда Крис был здесь, исчезла. Я помню, как быстро он переключался в ресторане – с раскаленной скамьи на прохладный огурец – и думаю, что еще он может включать и выключать в одно мгновение.

– Ты когда-нибудь встречал Криса раньше?

– Нет.

Он не засомневался, но и не сказал: "Конечно, нет!" или "Где, черт возьми, я мог встретить твоего бывшего мужа? Просто сказал "нет" и все. Что, конечно, недостаточно хорошо.

В раздражении я говорю: – Тебе не кажется странным, что я об этом спрашиваю?

– Ты расстроена. У вас противоречивые отношения. Неудивительно, что ты была бы шокирована, застав нас обоих в своей квартире, когда вернулась домой.

Сузив глаза, я спрашиваю: – Откуда ты знаешь, что у нас противоречивые отношения?

Его голос смягчается, как и глаза. – Кроме того, что было сказано... язык твоего тела. Твое лицо. Не забывай, я очень чувствителен к тебе.

Ох. О, да. Это.

Я падаю на стул напротив него и изучаю его в мельчайших деталях. Я не могу избавиться от ощущения, что что-то упускаю, но берусь за другое дело.

– Ладно, вот тебе наблюдение. Я просто выскажу его и хочу услышать твое мнение. – Я жду, пока он кивнет, чтобы продолжить. – Ты был очень... как бы это сказать? Ты казался опасным, когда взаимодействовал с ним. Будто ты мог буквально убить его.

– Он мудак, – говорит он без жара, – Снисходительный, высокомерный, самовлюбленный мудак, который думает, что его дерьмо не воняет. Такие люди всегда пробуждают во мне худшее.

Когда я просто уставилась на него, ожидая продолжения, он говорит: – Но ты права: я мог буквально убить его. У меня черный пояс четвертой степени по крав мага.

– Что это такое?

– Боевая система, разработанная израильскими военными, которая сосредоточена на реальных боевых ситуациях. Она похожа на другие боевые искусства: дзюдо, каратэ и т.д. – Он улыбается. – Только более жестокая.

– Угу. – Я на мгновение моргаю, представляя себе, как он босиком борется на коврике на полу с другим парнем в одном из этих хлопковых кимоно с поясом, пытаясь проломить друг другу голову. – И ты практикуешь это...

– Крав Мага, – отвечает он во время моей паузы.

– Точно. Ты практикуешь это регулярно?

Он кивает.

– И я предполагаю, что черный пояс является наиболее продвинутым?

– Да. И в пределах черного пояса есть пять ступеней, каждая из которых является более совершенной, чем предыдущая. Еще одна, и я буду считаться мастером.

Так вот почему он так безумно силен. Он европеоидный Брюс Ли.

Он видит мою улыбку. – Что смешного?

– Твои кулаки зарегистрированы как смертельное оружие?

Он становится в одну из тех карате-поз для удара, с плоскими руками, согнутыми под углом перед грудью. В сопровождении пронзительного, театрального Хия! Что вызывает у меня смех.

– Уже лучше. – Он протягивает руку через стол и берет мои руки, успокаивающе сжимая их. – Теперь моя очередь задавать вопрос: с тобой все в порядке?

Я знаю, что он имеет в виду неожиданное появление Криса. – Если быть до конца честной... – Я глубоко вдыхаю. – Нет. Когда я вижу его, я вспоминаю много плохих воспоминаний. Много...

– Призраков, – бормочет Джеймс, глядя на меня.

Он знает. Он точно знает. То ли Эдмонд рассказал ему, то ли он сам меня разыскал, Джеймс знает о том, что произошло с моей семьей.

Эмоции пытаются проложить себе путь к моему горлу, но я даю им отпор, отказываясь поддаваться им. Выдерживая его взгляд, говорю: – Не жалей меня. Мне не нужна твоя жалость.

Его ответ мгновенный. – Я никогда не смогу тебя пожалеть. Ты одна из самых сильных людей, которых я когда-либо встречал.

– Ты меня едва знаешь.

– Я знаю тебя. – Он делает паузу. Когда он заговорил снова, его голос стал тише. – Лучше, чем твой муж когда-либо знал.

Это утверждение вызывает такое буйство противоречивых чувств, что я испытываю искушение позвонить своему давнему терапевту, которая рекомендовала дыхательные упражнения для борьбы с сильными эмоциями, и сказать ей, что она идиотка. Убрав свои руки с его, я откидываюсь на спинку стула и просто смотрю на него.

Он терпеливо ждет молча, выражение его лица не читается, пока звук гортанного стона, доносящегося с другой стороны двора, не заставляет его взвести брови.

Когда он повторяется, он спрашивает: – Это...?

– Да. Добро пожаловать в мой мир.

Стон становится громче. Джеймс спрашивает: – Кто?

– Ты не видел, как местные эксгибиционисты занимаются своими делами?

– Нет. Я живу с другой стороны дома, с выходом на бульвар.

– Это Гаспар и Джиджи.

Как по команде, Джиджи кричит, а Гаспар стонет. Я машу руками к окнам. – Вуаля. Утренние и вечерние спектакли каждый день недели, бронирование не требуется, вход свободный.

– Ты их видишь?

– Из окон спальни и гостиной я практически могу сосчитать все их зубы.

Джеймс с интересом изучает меня. – Ты наблюдала за ними.

Он произносит это как утверждение, а не вопрос, в ответ на который мои щеки становятся горячими. – Да.

Его глаза заостряются, а голос понижается на октаву. – Тебе понравилось смотреть на них.

Еще одно утверждение. Может, он знает меня.

Может, он знает меня достаточно хорошо.

Я должна увлажнить губы, прежде чем ответить, потому что мое сердцебиение бешено колотится, а во рту внезапно пересыхает. – Да.

Прежде чем я успеваю смутиться из-за своего признания, Джеймс встает. Он берет меня за руку и тянет на ноги, а затем выводит из кухни в гостиную. Он останавливается в нескольких футах от окон, сбоку, так что мы спрятаны за тяжелыми бархатными шторами, но имеем четкий обзор наружу и освещенную квартиру напротив.

Джиджи стоит голая на кровати на коленях, запрокинув голову назад, голая грудь подпрыгивает, когда Гаспар въезжает в нее сзади, его руки обхватывают ее стройные бедра.

Таща меня перед собой, Джеймс обхватывает меня руками так, что мои руки оказываются прижатыми к моим бокам. Затем он опускает свой рот к моему уху и горячо шепчет: – Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, пока мы смотрим, как они трахаются, не так ли, солнышко?

На этот раз мне не нужно отвечать, потому что мы оба уже знаем, что это так.

Глава 21

Джеймс раздевает меня быстро и бесшумно, бросая мою одежду на соседнее кресло. Он останавливается, чтобы коротко рассмотреть кресло – большое пурпурное бархатное кресло с высокой спинкой и резными деревянными ножками, – а затем перетаскивает его туда, где я стою голая. Оно, должно быть, весит сотню фунтов, но этого не скажешь, глядя, с какой легкостью он обращается с этой вещью. Он ставит ее лицом к окнам.

Затем он срывает декоративную золотую шелковую кисточку с драпировки, ставит меня так, чтобы мой живот упирался в изогнутую верхнюю часть спинки стула, и затягивает мои руки за спину.

Он связывает мои запястья шелковым шнуром.

Мое сердцебиение учащается. – Джеймс...

– Не разговаривай, – рычит он своим доминирующим голосом. Из-под сиденья кресла он достает мои трусики, которые собирает в клубок и запихивает мне в рот. – Говорить буду я, дорогая. Ты просто слушаешь и смотришь.

Мой беспомощный стон приглушают трусики. В комнате тепло, но моя кожа покрывается мурашками. Я уже дрожу от предвкушения. Мои соски твердые. Дыхание неровное.

А мой разум мчится со скоростью миллион миль в час, пытаясь обработать все вопросы без ответов о мужчине, который сейчас стоит на коленях между моими раздвинутыми ногами.

Когда я чувствую, как горячий рот Джеймса припадает к моему клитору, я втягиваю в себя воздух. Удовольствие очень сильное. Он хватает меня за задницу обеими руками и делает из меня еду, посасывает и лижет, пока мои бедра не начинают дрожать.

Гаспар переворачивает Джиджи на спину. Он обхватывает ее лодыжки за плечи и наклоняется, чтобы погладить ее упругую грудь.

Джеймс просовывает толстый палец внутрь меня. Мы оба стонем одновременно.

– Эта сладкая киска станет моей смертью, – шепчет он, а затем возвращается к сосанию, скользя пальцем туда-сюда, когда мои бедра начинают соответствовать его ритму, покачиваясь вперед-назад на его лице.

Я стою с изогнутой задницей, со связанными за спиной руками и животом, упирающимся в стул, пока Джеймс ест меня, а Гаспар с силой вонзается в Джиджи.

Мой низкий, беспомощный стон поднимает Джеймса на ноги. Он стоит позади меня. Я слышу, как рвется фольга, его прерывистое дыхание, затем он засовывает свой твердый член в мое болезненное влажное влагалище и обхватывает большой рукой мое горло.

Он даже не пытается раздеться.

Я чувствую шероховатую ткань его джинсов на своем голом заду, прохладный металл расстегнутой молнии царапает мою кожу, подол его футболки касается моей спины, и это настолько потрясающе эротично, что он полностью одет, а я голая – беспомощная и уязвимая, связанная, – что я снова стону, вздрагивая.

Свободная рука Джеймса обхватывает мою грудь. Он сжимает мой напряженный сосок между пальцами, делает это сильнее, когда я выгибаюсь в его ладони.

– Тебе нравится немного грубее, не так ли, любимая? – шепчет Джеймс, быстрее входя в меня. – Тебе нравится, когда я тебя связываю и шлепаю по твоей заднице и твоей прекрасной киске. Ты любишь, когда я трахаю тебя глубоко и жестко.

Приближаясь к оргазму, я скулю. Я поднимаюсь на пальцы ног, наклоняя таз назад, чтобы он мог найти самый глубокий центр меня и взять его, владеть им, сделать его своим.

– О да, – дышит он, сжимая рукой мое горло, – Ты любишь это. Ты, блядь, любишь все это.

Ты, я хочу сказать, я люблю все это, потому что это ты даешь мне это. Но я не могу произнести ни слова, когда у меня во рту кляп.

Я благодарна за вынужденную тишину. Сейчас я не доверяю себе. Боюсь, что не смогу контролировать, какие темные истины вылетят из моего рта.

По ту сторону двора кричит Джиджи, выгибаясь из матраса, когда Гаспар наклоняется над ней, складывая ее почти пополам, его мышцы задницы сжаты. Он вонзается в нее снова и снова, издавая звуки, как животное.

Когда Джеймс протягивает руку и сжимает мой набухший клитор, я тоже кончаю. Мгновенно, неистово, все мое тело застывает.

Позади меня он застывает, держа меня, пока я бьюсь в конвульсиях.

– О, блядь, это так удивительно. – Он стонет, тянувшись к моему соску, вызывая еще один каскад сокращений, раскачивающих меня. – Ты должна подоить этот член, дорогая. Дои мой член своей роскошной жадной киской.

Я всхлипываю, не понимая, как они могут мне так нравиться, все его грязные, прекрасные слова. Как я могу обожать, когда со мной так обращаются, не важно, насколько осторожно. Как сильно я могу наслаждаться отказом от своих запретов под чарами его голоса и нашего безумного, плотского желания друг к другу, подобного которому я никогда не знала.

Он был прав: я люблю все это. Мне нужно все это.

И это пугает меня до самых темных уголков моей души, где тайком скрываются мои самые глубокие желания.

Задыхаясь, я падаю на стул. Джеймс убирает руку с моего горла и погружает ее в мои волосы, нежно оттягивая мою голову назад. Он наклоняется надо мной так, что его широкая грудь прижимается к моей спине.

Шепча мне на ухо, он начинает трахать меня короткими, идеальными движениями, рассказывая, какая я красивая, как хорошо ему со мной, как сильно он любит мое доверие. Его слова сплетают вокруг меня головокружительную паутину, и я кружусь, затерянная в мареве наслаждения, затерянная под магией, которую мы творим вместе, двое совершенно незнакомых людей, нашедших нечто редкое.

Мы откопали клад, который большинство людей копают всю жизнь и никогда не находят.

Но, как и большинство закопанных сокровищ, этот клад имеет проклятие. За такие находки надо платить. Ничто столь ценное не бывает бесплатным.

Пожалуйста, не умирай. Я не хочу, чтобы ты умирал. Пожалуйста, Джеймс. Пожалуйста, Джеймс.

Я издаю звук отчаяния. Мой любовник все еще шепчет мне на ухо, его голос густой. Я поворачиваю голову и смотрю на него. Его глаза закрыты, а между темными бровями пролегла борозда.

Он не обращает никакого внимания на Гаспара и Джиджи. Все его внимание приковано ко мне. К нам. К этому блаженству и безумию, которое мы создаем каждый раз, когда касаемся друг друга.

Он вздрагивает, стонет. Становясь более вертикально, он берет ладонями мою грудь и увеличивает скорость своих движений. Он сжимает и перекатывает мои соски между пальцами, а его тяжелые яйца бьются о мои мокрые складки, звук развратный и невероятно горячий.

Я смотрю сквозь окно, как Гаспар переворачивает Джиджи на живот. Он вонзает свой эрегированный член в тугой розовый узелок ее задницы и удерживает ее, пока она сопротивляется и стонет.

Но ее стон – это стон наслаждения, а не боли. Она шире раздвигает ноги, отталкиваясь, чтобы он вошел глубже. Он закрывает глаза и поворачивает лицо к потолку, его рот разинут, он трахает ее самые нежные места с выражением почти религиозного пыла.

Джеймс произносит мое имя. Это сломленный звук. Отчаянный.

Он переступает через край и тянет меня за собой.

Гаспар кричит.

Джиджи кричит.

И теплая парижская ночь вдыхает звуки страсти четырех любовников.

***

Когда я просыпаюсь утром и обнаруживаю, что снова одинока, разочарование настолько сокрушительное, что на мгновение мне становится трудно дышать.

– Не будь дурой, – ругаю я себя, глядя в окно спальни на еще одно блестящее, прекрасное летнее утро. – Ты слишком стара для иллюзий.

Слишком стара для надежды. Слишком истощена для мечтаний. Слишком опытная, чтобы быть настолько тупой, чтобы прицепить свое сердце к падающей звезде.

Я опускаю голову на поджатые колени и сердито обещаю себе, что если заплачу, то отрежу себе все волосы ржавыми ножницами.

Через несколько минут открывается входная дверь. Джеймс кричит: – Я принес кофе и круассаны!

Радость взрывается внутри меня, яркая и жгучая, как проглоченное солнце. Я падаю на бок и прячу лицо в подушку.

Это плохо. Очень плохо.

Хуже всего то, что я знаю, что это закончится трагедией, но мое глупое, упрямое сердце отказывается это понимать.

Тяжелые шаги пересекают квартиру и останавливаются у дверей спальни. – Только не говори мне, что ты заменила меня еще одной подушкой-бойфрендом.

Я поднимаю голову и смотрю на него, стоящего в дверях, как греческий бог, несущий кофе Starbucks. Вместо того, чтобы произнести жалкий сонет о звездных глазах, который мой мозг сочинил в десятисекундном интервале между тем, как он вошел, я терпко говорю: – Может, и заменила. Мистер Подушка чрезвычайно очарователен.

Голубые глаза мигают, Джеймс сжимает губы. – Хм. Я вижу, что эти твои друзья, набитые перьями, будут постоянной проблемой. Почему бы тебе не поспать, чтобы я мог собрать их всех и выбросить в окно?

Перевернувшись на спину, я потягиваюсь, с немалым удовольствием отмечая, как Джеймс жадно следит за каждым движением моего обнаженного тела. – Ты ревнуешь к неодушевленному предмету?

Он улыбается. Где-то на небесах хор ангелов начинает петь. – Я ревную ко всему, что касается тебя и не является моими руками.

Отбросив притворное равнодушие, я протягиваю к нему руки и шевелю пальцами. – Кстати, о твоих руках, я хочу их. Иди сюда.

– Такая требовательная, – снисходительно бормочет он.

– Я всегда требовательна до того, как выпью утреннего кофе. К тому же, раздражительная. Лучше поторопись и тащи свою задницу сюда, пока я не устроила истерику.

Его улыбка становится тлеющей. Он ставит пакет с круассанами и чашки с кофе на комод. Затем перебегает через комнату и прыгает на кровать, приземляясь прямо на меня.

– Уф!

Джеймс покрывает поцелуями все мое лицо и шею, смеется. – Уф. Я был осторожен, чтобы не сломать тебя.

Он не сломал меня, но это не значит, что я собираюсь это признать. – Ты весишь тонну! Я не могу дышать!

Он поднимает голову и улыбается мне. – Ты не можешь дышать из-за того, сколько я вешу, или из-за того, что я лежу на тебе со всем своим невероятным мужеством?

Я перестаю делать вид, что пытаюсь вылезти из-под него, и просто смотрю на него, качая головой. – Это не твои мышцы весят слишком много. Это твое эго.

Ты, наверное, самый высокомерный мужчина, которого я когда-либо встречала.

– Наверное? – дразнится он. – Я соглашусь с этим.

Мы улыбаемся друг другу некоторое время, пока что-то в моей груди не тает, и я должна отвести взгляд, чтобы он этого не увидел.

Джеймс наклоняет голову и шепчет мне на ухо: – Ты уже должна знать, что от меня не спрячешься, дорогая.

Я закрываю глаза и вздыхаю. – Боже, это так раздражает.

Он смеется, тыкаясь носом в мои волосы. – Ты любишь это.

Опять это слово: любовь. Оно всплывает в случайных паузах в разговорах, как какой-то устойчивый сорняк.

Он, видимо, чувствует, как меня пронизывает дрожь при мысли об этом страшном слове из пяти букв, потому что когда он поднимает голову и смотрит на меня, его выражение лица теряет свою легкость. Теперь на меня смотрит Интенсивный Джеймс, с острыми краями и глазами, похожими на лазеры.

Я умоляю: – Пожалуйста, не говори ничего. Я только что проснулась. Я не пила кофе. Я не в том состоянии, чтобы иметь с этим дело.

– Иметь дело с чем? Нет, не смотри на стену. Cмотри на меня.

Жуя губу, я сосредотачиваюсь на расщелине на его подбородке. Это гораздо более безопасное место, чем черная дыра его глаз, которая высосет из меня правду.

Он ждет, пока я заговорю, обхватив руками мое лицо, а его тело напряглось от ожидания. Когда я затягиваю с ответом, он тихо спрашивает: – Иметь дело с чем, Оливия?

А, к черту. Если я совру ему, он узнает, так что нет смысла пытаться.

Я говорю: – С этим, – потом беру его руку и прижимаю к груди, прямо над своим колотящимся сердцем.

Я думала, что уже видела, как горят его голубые глаза, но сейчас в них горят целые планеты.

Он прижимается к моей грудине, широко расставив пальцы, так что его большая ладонь охватывает почти всю ширину моей груди. – Это то, что ты чувствуешь ко мне?

Под его ладонью мое сердце – дикий зверь.

Протягивая руки, чтобы погрузиться в густой шелковый беспорядок его темных волос, я шепчу: – Это песчинка во вселенной, состоящей из пляжей, что я чувствую к тебе.

Потом я целую его, потому что когда-то, не так уж и далеко в будущем, его не станет, и я больше никогда не буду иметь удовольствия целовать такого прекрасного мужчину, как он.

Он жадно целует меня в ответ, издавая призывные звуки низко в горле. Когда мы разрываемся, мы оба задыхаемся.

Он скользит рукой вдоль моего тела и забирается под меня, обхватывая мою задницу. Когда я прижимаюсь бедрами к его тазу, он ругается себе под нос.

– Через час я сажусь на самолет. Внизу меня ждет машина.

Опять Германия? Так быстро? Он не уточняет, и хотя я хочу спросить, но не могу. Но вскоре меня отвлекает его следующее заявление.

– Но мы поговорим об этом, когда я вернусь.

Его тон мрачный. Я не могу решить, это обещание или предупреждение, и это меня раздражает. – Последнее, что я слышала, мы жили одним моментом. Никаких вопросов, никаких обязательств, никаких сожалений. Ничего не напоминает?

Его губы скривились. – Ты думаешь, что я забыл бы хоть что-то из того, что сказал тебе, умник?

– Так ты просто нарушаешь правила на ходу?

Он смотрит на меня какое-то мгновение с той же нервной невозмутимостью, которая иногда на него находит, с той сменой, которая напоминает хищника, преследующего свою добычу.

Будто признаваясь в убийстве, он тихо проговаривает: – Ты даже не представляешь, какие правила я нарушаю, Оливия. Но если бы ты попросила меня, я бы нарушил все правила, которые существуют. Я бы разбил каждое из них на куски.