Текст книги "Идеальные незнакомцы (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Внимание! Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на канал-переводчика запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.
Перевод каналом #novels_for_us
ИДЕАЛЬНЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ
Джей Ти Джессинжер
Аннотация:
Писательница Оливия Росси не может написать ни одного слова с тех пор, как два года назад трагедия всколыхнула ее мир. С разбитым сердцем и все еще преследуемая прошлым, она принимает предложение провести лето в квартире подруги в Париже в поисках исцеления и своей потерянной музы.
Взамен она находит Джеймса, загадочного незнакомца, который зажигает в ней неожиданную и всепоглощающую страсть.
Договорившись не раскрывать друг другу о себе ничего, кроме имен, Оливия и Джеймс начинают бурный роман. Но чем больше времени они проводят вместе, тем больше Оливия начинает понимать, что ее летнее увлечение превращается в мощную связь... и что магнетический мужчина, в которого она влюбляется, может оказаться совсем не тем, кем кажется.
Содержание:
Часть I
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Часть II
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Часть III
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Эпилог
Для Джея, моего идеального незнакомца.
Часть I
⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀
Мир ломает всех, и после этого многие становятся сильнее на сломанных местах. Но тех, кого он не ломает, он убивает.
Эрнест Хемингуэй
Глава 1
⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀
Блондинка лежит голая на спине на матрасе, поджав колени и раздвинув бледные бедра, ее руки сжаты в кулаки в простынях. Мужчина, полностью одетый и неподвижный, стоит возле кровати, глядя на нее сверху вниз. На ее обнаженное тело, молодое и стройное, натянутое от предвкушения, предложенное для его обозрения, словно выставка спелых плодов.
Мужчина наклоняется и кладет одну руку на кровать возле головы блондинки.
Другой рукой он обхватывает ее горло.
– …как тебе здесь живется? Как тебе квартира?
Гравийный голос в моем ухе – это мой литературный агент Эстель, которую я знаю уже много лет. Она выкуривает две пачки Virginia Slims в день и имеет ту же высокую прическу улей, которую носит с шестидесятых годов, только теперь она серая, а не черная, как лак для обуви. Даже не пять футов высотой на каблуках, вся такая болтливая и смелая, она – крошечный птенец в винтажном платье от Chanel, который откусит вам голову так же легко, как и подарит улыбку.
Большинство людей считают ее ужасной, но у меня слабость к резким женщинам.
Я слишком хорошо знаю, какие удары жизнь может нанести, прежде чем ты закаляешься.
– Город такой же красивый, как ты и обещала, Эстель. А твоя квартира, – блондинка выгибается, когда мужчина целует ее крепко, жадно, его рука скользит от горла к полной, розовой груди, – удивительная. Расположение идеальное.
Насколько идеальное? Последний этаж элегантного десятиэтажного дома в шикарном жилом районе, этажом выше и прямо через затененный двор от привлекательной пары, которая собирается заняться сексом.
Они не потрудились закрыть шторы в своей спальне. Это означает, что оттуда, где я стою в гостиной Эстель, я имею беспрепятственный обзор.
Может, это часть всего этого? Дикий трепет от того, что за ними может наблюдать любой из соседей?
А может, в этом вся суть.
Эстель говорит: – Это замечательно, куколка! Я так счастлива, что тебе нравится. После наступает напряженная пауза: – Надеюсь, смена обстановки будет вдохновлять.
О, это вдохновляет, но не в том смысле, который она имеет в виду.
Мужчина сжимает запястья блондинки в своих руках и перемещает свой голодный рот с ее груди на живот, затем между ее ног. Откинув голову на подушку и закрыв глаза, она стонет.
У меня мурашки по коже, от этого стона, разносимого по двору в прохладном послеобеденном воздухе. Я не могу вспомнить, когда в последний раз издавала такой гортанный звук от удовольствия. Если вообще когда-либо.
Очевидно, у ее партнера довольно талантливый язык.
Я не могла видеть его лицо, не четко, только мельком в профиль, а теперь и вовсе не вижу, потому что оно спрятано между парой бедер, и меня охватывает любопытство. Как выглядит этот эксгибиционист? Он красивый? По-домашнему уютный? Простой, как кусок белого хлеба? Какой мужчина мог убедить женщину так бесстыдно выкручиваться на глазах у нескольких десятков потенциальных свидетелей?
Или это была ее идея? Я имею в виду, что она молодая и красивая. Это сочетание, которое может заставить человека делать чрезвычайно глупые вещи.
Откуда мне знать. Список дерьма, которое я сделала под влиянием своей потерянной молодости, удручающе длинный.
Но это. Что ж. Скажем так, такое поведение не было в моем репертуаре в том возрасте.
Не мне судить. Они никому не вредят. Наверное, я просто завидую.
Нет, я точно завидую. Боже, вы только послушайте ее! Этот крик может разбудить мертвых!
Я отворачиваюсь от окна, когда блондинка кончает во всю мощь своих легких, и направляюсь на кухню в поисках выпивки.
Страсть к бурбону – одна из многих вещей, которые у нас с Эстель общие, и я рада, что одна часть кладовой на ее кухне полностью заставлена алкоголем. Там есть и винный холодильник, но от сахара у меня болит голова, поэтому я обхожу коллекцию изысканных бургундских вин и откупориваю бутылку лучшего из Кентукки. Делаю глоток прямо из бутылки, не заморачиваясь бокалом.
Если я собираюсь провести следующие три месяца, слушая оргастические крики моих соседей, мне понадобится серьезная поддержка.
Эстель говорит: – Номер управляющего на холодильнике, куколка. Не стесняйся звонить ему, если кондиционер выйдет из строя. Я знаю, что ты не хочешь никого беспокоить, но эта установка ненадежна. И этим летом будет около тысячи градусов. Глобальное потепление, знаешь ли.
Я делаю еще один глоток, слушая ее болтовню.
– У тебя джетлаг? У меня есть травяные сборы от этого в аптечке в мастерской. Конечно, ты знаешь, что в шкафчиках с выпивкой тебе всегда рады. Маленький рынок на углу имеет божественный выбор сыров, а на улице Desnouettes, в квартале от квартиры, каждый вторник и четверг до сентября работает фермерский рынок.
Она уже рассказывала мне все это перед моим отъездом из Нью—Йорка, но Эстель знает, что такое основательность. Очередной оргазм, доносящийся из—за окон гостиной, заставляет меня глотнуть еще бурбона и подумать, не заселиться ли мне в отель, чтобы избежать этого шума.
– Теперь послушай, – говорит Эстель, становясь серьезной, – Я не шутила, когда говорила тебе успокоиться и просто расслабиться. Отдохни, хорошо поешь, много гуляй. Постарайся не думать.
На самом деле она имела в виду: постарайся не вспоминать.
Постарайся перестать винить себя.
Постарайся отпустить прошлое.
Если бы.
Если бы отпустить прошлое было так же легко, как просто решить это сделать, меня бы вообще не было здесь, за тысячи миль от дома. Но люди не понимают, что прошлое – это живое, дышащее существо, которое существует независимо от наших желаний или лучших намерений. Оно никуда не исчезает, и оно точно не невидимое. Его отпечатки размазаны по каждому мгновению настоящего, его вес тянет за собой каждую секунду будущего, его последствия отражаются в каждом коридоре нашей жизни.
Мы не можем избавиться от прошлого так же, как не можем остановить вращение Земли.
Но я должна делать вид, что прилагаю усилия, потому что никто не любит нигилистов. Ты можешь находиться в депрессии до тех пор, пока люди не потеряют терпение и не начнут закатывать глаза за твоей спиной.
– Безусловно, – говорю я с фальшивой радостью, – Никаких попыток думать не будет.
Эстель кажется довольной. – Хорошо. А если тебя вдруг озарит муза...
– Ты узнаешь об этом первой.
Когда очередной душераздирающий крик отскакивает от стен гостиной, я закрываю глаза и легонько ударяюсь головой о дверь кладовки.
***
Через два часа я смываю с себя дорожную грязь, сажусь за столик в очаровательной кофейне неподалеку от квартиры и пью слишком дорогой эспрессо, проклиная каждое решение, которое привело меня сюда.
Деревья оживают от пения птиц. Сладкий аромат вишневого цвета ароматизирует воздух. Небо над головой – безграничная сказочная голубизна, усеянная ватными облаками, настолько идеальными, что они выглядят нарисованными на съемочной площадке.
В Париже июнь, и это до смешного романтично.
По крайней мере, я чувствую себя смешной, женщиной, которую сопровождают только призраки, в то время как толпы молодых влюбленных, держась за руки, прогуливаются по затененной аллее или нежно смотрят друг на друга через хрустящие белые льняные скатерти слева и справа от меня.
Город любви. О чем я думала, когда ехала сюда?
Я чувствую себя атакованной всей любовью, которая меня окружает. Я чувствую себя жертвой, будто сама любовь издевается над моей болью, радостно вонзая в меня отравленные ножи.
Опасность чрезмерно активного воображения. Если бы я не стала писательницей, то сидела бы где-то в мягкой камере, царапая стены.
Когда звонит мой мобильный, я быстро отвечаю, благодарная за то, что меня отвлекают.
– Алло?
– Привет, малышка! Как дела?
Это моя подруга Келли, и ее голос немного слишком яркий. У меня закрадывается подозрение, что в течение следующих нескольких дней, когда я буду обустраиваться, я буду получать много таких веселых звонков от знакомых людей. Они все так хотят, чтобы я двигалась дальше, что это вызывает у меня беспокойство.
Но я думаю, что для них два года прошли с другой скоростью, чем для меня. Законы времени и физики искажаются горем, искривляясь вокруг него так, что одно мгновение можно проживать снова и снова, вечно.
Я говорю Келли: – Если под словом все ты имеешь в виду мою грудь как единое целое, то ответ, увы, – низко.
– Пшш. У тебя лучшие сиськи из всех, кого я знаю.
– Спасибо за этот вотум доверия, но ты работаешь в доме престарелых. Большинство сисек, которые ты видела, потеряли свою упругость во времена администрации Картера.
– Все относительно, крошка. Посмотри на это с другой стороны: если бы ты была голой и должна была наклониться, чтобы что-то подписать, тебе не пришлось бы прятать грудь под мышку, чтобы она не мешала.
Я вспоминаю молоденькую блондинку, чья грудь была настолько упругой, что гравитация не влияла на нее, даже когда она лежала на спине, и говорю: – Это точно повод отпраздновать.
– Сколько времени в Париже? Ты опережаешь меня или отстаешь?
– Я опережаю на шесть часов. Как ты этого не помнишь? Ты же была здесь десятки раз!
Келли вздыхает. – Я уже ничего не помню. Майк постоянно повторяет, что у меня мозг как решето.
– У тебя не мозг, как решето, Келл. У тебя четверо детей, ты работаешь полный рабочий день, а твой муж считает, что домашней работой может заниматься только кто-то с парой яичников. Перестань себя корить.
В ответ Келли говорит что-то, чего я не понимаю.
– Что? Прости, я не слышу, что ты говоришь.
Я слишком озабоченно смотрю на Адониса, который только что сел за стол напротив меня.
Краткий итог для потомков. Или пропустите список и представьте себе жеребца в расцвете сил, который в замедленном темпе скачет по пляжу, его шелковистая грива развевается, как флаг, а глянцевая шерсть сверкает на солнце, и вы получите общее представление.
У него взъерошенные каштановые волосы, спадающие на широкие плечи, расщепленный подбородок, который поразил бы даже Супермена, и грациозные движения конечностей, несмотря на его грозные размеры. Одетый в расстегнутую белую рубашку на пуговицах и выцветшие джинсы, с недельной бородой на угловатой челюсти, с кожаным ремешком на запястье, он излучает животный магнетизм, настолько сильный, что я чувствую его даже отсюда, где сижу.
Очевидно, это чувствуют и все остальные, судя по тому, какую волну осознания вызывает его присутствие у посетителей ресторана. Головы поворачиваются в его сторону, словно их дергают за ниточки.
Но ошеломляющий незнакомец не замечает всего того внимания, которое он привлекает. Все эти брошенные украдкой взгляды, как мужские, так и женские.
Несомненно, он привык к этому. Он – первоклассный стейк, как сказала бы Келли.
Воистину, он сокрушительный.
Если бы вы знали меня, вы бы знали, что это не то слово, которое я использую легкомысленно.
И Боже, о Боже, какие невероятные глаза. Голубее, чем безоблачное небо над головой, окруженные густыми черными ресницами. Они мощные. Пронзительные. Проницательные. И еще какие-то другие сексуально побудительные слова, которые я сейчас не могу вспомнить, потому что ужасное осознание того, что меня поймали на том, что я пялюсь на него, затмило мой мозг.
Он смотрит в ответ.
– Я спрашивала, не была ли ты еще в кафе Blanc, – кричит Келли, так, будто у меня начались проблемы со слухом после того, как мы поздоровались, – Обязательно скажи Анри, что это я тебя послала, иначе он возьмет с тебя двойную плату – он проклятый мошенник!
Последнюю фразу она произносит с любовью. Ничто не приносит ей большей радости, чем крепкие дружеские отношения, которые она завязывает, когда кто-то неудачно пытается ее обмануть.
Во время ее первого визита в Париж, во время учебы в колледже, владелец кафе, считая ее несчастной американской туристкой, завысил цену на ее блюдо. Возникший спор стал чем-то вроде местной легенды. Когда я представилась хостес как подруга Келли, она спросила, хранит ли Келли до сих пор левое яичко Анри в банке на кухонном столе.
Я с серьезным лицом ответила, что она хранит его в холодильнике.
– Я, в общем, сейчас в кафе Blanc, – говорю я ей, не отводя взгляда от незнакомца.
– Круто! Это фантастически, правда?
Пронзительный взгляд незнакомца падает к моим губам. Мышца на его челюсти сгибается. Он увлажняет свои полные губы.
Боже... это была вспышка, или кто—то только что разжег огонь под моим стулом?
Что бы это ни было, это что—то новое. Годами мое тело не чувствовало ничего, кроме холодного озноба. Смущенная, я едва слышно проговорила: – Это... замечательно.
– Что? – воскликнула Келли, – Крошка, я тебя едва слышу! Говори громче!
– Я сказала, что это замечательно!
Официант без подбородка и с носом, похожим на клюв тукана, материализуется возле моего столика, нахмурившись на телефон в моей руке. Он говорит по-французски, резко жестикулируя на телефон.
Я не понимаю языка, но улавливаю его суть: Вы ведете себя грубо. Как это по-американски. Возможно, дальше вы захотите насрать на Эйфелеву башню?
Я хмурюсь на него, жалея, что здесь нет банки из-под яиц, потому что я бы добавила туда еще несколько. – Мне нужно идти, Кэлл. Я перезвоню тебе позже, хорошо?
Она все еще кричит на том конце провода, когда я кладу трубку.
Официант кладет счет на стол, а затем пристально смотрит на меня. Он хочет, чтобы я ушла, чтобы он мог отдать мой столик одной из милых пар, которые ждут в очереди у дверей.
Я уже собиралась уходить, но наглецы пробуждают во мне в крови упрямый сицилийский нрав. Я предлагаю ему улыбку, такую острую, что она могла бы разрезать сталь. – Еще один эспрессо, пожалуйста. И десертное меню.
– Десерт? Вы еще не заказали основное блюдо.
Его английский с сильным акцентом. Его брови нахмурены. Губы искривлены.
До сих пор я никогда не встречала человека, который мог бы насмехаться всем телом.
Я спрашиваю: – Вы всегда такой наблюдательный или это особый случай?
Он, фыркнув и раздувая свои огромные ноздри, отворачивается.
И тогда я слышу хихиканье.
Меня раздражает то, что я точно знаю, от кого оно исходит. Мне даже не надо оглядываться, чтобы понять, что голубоглазый жеребец был свидетелем моей маленькой драмы с официантом и нашел ее забавной.
Поэтому я не оглядываюсь. Мне не интересно быть комедийным шоу для красавчика, который держит в плену полресторана.
Я знаю, что это странное предубеждение, но я всегда тайно думала, что этика мужчины существует в обратной пропорции к его внешности. Вы просто не можете доверять парню, который может выбрать любую женщину на расстоянии крика. Такая власть развратит даже самую чистую душу.
Игнорируя все, кроме тепла солнца на моем лице, я откидываю голову назад и закрываю глаза.
Через мгновение глубокий голос говорит: – Могу присесть?
Напуганная, я поднимаю голову. Голубоглазый незнакомец стоит возле моего стола и смотрит на меня сверху вниз, его рука лежит на спинке стула напротив меня. По его уверенной позиции я понимаю, что он ожидает моего согласия, но этого не произойдет.
Я отказываюсь быть заранее решенным вопросом.
– Нет, я жду кое-кого.
Игнорируя мой ответ, он садится.
Титулованный придурок.
Мы снова смотрим друг на друга, на этот раз вблизи.
Несмотря на мою дискриминацию в отношении его смазливого личика и плохих манер, я должна признать, что он невероятно привлекателен. Какая бы ДНК не отвечала за такую квадратную челюсть, он должен клонировать ее и подарить моему официанту без подбородка.
Пристально глядя на меня, он говорит: – Я бы с удовольствием вас нарисовал.
Разве вы не ненавидите, когда человек открывает рот и все портит?
Думаю, не стоит удивляться, что этот парень не смог придумать лучшего вступительного слова, чем то, что он только что мне выдал. Вероятно, женщины бросаются к его ногам с самого рождения. К тому же, такая красота, как у него, редко сочетается с эквивалентным интеллектом. Но все равно я заставляю себя не закатывать глаза.
– Просто из любопытства, это работает?
Его темные брови опускаются над голубым взглядом. – Что работает?
Его английский безупречен. У него нет акцента, французского или другого. Он, должно быть, приехал сюда в отпуск из страны прекрасных людей, которые не понимают слова нет, потому что никогда его не слышали.
– Эта фишка. “Я бы с радостью тебя нарисовал”. Неужели женщины на это ведутся?
Голубоглазый задирает голову, изучая меня. – Ты думаешь, что я делаю тебе предложение.
Он говорит это как утверждение, а не вопрос. Утверждение, подчеркнутое намеком на смех.
И я чувствую мгновенное, жгучее унижение.
Этот парень не пытается меня подцепить. Его взгляд не был взглядом мужчины, которого сексуально привлекает женщина. Ему было просто интересно смотреть на меня, такую одинокую и убитую горем, как я, торчащую, как непокорный и нежелательный сорняк в этом саду роз.
Стараясь быть невозмутимой, я пренебрежительно машу рукой. – Моя ошибка. Прости.
– Не стоит. Я делаю тебе предложение.
Я начинаю моргать и не могу остановиться. Унижение уже прошло, но я растеряна и моргаю, как сумасшедшая сова.
Когда я обращаю внимание на скатерть и свою руку, лежащую на ней, слегка дрожащую, Голубые Глаза продолжает разговорным тоном, как будто он еще не до конца пересек мои провода.
– Я имею в виду, позировать для портрета. У тебя потрясающее лицо. А твои глаза, они...
Он замолкает, подыскивая слово, а потом тихо говорит: – Призрачные.
Мои невидимые щиты опускаются и окутывают меня, защищая сердце от боли, разливающейся в груди. Я потратила много времени на создание своих щитов, и пока я снова не подняла глаза, они никогда не подводили меня.
Но когда наши взгляды встречаются в этот раз, я не готова к этой силе.
Однажды я наступила на провод под напряжением. Мне было восемь лет. Во время бури в нашем дворе был поврежден электрический столб, который упал на землю. Я выбежала на улицу, чтобы исследовать, прежде чем предостерегающий крик отца остановил меня, и сила напряжения, которая пронзила мое тело, когда моя босая нога коснулась провода, отбросила меня на половину двора.
Глядя в прекрасные голубые глаза этого незнакомца, я чувствую то же самое.
– Я Джеймс.
Его голос стал хриплым. В его теле появляется новое напряжение, будто он сдерживается, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться ко мне.
А может, это мое воображение, которое безудержно разгулялось.
– Оливия, – произношу я.
В наступившей тишине звуки кафе кажутся невыносимо громкими. Звон столового серебра о тарелки. Болтливые голоса переходят в нервные крики. Румянец на моих щеках растекается по шее, а пульс зашкаливает.
Никогда еще мужчина не смотрел на меня так, с такой грубой, бесстрастной интенсивностью.
Я чувствую себя голой.
Чувствую, что меня видят.
Когда рядом со мной появляется официант, я едва не выпрыгиваю из кожи.
– Мадам. – Излучая снисходительность, он протягивает мне меню десертов и предлагает насмешливый поклон.
– Я передумала. Я просто оплачу счет и уйду, спасибо. – Я снимаю сумочку с кресла и ищу в ней кошелек.
– Ты говорила, что ждешь кого-то, – напоминает мне Джеймс.
– Я солгала.
Джеймс откидывается на спинку стула и пристально рассматривает меня. Официант переглядывается между нами, выгибая бровь, потом говорит что-то по-французски Джеймсу, который качает головой.
У меня возникает ощущение, что они знакомы, что Джеймс – постоянный посетитель, и я решаю, что больше никогда сюда не вернусь.
Я бросаю несколько купюр на маленький черный пластиковый поднос, на котором лежит мой счет, и встаю, поспешно наткнувшись на стол и опрокинув стакан, безуспешно пытаясь не заметить, как три молодые женщины за соседним столиком осматривают меня с ног до головы и шепчутся друг с другом.
Эти хихиканья. Эти ехидные, насмешливые улыбки.
Когда-нибудь они станут такими, как я, которые будут мчаться к сорока с растяжками и морщинами и новым сочувствием к другим, которое принесет только разложение собственного тела и вес всех разбитых мечтаний, но сейчас они красивые и самодовольные, уверенные в своем превосходстве над неуклюжей туристкой, которая с ужасом отступает от первого настоящего чувства, которое она испытала за долгие годы.
Я не оглядываюсь, когда выхожу, но чувствую прожигающий взгляд Джеймса, следящего за мной вплоть до двери.
Каким-то образом, на этот раз я знаю, что это не мое воображение.
Глава 2
Квартира Эстель – это дитя любви Букингемского дворца и марокканского борделя девятнадцатого века.
На неоклассической витрине выставлены памятные тарелки из фарфора с королевской свадьбы Чарльза и Дианы в 80-х годах. Диваны из красного бархата покрыты пурпурными шелковыми подушками. Золотые кисти оттягивают бордовые парчовые портьеры с высоких окон, главная ванная комната – буйство инкрустированной индиго-зеленой мозаики, а стены гостиной украшают импозантные картины маслом в позолоченных рамах с изображением мрачных предков и охотничьих отрядов на лошадях. Потолки изобилуют мешаниной осветительных приборов – от витиеватых хрустальных люстр до резных бронзовых фонарей, инкрустированных цветным стеклом.
Декоратор был явно шизофреником, но каким-то чудом все противоречивые элементы сочетаются вместе, что делает место уютным.
Неудивительно, что мне нравится его эксцентричность. Чем старше я становлюсь, тем рациональнее кажутся странности.
Я зеваю и вытягиваю ноги под простынями из египетского хлопка на массивной кровати с балдахином Эстель, когда слышу стон. Он доносится сквозь окно, которое приоткрыто во двор.
Я замираю, прислушиваясь.
Стон повторяется, на этот раз громче. Я натягиваю простынь на лицо и глубоко вздыхаю, поскольку стоны продолжают увеличиваться в громкости и продолжительности. Быстрый взгляд на часы подтверждает, что еще нет шести утра.
Я не могу быть человеком в такое время без полчашки кофе и чего-то с таким количеством сахара, что может вызвать диабетическую кому, а те двое напротив меня набросились друг на друга, как кролики. Кто обладает такой энергией?
– Наверное, это все наркотики, – говорю я пустой комнате, когда блондинка приближается к оргазму. Надеюсь, что стеклопакеты выдержат ее пронзительные крики.
Вдруг я злюсь. Что, черт возьми, эти люди думают о себе, нарушая мой первый ночной сон в месте, которое Эстель назвала успокаивающим и целебным? Этот шум точно не успокаивает или исцеляет, вот что я вам скажу!
Меня, во всяком случае. Судя по звукам, блондинку исцеляет изнутри какой-то довольно эффектный член.
Откинув простыни, я смотрю в потолок. Раздумываю, стоит ли выбить окна и выкрикнуть им нецензурную брань или оставить на двери письмо с парой крепких слов, когда понимаю, что мой мозг – единственная часть моего тела, которую раздражают игривые выходки моих соседей.
Остальная часть меня возбуждена.
За считанные секунды я вступаю в умственный спор с собой и еще одним голосом, который принадлежит Келли, потому что она знает все мои самые темные тайны и всегда появляется в моей голове без предупреждения.
Давай, девочка. Потри немного. Ты это заслужила.
Пожалуйста. Я не собираюсь мастурбировать под звуки того, как мои соседи занимаются сексом.
Почему нет, черт возьми? Они же такие сексуальные!
Потому что это извращение, вот почему. И они не сексуальные, а показушные.
Ага. Вот почему твой женский сад только что вспыхнул, потому что они не сексуальные.
Женский сад? Тебе что, девяносто? И я ничего не могу поделать, если у моей вагины есть собственный разум! Это не значит, что я должна ее слушать!
Точно. Ты не слушаешь. Тогда, я удивляюсь, почему у тебя рука между ног?
Я стону, прогоняя разговор из головы, сжимаю бедра и очень стараюсь не наслаждаться ощущением, как мои пальцы трутся туда-сюда по влажному шву пижамных штанов.
Стараюсь – и эффектно проваливаюсь.
Честно говоря, я шокирована, что до сих пор испытываю какие-то эротические чувства. Прошли годы с тех пор, как малейший проблеск тепла касался моего крестца, еще больше лет до этого я пыталась удовлетворить себя. У меня была, как я считаю, полноценная сексуальная жизнь с моим мужем, хотя мы не были авантюристами ни в каком смысле. И хотя в последних углях нашего брака секс исчез совсем, я никогда не прибегала к самоудовлетворению, потому что никогда не имела к этому желания.
Мое либидо умерло вместе со всем остальным, что имело значение.
За исключением вчерашнего дня, когда обжигающий синий взгляд незнакомца зажег меня, как рождественскую елку, и послал ударные волны тепла, пульсирующие прямо в моем сердце.
– Я Джеймс, – сказал он таким тоном, будто уже входил в меня.
Серия мужских стонов с другой стороны двора заставляет мои пальцы скользить внутри моей хлопковой пижамы и мимо трусиков. Я уже насквозь мокрая. Я кусаю губу и зажмуриваю глаза, как виноватый ребенок, которого поймали за руку в банке с печеньем.
Перегретая, давно заброшенная банка для печенья, печенье в которой быстро рассыпается на кусочки.
– Джеймс, – шепчу я, представляя его сверху.
Он был большим мужчиной. Намного больше моего мужа или тех нескольких любовников, которые были у меня до него. Обычно мне нравятся мужчины с подтянутым телосложением, которые хорошо выглядят в дорогих костюмах. Типичный тип с Уолл-стрит, чистенький, с наманикюренными ногтями, который заработал бы себе грыжу, если бы попытался меня поднять.
Джеймс, крепкий голубоглазый жеребец, наверное, мог бы поднять меня над головой своим мизинцем.
Как это – лежать под мужчиной такого размера? Чувствовать, как напрягаются все эти мышцы, когда он выгибает бедра, ощущать скольжение его шершавых рук по моей коже, чувствовать его горячее дыхание в ухе, когда он стонет от животного удовольствия так же, как стонет мужчина на противоположной стороне двора?
Наверное, очень вкусно.
Мои пальцы двигаются быстрее, когда мое воображение перебирает руль власти. Я набрасываю набрасываю короткую сцену со мной и Джеймсом в главных ролях.
Ее бедра сжимают его сильные бедра. Ее волосы темными волнами растекаются по подушке. Она корчится под ним, кричит, когда он трахает ее короткими, жесткими движениями, ее грудь подпрыгивает с каждым толчком. Он держится над ней, кожа лоснится от пота, он доминантный и сосредоточенный, полностью контролирует ситуацию.
Вдруг он поднимается на колени. Он переворачивает ее. Одной рукой обхватив ее за талию, он поднимает ее зад в воздух и входит в нее сзади.
Удовольствие стирает все мысли из ее головы, она зарывается лицом в подушку и кричит.
Он запускает руку в ее волосы, шлепает ее по ягодицам и издает звук, похожий на волчье рычание.
Я бурно кончаю со звуком, который частично похож на вздох от шока, а частично на вопль, все мое тело застывает, спина выгибается на кровати. Мои глаза открываются, когда сокращения трясут меня, снова и снова, дергая мое тело, а вместе с ним и всю кровать.
Затем я падаю на матрас и растворяюсь в слабом, неверующем смехе.
Я только что довела себя до оргазма под саундтрек эксгибиционистов, занимающихся сексом.
Я извращенка.
Келли гордилась бы мной.
Каким бы замечательным ни было мое импровизированное маленькое порно, в нем был один вопиющий недостаток: если бы мужчина когда-нибудь шлепнул бы меня по заднице, я бы развернулась и ударила его по лицу.
Я имею в виду, я думаю, я бы так и сделала. Я почти уверена. Никогда никто не пытался это со мной сделать, но шлепки по заднице во время секса кажутся мне чем-то вроде жестокого обращения. Или просто чем-то глупым. В любом случае, я очень сомневаюсь, что мне когда-нибудь придется узнать, потому что мои шансы на будущую сексуальную встречу с мужчиной, которому нравятся подобные вещи, можно классифицировать как мизерные или нулевые.
Альфа-волкам, шлепающим по заднице, не подавать заявки, большое вам спасибо.
Интересно, чтотыфантазируешьобэтом, замечает Келли, которая живет в моей голове, спокойно подпиливая ногти.
На что я отвечаю: – Замолчи, – и встаю с кровати, избегая своего отражения в зеркале в ванной комнате, когда иду под душ.
Слишком рано утром, чтобы увидеть, как выглядит вуайерист с глазами с призраками и противоречивыми чувствами относительно грубого секса.
***
Позже, днем, я сижу за огромным письменным столом в библиотеке Эстель, заставленной первопечатными изданиями классиков, и смотрю на желтый лист бумаги в клеточку, с ручкой в руке, до краев наполненная страхом, спесью и экзистенциальными страданиями, которые испытывает каждый писатель, оказавшись перед чистым листом, когда звонит звонок в дверь.
– Слава Богу! – кричу я, увядая от облегчения. Я бросаю ручку и тяжело вздыхаю.
Именно такие моменты подтверждают для меня существование и милосердную природу высшего существа. Я сидела на одном месте, уставившись в одну и ту же чистую страницу, уже целый час.
Я уже собиралась снова откупорить бурбон.
Я вскакиваю со стула и спешу через квартиру к входной двери, которую с чрезмерной силой открываю с размаху. Она ударяется о стену. К маленькому пожилому мужчине, стоящему на пороге, я восклицаю с театральным размахом рук: – Здравствуйте! Чем я могу вам помочь?
