Текст книги "4 месяца (ЛП)"

Автор книги: Джессика Гаджиала

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Доктор закончила, дала мне лекарства от тошноты, а затем от мигрени, сказав, что собирается сделать рентген моих ребер и головы, чтобы я держалась крепче, пока лекарства не начнут действовать, затем вручила мне одеяло и направилась к выходу.

Прошло всего несколько секунд, прежде чем Брок нарушил тишину.

– Вы, грязные чертовы лгуны.

Моя голова вскинулась, на долгий миг лишив меня зрения.

– Что?

– Это не была дрожь женщины, которую регулярно трахает парень, который ей нравится. Это была дрожь женщины, которая умирает от желания быть оттраханной парнем, который ей нравится. – Я не считала его наблюдательным. Но, похоже, секс был его излюбленным языком. Он прекрасно разбирался во всех его тонкостях. – Но зачем вам, ребята, врать об этом?

– Долгая история. Голова сильно болит, – добавила я, надавив пятками ладоней на глаза.

– Скоро начнут действовать лекарства. Ложись, – приказал он, и я не видела причин возражать.

Послышалось шарканье ног, шум раковины, но я никак не могла найти в себе силы открыть глаза, чувствуя, как медленные струйки слез скатываются по носу, спускаются по другой щеке и попадают на жесткую подушку.

Я понятия не имела, почему раковина была включена, пока не почувствовала, как что-то похожее на мокрую марлю прижалось к моему лбу, когда чья-то рука мягко легла мне на голову.

– Это пройдет.

Это был не Брок.

Мягкая сладость тихого голоса Барретта, казалось, разрушила то, что осталось от моей защиты, струйка слез превратились в поток, сопровождаемый закрытыми губами.

Раздался маленький, беспомощный звук, который исходил не от меня, а затем что-то похожее на: «Я в этом не силен ».

Но его пальцы скользили внутрь, отрываясь и зарываясь в нежном массаже моей головы, что делало боль, кричащую в моей голове, чуть более терпимой, пока я осушала себя, затем лекарство, наконец, начинало действовать, притупляя резкую, колющую боль, пока она не превратилась в раздражающий стук в висках.

– Спасибо, – сказала я ему, вытирая мокрое лицо ладонями, когда начала приподниматься.

Наши взгляды встретились и задержались, оба были полны слов, которые нужно было сказать.

Но первым заговорил Брок.

– Идут.

И с этим меня увезли на сканирование.

Через пару часов, когда солнце уже полностью поднялось высоко в небо, мне сообщили, что у меня легкий ушиб ребер, и легкое сотрясение головы – беспокоиться не о чем. При необходимости принимать ибупрофен, отдохнуть, и успокоиться.

– Какой у нас план? – спросил Брок с переднего сиденья рядом с Барреттом, давая мне возможность растянуться на заднем, накинув на мое тело одну из брошенных толстовок Брока, чтобы согреться, пока кондиционер обдувал мое слишком уставшее тело. – Останешься в отеле еще на один день… – добавил он, когда никто сразу не ответил.

– Я бы предпочла вернуться домой, – сказала я ему, борясь со сном, поскольку поездка, казалось, успокаивала меня, как успокаивают беспокойных младенцев.

– Хорошо.

Они решили, что я сплю – и, честно говоря, это было так на девяносто процентов – когда машина, наконец, остановилась на парковке, их голоса были низкими, пока они разговаривали друг с другом.

– Почему бы тебе не зайти и не собрать вещи? – предложил Брок. – Я посижу здесь с ней.

Барретт направился к выходу.

И было лишь короткое молчание, прежде чем Брок заговорил снова.

– Я в настроении для истории…

– Я сплю.

– Тебе все равно пора вставать. У нас три человека и три машины.

Ух.

Я забыла об этой части.

Я действительно не хотела садиться за руль.

Но тяга к дому была слишком сильна, чтобы бороться. Я могла это сделать. С большим кофе с тремя порциями и достаточным количеством сахара, чтобы вызвать приступ диабета у совершенно здорового человека.

– Прекрасно, – проворчала я, медленно садясь, не обращая внимания на боль в ребрах. – С чего мы начнем?

– Почему Барретт вел себя так, будто вы двое пара, хотя ясно, что это не так.

– Мы могли бы ей быть. Если бы Барретт не предложил помочь мне получить опыт, необходимый для получения лицензии следователя. Но как только он это сделал…

– Это бы было грязно, если бы вы двое… стали грязными вместе.

– Что-то вроде того.

На это Брок кивнул, а затем одарил меня злобной ухмылкой.

– Я даю ему… о, три недели.

– Ты собираешься всем рассказать? – спросила я, зная, что, хотя Барретт, скорее всего, никогда не признается в этом, одобрение брата действительно много значит для него. Ему не нравилось выглядеть глупо в его присутствии. А фальшивая подружка? Это было немного глупо.

– Думаю, будет веселее наблюдать, как все это будет происходить, – сказал он мне, пожимая плечами. – Наблюдать за тем, как вы двое притворяетесь, что влюблены друг в друга, отказывая себе в том, чего вы оба явно хотите? Вот это и есть то самое дерьмо, достойное поп -корна.

– Ты сказал Барретту, что знаешь? – спросила я, не уверенная в том, что задремала во время поездки.

– Нет. Думаю, будет интереснее, если он не будет знать, что я знаю.

– Как это?

– О, я не знаю. Может, я буду чаще заглядывать в офис, смотреть, как вы, детишки, стараетесь вести себя как пара.

– Ты злой, – заявила я, уже предвкушая такую возможность. Мне предстояло держать руки Барретта на себе – полные обещаний, которые он не выполнит. Разочарование было явным, хотя этого еще даже не произошло.

– Думаю, по прошествии некоторого времени, вы двое вытащите головы из своих задниц и поймете, что то, что у вас происходит, заслуживает того чтобы это исследовать. Я знаю, что ты знаешь Баррета не так долго, как я, но он не из тех, кто интересуется кем-то. В делах, в тайнах, да. В женщинах? Не очень. Но ты ему нравишься. Он пригласил тебя в свою жизнь. Он никого не хочет видеть в своей жизни. Это о чем-то говорит. А ты смотришь на него так, будто готова отгрызть одну из своих конечностей, если он пообещает провести пальцами по оставшимся трем. Отрицать это? Глупо.

– Это говорит эксперт по отношениям, да? – спросила я, подняв бровь, которую он мог видеть в своем заднем виде.

– Я еще не нашел свою «Кларк», – сказал он мне, пожимая плечами.

– Ты вообще заметишь ее, если она появится?

– Дорогая, – сказал он, обернувшись через плечо с одной из своих трусиковых улыбок, которая совершенно не понравилась мне. – Я замечаю каждую женщину.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Полагаю, мы не узнаем, пока это не случится, да? – спросил он.

Вот и все.

Мы сидели в созерцательном молчании, которое казалось слишком долгим для того, чтобы просто собрать свои вещи.

– Ладно, красавица, пора вставать, – объявил он, подбородком указывая в сторону моей машины, припаркованной рядом с машиной Барретта, между которыми стоял человек, о котором шла речь. – Увидимся в Навесинк-Бэнк.

– Сделаешь мне одолжение? – спросила я, потянувшись к ручке своей двери.

– Какое?

– Дай мне несколько дней на восстановление, прежде чем ты начнешь приходить и усложнять мне жизнь.

– Конечно, я могу дать тебе несколько дней. Я уверен, что Барретт будет очень хорошо заботиться о тебе до тех пор.

На это мне нечего было сказать, я ковыляла через парковку на босую ногу. Один из моих каблуков был потерян в багажнике машины. Второй, скорее всего, был в мусорном ведре в больнице.

И доброе избавление для них обоих.

– Ладно, выпрыгивай, – потребовала я, подойдя к водительской стороне своей машины.

– Я отвезу твою машину обратно. Свою я заберу в другой раз.

– Это глупо. Я могу поехать на ней, так что тебе не придется возвращаться.

– Ты не поведешь машину.

– Я в порядке.

– Ты не в порядке. Ты вся в синяках, у тебя все болит, и ты устала. Так что прекрати спорить, садись в машину и позволь мне отвезти тебя домой.

С этими словами он захлопнул дверь, пресекая все споры.

Какой-то части меня – не большой части – не нравилось, что он относится ко мне как к ребенку. Но другая часть, большая часть, не хотела садиться за руль, и ее очаровывало его настойчивое желание хоть в малой степени позаботиться обо мне.

Поэтому я скользнула на пассажирское сиденье, пристегнулась и позволила ему взять управление на себя.

***

В какой-то момент я отключилась, и заснула, вероятно, от адреналина, стресса, боли и того факта, что с момента последнего сна прошло более суток.

Так глубоко, что даже когда внешние триггеры пытались вытащить меня из сна, я едва успевала всплыть на поверхность, прежде чем меня снова затягивало под воду, прежде чем все превращалось в непроглядное небытие.

Это был сон, который, в конце концов, разбудил меня.

Вы знаете, какой.

Тот, о котором никто не говорит.

Но он есть у каждого из нас.

Когда тебе нужно пописать.

Но не можешь найти туалет.

Целые торговые центры, кажется, не оборудованы ими. Те, что есть в домах, не работают. Наконец вы находите свободную кабинку, и тут начинает звонить пожарная сигнализация, и вам приходится бежать. Вы впадаете в такое отчаяние, что когда какой-то сомнительный чувак говорит вам, что туалет почему-то находится в чулане, вы охотно идете в темноту. И о чудо, там есть туалет.

Вы сделали это.

И именно тогда, когда вы готовы сбросить давление в мочевом пузыре, вы просыпаетесь.

Ладно, может быть, такой сон снится не всем.

Но у меня бывает такой сон.

И неизменно, когда этот сон приходит, это происходит потому, что в реальной, сознательной жизни мне тоже нужно в туалет.

Однако, в отличие от обычного сна, я не проснулась, уставившись на световой люк в своих спутанных простынях, широко раскинув руки и ноги, занимая все пространство.

Я также не падала с дивана в гостиной.

Или на свободной кровати у одной из моих подруг.

Или в своей детской кровати.

Неа.

Я понятия не имела, где нахожусь.

Я хотела бы солгать и сказать, что это было явление, которое никогда не случалось в моей жизни. Но хотя я никогда не была любителем развлечений на одну ночь, в молодости я была любителем «выпить лишнего и завалиться на чей-нибудь диван».

Но все это было целую жизнь назад. Я оставила свои диванные и чрезмерно пьяные дни далеко позади.

Поэтому, проснувшись в незнакомой обстановке, я на мгновение испытала невероятный дискомфорт.

Сама кровать была более жесткой, чем я бы выбрала, подушек и одеял было слишком мало. На тумбочке – а она была всего одна, хотя все знали, что для эстетического оформления кровати, не придвинутой к стене, требуется две тумбочки – беспорядочно лежали книги, ручки, блокноты и три кофейные кружки.

Именно кружки.

Конечно, в мире были и другие люди, которые держали свои кружки разбросанными, прежде чем отнести их на кухню для мытья. Но Барретт был единственным, кого я знала лично.

Поэтому именно здесь он – иногда – спал. Когда работа не заставляла его жечь свечу с двух концов, создавая эти глубокие, фиолетовые круги под глазами.

Забыв о мочевом пузыре, я приподнялась на кровати, чувствуя боль в ребрах, но она скорее раздражала, чем мешала.

Я видела кабинет Барретта. Черт, я точно знала, сколько пыли, грязи и клеток кожи скапливается в углах за неделю. Поскольку он проводил львиную долю времени в своем кабинете, присутствие там было в какой-то степени интимным. Но, несмотря на это, это не был его дом. Здесь он снимал обувь, которой у него было около десяти одинаковых пар, судя по куче за дверцей шкафа. Здесь он читал свои книги перед сном, здесь он чистил зубы своей мятной зубной пастой, здесь он отдыхал после тяжелых дел.

Это было его пространство. Его личное пространство, в котором – я представляла себе – почти никто не имеет права находиться.

Стены были белыми. Я не ожидала ничего другого. Я не думала, что такой человек, как Барретт – настолько потерянный в своем собственном разуме – не думает о таких вещах, как благоустройство своего пространства. Об этом свидетельствовало и то, что на его окнах были жалюзи, но не было штор, паркетные полы из широких досок отчаянно нуждались в обновлении, белый комод не сочетался с комодом из сосны.

Дверца его шкафа была полуоткрыта, демонстрируя огромный ассортимент тех брюк, по которым я его узнала – тяжелых, но в то же время мягких – и у меня возникло ощущение, что он относится к одежде так же, как к кружкам. Он покупал новые вещи вместо того, чтобы стирать старые.

Возможно, другие сочли бы это расточительством, но как человек, который обязательно покупал новое белье, когда у меня заканчивались чистые пары, и я чувствовала себя ленивой, я его понимала.

Это была маленькая комната с плохим видом и дверью в коридор. У меня было предчувствие, что все остальное помещение тоже будет маленьким. Интимным. Место, где он, вероятно, жил с тех пор, как уехал из дома, и это было все, что он мог себе позволить. Будучи существом привычки, я сомневаюсь, что ему приходило в голову подумать о переезде, для того чтобы появилось больше места.

Это было его безопасное пространство.

Здесь он мог быть самим собой, и никто не осуждал его за это.

Но он привел меня сюда.

У него были мои ключи.

Он мог бы вернуть меня в мою собственную квартиру.

Но вместо этого он привел меня в свое священное место.

Я не могла не думать, что это что-то значит для него.

Мне казалось, что для меня это точно что-то значит.

Ничего не услышав, никаких признаков того, что он направляется в мою сторону, и решив, что ванная комната мне крайне необходима, я осторожно поднялась с кровати, на секунду прижавшись к стене, чтобы подождать, пока пройдет небольшой приступ головокружения, прежде чем пробираться по полу к двери.

Слева была остальная часть дома, поэтому я повернула направо и, рискнув зайти в другую дверь в коридоре, обнаружила ванную комнату.

Она была обычная, скорее всего, точно такая же, какой она была, когда он въехал – сплошная белая плитка и стандартный белоснежный шкафчик с раковиной. На зеркале возле одного из держателей была трещина, вероятно, так было с тех пор, как его повесили в самом начале, что не слишком беспокоило Барретта.

Единственными личными штрихами в комнате были зубная щетка в держателе с крышкой-зажимом, тюбик зубной пасты и почти переполненная корзина для белья.

Здесь было чище, чем я ожидала, учитывая его обычную небрежность в уборке. Но даже в раковине не было затирки зубной пасты.

Почистив пальцами зубы и попытавшись привести волосы в порядок, я вернулась в его спальню, стащила толстовку на молнии, чтобы заменить испорченное платье, и снова вышла в коридор, на этот раз налево, чтобы попасть в основную часть дома.

Она была такого размера, как я и ожидала – примерно полторы его спальни, только с встроенной кухней с приборами, которые, возможно, были еще старше меня, настолько старыми, что их белый цвет стал желтым. Единственным новым предметом там был кофейник – такой, с графином из нержавеющей стали, чтобы кофе оставался горячим в течение нескольких часов после приготовления.

В гостиной стоял огромный синий диван, одна подушка которого была завалена папками из офиса, которые он, скорее всего, забыл забрать. И поскольку ему никогда не требовалась другая сторона дивана, это никогда не беспокоило его настолько, чтобы решать эту задачу.

В этой комнате была телевизор, но ни кабельного телевидения, ни DVD-плеера, только игровая приставка, контроллер и куча дисков. Вероятно, для игр.

Самого Барретта нигде не было видно, поэтому я подошла к стопке и стала перелистывать их. Я не могла утверждать, что являюсь большим поклонником видеоигр в своем возрасте, но мне захотелось узнать, какими именно он увлекается. Простые игры-стрелялки?

Но, конечно, нет.

Барретт не был любителем экшена.

Он получал удовольствие не от насилия, вызванного тестостероном, а от тайны, от решения сложных проблем.

Именно это я и обнаружила, ожидая его возле пыльной приставки, которая, похоже, давно не играла.

– Ты встала.

Иногда он двигался как мышь.

Это было тревожно.

Мое тело вздрогнуло, прежде чем я медленно повернулась, обнаружив его взгляд на моих ногах, как это часто бывало, прежде чем они поднимались вверх.

Мои глаза, однако, были устремлены на сумки, висящие на его руках, и поднос в его руке.

Кофе.

– Ты принес кофе, – объявила я, протягивая ему руки.

– Тебе нравится латте из «Она была рядом».

Он был прав, нравился.

Я пила его нечасто, потому что мне нравилось молоко с высоким содержанием жира, карамель и мокко с огромной порцией взбитых сливок, даже если они таяли, прежде чем я успевала их выпить. Это добавляло вкуса, черт возьми.

Я никогда не пила кофе, пока работала на Барретта, но однажды упомянула о том, что собираюсь побаловать себя им, потому что именно так я поступала после тяжелого дня.

Он знал, что у меня был тяжелый день. Поэтому он угостил меня им.

В моей груди возникло трепетное чувство, которое я попыталась утопить в волшебной жидкости.

– Спасибо, – мой голос звучал немного густо, и, услышав его, я поняла, что мои глаза немного слезятся, что я быстро сморгнула.

– Я принес и еду. Ты не ела уже целый день, – сообщил он мне, заставив меня остро осознать, что в животе у меня бурчит. – Я не знал, для чего ты будешь в настроении, – признался он, опуская пакеты на стойку.

– Так что у тебя всего понемногу, – закончила я за него, наблюдая, как он достает из буфета тарелки, которые на самом деле были больше похожи на блюдца.

– Ло майн, жареный рис, печеный зити, кусочки пиццы с грибами и луком, бургер и картофель фри, жареный сыр и куриный суп с лапшой.

– Куриный суп с лапшой? – повторила я, поскольку это было единственное блюдо, которое не подходило к остальным – все, что, как он знал, мне нравилось.

– На случай, если ты… не знаю… неважно себя чувствуешь, – сказал он, пожимая плечами.

На случай, если мне будет нехорошо.

Как в детстве, когда ты болела, а мама варила тебе суп.

Это было, наверное, самое приятное, что я когда-либо слышала.

На этот раз, когда начался трепет, я не пыталась игнорировать его, или подавить.

Нет.

На самом деле, я поставила свой идеальный кофе на тумбу с телевизором и прошла через всю комнату, прижимая Барретта спиной к стойке, мои руки поднялись, чтобы обхватить его лицо, уловив недоумение, сменившееся узнаванием, за секунду до того, как мои губы прижались к его губам.

Прошло мгновение ошеломленного бездействия, прежде чем его губы ожили под моими.

Его руки, находившиеся по бокам, когда я прижалась губами к его губам, поднялись, одна зашла мне за шею, другая обхватила поясницу, притягивая меня ближе, удерживая меня там. Как будто у меня были какие-то мысли о том, чтобы попытаться вырваться.

Уже нет.

К черту возможные трудности с работой.

Я должна была разобраться в том, что здесь происходит, что зарождается между нами. Я должна была понять, была ли это просто дружба, недостижимое влечение.

Или это нечто гораздо большее.

У меня было сильное чувство, что это последнее.

Это стоило возможных последствий, я знала это.

Низкий, хныкающий звук вырвался у меня, когда Барретт внезапно переместился, повернув нас, прижимая меня спиной к стене. Рука у меня за спиной переместилась, опустившись на середину бедра, и медленно поднималась вверх.

Невозможно было ошибиться, когда по мне пробежала дрожь. И он никак не мог этого не почувствовать: его грудь прижалась к моей, его таз прижал меня к стене, его твердость обещала положить конец когтям, отчаянной потребности в освобождении в моем сердце.

Желание гудело в моем теле, зарождаясь глубоко внутри, пробиваясь наружу, пока не завибрировало на поверхности моей кожи, настолько сильное, что я была уверена, что он должен был почувствовать его.

Но затем его язык скользнул внутрь, чтобы найти мой, и я забыла о том, что он чувствовал прямо сейчас, сосредоточившись на том, что чувствовала я , под жестким давлением его губ, под ощущением его ногтей, впивающихся в мой затылок, на том, как слегка двигались его бедра, заставляя его член прижиматься к моему жару, вытягивая из меня стон, достаточно интенсивный, чтобы заставить мои губы оторваться от его губ, а мою голову запрокинуться назад.

Когда я снова посмотрела вниз, глаза Барретта, меняющие настроение, были скорее зелеными, чем карими, а веки тяжелыми. Этого было достаточно, чтобы мое дыхание перехватило в груди.

Но потом его бедра слегка сдвинулись назад.

И его рука переместилась между моих бедер.

Его взгляд не отрывался от меня, пока его палец прослеживал мои складочки через едва заметную ткань трусиков.

В целом, я никогда не сталкивалась с мужчиной, который не заботился бы о моем удовольствии. Но, с другой стороны, я никогда не знала человека, который бы казался абсолютно очарованный этим.

Именно это я увидела в Барретте, когда его рука сместилась, скользнула под материал, пальцы провели по моей расщелине без барьера, и он сделал медленный полукруг над капюшоном моего клитора, доведя потребность в освобождении до такой степени, что она становилась почти невыносимой.

Очевидно, сосредоточенность, с которой Барретт подходил к некоторым аспектам своей жизни, распространялась и на это.

Я была уверена – даже на этих ранних стадиях – что только что сорвала сексуальный джекпот.

Затем его палец наконец-то сделал правильный толчок.

Я была уверена в этом.

Потому что оргазм – слишком быстрый, совершенно неожиданный – прорвался сквозь мое тело , высасывая силы из меня , и я отчаянно хваталась за него, чтобы удержаться на ногах, когда волны обрушивались на меня.

– Черт, – шипела я, упираясь лбом в его плечо.

– Об этом ты думала, когда была в душе? – спросил он, охрипшим голосом, звук, которого двигался по моим нервам, как жидкость.

– Не совсем, – сказала я ему, снова прижимаясь губами к его губам, когда я начала двигаться вперед – толкая его назад – по его квартире, дважды ударив нас о стену, прежде чем произошло свободное падение, которое закончилось с ворчанием, когда мой вес врезался в его, прижав его на секунду к матрасу, прежде чем я прижала колени к бокам его тела, уперлась руками в кровать, удерживая большую часть своего веса, когда моя голова сместилась, двигаясь вниз по его шее.

К моему полному удовольствию, по его телу пробежала дрожь, как и по моему, чего я никогда раньше ни с кем не чувствовала.

Но это имело смысл, не так ли?

Он был чувствителен ко всему. Шумы, свет, толпы людей, экстремальные температуры, тип одежды, которую он носил. И, возможно, последнее было связано с чрезмерной чувствительностью к прикосновениям.

Похоже, меня ожидало настоящее веселье.

Моя рука поднялась, потянула за воротник его рубашки, распахнула ее, давая мне возможность провести языком под его ключицей, и я почувствовала, как его руки внезапно схватили меня за задницу, сильно впиваясь в нее.

Осмелев, я переместилась вниз, задирая его рубашку, прижимаясь губами к мучительно медленному пути вниз между его грудными мышцами, к небольшой впадине его пресса благодаря его худобе, затем, наконец, к самой нижней части его живота над поясом его джинсов.

В сексе всегда были плюсы и минусы. И женщины, в целом, склонны много отдавать. Но еще никогда перспектива доставить ему удовольствие не перевешивала мое желание быть довольной.

И все же нельзя было отрицать эту реальность, когда мои руки работали с его пуговицей и молнией, когда он приподнялся, чтобы позволить мне стянуть с него брюки и боксеры.

– Подожди, – потребовал он, когда я устроилась на его бедрах, готовая надавить ниже, чтобы увидеть, где еще он был слишком чувствителен.

– В чем дело? – спросила я, подняв брови, не привыкшая к тому, что кто-то останавливает меня прямо перед тем, как все становится хорошо.

Его голова слегка покачивалась, когда он нагнулся, руками потянулся до талии, зацепил молнию в центре моей груди и медленно потянул ее вниз.

Ничто и никогда не звучало для меня громче, чем щелчок замочка по зубцам.

Его грудь расширилась, когда он сделал глубокий вдох, и руки вернулись к моим плечам.

Когда он снял материал, его дыхание перешло в шипение, а взгляд устремился вниз.

И, клянусь Богом, каждый сантиметр кожи, на который он смотрел, нагревался.

На следующем вдохе его руки скользнули по бокам моей груди, наблюдая, как мои соски напряглись, превратившись в твердые бутоны потребности. В последнюю возможную секунду его пальцы переместились внутрь, проследив под выпуклостями, прежде чем его ладони сомкнулись над ними.

Я не могла контролировать свое тело.

Мои бедра прижались к его, скользя, имитируя движения, в которых я нуждалась больше всего, и рваный стон вырвался откуда-то из глубины души, когда большие пальцы нашли мои соски, двигаясь по ним круговыми движениями. Его взгляд попеременно переходил с реакции моего тела от его прикосновений, на мое лицо, как будто он не мог решить, что из этого было более захватывающим, как будто ему нужно было принять все это.

В этот момент мне в голову пришла странная мысль.

«Я никогда раньше не чувствовала себя такой важной ».

На этой мысли мои руки мягко оттолкнули его, легли ему на плечи и снова прижали его.

В этот раз не было никакой паузы, не было возможности прервать меня.

Мое тело опустилось вниз.

Моя рука схватила его за основание.

Я провела языком по чувствительной нижней стороне, чувствуя, как все его тело содрогается от этого ощущения.

Меня было уже не остановить.

Мой язык прошелся по головке, прежде чем мои губы сомкнулись вокруг него, глубоко всасывая его, чувствуя, как его бедра упираются в меня, подстегивая меня.

Его руки переместились к моему затылку, пальцы зарылись в мои волосы, скручивая их в кулак, а его дыхание стало вырываться с быстрыми толчками, пока я подталкивала его вверх.

Потерявшись в моменте, все мысли о чем-либо, кроме этого, исчезли.

Пока пальцы Барретта не дернули достаточно сильно, чтобы я отпрянула назад, его член покинул мой рот, и я выгнулась назад, чтобы облегчить боль.

Подняв глаза, я увидела, что он смотрит на меня сверху вниз, грудь слегка вздымается, глаза полны потребности, но также и решимости.

Встретившись со мной взглядом, его руки отпустили мои волосы, одна ладонь легла мне на плечо, а другая повернулась тыльной стороной его пальцев, которые погладили мои щеки и губы, которые внезапно стали немного припухшими и чувствительными.

Его тело изогнулось, рука обхватила мою поясницу, прижимая мою грудь к своей, когда он толкнул меня на спину, его тело навалилось на меня.

Ощущения обрушились на меня все сразу.

Его грудь сдавливала мои груди, его волосы дразнили мои соски, его вес – больше, чем я ожидала, учитывая его худобу – его член упирался в складку моего внутреннего бедра.

Теперь между нами было только мое почти отсутствующее нижнее белье.

Похоже, осознав это в тот же момент, что и я, его рука двинулась между нами, ухватилась за кусочек ткани, идущий по бедру, потянула до треска, затем выдернула, бросив его на пол.

Без всяких преград, его бедра двинулись, его член скользил между моими складками, скользил по моей расщелине, головка ударялась о мой клитор, он бился об меня снова и снова, пока я не начала извиваться под ним. Пока мои ногти не стали впиваться в его спину. Мои бедра бились о его бедра, умоляя об освобождении.

Его вес переместился на одну руку, а другая потянулась в сторону, роясь в тумбочке, и вернулась с презервативом, быстро прижимаясь, чтобы надеть его, прежде чем снова прижаться своими губами к моим, отказываясь двигаться дальше, пока не вернется биение, пока я не буду уверена, что оставляю кровавые следы на его плечах, пока я действительно не буду умолять об этом.

– Барретт, пожалуйста , – хныкала я, покусывая его нижнюю губу.

Сверхчеловеческий контроль, который он проявлял до этого момента, ослаб, его бедра сдвинулись, член выскользнул, затем прижался ко мне, прежде чем ворваться внутрь одним глубоким толчком.

Я почти кончила прямо там, мои мышцы напряглись вокруг него, мышцы бедер расслабились вокруг его бедер.

– Черт, – шипел он, прижавшись лбом к моему лбу на секунду, пока он боролся за контроль.

– Не останавливайся, – хныкала я, впиваясь пальцами в его задницу, пока мои бедра бились об него, умоляя о завершении.

Он снова прижался ко мне, наблюдая за тем, как я начала насаживаться на него, каждый раз как можно глубже, изголовье хлопнуло о стену, когда он погнал меня вверх.

Схватив мои ноги за лодыжки, и мягко прижимая их к груди, он подался назад, его рука скользнула между моих бедер, нашла мой клитор, работая по нему более жесткими кругами, чем раньше, подталкивая меня к краю.

И вот так, его взгляд на меня, прорвал оргазм через всю мою систему, заставляя выгибаться тело, мой лоб прижался к его руке, и я выкрикнула его имя, пока волны захлестывали меня.

Он глубоко вошел в меня в последний раз, его тело содрогнулось, когда он достиг моей кульминации.

Не знаю, как долго мы оставались в таком положении после этого. Но к тому времени, когда я снова была в здравом уме, мои мышцы бедер и живота дрожали от напряжения, вызванного удержанием позы.

Когда я попыталась высвободиться, все мои мышцы, казалось, отказали одновременно, отправив меня безжизненно назад на матрас, слишком слабую даже для того, чтобы попытаться повернуть свое тело в полупривлекательную позу.

Мои ноги были широко расставлены по обе стороны от его тела, руки по бокам – моя обычная поза морской звезды во сне, которая не была слишком привлекательной даже в одежде, а в обнаженном виде, как мне казалось, была еще менее привлекательной.

Но меня это, похоже, не волновало.

А взгляд Барретта все равно был устремлен на мое лицо, брови немного сошлись, губы слегка разошлись, он смотрел на меня так, словно я была вопросом, на который, похоже, не было правильного ответа.

Секс никак не мог быть для него чем-то новым, учитывая, как хорошо он в нем разбирался, поэтому я не могла понять, почему он смотрит на меня так, будто это что-то совершенно новое.

Но, с другой стороны, я должна была признать, что для меня это тоже было немного по-другому.

Более глубоким.

Более связанным.

Но опыт подсказывал мне, что парни, ну, они просто не чувствуют ничего подобного в сексе.

Но, опять же, Барретт не был большинством парней.

Так что, возможно, все эти правила и идеи были неприменимы здесь.

Он ничего не сказал, когда внезапно отстранился, покинул кровать, вышел из комнаты, исчез.

Возможно, я должна была почувствовать себя неловко, немного отвергнутой, но все, на чем я могла сосредоточиться, это на том, насколько удовлетворенным было мое тело, когда я заставила силы вернуться в мои конечности, потянулась за одеялом, натянула его на свое тело, садясь в кровати.

Я перегнулась через плечо, чтобы проверить, не повредили ли мы стену с изголовьем, когда услышала, как он вернулся.

Думаю, я готовилась к какому-то отказу, к тому, что он скажет мне, чтобы я уходила, что он хочет спать один. Я чувствовала, что готова к этому.

Но когда мой взгляд упал на него, он стоял там все еще чертовски голый, но держал в руках две тарелки, обе полностью заполненные едой.