Текст книги "4 месяца (ЛП)"
Автор книги: Джессика Гаджиала
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Я был уверен, что ничто не требует такого контроля, как молчание, неподвижность, ничего не делать и не говорить.
Потом, когда все закончилось, я почистил зубы и вышел, как будто потребность не сжимала мой организм тисками.
Самым безумным было то, что я хотел поговорить об этом. Я оделся, сел на край кровати и стал ждать, пока она, казалось, потратила час на то, чтобы собраться, возясь с вещами, которые она разбросала по столешнице, суша волосы. Но пока я сидел там, я предвкушал, как она, наконец, выйдет, и мы вдвоем поговорим. О поцелуе. О том, что ей нужно было прикоснуться к себе после этого. О том, что это значит в «будущем».
Затем она вышла, говоря так быстро, что слова едва не слетали с ее губ сами собой, собрала свои вещи и направилась в холл, даже не посмотрев, иду ли я за ней.
Что я и сделал.
Во-первых, потому что французские тосты и картофель на завтрак звучали неплохо для моего желудка, который за целый день не ел ничего, кроме чипсов и кофе. Во-вторых, потому, что было трудно избегать меня, сидя за столом напротив. Затем, конечно, тот факт, что нам предстояла, чертова уйма работы, поэтому ее делу, если мы хотели разобраться в нем за свою жизнь.
Была причина, по которой никто не брался за дела мафии, почему иногда даже агентства по алфавиту отступали, чтобы сосредоточиться на других делах. Они, как известно, были хороши в том, что делали, в том, как избежать обнаружения, в том, чтобы держать свои руки достаточно чистыми, чтобы на них ничего нельзя было повесить.
А босс?
Он всегда был чертовски недосягаем.
Я знал, что Эдип Кайя был конечной целью, но спустя столько времени, когда она все больше погружалась в свою новую карьеру и отдалялась от своего плана мести, возможно, она согласилась бы на то, чтобы привлечь кого-нибудь поменьше. Хотя я бы понял, если она это не примет. Это драйв. Это потребность доказать свою правоту. У меня самого она все еще была, несмотря на то, что я создал успешную следственную фирму и брался за сложные дела в одиночку. Эта потребность быть лучше, делать лучше, доказывать свою правоту была так же сильна, как и в тот день, когда я покинул фирму брата.
Иногда в нашей жизни происходят вещи, которые создают глубокие трещины в наших личностях, дыры, которые никогда не могут быть по-настоящему заполнены.
Возможно, ни Кларк, ни я, никогда не будем уверены в себе на сто процентов в этом одном аспекте нашей жизни. По большому счету, одна неуверенность была не так уж плоха. Во всех остальных аспектах мы оба казались вполне уверенными. Многие другие люди не могли этого утверждать.
– Кто-нибудь вообще хочет пробовать эти сумасшедшие сиропы? – спросила Кларк, продолжая свой бесконечный односторонний разговор. Как будто она слишком хорошо знала, что я искал лазейку, какую-то брешь в разговоре, чтобы вставить пару слов. О том, о чем она явно не хотела говорить. – В старших классах я проработала, ох, целых пять секунд в забегаловке со всеми этими сиропами разных вкусов. Я думаю, что единственный раз, когда кто-то действительно пил их, это когда был маленьким ребенком, развлекался, устраивал беспорядок. Красный, который они имели наглость называть клубничным, хотя на вкус оно напоминало чистые химикаты и сахар, так сильно пачкало столешницы, что даже отбеливатель не смог бы его вывести. Кто помещает что-то подобное в свое тело? Ну, я имею в виду, что, это не так уж важно. Диетическая газировка может содрать краску с автомобиля, и людям это все равно нравится. Так что кто знает? По-моему, на приготовление еды уходит много времени, не так ли?
– Может быть, потому что ты не останавливалась, чтобы перевести дух, с тех пор как она приняла наш заказ, – предположил я.
– Наверное, я немного возбуждена сегодня утром. Забавно, потому что я даже не отпила свой кофе. – Как она могла, если она не прекращала говорить даже на две секунды вместе взятые? – Может быть, он крепче, чем я привыкла. Наверное, я могу быть немного приверженцем кофе…
– Кларк, – оборвал я ее, понимая, что мой тон был немного резким, как удар ножом по фронту, который она пыталась удержать. Но, я сказал себе, что это было убийство из милосердия. – Прекрати, – добавил я, качая головой. – Ты не хочешь говорить об этом, хорошо. Так и скажи. Но прекрати неистово хвататься за темы для разговора.
– Я не хочу говорить об этом, – сказала она с твердым кивком, если ее тон не был достаточным доказательством ее серьезности.
– Хорошо, – согласился я, пожимая плечами. Пока, во всяком случае. Пока все было хорошо. Посмотрим позже.
– Слава Богу, – сказала она, выпустив весь воздух в порыве, а на ее губах заиграла улыбка. – Мне было трудно. Знаешь ли, сколько всего можно сказать о еде на завтрак? – спросила она, добавляя соль в кофе. Она не ошиблась: кофе был крепким. Крепкий, такой, что потом обязательно будет изжога. Именно это мне и нравилось.
– А вот и наша еда, – сказал я ей, подбородком указав на приближающихся двух официантов, поскольку в этом заведении не любят пользоваться подносами, а мы заказали достаточно для футбольной команды, и оба могли уплетать еду так, как большинство других людей могли только мечтать. Мне повезло с быстрым метаболизмом. Кларк призналась, что если она не занималась боевыми искусствами с определенной регулярностью, то «полнела». Я сдержал комментарий о том, что, по моему мнению, она хорошо выглядит «пополневшей», решив, что это прозвучит как переход к другим темам о телах. Ее, моем, нашем в частности.
У нас еще будет время поговорить об этом позже. Судя по всему, нам еще предстояло проделать кое-какую работу по наблюдению, чтобы проникнуть внутрь. Кларк, судя по ее записной книжке, которую я просматривал, пока она запихивала в рот половинку французского тоста, проделала отличную работу, подробно описав мужчин и их женщин, их симпатии, антипатии, жизнь.
Например, племянник Эдипа Кайя, который выступал в роли его второго помощника, был бесстыдным ловеласом и распутником, который время от времени распускал язык с женщинами, на которых пытался произвести впечатление своим преступным образом жизни и бутылками вина за двести долларов.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы преследовать Эмре? – спросил я, жалея, что у меня нет ноутбука, чтобы я мог немного покопаться о нем в Интернете.
– Но я не хочу Эмре, – возразила она, подняв вилку, полную опрокинутых котлет, на полпути к губам.
– Нет, но ты сама отметила, что у него развязывается язык с хорошенькими женщинами, и он хвастается всякой ерундой. Возможно, это могло бы дать нам достаточно информации, чтобы найти подход к Эдипу Кайе. Раз уж ему больше не на кого опереться. И ему приходится бывать в разных местах. У него должны быть интересы. Должен быть способ поймать его на чем-то незаконном. Возможно, Эмре мог бы стать способом узнать больше об этих вещах.
– Итак… мы находим красивую женщину, одеваем ее в облегающее платье, даем ей несколько советов, отправляем ее в один из клубов, которые ему нравятся, а затем просим ее рассказать нам все, что она знает. За определенную цену.
– Или мы пропустим часть с ценой, – предложил я, не потому что я был особенно экономным – никто, кто видел, сколько я трачу на еду на вынос и компьютеры, которые я выбрасываю после каждого дела в год, даже не подумал бы об этом, – а потому что среднестатистический человек просто не разбирается в таких вещах. Они нервничают, задают слишком много вопросов, слишком много ведут. Все это выглядело фальшиво.
– Я очень сомневаюсь, что кто-то захочет сделать что-то подобное – с очень опасным мужчиной, я бы добавила, – сказала она мне, ссылаясь на несколько раз, когда его привлекали за грубое обращение с некоторыми женщинами. – Бесплатно. Даже какой-нибудь чертов воин справедливости не был бы настолько глуп.
– Я предлагал одеть тебя в обтягивающее платье и отправить туда, – сказал я ей, покачав головой.
– Девушки, которые его привлекают…
– Так что мы накрасим глаза и губы, распылим много духов. Ты впишешься в образ.
– Они как бы придают пикантности, не так ли? – размышляла она, размазывая яйца по тарелке, а затем потянулась за кетчупом и намазала его. – Может быть, мне стоит воздержаться от жира и сахара, если я собираюсь сделать из себя что-то стройное.
Обычно люди, которые пытались использовать извращенную версию герундирования, сводили меня с ума. Почему-то меня не так сильно беспокоило, когда это делала Кларк.
– Похоже, он предпочитает более очевидный тип женщин, – согласился я. Это был не мой типаж, но у всех остальных свои вкусы. И это хорошо, подумал я.
– Тогда мне нужно сходить в торговый центр, – сказала она мне, на секунду подняв на меня глаза, и тут же расплылась в улыбке. – Ты выглядишь так, будто у тебя камень в почках, – сказала она мне, легким, воздушным голосом. – Я никогда не говорила, что ты должен пойти со мной в торговый центр.
Я ненавидел ходить по торговым центрам. Магазинам в частности. Они были слишком яркими, слишком шумными, слишком оживленными. Полные сильных запахов, назойливых людей и слишком многих вещей, которые нужно было воспринимать одновременно. Это было перегрузкой для моей системы. Это вызывало у меня зуд, возбуждение. Я едва успевал схватить то, что мне было нужно, и выйти, прежде чем на руке появлялись кровавые следы. Я никогда не мог понять, как кому-то может нравиться ходить по магазинам, проводить день, перепрыгивая из одного в другой. Для меня это было похоже на пытку.
– Я ненавижу магазины.
– Слишком много чувств накатывает, да? – спросила она, что-то в ее тоне заставило мою голову слегка наклониться в сторону. Это было почти предположение. Но на основании чего?
– А… да.
– Что ж, – сказала она, тон внезапно стал беззаботным. Как будто она уловила мое замешательство, мое внутреннее сомнение, желание двигаться дальше. – Ты мог бы немного понаблюдать за мной, пока я хожу по магазинам. Может быть, ты заметишь то, что я пропустила. Тогда я смогу купить все эти черные тени для век, красную помаду, накладные ресницы и резкие духи, не мучая тебя.
Таков был план на этот день.
Мы обменялись номерами телефонов.
Я высадил ее возле фуд-корта – ведь это была Кларк, в конце концов.
Я сидел, как придурок, и смотрел, как она уходит, в этих своих вечно коротких шортах, выставляющих ее ноги на всеобщее обозрение. Словно почувствовав мой взгляд, она повернула голову через мое плечо, одарив меня злобной ухмылкой и покачивая попкой. Пойманный, я опустил голову, задаваясь вопросом, как, черт возьми, мы собираемся продолжать это дело, пока она работает на меня, без того, чтобы я не выставил себя полным идиотом.
Думаю, мы еще увидим.
***
Шесть часов спустя – ей каким-то образом удалось провести целых шесть часов в моем личном аду – я получил сообщение с просьбой поторопиться, пока не похолодало, с фотографией трех столиков в фуд -корте, сдвинутых вместе и полностью покрытых кусочками еды из всех ресторанов, которые там можно было найти.
В фуд-корте по-прежнему было многолюдно, шумно и оживленно. Но это было близко к выходу. И в мире не было ничего другого, что так мотивировало бы меня, как еда.
– Ты слишком долго возился. Мне пришлось съесть твое тако. Иначе оно бы размокло! – сказала она мне, хотя я ничего не сказал о том, что расстроен этим фактом.
– Это было вкусно?
– Оно было жирным. Что странно, потому что ничего в тако не требует масла. Но я, к счастью, люблю масло. Не знаю, как насчет моих артерий, но мы все еще… относительно молоды.
– Интересный первый выбор, – сказала она мне, когда я потянулся за вафельной картошкой фри. – Ты узнал что-нибудь полезное об Эмре?
– Он будет в «Тишине» сегодня вечером.
– О, так… мы делаем это сегодня вечером? – спросила она, опуская вилку в свою лапшу, двигая ногами и ерзая на своем месте. Мне не нужно было уметь читать язык тела, чтобы понять, что ей не по себе.
– Беспокоишься? – спросил я.
– Ты когда-нибудь работал… под прикрытием?
– Раз или два. Но я понимаю, что для нас с тобой это разные вещи.
– Думаю, некоторые люди могут назвать это сексизмом.
– Но?
– Но… Я думаю, это реальность. Даже если я ненавижу это.
– Ну, ты не единственная, кто любит ходить по магазинам, – сказал я ей, потянувшись в карман. – Хотя я делаю покупки в интернете, – добавил я, протягивая ей браслет и наблюдая, как она перевернула его в руке, прищурив брови.
– Что это? Он выглядит как фитнес-браслет.
– Это потому, что он и должен так выглядеть. Это беспроводное подслушивающее устройство. Ты там будешь не одна. Я буду держать ухо востро. Если покажется, что дела идут неважно, я зайду.
– В смысле зайдешь? Ты не можешь просто войти и схватить меня. Я предполагаю , что он не часто ходит один. Там могут быть его приятели.
– Тогда я разыграю карту ревнивого бойфренда. Устрою сцену. Чтобы нас выгнали. А потом мы сдадим его.
– Это может сработать, – согласилась она, снова взяв вилку, проводя пальцем по гладкой, пустой поверхности прибора. – Ты… постоянно носишь с собой такие вещи?
– У меня есть несколько подобных в багажнике на случай, если они понадобятся на работе. Прослушивающие устройства – самые удобные. Но тот, который на тебе, единственный, что у меня есть. Я никогда не пользовался им раньше. – Наблюдая за тем, как она напряглась. – Но у него очень хороший рейтинг, – заверил я ее. – Мы можем опробовать его в отеле, прежде чем выйдем с ним на дело.
– Всегда полезно провести пробный запуск. Ты знаешь, моя мама всегда ходила на собеседование или на свидание за день до того, как ей нужно было там быть, чтобы убедиться, что она знает дорогу, знает все окрестности. Пробный заезд – это умно. Тем более, что эти парни так опасны. У тебя будет наушник в ухе, как у какого-нибудь шпиона?
– Так и задумано.
– Шпионы в некотором роде сексуальны, – признала она, а затем сжала губы. – Ты действительно собираешься оставить этот молочный коктейль и не макать в него картошку фри? – спросила она, слова перетекали одно в другое, что, как я понял, было своего рода прикрытием, когда она чувствовала беспокойство или что-то в этом роде.
– Ты одна из тех чудаков, которые любят шоколад посыпать солью, не так ли?
– Я не любитель солено-сладкого, – подумала она, пожав плечами. – Хотя, не мне судить. Мне нравятся странные сочетания.
– Как кетчуп на твоих макаронах с сыром.
– Я же говорила тебе, что ты не можешь осуждать это, если не пробовал.
Не успел я оглянуться, как подносы были полны оберток и пустых тарелок. Быстро взглянув на гигантские часы, висящие на опорной балке перед старым морским флотом, я понял, что мы были там уже почти два часа.
Два часа.
В переполненном, шумном, подавляющем торговом центре.
И я не помнил, чтобы у меня было хоть какое-то желание убежать, скрыться, вернуться в более темное, тихое, менее давящее место.
В тот день в торговом центре ничего не изменилось. Ничего, кроме Кларк. И ее причудливого, необычного, немного сумасшедшего стиля разговора, ее способа сделать так, чтобы время пролетело как будто за считанные минуты. Она заставляла все затихать, становиться спокойным, даже когда она сама бурлила энергией.
Я не был уверен, что когда-либо раньше испытывал что-то подобное. За исключением времени, проведенного в полном одиночестве.
Я не знаю, о чем это говорило, что ее присутствие было таким же комфортным, как и одиночество. Но у меня было ощущение, что это важно, что об этом стоит подумать, проанализировать, выяснить, к чему это вело.
***
– Ну и что ты думаешь? – спросила Кларк, выходя из ванной после того, как заперлась там почти на полтора часа.
В этом платье.
Черном.
Обтягивающем.
С глубоким вырезом на лифе.
Коротким в подоле.
Разрезом на передней части бедра почти до неприличия.
Все эти размышления и анализ я должен был сделать позже. Потому что, увидев ее в этом платье, все рациональные мысли в моей голове исчезли.
Глава 11
Кларк
Глупо было нервничать.
Я имею в виду… Я надеялась заработать на жизнь тем, что буду попадать в опасные ситуации. Неоднократно. Я понимала, что нет никакой гарантии, что, надев форму, пристегнув пистолет и значок, выйдя на улицу, я вернусь домой ночью.
Это были риски, которые я взвесила и обдумала, и на которые я решила пойти.
И все же, вот она я, готовлюсь совершить свой первый по-настоящему опасный поступок, и все же я немного волновалась.
Вот почему я так много времени проводила перед зеркалом. Ну, это и тот факт, что я не умела наносить тени на глаза, так как никогда их не носила – у меня всегда была слишком большая склонность прикасаться к лицу, и моя воспитательница в детском саду, страдающая мизофобией (прим. навязчивый страх загрязнения , микробов ), не хотела бы обо мне это знать. Но даже после того, как я сделала макияж «смоки айс», с оттенком отчаяния, я все еще стояла в едва прикрытых шелковых стрингах, глядя на полузнакомое лицо в зеркале, и напоминала себе, что это то, чего я хочу , что удовлетворение от того, что я смогла опустить мужчину, которого не смог одолеть Мерфи, будет стоить всего этого.
И все же, каким-то образом, эта когтистая, неизбежная потребность доказать свою правоту вдруг почувствовалась немного глупой, пустой.
Но почему?
Потому что у меня была другая возможность проявить себя? Потому что у меня был кто-то другой, кому я могла бы доказать свою правоту?
Не из мести, а просто из желания быть достаточно хорошей, слышать похвалу о своей работе. Даже просто комментарии Барретта о глубине моих записей заставили меня стоять немного прямее.
Независимо от моего энтузиазма по поводу этого конкретного плана мести, я понимала, что есть работа, которую нужно сделать. Я привлекла к этому Барретта. Он жертвовал своим временем. Мы должны были хотя бы попытаться довести дело до конца.
– Ты справишься, – напомнила я себе, безмолвно желая, чтобы эти маленькие лепестки цветов сделали мои соски чуть менее заметными под платьем, которое не оставляло абсолютно ничего для воображения.
Я не была против использования своей сексуальности. В конце концов, это было эффективно. Это был всего лишь спектакль, всего лишь игра. Так почему же я чувствовала себя такой скрюченной? Почему моя кожа была липкой, а мой желудок катался на американских горках?
Стряхнув нервы, я обула туфли на каблуках до щиколоток, набрызгалась пятью духами, застегнула на шее аляповатое ожерелье из толстой золотой цепи и несколько тонких золотых обручей, глубоко вздохнула и вышла в главную комнату, где сидел Барретт, одетый в брюки и черную рубашку, которую он оставил расстегнутой по центру.
Его волосы тоже были другими – расчесанными, может быть, даже немного уложенными, что отбрасывало их назад от лица, выставляя напоказ его костную структуру.
Это, в сочетании с одеждой и тем фактом, что он носил очки вместо контактных линз, придавало ему такой сексуальный ботанический вид, что у меня в груди все сжалось. Мы даже не будем упоминать о том, что мой женский бизнес пытался убедить меня задрать юбку, забраться к нему на колени и избавиться от этой сексуальной химии раз и навсегда. К черту это дело.
– Я выгляжу достаточно дерзко? – спросила я, поворачиваясь по кругу и слегка покачивая задницей, напоминая тот момент, который я подарила ему раньше, когда почувствовала на себе его взгляд, пока шла в торговый центр.
Почему, я не знала.
Поскольку именно я настояла на том, чтобы мы не обсуждали физические отношения между нами. Потому что это было бы слишком грязно. Потому что это было бы глупо, поскольку мне нужно было работать с ним и – как будто это было недостаточно грязно – притворяться его девушкой, когда рядом были его друзья или семья.
– От тебя пахнет борделем, – сообщил он мне с ухмылкой.
– Тогда я считаю, что достигла своей цели. Это не слишком? – спросила я, касаясь маленькой щели на бедре. По какой-то причине при ярком освещении в этой примерочной она не казалась такой большой и широкой. Теперь я была наполовину параноиком: если я ошибусь, на мне не останется ничего, о чем можно пофантазировать.
О танцах не могло быть и речи, если я хотела остаться в приличном виде. Я скрестила пальцы, чтобы Эмре не был из тех, кто танцует.
– Нет, все прекрасно, – сказал он мне, наклонив голову набок, не сводя с меня глаз, что делало проблему женского бизнеса еще более актуальной.
– Итак… мы можем выдвигаться? – спросила я, переместившись на пятки. – По моим расчетам, у меня есть около двух с половиной часов, прежде чем эти каблуки начнут вызывать у меня слезы на глазах. И три часа до мозолей и крови на всей ступне.
– Это прекрасный образ. Я не понимаю, почему женщины носят такие вещи.
– Виновато внутреннее женоненавистничество, – предположила я, когда он медленно встал и направился ко мне.
– Ты кое-что забыла, – сообщил он мне, доставая часы с подслушивающим устройством и протягивая их к моему запястью. Я не могла не задаться вопросом, чувствует ли он мой пульс, как он прыгает, скачет, когда его пальцы касаются моей слишком чувствительной кожи. Он надел поддельный фитнес-трекер, подогнав его по размеру моего запястья. Но его хватка не ослабевала даже после того, как он включил его, даже после того, как у него не было причин продолжать держать меня.
Я не была полностью уверена в этом, но могу поклясться, что почувствовала, как его большой палец провел по венам на нижней стороне моего запястья, прежде чем он внезапно выронил его, отпрыгнул в сторону, крутанулся на пятках, зашелестел в моем блокноте, который теперь был испещрен его собственными записями. Но в польском коде.
Он обещал поделиться со мной кодом, когда мы вернемся в Навесинк-Бэнк. Я была немного взволнована этим фактом, если вы спросите меня. В чем-то это было похоже на подготовку шпиона – коды, подслушивающие устройства и то, как незаметно проникнуть в помещение.
– Ну что, мы готовы? – спросила я. – Что-нибудь еще ты выяснил об Эмре, что мне было бы полезно знать?
– Ему нравятся напористые женщины, – сказал он мне. – Не тот застенчивый тип, который ждет, пока к нему подойдут. Так что, если ты войдешь, а он разговаривает с кем-то другим, и ты буквально встанешь между ними, он скажет ей, чтобы она убиралась восвояси. Ему нравится уверенность и, ну, я не знаю. Ему просто это нравится.
Ему это нравилось, потому что он думал, что за него стоит бороться. Это было абсурдно для любой уважающей себя женщины, которая знала, что практически ни один стоящий мужчина не был тем, за кого нужно было бороться. Но хрупкая вещь, известная как мужское эго, не поддается анализу. Поэтому иногда, чтобы получить желаемое, нужно было играть в их игру. Даже если в реальной жизни тебя никогда бы не застали врасплох.
– Что-нибудь еще?
– Он любит угощать женщин. Так что подходи с пустой рукой.
– Хорошо. Поняла.
– Ты готова? – спросил он, вставляя в ухо незаметный маленький наушник, чтобы слушать меня всю ночь, движения практичные, легкие. Сексуальные.
– Ага, – поспешила я согласиться, отрывисто кивнув, и потянулась за маленьким клатчем, который я купила в торговом центре, в котором лежало немного денег и тюбик помады. Мой мобильный не поместился бы. И у меня все равно было подслушивающее устройство. Без него я все еще чувствовала себя странно голой. А может быть, это моя почти нагота вызывала у меня такое чувство.
Двадцать минут спустя я делала то, чего не делала с начала своего двадцатилетия. Я стояла в очереди перед клубом и ждала, когда меня впустят внутрь. Возможно, какая-то часть меня – маленькая часть, но она была – беспокоилась, что я уже не так молода и горяча, как раньше, и от этой мысли у меня свело живот.
Это беспокойство было недолгим, когда я, наконец, добралась до двери, и вышибала помахал мне рукой.
– Ну вот, началось, – пробормотала я про себя, зная, что Барретт не слышит. Во время нашей небольшой пробной поездки мы узнали, что ему трудно услышать тихий разговор, если только моя рука не поднята. Например, когда я сижу с рукой на столе. Это означало, что лучше всего было поймать Эмре у бара, чтобы я могла непринужденно положить туда руку, возможно, придерживая бокал с напитком, пока мы с ним разговаривали.
Внутри «Тишины» было то, что и следовало ожидать – плотное скопление слишком надушенных тел, блестящих локонов, сверкающих украшений. Уложенных женщин. Мужчин изображающих павлинов. В воздухе витал аромат сексуального отчаяния.
Из огромных динамиков гремела музыка, ее вибрации проносились по моему телу, подпрыгивая вместе с ней, – ощущение было одновременно знакомым, но в то же время каким-то тревожным. Может быть, потому, что оно притупляло два моих чувства в эту ночь, когда мне казалось, что быть в контакте с ними – самое важное.
Сделав глубокий вдох, я начала проходить сквозь группы женщин, делающих вид, что не замечают группу мужчин, разглядывающих их. Тем временем как втайне каждая из них надеялась, что самый горячий мужчина – точная копия того блондина из байкерского телешоу, только одет получше и с более ухоженной бородой – подойдет к ним вместо их лучшей подруги.
Возле первой барной стойки было многолюдно, люди толкались, пытаясь привлечь внимание одного из двух профессиональных барменов, их движения были торопливыми, но не напряженными, ничего не выдавало в них то, что такое внимание было для них чем-то новым.
Однако, как выяснил Барретт, просматривая их аккаунт в социальных сетях, был еще один бар, спрятанный в дальнем углу, в месте, которое часто посещали завсегдатаи, потому что там было не так оживленно, тише, где действительно можно было услышать, как кто-то с тобой разговаривает.
Я направилась туда, стараясь быть уверенной, что лишь случайно – как и любая женщина в поисках мужчины – оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, не находится ли Эмре там в поисках такой же, как я.
Он появился примерно через полчаса, когда я застряла в разговоре с каким-то седовласым гангстером в дешевом, плохо сшитом костюме. От него сильно пахло дезодорантом «Олд Спайс», который слишком сильно напоминал мне моего отца.
Эмре фамильярно подошел к бару, подняв палец.
Издалека, на фотографиях, он был неплохим парнем, возможно, немного показушным, немного бочкообразным, крупнокостным, хотя и не тяжелым. Вблизи, при слабом освещении, можно было увидеть оспины на его подбородке, оставшиеся от детской вспышки, которую он явно не мог не почесать. К сожалению, он также был склонен к тому отвратительному скоплению белого вещества в уголках рта, которое напомнило мне об одном моем учителе французского в средней школе.
Виновато похлопав рукой по груди моего предполагаемого поклонника, я вышла из-за его спины, задрав подбородок, скользнула рядом с Эмре, положила обе руки на стол и повернула к нему голову через плечо.
– Как насчет того, чтобы сделать это вдвоем? – предложила я, наблюдая, как его взгляд скользит по моему лицу, вниз по груди, которая, признаться, выпирала из лифа платья, вниз по позвоночнику, по едва прикрытой попке, вниз по бедрам, которые я одновременно любила и ненавидела за их силу – и, следовательно, большой размер.
– Думаю, я смогу это сделать, – сообщил он мне, подбородком указывая на бармена, который ждал указаний. – Как тебя зовут, красавица?
– Сара, – сказала я, решив, что это распространенное имя и, следовательно, правдоподобное. Я потянулась левой рукой поперек своего тела, прекрасно осознавая, что от этого мои груди еще больше прижались друг к другу, чего он не упустил, когда коснулся моей руки. Мне стоило больших усилий не закатить глаза, когда вместо того, чтобы пожать ее, как я хотела, он поднес ее к губам, чтобы поцеловать.
– Эмре.
– Итак, что я буду пить, Эмре? – спросила я, обхватывая рукой уже запотевший стакан с прозрачной жидкостью без названия.
– Раки (прим. крепкий алкогольный напиток , распространённый в Турции и считающийся турецким национальным крепким напитком ), – сказал он мне, поднимая свой бокал к моему. – Серефе (прим. за ваше здоровье, будем здоровы, за твоё здоровье ), – проговорил он. На мою поднятую бровь он слегка улыбнулся. – За здоровье , – сказал он мне и отхлебнул половину своего бокала, побуждая меня поднять свой.
Я не была алкогольным снобом. В расцвете сил я опрокидывала в себя практически все, что мне подносили. Иногда даже с очень несносным «ууу». Как бы мне ни было неприятно признавать это.
Но я понятия не имела, чего ожидать от раки, осторожно потягивая его, я обнаружила, что мой рот атакован – не неприятным – неожиданным вкусом лакрицы. Как узо (прим. крепкий алкогольный напиток с ароматом аниса. Иногда его называют греческой водкой ), который я однажды пробовала в греческом ресторане с подружками.
Правда, это было слишком легко.
Разговаривать.
Общаться.
Флиртовать.
С кем-то настолько доверчивым, настолько совершенно не осознающим свою абсолютную усредненность, отсутствие изящества.
Как Барретт и предполагал, он заговорил о работе. О том, что она совершенно секретна. О том, что он даже не должен был так много мне рассказывать. Как будто он что-то сказал. Как будто из его слов я могла понять, что он был мафиозником, а не, скажем, занимался пиратством DVD. И то, и другое – федеральные преступления, в большинстве ситуаций, но одно бесконечно интереснее другого, если спросить, ну, кого угодно.
– Становится громче! – почти крикнул он мне в ухо, когда музыка перешла от назойливой, но терпимой музыки в стиле хип-хоп к совершенно невыносимому, закладывающему уши шуму. – Там есть задняя комната, – сказал он мне, прижимая руку к моей пояснице. – Мы можем там поговорить, – добавил он, как будто я была настолько глупа. Он хотел сделать больше, чем просто поговорить. Но я должна была притвориться, что мне это нравится.
Не было никакой возможности связаться с Барреттом, чтобы взвесить все «за» и «против» смены локации.
Я просто должна была принять решение.
Я не часто сталкивалась с полным и отсутствием уверенности в себе. У моих матери и отца были свои проблемы в межличностных отношениях, но они оба справились с невероятно сложной задачей. В культуре, построенной на том, чтобы поносить тебя за то, какой ты умный, веселый, интересный, глубокий, культурный, путешественник, красивый, худой, кривоногий, начитанный, умный, экстравертный или яростный, они сумели вырастить ребенка, которому – по большей части – было просто наплевать на стандарты и мнения других. Потому что, как однажды мудрено сказал мой отец:
«Любой, кто пытается заставить тебя думать о себе определенным образом, делает это только потому, что пытается заставить тебя заплатить за что-то, что он продает ».
Может быть, это было немного заезжено, но по мере моего взросления, это всегда было правдой. Даже отрасли, построенные на том, чтобы воспитывать вас, сначала говорили вам, что что-то не так с вашей тревожностью, избыточным весом или с тем, что вы не прирожденный медитатор.
