Текст книги "Лицедеи"

Автор книги: Джессика Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

3

В понедельник утром Розамонда позвонила Гермионе.

– Мин, Джэз передал тебе мою просьбу?

– Какую просьбу?

– Значит, не передал!

– Не сердись. Джэзу всего тринадцать. Обычно в таких вещах на него вполне можно положиться.

– Я хотела поговорить с тобой о Теде. Я хотела сказать, что Тед… – Розамонда рассказала Гермионе, что произошло, и добавила: – А теперь я хочу сама произнести эти слова, пока кто-нибудь меня не опередил. Тед – отъявленный негодяй. Тед – жулик.

Гермиона стояла в кухне. Она взглянула на утюг, дожидавшийся ее на гладильной доске, протянула руку и вытащила вилку из розетки.

– Они обсуждали все эти дела в субботу, когда сидели взаперти?

– Видимо, да.

– Просто ужасно.

– Ты очень вежлива.

– Лучше быть невежливой?

Розамонда сидела в кресле, сжавшись в комок. Она снова была одна. Метью, как она и думала, не захотел остаться дома, Доминик, восхищенный отвагой брата, ушел вслед за ним.

– Попробуй забыть о вежливости, Мин, – сказала Розамонда.

– Кто будет возмещать убытки?

– Я только что тебе сказала.

– Я не поняла. Мелкие компании? Акционеры? Вы сами не пострадаете?

– Тед не пострадает.

– Но его обвинят… в мошенничестве, да? Ему грозит тюрьма?

– Он говорит, что нет.

– Почему?

– Он говорит, что если ему предъявят обвинение, – Розамонда прижала руку ко лбу и старательно выговаривала каждое слово, – он должен только утверждать, что невиновен, и тогда у них не хватит доказательств, чтобы его осудить.

– Так просто он не вывернется, – заволновалась Гермиона. – Это ведь воровство.

– Минни, я сказала то же самое, только раньше тебя. Как дом? Джейсон сказал, что вы ездили вчера смотреть дом.

– Не хочу даже говорить об этом. Мама ничего не знает о Теде. Я только что ей звонила, она о нем и словом не обмолвилась.

– Наверное, просто забыла, – огорчилась Розамонда.

– Мама пригласила опытную сиделку. И, пожалуйста, не говори мне, что не надо беспокоиться о расходах, раз они все равно неизбежны. В субботу снова приезжал Кейт Бертеншоу. Ах, эта ее дурацкая гордость! Мама играет только по правилам. Вот и получила!

– Я не хочу продолжать этот разговор, Мин. Ты невыносима, я не могу разговаривать с тобой, когда у меня неприятности.

– Рози, – в голосе Гермионы послышалось искреннее сочувствие. – Родная! Прости меня.

Розамонда расплакалась: – Я не спала всю ночь. Я ухожу от Теда.

– Правда? Нет, неужели это правда? – Гермиона говорила все более взволнованно.

– Я не могу жить с человеком, способным хладнокровно пойти на преступление. Или сгоряча. Все равно не могу.

– А что будет с мальчиками?

– Надеюсь, они тоже не захотят жить с преступником.

– Кто же будет их содержать? – спросила Гермиона. – Тебе все равно понадобится помощь Теда, чтобы содержать мальчиков, значит, ты будешь получать деньги, добытые преступником. Какой же смысл в вашем разводе?

– Мне страшно нравятся твои рассуждения, Мин.

– Ты ведь хотела, чтобы я была с тобой откровенна?

– Да, я рада, что ты говоришь откровенно. Китайский корабль уплывает, я видела, как он входил в гавань, это было тысячу лет назад, когда я думала, что все в порядке. Надеялась, что все в порядке, хотя знала, что это неправда.

– Я тоже видела китайский корабль, – медленно проговорила Гермиона, – в тот день, когда Стюарт возил меня смотреть дом. Ты будешь скучать о своем доме, Рози, ты наслаждаешься комфортом, красотой, роскошью. Красота, роскошь… знаешь, я уверена, что это замечательно, это чудесно.

Обе помолчали. Розамонда смотрела, как черно-желтый китайский корабль проходит мимо острова Шарк. Когда Гермиона наконец заговорила, в ее голосе отчетливо зазвучали нравоучительные нотки:

– Настаивать на своем, когда все вокруг думают иначе, бесполезно. Это нетрудно, пока чувствуешь себя героем, но когда страсти утихают, появляется ощущение, что ты какой-то урод. Оставайся лучше с тем, на чьей стороне сила, и радуйся своему благополучию.

– Ты в самом деле думаешь, что сила на стороне Теда?

– Во всяком случае, не на твоей… женщина тридцати семи лет, без средств к существованию – конечно, не на твоей.

– Пусть так, я все равно должна уйти от Теда.

– В таком случае, может быть, Гарри согласится платить за обучение мальчиков?

– Плата за обучение! – простонала Розамонда. – Я так хотела, чтобы они продолжали учиться. Ох, не знаю. Я не в состоянии собраться с мыслями.

– Гарри скорее всего женится на Сильвии, а Сильвия, видимо, получит кучу денег. Она вернулась в самую подходящую минуту. В одном я уверена, Рози: если ты хочешь иметь деньги, забудь об угрызениях совести. Ты не можешь позволить себе роскошь быть хорошей. На твоем месте я осталась бы с Тедом.

– Мин, – сказала Розамонда, – я лучше пойду немного посплю. Мерримен сказал, что в дом могут явиться репортеры.

– Что ты тогда будешь делать?

– Постараюсь не подпускать их к мальчикам.

– Как?

– Не знаю, сначала я должна поспать. Мальчики придут из школы не раньше трех. Может быть, все еще обойдется. Пока мне никто не звонил. Никто, кроме Гарри. Мин, я просила Джэза передать тебе, чтобы ты звонила два раза: три звонка, потом еще три, тогда я сниму трубку.

– Джейсон просто забыл, – холодно ответила Гермиона.

Как только Розамонда положила трубку, раздался звонок. С этой минуты телефон звонил не переставая. Розамонда зажала уши руками и пошла наверх. В спальне, задергивая занавески, она увидела, что перед домом остановилась легковая машина. Вслед за ней подъехала телепередвижка. Розамонда завела будильник на два часа, легла в кровать и положила подушку на голову.

Розамонда вскочила. Ее лицо было покрыто красными пятнами, глаза припухли от слез и от недолгого сна. Минуту она постояла, будто не понимала, где находится, потом со словами: «О господи!» – устремилась к окну.

Легковые машины и телепередвижка уехали, телефон молчал. Розамонда взглянула на часы.

– О господи, – снова пробормотала она, выбежала из комнаты и помчалась вниз по лестнице.

Часы в холле тоже показывали десять минут третьего. В гостиной телефон прозвонил три раза, замолчал, снова прозвонил три раза и опять замолчал. Когда вновь раздался звонок, Розамонда сняла трубку.

– Ах, это ты, мама.

– А кого ты надеялась услышать?

– Я думала… да… Теда.

– Что ж, а я, родная, увидела около телефона записку, узнала почерк Гарри, вспомнила о неприятностях Теда и вот специально звоню сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась. Если хочешь иметь деньги, знай: тот, кто нажил одно состояние, наживет и другое, а Тед еще молод.

Услышав, что мать бездумно повторяет свою вчерашнюю речь, Розамонда пришла в ужас.

– Я спала, – совсем по-детски сказала она. – Прилегла на минутку, а проспала несколько часов. Мальчики… Как папа?

– Немного хуже.

– Ах боже мой! Боже мой! – проговорила Розамонда. – Но я все равно не могу, мне надо идти.

– Конечно, Рози. У нас все спокойно. Бен – просто чудо.

Розамонда положила трубку, взбежала по лестнице и выглянула в окно. Легковая машина снова стояла у дома, телепередвижка подъехала у нее на глазах. Розамонда вбежала в спальню и схватила телефонный справочник, что-то бормоча, она стремительно листала страницы, пока не нашла нужный номер.

– Элизен?

– Да, кто это?

– Розамонда Китчинг.

– Я так и думала! – заявила Элизен Пайн.

Пайны жили в начале улицы. Метью и Доминик обычно возвращались домой с их сыном Эндрю.

– Элизен, не окажешь ли ты мне услугу?

– Какую?

– Если мальчики зайдут к тебе вместе с Эндрю, задержи их у себя. Не знаю, слышала ли ты…

– Слышала.

– Понимаешь, у нашего дома стоит телепередвижка.

– Если мальчики смогут побыть у тебя, пока…

– Нет, – сказала Элизен.

– Элизен, мальчики ни в чем не виноваты.

– Все это – страшная гадость. Негодяи, вроде твоего мужа, позорят нас всех. Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что все останется по-прежнему. Если закон не может покарать преступников, это сделают честные люди.

– Вряд ли ты после смерти попадешь на небеса! – выкрикнула Розамонда.

– И ты еще насмехаешься! – вышла из себя Элизен Пайн и повесила трубку.

Розамонда сбросила платье, натянула брюки со сломанной молнией, рубашку и парусиновые туфли. Снова зазвонил телефон. Розамонда выбежала в сад позади дома, подтащила садовое кресло к ограде. С третьей попытки ей удалось подтянуться, и она повисла: голова по одну сторону, ноги по другую. Задыхаясь от страха, Розамонда неловко перекинула через ограду одну ногу, другую и рухнула на клумбу с ноготками в саду Керри, но тут же вскочила и бросилась через лужайку. Вторая ограда ничем не отличалась от первой, и Розамонда взобралась на нее без особого труда, правда, спрыгивая на землю, она сломала какой-то куст в саду Эми Гау, а розы, которые она случайно пригнула, распрямляясь, исцарапали ей щеку. Девяностолетняя мать Эми Гау равнодушно смотрела, как Розамонда, запыхавшись, бежит по траве и хватает выкрашенный в белое железный стул. Стул оказался довольно низким, Розамонде пришлось несколько раз слегка присесть и подпрыгнуть, прежде чем она сумела взобраться на кирпичную ограду, откуда, разбив скулу, она свалилась кубарем на грядку салата позади дома Пирсонов. Мистер Пирсон, адвокат, ушедший на пенсию, только что вернулся домой с веселой пирушки. Он поставил на место машину и, выходя из гаража, с изумлением увидел, как Розамонда, с которой он был едва знаком, волоча ноги бежит по его лужайке На ней были грязные, рваные брюки и рубашка, живот и грудь тряслись при каждом движении, на красном, потном, расцарапанном лице, покрытом синяками, сверкали выпученные голубые глаза. Розамонда схватила стремянку подтащила ее к ограде, взобралась наверх и исчезла в соседнем саду.

Свалившись с ограды Пирсонов, Розамонда оказалась в саду Пайнов. Здесь она остановилась и вытерла лицо рукавом рубашки. С хрипом втягивая ртом воздух, Розамонда шагом пересекла сад, бежать она уже не могла. Из окна дома высунулась Элизен:

– Розамонда!

Процесс дыхания отнимал у Розамонды почти все силы, она мотнула головой и, едва переставляя ноги, пошла дальше.

– Розамонда, я пыталась дозвониться тебе, я хочу сказать…

Но Розамонда не обернулась. Она оказалась на улице прежде, чем Элизен Пайн выбежала из дома и остановила ее.

– Розамонда, мальчики, конечно, могут побыть у нас, – Элизен схватила Розамонду за руку. – Нет, я никогда себе этого не прощу. Господи, на что ты похожа! Твои брюки…

Мальчики – Метью, Доминик, Эндрю – с соломенными шляпами и портфелями в руках появились из-за угла. Увидев обеих женщин, они в растерянности остановились.

– Что случилось, мама? – спросил Эндрю Пайн.

– Эндрю, пригласи Метью и Доминика зайти к нам.

– Нет, – сказала Розамонда, наконец высвобождая руку. – Метью, Доминик, идите в библиотеку.

– Посмотри на свои брюки, – шепнула Элизен на ухо Розамонде.

Розамонда прикрыла рукой разъехавшуюся молнию.

– Перед вашим домом стоит телепередвижка, поэтому идемте, – заторопилась Элизен Пайн.

– Уже две, – поправил ее Доминик. – Смотрите, обе видны прямо отсюда.

Метью решительно надел шляпу и пошел домой.

– Постой! – крикнул Доминик ему вслед.

– Метью! – едва слышно окликнула его Розамонда.

Метью не обернулся.

Доминик быстро пригладил волосы, надел шляпу и вприпрыжку побежал за Метью. Элизен Пайн снова схватила Розамонду за руку.

– В таком виде ты все равно никуда не можешь идти. Поэтому зайди в дом.

Розамонда все еще прикрывала рукой разорванные брюки она вырвалась от Элизен, крикнула едва слышно: «Метью! Доминик!» – и, переваливаясь, побежала за мальчиками.

Сильвия отвезла Гарри на работу в западный пригород и долго добиралась до Уарунги. Увидев Грету, Сильвия испугалась: ее голубые глаза неестественно блестели, щеки прорезали две глубокие вертикальные линии, углы большого рта опустились. Здороваясь с Сильвией, Грета неохотно оторвалась от шитья. Сильвия прошла в дом и села у постели отца рядом с Беном. Маленький цветной телевизор, собственность Бена, стоял рядом с кроватью Джека, но когда Сильвия вошла в комнату, Бен его выключил. Губы отца, прежде выделявшиеся на лице чуть розоватым пятном, слегка посинели. Сильвия вглядывалась в неподвижное лицо, а перед глазами у нее стояло изможденное лицо Греты.

– Судя по виду миссис Корнок, ей необходимо проспать по крайней мере сутки, – негромко сказала она Бену.

– Да, конечно, но видите ли, она в таком состоянии, что не может этого сделать.

– Кто сидит с отцом ночью?

– Сидди и я, меняемся через четыре часа.

– Она не пытается заснуть?

– Нет. Не хочет.

– Что же она делает? Шьет?

– Она, видите ли, нам готовит. Зря она так беспокоится. Я говорил ей. Но повар она замечательный.

Расставшись с отцом, Сильвия поехала по Тихоокеанскому шоссе и снова оказалась в западном пригороде, машины Двигались сплошным потоком. Во время вынужденных остановок Сильвия разглядывала газетные стенды. Заголовок «Мошенничество раскрыто, компания объявлена банкротом» показался Сильвии довольно обычным, она вспомнила о нем, только когда Гарри бросил на заднее сиденье портфель с бумагами и сел рядом с ней.

– Я только что говорил с Рози. К ней приезжали две телепередвижки. Будем надеяться, что по телевидению ничего не покажут. А если покажут, мама не увидит. Как ты ее нашла?

4

Бен сидел у кровати Джека Корнока и смотрел по телевизору программу новостей.

Внезапно на экране появилась голова Метью. Взгляд его темных глаз был устремлен на телезрителей.

– Но это совершенно неверно, – уверенно говорил Метью. – Через несколько дней отец все приведет в порядок.

Голова Метью чуть сдвинулась, в кадре появился Доминик и кусок оштукатуренной стены дома Китчингов. Тот же репортер спросил: «Значит, в результате этого краха никто не понесет убытков?»

Метью по-прежнему не смотрел на людей с микрофонами, его взгляд был устремлен на Бена у кровати Джека, на Стивена и Гермиону, сидевших в своей гостиной поодаль друг от друга, на Розамонду, застывшую в дверях комнаты, на Гарри и Сильвию, оторвавшихся от приготовления еды, и особенно внимательно темные глаза Метью смотрели с экрана на его отца.

– Крах потерпел мой отец, – все так же уверенно продолжал Метью, – мой отец и больше никто.

Другой репортер спросил Доминика: – А ты как думаешь?

Доминик – до сих пор он казался маленьким мальчиком – вышел вперед и неожиданно сравнялся ростом с братом.

– Я-то? – сказал он и передернул плечами, видимо перекладывая портфель из одной руки в другую. – Я думаю так же.

– Что же именно ты думаешь? – придирчиво спросил первый репортер.

Но прежде чем Доминик ответил, обе камеры внезапно переключились на Розамонду: перепачканная, растрепанная, она бежала, прикрывая рукой ширинку брюк, и звала:

– Метью! Доминик!

Цветной телевизор Бена и Китчингов позволял разглядеть все царапины и синяки на лице Розамонды, но на черно-белом экране Файфов и Гарри ее лицо казалось просто грязным. Один телерепортер показал в заключительных кадрах Розамонду и Доминика, когда они, ссутулившись, открывали калитку, другой – Метью, смотревшего вслед матери и брату, пока они не исчезли из виду. У Китчингов и Файфов была включена первая программа, у Бена, Гарри и Сильвии – вторая. Когда Сидди открыл дверь и вошел на цыпочках в комнату Джека Корнока – его ботинки, как всегда, скрипели, – Бен тут же поднялся и выключил телевизор.

Сидди подошел к кровати. Большая голова умирающего Джека Корнока как камень вдавилась в подушку. Телефон, картонка с алфавитом, красная ручка, очки, зеркало, гребенки и щетки – все орудия борьбы и мести по-прежнему лежали на столике рядом с его кроватью. Как только Бен вышел из комнаты, Сидди, глядя на безжизненное лицо Джека, доверительно прошептал: – Я буду хорошо смотреть за тобой, хозяин.

Бен вошел в кухню, где Грета стояла у окна и напряженно, не мигая, вглядывалась в отраженные в стекле полки с посудой, висевшие, как казалось, на залитых луной деревьях ее сада.

– Ух, спасибо, что налили, – с удовлетворением сказал Бен. Вино Бен принес сам. – Ух,– снова сказал он, принимаясь за обед. – По телику только что показывали одну женщину, она немного смахивала на вас.

– Эта женщина что-нибудь продавала? – сухо спросила Грета.

– Честно говоря, не знаю, что она делала. Я пропустил начало. Там еще был мальчонка. Нет, они ничего не продавали. Присаживайтесь, выпейте стаканчик, почему не выпить?

Это такое же вино, как в прошлый раз, сами сказали, что вам нравится. Вы тогда остановились на том, как приехали в Сидней со всеми своими ребятишками. И тогда приняли решение…

– Джек принял решение в шестнадцать лет, – сказала Грета, подходя к столу. – В ту ночь, когда он добрался до Сиднея, его арестовали за бродяжничество и посадили под замок. Тогда он сказал себе: «Я должен разбогатеть, пусть меня потом отправят в ад». – Грета поднесла к губам бокал вина, налитый Беном. – Он верит в ад, – холодно добавила она.

Когда Грета заговорила, Бен отрезал кусочек хлеба, ломтик сыра, положил на тарелку и подвинул к Грете; продолжая рассказывать, Грета машинально начала есть.

Метью поднялся и выключил телевизор, потом снова уселся рядом с Домиником. Розамонда отняла руки от лица, подошла к мальчикам и тоже села.

– Последняя часть была совсем ужасная? Я не могла смотреть.

– Когда мы с тобой открывали калитку, у нас был такой вид, будто мы куда-то крадемся, – сказал Доминик.

– Прекрасный у вас был вид, – сказал Метью. – И вообще все прекрасно. Могло быть куда хуже.

– Люди теперь будут думать, что это отец тебя избил, – сказал Доминик.

– Неужели я так ужасно выгляжу? – воскликнула Розамонда.

– Ничего подобного, – спокойно возразил Метью.

– Зря ты за нами побежала, – не унимался Доминик.

– Я не могла иначе, – растерянно проговорила Розамонда. – Я просто не могла иначе.

– У тебя был прекрасный вид, – повторил Метью.

Зазвонил телефон. Розамонда вскочила.

– Не подходи!

Но Метью с просиявшим лицом обогнал Розамонду, сбежал по лестнице в холл и схватил трубку.

– Алло.

– Я получил твое послание, Метью, – сказал Тед Китчинг.

– Отец! – крикнул Метью.

– Да, получил, паршивец ты несчастный, – бушевал Тед. – Да, да, паршивец несчастный да еще шантажист. Ты, значит, решил пробудить во мне чувство вины, так я тебя понял? Шантажист несчастный, дерьмо собачье…

– Тед Китчинг, сейчас же замолчи, – вне себя от ярости крикнула Розамонда, схватив трубку в спальне.

– Ах, это ты, моя голубка? Ты, значит, даже не смогла удержать их дома. Не могла сделать даже такой малости. Кто же это тебя измордовал, моя голубка? Уж не твой ли сыночек-шантажист, дрянь он этакая? Сделай одолжение, побудь дома, я приду и добавлю.

– Только попробуй! – заорал Метью из холла.

Но Мерримен отобрал трубку у Теда:

– Не беспокойтесь, Рози. Я никуда его не пущу.

– Так это вы, значит, его опекаете?

– Нет, Рози, я его не опекаю. Просто Тед вдрызг пьян, как вы сами могли догадаться. Подождите до завтра, завтра днем он вернется домой, придет в себя и снова будет не человек, а золото.

– Скажите ему, что меня он здесь не застанет, – прокричал Метью.

Стивен и Гермиона сидели перед пустым экраном. Каждый держал в руках бокал вермута, каждый ждал, что заговорит другой. Тесная квартира и присутствие детей – а они не отходили от родителей, когда Стивен возвращался домой, – заставляли их проявлять дружелюбие, но только драма, разыгравшаяся на телеэкране, вынудила их немедленно заключить мир. Гермиона встала, вышла в кухню и заглянула в духовку. Вернувшись, она холодно спросила:

– Ты все еще намерен отказываться от углеводов?

– Я поем немного риса. В субботу они, видимо, уничтожали следы своей деятельности. Я, как ты знаешь, давно это предвидел.

– Боюсь, что ты прав. Рози сказала то же самое сегодня утром. Бедная Рози. Надо, наверное, ей позвонить.

– Я предвидел это, по меньшей мере, пару недель назад.

– Мама вряд ли позвонит ей, пока папа в таком состоянии.

– Будем надеяться, что у Греты не нашлось времени посмотреть телевизор. Я предвидел это уже в тот день, когда мы с Тедом бегали в Ботаническом саду.

– Предвидел, что совершится преступление? Банкротство предвидели все. Пойду все-таки позвоню Рози. У нее было такое лицо…

Гермиона дважды набрала номер, как было условлено, она звонила из кухни, пока готовила рис. Стивен с бокалом в руках стоял в дверях, но Гермиона только повторяла время от времени: «О господи!», или «Боже мой!», или «Что же ты будешь делать?» Рис закипел, вода побежала на плиту, Стивен, раздраженно хмурясь, подошел и снял кастрюльку с огня.

– Да, да, помни, что я здесь, если что-нибудь понадобится, – сказала Гермиона.

Она повесила трубку и взяла кастрюльку из рук Стивена.

– Как она?

– Я не очень поняла. Она сказала, что у нее такое лицо то ли из-за сада, то ли из-за садов.

– Где Тед?

– Она не видела его с субботы. Розамонда и мальчики никак не могут решить, уходить им или оставаться. Останутся, конечно.

– Им очень трудно уйти, – сказал Стивен. – Даже в теперешних обстоятельствах это значит бросить человека в беде. А остаться – все равно что стать соучастниками его преступления.

– Но ты подумай, – сказала она, явно забавляясь, – даже мы с тобой – это при наших-то добродетелях! – не можем отгородиться от мошенничества Теда.

– Обедать будем здесь?

– Почему бы нет? Подумай, должны мы, например, с негодованием вернуть газонокосилку, которую нам подарил Тед, когда они купили себе новую?

– Я истратил пятьдесят долларов на ее ремонт.

– А этот тостер? – со смехом спросила Гермиона.

– Скороварку, пожалуй, можно отдать, – включился в игру Стивен.

– Наверняка. Мы никогда ею не пользуемся.

Гермиона и Стивен со смехом сели за маленький пластиковый столик.

– А как насчет подвесного креслица для Имоджин? – спросила Гермиона. – Или черной занавески в ванной, помнишь, Джейсон наступил на нее и порвал?

– Завтра же ликвидирую. А пока открою бутылку вина, – заявил Стивен, вставая из-за стола.

– Открой ту, что подарил Тед.

– Конечно!

Но хотя вино подняло настроение Гермионы, она не обращала внимания на еду и медленно пила, вливая вино в рот. Наконец она осторожно поставила бокал на стол.

– Знаешь, человек не может остаться честным, если живет в бесчестном обществе.

Стивен еще не кончил есть.

– Ты снова цитируешь Стюарта Корнока?

– Нет. Сама додумалась.

– Геродот додумался до этого раньше тебя.

– Неужели я позаимствовала эту мысль у Геродота? Просто удивительно, что за кладезь премудрости. Но как верно сказано! Зачем тогда мы портим себе кровь и пытаемся совершить невозможное? Сдавайся, бери, что нужно, наслаждайся жизнью. Другого пути нет.

– Какая грязная, какая примитивная философия.

– И вовсе не грязная. Она как это вино. Она обещает мне роскошь. Я помню свое первое ощущение от роскоши. Мне было три, может быть, четыре года, однажды утром я проснулась под свежей простыней, под мягким пушистым одеялом, обшитым атласной лентой, я увидела окно с белыми занавесками и дерево за окном, и вокруг царил покой. И я поняла – это роскошь.

– Теперь все это ничего не стоит в твоих глазах.

– Да, но тогда… Рози говорит, это было сразу после переезда в нашу собственную квартиру, когда у нас появилась няня, девушка-испанка. Переезда я не помню. Помню только, как проснулась, как мне было тепло, помню дерево, покой, восторг от ощущения роскоши – больше ничего. Наверное, это произошло после того, как мама получила свою замечательную работу, но я думаю, хотя Рози и Гарри со мной не согласятся, я думаю, что это произошло сразу после того, как мама встретила папу. И тогда возникает вопрос, верно, дорогой… – Гермиона снова подняла бокал, – возникает вопрос, как папа добыл те самые деньги, что помогли сохранить мою плоть и кровь. Мою жизнь. Так что все очень просто. Я возвращаюсь в свою исконную социобиологическую группу. Или нужно сказать социопитательную среду?

– Какая разница, если ты мелешь такую чепуху?

– Скажи это своему Геродоту.

В кухню вошел Джейсон, он не мог сам справиться с уроками.

– Вы все еще ссоритесь?

Гермиона и Стивен дружно рассмеялись. Гермиона поставила бокал.

– Мы всего лишь люди, Джейсон.

– Знаю, – терпеливо ответил Джейсон.

– И если мы не всегда во всем соглашаемся, – сказал Стивен, – это еще не значит, что мы непременно ссоримся.

– В этом нет ничего невозможного, – убеждал Метью младшего брата. – Куча людей так живет, почему же это невозможно? Нам надо уйти отсюда, найти работу, снять квартиру или дом и поселиться там, только и всего.

Розамонда с измученным видом сидела на жестком стуле, доставала вилкой кусочки лосося из консервной банки и клала в рот.

– Ты видел когда-нибудь дешевую комнату или квартиру? – спросила она.

– Куча людей живет в таких квартирах, значит, в них можно жить.

– А как насчет безработицы? – спросил Доминик.

– Насчет безработицы? – повторил его вопрос Метью. – Люди каждый день находят работу.

– Я прошу только об одном, – сказала Розамонда, – не принимай решения, пока ты в таком возбужденном состоянии.

– Мое возбужденное состояние никуда не денется, – рассердился Метью.

– Я прошу только об одном: подожди хотя бы до завтра.

– Не могу. Я уже принял решение. Вы оба можете ждать до завтра. А я ухожу.

– Ну и иди тогда! – крикнул Доминик.

– Вот еще, – сказал Метью. – Никуда я сегодня не пойду. Уже слишком поздно. Я уйду завтра утром.

– Сколько сейчас времени? – спросил Доминик.

Метью посмотрел на часы: – Четверть одиннадцатого.

– А часы возьмешь с собой?

– Конечно, возьму.

– Кто тебе купил часы? – с торжеством спросил Доминик.

– Ну и пусть он их купил. Часы мне нужны. И еще кое-что мне нужно. Сейчас запишу все, что мне нужно.

Розамонда доела лососину и с пустой консервной банкой в руках сидела и смотрела на старшего сына. Доминик молчал и тоже не спускал глаз с Метью. Потом нагнулся и прочел вслух его список:

– Непромокаемый костюм. Маска, ласты для подводного плавания. Доска для серфинга.

– Я все это зачеркнул.

– После того как я прочел.

– Знаете, сейчас всем нам лучше лечь спать, – сказала Розамонда, вставая со стула.

– Верно, – сказал Метью. – Я только допишу и сейчас же лягу. Я не собираюсь сегодня уходить. Я не сумасшедший. Только не надейтесь, что я останусь. Для этого меня надо связать, а связывать вроде некому.

Розамонда, бережно держа в руках консервную банку, осторожно подошла к Метью и заглянула через плечо в список, который он составлял.

Джек Корнок открыл глаза.

– Отец, – позвал он.

Сидди отлепил сигарету от нижней губы.

– Я здесь, сынок.

– Мне крышка, отец, – отчетливо произнес Джек Корнок.

– Верно, сынок.

Джек Корнок закрыл глаза. Сидди подождал минут пять, потом обогнул кровать, взял со столика зеркало и поднес к губам Джека. Положив зеркало на место, Сидди сказал с нежностью:

– Я позабочусь о тебе, дружище.

В кухню Сидди вошел на цыпочках, Бен попивал вино и читал какую-то научно-фантастическую книжку.

– Где она, Бен?

– Спит.

– Она говорила, что не может.

– Значит, может. Я только что ходил смотрел.

– Его больше нет.

Бен отложил книжку: – Правда, Сид?

– Правда, Бен.

Бен на минуту задумался. – Не вижу смысла ее будить, – сказал он. – Ей очень нужно поспать. – Бен допил стакан и встал. – Значит, предстоит работенка!

– Я поеду домой, – сказал Сидди. – Как раз успею на последний поезд. Если она спросит, скажи, он только открыл глаза и посмотрел на меня, лицо у него было счастливое. Правда, счастливое и спокойное.

– Ладно, Сид, скажу. А уж поверит она мне или нет, не знаю.