Текст книги "Лицедеи"

Автор книги: Джессика Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

5

Кен собрался на работу, но едва выехал из гаража, как увидел Молли: подняв руку, она ковыляла по лужайке ему наперерез, она так волновалась и так торопилась, что Кен остановил машину и приглушил мотор. Молли жестом показала, чтобы он опустил ближайшее к ней стекло, Кен многозначительно посмотрел на часы и выполнил ее просьбу.

Молли всунула голову в машину. Она тяжело дышала.

– Только что позвонил Стюарт.

На лице Кена выражение покорности сменилось маской сочувствия: – Неужели скончался?

Молли разразилась слезами: – Кен, Кен, я теперь вдова.

Мгновение Кен тупо смотрел на Молли, потом спросил: – Кто, кто?

– Вдова, – рыдала Молли.

– Ну, извини, – сказал Кен и решительно поднял стекло.

Телефон зазвонил буквально через минуту после того, как Гарри уехал на работу.

– Ох, – безжизненным голосом произнесла Сильвия, услышав слова Греты. – Когда? – Она не могла сообразить, что бы еще спросить, поэтому бессмысленно повторила: – В одиннадцать. – Но тут же добавила: – Грета, если вам нужен Гарри, я сбегаю вниз и скажу ему, пока он не уехал.

Но Грета сказала, что Гарри не нужен.

– Розамонда сейчас приедет, она сама на этом настояла. Может быть, Гарри заедет после работы и захватит тебя. Или ты предпочитаешь приехать сейчас?

– Не знаю… – пробормотала Сильвия. Она чувствовала себя такой же беспомощной, как в первые дни после приезда. – Если вы… – начала она.

– Что ж, поскольку у тебя нет желания увидеть отца прежде, чем его увезут… – сказала Грета, в сущности сама отвечая на свой вопрос.

– Не знаю… это не то, ради… – Но Сильвия не договорила. «Не то, ради чего я приехала», – хотела она сказать, и не договорила, потому что ее слова могли прозвучать как злая насмешка. Она предпочла спрятаться за вежливой фразой времен своей юности: – Нет, спасибо.

– Как хочешь. Стюарту я позвонила. Гермиона позвонила мне сама, я попросила ее разыскать Гая. Его все-таки тоже нужно предупредить. Гарри я позвоню попозже, когда он доберется до работы.

Голос Греты, спокойный, уверенный, чуть холодноватый, свидетельствовал, что в отличие от Сильвии она твердо знала, как себя вести. Сильвия вспомнила ее поднятое вверх лицо, когда она подставляла к свету ушко иголки, синяк у нее на шее и спросила с внезапно прихлынувшей теплотой: – А как вы, Грета, себя чувствуете?

– Я выспалась и чувствую себя гораздо лучше.

– Сидди с вами?

– Нет, уехал домой, но Бен здесь.

– Я приеду сегодня вечером вместе с Гарри.

– Хорошо, приезжай вечером.

Грета положила трубку, Сильвия легла на неприбранную постель и уставилась в потолок. Горе, думала она, все расставило бы по местам, но она не чувствовала горя. Сильвия заставила себя сесть и позвонила Стюарту домой. Ей никто не ответил, тогда она позвонила ему на работу. Еще не было половины девятого, Стюарт сам снял трубку.

– Стюарт, кто-то должен сказать маме.

– Я уже сказал, мама очень огорчилась.

– Стюарт…

– Что?

– Как это будет происходить?

– Спрашивать у Греты про копию завещания, пожалуй, еще рановато.

Сильвия подняла голову, свободной рукой откинула волосы назад.

– Я имела в виду похороны.

– Нам сообщат, Сил.

– Значит, я ничего не должна делать?

– А что ты можешь делать?

– Не знаю.

Стюарт помолчал, потом сказал:

– Во время похорон будет служба.

– Служба? Религиозная служба?

– Как всегда.

– Почему?

– Может быть, иногда не бывает службы, но на всех похоронах, где я присутствовал, всегда была служба.

– Я никогда не была на похоронах. Мне не приходилось хоронить никого из друзей, а из родных отец – первый.

– Из родных для меня тоже.

– Я взяла напрокат машину, нужно будет отказаться, – сказала Сильвия.

– Наверное, ты в состоянии сама с этим справиться?

Сильвия позвонила и отказалась от машины, сбросила халат Гарри и решила надеть индийское платье. Когда она вдохнула его пряный запах, ее вновь закружил вихрь желаний, но на этот раз она расслышала голос – свой собственный голос, – который беззвучно сказал ей, что теперь она сможет побывать и в Индии, и в Китае – везде.

Хотя Тед Китчинг парился, окунался в ледяную воду, хлестал себя веником и глотал лекарства, хотя он побрился, тщательно оделся и надушился, выпученные покрасневшие глаза и неуверенные движения выдавали его состояние. У Розамонды глаза были нормальные, полоска пластыря закрывала царапину на щеке. Они стояли в холле и кричали друг на друга.

– …Хорошая же ты мать, дома не удержала.

– Он ушел прежде, чем я проснулась.

– Вот где дал о себе знать твой полоумный дедушка. В моем сыне.

– Ничего подлее ты не мог сказать. – Тед встретил Розамонду на пороге дома, она уходила с двумя большими чемоданами и остановилась, глядя в лицо мужу. – Я тебе никогда этого не прощу. Никогда! Метью написал мне: «Позаботься о бабушке».

– Позаботься о бабушке! – Тед толкнул чемодан и покачнулся. – Если ты собралась ухаживать за матерью, зачем тебе, черт возьми, эти огромные чемоданы?

– Я уже сказала: может быть, я останусь у мамы.

– Всего лишь «может быть»?

– Дай мне пройти. – Розамонда взяла один из чемоданов.

– Машину что, тоже упаковала?

Розамонда открыла дверь: – Машина мне не нужна.

На верхней ступеньке лестницы появился Доминик, он не знал, спускаться вниз или нет. За стеной сада дважды просигналило такси. Тед оторопело смотрел, как Розамонда, сгибаясь под тяжестью чемоданов, с трудом шла по узкой асфальтированной дорожке к калитке. Когда она уже вышла на улицу, Тед внезапно пришел в себя.

– Ты меня слышишь? – прокричал он. – Назад не приходи!

Доминик убежал.

– Честно говоря, – сказала Гермиона, – я не знаю, зачем мы приехали.

– Я-то знаю, зачем приехала, – сказала Розамонда. – Мне легче уйти из дома постепенно. Я не хотела сжигать за собой мосты. Но все равно сожгла.

Вид у обеих сестер был довольно унылый. Грета посадила их в гостиной на диван, как гостей, и попросила отвечать на телефонные звонки и открывать входную дверь, а сама извинилась и ушла в сад к Бену. При других обстоятельствах Розамонда и Гермиона не посчитались бы с ее неявным запретом выходить из гостиной, но чувство неловкости и страха, вызванное смертью, заставило их остаться там, где велела Грета.

– Как ты думаешь, – спросила Гермиона, – о чем мама говорит в саду с этим… сиделкой?

– Обсуждает планы совместной жизни, – ответила Розамонда.

Она закрыла лицо руками, будто собиралась заплакать, но вместо этого рассмеялась.

– И одновременно шьет, – подхватила Гермиона. – А то, что сошьет, бросит в корзину с тряпьем.

– Мама чувствует себя добродетельной женщиной, когда шьет, – уже серьезно сказала Розамонда. – Однажды она сама мне в этом призналась.

– По-моему, она таким образом вызывает дух тети Эдит. Рози, что ты скажешь, если я расстанусь со Стивеном ради другого человека?

– Скажу, что ты плохая мать.

– И это ты мне говоришь!

– Ой, Мин, сегодня мне позволено быть бестактной.

– Ты думаешь, дети так уж сильно привязаны к родителям?

Но Розамонда была занята своими мыслями.

– С одной стороны, я рада, что Доминик предпочел Теда, потому что Теду так легче. С другой, не очень понятно, зачем я тогда ушла. И как знать, смогу ли я видеть Доминика.

– Я часто думаю, что детям на нас совершенно наплевать…

– Ты прекрасно знаешь, Мин, что это неправда.

– …и что мы всего лишь биологическое приспособление, природа использует нас и выбрасывает на свалку.

– Мужчин тоже?

– Мужей. Мужья и жены – священный биологический союз.

Розамонда с любопытством посмотрела на сестру:

– Смешно, конечно, думать, что я знаю о тебе все…

– Конечно, – согласилась Гермиона потупившись.

– Но я знаю, чего ты жаждешь, поэтому этот другой человек, если он вообще существует, непременно должен быть богат.

– Он говорит, что богат. Только не думай, что меня влечет к нему одно лишь богатство. Я правда чувствую… Как это ни удивительно, я правда чувствую…

– Это случайно не Тед? – воскликнула Розамонда.

Гермиона запрокинула голову и расхохоталась, потом вспомнила, что в доме покойник, прикрыла рот рукой и посмотрела на открытую дверь, будто ожидала возмездия. Но отдав эту дань приличиям, она снова повернулась к Розамонде и улыбнулась:

– Рози, ты неисправимый однолюб.

Розамонда откинулась на спинку дивана.

– Ну и пусть, такая я есть. Понимаешь, Мин, Метью звонит и говорит, что у него все в порядке, – прекрасно. Но я хочу знать конкретные вещи. Что значит «все в порядке»? Где он, например, будет сегодня ночевать?

– Он, наверное, тоже хочет это знать. Все-таки как ты могла даже подумать, что я и Тед…

– Что в этом такого? Я помню, как однажды…

– Рози, Тед был тогда пьян. Я ему совсем не нравлюсь.

– Знаю, но дело не в этом.

– Так, значит, я ему не нравлюсь? – возмутилась Гермиона. – А почему я ему не нравлюсь? Мне он, впрочем, тоже не нравится. Ты поступила совершенно правильно, что рассталась с ним. В конце концов, он просто вор, верно?

– Мин, пока только я имею право это сказать.

– Ты и сказала, разве нет? Когда вчера звонила. Спорю на что хочешь, от тюрьмы ему не отвертеться.

– Теду? – спросил Гай, входя в комнату. – Ставлю пять против одного. Нет, три.

– Ох, замолчи, – сказала Гермиона.

Гай держал в руках кружку кофе и тарелку с толстым кое-как сделанным бутербродом. Он осторожно сел и ногой подтянул к себе маленький столик.

– Вы лучше посмотрите, сколько барахла у Джека в шкафах, – сказал Гай. – Можно одеть всех актеров, занятых в «Артуро Уи»[7]7
  «Карьера Артуро Уи» (1941) – пьеса немецкого писателя и драматурга Бертольта Брехта (1898–1956).


[Закрыть].

– Неужели ты рылся в его шкафах? – встревожилась Розамонда.

– Я искал копию завещания, – сказал Гай. – Я думал, он, может быть, попросил Сидди где-нибудь ее припрятать.

Гермиона не раз говорила, что не намерена прощать Гаю его дурацкие выходки, она достала из сумочки блокнот и занялась списком предстоящих покупок, а Розамонда – когда-то она так преданно заботилась о маленьком Гае, так по-матерински гордилась этим прелестным ребенком, – Розамонда сдвинула брови, будто искала ответ на мучивший ее вопрос. Оберегая костюм, Гай подставил руку под подбородок и откусил кусок толстого бутерброда. Прожевав его под неотрывным взглядом Розамонды, Гай сказал:

– До смерти хочу знать, как он распорядился деньгами, а вы?

Гермиона оторвалась от списка.

– Мама будет обеспечена, – сказала она тоном, не допускающим возражений.

– Об этом можно не беспокоиться, – согласилась с ней Розамонда.

– Да? – Гай снова набил рот и продолжил, когда прожевал: – Кейт Бертеншоу привозил сюда окончательный текст завещания в субботу. А вот знаете вы, подписал его Джек или нет? – Сестры обменялись беглым взглядом. – Не знаете, – сказал Гай. – И я тоже не знаю. Я был здесь как раз перед приходом Кейта Бертеншоу, и мне пришло в голову, что если я… – Гай откусил еще один кусок и снова принялся жевать, сестры ждали, – если я хорошенько его пугну, он возьмет и помрет, прежде чем явится Кейт Бертеншоу, или ему станет так плохо, что он не сможет подписать эту бумагу. Думаете, я заранее готовился, обдумывал… Ничего подобного – порыв! Но Джеку понравилась моя затея. Он доказал, что может переиграть меня и выжить, и ему это понравилось. Только он недолго торжествовал, согласны? А я так и остался в неведении, подписал он завещание или нет.

Гермиона и Розамонда снова переглянулись, в глазах Гермионы сквозило отчаяние, в глазах Розамонды – тревога.

– Мы знаем, что ты чудовище, Гай, – сказала Гермиона. – Можешь не трудиться доказывать это лишний раз.

– Ничего я не доказываю, – сказал Гай и положил в рот последний кусок.

Гермиона встала. – Пойду спрошу маму и этого Бена, не хотят ли они кофе.

Гай кончил есть.

– Я спрашивал, сказали, хотят. Я сварил, принес им и себе. Не успел сесть, как мама сказала: «Спасибо. А теперь извини нас, Гай». И мне пришлось убраться.

– О чем они разговаривали? – спросила Гермиона.

– Мама рассказывала про дом, куда она однажды пришла предлагать косметику.

Розамонда и Гермиона обменялись преувеличенно изумленными взглядами, это была привычная шутка времен их молодости.

– Никогда не оглядывайся назад! – шепнула Розамонда.

– Это вредно для здоровья, – в тон ей ответила Гермиона.

– В какую дверь они войдут, Рози? – спросил Гай.

– Агенты из похоронного бюро? В парадную, Гай.

– Мы откроем, когда они позвонят.

– Мама поручила нам это небольшое дело, – сказала Гермиона.

– А почему Сильвия не явилась на сегодняшние проводы? – спросил Гай.

– Гарри привезет ее после работы, – сказала Розамонда.

– Сомневаюсь, что Сильвия разбогатеет.

– Что-то, наверное, получит, – сказала Гермиона.

– Рози, ты правда уходишь от Теда?

– Ты видишь, я здесь, Гай. Я уже ушла.

– Вернешься.

– Теперь я почти уверена, что нет.

– А ты, Мин, когда расстанешься со Стивеном? – спросил Гай. – При такой внешности тебе, наверное, не раз приходило в голову, что можно бы прыгнуть и повыше. А что тут особенного? Допустим, ты где-то служишь, тебе предлагают более выгодную работу, ты соглашаешься, и все считают, что ты продвинулась. Если ты расстанешься со Стивеном, все будут говорить то же самое, потому что каждый только и думает, как бы продвинуться.

Гермиона встала и пошла к двери.

– Надо приготовить кофе, – сказала она устало. – Хочешь кофе, Рози?

– Да, Мин, спасибо.

– Гермиона вроде меня, – сказал Гай, когда она вышла. – Ей не терпится узнать, кому достанутся деньги. – Гай вынул из кармана зубочистку. – Она, наверное, рассчитывает на мать: если мать получит деньги, Гермиона сможет ухватить кое-что и купить такой дом, какой хочет. А если мать ничего не получит, я лишусь последней опоры. Никто другой не согласится выносить меня так долго. И с годами охотников будет все меньше. Мое прибежище, – сказал Гай, вынимая изо рта зубочистку и глядя прямо в лицо Розамонде, – будет неизменно становиться все менее и менее привлекательным.

– Мое тоже, – проговорила Розамонда.

– Грязный, прожженный папиросами ковер, – задумчиво говорил Гай, снова орудуя зубочисткой. – Замызганные перила. В холле целый день мозолят глаза зеленые мешки для мусора, бутылки, коробки.

Розамонда выставила перед собой руку: – Перестань!

– Это Гай приходил, – сказала Грета, когда Гай поставил кофе и по ее просьбе ушел.

– Сколько ему тогда было? – спросил Бен.

– Всего год, когда я начала. Около полутора, когда я стала наводчицей и у меня появились настоящие деньги. Звучит очень грубо, по-бандитски, но так они меня называли. Я согласилась на это, потому что была в отчаянии, а когда согласилась… Вы даже не представляете себе, какое огромное удовлетворение я получала.

– Правда? – спросил Бен с интересом, но без удивления.

– После долгих лет нищеты и отчаяния, отчаяние к тому же приходилось скрывать, я вознеслась на такую высоту, куда мне иначе никогда бы не взобраться. Не только потому, что я получила возможность покупать – я купила «ключ от квартиры», заботы доброй надежной няни, хорошие кровати, пищу и одежду для детей. Но не только это… Я радовалась своей работе. Я пошла бы вместе с ними взламывать квартиры, если бы мне разрешили. Один-единственный раз я испытала чувство стыда из-за женщины, о которой я говорила вам, когда пришел Гай. Она рассказала мне о своих бедах. Что ж, они часто рассказывали о своих бедах. Но ей, правда, было очень тяжело. Все равно я недолго мучилась. Раз она способна принимать подачки, думала я, значит, не пропадет.

– Вы просто наказывали себя за то, что сами тоже принимали подачки, когда они вам перепадали.

– Психологические объяснения часто так туманны и расплывчаты.

– По-моему, тоже. Из-за их туманности и расплывчатости появляются все новые и новые объяснения, старые цепляются за новые, колесо это крутится и крутится.

Полог птичьего щебета повис над деревьями, радостно шелестели листья акаций. Коричневатые цветы выстилали землю вокруг садовых кресел, и только ножки кресел вместе с Гретиной корзинкой для шитья нарушали узор этого ковра. Бен разглядывал небо в просветах бронзово-зеленых листьев. На нем была синяя миткалевая блуза, на шее висела длинная серебряная цепь.

– Отчего вы бросили все это?

– Я едва не угодила под суд за соучастие. Мне посчастливилось найти хорошего адвоката. Он вытащил меня из этой истории и добился, что мое имя не попало в газеты. Это стоило денег. Он не любит, когда ему сейчас об этом напоминают. От работы пришлось отказаться. Риск был слишком велик. Мать в тюрьме – плохая опора для детей, не говоря о дурном примере. Кроме того, я уже получила все, что мне было нужно. Поэтому я снова пошла в магазин. Ко мне вернулись здоровье и привлекательность, я работала в хорошем месте, у меня был уютный дом. Я вышла замуж во второй раз. Адвокат, который мне помог, познакомил меня с Джеком. Я могла выйти замуж за другого человека, хорошего, уважаемого человека, специалиста в своей области. Но он был сущим ребенком. А для меня существовали только мужчины вроде Джека Корнока.

– Просто удивительно! – сказал Бен. – Он ведь мог пригрозить вам, что расскажет детям, ему-то уже нечего было терять.

Грета, не отрываясь от шитья, покачала головой.

– Он никогда бы этого не сделал. Он не мог разрушить основу, фундамент нашего союза.

– Даже на краю могилы?

– Даже на краю могилы.

– Не понимаю.

– Правда? – спросила Грета. – Что ж, неважно. Вы были мне чудесным помощником. И может быть, единственным человеком, способным понять, что такое безвыходное положение.

– Вы не выпили свой кофе, – сказал Бен.

Грета продолжала шить. – Мне нехорошо от кофе.

– Гай хотел выпить кофе вместе с вами, – сказал Бен.

– Пусть лучше досаждает тем двум женщинам.

– Гай похож на вашего первого мужа?

– Я думала, Гай будет походить на отца больше всех остальных детей, но он вдруг переменился и вырос совсем другим. Его отец… Когда мы познакомились, он ничем не выделялся, только своей красотой. А у вас сложилось другое впечатление?

– Нет. Судя по вашим рассказам, я бы никогда не подумал, что вы можете выйти замуж за чудака.

– Я бы и не вышла. Я хотела быть такой, как все. Но в те времена одежда мужчин – строгие костюмы из толстой материи – и одинаковая манера вести себя служили им надежным прикрытием. Австралийцы – воинственная нация, они мастера находить прикрытия. Я считала себя счастливой, потому что у моего возлюбленного была постоянная работа в судостроительной конторе. Я надеялась, что он станет начальником отдела, купит кирпичное бунгало. Мне так нравился чайный столик на колесах в магазине «Берд и Уотсон»… Мне нужно было заглянуть ему в глаза. Забыть обо всем остальном и заглянуть в глаза. У него был беззащитный летящий взгляд.

– Я знаю этот взгляд! – воскликнул Бен. – Кто-нибудь из ваших детей унаследовал его глаза?

– Никто. Ни дети, ни внуки. Я в страхе ждала этого, слава богу, не дождалась.

– Тут я опять вполне с вами согласен, – сказал Бен. – Полет души грозит многими бедами. На сей раз к нам идет одна из ваших дочерей.

Розамонда остановилась перед матерью и Беном, и так как Бен с нескрываемым любопытством смотрел ей в глаза, она сказала прерывающимся голосом: – Мама, во-первых, Кейт Бертеншоу вернулся на день раньше и едет сюда, а во-вторых, у парадной двери стоят агенты из «Фернли и Гауса».

Кейт Бертеншоу вышел из машины, когда от дверей отъезжал похоронный фургон «Фернли и Гауса». Кейт принадлежал к поколению людей, уважающих обычаи, поэтому он снял шляпу и на минуту прижал ее к груди. Грета стояла у открытой двери рядом с Беном. В холле Кейт Бертеншоу увидел Розамонду, Гермиону и Гая. Розамонда и Гермиона стояли обнявшись. Все плакали, но скорее от страха, чем от горя. Кейт Бертеншоу тронул Грету за руку и указал шляпой на дверь гостиной.

– Может быть, мы…

Но Грета покачала головой: – Скажите сразу всем, Кейт. Тогда не придется повторять одно и то же много раз.

– Я пойду уложу свои вещи, – заторопился Бен.

Грета повернулась и пожала Бену обе руки: – Спасибо.

Спасибо.

– Не за что, – сказал Бен.

– Кто же это такой? – спросил Кейт Бертеншоу, когда Бен вышел.

– Сиделка, – хором ответили Розамонда, Гермиона и Гай, на их заплаканных лицах явственно читалось нетерпение.

– До чего мы дожили, – с отвращением сказал Кейт Бертеншоу. Он положил шляпу на столик. – Дом, конечно, ваш, Грета, как мы и предполагали. Деньги, весьма значительные, все целиком, кроме небольшой суммы в две тысячи долларов, завещанной Сидди, будут принадлежать Сильвии после того, как умрет ее мать, которая до конца своих дней будет получать проценты с этого капитала.

Грета смотрела на Кейта Бертеншоу с любопытством, остальные трое с недоумением. Только Гермиона сумела произнести два слова: – Ее мать!

– Оспорить это завещание, – продолжал Кейт Бертеншоу, обводя взглядом детей Греты, – будет нелегко, даже если ваша мать захочет рискнуть деньгами и своими нервами, чего она, насколько я понимаю, делать не собирается. – Бертеншоу посмотрел на Грету. – Я не ошибся?

– Нет, не ошиблись, – решительно заявила Грета.

– Можем мы теперь поговорить наедине?

Но в гостиной Кейт Бертеншоу не сказал Грете ничего существенного, он только добавил, что если она захочет воспользоваться его услугами при продаже дома, он с радостью поможет ей на правах друга. Грета рассеянно кивнула. Потом улыбнулась и сказала: – Это хорошая мысль. Он хочет, чтобы я вступила с ним в борьбу.

Кейт Бертеншоу нагнулся, не вставая с кресла, и приблизил лицо к Грете. – Хотел, Грета.

– Ах да, – сказала Грета, думая о чем-то своем.

Кейт Бертеншоу вздохнул и откинулся назад.

– Его дочь очень привязана к матери?

– Привязана? Не знаю. Не думаю, что они любят друг друга.

– Позор, что она вернулась в такое время.

Я никогда не поверю, что это Сильвия убедила его принять такое решение.

– Как-то она все-таки повлияла.

– Может быть, напомнила. Но он вполне мог придумать все это самостоятельно. Удивляюсь, как он не сделал этого раньше. В своем роде это шедевр. Оспорить такое завещание можно только ценой жизни.

Сильвия и Гарри застали Розамонду, Гая и Гермиону еще в холле, они стояли тесной группкой и тихонько разговаривали. Когда три лица обернулись к ней, Сильвия поняла, что никогда не забудет этого потрясения. Нападение откровенно враждебных пронзающих взглядов оказалось еще более чувствительным ударом, чем тот миг в саду Розамонды, когда глаза всех присутствующих устремились на ее нитку жемчуга. Сильвия залилась краской и поднесла руку к горлу, забыв, что отдала перенизать бусы ювелиру. Гарри, до этой минуты державший Сильвию под руку, отпустил ее, она растерялась и обернулась к нему, ища защиты. Но он смотрел на Розамонду.

– Где мама, Рози?

Розамонда с честью вышла из положения: она подошла и поцеловала сначала Гарри, потом Сильвию.

– Мама с Кейтом Бертеншоу. Я думаю, Сильвия, он захочет с тобой поговорить.

Сильвия вспомнила, что разговаривала с Кейтом Бертеншоу по телефону, и снова покраснела, еще сильнее.

– Будь добра, Сильвия, зайди в гостиную, с тобой хочет поговорить мистер Бертеншоу. Гарри, дорогой, – Грета поцеловала Гарри, потом Сильвию. – Интересно, куда это делся Бен.

– Я ухожу, – крикнул разъяренный Гай.

– Бен укладывает вещи, – сказала Розамонда.

– Как он тебе и сказал, мама, – сурово добавила Гермиона.

Гай выбежал, хлопнув тяжелой дверью.

– Через день-другой он разобьет один из этих витражей, – сказала Грета отворачиваясь.

Розамонда пошла провожать Гермиону до машины.

Кейт Бертеншоу сидел на низком диване расставив ноги, на его лице было отчетливо написано, что разговор ему неприятен.

– Помещение капитала будет осуществлено конторой «Соул и Бертеншоу», миссис Фоли, в соответствии с указаниями вашего отца, и вы можете быть уверены, что мы примем все меры предосторожности, какие только возможны в наше время, когда…

– Но мое теперешнее положение не изменится? – спросила Сильвия.

– … в наше время, когда… – повторил Кейт Бертеншоу и на мгновение прикрыл глаза, давая понять Сильвии, что недоволен ее нетерпеливостью, – когда свирепствует инфляция, человечеством завладевают компьютеры, надвигается мировой топливный кризис и вся денежная система почти наверняка должна претерпеть серьезные изменения. Да, ваше теперешнее положение не изменится, если только вы не захотите воспользоваться услугами тех, кто одалживает деньги под завещание. Я не советовал бы вам прибегать к этому средству без крайней необходимости, хотя давать вам советы не входит в мои обязанности.

– Я не собираюсь, – сказала Сильвия, думая о другом.

Она смотрела мимо Кейта Бертеншоу, потом наконец взглянула на него, не скрывая радости и удивления:

– У меня точно гора с плеч свалилась.

– Значит, вы допускали такую возможность, миссис Фоли?

Лицо Сильвии померкло: – После возвращения, да. До возвращения сюда – никогда.

– Вы считаете необходимым указать на это различие?

– Меня вынуждает к этому ваше отношение ко мне, я почувствовала его, едва вошла в эту комнату. Просто смешно, что вы заставляете меня размышлять, не таится ли в моей душе… нечто мне неведомое, что пробуждает корыстолюбие.

– Или враждебные чувства к миссис Корнок?

– К Грете? Нет, – сказала Сильвия, качая головой. – Нет. У меня нет враждебных чувств к Грете.

– А если появятся?

– Не появятся. Вы хотите, чтобы я почувствовала себя виноватой, но я не сделала ничего, во всяком случае сознательно, в чем могла бы себя упрекнуть. По-моему, вы просто вымещаете на мне собственное дурное настроение.

Кейт Бертеншоу задумчиво посмотрел на Сильвию, горькая складка у его рта чуть разгладилась.

– Я знаком с миссис Корнок уже очень много лет.

Сильвия мгновенно смягчилась.

– Понимаю. Но ведь дом остался у нее.

– О да.

– Это хорошо?

– Да, будем считать, что хорошо. Прежде чем вы получите деньги, могут пройти годы. Вполне допускаю, что у вас гора с плеч свалилась. Владение деньгами обязывает, многих это пугает. Завещание дает вам возможность привыкнуть к новому положению.

– Поэтому он так и поступил?

– Поэтому? То есть хотел…

– Да, хотел дать мне время. – Но Сильвия тут же покачала головой. – Нет, скорее из-за того, что я сказала ему про маму.

– Могу я спросить, что именно вы сказали?

– Нет. Простите. Я говорила о сугубо личных вещах. И очень мучительных, – добавила Сильвия.

– Вы, следовательно, полагаете, что он внес эти изменения, пожалев вашу мать?

– А почему бы нет? Он поступил с ней очень нехорошо.

– В этом не приходится сомневаться.

– И чтобы как-то ее вознаградить… Вы знакомы с моей матерью?

– Я не видел ее много, много лет. Но прекрасно помню.

– Вы ей сказали?

– Я позвонил ей, прежде чем прийти сюда. Она страшно разволновалась. Не могу поверить, что ваш отец захотел ее вознаградить. Он был из тех, кто хорошо понимает, что такое деньги.

– Тогда зачем же он это сделал?

– В первую очередь, конечно, чтобы лишить денег свою теперешнюю жену. Кроме того, мы с вами, видимо, догадались еще кое о чем. Не исключено, что он хотел дать вам возможность привыкнуть к новому положению.

– За счет моей матери.

– Ваша мать безусловно так не думает.

– Все равно, – мрачно сказала Сильвия.

– И он тоже так не думал, я уверен. Для него она, вероятно, была всего лишь орудием.

– Орудием, – повторила Сильвия. Она поднялась со стула. – Орудием. Мне, наверное, нужно позвонить ей, сказать, как я рада и все такое.

Кейт Бертеншоу тоже встал, подошел к двери вместе с Сильвией, но Сильвия остановилась на пороге и задержала его.

– Мой отец наверняка многое знал о деньгах, о том, что можно сделать с помощью денег, но знал ли он, чего нельзя сделать ни за какие деньги.

– Не сомневайтесь, прекрасно знал, – ядовито ответил Кейт Бертеншоу. – Он знал, что деньги бессильны купить расположение некоторых людей, излечить некоторые болезни, избавить от смерти. Но когда речь идет об убеждениях, с помощью денег можно сделать очень много, он это знал, тут деньги действительно могут многое.

– Но не все.

– Почти все, – с раздражением сказал Кейт Бертеншоу. – Будьте добры, скажите миссис Корнок, что дела вынудили меня уйти.

Когда у дверей зазвонил колокольчик, Молли пробежала через холл с такой невероятной для себя быстротой, что даже захромала.

Она открыла дверь, крикнула: «Ах, дорогой!..» – и с оглушительным хохотом бросилась в объятия Стюарта. Потом отстранилась и сказала:

– Только Кен портит всю радость.

– Его досаду можно понять.

Молли откинула голову, прищурилась и взглянула на Стюарта.

– Он тебе позвонил?

– Да.

– Наглец.

– А Сильвия звонила тебе, мама?

– Звонила, – мрачно буркнула Молли.

Она повернулась и снова прошла через холл, прихрамывая от волнения, Стюарт шел за ней. Кен в гордой позе сидел в столовой перед телевизором. Звук был включен на полную мощность.

– Стюарт пришел, – крикнула Молли. – Сделай потише.

– Когда досмотрю, что мне хочется, – не оборачиваясь, крикнул Кен.

Молли подмигнула Стюарту и кивком показала на дверь кухни.

– Он у нас сам себе голова, – сказала Молли, когда они остались одни. – Взбесился. Фу-у, просто взбесился. Ну-ка, дорогой, открой эту бутылку. – Молли достала из холодильника бутылку шампанского. – Я бы не стала специально покупать, как-никак все-таки кончина, так уж совпало, это я для Сильвии припасла, я и думать не могла… Ах, какой сегодня день!

– Что сказала Сильвия?

– Ничего, поздравления и все такое, – уклончиво ответила Молли. Она плюхнулась в кресло и принялась обмахиваться рукой. – До сих пор не знаю, на каком я свете. Ты не сосчитал, сколько получается в неделю?

– Это тебе может сказать только Кейт Бертеншоу, мама.

– Мне неудобно его беспокоить, – встревоженно сказала Молли.

– Забудь об этом, старушка. Ты теперь имеешь полное право его беспокоить.

– Пусть так, Стюарт, все равно скажи, сколько у тебя получилось?

– Не меньше трехсот. Не думай только, что непременно столько и будет.

– Я позвонила тебе, а потом не могла придумать, кому бы еще сказать, – снова заговорила Молли. – Звоню одному, другому, никого нет дома. Я пошла по магазинам, пошла пешком, даже не сообразила взять такси. До меня еще не дошло, что теперь я могу разъезжать на такси сколько душе угодно. Значит, все-таки скребло у него на душе, раз он вспомнил. Это его совесть замучила. Страшно подумать, сколько лет это его грызло. Хотя в глубине души я всегда знала. Ну да ладно, прошлась я по магазинам, успокоилась и тут вдруг решила поехать к Кену на работу, сказать ему, схватила, конечно, такси, на этот раз догадалась.

– Я думал, все соберутся: Барри, Гэвин, дети, – сказал Стюарт.

– Кен говорит, он не намерен сходить с ума, даже если я спятила, он говорит, нечего спешить, скажем, когда увидимся.

Стюарт достал с полки три бокала и поставил на стол рядом с бутылкой шампанского. Потом подошел к двери:

– Кен, вы к нам не присоединитесь?

Кен убавил звук.

– Что вы сказали? – спросил он и через плечо взглянул на Стюарта.

– Не хотите, Кен, выпить со мной и с мамой?

Кен встал и, не торопясь, вошел в кухню.